Путь в лес

Глава 14. Уаиллар

Дорога к своему аиллоу заняла даже меньше времени, чем Уаиллар потратил в обратную сторону, спеша на помощь Аолли. Хотя и тогда он торопился изо всех сил, сейчас ему помогло то, что часть пути его везли, и он не успел устать. Да и спал он в этот раз очень мало, частью от возбуждения, частью от того, что ему не терпелось уговорить Великого Вождя Ллуэиллэ выполнить придуманный воином план.

И что? В итоге он прибежал к аиллоу днём. Ну, не совсем днём — ближе к вечеру. Но в посёлок всё равно нельзя было идти. Да и слишком близко от него находиться тоже не стоило: была опасность попасть на глаза детям или женщинам, а то и воинам. После того, как Великий Вождь Ллуэиллэ объявил свою волю, любой из них должен был убить Уаиллара. Он, понятно, не стал бы ждать этого с покорностью, но сражаться со своими был как-то не готов.

Вся надежда была на План и на то, что Великий Вождь Ллуэиллэ его примет.

Пришлось вернуться почти на целый переход и залечь в укромном месте, которое Уаиллар использовал уже не раз, когда надо было прятаться во время воинских тренировок. Никто не мог найти его там, в промоине у оврага, прикрытой ветвями аололи, с которыми Уаиллар договорился.

Когда стемнело и зажглись звёзды, он выбрался из укрытия. Знакомый с детства укромный путь к аиллоу, который воин продумал ещё до первого своего имени и не раз использовал, чтобы подловить дежурящих патрульных. Ему нравилось показывать своё превосходство над другими аиллуо. Таких укрытых тропок, где не ходили даже мелкие дикие звери, он нашел и организовал вокруг аиллоу не меньше, чем было у него пальцев на конечностях. И пользовался ими попеременно, не только, чтобы проучить патрульных, но и для других целей — мало ли для чего взрослому аиллуо может быть необходимо прийти в посёлок или уйти незамеченным…

Аиллоу затихало; дети давно попрятались по ааи, взрослые ещё занимались обычными делами. Уаиллар засел в давно присмотренном удобном месте, на которое никто не обращал внимания: кому интересен чахлый, насквозь просматриваемый кустарник у тропы к отхожему месту?

Зато отсюда хорошо было видно Большое ааи, площадь перед ним, Великое Древо посёлка и край оллаау — загона для пленных.

Уаиллару надо было дождаться, чтобы Великий Вождь Ллуэиллэ закончил дневные дела в Большом ааи и перешел в свое личное жилище, где жил один после смерти жены и замужества Аолли.

Конечно, ждать возле личного ааи Великого Вождя было бы проще, но если добраться туда незаметно было возможно, то спрятаться на несколько часов — точно негде. Поэтому Уаиллар решил дожидаться здесь, а через некоторое время после того, как Великий Вождь уйдет из Большого ааи, проскользнуть к его жилищу. От Аолли он хорошо знал привычки её отца: придя из Большого ааи, он некоторое время приводил себя в порядок, потом ужинал тем, что принесли от общего стола, потом — пока Аолли жила в его доме — разговаривал с ней, потом некоторое время медитировал, а потом ложился спать.

Вот ближе ко сну Уаиллар и хотел к нему пробраться.

Любой воин — если он хочет жить и побеждать — умеет терпеть в засаде, не выдавая своего присутствия, сколько бы это ни длилось. Уаиллар дождался, пока совсем стемнело; потом дождался, когда прошел первый патруль: Аллорэу с располосованной горным львом мордой и знакомый совсем молодой воин, только что получивший имя, которое Уаиллар ещё не запомнил; потом дождался, наконец, когда в проёме входа появился, расправляя конечности, Великий Вождь Ллуэиллэ, зевающий на ходу. Вождь закрыл рот и двинулся к своему ааи величественной, подобающей его статусу, походкой. Рослый и могучий, хотя уже состарившийся, что было заметно по седой шерсти вокруг носа, доходившей до глаз, и по немного дряблой коже на животе.

Уаиллар подумал, что Ллуэиллэ воистину велик. Даже такому воину, каким был Уаиллар до похищения Аолли, никогда не занять его место, никогда не стать Великим Вождем. Никогда не смочь так умело и незаметно разрешать споры и ссоры между аиллуэ клана, не говоря о том, чтобы договариваться с Великими вождями других кланов. Никогда не научиться договариваться с Главной женщиной Ауэррой, при её тяжёлом нраве и склонности ко вздорным наскокам на того, кто, по её мнению, неправильно ведёт себя с кем-то из женщин. Никогда не суметь так повернуть дело, что аиллуэ, от которых Великому Вождю что-то надо, сами принимают нужные для него решения.

Кому-то Великое Древо даровало воинские умения, кому-то мудрость, — подумал Уаиллар, — а Великому Вождю и то, и другое.

Ведь и воином Великий Вождь Ллуэиллэ был незаурядным. Сейчас-то он постарел, но — ещё в ту пору, когда Уаиллар был безымянным уолле — водил клан как военный вождь в походы чести, и приносил уши, круглые и острые, и приводил пленников для столба пыток.

Тут воин некстати вспомнил, что сейчас он опять безымянный уолле, и настроение его испортилось.

Уаиллар подождал ещё немного, чтобы Ллуэиллэ успел отойти подальше и не услышал его. Он снялся с лёжки и, прячась в тенях, заскользил к жилищу Великого Вождя. Здесь помогло бы перейти к ощущению Жизни, но воин по привычке удержался: неприлично пользоваться этой возможностью в аиллоу. Мало ли кто чем занимается в своих ааи.

Жилище Великого Вождя, как и другие ааи в поселении аиллуэ, стояло на отшибе от других, окружённое узкой полосой нетронутого Леса. Вокруг никого не было; Уаиллар, прислушавшись, понял, что Великий Вождь Ллуэиллэ собирает себе легкий ужин.

Воин ещё раз проверил обстановку вокруг. Рядом не было никого, кто мог бы ему помешать. И он скользнул в чернеющий на фоне переплетения светлых ветвей проём двери.

Внутри было темно. Великий Вождь Ллуэиллэ не нуждался в свете, чтобы приготовить себе пищу в своём собственном ааи. Тем не менее, когда силуэт Уаиллара обозначился в дверном проёме, Великий вождь сразу поднял голову:

— Кто здесь?

Беспокоить Великого Вождя или Главную Женщину в их личных жилищах — уарро, запрет. Только если сами позовут.

Воин, по обычаю на четвереньках, низко склонив голову, вполз в ааи и, в нарушение принятого, посмотрел в глаза Ллуэиллэ:

— Я муж твоей дочери, Великий.

Вождь вскочил на ноги, возвысившись над Уаилларом во весь немалый рост:

— Ты привёл Аолли?

— Нет, о Великий. Но…

Ллуэиллэ не дал ему продолжать:

— Где она?

— У круглоухих, но…

И опять его грубо, как дозволено лишь Верховному в общении с незначительным, прервали:

— И ты посмел вернуться, жалкий трус? Я же сказал тебе: если вернёшься без неё, умрёшь!

— Позволь сказать, Великий…

— Молчи, червяк! Я всегда знал, что ты её не достоин! Зачем я только согласился… — И рука Великого Вождя Ллуэиллэ вдруг удлиннилась копьём, стремительно скользнувшим в сторону Уаиллара.

Обученный и опытный воин привычно отдернулся в сторону, но копьё со свистом рассекаемого воздуха последовало за ним. Великий Вождь был обучен не хуже и не менее опытен в схватках.

И тогда тело Уаиллара отреагировало, как привыкло, практически без участия его сознания: короткое, но мощное движение, и смертоносный аэ прочертил в воздухе невидимую линию, которая закончилась в гортани Великого Вождя Ллуэиллэ…

То, что случилось потом, воин видел множество раз. Выроненное копьё, движение руки к горлу, хрип и бульканье… оседающее тело… судороги агонии…

Уаиллар выпрямился, с трудом осознавая, что сейчас произошло.

Уаиллар, сильный и удачливый воин, самым молодым в своём аиллоу заполучивший уши Пещерного Хозяина; Уаиллар, решительный и удачливый военный вождь, десятки раз водивший воинов в походы славы и трижды получавший новое почётное имя, Уаиллар, никогда не испытывавший страх настолько, чтобы потерять способность действовать — впервые в жизни почувствовал ледяной, сковывающий ужас и полную растерянность. В голове у него было пусто, если не считать сразу двух крайне неуместных мыслей: первая была о том, какими словами можно описать хрупкий звук, возникавший, когда остатки воздуха из легких убитого, пройдя через рассечённую шею, лопались кровавыми пузырями, а вторая — о том, почему, ради Великого Древа, он сейчас думает об этом?

Воин оставался в той же позе, в которой был, метнув свое аэ, он даже не опустил руку. Он сидел так, даже не дыша, пока из тела Великого Вождя Ллуэиллэ выходили кровь и жизнь, пока тот хрипел, булькал и дёргался. Когда отец Аолли, наконец, затих и вытянулся, Уаиллар шумно выдохнул и с силой ударился несколько раз головой о твердую и гладкую глину пола. Ему хотелось завыть в голос, так громко, как он только сможет — но он не настолько потерял голову, чтобы не понимать, что этого делать нельзя.

— Что же я натворил… — тихо, не громче выдоха, и очень медленно сказал он.

Во-первых, Уаиллар вернулся в поселок без Аолли — и за это подлежал смерти по решению Великого вождя.

Во-вторых, он нарушил уарро, войдя неприглашённым в ааи Великого Вождя — и за это подлежал смерти.

В-третьих, он убил воина из своего клана — и за это подлежал мучительной смерти у столба пыток.

В-четвертых, он убил Великого Вождя, и за это никакой мучительной смерти не было достаточно: не было наказания, соответственного этому преступлению, ибо никогда за множество поколений, которые помнили аиллуэ всех известных кланов, никто не смел поднимать руку на Великого Вождя своего клана.

И, как будто этого мало, — он убил отца своей Аолли.

Первым побуждением его было перерезать себе горло здесь же, над ещё теплым телом Ллуэиллэ. Потом он ясно, как наяву, услышал в своей голове голос круглоухого калеки, который говорил за старшего многокожего перед тем, как они отпустили Уаиллара: «Ты смотреть и думать. Ты не приводить молодой круглоухий, как сказано, твоя женщина остаться у нас и умереть».

Если он не придет на поляну вовремя — Аолли умрёт.

Если он не привёдет с собой молодого пленника — Аолли умрёт.

Аолли умрёт, и умрёт их нерождённый ребенок.

Уаиллар сжался в комок, будто только что родившийся уолле. То, что свалилось на него, было запредельно, невыносимо тяжёлым.

Голова разламывалась от мыслей, которые ему не под силу было упорядочить. Тело подводило; волю парализовала растерянность. Он не готов был ни к чему из того, что случилось с ним в последнее время…

Но он был воин. Прежде всего — воин. И ещё — прирождённый вождь, способный вести за собой. А это значило — победить, а не умереть. Принять решение и выполнить его. А если решение неверно — как можно быстрее принять новое, чтобы исправить ошибку. И это значило — ты отвечаешь за тех, кто от тебя зависит.

Сейчас от него не зависел никто — кроме Аолли и её будущего ребенка. Кроме тех двоих, кто был для него смыслом и содержанием его жизни, самой большой ценностью, что у него есть.

А это значило, что у него остался только один выход: вытащить из оллаау молодого пленника и доставить его до условленного места живым и здоровым.

Уаиллар решительно встал, подошёл к телу Великого Вождя и коротким движением выдернул из его горла свое аэ. Отряхнул его от крови (аэ кровь на себе не держит, но стряхивать её надо) и привычно засунул на место в сбруе из уиллоэ.

Потом развернулся и, пригнувшись, осторожно, но быстро выскользнул из осиротевшего ааи отца его женщины.

Обратный путь к площади, где размещались оллаау, столб пыток и Большой ааи, не занял у него много времени. Криво усмехнувшись, он перешел в состояние, когда чувствовал Жизнь вокруг — нарушив ещё одну общепринятую норму. В соседних ааи спали, ели, занимались любовью, кормили детей, ухаживали за шерстью. Никто не обращал на него внимания, никого из патрульных не было поблизости. Уаиллару везло — и он снова скривился, подумав об этом. Его всегда считали в клане везучим. Сейчас мелкое везение выглядело издевательски на фоне того, что случилось.

Подойдя к загородке с пленниками. Уаиллар бесшумно стащил со спины копьё. Не теряя из виду окружающее, заглянул в оллаау. Пленники спали, четверо прежних, темнолицых круглоухих в одном углу, молодой и старый воины из новых — в другом. Было заметно, что сон старого воина чуток, в то время как носившие груз — спали доверчиво и не следили за тем, что происходит вокруг. Молодой воин тоже спал, как ребёнок. Впрочем, все они за время плена привыкли, что ночью их не беспокоят, да и вообще на площади царит в это время тишина — только шуршат листья Великого Древа и кустов, и едва слышно журчит вода в ручье.

Только настоящий, опытный аиллуо, прошедший не один поход чести, может в такой тишине двигаться, не нарушая её. Уаиллар плавно приблизился к изгороди и тихонько поговорил со стеблями, из которых она состояла. Они послушно изогнулись, пропустив его внутрь. Воин специально вошёл поближе к темнолицым круглоухим: они были ему совершенно не нужны, и от них надо было быстро и тихо избавиться. Четыре тычка копьём в правильные места на теле — и дело сделано. К сожалению, совсем без шума не обошлось. Агония — это хрипы и судорожные движения конечностей, загребающих по подстилке.

Старый воин проснулся и вскочил с лёгкостью, делающей ему честь. Был бы он с оружием и в своей скорлупе из испорченного огнём камня — у него, быть может, были бы и шансы. Если бы он ещё видел в темноте, — саркастически подумал Уаиллар. Но старый воин был гол, как новорождённый, и с пустыми руками. Уклониться от секущего взмаха копьём ему не удалось: слишком мало он себе оставил места, расположившись в углу загородки. Голова его повисла на лоскуте кожи, горячий фонтан крови из обрубка шеи залил и его тело, и начавшего просыпаться молодого.

Уаиллар втянул ноздрями привычный и приятный аромат крови и свежерассечённой, дымящейся плоти — аромат победы. Он, было, дёрнулся отрезать уши, но вспомнил, кто он теперь и что его ожидает, и опустил аллэ. Получилось удачно: шума было совсем немного, как воин и хотел.

Молодой пленник успел встать на ноги и смотрел на воина безумным испуганным взглядом. Он плохо понимал со сна, где находится и что происходит. Облитый с головы до ног горячей пахучей кровью, он крутил головой из стороны в сторону, не видя ни Уаиллара, ни тела погибшего старика. Воин заметил по пластике тела, что пленник собирается закричать, и без затей стукнул его по голове древком своего аллэ. Тот сомлел и, закатив глаза, стёк на землю.

Уаиллар, содрогаясь от нежданной брезгливости (хотя, казалось бы, чего он не видел и не нюхал?) и стараясь не запачкаться, легко приподнял тело юноши и плюхнул его в ручей, отмывать. Пленник очнулся, закрутил головой, зафыркал и, как понял воин, снова засобирался кричать. На этот раз аиллуо просто заткнул ему рот, сорвав с ближайшего куста пучок листьев. Всякий воин умеет это делать без вреда для пленника: что если тебе понадобится похитить в соседнем аиллоу женщину для себя?

Малый крутил головой, дёргался и пытался вырваться. Связать его узлом лаллэалэ было делом нескольких мгновений. И тут Уаиллар вспомнил про предмет, надетый на его палец. Он сунул его под нос парню, но тот только отдёрнул голову. Воин вспомнил, что круглоухие плохо видят в темноте.

— Что же с тобой делать? — Спросил он юного пленника задумчиво. Вести, в принципе, было можно: узел лаллэалэ даёт достаточно свободы, чтобы идти, хоть и недостаточно, чтобы убежать. Но скорость… А если этот будет ещё и сопротивляться?

Уаиллар подумал немного и потащил пленника за собой, держа его за связанные руки специальным хватом — так, что парень мог только семенить за воином на грани падения, не имея возможности противодействовать. К сожалению, этот хват был очень неудобен, если бы пришлось вступить в бой или сильно ускориться: либо держать пленника, либо отбиваться. В походах чести (особенно за женщинами) никто не оказывался перед необходимостью в одиночку вести живую добычу и сражаться с преследователями: эти обязанности делили между командой. Одни уводили полон, другие отсекали погоню.

Ещё проще было, когда пленными оказывались мужские особи круглоухих, предназначенные для столба пыток. Нетолстая жердь, пожертвованная после короткого уговора одним из подходящих растений; несложный узел на кисти и щиколотки; двое воинов — и оглушённый пленник болтается между ними, пока его бегом несут подальше от места нападения. Неприятно и может быть вредно для здоровья, но сколько ему и жить-то всего? Да и меньше вероятность, что, попав в оллаау, пленник будет в состоянии дёргаться и пытаться выйти.

Сейчас Уаиллар был, во-первых, один, а во-вторых, явно принуждён сохранять малого в целости и как можно более здоровым. Про себя воин уже проклял парня и свою судьбу, но деваться было некуда. Поэтому главной задачей сейчас было — сделать так, чтобы парень не сопротивлялся, а по возможности сотрудничал.

Единственный способ для этого — добиться, чтобы он доверял Уаиллару. Старший многокожий дал «кольцо» и сказал, что малый должен довериться тому, кто его принесет — значит, пусть он возьмет «кольцо» и рассмотрит его. Уаиллар уже пожалел, что припрятал плоский предмет с «запечатлёной речью» — что бы это ни значило. Возможно, он бы помог — кто их разберёт, многокожих.

Где место посветлее? — Подумал воин. Огляделся — и вытащил пленника на середину площади. Это был риск, поскольку Ночное светило было уже на небе. Парня пришлось как следует встряхнуть, чтобы пришёл в себя и перестал вырываться. Уаиллар сунул ему под самые глаза круглое «кольцо». Никакого результата, малый только сжался, как будто ожидал удара. Тогда воин стащил кольцо с пальца и сунул в ладонь пленника.

Тот рефлекторно сжал ладонь — почувствовал, что в ней — поднял руку к лицу и разжал — посмотрел на «кольцо» — необычайно удивился — посмотрел на Уаиллара — снова посмотрел на кольцо — поднёс его к глазам и повертел — снова посмотрел на Уаиллара и покрутил головой из стороны в сторону, зажмурив глаза. Потом ещё раз посмотрел на «кольцо» и аиллуо, наклонил голову вниз знакомым уже воину движением согласия, и перестал, наконец, сопротивляться.

Уаиллар мягко, без приложения силы, потянул его за конец узла лаллэалэ в ту сторону, в которую им надо было уходить. Времени оставалось мало: на самом краю восприятия воин чувствовал уже приближающийся патруль.

И они передвинулись в тень на краю площади, где начиналась знакомая Уаиллару тропинка.