Путь воина

Глава 18

Дул сильный ветер, низкие грозовые тучи плыли по небу, сверкали молнии. Я стоял на палубе, одной рукой держась за ванты грот-мачты и глядя на море. На его темные, огромные волны, похожие на взметнувшиеся в вышину гигантские горы из черного стекла с острыми, выщербленными краями вдоль сколотой вершины. В свое время мой отец ходил в море, но меня такие путешествия отнюдь не прельщали. Хотелось ему того или нет, а только из его сына моряка не вышло.

Но стихия бросала нам вызов, и было что-то завораживающее в необузданной мощи бушующего моря. Меня кидало из стороны в сторону, и я казался себе чайкой, подхваченной порывом ветра, и хоть, признаться, мне было страшновато, но это ощущение опьяняло меня. В лицо летели соленые брызги; я облизал губы, и морская вода попала мне на язык. О, как это было здорово! Нос корабля накренился, волна хлынула через борт, захлестывая палубы, и тут же с грохотом отступила обратно в море через захлебывающиеся шпигаты.

Джон Тилли вышел и встал рядом.

— Ну и скверная же ночка! Мы держим курс к северным берегам, хотя в такую погоду ко дну шли многие славные корабли!

— Ужасно хочется сойти на берег, — честно признался я ему. — Пора почувствовать под ногами твердую почву.

— Да уж! — хмуро согласился он. — Все мы думаем о том же. Частенько по ночам мы мечтаем, что вот только уляжется буря, и мы сойдем на берег и больше никогда не выйдем в море. Мы клянемся себе в этом, когда приходится стоять ночные вахты, но приходит день, и мы спускаем денежки на берегу, а под вечер неизменно возвращаемся обратно и уходим в море, как к себе домой.

— Я сухопутный человек. Мой дом — это лес и горы.

— Может, оно и так. Из твоего отца вышел хороший моряк, и ты тоже со временем смог бы стать им. Ты сильный парень, и выдержки тебе не занимать. Я лишний раз убедился в этом, когда увидел тебя на берегу.

— ?..

— Во время вашего с Богардусом поединка. Эх, мальчик мой, знал бы ты, как я боялся за тебя! Мне и прежде приходилось видеть, как он орудует клинком, но ты все же превзошел его…

— Моим учителем был отец. И другие тоже.

— Это было заметно. Я видел, что ты дерешься не хуже Барни, к тому же ты выше его и у тебя более мощный выпад. Твоему отцу не удалось одолеть противника более достойного, чем Богардус. Но ты не убил его.

— Я не хотел убивать. Жизнь человека бесценна, даже если он и тратит ее впустую. Эта жизнь дороже золота, дороже всех богатств на свете, и кто я такой, чтобы просто так отнять ее?

— Но он хотел лишить жизни тебя.

— Он думает не так, как я, у него другие желания и устремления, и если ему удастся выжить, то он сможет стать мудрее. Как знать? Ведь это так здорово — жить, выйти вот на такую палубу и стоять тут, чувствуя, как ветер дует прямо в лицо, отправиться лунной ночью далеко в лес или выйти на какое-нибудь огромное плато и обратить взор на запад…

— Что, и ты тоже?

— Что вы имеете в виду?

— Ты — сын своего отца! Его взгляд был всегда устремлен на запад! К дальним Голубым горам. Но в горах ли дело? Или, может, для него важнее было то, что находится за ними? Именно такие люди нам нужны, парень, те, кого влечет неизвестность, кого манят дальние дали. Я думаю, это судьба — идти вперед и только вперед. Мы с тобой принадлежим к той породе людей, которые всегда готовы отправиться в путь, чтобы посмотреть, что скрывается за горизонтом: на запад ли, или еще куда-то, но всегда — вперед, вперед и вперед.

Мы молчали, стоя на кренящейся, уходившей из-под ног палубе. Это был хороший корабль, он был таким, еще когда на нем выходил в море мой отец, и у него было прекрасное имя.

— Кто знает, увижу ли я ее снова?

— Кого, сынок?

— Маму. Она решила вернуться в Англию, чтобы Ноэлла не росла в глуши среди не слишком образованных мужчин. Отец очень по ней тосковал.

— Да уж, он любил ее. Но она думала о будущем, сынок, она оказалась дальновидней всех. Ты еще будешь гордиться своей сестренкой, когда ее увидишь. Настоящая юная леди, хотя и девчонка, а уж Брайан!.. Ну чем не джентльмен! В «Судебных Иннах» мне говорили, что он обладает редкостным красноречием.

— Это у него от валлийцев. У них у всех языки хорошо подвешены.

— Ну, а как там Джереми? Как дела у Лилы? У них все в порядке?

— А то как же? Вообще-то я не видел их уже несколько месяцев. Как только вернусь обратно, тут же пойду проведать. Из Джереми получился неплохой охотник, теперь у него много земли, а Лила больше не служит, а управляется с делами в собственном хозяйстве.

— А что у тебя с той девчушкой, что сидит сейчас в каюте? — спросил Тилли. — Она определенно положила на тебя глаз.

Я смутился.

— Возможно… Мы с ней лишь немного поболтали.

— Она замечательная девчонка, смелая и отчаянная. Ты правильно сделаешь, если заберешь ее с собой. Конечно, вы оба этого хотите. Насколько я понимаю, с нее все и началось.

— Она с мыса Анны… с того побережья, что теперь называют Новой Англией. Местные решили, что она ведьма, и ее два раза похищали работорговцы. Второй раз просто из мести. Эти негодяи ввалились к ним, отшвырнули отца и унесли ее. Все подстроил Питтинджел. Он хотел, чтобы я это увидел. Видимо, ему показалось недостаточным просто убить меня. Он хотел, чтобы я еще и страдал.

— И что теперь?

— Сначала я доставлю ее домой к отцу. А там будем думать, как жить дальше. Но если она все же согласится пойти со мной, путь предстоит неблизкий и трудный. Особенно для девчонки. Ведь придется идти через леса, через те земли, где живут дикари.

— Она справится. Знаешь, парень, человек даже океан может переплыть, если у него есть подходящий корабль. Посмотри, какой у нее ясный взгляд, с каким достоинством она держится. Я всегда восхищался гордыми женщинами. Она — как раз тот случай.

Мы говорили о кораблях, о море и о том, как в прежние времена мореходы определяли с помощью вытянутой руки высоту звезд над горизонтом, как определяли свое местоположение, ориентируясь по птицам в небе, по рыбе за бортом или по тому, как морские волны, огибая какой-нибудь остров или мыс, создают рябь на поверхности воды.

— Крачки залетают далеко в море и могут опуститься на воду для отдыха, в то время как серебристые чайки никогда не улетают дальше, чем на семьдесят пять — восемьдесят миль от берега. Вечером они возвращаются к своим гнездам. Так что, сынок, если увидишь их вечером над морем, можешь не сомневаться: куда они летят, там и земля. Это спасло жизнь многим морякам. На протяжении тысячелетий люди выходили в море, научились прокладывать курс, ориентируясь на стаи перелетных птиц, и находить дорогу по звездам.

Наконец я добрался до своей койки, но, растянувшись на ней, еще долго лежал без сна. Подходит ли мне Диана? И правда ли, что я тоже одержим фамильным стремлением идти дальше, на запад?

Джубал Сэкетт стремился к этому. Где он сейчас? Как далеко удалось ему зайти? И жив ли он еще? Или, может, тело его лежит в сырой земле под деревьями близ той большой реки, о которой он говорил?

Мы, Сэкетты, уже достаточно побродили по свету. Может быть, действительно было у нас в крови нечто такое, что неизменно уводило нас все дальше и дальше? Может, это наш удел? Или некая воля, предопределенная самим Господом, течениями или ветрами, что веют над миром? Но почему Джубал? Почему именно он? Почему не Брайан, который вернулся в Англию? Но, несмотря на все это, я знал, что путь Брайана тоже лежит на запад. Знал? Может быть, это тот дар, о котором говорил наш отец? Дар второго зрения?

Мой отец был похоронен среди тех гор, куда он так стремился. Он умер достойно и был похоронен с почетом. Краснокожие, те самые, которые убили его, знали, где находится его могила. Иногда они приходят туда, принося в дар дичь, которую оставляют на могиле как приношение смелому человеку, которого больше нет в живых, человеку, который отважно сражался и умер достойно.

А где и когда похоронят меня?

На западе, подсказал мне внутренний голос, далеко на западе.

Что ж, так тому и быть. Только бы до того, как пробьет мой смертный час, прожить жизнь не напрасно, чтобы мои сыновья прошли по тем тропам, по которым не успел пройти я. Ведь жить на земле вечно не дано никому, и так уж повелось, что каждый из нас должен на протяжении скольких-то лет вести мир в будущее, а затем передать эту миссию тому, кто пришел ему на смену.

Из детей, которых я после себя оставлю, вырастут сильные, надежные мужчины и прекрасные женщины. А Диана? Кто, как не она, может стать им матерью? И той женщиной, с которой мы уйдем в горы, склоны которых поросли вереском?

Скоро.

Где-то там, вдали, раскинулся берег, невидимый за черными крыльями ночи. Но она была там, эта длинная полоса белого песка, на которой я так часто играл в детстве. И где-то поблизости находилось место, о котором мне приходилось слышать, — то место в открытом море, где, возможно, находятся ворота в другой мир. Мой отец в свое время видел их… Или то была всего-навсего игра света в воде? Может, то был мираж? Кто знает… Наш корабль держал курс к берегам Каролины. Бермуды же находились на северо-востоке.

Когда я снова открыл глаза, на палубу падал сноп яркого солнечного света. Лучи легко покачивались в такт движению корабля. Буря улеглась.

Встав с постели, я выглянул наружу — стоял ясный день, на море дул легкий бриз.

Когда я вышел из каюты, чтобы вдохнуть полной грудью соленый морской воздух, Джон Тилли был на юте. Он, похоже, был занят, поэтому я не стал приставать к нему с расспросами. Несколько раз он глядел наверх, словно дожидаясь сигнала от дозорного на топе мачты.

По лестнице на ют поднялся юнга.

— Господин, — сказал он, — леди спрашивает, будете ли вы завтракать с нею?

— Уже иду. — Я обернулся к Тилли. — Капитан, может, присоединитесь к нам?

Он нетерпеливо взглянул в мою сторону.

— Нет, ешьте без меня. Я занят.

Когда я вошел в каюту, Диана уже сидела за столом. Она была прекрасна, как никогда. Среди прочих товаров, хранившихся в трюмах корабля, Джон Тилли разыскал ей кое-какую одежду, захваченную в ходе одного сражения. Будучи атакована пиратами, команда Тилли оказалась на высоте и забрала вражеский корабль в качестве трофея.

В окно каюты, находившейся на корме, светило солнце. Мы долго сидели за завтраком, разговаривая о разных вещах. Юнга принес горячий шоколад, напиток, пришедший к нам из Мексики. Но, проводя время за приятной беседой, я был обеспокоен поведением Тилли. Обычно столь любезный, сегодня он был резок и явно взволнован.

Погода была замечательная. Может быть, он чувствует скорую перемену? И дозорный на марсе? Возможно, это…

Вражеский корабль? Пираты?

У Джозефа Питтинджела были корабли, даже несколько. А у нас были доказательства, которых было вполне достаточно для того, чтобы он проникся к нам ненавистью. Может быть, матрос на марсе заметил нечто? Или же там что-то увидел сам Джон Тилли?

Окончив завтрак, я встал из-за стола.

— Диана, переоденься — я не думаю, что наши злоключения закончились.

Она не стала терять времени. Слишком часто мне попадались люди, которые, замешкавшись самую малость, чтобы спросить «почему», погибали раньше, чем успевали выслушать ответ.

Что же касается меня, я направился к своему сундуку и извлек из него два пистолета, которые немедленно перезарядил. Затем я достал шпагу и засунул за пояс нож. Я еще не знал, что произойдет, но уж лучше заранее быть во всеоружии.

К западу отсюда должно находиться побережье Вирджинии или Мэриленда. Я не знал, сколько миль отделяет нас от них, и будет лучше, если я постараюсь выяснить это как можно скорее. У нас был хороший корабль, и команда на нем подобралась из сильных, отважных людей, но все же у самого лучшего корабля и самой лучшей команды может оказаться достойный противник.

Когда я появился на палубе, дозорный о чем-то говорил с капитаном. Я не стал подходить к ним, а вместо этого остановился у релинга и огляделся по сторонам. Мне было прекрасно известно, что обзор с палубы крайне ограничен и что видно отсюда не так уж далеко. Здесь, на высоте пятнадцати футов над водой, я мог обозревать морские просторы, находящиеся в радиусе приблизительно четырех с половиной миль, а для дозорного на стеньгах видимость не превышает десяти миль.

Велев дозорному вернуться наверх, Джон Тилли подошел ко мне. Он сразу заметил, что я при оружии.

— Правильно сделал, — тихо сказал он. — По-моему, скоро у нас будут неприятности.

— Дозорный увидел корабль?

— Нет, это-то меня и беспокоит. Ночью он был и прошел довольно близко.

— И что с ним могло статься?

— Именно это меня и беспокоит, господин Кин. Что? И почему? Меня разбудили примерно за час до рассвета. Я вышел на палубу, и Том Карбой — так зовут моего помощника — указал на черную тень вдалеке. К тому времени, как я добрался до палубы, ее уже почти не было видно. Я ничего не успел разглядеть, просто знал: там что-то было.

Карбой человек опытный и уравновешенный. Он стоял на вахте и глядел в оба, так как штормовой ветер хоть и стал несколько слабее, но еще продолжал задувать, а мы могли оказаться вблизи прибрежных течений. Вот уж где действительно гиблое место! Есть такие течения, из-за которых в шторм море превращается в сущий ад. Он был очень внимателен и следил за тем, чтобы мы их миновали.

Глаз у него наметанный, да и рулевой был готов справиться, когда Том совершенно случайно взглянул назад. Казалось, всего несколькими минутами раньше он смотрел в том же направлении, но только теперь там был корабль с погашенными огнями, который быстро приближался к нам.

Он послал за мной, но, должно быть, что-то встревожило темный корабль, потому что он начал отставать. К тому времени, как я вышел на палубу, разглядеть его было невозможно.

— Я не верю в корабли-призраки, — сказал я, — хотя в этих водах…

— Я в них тоже не верю. И все же почему на том судне не зажигали огней? Почему вдруг отстали?

— Где они сейчас?

— Дозорный ничего не видит. Правда, один-единственный раз, когда он на рассвете поднялся на марс, ему показалось, что вдали как будто виднеются стеньги.

— Выходит, этот корабль следит за нами? Намеренно держится за горизонтом, выжидая чего-то?

— Этого я и боюсь. Они дожидаются темноты, чтобы напасть неожиданно и захватить нас.

— Пираты?

— Может быть. Или же твой приятель Джозеф Питтинджел все никак не успокоится; У «Абигейл» хороший ход, и в большинстве случаев она развивает порядочную скорость, но все-таки до пиратских судов ей далеко. У Джозефа Питтинджела есть такой корабль — «Весталка». Исключительно быстроходная посудина.

Я снова посмотрел в море за кормой. Если корабль находится там, в двенадцати-тринадцати милях от нас, то, чтобы нас нагнать, им понадобится часа три, от силы четыре. С наступлением темноты они могут начать подходить поближе, и мы ничего не заметим, пока их корабль не окажется на расстоянии пушечного выстрела. Меня это совершенно не устраивало, и я не замедлил высказать свое мнение вслух.

— А разве никак нельзя ускользнуть от них? Например, плыть прямо к берегу?

Он пожал плечами.

— Если мы подойдем слишком близко, может получиться так, что мы попросту застрянем. Идти к берегу — распоследнее дело. Риск слишком велик.

Мы еще некоторое время стояли молча, и каждый думал о своем. Совершенно внезапно безмятежное море превратилось в зловещее место, и только тонкая линия горизонта отделяла нас от притаившейся за ней опасности.

— Надо попробовать, — нарушил наконец молчание Тилли. — Вот только побережье в этом месте не самое подходящее, многие корабли попадали здесь в ловушку. Он не стал бы отставать, если бы не был уверен в скорости.

— Почему он не напал сегодня утром?

Тилли пожал плечами.

— Было поздно. К тому времени, как они бы нас нагнали, рассвело бы и внезапной атаки не получилось.

Мы плыли целый день, так что у нас было время сделать кое-какие приготовления. Мы подготовились к бою сами, а также привели в готовность пушки. На борту «Абигейл» теперь было меньше пушек, чем во времена отца, зато, освободившись от их тяжести, корабль мог брать на борт больше груза.

По приказу Тилли дозорный постоянно оставался на марсе, но так ничего и не увидел. К тому времени, как спустились сумерки, приготовления были завершены. Наконец стемнело окончательно, и Тилли отдал приказ погасить огни. Я спустился вниз.

— Диана! Похоже, у нас неприятности. Свет нужно погасить.

— Черт возьми, — в сердцах выпалила она. — А я взялась перешивать платье. — Она погасила свет и сказала в темноте: — А если я зашторю окно, то хотя бы малюсенький огонек можно зажечь?

— Ни в коем случае, — предупредил я ее. — Где-то поблизости идет корабль, который, мы думаем, атакует нас сегодня же ночью. Мы держим курс к берегу, и всякое может случиться. Так что будь готова.

Она промолчала, а потом спросила:

— Что это за берег, Кин? Где мы теперь?

Мне стало досадно, что я сам не додумался справиться об этом у Тилли, так как всегда важно знать местонахождение точно. Я лишь мог предположить, что в данный момент мы находимся где-то к северу. Возможно, к северу от входа в Чесапикский залив.

Поделившись с ней своими соображениями и предупредив о том, что, возможно, скоро нам придется пересесть в шлюпку, а поэтому следует одеться потеплей и собрать самые необходимые вещи, я вернулся на палубу.

Там было холодно и ветрено. Ветер надувал паруса, и мы взяли другой галс, направляясь к берегу. Я прекрасно знал, что моряки и днем остерегаются направлять свои корабли к побережью, а уж про ночь и говорить не приходится. Когда люди, не имеющие никакого отношения к морю, берутся писать о таких вещах, они неизменно утверждают, что первые мореходы старались держаться поближе к берегу. Это, конечно, полнейший вздор, ни один нормальный моряк никогда бы не пошел на такое. В открытом море опасностей меньше.

Рядом со мной из темноты возник Джон Тилли.

— Они приближаются. Я видел, как тонкая черная линия мачты движется относительно звезд.

— Это могла быть и птица.

— Это никакая не птица.

— А тот берег поблизости… Это случайно не Мэриленд?

— Он самый, но я почти не знаю того берега. Я проплывал мимо, но всегда при этом оставался далеко в море, где места побольше и есть где развернуться. Мне приходилось слышать, что здесь вдоль побережья есть небольшие островки, рифы и дуют береговые ветры. А там кто его знает…

Эта ночь была самой темной из всех, что были на моей памяти, а моря черней я больше не видел никогда. Ветер держался, и «Абигейл» ходко шла вперед. Я подошел к гакаборту, стоя как раз над той каютой, где находилась Диана, и глядя в море за кормой.

Ничего.

Только ночь, непроглядная тьма, только ветер и море. Внезапно в просвете среди гонимых по небу облаков показались звезды. И вдруг совершенно внезапно из темноты вынырнул корабль, словно черный призрак, восставший из черных морских пучин. Они у нас на корме, их бушприт совсем рядом, и я увидел, что огромный темнобородый детина готовится забросить «кошку». Нас собираются брать на абордаж.

Он еще раскручивал «кошку» над головой, когда я выстрелил. Я не помню, как у меня в руке оказался пистолет, мне запомнился только сноп пламени, вырвавшийся из ствола, и удивленное лицо того парня в тот момент, когда заряд угодил ему в грудь. Он упал ничком. Вырвавшаяся у него из рук «кошка» улетела куда-то в сторону, а в следующий момент их судно поравнялось с нашим, и через борт один за другим посыпались на палубу их люди.

Я услышал крик Тилли, и в тот же миг стволы наших пушек изрыгнули пламя и дым. Я увидел, как в воздухе пролетел обломок фальшборта, услышал чей-то крик, раздались выстрелы, и сражение закипело. Я выстрелил снова, выхватив второй пистолет, который тут же выбили у меня из рук, и тогда я со всей силы двинул нападавшего в челюсть и, выхватив нож, всадил его в брюхо врага по самую рукоятку.

Перебросив нож в левую руку, я выхватил шпагу — говорят, это принято у итальянцев — и бросился в самую гущу битвы, нанося удары направо и налево. Враги были со всех сторон.

Какой-то человек бросился на палубу мне под ноги, отчаянно стараясь ухватить меня за щиколотки, но я отбился, в конце концов, мне удалось выбраться из этого человеческого месива. Тилли удалось собрать вокруг себя кое-кого из своих людей, но враги наседали на них со всех сторон. Бортовой залп, хоть и произведенный с опозданием, все же сделал свое дело, потому что палуба неприятельского корабля была охвачена пламенем, и я видел, как там бегают и суетятся люди, пытаясь бороться с огнем. Пламя внезапно перекинулось на паруса и стало взбираться по ним вверх, в мгновение ока превращаясь в огромную пылающую лавину. Это было похоже на то, как если бы поблизости взорвался пороховой погреб.

Во все стороны летели горящие клочья парусины, и какой-то человек, на котором загорелась одежда, бросился за борт, в темное, волнующееся море. Я успел лишь мельком заметить его. Он вскинул мушкет, собираясь выстрелить, когда занялись паруса, и огонь подобрался к нему, словно гигантская, многопалая рука. Я видел его выпученные от ужаса глаза.

Я отчаянно сражался, прокладывая себе путь к лестнице и вниз по ней, к двери, что вела на палубу из главной каюты.

Дверь настежь распахнулась, и я бросился вперед. У меня на пути возник человек с серьгами в ушах и сломанными зубами, который тут же набросился на меня, по-видимому вознамерившись снести мне голову абордажной саблей. Я отбил этот удар и сам сделал резкий выпад вперед, нанося удар кинжалом, который вонзился ему между ребер. Я почувствовал его смердящее дыхание, и в следующий момент он осел, оставшись лежать на палубе. Перешагнув через него, я вошел в каюту.

Диана неподвижно стояла спиной к переборке, высокая и красивая. Она стояла лицом к лицу с человеком, которого я тут же узнал. Это был Джозеф Питтинджел.

— А теперь, — сказал он ей, — я покончу с тобой раз и навсегда!

— Для начала покончи с тем, кто стоит у тебя за спиной, — хладнокровно сказала она. — Хотя, где тебе…

— Меня не проведешь! — глумливо захихикал он. — Я думаю…

Но, видно, в ее взгляде он сумел разглядеть нечто такое, что заставило его обернуться. Реакция Питтинджела была мгновенной. Я наивно полагал, что он для начала что-нибудь скажет, станет угрожать, требовать, короче, не знаю что.

Но он бросился на меня со шпагой наголо, и я наверняка лишился бы жизни, если бы не мой пистолет, который после выстрела я сунул обратно за пояс. Острие клинка попало в него, и прежде, чем он успел нанести новый удар, я своей шпагой сумел отбить его руку, сжимавшую клинок. Он сделал резкий выпад, глаза его были выпучены от непередаваемого гнева и ярости. Я отбил и этот удар и был готов к наступлению. Он бросился было ко мне, но потом вдруг резко остановился и занес клинок, собираясь заколоть Диану!

Она стояла у переборки, беззащитная перед занесенной над ней шпагой. И тогда я с силой поднял свой клинок и вонзил ему между туловищем и рукой, глубоко погружая в мускулы, что соединяют между собой плечо и руку.

Его пальцы разжались, шпага взлетела в воздух, едва не задев Диану, и со звоном упала на палубу.

Он обернулся ко мне, по его наполовину отрубленной руке стекали потоки крови.

Не обращая на него внимания, я протянул Диане руку.

— Идем, нам пора.