Путь в лес

Глава 4. Уаиллар

Солнце уже склонялось к горам, когда Уаиллар вышел из ааи старого воина, и следовало спешить. Ему ещё оставалось две заботы: оружие и еда на дорогу. Нельзя было больше пользоваться своим верным копьём аллэ: лишившись имени, Уаиллар потерял и право на копьё.

Зайдя в свое ааи, опозоренный воин задохнулся от тоски и тревоги при виде лежавших на своих местах вещей пропавшей Аолли. Он нежно провел рукой по её ложу, любуясь сплетенной с невероятным изяществом упругой травой — Аолли умела разговаривать с растениями как мало кто из женщин.

(Кстати, женщина получает своё первое имя тогда, когда покажет Главной Женщине, как хорошо она умеет разговаривать с растениями. Второе дают ей после рождения первого ребёнка.)

Но сейчас было не время тосковать.

Уаиллар снял со стены свое аллэ и вынес наружу, где у входа красовались четыре предыдущих, унизанных ушами врагов. Он с тяжелым вздохом вонзил аллэ тупым концом в землю рядом с ними, пошатал, укрепляя, и пал перед ним ниц, прижавшись лицом к земле: прощался с аллэ и просил землю, чтобы копье прижилось и пустило корни. Выполнив положенный ритуал прощания с копьем, Уаиллар полил его свежей проточной водой, отошёл, ещё раз посмотрел со вздохом — не так он думал прощаться с этим аллэ, на нем должны были сразу появиться уши, принесённые из похода чести или с битвы, в которых Уаиллар получил бы новое имя — решительно отвернулся и стремительным шагом направился к клановой роще уаралы — за новым копьем.

Аиллоу было пустым и тихим, как будто в нем никто не жил. Только в загоне у большого ааи что-то бормотали круглоухие. Все, и воины, и женщины, и малые уолле, не имеющие имени, попрятались там, где не могли попасться на глаза опозоренному — чтобы не напомнить ему о позоре.

В роще тоже не было никого. Уаиллар прошелся между длинными прямыми побегами уаралы, ласково разговаривая с ними. Он извинился перед теми, которые не выбрал. На самом деле он давно уже присмотрел себе несколько подходящих побегов для аллэ; один из них был особенно хорош, но ещё не вышел ростом: воин не думал, что новое копьё понадобится ему так скоро. Так что теперь пришлось выбирать снова.

Наконец, нашелся подходящий, как раз под рост и руку Уаиллара: длиной под подбородок, и чтобы треть длины составлял верхний лист. Теперь надо было поговорить с ним, чтобы побег превратился в грозное оружие.

Уаиллар обнял побег ладонями, прижался к нему лбом и начал разговаривать. Почти сразу он почувствовал сильный отклик, да и не удивительно: клановая роща поколениями давала копья воинам, уаралы привыкли к тому, что у них просят побеги.

Разговор занял довольно много времени, солнце сдвинулось на две ладони. Но побег послушно затвердел, на нем остался только один, самый верхний, лист, продолжавший вершину, и этот лист вытянулся в длину и ширину и также стал несгибаемо жёстким; его слегка зазубренные края, легко резавшие кожу и до превращения, сделались теперь настолько твердыми и острыми, что могли перерубить кость, и даже разрубить древесину олоолои[21], которая тонет в воде. Копьё, затвердев, легко отделилось от корня, образовав идеально плоский и тоже очень твердый торец. Теперь оставалось только привязать к нему захваченную с собой лямку из плетёной травы, на которой копьё крепится за спину во время бега. Лямка устроена так, что достаточно резко потянуть за рукоять аллэ в острую сторону, чтобы копьё освободилось; при броске же она выравнивает полет копья и способоствует точности.

Времени до заката осталось очень мало, и Уаиллар решил не просить у рощи малых побегов для нескольких ножей аэ[22], как собирался вначале. Аэ не почётное оружие, их можно оставить, когда меняется имя. Но Уаиллару хотелось бы, конечно, иметь ещё пару аэ к тем двум, что у него были — на случай, если их придется метать, а подобрать будет некогда.

Тем не менее, со вздохом он отказался от своего намерения — слишком уж долго пришлось бы разговаривать с уаралами.

В своем ааи он вытащил из кладовой две плетенки из травы луа[23], с которой говорила Аолли. В плетенках были высушенные на солнце для легкости плоды арраи и лолоу[24], заговорённые женщинами от гниения и порчи. Уаиллар отобрал немного, добавил туда лесных орехов, очищенных от скорлупы, и завернул все это в большой лист аололи[25]. Ему пришлось самому говорить с этим листом, потому что Аолли не было, а просить других женщин было стыдно. Получилось, как всегда, немного неуклюже, но надёжно.

Уаиллар укрепил сверток на левом боку лианой, заговорённой женщинами для мягкости и стойкости, а на правый бок той же лианой привязал небольшую, в две ладони, флягу из высушенной тыквы, в которую налил свежей воды. Аллэ привычно устроилось за спиной, под привязью; оба аэ — по бокам, над припасами.

Теперь он был готов.

Уаиллар вышел за колючую изгородь из кустов эуллоу[26], заговорённых мужчинами, которая окружала поселение. Он огляделся. Никто не провожал его, только краем глаза он заметил какого-то любопытного уолле совсем уж малых лет, не успевшего скрыться из вида — чья-то рука дернула того за ухо, и уолле исчез.

Уаиллар закрепил копьё на спине и двинулся в сторону аиллоу многокожих — экономным, но стремительным бегом, каким аиллуэ умели обгонять испорченных четвероногих, на которых ездят многокожие.

От аиллоу клана Уаиллара до озера бежать полтора дня. Если обходить озеро по берегу, то ещё столько же потеряешь, но можно переплыть, сократив дорогу примерно на день и миновав прибрежные топи. От озера до первой деревни круглоухих — день, от неё до большого аиллоу многокожих — ещё день. Это если ночью отдыхать. Уаиллар столько времени на отдых тратить не собирался и рассчитывал сэкономить день, не меньше.

Аиллуо — воины, их с безымянного детства приучают к выносливости, к умению экономить силы, передвигаясь быстро. Бег с копьём за спиной не позволяет быть готовым к нападению — оружие не в руках, но он быстрее и не так нагружает мышцы, как передвижение в полной готовности к бою. Уаиллар не ожидал опасностей на пути — по крайней мере, до ближних окрестностей первой на пути деревни круглоухих, поэтому собирался пробежать как можно больше.

Круглоухие не любят лес; чтобы пробраться через заросли, они убивают побеги и ветви, вместо того, чтобы поговорить с ними. Глупые и неуклюжие. Аиллуо не надо даже говорить с растениями — он просачивается под ветвями, проскальзывает в узкие просветы, двигаясь по извилистой траектории, всегда открытой взору умелого воина.

Уаиллара мучили беспокойство за Аолли и застилающая взор бешеная ненависть к тем, кто её похитил. Он всё время ловил себя на том, что представлял, как, чем и в какой последовательности будет их мучить, когда до них доберётся. Это сильно мешало, в голове начинало шуметь, а затылок сдавливало, как будто на него упало дерево. Чтобы переключиться, Уаиллар стал сочинять стихи, посвящённые Аолли. Он понимал, что шансов произнести их на площади перед Большим ааи, для всех аиллуэ, чтобы стих оценили, у него немного — как и шансов вырвать Аолли у многокожих и вернуться с ней домой. Но настоящий аиллуо должен видеть прекрасное и уметь рассказать о нём в совершенной форме даже в ходе сражения, этим отличаются воины от малолеток. Высочайшая честь — произнести прекрасные стихи во время схватки, об этом потом рассказывают поколениями.

Спустилась ночь, но темнота для аиллуэ не помеха. Тренированное тело бежало как бы само по себе, не загружая ум. Уаиллар подсчитывал слоги, подбирал слова — и полностью погрузился в творчество. Как ни жгло его беспокойство о жене, он получал истинное, высокое удовольствие от процесса сложения стихов. Изысканная, усложненная форма требовала большого словарного запаса, чувства тона и ритма. Зато какое удовольствие он получил, уложив в две руки слогов четкую мысль, неожиданный образ — в строках, состоящих попарно из совершенно одинаковых звуков, отличающихся только высотой тона — и, соответственно, смыслом! Шестнадцать тонов, которыми произносятся гласные в высоком языке аиллуэ, дают необычайную гибкость в стихосложении — тем, кто умеет этим пользоваться.

Уаиллар нанизывал строфы по две руки слогов, одну за другой, описывая красоту Аолли и свою любовь к ней. Особенно удачно у него получилось сравнение узора на мягкой шерстке спины его аиллуа с пятнами тени от листьев кустарника, склонившегося над озером в тихую пасмурную погоду — удивительное по точности передачи оттенка и основного тона шерсти, и рисунка на ней.

К утру он закончил шлифовать стихотворение, повторил его несколько раз и убедился, что запомнил и не забудет. Он стремительно двигался через чащу Великого леса, чувствуя вокруг себя Жизнь, струящуюся сквозь растения и другие живые существа: червей и насекомых в почве, мелких, не видных взглядом, существ, обитающих везде, просыпающихся птиц и ящериц, засыпающих ночных грызунов, копытных, наполняющих рты первой утренней порцией травы, бабочек, жадно впитывающих нектар… Где-то на краю сознания чувствовался сосущий голод пещерного волка, невесть как забредшего в эти края, и ужас выводка мелких лесных свиней, попавших ему на глаза.

Ощущение Жизни вокруг позволяет избежать неожиданностей, но требует настроя, сосредоточенности и определённых усилий. В аиллоу пользоваться этим не разрешается — уарро. Аиллуэ имеют право на сокрытость частной своей жизни. А вот в походе — можно и прикрыться от разных неприятностей, хотя на это уходят силы.

Солнце всплыло над деревьями; роса начала подниматься над травами легким туманом, и Уаиллар вознес молитву Великому Древу, извечному подателю Жизни и покровителю аиллуэ, прося у него помощи в своем деле. Хотя до Великого Древа было далеко, он почувствовал привычную волну тепла и поддержки. Великое Древо приняло молитву.

К полудню воин добежал до озера, выйдя к берегу там, где кончались топи, окружающие впадающую в озеро узкую, но глубокую речку.

Перед тем, как войти в воду, Уаиллар позволил себе отдохнуть — пока солнце переместилось по небу на ладонь. Он съел немного сушеных лолоу и орехов, запил остатками воды из фляги (большую часть он выпил по дороге, даже не останавливаясь для этого) и подремал, забравшись в кусты и уговорив их окружить его временное ложе непроницаемой для чужого взгляда завесой из побегов и листьев.

Потом он, не без труда, нашел хилое аололи, которое после короткого разговора дало ему новый лист обернуть остатки пищи, вместо пришедшего в негодность — только женщины умеют заговаривать листья аололи так, чтобы их можно было использовать снова после того, как развернёшь. Пришлось отойти от берега на десяток бросков копья. Уаиллар попил свежей воды из кстати подвернувшегося ключа. Заполнять флягу он не стал — пить на плаву было бы странно.

Он вернулся к берегу и плавно вошел в воду, не сделав ни одного всплеска.

Вода была прохладна и приятно освежала. Щекоталась быстро намокшая шерсть на спине, повинуясь струям воды, обтекавшей тело. Плыть было нетрудно: ветра не было, и тихая вода как будто сама расступалась перед тренированным воином.

Ему всегда хорошо думалось, когда он плавал. Любой аиллуо держался в воде, как прирожденные водные обитатели — рыбы или пресноводные тюлени, водившиеся в озере. Плавание не занимало ум, тело двигалось само по себе, наученное многочисленными тренировками. Уаиллар любил плавать и часто прибегал к озеру просто для того, чтобы почувствовать воду на своей шкуре и шевеление волосков шерсти, трепещущих в потоке. Вода разминала мышцы и ласкала суставы, освобождая голову для мыслей.

Уаиллар обдумывал то, что узнал от Арруэллэ, и пытался понять, как это можно использовать.

Четыре десятка лет тому назад, когда перед ааи старого воина стояло всего два аллэ с ушами врагов, Великие вожди четырех кланов собрались на большой пир, что было вовсе не обычно, поскольку все кланы аиллуэ живут замкнуто и ходят друг на друга в походы чести. Они собрались вместе потому, что многокожие круглоухие, пришедшие к краю Леса за совсем немного лет до того, стали всерьез обосновываться вокруг озера. От прежних круглоухих они отличались тем, что у них было много воинов, и эти воины были, во-первых, куда более мужественными и умелыми, чем у тех, кого аиллуэ знали раньше. Во-вторых, они имели другое оружие — из блестящего камня, осквёрненного огнем, и оно было тверже, чем древки и лезвия аллэ. А ещё у них были громотрубы, из которых с огромной силой вылетали раскалённые круглые камни, тоже осквёрненные огнем.

Многокожие даже начали строить свой аиллоу — над рекой, там, где холмы нависали над руслом, образуя почти плоскую площадку у обрыва.

Надо было что-то с этим делать, иначе новые круглоухие могли вытеснить аиллуэ из местности возле озера, где росли в изобилии арраи, лолоу и другие полезные растения.

Там обосновались несколько десятков новых круглоухих, они согнали из окрестных деревень старых, привычных, и заставили их портить землю, добывая глину и камни и складывая из этого толстые округлые стены высотой в три-четыре роста аиллуо.

Великие вожди совместно вознесли молитву Жизни по очереди у каждого из клановых Великих Древ, собрали воинов и вышли в поход. Они выдвигались скрытно, мелкими группами — как привыкли в походах чести. К стенам аиллоу многокожих круглоухих они подобрались незамеченными, ночью. Стены были высоки, но аиллуо хорошо умеют лазать по горам и заговаривать лианы — взобраться на стены не составило труда.

Однако в поселении не спали — или спали не все. И внезапное нападение не получилось, поднялась тревога. Многокожие ожесточённо сопротивлялись и показали себя настоящими мужчинами. У них были большие громотрубы, бросающие с огромной силой целые горсти порченых тяжелых камней. У них были острые и длинные — в полтела аиллуэ — копья из других порченых камней. Тяжелая жесткая защитная скорлупа на теле. Да и сражаться они умели, хотя и не шли ни в какое сравнение с аиллуо.

Арруэллэ рассказал, что они надевают на грудь блестящую, согнутую по форме груди, скорлупу, и аллэ её не пробивает. Ещё Арруэллэ сказал, что громотрубы многокожих легко убивают даже самых могучих воинов, но требуют много времени, чтобы использовать их во второй раз. Благодаря этому, аиллуо прорвались внутрь укрепления многокожих и убили многих, в том числе даже тех, кто держал в руках громотрубы.

В аиллоу многокожих удалось вырезать и самок, и детенышей. Воинов в основном тоже перебили, но некоторых — одного на десяток, примерно — забрали с собой для пыточного столба. А потом аиллуэ поговорили с растениями, и те принялись разрушать стену и мёртвые глиняные ааи пришельцев.

Всего через несколько дней на месте аиллоу многокожих были только развалины да оплывшие глиняные стены.

Но при штурме аиллуэ потеряли две трети воинов убитыми и ранеными. Случись в то время рядом ещё один отряд многокожих — и у четырёх вышедших в поход кланов аиллуэ не стало бы воинов совсем. Даже среди Великих вождей в живых осталось трое из четверых, причем двое из них были довольно сильно изранены. Отец нынешнего Великого Вождя Ллуэиллэ скончался от последствий этих ран всего через три года, не помогли и женщины, умеющие заговаривать раны.

Но к этому времени оказалось, что многокожие снова заселили свой аиллоу, и их там стало даже больше, чем прежде.

Великие вожди — и выжившие, и другие, кланов, которые не участвовали в походе — подумали и сказали про большой аиллоу многокожих слово запрета — уарро. Теперь нельзя было ходить на него в походы чести.

Нельзя сказать, что Уаиллара обрадовало то, что ко всем его проблемам добавилась ещё и эта. Но он решил, что, поскольку идет один, и не в поход чести, на уарро можно не особо обращать внимание. В конце концов, если он приведет Аолли домой, то Великий Вождь Ллуэиллэ его простит. Наверное.

Важнее было другое: Арруэллэ не многим помог Уаиллару. Старый аиллоу многокожих был разрушен дотла, но прошло совсем немного лет — и они отстроили его заново, и что было в новом — Арруэллэ не знал и не мог знать. Единственное полезное, что опозоренный воин узнал от старика — это путь к аиллоу многокожих, да и то — каким он был сорок лет назад.

Правда, кое-что ещё могло пригодиться. Старый воин рассказал о своих впечатлениях от того места, где он бился. О глинобитной стене в три роста аиллуо. О прочных воротах, преграждающих вход. О странных, отвратительных, неживых ааи, в которых обитают многокожие. Об узких и грязных проходах между ними, в которых живая земля либо утоптана до смерти, либо вообще заложена осквернёнными, обтёсанными камнями. О мужественных и умелых воинах многокожих, об их боевых ухватках и о жутком, противоестественном и немужском оружии, которым они сражаются.

Мужчина должен встречать врага лицом к лицу и побеждать его равным оружием в открытой схватке. Можно убить врага, бросив в него аллэ или аэ — с расстояния, на котором и противник может воспользоваться своим копьём или ножом. Но оружие, которое убивает, не давая возможности приблизиться для броска — это оружие трусов, подлецов и мерзавцев, недостойных имени.

Впрочем, если верить Арруэллэ, многие воины многокожих в тесной схватке сражались как мужчины, хотя, конечно, не могли сравниться с аиллуо ни умением, ни скоростью, ни стойкостью.

Почему же тогда место боя осталось за многокожими? — Подумал Уаиллар, благоразумно удержав этот вопрос при себе.

Он и дальше думал над этим. Ему и хотелось скорее встретиться с многокожими, и напрягало нервы ожидание схватки с неведомым. Меж тем он доплыл до противоположного берега озера, осторожно приблизился и, осмотревшись, неторопливо (чтобы не нашуметь) выбрался на сушу.

До аиллоу многокожих оставалось два дня пути.