Пять отвлекающих маневров

Фаррен

Никто не мог назвать мистера Максвелла Джемисона человеком увлекающимся. Здравомыслящий и осмотрительный, снискавший себе репутацию молчуна, начальник полиции предпочитал досконально изучить все обстоятельства дела, прежде чем раздувать скандал из одних лишь смутных предположений. Нельзя сказать, чтобы он чрезвычайно обрадовался, увидев на следующее утро на своем пороге лорда Уимзи. Время завтрака едва миновало, и сэр Максвелл только взялся просматривать свежую газету.

Конечно, он был слишком благоразумен, чтобы игнорировать Питера Уимзи и его теории. Он знал, что у его светлости исключительное чутье на любые преступления и что его помощь может оказаться бесценной. При этом начальнику полиции не нравилась эта английская манера врываться в самый эпицентр событий в крайнем возбуждении и постоянно трещать как сорока. Правда, явившись в участок, лорд продемонстрировал определенный такт. В Блу-Гейт не было телефона, и если уж так необходимо, чтобы Уимзи оставался в курсе самых последних новостей, то лучше пусть обращается за ними в частном порядке непосредственно к Максвеллу, нежели допрашивает с пристрастием сержанта Дэлзиела в баре отеля.

Однако начальник полиции еще не был в достаточной степени убежден, что действительно произошло убийство. Все эти разговоры об исчезнувших предметах и велосипедах были, конечно, небезынтересны, но являлись слабым подспорьем для построения столь грозного обвинения. Может быть, если бы полицейские лучше искали, они нашли бы пропавшую вещь, и тогда наступил бы конец всем рассуждениям о насильственной смерти. Правда, оставался еще щекотливый факт, касающийся окоченения… Но, листая страницы справочников, сэр Максвелл уверился в том, что абсолютно точных и совершенно достоверных закономерностей, связанных с окоченением трупа, не существует.

Список подозреваемых, предложенный Уимзи, вызывал неодобрение и даже протест. Сомнительный документ, сильно отдающий сплетнями… Все подозреваемые были почтенными и уважаемыми людьми. Взять, например, Гоуэна — он давний обитатель Керкубри, живущий здесь уже больше пятнадцати лет, которого все хорошо знают и любят, несмотря на его мелкое тщеславие и порой, быть может, властные замашки. Гоуэн человек с достатком, владеет отличным домом с дворецким и экономкой из Англии, держит две машины с шофером по вызову. Можно ли представить себе, чтобы он вдруг треснул своего собрата-художника по голове, а затем сбросил тело в реку в соседнем графстве? Какой мотив может крыться за подобным поступком? Ходили слухи о каких-то разногласиях касательно живописи, но сэр Максвелл прекрасно знал, что художники постоянно ссорятся по этому поводу и последствиями таких ссор становятся некоторая холодность в отношениях или вербовка сторонников, но никак не убийство. Уотерз, опять же, приятный молодой человек, хотя и склонный возмущать соседей своей южной изысканностью. Прискорбно, что накануне происшествия он поругался с Кэмпбеллом, но, безусловно, Уотерз не тот человек, что будет вынашивать планы кровавой мести из-за брошенного спьяну лишнего слова. Что касается Фаррена…

Тут сэр Максвелл остановился, отдавая должное теории Уимзи. Когда в деле замешана женщина, можно ожидать всего. Кэмпбелл был довольно частым гостем в доме у старой мельницы. Фаррен бесился и даже, поговаривали, угрожал художнику. Если все это не пустые разговоры, до истины докопаться будет непросто. Подозревать Фаррена, конечно, преждевременно, ведь стоит лишь взглянуть на миссис Фаррен, чтобы понять — она не способна на дурной поступок. Впрочем, даже самые добродетельные жены порой лгут и, к примеру, сочиняют алиби для своих безрассудных мужей. На самом-то деле, чем жена добродетельнее, тем решительнее она лжет в соответствующих обстоятельствах. Чувствуя некую отвратительную неуверенность, сэр Максвелл признался себе, что не может однозначно утверждать, что супруги Фаррен вне подозрений.

Далее, есть еще Гейтхаус. Кто там у них? Джок Грэхем — безрассудный тип, из тех, про кого говорят «скор на расправу». И он умен. Если речь идет о человеке, у которого хватит мозгов, чтобы разработать хитроумный план преступления, и хладнокровия, чтобы воплотить его в жизнь, тут Грэхем, без сомнений, на первом месте. На счету Грэхема немало всякого рода розыгрышей, и он способен лгать прямо в лицо, бессовестно глядя на тебя честными глазами. Фергюсон же прославился тем, что в пух и прах разругался с женой. Увы, подробностей сэр Максвелл не знал, но его честный ум пресвитерианина отметил сей факт как дискредитирующий Фергюсона. Стрэтчен… Ну, что касается Стрэтчена — он председатель гольф-клуба и уважаемый человек. Конечно, Стрэтчена, как и Гоуэна, следует сразу исключить из списка подозреваемых.

Зазвонил телефон. Уимзи навострил уши. Сэр Максвелл взял трубку с невыносимой медлительностью. Сказав несколько слов, он повернулся к его светлости:

— Это Дэлзиел. Вам лучше подойти к параллельному аппарату.

— Сэр Максвелл? Мы получили заключение доктора. Да, оно подтверждает теорию об убийстве. В легких воды нет. Человек умер до того, как оказался в реке. Смерть от удара по голове. Кость вошла в мозг. Что? Да, рана была нанесена до кончины несчастного, но смерть наступила почти мгновенно.

На теле и на голове обнаружены множественные следы ударов, но доктор полагает, что некоторые из них появились уже после смерти, в процессе падения тела с обрыва.

— Что насчет времени смерти?

— Да, сэр Максвелл, я как раз к этому подхожу. Доктор говорит, что на тот момент, как он впервые увидел тело, Кэмпбелл был уже мертв, как минимум, шесть часов, но более вероятно двенадцать или тринадцать часов. Это позволяет предположить, что убийство совершено ночью или утром. Где-то между полуночью и девятью часами утра. И еще очень подозрительное и подкрепляющее данную версию обстоятельство — желудок покойного оказался совершенно пуст. Он был убит до того, как позавтракал.

— Однако, — вмешался Уимзи, — если он позавтракал очень рано, все съеденное уже ко времени ленча могло миновать желудок.

— Да, это верно. Но все-таки следы хоть какой-нибудь еды остались бы. Доктор же говорит, что брюхо Кэмпбелла было пусто, как барабан. Он готов поклясться профессиональной честью, что у пострадавшего крошки во рту не было с прошлой ночи.

— Ну, ему лучше зна-ать, — протянул Уимзи.

— Да, это верно. Это лорд Питер у телефона? Ваша светлость будет довольна тем, что его теория подтверждается.

— Может, это и повод для того, чтобы быть довольным, — сказал начальник полиции, — но лучше бы такого повода не было вовсе.

— Это верно, мистер Максвелл. Есть еще один примечательный факт, а именно — мы не можем обнаружить различимые отпечатки пальцев на художественных принадлежностях Кэмпбелла, и это наводит на мысль, что тот, кто ими пользовался, работал в перчатках. И руль машины протерт чисто, как стеклышко. Я думаю, дело прорисовывается. Как вы думаете, сэр Максвелл, должны ли мы обнародовать факт убийства?

— Сложно сказать, сержант. А сами вы как полагаете? Вы советовались с инспектором Макферсоном?

— Видите ли, сэр, он считает, что надо как-то объяснить то, что вообще ведется расследование. Конечно, спешить не следует, но люди уже судачат о ссоре с Уотерзом… да, с Фарреном… э-э… ну да, и об этой истории со Стрэтченом. Сомневаюсь, что нам удастся все скрыть.

— Понятно. Что ж, может лучше сказать всем, что, возможно совершено преступление, но у нас еще нет в этом уверенности и так далее. Но что не следует упоминать — так это заключение доктора о времени смерти. Сейчас я освобожусь и лично переговорю с прокурором-фискалом, а потом дам кое-какое задание полиции Керкубри.

— Да, сэр, будет лучше, если они сами разберутся в своем районе. Я получил отчет из Странрара и займусь этим. Они задержали парня, который садился на пароход в Ларн… Э-э, ладно… Я перезвоню вам позже, сэр Максвелл.

Начальник полиции дал отбой и повернулся к Уимзи. Мина у него была кислая.

— Определенно, ваши предположения подтверждаются, — неохотно признал он. — Но, — добавил Максвелл более бодрым тоном, — теперь, когда они выследили этого человека в Странраре, все, возможно, разъяснится сегодня же утром.

— Может, и так, — ответил Уимзи, — хотя меня гложет сомнение. Человек, который столь умело инсценировал несчастный случай, оказался таким дурнем, что не успел вовремя отплыть в Ирландию и на том попался. Странно… А вам так не кажется?

— Что правда, то правда, — согласился начальник полиции. — Если бы он хотел скрыться, ему следовало сесть на пароход еще вчера утром. И если уж этот малый решил притвориться невиновным, то мог бы делать это и у себя дома.

— Да-а, — протянул Уимзи. — Вы знаете, я полагаю, уже пора пообщаться и с Фарреном, и с Гоуэном, и с Уотерзом — только этот исчез. А на самом деле, и кое с кем еще в Керкубри. Милая ненавязчивая беседа с таким веселым, дружелюбным и любопытным человеком, как я, мистер Максвелл, может иной раз творить чудеса. Ведь в моем утреннем обходе студий нет ничего необычного, не так ли? Никто не обращает на меня Внимания и продолжает заниматься своими делами. Официальные лица, вроде вас, могут смутить художников, а я, Наверное, последний человек в Керкубри, кто способен внушить хоть кому-нибудь благоговейный трепет. Я рожден шутом и каждый день всеми способами подтверждаю это. Вот даже вы, начальник полиции, позволили мне прийти сюда и рассиживать тут на казенных стульях, курить трубку. Я ведь кажусь вам не более чем милым занудой, разве нет?

— Возможно, вы частично правы, — признал Максвелл. Но прошу вас, будьте благоразумны, ладно? Нет необходимости произносить слово «убийца».

— Ни в коем случае. Я предоставлю им возможность произнести это слово первыми, — парировал Питер. — Всего доброго!

Может, Уимзи с виду и не внушал трепета, но прием, оказанный ему в доме Фаррена, отнюдь не подтверждал патетическую речь его светлости о том, что никто, мол, не обращает на него внимания. Открывшая дверь миссис Фаррен при виде лорда отступила к стене с приглушенным вздохом, который мог свидетельствовать всего лишь об удивлении, но скорее напоминал о смятении.

— Приветствую вас! — поклонился Уимзи, бесцеремонно переступая через порог. — Как поживаете, миссис Фаррен? Не видел вас уже сто лет — хотя, нет, с того вечера в пятницу у Бобби, но этот промежуток кажется мне целым веком. Все цветете и поете? А где мистер Фаррен?

Миссис Фаррен, напоминавшая привидение на картине Бёрн-Джонса[16] прерафаэлитского периода, протянула Питеру холодную, как лед, руку:

— Я чувствую себя прекрасно, спасибо. Хью нет дома. Э-э, не хотите ли войти?

Уимзи, который и так уже находился в доме, поблагодарил за приглашение с подкупающей искренностью.

— Благодарю. Очень любезно с вашей стороны. Я точно не помешаю? А то вдруг вы тут готовите или что-то в этом роде?

Миссис Фаррен покачала головой и провела гостя в маленькую гостиную, декорированную драпировками цвета морской волны и вазами с оранжевыми бархатцами.

— Как сегодня поживают шарфы? — любезно поинтересовался Уимзи (миссис Фаррен ткала на ручном станке довольно интересные узоры). — Я уже вам говорил: войску завидую этому умению! Не могу не вспомнить Владычицу Шалот» [17], знаете ли. «Проклятье пало на меня…» и все такое. Вы обещали, что когда-нибудь дадите мне попробовать…

— Боюсь, сегодня я лентяйничаю, — призналась миссис Фаррен со слабой улыбкой. — Я просто… Я только… Извините, один момент.

Женщина вышла, и Уимзи услышал, как она разговаривает с кем-то с задней стороны дома — без сомнения, с девушкой-служанкой, приходящей делать по дому черную работу. Его светлость оглядел комнату, и его острый глаз отметил некий беспорядок. Нет, если быть точным, откровенных признаков беспорядка не наблюдалось, но диванные подушки казались немного смятыми, отдельные цветы увядшими, а на подоконнике и на полированном столике наметился легкий слой пыли. В домах иных друзей Питера это можно было бы счесть обычной небрежностью людей, не придававших значения таким пустякам как пыль и неаккуратность, но для миссис Фаррен сие явление казалось нехарактерным и полным скрытого смысла. Для нее красота повседневности была больше чем просто слово — это был святой принцип, которого следовало придерживаться неотступно, культ, которому надлежало служить с усердием и рвением. Уимзи, как человек с воображением, углядел в этих смутных приметах свидетельство беспокойной ночи и утра, полного страха. Он вспомнил одинокую фигуру в дверном проеме и подозрительного мужчину. Точно, здесь ведь был какой-то мужчина. И Фаррена дома не оказалось… А миссис Фаррен была весьма привлекательной женщиной, если уж на то пошло: овальное лицо, большие серые глаза и эта пышная масса кудрей цвета меди, разделенных на пробор и закрученных на затылке в большой узел.

Кто-то прошел мимо окна — Дженни, с корзиной на локте. Миссис Фаррен вернулась и присела на высокий стул с узкой спинкой, глядя куда-то мимо гостя, словно несчастная нищенка, начинающая подозревать, что царь Кофетуа[18] в семейной жизни далеко не подарок.

— И куда же это, — спросил Уимзи весьма бестактно, провалился Фаррен?

Большие глаза затенились страхом. Или болью?

— Он ушел… куда-то.

— Вот гулена, — заметил его светлость. — Или он творит в уединении?

— Даже не представляю, — миссис Фаррен рассмеялась. — Вы же знаете, как это бывает. Мужчины уходят, говоря, что вернутся к ужину, а потом случайно встречают знакомого или кто-то им сообщает, что где-то там наметился отличный клев, и поминай как звали.

— Да, безобразие, — посочувствовал Уимзи. — Вы хотите сказать, что он даже не явился к ужину?

— О, нет, я говорю в общем. Фаррен, конечно же, пришел домой к ужину.

— А потом вдруг взял и пропал, сказав, что, мол, мне надо за сигаретами, вернусь через десять минут. Представляю себе. Как опрометчиво мы иногда себя ведем, не правда ли? Я и сам в этом смысле злостный обидчик, хотя совесть меня за это не мучит. В конце концов, Бантер за то и получает жалованье, что терпит меня. Другое дело, если бы у меня была преданная жена, которая грела бы мне тапочки и выходила на порог каждые пять минут поглядеть, не показался ли я на горизонте…

Миссис Фаррен прерывисто вздохнула:

— Да, это действительно ужасно.

— Ужасно? Нет, я серьезно. Думаю, это просто нечестно. К тому же, мало ли что может случиться? Как вот с беднягой Кэмпбеллом…

На этот раз не было никаких сомнений: миссис Фаррен онемела от ужаса, еле сдержав крик, но тут же взяла себя в руки.

— Лорд Питер, может быть, скажете, что произошло на самом деле? Дженни пришла с какой-то жуткой историей о том, что его убили. Но она была так возбуждена и говорила на таком ужасном шотландском, что я ничего не могла толком разобрать.

— Боюсь, это факт, — печально промолвил Уимзи. — Кэмпбелла нашли лежащим в Миннохе вчера днем, с проломленной головой.

— С проломленной головой? Вы хотите сказать?..

— Ну, в общем, трудно установить, как в точности все случилось. Видите ли, как раз в этом месте река полна камней, и…

— Он упал в реку?

— Выглядит все именно так. Кэмпбелл лежал в воде. Но он не утонул, как установил доктор. Он скончался от удара по голове.

— Какой кошмар!

— Странно, что вы об этом еще не слышали, — выразил удивление Питер. — Он ведь был вашим добрым приятелем, верно?

— Ну, да. Мы были хорошо знакомы.

Женщина замолчала, и Уимзи подумал, что сейчас она упадет в обморок. Его светлость встал.

— Послушайте, миссис Фаррен, боюсь, все это для вас слишком большой шок. Позвольте принести вам воды.

— Нет-нет, — она вскинула руку в попытке удержать гостя, но Уимзи уже ринулся через прихожую в студию, где, как он помнил, имелись кран и раковина.

Первое, что заметил лорд Питер, была коробка с рисовальными принадлежностями Фаррена, стоящая на столе. Рядом валялись тюбики с красками и палитра. Старый плащ с пятнами красок висел за дверью. Уимзи прощупал его изнутри и снаружи, но не нашел ничего стоящего внимания. Он стал наполнять чашку водой из-под крана, одновременно шаря глазами по комнате. Студийный мольберт находился на своем о6ычном месте, на нем стояла незаконченная композиция. Небольшой этюдник в собранном виде был прислонен к раковине. Фаррен явно поехал не на пленэр.

Вода, льющаяся на руку, напомнила Питеру, зачем он сюда пришел. Его светлость протер чашку и повернулся к выходу.

В этот момент ему бросились в глаза рыболовные снасти за дверью в углу. Два удилища для форели, удочка для лосося, сеть, острога, корзина для рыбы и болотные сапоги. Ну что же… Может быть, у него есть и четвертая удочка… Без корзины и сапог тоже, в принципе, можно обойтись. Но в этом уютном уголке все перечисленные принадлежности смотрелись органично, как единое целое.

Уимзи вернулся в гостиную. Миссис Фаррен раздраженно отмахнулась от чашки.

— Спасибо, не нужно. Я же говорила, не надо! Со мной все в порядке.

Измученное бессонницей лицо женщины свидетельствовало об обратном. Питер чувствовал, что это жестоко, но кто-то все равно должен будет задать ей эти вопросы, и очень скоро. Не он, так полиция.

— Ваш муж, должно быть, скоро вернется, — сказал лорд Уимзи. — Новости распространяются быстро. На самом деле, удивительно, что он еще не пришел домой. Вы даже не предполагаете, где он может быть?

— Не имею ни малейшего представления.

— Я хочу сказать, что с удовольствием мог бы, например, что-нибудь ему передать или как-то еще помочь.

— Не стоит беспокоиться, но все равно спасибо. Странно, лорд Питер, но вы говорите так, будто горе случилось в нашей семье. Мы, конечно, были в хороших отношениях с мистером Кэмпбеллом, но, в конце концов, у меня нет таких уж причин горевать… Боюсь, это звучит бестактно…

— Вовсе нет. Мне показалось, что вы выглядите расстроенной, но я рад, если это не так. Наверное, я ошибся.

— Наверное, — вымученно согласилась миссис Фаррен. Затем она, кажется, немного собралась с духом и обратилась к гостю почти вдохновенно: — Мне очень жаль мистера Кэмпбелла. Его ужасно все не любили, но он воспринимал все это гораздо болезненнее, чем могло показаться. Он постоянно на кого-нибудь злился. Это все скверно. Чем больше вы ненавидите за то, что ненавидят вас, тем больше растет у вас злоба и тем больше становится их ненависть. Я все понимаю. Мне это не нравилось. Да и кому бы понравилось? Но я старалась быть честной. Боюсь, люди могли это неверно понять. Но нельзя же изменить свое отношение только потому, что окружающие могут вас не так понять, разве нет?

— Разумеется, — согласился Уимзи. — Если вы и ваш муж…

— О, — запротестовала женщина. — Хью и я, мы прекрасно понимаем друг друга.

Уимзи кивнул. «Лжет», — подумал он. Предубежденность Фаррена против Кэмпбелла хорошо известна. Но сама она была из тех представительниц слабого пола, которые если уж взялись излучать свет и благодать, не сойдут с этого пути. Питер внимательно посмотрел на пухлые надутые губки и высокий гладкий лоб. Это было лицо женщины, которая видит только то, что желает видеть, и думает, что можно избежать зла, если вести себя так, будто ничего подобного нет. Ни ревности, к примеру, ни самокритичности. Опасная женщина, ибо глупа. Глупая и опасная, как Дездемона.

— Ну что же, ладно, — сказал беспечно лорд Питер. — Будем надеяться, что блудный сын, то есть муж, скоро объявится. Фаррен обещал мне показать кое-что из своих работ. Я жажду их увидеть. А может быть, я его и встречу где-нибудь по пути. Он, как обычно, на велосипеде?

— О, да. Хью уехал на велосипеде.

— Вообще, мне кажется, здесь, в Керкубри, в среднем на единицу населения приходится больше велосипедов, нежели в любом другом городе из тех, где мне приходилось бывать.

— Это потому, что мы такие работящие и бедные.

— Точно. Ничто так не идет добродетели, как велосипед. Нельзя представить себе велосипедиста, совершающего преступление, правда ведь? Если, конечно, не брать в расчет убийство или покушение на убийство.

— При чем здесь убийство?

— Знаете, нестись целой группой по опасной дороге без тормозов, клаксона или фар — это я называю убийством. Или самоубийством.

С этими словами Уимзи вскочил на ноги. На сей раз Тильда Фаррен и правда упала в обморок.