Путь-дорога

На перегоне

С начала «окна» на перегоне Слезнёво — Разъезд 382, где ремонтировала путь шестьдесят седьмая путевая машинная станция, прошло два с половиной часа. До конца «окна» оставалось столько же: ровно в двенадцать часов диспетчеру на Слезнёве должны были сообщить, что перегон открыт. Тогда по сменённому пути пройдёт первый состав.

А над лесом, загораживая половину неба, поднималась тяжёлая, грозовая туча. Ветер, подгонявший её, сметал с насыпи просохший песок и мелкую пыль и слепил глаза. Работали молча, прислушиваясь к неясному бормотанию грома.

Старые рельсы были сдвинуты на шпалах и схвачены скобами. К началу участка, пятясь, подошёл паровоз. К нему прикрепили рельсы, и они с шуршанием уползли за паровозом, прямо по шпалам к станции. А потом и шпалы были сброшены в кювет. Среди леса зачернела оголённая, расчерченная следами старого балласта насыпь. Но вот сигнальщица в головной бригаде взмахнула флажком. Громкоговоритель передал по перегону сигнал: от Слезнёва на соседнюю колею паровоз подводил новую машину — путевой струг. Издали она была похожа на второй маленький паровоз.

От струга бесшумно отошло, развернулось и перекинулось к оголённой колее большое и острое, как гигантский нож, металлическое крыло. Оно тяжело опустилось коснулось насыпи и зарылось в балласте. Потом медленно поползло за паровозом вдоль пути, срезая и вихрящимся веером отбрасывая в кювет грязный балласт.

Насыпь сразу посветлела, выровнялась, точно её прогладили огромным утюгом.

Теперь на неё можно было укладывать приготовленные шпалы, забрасывать свежий щебень и пришивать костылями новые рельсы. Бригады выстраивались вдоль пути.

Максимка вытер ладонью лоб и скинул рукавицы.

Все инструменты уже отнесены на перегон, — значит, можно было немного передохнуть.

Грузовик стоял у самой насыпи. Из кузова далеко было видно железнодорожное полотно с рассыпавшимися на шпалах и в кювете рабочими.

Максимка присел на борт, свесил ноги. Сейчас вернётся шофёр, и они поедут обратно в инструментальную. Вдруг чей-то тонкий насмешливый голос позвал:

— Эй, малый, ты, что ли, Руднев?

Максимка обернулся: у грузовика стояла низенькая курносая девушка. На плечах у неё покачивались на коромысле два ведра.

— Ну, я.

— Мастер приказал: воду будешь на перегон таскать, мне одной не управиться. Слыхал?

— А в инструментальную кто поедет?

— Кладовщику вашему доложено: Руднева велели на перегоне оставить. Распоряжение начальства. Вёдра-то у тебя есть?

Девушка хитро посмотрела на Максимку и засеменила к лесу частыми, лёгкими шажками.

Вёдра-то, конечно, были! Ну что же, воду, так воду. Максимка спрыгнул на землю, прихватил вёдра и побежал к деревьям.

За ними зеленела густо поросшая травой поляна, в овражке пробирался между ёлками журчащий ручей. Здесь был вырыт квадратный, выложенный досками бочаг. Вода в нём блестела и светилась, как стекло.

Максимка сполоснул вёдра в ручье, зачерпнул воды из бочага и потащил к перегону. Оттуда всё громче неслись к лесу дружные голоса, звон лопат, удары молотков о рельсы…

На перегоне, всё равно как летом на покосе: рабочие стоят рядами, каждая бригада на своих звеньях.

Вон работает Граня, пришивает к шпалам новый рельс. Нагибается, вставляет в подкладку костыль, взмахивает молотком и звучно ударяет им по костылю.

Рядом с Граней Женя Чирков, из максимкиного вагона. Женя раньше был тоже подсобником, а вчера в первый раз вышел на перегон. Неловко и старательно навалившись на лом. Чирков приподнимает шпалу. Неподалёку от него работает Косыга. Он легко вскидывает тяжёлый молоток и с плеча, точно играя, забивает костыли…

— Эгей, сменщик, воду давай, торопись!

Это кричала девушка с коромыслом. Она уже успела вылить воду из вёдер в стоявший у насыпи бак и вприпрыжку бежала обратно к лесу. Максимка сердито крякнул. Ему бы туда, на пути, вместе с Граней, вместе с Женей Чирковым, с Косыгой, — неужели он не справится? А тут воду подноси! Разве он не знает, что на эту работу ставят самых малосильных, вроде этой курносой?!

Стиснув зубы. Максимка подхватил вёдра и понёс их к насыпи.

К вечеру из инструментальной неожиданно приехал Зотов. Вместе с Игнатием Ивановичем и замполитом Осокиным они разыскали майора Андреева, посовещались и решили: завтра предстоит большой подъём на пути: для разгрузки транспорта и людей надо заранее перевезти инструмент на новый участок и дать для охраны человека, а утром бригады получат всё необходимое прямо на месте.

Максимка в это время помогал бригадирам сносить к грузовику инструменты. Он ждал кладовщика у нагруженной машины.

— Вот, сынок, что получается, — сказал Зотов, подходя к нему. — Повезём мы с тобой инструменты вперёд, где завтра работать будут. Соображаешь? Там палатку уже разбили, в неё всё и сложим.

— А сами? — спросил Максимка.

— А сами всё в аккуратности сдадим, кому начальство сторожить поручит, и свободны будем. Сейчас человека подберут…

— Товарищ Зотов, на всю ночь сторожить? А если… если меня?

— Ишь ты… А заробеешь или заснёшь ещё?

— Я-то? Товарищ Зотов, да я в ночном сколько раз бывал! Меня сторожить и поставьте! Вы не сомневайтесь, я глаз не закрою, услежу!..

— Ну, ладно… — Зотов похлопал Максимку по плечу. — На воле, в лесу, оно, точно, хорошо. Завтра отоспишься, утром раздадим с тобой инструмент, ступай себе в вагой и спи. Сейчас порешим. Я бы и сам дежурить остался, да вот нога моя…

И Зотов, прихрамывая, пошёл обратно к насыпи, где возле майора Андреева и замполита Осокина собрались техники и мастера.

Минут через двадцать Максимка с Зотовым уже стояли в кузове. Когда машина тронулась вдоль насыпи в глубь леса и навстречу попались идущие к дрезине Граня и поодаль за ней Косыга. Максимка приложил руку ко рту и звонко крикнул:

— Косыга. Анатолий! Я нынче на поезд ночевать не приду, на перегоне меня дежурить оставили! Яшке Леушкину скажи, выходной я завтра буду, пусть ключ от нашего вагона соседям отдаст. Я утром приду!..