Путь отважных

Ник. Суровцев ТРИДЦАТЬ КРУГОВ

Рисунки О. Шухвостова.

Метель налетела сразу. Шура нагнулся поднять варежку. Голую руку больно хлестнули ледяные иглы позёмки. Небо быстро мрачнело, тьма, казалось, неслась отовсюду.

Овцы перестали щипать траву, пятились, беспокойно оглядывались. Надо было быстро возвращаться к кошарам. В буран легко растерять овец — рассеются они по огромной, не знающей края степи, замёрзнут, станут лёгкой добычей голодных волчьих стай.

Овцы не слушались подпаска. Объятые слепым страхом перед летящим со всех сторон снежным вихрем, они сбивались в кучу, кричали, и жалобный крик этот пропадал в крепнущем вое метели. Сейчас они кинутся прочь за одной какой-нибудь овцой, и тогда прощай отара — лишь летом, среди желтеющих трав увидит кто-нибудь в степи обглоданные косточки.

— А где же Терентьев? — Шура оглянулся, всматриваясь в полутьму.

Никого не было видно. Чабан, недавно ушедший с охромевшей маткой к кошарам, ещё не возвращался.

Мальчик закричал.

Сейчас он совсем не думал о себе. Гибнет на глазах отара, а он стоит рядом и ничем не может помочь.

Тогда он решил попытаться сделать то, что делают в таких случаях взрослые, сильные чабаны. Он кинулся к старой крупной матке, схватил её за густую шерсть и дёрнул в сторону — туда, где лежал обратный путь к кошарам. Овца сильно трясла головой, злобно косила глазом, рвалась из рук. Силы её, подстёгнутые страхом, удвоились. Ноги мальчика скользили по гладкому насту, буран больно бил в лицо, застилая глаза плотным слепящим вихрем.

— Нет, — шептал Шура, задыхаясь и всё крепче сжимая влажную, густую шерсть, — не будет по-твоему.

Ноги мальчика упёрлись во что-то твёрдое. Собрав все силы, он резко рванул овцу на себя и упал, не выпуская шерсти из судорожно сведённых пальцев. Овца дрогнула и остановилась.

Рывком подобрав ноги, Шура вскочил и потащил матку за собой, всё быстрее и быстрее. Овцы помедлили и плотной массой пошли следом.

Шура облегчённо вздохнул и, освободив руку, протёр залепленные снегом глаза.

Теперь оставалось одно: продвинуться немного вперёд. Утром неподалёку работал снегопах, расчищая снег, и по его глубоким следам можно легко найти путь к кошарам.

Прошло, наверное, не менее получаса, но следов снегопаха не было. Под ногами, подламываясь и хрустя, лежал сплошной пласт.

Слева мелькнуло что-то тёмное. Должно быть, это кусты чилиги, в изобилии росшей возле дороги.

Шура подтащил матку поближе к чилиге и вдруг услышал жалобное блеяние. То, что он принял за кусты, сорвалось с места и кинулось навстречу. Это были овцы, отставшие от отары. Теперь вокруг снова ничего не было видно, кроме заснеженной, пропадающей в полумгле степи.

«Сбились с пути!» — понял Шура, чувствуя, как страх овладевает им.

Ветер усиливался с каждой минутой. Он жёг щёки, проникал в рукава, за воротник, влетал в полушубок снизу, леденил тело. Теперь даже в двух шагах ничего не было видно.

Оставалось одно: насколько хватит сил тащить матку по кругу, чтобы остальные, охваченные стадным чувством овцы бежали за ней. Первый круг, второй… Мёрзнут застывшие пальцы, холод пробирается глубже. Надо идти не останавливаясь, чтобы не растерять овец, не замёрзнуть.

В голову лезут всякие мысли. Хорошо бы сейчас очутиться дома возле печи, высокой и такой широкой, что можно лечь вчетвером. В печи полыхает огонь, слепящий и жаркий. Приятно греть у огня озябшие руки. У печи возится мама, пришёл с работы отец. Мама уже беспокоится. На дворе буран, а Шуры всё нет и нет. И отец тоже встревожен, хотя и шутит: «Не в Казахстан же он забрёл. Скоро вернётся…»

А может быть, отару уже ищут?

Медленно движутся овцы по кругу. Восьмой круг, девятый. «Как хочется спать! — думает Шура. — Прилечь бы сейчас, зарыться в густой овечий мех, переждать, пока пройдёт метель».

Пятнадцать кругов. Шестнадцатый…

Устала старая матка. Снег облепил ей всю морду. На ушах, губах, носу — везде кусочки намёрзшего инея. Устал и Шура. Холод забирается всё глубже. Он проникает в самые мелкие щёлочки.

Темнота всё сгущается, наступает вечер.

«Как же всё это случилось? — думает Шура. — Может быть, я что-нибудь недоглядел, не заметил бурана?»

Утром проснулся ещё затемно. Оделся, сбегал к кошарам. Там всё было в порядке. Овцы вели себя спокойно. День с утра выдался ясный. Никаких признаков будущей метели — ни ветра, ни ребристых снежных языков не было видно. Над дорогой мирно порхали серые куропатки. Прошагал отставший от стада верблюд, величественно оглядел отару. Вид у него был равнодушный, двигался неторопливо. Ничто его не беспокоило.

Потом одна из овец захромала, и Терентьев повёл её к кошарам. Шура вывел отару к траве, густо торчащей из-под снега. Только что прошёл снегопах и ободрал наст с заснеженного пастбища. Теперь даже ягнята могли свободно находить здесь корм. Пока овцы паслись, Шура не раз поглядывал на небо — ничто не предвещало непогоду…

Ещё один круг… двадцать третий. Если бы можно остановиться, спрятать за пазуху застывшие руки!..

Шура идёт, еле передвигая ноги. Какой это круг? Кажется, тридцатый. И тут мальчику показалось, что он слышит голос человека.

С неожиданной силой Шура рванул завязки ушанки и прислушался. Редко блеяли овцы, снежная крупа с шумом била в твёрдый наст. Больше ничего, ни звука.

На этот раз крик донёсся с другой стороны. Щурясь от летящего снега, Шура сложил руку козырьком, вгляделся. И увидел, как из темноты показались бегущие человеческие фигуры…

Кто-то ласково разжал задубевшие Шурины пальцы и начал крепко растирать их.

Шуру окутало что-то большое, мягкое. Тепло медленно поползло по телу. Мальчик открыл глаза. Над ним наклонилось опушённое снегом лицо отца. Отара уверенно двигалась вперёд, и во главе её ровным широким шагом шёл чабан Терентьев.

Это случилось на востоке Саратовской области, у самой границы Казахстана. Пионер Шура Забродин из совхоза «Горькореченский» занесён в Книгу почёта пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина.