Пьесы

ЛЮВАВА СОХИНА.

МАТРЕНА ее мать.

РУШКИН (АЛЕКСАНДР).

ГАЛИНА его жена.

ИВАН его брат.

ЛИЗАВЕТА сестра Галины.

МИТЯ ДУТЫШ.

СЕРГЕЙ.

ХУДОЖНИК.

ТАНЮШКА дочь Александра Рушкина.

АННА ВАСИЛЬЕВНА.

ПРОЛОГ

У окна, за рабочим столом, — И в а н. Ему лет тридцать. Седина, затаенная печаль в глазах и сила, уверенная сила в руках, в лице, в голосе, негромком, как бы перетряхивающем всю жизнь.

За окном снег.

И в а н (посмотрев в окно). Под горку зимушка тронулась. Снежок этот — чистое баловство. Уж воды клекочут, уж прелью запахло… На земле пока грязновато. Весна… А вот погоди: причешет она кудерышки, глаза распахнет — залюбуешься… если выберешь такую минуту. Председателю некогда весной любоваться. А иной раз не удержишься, впадешь в лирику. Притворилась простушкой, посконное платьишко надела… Да знаю: махнет одним рукавом — снегу не станет, другим махнет — гуси-лебеди полетят. И журавли, и журавли… (Задумался, опустив голову.)

А с небес подали голоса птицы, прилетевшие из теплых стран.

(Стряхивая с себя задумчивость.) Вон они тянут, залетные! Слышишь, гуси летят? Слышишь, гуси летят… Как тогда, как тогда, много весен назад… Не из их ли стаи та отставшая журавлиха? Минувшей осенью нашла ее тетка Матрена у Пустынного озера.

Высвечивается угол комнаты в деревенской избе, здесь живут мать и дочь Сохины. В комнате Л ю б а в а.

Входит М а т р е н а.

М а т р е н а (в руках ее раненая птица). Вот, у Пустынного подобрала. Еле живенька…

Л ю б а в а (ей под тридцать, но возраст угадывается лишь по горечи возле губ, по усталым глазам). Может, отходим?

М а т р е н а. Канет. Эта уж не жилица.

Л ю б а в а. Птаха-то очень добрая. Верная птаха.

М а т р е н а. Верная, да к одиночеству несвычна. (Хлопочет над птицей.) Это бабе любая тоска посильна. Будет гнуться, будет былинкою вянуть, изовьет ее всю, иссушит, иссеребрит, исскуластит, а она — судьбе поперек — топчет многотрудную эту землю. Топчет, а тоски-то, а боли-то черпать не перечерпать.

Л ю б а в а. Это ведь только в молодости все розово, все надежно. А если молодость жеребенком-стригуном ускакала? Не дозовешься, не вернешь…

М а т р е н а. А дозваться бы, Любушка! А вернуть бы! Хоть ненадолго вернуть!

Л ю б а в а. И чего ты вдруг запричитала? Терпела же… Ну и терпи. Сама говоришь, бабе любая тоска посильна…

И в а н, М а т р е н а и Л ю б а в а у озера.

И в а н. Три сына, три света погасли в чужой, неприветной земле. Три раза по разу умирала тетка Матрена. Воскресла однажды, встретив на станции до синевы выжатого, ветром качаемого Павла Сохина. Из четверых Сохиных только муж и воротился с фронта. Еще и не оклемался, еще и раны не заживил, а уж впрягся в тяжкие председательские оглобли. Что тяжкие — свидетельствую: на собственной шкуре испытал. Через год прямо на поле прорвался осколок, открылось кровотечение. Умер Павел Сохин, зажав в окровавленном кулаке едва налившийся ржаной колосок. (Вытянув шею, прислушивается.) Сели. На журавлином болоте сели. Стало быть, задержатся. А что, место умно выбрано. И не нынешней стаей, даже не прошлогодней. Испокон тут садятся. Одни — только передохнуть, а утром, зорю подняв на крыльях, улетают дальше. А эти, верно, надолго. Ишь как по-хозяйски галдят! А та журавлиха не дождалась их прилета.

Ивановы мысли спутав, смолкнул вдруг хор журавлиный, будто устыдился чего-то. И над тихой тишиной, над сиреневым ветром, притаившимся меж бородавчатых бурых кочек, и надо всей землей возник одинокий, печальный стон. Сперва низко и рядом, потом выше и дальше. Все трое увидели вдруг над собой одинокого журавля.

Как усидишь дома, когда больно кому-то? Журавль тревожно и чутко завертел узкою головой, словно верил еще, что найдет что-то, давно потерянное, и трубил, трубил…

Л ю б а в а. Мам, уж не подружку ли он свою ищет? Не нашу ли журавлиху? Не забыл ведь, прилетал сюда из дальних, из заморских стран…

М а т р е н а. И горе свое принес, будто у нас горя мало…

Л ю б а в а. Мало-много — не в том суть, мама. Совсем не в том…

М а т р е н а. Тоскливо мне что-то. Под сердцем сосет. А он еще тоски нагоняет.

Л ю б а в а. Мечется, плачет… Ах, бедняга! Эй, не задень за каланчу!

М а т р е н а. Заденет — песне конец. Ну, чего расстонался? Нету ее, журавушки-то! Нету! В прошлом году сгинула.

Л ю б а в а. Возьми меня, горюн! Полечу… Возьми! Вдвоем веселее.

М а т р е н а (уловив смену ее состояния). Давай-ка поплачем, дочь. Давай поплачем.

Л ю б а в а (качает головой, а слезы текут, текут). Нет, видно, не летать мне журавушкой.

М а т р е н а (гладит ее растрепанные волосы сухою жесткой ладошкой). Зачем, Любава? Земля-то для нас. Вот и ходи по земле.

И в а н. На болоте затишье. Устали птицы после долгого перелета. А этот все еще носится, зовет подружку.

Выстрел. Загомонила, взроптала птичья стая и снялась с облюбованного места.

Матрена и Любава кинулись на звук выстрела. Любава первой подбежала к искалеченной груде перьев. Еще недавно это была красивая, гордая птица. Беспомощно, словно цветок на сломанном стебле, завернута голова. Неестественно выгнуты крылья. Сердце пока колеблется…

Л ю б а в а. Жив еще… бьется сердечко!

М а т р е н а. Глохнет. Вон и глаза потускнели. Сердце не маятник, не раскачаешь.

Л ю б а в а. Не дрогнула рука у кого-то.

Входит М и т я Д у т ы ш. Он с ружьем.

М и т я. Чо сцапала? Не для тебя подстрелил. Перо-то председательше на перину. (Глумливо подмигнув.)

Л ю б а в а (яростно опечатав его по щеке). Нна, нна, погань!

М и т я (клацнув затвором). Уг-гроблю-ю!

Любава, впадая в неистовство, бьет его справа, слева. М и т я, кинув ружье, убегает. Уходит и М а т р е н а.

И в а н. Это встреча-прощание. Ею закончится наша история…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Застолье. Провожают новобранцев. Вокруг стола в с е д е й с т в у ю щ и е л и ц а. Тосты. Молодежь поет одну за другой веселые песни. И в а н в стороне. Тут он лет на десять моложе.

И в а н. Деревня наша — Чалдонка, колхоз «Заря». Только на моей памяти раз восемь менялись в «Заре» председатели. Сколько раз менялись, столько же раз переносили правление колхоза из Чалдонки в Локтанову, в соседнюю бригаду. И наоборот. Смотря по тому, откуда родом был председатель: отзвуки давнего соперничества деревень, которые ни в чем не желали уступать. Раньше, бывало, ссорились по всякому поводу, увечили друг друга, бороды драли. Теперь присмирели. Времена изменились. Да и молодежи, вспыхивающей как порох, поубавилось. В двух бригадах едва ли полтора десятка парней наберется: миграция. От этой миграции у многих председателей мигрень разыгрывалась. И жить стали лучше, а не держатся люди. Школу кончают — в город. В армию уйдут — не воротятся. Вот и из нашей партии новобранцев вряд ли кто вернется в колхоз. Председателем нынче, девятым по счету, мой брат Александр.

Р у ш к и н (врезаясь в песню). Служите там, себя не роняйте. А срок выйдет — домой. Землю надо пахать. И хлеб выращивать надо.

Г а л и н а. Себе-то пореже наливай.

Р у ш к и н. Это я от расстройства. Кадры безвозвратно теряю.

С е р г е й. Пой, ласточка, пой. Мы уйдем — другим петь будешь…

Р у ш к и н. Бегунок! Весь в отца! Тот тоже где-то на стороне удачу ловит.

М и т я. Удача не блоха: в своем вороте не поймаешь. Я вот, примерно сказать, пол-эс-эс-эра изъездил, пока тут корни пустил.

Р у ш к и н. Пустил, а что пользы? Сорняк…

Л и з а в е т а. Переключайтесь! Ребят провожаем.

Г а л и н а. У кого что болит.

С е р г е й (лихо). А я говорю, на Лиговке такие кабаки…

Молодежь подхватывает: «Кабаки…», «Какие кабаки!..»

М а т р е н а. Раньше на проводинах грустное пели. Теперь блажат, ровно на покос едут.

Р у ш к и н. А немногим дальше. Отдежурят три года — и гуляй. Это нашего брата прямо с колес на позиции бросали. Мы с твоим Андрианом еще и винтовки в руках не держали, а попали сразу в пекло.

М и т я. Мне во сне довелось повоевать. А то бы необходимо отличился…

Г а л и н а. Ваня, ты чего там прячешься? Подсаживайся ближе да спой!

М а т р е н а. Петь-то он мастер… Эй вы, глотки драть не устали?

Л и з а в е т а. Была бы причина… петь согласны хоть до второго пришествия.

Р у ш к и н. Кабы путное что пели, а то про какую-то Лиговку. Спой, братан, что-нибудь позадумчивей.

И в а н. Не умею я при народе.

Г а л и н а. Застеснялся, до самой маковки покраснел.

Р у ш к и н. Чего краснеть? Другие вон совсем без голоса — рычат по радио и нисколь не тушуются.

М а т р е н а. Пой, пой, Ваня!

Иван смотрит на Любаву. Та шепчется о чем-то с Сергеем.

И в а н (под баян).

Л ю б а в а (тихо). Как-то неудобно, Сережа. Все здесь, а мы исчезнем.

С е р г е й. Проститься-то надо.

Л ю б а в а. Тогда идем на наше место, к Пустынному.

Л ю б а в а и С е р г е й под шумок исчезают.

И в а н (не заметил их ухода, он весь отдался песне).

На берегу Пустынного озера.

С е р г е й (расстелив пиджак на траве). Травешка проклюнулась. Через неделю посевная начнется.

Л ю б а в а. До чего зеленая — трогать боязно!

С е р г е й. Слезы-то к чему? Хорошо ведь.

Л ю б а в а. Потому и слезы, что хорошо.

С е р г е й. Любушка, заветная моя!

Л ю б а в а. Подснежники, Сереженька… Тут подснежники, не сомни.

С е р г е й. Закрой глаза! Я прошу, закрой!

Л ю б а в а. Милый, милый… единственный!

С е р г е й. У меня такое предчувствие, будто вот-вот все это кончится.

Л ю б а в а. Да как же кончится, если мы сами не захотим? Сроду не кончится, Сережа!

С е р г е й. Три года солдатскую лямку тянуть… три года! За это время всякое может случиться.

Л ю б а в а. Ничего не случится. Я ждать буду. Сколько понадобится, столько подожду.

С е р г е й. А если вдруг?.. Мало ли… Мне верной останешься?

Л ю б а в а. На всю жизнь. Я это умею.

С е р г е й. Люблю тебя! Даже не знаешь, как люблю.

Л ю б а в а. Знаю. Теперь я все на свете знаю. (Поднимается, оправляет платье. Увидав измятые цветы, виновато.) Цветы-то, Серега, подснежники-то… зачем мы их? Все измяли, извозили…

С е р г е й. А, пусть. Нарастут другие.

Л ю б а в а. Другие, да не такие.

С е р г е й. Ну что ты, право! Цветов ей жалко! А меня увозят — не жалко.

Л ю б а в а. Грустно мне, Сережа. Будто обронила что и найти не могу.

С е р г е й. Если меня обронила, вот он я, Любушка. Можешь поднять и поцеловать.

Слышно, как их зовут.

Пойдем.

Л ю б а в а. Давай здесь простимся. При людях не хочу.

С е р г е й. Да ведь не краденое. Через три года поженимся.

Л ю б а в а. Вот через три года и пусть все узнают. А пока… давай здесь.

Снова зовут. Издали под гармошку слышится частушка:

С е р г е й. Лизавета дробит. Вот кому весело-то! Птаха бездумная.

Л ю б а в а. Это только кажется так. Ты ее просто не знаешь.

С е р г е й. Чего там! Вся на виду.

Л ю б а в а. Пиши каждый день. Ладно?

С е р г е й (кивнув). И ты пиши. Не скоро увидимся.

Л ю б а в а. Постарайся в отпуск приехать.

С е р г е й. Если отпустят. Армия ведь. Там с нашими желаниями не считаются. Ну, помни об этом дне, Люба. Слышь?

Л ю б а в а. Лишь бы ты не забыл. А я не забуду.

Зовут. Поцеловав ее, С е р г е й уходит. Его подхватили приятели. Любава смотрит им вслед.

Подходит И в а н.

И в а н. Ищу тебя везде, а ты прячешься.

Любава молчит.

Расстроена… Серега обидел, что ли?

Л ю б а в а. Никто меня не обидел. Никтошеньки…

И в а н. Ну добро, коли так. (Сжал кулак.) А то я… Все, значит, как надо?

Л ю б а в а. Все, как надо.

И в а н. Что ж ты скрываешься? Если б не узнал издали по платью — уехал бы, не простившись. Как лилия, белеешь… (Увидел, что платье перепачкано и смято.) Эх, Любушка…

Л ю б а в а (резко, замахнувшись на него). Чего ты прилип ко мне? Чего прилип?

И в а н. Лучше б ослепнуть. Или родиться слепым. (Пятится от нее.)

Любава наступает.

Приближается Л и з а в е т а.

Л и з а в е т а. Вот они где воркуют, голубчики! Клюв в клюв! Сладко-то как! Ах, как сладко!

Иван отпрянул.

Куда ж, думаю, Ванечка запропал? А он тут любовь крутит! Схлестнулись, стало быть, не оробели? Скоро вы! А я там чирикаю, народ потешаю…

И в а н. Молчи, Лиза!

Л и з а в е т а. Не глянется? А Любе ничего, видать, поглянулось. Может, мне в сторонку отойти, Любушка, подружка моя дорогая? Моргни, я отойду. Могу и ладошкой прикрыться. Любитесь, пока я добрая!

И в а н. Лизавета, лучше помолчи!

Л и з а в е т а. Они тут в лошадки играют, а я молчи! Стыдливые какие! Не буду молчать! Кричать буду, чтобы все знали про вас, про бесстыжих!

И в а н (тряхнув ее). Скоро уймешься, сверчок? (Оттолкнул.)

Л и з а в е т а (увлекая его за собой, падает). Би-ить?! Меня бить? За Любку? Ну, бей, бей, собачья душа! Пинай! Топчи! Вот ее, любовь-то мою, как попирают!

И в а н. Отпусти! Вцепилась… словно в добычу.

Гудок паровоза.

Л и з а в е т а. Не беги, не беги, ягодка! Побудь… не со мной, так с Любавой. Вы с ней пара на все сто.

И в а н (освободившись). Из-за тебя к поезду опоздаю. (Уходит.)

Л и з а в е т а. Скажи мне, подружка… скажи: было у вас с Иваном?

Л ю б а в а. Не тронь меня, слышишь? Я и без вас счастливая.

Л и з а в е т а (едко). Еще бы! Вон как тебя осчастливил… Платье-то ввек не отстирать.

У Сохиных. Л ю б а в а перебирает письма. Диктор по радио сообщает о событиях на восточной границе.

На улице И в а н. Он без погон, но в форме. Сидит на лавочке. Одна нога гнется плохо. И потому он с палочкой.

И в а н. А трех лет я не прослужил. Как-то с обхода вернулся, спал. Команда «В ружье!» разбудила. Вскочил, а там уж через границу лезут… Ранили меня. Недавно из госпиталя выписался.

Подходит М и т я, мелкорослый, щуплый мужик, в нелепой шапке.

М и т я. Отдышался, вояка?

И в а н. Почти что.

М и т я. Дай-ка папироску, а то я спички дома оставил. (Закуривает.) Выздоравливай, да шуруй ко мне в помощники.

И в а н. В начальство выбился?

М и т я. Выдвигают. А выдвигать перестанут, я живо председателя свергну.

И в а н. Да ну?

М и т я. Не веришь? А до Александра восьмерых кто сверг? Необходимо я. Речугу на собрании выдам — народ сразу ухо вострит. А я помолчу да еще раз выступлю. Тут уж мнение складывается. Мнение в наше время — все! Потому и угождает мне начальство. Тот же Александр… Тебе, Митрий, нельзя тяжелое подымать, говорит. Мы, говорит, необходимо руководящую должность по твоему уровню подыщем.

И в а н. И подыскали?

М и т я. Спрашиваешь голодного про аппетит… А кто щас на ферме ночным заведующим? То-то. Есть при мне вакансия кочегара… Устраивайся!

И в а н. Я уж как-нибудь на тракторе.

М и т я. Не хочешь в кочегары — иди бригадиром или учетчиком… с пупа не сорвешь. У нас все мужики в командном составе. Мало их, мужиков-то, беречь надо.

И в а н. Женщин, по-твоему, беречь не надо?

М и т я. Что их беречь? Сами уберегутся, пилы деревянные. Моя вон семь раз меня пилила… пока к другому не ушла. Тот чудик света при ней не взвидел. Говорят, два раза из петли вытаскивали. А я ничего, здравствую. Служба не пыльная. Днем свободен. Могу на охоту смотаться, могу книжку почитать. Культура!

И в а н. Книжки почитываешь, а газетку вчерашнюю читал?

М и т я. Политинформация не по моей части. Про шпионов — это да! Или еще про инопланетные полеты.

И в а н. Образованный! А что под носом творится — не знаешь. Корма-то опять на ползимы заготовили!

М и т я. Америку открыл! Меня это не прижигает. Даже лучше еще: к весне кон-тин-ген коров поубавится.

И в а н (сердито гасит папироску, закуривает снова). Поустраивались на теплые места. Женщины хрипок за вас гнут.

М и т я. Всяк за свою должность в ответе. Коров у меня не крадут, телят — тоже. Так что все в полной номенклатуре. Дай-ка еще одну на дорожку! (Берет папироску, закладывает за ухо.)

Но Иван выхватил ее, смял и, стуча палкой, ушел. В избу Сохиных входит М а т р е н а, стонущая, согбенная. Долго и остервенело трет распухшие суставы. Располневшая Любава вытирает слезы.

М а т р е н а (оглядев дочь). Вот она, жисть-то, вертит как! Неласкова она к бабам. Опять письма перечитывала?

Л ю б а в а. Что мне еще осталось?

М а т р е н а. В институт свой когда поедешь?

Л ю б а в а. Не поеду, стыдно мне там.

М а т р е н а. В деревне не стыдно? Больше того, поморгать пришлось! И поделом. Знала, на что решалась. Собирайся давай! Без учения человек хуже крота.

Л ю б а в а. Как я одну-то тебя оставлю?

М а т р е н а. Как раньше оставляла? Сдашь экзамены — и домой. Собирайся! Я груздков достану из погреба. В тягости завсегда тянет на соленое. (Уходит.)

Любава собирает чемодан.

(Возвращается. Чашку держит локтями.) Я тут ма-ахоньких навыбирала. Махонькие-то доле сохранятся. (Морщится от боли, чуть не опрокинула чашку.) У, холера!

Л ю б а в а. Чего ты, мама? Чего морщишься?

М а т р е н а. Лестница эта чертова! Сколь раз заменить хотела… С верхней перекладины в погреб ухнула. Недотепа!

Л ю б а в а. Ушиблась?

М а т р е н а. Ушибчись вроде не ушиблась. А тут вот вроде хрустнуло.

Л ю б а в а. Надо Лизавету позвать! Вдруг сломала…

М а т р е н а. Так уж и сломала. Груздки-то в банку склади да прикрой получше. И всяким там не раздавай, самой пригодятся. Ну, посиди перед дорожкой!

Л ю б а в а (неловко спохватилась). Я книжку у Лизаветы оставила. Очень нужная книжка.

М а т р е н а. Вечно у тебя не слава богу! Беги живо!

Л ю б а в а уходит. Матрена, укачивая поврежденные руки, чуть слышно стонет, выглядывая в окно.

Вскоре появляются Л ю б а в а и Л и з а в е т а, гибкая, быстрая, как электрическая искра.

Л и з а в е т а. Шла из Локтановой от больного. Дай, думаю, тетушку проведаю. Как-никак на ее руках выросла.

М а т р е н а. Так я и поверила! Поди, на свиданку к кому летала… (Любаве.) Книжку-то взяла у нее?

Л ю б а в а. Позже возьму. Лиза, посмотри, что у мамы с руками?

Л и з а в е т а (ощупывая руки). Оплошала, тетушка? Ай-ай! Похоже, перелом. В больницу надо.

М а т р е н а. Придумала — в больницу! Коров-то я на кого брошу! И дом без присмотра.

Л и з а в е т а. Не заботься. Найдут замену. За домом я пригляжу.

М а т р е н а. На тебя понадейся! Устроишь тут ералаш. Ехать мне, что ли, дочка?

Л ю б а в а. Поезжай. А то будешь тут маяться.

Л и з а в е т а. Не тяни, тетка. Как раз машина едет в район — добросят.

М а т р е н а. Тогда вместе поедем. Одевайся, Любава!

Л ю б а в а. Я не поеду.

М а т р е н а. Это как — не поедешь?

Л ю б а в а. Вот так — не поеду, и все.

М а т р е н а. Ремня захотела? Не погляжу, что сама без малого мать. Высеку! Ой, рученьки-то мои! О-ох, дух задавило!

Л ю б а в а (подмигнув Лизавете). Лиза учебник мой не нашла… Вот найдет — и поеду. Завтра поеду.

М а т р е н а. Ну, гляди. Только до завтрева. Ты, Лизка, хоть тресни — найди ей книжку.

Л и з а в е т а. Найду, найду. Никуда ваша книжка не денется.

Л ю б а в а (поспешно одевает мать). Лечись там, за меня не волнуйся. (Поцеловала, вывела на улицу. Возвратившись, оглядела себя в зеркале.) С приездом, Любовь Павловна. (Достала письмо Сергея, читает, не глядя в листок.) Я думал, любовь — одна только радость. А вот люблю — и грустно. Пройдет еще много-много дней до того часа, когда мы свидимся и тоска наконец утихнет. Ведь так просто: приехать и увидеться. Но мы не вольны. Мы только ниточки в громадном и сложном клубке мира. И что бы мы ни хотели, что бы ни думали — все будет так, как предусмотрено логикой клубка. Я только хочу верить, что предусмотрено все разумно и справедливо. И ничто не мешает нашему счастью. А ты веришь, родная?..» (Заплакала.)

В дверь без стука просунулся Р у ш к и н, щекастый, улыбчивый.

Р у ш к и н. Здорово ли живешь, Любава?

Л ю б а в а. Вашими молитвами. Проходите, Александр Семенович. (Собрала письма, спрятала.)

Р у ш к и н. Газетки почитываешь? (Достал папиросу, нерешительно замялся.)

Л ю б а в а. Курите.

Р у ш к и н. Так вот я и говорю… в свете последних событий… Коров доить некому. Тетку, слышал, в район увезли. Одна доярка в декрет ушла. Две в город усвистели. Аховая создалась ситуация! Ты, Любава, девка образованная, на зоотехника учишься… советуй. Как выкарабкаться из нее?

Л ю б а в а. Ума не приложу.

Р у ш к и н. Стало быть, один я должен прикладывать.

Л ю б а в а. Прикладывать или прикладываться?

Р у ш к и н (словно не понял). А?

Ответа нет.

В институт когда поедешь?

Л ю б а в а. До весны отложила.

Р у ш к и н. Да ну?! Вот удача! Может, заменишь ненадолго Матрену? В конторе-то обойдутся без тебя. Счетовода легче найти. А доярки у нас ценятся выше, чем балерины. Нету их в колхозе. Нету, так в кузнице не выкуешь. И на базаре не купить. А кадры, как известно, решают все.

Л ю б а в а. Что ж, придется идти в доярки. Раз они выше, чем балерины.

Р у ш к и н. Выше, Любушка, много выше! Те только и умеют ногами дрыгать. А эти — кормилицы наши! Выручай, а то ведь я задымлю с горя.

Л ю б а в а. Сейчас-то по какому поводу выпил?

Р у ш к и н. Сын у меня родился! На пять килограммов боровок! Пахарь будущий! Уж его-то я не пущу в город! Я его землю пахать заставлю!

Л ю б а в а. Значит, вашего полку прибыло?

Р у ш к и н. Полк не полк, а пол-отделения наберется. Пять солдатиков да две девки!

Л ю б а в а. Поздравляю. Надо бы что-нибудь подарить новорожденному.

Р у ш к и н. Ты уж подарила… выручила — вот и спасибо. (Собирается уходить.) Да, я вот еще что хотел спросить… не серчай за любопытство. С братом моим ты что сотворила? Спать разучился… отаптывает по ночам твои завалины.

Л ю б а в а. Пускай возьмет сонных порошков у Лизаветы.

Р у ш к и н (невесело). Шутишь? Х-ха-ха. А ему не до шуток.

Л ю б а в а. И мне не очень весело, Александр Семенович. Душа кровью исходит, а я молчу.

Р у ш к и н. Моя бы Галина так помалкивала… Чуть чего — зубы показывает.

Л ю б а в а. Поменьше за воротник заливай.

Р у ш к и н. Не пил бы… жизнь вынуждает. Вон он, колхоз-то, весь рассохся. А я как-никак председатель. Стало быть, больше всех в том повинен. Ну, Люба, не подведи виноватого.

Л ю б а в а. Придется выручать… в свете последних событий. (Надев на себя материнский халат, уходит.)

Прошли дни.

Л ю б а в а, еще более располневшая, кормит М а т р е н у поздним ужином. Переступает осторожно, хранясь.

М а т р е н а. Училась — не доучилась. Как я же, темной останешься. Для того ли гнулась я на тебя?

Л ю б а в а. Шаньги-то стынут, мама. Холодные шаньги вовсе и не шаньги. Кушай на здоровье!

М а т р е н а. Чего ты меня наталкиваешь? Дите я, что ли? Сказывай, как жила без меня.

Л ю б а в а. Жила не хуже людей.

М а т р е н а. Материна работушка по душе?

Л ю б а в а. Хочешь верь, хочешь нет, а мне нравится.

М а т р е н а. Ехала бы ты в свой институт. Поди, не поздно еще?

Л ю б а в а. Теперь уж до весны не поеду. Я так и декану написала. Весной сдам за оба семестра.

М а т р е н а. Что за девка, что за самовольница! Вон чего выкомаривает. Иди-ка сюда, я тебя за патлы твои оттаскаю! (Погладила дочерины волосы, иссеребренною головою уткнулась в набухающую грудь ее.)

Л ю б а в а (теперь она гладит мать по голове). Мам, а помнишь, как ты мне в детстве красных петушков приносила?

М а т р е н а. Нашла о чем поминать!

Л ю б а в а. Гостинцы-то дорогие были, мама. Не за деньги дорогие! (Стелет постель.)

Г о л о с И в а н а. Верно, Любушка, верно! Бывало, нагрузит мать телегу картошкой и тащит на себе верст за двадцать. Тащит да покряхтывает. Ни грязь ей, ни лужки с протоками — не препятствие. Довольна: сумела уломать бригадира — отпустил на базар. Старается не замечать, что ссохшиеся бродни растерли до крови ноги, что вспух и горит багровый рубец от заплечного ремня, что резкая боль в затылке… Тащит мать, а дороге конца не видно. Терпение женщины длинней самой длинной дороги. (Пауза.) После воротится домой, перешагнет порог, руку из-за спины — и явит Любаве диво невиданное: сладкого петуха на палочке. Ах, как чудно блеснет петух холеным гладким крылом своим! Как повернется на единственной ножке… но не вскрикнет. Зато вскрикнет Любава от счастья и, трепетно приняв его, ткнется пенною головенкой в гудящие материны ладошки. (Пауза.) Ах, петухи, петухи, гордецы леденцовые! Добрая, светлая душа вас придумала! Сколько душ детских обласкано вами! Сколько глазенок ясных светилось вот так же радостно и зоревато! Петя, петушок, непростой гребешок! Махонькое сладкое чудо нашего нелегкого детства!

Любава стелет постель: себе на голбце, матери — на кровати.

Л ю б а в а. Ложись, мама. Небось отвыкла от домашней постели?

М а т р е н а. Маленько с богом поговорю. (Становится перед иконой Троеручицы.)

Л ю б а в а. С войны не молилась. Что вдруг к богу потянуло? Нету его, мама. Все это выдумки.

М а т р е н а. А может, и есть, Любушка! Может, он властен над людьми. Или уж помер навсегда в человеке и впредь не воскреснет?

Л ю б а в а. А хоть и так, какая в нем польза? Мы много теряли, мама. Потерять то, чего никогда не было, не жалко.

М а т р е н а. Помолюсь. Меня не убудет. (Молится, но очень неловко. Огрубевшие пальцы никак не складываются в крест.)

Любава ложится.

(Отговорив путаную свою молитву, замирает. Пальцы прижаты у лба. Медленно поднимается с колен.) Спишь?

Любава не отзывается.

На цыпочках крадется к ее постели, благословляет и останавливается подле портретов мужа и сыновей. Свет выхватывает теперь только лица: уплаканное Любавино, скорбное — матери и лица на снимках.

Из черной тарелки радио — жирное меццо: «У любви, как у пташки, крылья…» Радио вдруг захлебнулось, захрипело. Матрена выключила его.

На улице всхлипнул баян, слышится песня. Голос Ивана: «Гуси-лебеди летели и кричали…»

М а т р е н а (подойдя к окну). Дурашка ты! Чего гоняешься за ней? Ведь ей родить скоро… (Выключает свет.)

На ферме.

Л ю б а в а моет после дойки руки. Тут же М и т я.

М и т я. Бабы сопляков своих так не обихаживают, как ты коровенок. Да хоть бы коровы-то путные, а то все ребра на виду.

Л ю б а в а. Когда-то и они были путными. А если руки приложить — будут еще.

М и т я. Фан-та-зии! Но вообще-то старайся. Хозяйка из тебя необходимо дельная выйдет.

Л ю б а в а. Шел бы ты в конюховку, картежники тебя заждались.

М и т я. Двину. Я везде поспевать должен: народ веселю. Где я, туда все сбегаются. Слышь, Любава, а что, если мне в артисты податься? Им, говорят, большие тыщи платят?

Л ю б а в а (оглядев его). Забракуют тебя.

М и т я. Рылом, что ли, не вышел?

Л ю б а в а. Рыло тут ни при чем. Артисты тоже некрасивые бывают. Вся загвоздка в шапке. Увидят — враз забракуют.

М и т я. В шапке, значит? Ну, шапку можно и сменить. Правда, ум в ней большой заложен. Сам-то я придурок. А шапка умная. Она все решения за меня принимает.

Л ю б а в а. То ли ты напускаешь на себя, то ли в самом деле немножко… того?

М и т я. Любопытно? Что ж, займись моим инте… ин-тел… интерьером.

Л ю б а в а. Мудреный ты человек. Иной раз такое загнешь — диву даешься.

М и т я. Во всей этой диалектике бабы виноваты. Сама посуди: ребятенок еще во чреве, а уж ему вся женская вздорность с кровью передается. Мужики тут непричинные. Они вроде поливальщиков. Ежели куролесим порой, ежели на дыбки становимся — бабью породу вини во всем в этом.

Л ю б а в а. Говоришь ты много… И часто глупости говоришь.

М и т я. От скуки, Любава. Атмосфера вокруг такая скучная. Мне бы на войну, хоть паршивенькую. Там бы я себя показал! Ведь я первостатейный стрелок! Белке в глаз попадаю.

Л ю б а в а. Болтун ты первостатейный! Болтаешь чепуху, а в глазах — тоска желтая.

М и т я (благодарно). Пожалела?.. Ну… не забуду. Сонька-то бросила меня. Как сыч живу, щели на потолке считаю… (Уходит.)

Г а л и н а пришла. Она уплакана.

Л ю б а в а. Ты чего, Галя? Что случилось?

Г а л и н а. Опять загуля-ял… неделю не просыхает.

Л ю б а в а. Это пройдет, пройде-ет! Он у тебя добрый, честный. И любит. Сама слыхала, как он говорил: я-де во всем белом свете одну-единственную женщину уважаю.

Г а л и н а (перестав всхлипывать). Уважает, а сам ударил вечор.

Л ю б а в а. Спьяна, что ли? Поди, пьяного пилила?

Г а л и н а. Был грех. По косточкам все достоинства разобрала.

Л ю б а в а. Пьяного-то какой прок воспитывать? Ты трезвого жучь.

Г а л и н а. Он ни трезвый, ни пьяный не понимает. Одно на уме.

Л ю б а в а. Войди в его положение, Галя: колхоз на плечах. Целый колхоз! У тебя семеро ребятишек — и то жалуешься.

Г а л и н а. Правда, Любушка, твоя правда! Так-то он сроду не буянил. Выпьет — хоть лен из него мни. А вечор пришел после правления расстроенный. Да я накинулась…

Л ю б а в а. Ты лучше поддержи его лишний раз. Ссориться-то не хитро.

Г а л и н а. Язык — комар. Ты-то, Любушка, где всему этому научилась? Все разумно у тебя, все к месту.

Л ю б а в а. Где, как не у матери? Она сроду отца худым словом не попрекнула. Потому и жили душа в душу. А уж мама за себя постоять умеет.

Появился Р у ш к и н. За ним, тузя его по спине, семенит Л и з а в е т а.

Л и з а в е т а. Опять надрызгался, христовый!

Р у ш к и н. Пьют и звери и скоты. Мне по должности положено. Должность такая каторжная! Вчера опять четверо заявления об уходе подали.

Л и з а в е т а. Еще десятеро подадут: вот гулянок-то будет!

Р у ш к и н. Тогда кину все к чертям собачьим… в свете последних событий!

Л и з а в е т а. Не кинешь. Ты человек несвободный. А Гальку не тронь. Затуркал ее всю, разогнуться не даешь.

Г а л и н а. В своей семье обойдемся без указчиков! Вышли из возраста.

Р у ш к и н (удивленно). Гляди ты, жена-то у меня… Галина-то… по-государственному мыслит?! Эй ты, пичуга! Учись у старшей сестры!

Л и з а в е т а. Детей плодить да от мужа колотушки получать? Это не про меня.

Р у ш к и н. Без детей, без мужа хошь жизнь прожить? На корню засохнешь.

Л и з а в е т а. Зато сама себе госпожа. И ребра никто не считает.

Р у ш к и н. Вон вы как повернули! Я ее раз в жизни толкнул… и казнюсь, казнюсь, Галя! Хошь, на колени перед тобой стану? (Стал.) А ты наплюй мне в глаза. Наплюй, милка!

Л и з а в е т а. Кабы в твои щелки можно было попасть! Не глаза ведь — намек только.

Г а л и н а. Помолчи. Не тебе нас судить. Помолчи.

Р у ш к и н. Лапушка! Ла-апушка.

Л ю б а в а. Трудно ей тут, Александр Семенович! Все-таки семеро на шее. Ты восьмой.

Л и з а в е т а. Те хоть сосут — и ничего больше, а этот еще и брюхатит.

Р у ш к и н. Лизка! Ты меня доведешь!

Л ю б а в а. Вымотали ее ребятишки. Неужели не можешь определить, где полегче?

Р у ш к и н. И определю! Ей-боженьки, определю, ежели такая думка появилась!

Г а л и н а. Да что вы заладили? Мне и здесь не пыльно.

Р у ш к и н. Ну, гляди ты! Золото баба, чистое золото!

Л и з а в е т а. С тобой и золото помедеет.

Р у ш к и н. Ух и варначка ты, Лизка! Изварначилась со своими клизмами! Бери с Галины пример. Может, человеком станешь.

Л и з а в е т а. Какой я ни есть худой человек, а водку по утрам не хлещу. Где опять насосался?

Р у ш к и н. Пуртова провожал. В леспромхоз наладился Пуртов.

Л и з а в е т а. Скатертью дорога.

Р у ш к и н. Скатертью?! Да он лучший мой тракторист! Ежели все лучшие побегут, с кем останусь? Тебя на трактор не посадишь.

Л и з а в е т а. Митю вон посади. Ходит, углы огибает.

Затемнение.

Г о л о с И в а н а. Так вот нешумно живет обезлюдевшая моя деревенька. Текут будни день за днем. Порою праздники случаются. В первую зиму мою после армии собрались мы у брата. Лизавета пригласила сюда тетку Матрену и Любаву.

В комнате Рушкиных. У стола хлопочет Г а л и н а. Тут же тихонько прикладывается к рюмочке сам х о з я и н, делая вид, что помогает жене. Здесь Л и з а в е т а и гости, М а т р е н а и Л ю б а в а.

Л и з а в е т а. Ну вот, гостей привела. Явились, идти не хотели.

М а т р е н а. До гостей нам… девка (взглянув на дочь) последние дни дохаживает.

Л и з а в е т а. Самое то. На глазах у нас будет. Хуже, если загуляем — она там одна, возьмет и распростается.

М а т р е н а. Гуляйте. Сама догляжу.

Л и з а в е т а. Не упрямься, тетка! Будешь упрямиться — живо укол воткну!

М а т р е н а. За какие грехи? Я не хворая.

Л и з а в е т а. А вот поставлю — и не пикнешь. Я фельдшер и шприц всегда при себе имею. Вот он, чик иголочкой — и не поморщусь.

М а т р е н а. С тебя станется. Всю задницу исколола — сесть не могу.

И в а н, войдя, теряется, не зная, чем занять свои руки. То трет родимое пятно у переносья, то гнет в руках вилку. Сел.

Р у ш к и н. Шарахни, брат, для смелости! Не робей, шарахни! (Налил, поднес и себя не обидел.) Повторим?

Г а л и н а. Но-но! Присоседился!

Р у ш к и н. Не прерывай, Галя! Стих нашел.

Г а л и н а. Ты уж давным-давно все лимиты выбрал. Поставь!

Р у ш к и н. Уравняли вас… на свою голову! Теперь гнетете мужскую половину.

Л и з а в е т а. Начались дебаты! Гляди, Ванечка, и на ус мотай. Вот она, жизнь семейная!

И в а н. Мотаю, потому и в холостяках.

Л и з а в е т а. А если все же надумаешь жениться — бери меня. Донимать не стану. Будешь играть мне, я петь да плясать. Развеселая получится семейка!

М а т р е н а. Братьям-то можно ли на сестрах жениться?

Л и з а в е т а. Мы люди без предрассудков. Мы на это глядим сквозь пальцы. Правда, Ваня?

Р у ш к и н. Была правда у Петра да у Павла. Петра хватило до третьих петухов…

Г а л и н а. Не задевайте парня. Он и без вас докрасна раскалился. Усаживайтесь да начнем.

Р у ш к и н. Золотые слова. Вовремя сказаны.

Г а л и н а. А ты, муженек, первую пропусти.

Р у ш к и н. Это почему же такое вопиющее неравенство?

Г а л и н а. Пропусти — сохранишься дольше.

Л и з а в е т а. Не скажи. Проспиртованные-то дольше живут. У нас в училище все наглядные пособия в спирту. Как живые гляделись.

Р у ш к и н. Очень даже правильные мысли.

Г а л и н а. Не нарушай порядок. Большинством голосов решили: не пьешь первую. Ну, за старый год, что ли? Скончался он, и — пухом ему земля!

Пьют.

Г а л и н а. Сыграй нам, Ваня! Лизка, подай баян!

И в а н (не сразу).

Р у ш к и н (хриплым шепотом). Вот так, значит… в свете последних событий. (Стакан в его руке хрупнул.)

Всхлипнула Галина, заморгала Матрена, невесело задумалась Любава.

Л и з а в е т а (тихо). Ты руку порезал.

Р у ш к и н (не слыша ее). Родня ведь мы… все люди — родня. На одной планете живем… А что она такое — жизнь? В чем ее главная сердцевина? Ты погоди, братан, ты скажи мне: в чем загадка жизни? И человеку какого неба надо еще, ежели синее над головой плохое?

М а т р е н а. И под синим небом горе черное. Черное и — другого цвета ему не придумали.

И в а н. Я не мастер загадки отгадывать. Знаю одно: жить надо. Надо стать в этой жизни чуточку лучше, чем ты есть. Вот и все. Это ведь каждому по силам.

Л и з а в е т а (смеется). Взять и стать — чего проще?

Г а л и н а. Смеешься, а смеху-то нет.

Р у ш к и н. Иван правильно толкует: все лучшее человек может. Ведь смог же он из обезьяны, из образины волосатой… превратиться в себя теперешнего! Смог! Значит, и еще многое сможет.

Л и з а в е т а. Сможет, сможет… снова в обезьяну превратиться. Да иные и превратились почти… только что волосу поменьше.

Р у ш к и н. Это смотря у кого. У тебя, к примеру, волосу в избытке.

Л и з а в е т а. Вашему брату это нравится… В субботу из области ехала… один студент привязался… до самой Чалдонки провожал.

Г а л и н а. Бездумно живешь, сестра, безоглядно! Влюбилась бы хоть в кого, что ли.

Л и з а в е т а. Да уж в Ваню влюбилась. Так он сторонится меня, ровно жулик милиционера. (Встряхнув головой.) Видно, придется жить без любви. Проще так.

Р у ш к и н. Н-ну, врешь! Вон Любава…

Стон. Любава, до боли закусившая губы, качается из стороны в сторону. Все всполошились, увидев ее перекошенное лицо.

Л и з а в е т а. Любушка! Бедная ты моя! А мы сидим тут, лясы точим…

Л ю б а в а. Домой хочу… проводите меня домой.

Г а л и н а. Здесь-то чем хуже? Если началось — оставайся здесь. (Мужчинам.) Уходите отсюда. Шевелитесь!..

Л ю б а в а. Д-домой…

Л и з а в е т а (Рушкину). Эй, губернатор! Тачка твоя на ходу?

Р у ш к и н. Щас… щас… заведу. (Уходит.)

Женщины одевают Л ю б а в у, выводят. Иван потерянно ходит вокруг стола; с плеча свешиваясь, волочится баян.

Р у ш к и н (входя). Перепугался, братан? Привыкай. Я вот привык. Что ни год, то и наследник. Как опята плодятся.

И в а н. Человек же… ребенок! А ты его опенком.

Р у ш к и н. Опенок — гриб очень даже замечательный. Особенно для закуски. (Выпил, подцепив гриб, закусил.) Ты не дрейфь, братан. Наши бабы рожать умеют…

И в а н. Странно как-то: не было человека — и вдруг появился. Будет расти, лепетать…

Р у ш к и н (бережно). Отвыкал бы ты, Ваня, помаленьку. Маешься, а у ней другой на сердце. Переломи себя! Весь исхудал, поблек…

И в а н. Я не тростинка прошлогодняя, Саша: захотел — переломил. Человек я. А человек, он привязчив. Он сам себя жилами к судьбе привязывает.

Р у ш к и н. Судьба-то… на другого рассчитана.

И в а н. Ты про Серегу? Не выйдет у них с Сергеем. Нашел он себе подружку. В Чалдонку уж не вернется. Я письмо получил.

Р у ш к и н. Не вернется, значит? Ну, этим меня не удивишь. Все они летуны, все без корня… У них и фамиль-то к месту: Иноземцевы.

Диктор поздравил с Новым годом. Зашипев, пробили часы. Стремительно вбегает Л и з а в е т а.

Л и з а в е т а. Сын! Голосистый такой парень! Тетка сама на руки приняла.

Р у ш к и н. Что ж, дернем за парня… в свете последних событий.

Выпили.

Сомлел. Пойду вздремну. (Уходит.)

Л и з а в е т а. Любишь ее? А ведь я во сто крат лучше. (Подбоченясь, прошлась перед Иваном.) Гляди!

И в а н. Пусть на тебя студент глядит. Или другой кто.

Л и з а в е т а. Врала я тебе, Ваня! Все врала! Никакого студента не было! Позлить хотела.

И в а н. Злишь, а во мне зла нет к тебе. И других чувств тоже.

Л и з а в е т а. Я, Ваня, жить без тебя не могу. Заболела тобой… смертно.

И в а н. Выздоровеешь. Это кровь бродит по молодости.

Л и з а в е т а. А если неизлечимо… заболела?

И в а н. От любви только в книжках умирают. В жизни клин клином вышибают. Клиньев вокруг много. Выбирай любой.

Л и з а в е т а. Может, и правда, советом твоим воспользоваться? Вдруг полегчает?

И в а н. Не теряйся. Время быстро бежит: не успеешь оглянуться — тридцать стукнет, потом сорок. И бабьей жизни конец!..

В избе Матрены.

Л ю б а в а качает зыбку. В комнату входит М и т я. Он нарядился, приобрел новую шапку. Выставив пол-литра на стол, сел в переднем углу.

М и т я. Я за тобой, Любава.

Л ю б а в а. За мно-ой?!

М и т я. Оно. Сватать пришел.

Л ю б а в а. Ты, должно быть, воротами спьяна ошибся.

М и т я. Тут ведь Любава Сохина живет? Тут вроде. Стало быть, попал по адресу. А цель моя такая: жениться хочу.

Л ю б а в а. Но я не хочу замуж. И кроме того… дала слово Сергею… Останусь до конца ему верной.

М и т я. Сереге-то? Вот нужда! Он живет себе, в ус не дует, а тебе надо парнишку растить.

Л ю б а в а. Как-нибудь выращу, не переживай.

М и т я. Намек-то, кажись, не в мою пользу? А?

Л ю б а в а. Это не намек.

М и т я. Значит, прямой отказ? Необходимо отказ. Дела-а… А ведь ты меня обнадежила, Любава.

Л ю б а в а. Чем? Я будто ничего не обещала.

М и т я. Тем, что пожалела меня.

Л ю б а в а. Я и сейчас тебя жалею. Глупо живешь, не по-людски.

М и т я. Вот и направь меня… по пути истинному.

Л ю б а в а. Поищи себе… другую регулировщицу.

М и т я. Насмехаешься? Вот все насмехаются. Оно, конечно, с виду я неказист, умом особо не выделяюсь. Но душа-то во мне человечья, Любава! Душа другую душу ищет! Я ведь не пустышка, поверь! А что ряжусь под дурачка… так ты правильно угадала: с тоски ряжусь.

Л ю б а в а. Ты умный, Митя. И тоска твоя мне понятна. Но со сватовством ничего не выйдет.

М и т я. Не верю я, что Серегу любишь. Наверно, Ваньку Рушкина, а?

Л ю б а в а. Не все ли равно, кого? Не тебя, главное. На том и кончим.

М и т я. А если я его с пути уберу? Мне это проще, чем муху раздавить.

Л ю б а в а. И чего ты этим достигнешь? Я-то все равно за тебя не пойду.

М и т я. Зато и ему не достанешься.

Л ю б а в а. Надень шапку-то! И… дверь закрой с той стороны.

М и т я. Погоди, Любава, не горячись. Я без ума это сморозил. Никого не трону, клянусь! Только скажи: надеяться можно? Могу десять лет ждать, могу двадцать.

Л ю б а в а. Не надейся. Так будет лучше.

М и т я. Это последнее твое слово?

Л ю б а в а. Самое распоследнее.

Митя подошел, стиснул ее руки. Любава смотрит на него молча, не двигается. Руки его сами собой расцепились.

(С ненавистью.) Прошло? Теперь двигай отсюда. И больше никогда не смей заходить.

Входит Л и з а в е т а.

Л и з а в е т а (оценив обстановку). Тут никак сватовство? Совет вам да любовь.

М и т я. Заткнись, мымра!

Л ю б а в а. Нету здесь любви, и совета не будет.

Л и з а в е т а. А чем плох жених? Все при нем, и должность подходящая — ночной заведующий.

Л ю б а в а. Довольно зубы-то мыть!

Л и з а в е т а. А ты поразмысли, Любка! Не век молодой будешь! Молодость наша как дым: раз — и улетела! Мне человек один… недавно напомнил об этом.

Л ю б а в а. А я и сама помню. Только это ничего не меняет.

М и т я. Любава — девка вострая! Тебе тропинку перебежала.

Л и з а в е т а. На Ваню глаз положила? Ваню я тебе не отдам. Так и знай, Любушка.

Л ю б а в а. А мне и не надо его. Никого не надо.

М и т я. Знаю я вашу женскую породу! Вся порода с двойным донышком! Знаю! (Шагнул к двери.)

Л и з а в е т а. Ты не горюй, Митя!

Митя остановился.

На твой век девок хватит. Тебе ведь пятидесяти еще нет? Возраст самый жениховский.

М и т я уходит.

Л ю б а в а (смеется). Не выгорело, сватьюшка? Напрасно старалась. Ведь я понимаю, из-за чего ты старалась. Ступай-ка отсюда. Мне Володьку усыпить надо.

Л и з а в е т а сердито фыркнула, уходит.

(Распечатав бутылку, плеснула в стакан.) Выпить, что ли, по этому поводу?

Входит Т а н ю ш к а.

Т а н ю ш к а. Водку пьешь, тетя Люба?

Л ю б а в а. Ага, пью. Вот надрызгаюсь и начну хулиганить.

Т а н ю ш к а. И Володька начнет. Мамка говорит, ребятишечкам хмель с молоком передается.

Л ю б а в а. Не знаю, Таня. Наверно, так оно и есть.

Т а н ю ш к а. Раз Володька пьет… вместе с тобой, то ему и закусить надо. Папка всегда закусывает.

Л ю б а в а. Он закусил уже… молочком. Он хорошо у меня закусил.

Т а н ю ш к а. Покачать его можно?

Л ю б а в а. Покачай, Танюша. Покачай, детка. (Убирая со стола, неловко опрокинула чашку с огурцами, бутылку.) Ф-фу, неповоротливая какая!

Т а н ю ш к а. А я вот верткая! Смотри, тетя Люба! (Покрутилась на одной ножке, затем стала подбирать огурцы, бормоча.) На полу валяется соленый огурец. И никто его не ест.

Л ю б а в а. Стихи?

Т а н ю ш к а. Ага, я девушка умная.

Л ю б а в а. Ой, совсем заговорилась! Ведь мне на ферму бежать надо.

Т а н ю ш к а. Он ротик разевает. Голодный, поди?

Л ю б а в а. Я только что его накормила.

Т а н ю ш к а. Голодный, вижу.

Л ю б а в а. Потерпит. Побудь с ним часок, ладно? Я только на ферму схожу.

Т а н ю ш к а. Побуду. Я девушка послушная.

Л ю б а в а. Вот и умница. Я тебе после конфет куплю шоколадных.

Т а н ю ш к а. За конфеты-то я цельный день могу посидеть.

Л ю б а в а уходит.

Затемнение.

Г о л о с И в а н а. Кочегара в тот день подменял Митя. Расстроившись после неудачного сватовства, он запил. Котлы выстыли, и у многих молочных телят отнялись ноги.

М и т я и М а т р е н а у входа на ферму.

М и т я (под глазом у него синяк. Отступая, огрызается). Ну и выпил. Ну и что? Такая, значит, комбинация. Имею полное право.

М а т р е н а. Право? Телята падают — это право? Ты у меня в два счета поймешь, что право, а что не право! (Замахивается.)

М и т я. Пущай падают. Я не кочегар. Я сторож ночной. Да! День мой: хочу — гуляю, хочу — детективы читаю.

М а т р е н а. Под суд тебя, блоходава! За то, что над животными изгиляешься! Дуй в котельную! Ишь вырядился!

М и т я. Я тебе не подчиненный. Я самому Рушкину подчиняюсь. Непосредственно и персонально.

М а т р е н а. Отборных телят приморозил, лодырь!

Входит Л ю б а в а.

Л ю б а в а. Кто приморозил? Чьих телят?

М а т р е н а. Известно кто — вот этот мытарь. Все телята от твоей группы.

Л ю б а в а (забегает на ферму, тут же возвращается). Надо в тепло их перенести! Мама, позови кого-нибудь! Пускай помогут.

М а т р е н а. Вот он и перенесет. Непосредственно и персонально.

М и т я. Не понесу я. Я вам не подчиненный.

Л ю б а в а (с ненавистью). Не тронь ты его! Он счеты со мной сводит. Пойду котлы подшурую.

М и т я. А допуск к котлам имеется? Вот так-то: нет допуска. Так что не подходи. (Стал в притворе.)

Л ю б а в а, отпихнув его, убегает в котельную. Матрена двинула его кулаком.

Не тронь меня. Ответишь. Я при исполнении.

М а т р е н а. Это ты за все ответишь! Много валандались с тобой… хватит!

М и т я. Напужала! Выговор дадут, что ли? Так он для меня — тьфу.

М а т р е н а. Держат тут всяких… Вымести его из колхоза метлой поганой, и весь разговор.

М и т я. Сам хоть сейчас уйду. Вы попробуйте найти замену!

М а т р е н а. Свято место пусто не бывает.

М и т я. Будет, необходимо будет. Народу-то нету! Весь народ по пальцам пересчитать могу.

Из котельной шум.

М и т я. Эй, Любава! Котлы не взорви!

М а т р е н а. А поди ты! Ничего с ними не станется, с твоими котлами!

Шум пара сильней.

М и т я. Поаккуратней там! Воду-то накачала хоть?

Матрена. Тебе сказано — не лезь!

М и т я. «Не лезь, не лезь…» Котлы дохлые. Им много ли надо?

Матрена. Шуруй, Любава! Нагоняй пару! Я за Иваном схожу.

М и т я. Вот он, Иван. Пусти, тетка, я сам покочегарю.

Приходит Иван.

М а т р е н а (оттолкнув Митю). Хватился после времени-то!

М и т я. Хоть дай проверю! Там уж стрелка, наверно, за последнее деление перескочила… Слышь, Любава! Скажи, где стрелка находится?

Г о л о с Л ю б а в ы (из котельной). Там, где положено. На манометре.

М и т я. Взорвете — сами отвечать будете. Иван — свидетель…

Его слова заглушает взрыв. Пауза.

Затемнение.

Г о л о с И в а н а. Когда я подошел — старенькие два котла тужились из последних сил, дрожали. Что-то огромное колотилось в их изношенных грудных клетках, сумасшедше приплясывала стрелка манометра, перескочив за крайнее деление. Около дверей канючил Митя. У котлов хозяйничала Любава. Неосторожно хозяйничала… Левый котел взорвался. Ее ошпарило и сильно ударило в грудь колосником.

У Сохиных. Л ю б а в а в постели. Возле нее — Т а н ю ш к а и И в а н.

Т а н ю ш к а. Худо тебе, тетя Люба?

Л ю б а в а. Конфет-то я тебе не купила… Ну, в другой раз куплю.

Т а н ю ш к а. Подожду. Я девушка терпеливая.

Л ю б а в а. Володька не плакал?

Т а н ю ш к а. Не-а. Я его огурцами накормила. Он смешно так чмокал.

Л ю б а в а (перемогаясь). Ему же нельзя, Таня! Он же грудной…

Т а н ю ш к а. Мне — можно, ему — нельзя? Как-то не так, тетя Люба.

И в а н. Беги домой, Танюша! Тебя уж, наверно, потеряли.

Т а н ю ш к а. Меня никогда не теряют. Прокати на тракторе, дядя Ваня.

И в а н. Не приставай. После, после.

Т а н ю ш к а. Все вы обманщики. Обещал прокатить — не прокатил. Тетя Люба конфет не купила.

И в а н. Не до тебя сейчас, глупая!

Т а н ю ш к а. А когда до меня?

И в а н. Когда?.. Сам не знаю. На вот рубль: купи конфет или еще чего. И не вертись под ногами. Видишь, тетя Люба болеет?

Т а н ю ш к а убегает. Слышится плач ребенка.

Л ю б а в а. Мне нужно ребенка покормить.

И в а н. Я помогу, Люба. Ты меня не стесняйся.

Л ю б а в а (сквозь зубы). И белье сменить надо… уходи! Слышишь?

И в а н. Ладно. Я Лизавету сейчас пришлю. (Уходит.)

Л ю б а в а поднялась, упала подле кровати. Входит М а т р е н а.

М а т р е н а. Лежи, не двигайся! Куда наладилась? (Помогает Любаве лечь.)

Л ю б а в а. Худо мне, худо, мама! Хотела Володьку покормить.

М а т р е н а. Не послушались Митьку — делов натворили!

Л ю б а в а. Ты сильно не убивайся. Заживет… срастется.

М а т р е н а. Пока срастется — сколько мук примешь. Кожа-то вон как ошпарена.

Вбегает Л и з а в е т а.

Л и з а в е т а. Глу-упая, моя Любка! Чего ради увечишь себя! За это памятник не поставят.

Слышится писк ребенка.

Да успокой ты его, тетка!

Л ю б а в а. Принеси сюда… покормлю.

Л и з а в е т а. У тебя грудь вся растрескалась… Молоко течет с кровью.

Л ю б а в а. Он есть хочет. И мокрый, наверно. Надо перепеленать.

Л и з а в е т а. Не суетись, бога ради. Сейчас санитары придут с носилками. Вот неотложка подъехала.

Л ю б а в а. Володьку оденьте потеплей.

Л и з а в е т а. Не поедет с тобой Володька. Тебя бы живой довезти.

Л ю б а в а. Как же не поедет? Лиза, почему не поедет? Я не могу без него…

Л и з а в е т а. Сможешь. (С болью.) Бережешь вас, бережешь… Сами-то себя когда беречь научитесь?

М а т р е н а. Ох, господи! Изувечили девку!

Л ю б а в а. Принесите… проститься хочу.

Л и з а в е т а. Через недельку увидитесь. Чуть-чуть поправишься — привезем тебе Володьку.

Л ю б а в а. Земля плывет… черно! Помру, наверно…

М а т р е н а. Дочь, доча! Ты чо задумала?

Л и з а в е т а. Рассолодела! Ты всех нас переживешь! И жизнь свою всех лучше устроишь.

Затемнение.

Г о л о с И в а н а. Она права оказалась. Отчасти права. Любава не умерла. Зато бабка с внучонком своим хлебнула горя. Не пошли ему впрок Танюшкины огурцы. Отравился, что ли? Еле отстояли. Но, бывая в больнице, тетка Матрена бодрилась, виду не показывала. А когда беда миновала — не выдержала, расплакалась старуха. И про Серегу сказала…

Л ю б а в а и М а т р е н а выходят из больницы.

Л ю б а в а. Не плачь, мама. Ведь обошлось же. Все обошлось.

М а т р е н а. Обошлося, бог пронес. А тут еще Серьга этот треклятый… кровососы они, изменщики!

Л ю б а в а. Сергей?! Он что, приехал?

М а т р е н а. Показался. Да опять уехал…

Л ю б а в а. И ко мне не зашел…

М а т р е н а. Он не один приезжал, Люба… с невестой. Я потому и смолчала.

Не поддержи ее мать, Любава упала бы.

Л ю б а в а. Солнышко падает! Поддержи, мама!

М а т р е н а. Примстилось тебе, Любушка! Солнце на месте! Вон оно, солнышко! Сияет себе… и нам сияет.

Л ю б а в а. Сияет, а на земле так пасмурно. И в душе пасмурно, мама.

М а т р е н а. Садись в машину, доча. Не держи народ. Народу ехать надобно.

Л ю б а в а. Пусть едут, пусть… А мне некуда. Некуда-а-а!

М а т р е н а. Господи, господи! Ей-то за что? Карай уж меня, ежели в чем согрешила. Карай, я привычна. Любаву оборони. Пойдем, доча. Пойдем помаленьку. А люди пущай едут. Им, людям-то, ехать надобно.

З а н а в е с

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Утро в избе Сохиных. Л ю б а в а спит.

Поднявшись, М а т р е н а включает свет и совершает утренний обход, останавливаясь перед каждым из портретов навсегда ушедших мужа и сыновей. Потом, гремя дровами, топит печь.

М а т р е н а. Не спишь, так вставай. Или уж сбила охотку?

Л ю б а в а (поднимаясь). До смерти не собью.

М а т р е н а. По деревне разговоры идут: чудит, мол, девка. Свою картошку коровам скормила, теперь у колхозников скупает. Дивуются, понять не могут, для чего расходуешься.

Л ю б а в а. Пускай дивуются. Надоест — перестанут.

М а т р е н а. Теперь до весны кормов хватит?

Л ю б а в а. Растягиваю. Да ведь молоко-то не из воздуха получаем. Четвероногие фабрики картошечку в него перерабатывают. И сенцо тоже.

М а т р е н а. Понятная вещь. Ты вот чего, Люба, ты попроси у Александра земли. С гектар хоть, что ли. Посадим там всякую всячину для твоей группы. На ту зиму нужды в кормах знать не будешь.

Л ю б а в а. Я уж обращалась, мама. И семена, говорю, свои собственные, и руки…

М а т р е н а. Отказали?

Л ю б а в а. Велят подождать до правления.

М а т р е н а. Решат в твою пользу. Колхозу-то не будет убытка. Для него из кожи лезешь.

Л ю б а в а. Не только для него, мама. Мне самой интересно.

М а т р е н а. Как же не интересно? Дело-то человеческое… правильное дело! А еще телят не забывай отбирать… не всех телят, а тех, которые от ведерниц. Да в общее стадо их не пускай. Сами доглядим.

Л ю б а в а. Я от телят отказаться хотела… и так уж доярки косятся: дескать, в передовики рвусь. А Митя их подзуживает.

М а т р е н а. Откажешься — группы кем пополнять станешь? А что мелют — пускай: языки-то без костей.

Л ю б а в а. И все же обидно: неправда ведь это. Разве я ради почестей живу? Чуть в сторону отойдешь, кости перемывают…

М а т р е н а. Ты на них ноль внимания. От зависти болтают…

Л ю б а в а. Завидовать-то нечему.

М а т р е н а. Пожалуй что. Живешь как монашка: ни на вечерки, ни в клуб. Так и жизнь пройдет — не заметишь.

Л ю б а в а. Пусть проходит.

М а т р е н а. Вон Лизавета не упускает свое. Говорят, с художником схлестнулась.

Л ю б а в а. Мне-то что? Я Лизавете не указчица.

М а т р е н а. Семью заводить пора, вот что.

Входит х у д о ж н и к, лысоватый, тихий человек.

Х у д о ж н и к. А я до вас. Желаю здравствовать.

Л ю б а в а. У Лизаветы спросились? Смтрите, она живо сюда прибежит.

Х у д о ж н и к. Я ж по делу. Я ж рисоватоь вас хочу, Любовь Павловна.

М а т р е н а. Не подъезжай, тебе тут не отколется.

Х у д о ж н и к. Но я серьезно, тетенька! Мне и вправду Любовь Павловну отрекомендовали как лучшую доярку. Потом внешность у нее… внешность мадонны!

Л ю б а в а. Поищите себе другую мадонну.

Х у д о ж н и к. У вас плохое настроение… извините. Если позволите, зайду в другой раз.

М а т р е н а. Не рискуй. В другой раз мы тебя в шею вытолкаем. (Выпроваживает его.) Ишь, хлюст! Подходец нащупал!

Л ю б а в а. Зачем обижаешь человека?

М а т р е н а. Разве не поняла? Он одинаково ко всем подъезжает: я-де вас рисовать хочу. А сам уж к кровати примеривается.

Появляется Л и з а в е т а, в руках ее пакет со шляпой.

Л и з а в е т а. Я думала, гости у вас.

М а т р е н а. Художника ищешь? Спрятали мы художника… осталась с носом.

Л и з а в е т а. Нужен он мне… как журавлю волчьи уши.

Л ю б а в а. Опять характерами не сошлись?

Л и з а в е т а. Я в жильцы-то его с умыслом взяла: ждала — портрет нарисует. А он, дармоед, пальцем не пошевелил.

М а т р е н а. Шевелил, поди… (Уходит.)

Л и з а в е т а (хохочет). Ух, язва! А я вчера из Заимки с Ваней ехала.

Л ю б а в а (безразлично). Будто вы раньше с ним не ездили!

Л и з а в е т а. Раньше-то он все время около тебя вился.

Любава сердито отмахивается.

Я шляпку тебе купила. Эту шляпку на пень напяль — пнем соблазнятся. Тебе и дарить боюсь.

Л ю б а в а. Не дари.

Л и з а в е т а. Все же подарю… люблю дарить. Примерь.

Л ю б а в а. Спасибо. (Но примерять не стала.)

Л и з а в е т а. Примерь, примерь! (Пока Любава примеряет.) Ваня-то… целоваться ко мне лез. Осмелел парень!

Л ю б а в а (яростно). Целуйтесь! (Тихо.) Целуйтесь. Только меня в свои отношения не впутывайте.

Л и з а в е т а. Все еще на дистанции держишь его? А я бы на твоем месте сократила дистанцию.

Л ю б а в а. Ты этой темы не касайся. Слыхала?

Л и з а в е т а. Могу. (Выглянув в окно.) А вон и Ванечка сюда хромает.

Входит И в а н.

Что, думал, свидетелей нет?

И в а н. У тебя одно на уме.

Л и з а в е т а. Хоть бы поздоровался, невежа!

И в а н. Раз десять здоровались на дню…

Л и з а в е т а. Разве? А я и не заметила…

И в а н. Мудрено заметить. Следишь за мной, будто сыщиком нанялась.

Л и з а в е т а. Была охота следить! Сам не даешь проходу: то в одном переулке встретишься, то в другом. И все за бочок норовишь… или еще за что помягче.

И в а н. Кто не знает тебя — поверит. Выйди-ка! Мне с Любавой поговорить надо.

Л и з а в е т а. При мне говори… Ведь ты по делу? Вот и говори в моем присутствии, чтобы морального разложения не случилось.

И в а н. Сейчас вытолкну отсюда — вот и будет тебе разложение! Уйдешь или нет?

Л и з а в е т а (зашипев, подскочила к Любаве). А, снюхались? Присушила голубчика?

И в а н. Началась сказка про белого бычка.

Л и з а в е т а. Может, и про бычка, только не про белого. Про того, который сердце мое высушил! (Указав на Любаву.) Да еще про змею про эту, которая подружкой моей притворялась.

Л ю б а в а. Довольно! Ты не ходи сюда, Ваня! (Лизавете.) И ты пореже захаживай. Устала я от вас. Ото всех устала.

Л и з а в е т а, хлопнув дверью, выскакивает из избы.

И в а н. Все время гонишь меня. А что я плохого сделал? Хоть одно словечко обидное сказал? За что гонишь, Люба?

Л ю б а в а. Пустая я, Ваня, до донышка выпитая. А ведь ты ждешь от меня чего-то.

И в а н. Ничего не жду. А что хожу иногда, что помогаю, так разве это запрещено? Вижу, как гнешься одна на ферме. Никто по стольку не работает.

Л ю б а в а. Тем и спасаюсь. Я забываюсь там, Ваня.

И в а н. Ты много взвалила на себя… не по силам взвалила. Надорвешься!

Л ю б а в а. А для кого мне беречься? Все постылые.

И в а н (тихо). Для меня хотя бы. (Горячо.) Я понимаю, человек я для тебя неинтересный… Но ведь человек же! А человек для человека живет. Такой уж закон у жизни.

Л ю б а в а. Ловко подвел!

И в а н. Не я, факты к тому подводят. Возьми хоть братьев своих… отца. Антон парнишкой, молоко на губах не обсохло, под танк со связкой гранат бросился. Нил амбразуру собой закрыл… Они же не ради славы, Люба! Они за Родину, за вас жизни свои отдали… Вот я и говорю: человек для человека.

Л ю б а в а (потянулась к нему, но тут же одернула себя). Наплел тут… про Антона, про Нила… Зря извилины напрягал!

И в а н. Люба, Любушка! Ведь я от души… я…

Л ю б а в а. Ты от души, а мне душно, душно от твоих разговоров! Мне впору головой о стенку биться. (Умоляюще.) Пощади меня, Ваня! Пощади, если хоть сколько-нибудь любишь меня… Любишь?

И в а н. Ты же знаешь…

Л ю б а в а. Тогда не заговаривай больше об этом… Оставь меня, чтобы я против себя самой не пошла. Навсегда оставь, Ваня!

И в а н. Ну вот… все. А я думал… я жил тобою, Любава! Больно-то как! Если бы ты знала, как больно! (Трет ослепшие от боли глаза, выходит, столкнувшись со старшим братом.)

Р у ш к и н. Ага, вот он! А я ищу, ищу его по всей деревне! Хорошо ли в мои-то годы челноком сновать?

И в а н (трясущимися губами). Чего тебе?

Р у ш к и н. Шемякин приехал. Созвали экстренное правление. Тебя требуют.

И в а н. Не пойду. У меня трактор стоит заведенный.

Р у ш к и н. Заглуши. А на правление идти придется. Сам секретарь райкома твоей личностью заинтересовался.

Л ю б а в а. Насчет участка-то вы решили? Дадите участок?

Р у ш к и н. Дадим, решили… Только управишься ли? Двойная обуза…

Л ю б а в а. Попробую. Где наша не пропадала!

И в а н. Не управится — я помогу. Да ведь это все полумеры. Надо звено создавать, чтобы корма добывало. У доярок свое назначение.

Р у ш к и н. Звено-о? Шустрый какой! Где его взять, звено? Народу-то сам знаешь сколько.

И в а н. Ну, так езди на безотказных… выжимай из них все соки. (Выходит.)

Р у ш к и н. Донимает братан? Он такой, он настырный. (Печально вздохнув.) Женились бы вы! Чем не пара?

Л ю б а в а. Советчиков-то вокруг! И все бесплатно советуют. Все знают, как жить. Одна я только не знаю.

Входит М а т р е н а.

Р у ш к и н (увидев ее, спешит улизнуть). Ну что, отхворалась, тетка? Ишь как на пенсии-то раздобрела! Государство, стало быть, не напрасно пенсии установило.

М а т р е н а. Век бы ее не было, этой пенсии. Я из-за нее без дела осталась… Руки ноют без дела-то! Определяй давай на работу. Я не привыкла, лежа на печке, кирпичи гладить.

Р у ш к и н. А, вон ты о чем! Это я в два счета утрясу. (Задумался.) За племенными телятами ходить будешь?

М а т р е н а. Я и без указки за ними хожу.

Р у ш к и н. Ты же неофициально, так сказать, из чистого патриотизма. Я тебя официально к этому делу припишу. Смотри получше ухаживай, тетка! Будущих рекордисток пестуешь…

М а т р е н а. Лекордисток! Все бы так! Лекордистки-то — руки Любавины!

Р у ш к и н. Что верно, то верно. Любава у тебя беспокойная. В мать удалась.

М а т р е н а. Полно глаза-то замазывать, мытарь! Когда на ферме порядок будет? Одна только Любава и гнется. Другие что, не колхозницы? На коровенок глядеть срам! А городские люди молоко от них пьют.

Р у ш к и н. Меня что… Тех вон ругай, которые из колхозу бегут.

М а т р е н а. Бегут — стало быть, сам виноват. Аль кто другой из начальства. Народ зря с места не стронется.

Р у ш к и н. Мы-то с тобой на месте! И Любава на месте.

М а т р е н а. Не оправдывайся, Лексан. Начала — до конца выговорюсь.

Р у ш к и н (покорившись). Ну ладно, крой, только негромко, чтоб со стороны не слыхали. Ты выйди пока, Любава. Любава уходит.

М а т р е н а. Пить когда перестанешь?

Р у ш к и н. Я помаленьку, тетка. С устатку.

М а т р е н а. Достукаешься — снимут с председателей.

Р у ш к и н. Митя и то уж грозит свергнуть. А я сам того желаю, не отпускают. Руководи, дескать. Было бы кем руководить! Вот брошу все и смоюсь отсюда куда глаза глядят!

М а т р е н а. Ишь, запел, окаянный! Ты служи, служи, старайся! Бегать все умеют… Мужику землю обихаживать надо. На то он и мужик.

Р у ш к и н. Земли-то вон сколь! Всю не обиходишь.

М а т р е н а. А как мы без вас выкручивались в войну? Лошадей не было, тракторов не было. Все на себе да на коровенках. А с голоду не помирали, а вы на фронте нужды не испытывали.

Р у ш к и н. Война — время особенное. Тогда ни с чем не считались. И разговор был короткий в случае чего. Щас не те времена.

М а т р е н а. Распустили народ, разбаловали! И сами разбаловались. Своя машина есть — мало. Подай колхозную. Дом рубленый — плохо. Из кирпича дворец надо… И деньгу положили, как министру. По заслугам ли?

Р у ш к и н. Миром думали. Я не ставил условий. А насчет заслуг давай помолчим. Кто по утрам в окна стучится? «На наряд, колхознички!» Мужики еще так-сяк, а баб не дозовешься. Шефы на сенокос приехали — стыдобушка! Городские женщины литовками машут — наши иванов день аж празднуют. Дарья Черняева с Аксиньей Глушковой посреди улицы за волосы друг друга таскали.

М а т р е н а. С тебя пример берут. Председатель пьет, и колхознички не промажут. Тем и веру у людей отбиваешь. Вон Иван твой… одна кровь, а трезвенник. Можно сказать, клад-парень.

Р у ш к и н (ловко переводя разговор). Клад, а подобрать его некому. Отшивает Любава. Занеслась или царевича ждет?

М а т р е н а. Некого ей ждать, Лексан, знаешь. И заноситься не с чего. Сергея в сердце хранит.

Р у ш к и н. Лучше-то никого не нашлось? Хранит какого-то сукина сына.

М а т р е н а. Сама так же думаю. Но ведь ей не прикажешь.

Р у ш к и н. А ты повлияй… по-матерински. Ну ладно, побегу в контору. Там правление собралось.

М а т р е н а. А и хитрущий же ты, дьявол! Сбил с толку… Я ведь ругать тебя собиралась.

Г о л о с И в а н а. С легкой руки Шемякина десятым в «Заре» председателем стал я. Знал, что взвалил на себя непосильную ношу. Но одно дело — знать, другое — почувствовать, насколько эта ноша тяжела. Давит она днем и ночью. Раньше за себя отвечал, за свой трактор, за вспаханное мной поле. Теперь — за весь колхоз, за все трактора, за всю колхозную пашню. Нужно что-то придумывать, чем-то увлечь людей, которые разуверились… Нужно залатать множество дыр. А я ничего не умею. И зачем я согласился на это чертово председательство?

Б р а т ь я Р у ш к и н ы стоят на берегу озера. Волны шумят, перехлестывают через запруду.

И в а н. Не разорвет плотинку-то, как считаешь?

Р у ш к и н. Держалась же до этого. И еще не одну весну продержится. Или чесотка хозяйственная одолела?

И в а н. Озера жаль… чистое рыбное озеро! Тут ребятишкам пионерлагерь надо построить.

Р у ш к и н (удивленно смотрит на брата). Гляди ты! А я до этого не додумался. Видно, не зря выдвинули тебя в председатели.

И в а н. Какой из меня председатель! Перед людьми робею, опыта нет.

Р у ш к и н. Это наживное, братан. Со временем все постигнешь. И шишек, понятно, нахватаешь. (Смущенно хохотнув.) А я в лесничество податься решил.

И в а н (решительно). Не отпущу. И в райкоме скажу, чтоб с учета не снимали.

Р у ш к и н. А я, грешным делом, рассчитывал на тебя. Отпусти, братан. Я свое колхозу отдал.

И в а н. Обиделся, что с председателей убрали? Скажи Мите об этом. Он порадуется. Везде кричит, что Рушкина сверг.

Р у ш к и н. Какая тут обида? Я рад не рад.

И в а н. Будешь моим заместителем.

Р у ш к и н. Ни за какие коврижки! Хватит с меня больших чинов! И здоровьишко не прежнее.

И в а н. Ну, а ферму потянешь?

Р у ш к и н. Подумать надо.

И в а н. Я, правда, еще одно дельце задумал… Хотел тебе поручить. Да ладно, приглашу агронома.

Р у ш к и н. Дельце-то какое?

И в а н. По-моему, перспективное. Старики говорят, льны у нас когда-то росли богатые.

Р у ш к и н. Было такое. Места тут для них. Да ведь льны усердия требуют. Где руки возьмешь? И на льнозавод их без особой охоты принимают. Дохлый заводишко-то!

И в а н. Руки добудем. Студентов на практику приглашу. А осенью шефы из района помогут. И с заводом как-нибудь утрясем. Я уже забрасывал удочки начальству. Обещали содействие отстающему колхозу. (Усмехнулся непросто, будто не Рушкин, а он был старшим братом.)

Р у ш к и н. Испыток не убыток. Скажу Галине, чтобы манатки распаковывала.

И в а н. А я уж сказал.

Р у ш к и н (добродушно). Скорый ты на подъем.

И в а н. Ферму-то примешь?

Р у ш к и н. Лучше Любаву назначь. Девка старательная.

И в а н. Отказалась она. Категорически отказалась. Берись, Саша. Наладишь селекцию, звено по заготовке фуража организуешь…

Р у ш к и н. От тебя, видно, не отвертишься.

И в а н. Митю скотником переведи. В сторожа какого-нибудь старичка подыщем.

Б р а т ь я уходят.

Появляются Л ю б а в а, Г а л и н а, затем Р у ш к и н.

Р у ш к и н. Ты, Галя, чего тут? Ты же подоила свою группу.

Г а л и н а. Вера Коморникова захворала.

Р у ш к и н. Воспаление хитрости? Вечор видел, как она в клубе выплясывала.

Г а л и н а. Выплясывала или нет, коров-то доить надо.

Р у ш к и н. Сам подою. А ту гулену оставлю без премии.

Л ю б а в а и Г а л и н а хохочут.

И в а н (входя). Правильное решение, Саша. Очень правильное!

Р у ш к и н. Халатик-то сними, Галина!

Г а л и н а. Это еще зачем?

Р у ш к и н. Сними, посмотрю.

Галина снимает.

И ты сними, Любава. Ай-ай, будто ноги о них вытирали!

Г а л и н а. Дай сюда, выстираю.

Р у ш к и н (с ехидцей). Да уж ладно, сам простирну. Вам, вижу, некогда. Ходите тут замарашками… Простирну… в свете последних событий. (Взяв халаты, уходит. Вскоре возвращается с мокрыми, развешивает.)

Г а л и н а. У, злодей! Мог бы и по-человечески сказать. Все с подковырками.

Р у ш к и н. Меня тут прачкой при вас назначили… по совместительству — заведующим фермой. (Резко.) За стирку тоже вычту. А еще раз в грязных халатах увижу — на дойку не допущу.

Л ю б а в а. Я в этом халате корм задаю, Александр Семенович. Для дойки есть чистый халат. Вот он! (Принесла.)

Р у ш к и н. Ну, извини, Любава, извини. А ты, женушка, меня не позорь. Ходи опрятной.

Затемнение.

Г о л о с И в а н а. Александр потихоньку-полегоньку навел порядок. Ферму механизировали. Корма теперь на электрических тележках подаются, уборка делается автосмывом. Молокопровод наладили… Механизированное звено организовали по заготовке кормов. Я пригласил селекционера… Так что с самодеятельностью покончено. Любава по-прежнему самая лучшая в колхозе доярка. Да она и в области одна из лучших… В общем, за ферму я спокоен… Даже Митя перестал поговаривать о свержении. Он сейчас в скотниках. Чем-то мы схожи с ним. Неустроенностью быта, что ли? А многие намекают, что пора уже, пора… Сам знаю: пора. Однажды заглянул в зеркало: седина в волосах… Удивился. А чему удивляться? Председатель… Хотя все еще в это не верится.

В хате Сохиных. Л ю б а в а спит. Входит Л и з а в е т а.

Л и з а в е т а. Вставай, соня! Вставай, погуляем. Может, последний теплый денек выдался…

Любава не встает. Лизавета набрала воды, брызнула на ее лицо.

Л ю б а в а. Перестань, Лизка! Я сон такой видела…

Л и з а в е т а (мрачно). И я. Знаешь, я человека во сне убила… женщину. Вся в холодном поту проснулась, реву.

Л ю б а в а. Так ведь это сон! Наяву-то и мухи не убьешь. Чтобы убить, надо смертно ненавидеть. Брр!

Л и з а в е т а. А ты спроси сначала, кого я убила, ну, спрашивай! Не хочешь… Тогда сама скажу. Тебя, подружка… тебя-я!

Л ю б а в а. Заговариваешься… должно быть, опять горячка любовная. Влюбилась, что ли?

Л и з а в е т а. Угу, влюбилась… в воздыхателя твоего.

Л ю б а в а. О господи! Снова да ладом! Не надоело тебе? Или ни о чем другом думать не можешь?

Л и з а в е т а. Не могу! Твоя правда. Стараюсь изо всех сил, а не могу из сердца его вырвать.

Л ю б а в а. Врешь, все врешь! Кабы любила — на стороне утешений не искала…

Л и з а в е т а. Я потому и ищу, что не замечает он меня… К тебе ластится…

Л ю б а в а. Насочиняла тут, навыдумывала… Ты же не любишь его! Ты так, из злости… доказать ему хочешь! И себе доказать… Вот, мол, как ни отбивался, а мой, мой!

Л и з а в е т а. Ну да, хочу. Потому что мой… А ты разве не хочешь? Я все примечаю…

Л ю б а в а. Ты, Лиза, собака на сене. Готова всех искусать, чтобы сено не ели. А сено-то не твое.

Л и з а в е т а. Может, и так… Может, и так… Только я вот что тебе скажу… Я сама собой не владею, когда вижу его. Вот скажи он мне слово… да что слово! Моргни только — на край света за ним побегу… сама себя забуду.

Л ю б а в а. Ну и беги… Не теряй понапрасну времени. Я… да подите вы все! Надоели! Я сама по себе. И больше не будем!

Входит И в а н.

Л и з а в е т а. Как чувствовал, что мы его меж собой делим.

И в а н. Дели не дели — тебе ничего не достанется. Пора бы понять. Давно пора. Я за советом к тебе, Любава.

Л и з а в е т а. Ясно, что за советом. Зачем же кроме-то? (Горько усмехнувшись, уходит.)

Л ю б а в а. Обижаешь ты ее, Ваня. Крепко обижаешь. (А в голосе маленькое торжество.)

И в а н. Будто меня не обижают.

Л ю б а в а. Ты мужчина. Ты сильный.

И в а н (резко). А ты сваха! Люблю же я тебя! Люблю до одури!

Л ю б а в а. Опять?! Ну до чего же ты непонятливый! (Руки невольно легли на его плечи, но не обняли — оттолкнули.) Не надо, Ваня. Ну, честное слово, не надо.

И в а н. Лизавету жалеешь? Какая ты добрая, Люба! Ведь ты за мой счет добрая!

Л ю б а в а. Не надо об этом. Смотри, день-то какой красивый!

И в а н. Да, красивый. Езжу по дню, а красоты его не замечаю.

Л ю б а в а. Должность хлопотливая… И сам себя не щадишь.

И в а н. Чтоб деньгу накопить, надо много думать, вертеться. На голом энтузиазме далеко не уедешь. Наивные люди повывелись. Им результат подай.

Л ю б а в а. А разве нет результатов? И фермы новые, и жилье… Помаленьку новоселы подъезжают. Село на глазах меняется.

И в а н. Только моя жизнь без изменений.

Л ю б а в а (прижалась к нему, забывшись). Устал, бедненький!

И в а н. Любушка, зорька моя…

Л ю б а в а (отстранившись). Так Сергей меня звал…

И в а н. Не надо о нем, Люба. Одним прошлым не проживешь.

Л ю б а в а. Наверно, ты прав, Ваня. Поцелуй меня, что ли?

И в а н. Поверишь ли — не умею! Я ведь ни разу не целовался.

Л ю б а в а. Бедняжка!

И в а н. Нет, Любушка, не-ет! Я теперь не бедняжка! Теперь я самый богатый человек на земле. Я… (Стиснул ее в объятиях.)

Л ю б а в а. Ничего не хочу знать… мой, мой!

И в а н. Твой до смерти, Люба! Всегда был твой!

Л ю б а в а. Чудо, чудо свершилось! Душа ожила!

С визгом врывается Л и з а в е т а. Расталкивает их.

Л и з а в е т а. Отравлю-юсь! И мертвая приходить к вам буду! Не видать вам счастья! Не вида-ать! (Разорвав какой-то пакетик, высыпала в горсть таблетки.)

Иван выбил таблетки из рук.

Отдай! Отдай! Тут смерть моя!

И в а н (заламывая ей руку). Не бесись. Чего тебе нужно?

Л и з а в е т а. Тебя, тебя-яя… Женишься на этой… на Любке — в день свадьбы на воротах твоих повешусь!

Л ю б а в а (нежно, прощально улыбнувшись ему). Иди, Ваня. Мы сами тут разберемся.

И в а н, выпустив руку Лизаветы, уходит. Любава сразу опала, как цветок осенью.

Л и з а в е т а (еще не осознав, что натворила). Любка! Страшная ты какая! Что ты, Любка? Из-за него? Не стоит он нас. Все мужики, вместе взятые, не стоят мук наших! Нашла из-за кого убиваться! Очнись, Люба! Нам ли с тобой… с красотой нашей… не пропадем! Любушка! Ну! (Встряхивает Любаву.)

Та, где стояла, там рухнула.

Люба! Любушка… подруга! (Трясет ее, бежит за водой, брызжет ей в лицо.)

Л ю б а в а (открывая глаза). А где жаворонки?

Л и з а в е т а. Какие жаворонки? Бог с тобой, Люба! Осень уже…

Л ю б а в а. Осень? Ну да, осень… осень! Моя осень… (Поднимается. Увидав пакетик на полу, прочитала вслух.) «Цитрамон»… Так вот чем ты отравиться хотела!

Л и з а в е т а (трусливо озираясь). Надо же было вас припугнуть…

Л ю б а в а (влепив ей в лицо тяжелый плевок). Дрянь!

Л и з а в е т а. Ты что, ошалела?

Л ю б а в а. Не подходи ко мне! (Поднялась, идет к двери.)

Л и з а в е т а. Куда ты, Люба? Одну не пущу.

Л ю б а в а. Не смей! К Володьке пойду… провинилась я перед ним. (Уходит.)

Входит М а т р е н а.

М а т р е н а. Опять поссорились? Ивана поделить не можете? Лизавета. Ах, тетка! Кабы он на две половинки делился! Чтобы и Любке и мне поровну! Не делится ведь… никак!..

По улице идет И в а н.

И в а н (остановился). Еще одна зима минула. Торопливая, странная зима. Если по дням перебирать, вроде бы вспомнить нечего. Но что-то было, было! И кануло безвозвратно. Я знаю, то уже не вернуть… Летят годы, как журавли. Но журавли возвращаются в гнезда свои. А прошлое вьет гнезда только в памяти нашей. Лучше не терзать ее, память… Есть сила инерции, которая помогает забыться… Есть дело… Инерция и дело. Дело и инерция…

Подходит Л и з а в е т а.

Л и з а в е т а. Все еще хромаешь, Иван Семенович?

И в а н. Хромаю, пока хромается.

Л и з а в е т а. Загляни на ночку ко мне… выправлю.

И в а н. Скорей на обе ноги захромаю.

Л и з а в е т а. И такое возможно. Побаиваешься меня?

И в а н. Прошло то время, Лиза… Давно уж Иван Рушкин не тот человек, да и ты поизносилась.

Л и з а в е т а. Я-то? Ну, меня время не берет. Кожа, как молоко. А груди — мячики. Тронь-ка! Что, боязно? Эх ты! А говорил, не боишься.

И в а н. Трогать и без меня есть кому. Только ведь мелко это, Лиза. Мелко и стыдно.

Л и з а в е т а. Мелко?! А разве не ты меня сломал? Не из-за тебя мельчать стала?

И в а н. Тебе всегда нужны виноватые. При них легче быть правой. А если разобраться в твоей правоте, все наоборот получается.

Л и з а в е т а. Если ошибаюсь, если не права — помоги, наставь на путь истинный.

Иван досадливо отмахивается.

Или все некогда? Говорят, агрономшей новой занялся? Верно ли говорят?

И в а н. Я ведь не спрашиваю, кто у тебя вечор песни пел. И кто из калитки поутру вышел. Живи как знаешь. И в судьбу мою не встревай.

Л и з а в е т а. Не выйдет, Ванечка! Встревала и буду встревать!

И в а н. Дура ты, дурища! И гордости никакой.

Л и з а в е т а (со стоном). А-ах, миленький мой! Да ведь гордость-то мою ты, ты растоптал! Так и живу без нее, надеюсь… А на что мне надеяться?

И в а н. Не устраивай представление. Люди на нас смотрят.

Л и з а в е т а. Что мне люди? И я им что? Живу, как ветер вчерашний. Посвистал — улетел… Кто о нем вспомнит?.. Ох тяжко, Ваня! Любава была у меня… предала я Любаву. Родить бы, что ли?

И в а н (искренне). Рожай, Люба. Выходи замуж и рожай. Хватит уж яловой-то ходить.

Л и з а в е т а. Любой назвал… Не забыл, значит? Если бы меня так любили! Я была бы на седьмом небе! (Уходит.)

Появляются Р у ш к и н и А н н а В а с и л ь е в н а. Она в брючном костюме, в очках.

Р у ш к и н (поздоровавшись). Указ слыхал? Любаве орден Ленина дали.

И в а н. Качнуть ее надо. Пошли.

Р у ш к и н. Погоди. Там новоселы из Чувашии приехали. И Пуртов.

И в а н. В отпуск, что ли?

Р у ш к и н. В колхоз просится. Я говорю — не примем. Подвел меня, в самую страду смылся.

И в а н. Теперь не смоется. Смоется — десяток других на его место найдем. Выручил нас ленок. А ты не верил…

Р у ш к и н. Глаза боятся — руки делают.

И в а н. Анны Васильевны заслуга. Забытое возродила. А ведь никто не верил… Лен, дескать, отрасль убыточная…

А н н а В а с и л ь е в н а. Прежде всего люди старались. Без них и Терентий Мальцев ничего не сделает.

И в а н. Мальцев, конечно, большой человек. Но и ты у нас умница, прелесть. Верно, братан?

Р у ш к и н. Тебе лучше знать.

И в а н (погладив Анну по руке). Умница! Прелесть! С ленком вышли, теперь за озимые берись… Озимые пока в загоне.

Р у ш к и н. Ничего себе — загон! По двадцати одному центнеру взяли! Ты, Иван, зарылся!

А н н а В а с и л ь е в н а. Иван Семенович прав. Двадцать один центнер, разумеется, неплохо. Но в совхозе «Еланском» по двадцати семи на круг взяли. Мы чем хуже?

И в а н. Не хуже, Аннушка. Ничем не хуже. Правда, культура земли не на том уровне. Они за полями-то, как за собственным лицом, ухаживают. Отсюда и урожай…

А н н а В а с и л ь е в н а. Научимся. И людей приучим… Теперь вся выгода в земле. А землю здесь много мучили…

И в а н. Ах ты, говорунья моя! Иди пообедай. С утра по полям носишься.

А н н а В а с и л ь е в н а уходит.

(Глядя ей вслед.) Повезло нам с агрономом. А, братан?

Р у ш к и н. Без нее мы бы заплюхались. Жениться тебе пора, Ваня. Хватит в бобылях-то ходить.

И в а н. Ты так считаешь?

Р у ш к и н. Только так! Каждый должен исполнить свое назначение.

И в а н (хмурясь). Любаву-то не поздравили. Пойдем поздравим.

Р у ш к и н. Успеем еще. Ты, Ваня, вот на что ответь… Как время угадывать научился?

И в а н. Это оно меня угадало. И не только меня… Люди-то во всю грудь дышат — стало быть, атмосфера вокруг здоровая. Загадка проста…

У Сохиных. М а т р е н а и Л ю б а в а, она смотрится в зеркало.

М а т р е н а. Седеешь, девка. Рано седеешь! Я в сорок лет первый волосок седой выдернула.

Л ю б а в а. Мне, мама, с тобой не равняться. Твоей крепости на десятерых хватит.

М а т р е н а. Жила бы полегче. К пересудам-то не прислушивалась бы… Для кого эта стать?..

Л ю б а в а. Стать от тебя перешла. Моей заслуги в том нету.

М а т р е н а. Не уводи. Вон Лизка везде находит себе утешение. Киномеханика подцепила. Вечор из лесу идут. Где была, спрашиваю? Брусничку, говорит, щипала…

Л ю б а в а. Пускай щиплет. Дощиплется!

М а т р е н а. Любушка, доча… Не мучила бы Ивана-то… приголубила бы его!

Л ю б а в а. Не могу, мама. Я ведь не Лизавета.

М а т р е н а. Что ты киваешь на нее! О себе думай. Нашла кому уступать. Она не нужна вовсе Ивану.

Л ю б а в а. Зато он ей нужен.

М а т р е н а. А тебе не нужен? Тебе тоже надо жить. Детей рожать надо.

Л ю б а в а. Я живу, мама. Не хуже людей живу. Вон Володька растет. А у нее — никого на свете…

Издали, через открытое окно, доносится рев воды.

М а т р е н а (вздохнув). Шумит Пустынное! Весна нынче бешеная.

Л ю б а в а. Вёсны всегда бешеные.

Входит Л и з а в е т а.

Л и з а в е т а. Небось, обо мне говорили? А я вот она, нарисовалась. Не выгоните?

М а т р е н а. Пришла, так садись. Ходишь, травишь людей. Не живется спокойно.

Л и з а в е т а. Сама себя казню за это. Бывает, задумаю что-то хорошее. Слова добрые на языке вертятся… А через минуту такой фокус выкину, такого наболтаю… что и в уме не держала.

М а т р е н а. Лошадь и та узды слушается. Ты все узды рвешь. (Уходит.)

Л и з а в е т а (расплакалась). Любушка! Ваню-то мы проворонили! Женится Ваня!

Л ю б а в а. Пускай женится. Мне все равно.

Л и з а в е т а. Притвора! А мне не все равно! Люблю его до беспамятства! Так вот и закричала бы на весь белый свет: «Люблю!»

Л ю б а в а. Любишь, так брусничку-то с другими не щипала бы…

Л и з а в е т а. Потому и щипала, что хотела забыть. Не могу… не могу забыть!

Л ю б а в а. Можешь не можешь — придется. Так что мирись.

Л и з а в е т а. Любушка, ну хоть ты перехвати его! За тобой он от кого хочешь убежит. Смани его, Люба! Тебе не понадобится, я возьму.

Л ю б а в а. Замолчи, замолчи…

Л и з а в е т а. Агрономшу щадишь? А кто она тебе? Кто? Она же дорогу нам перешла! Не щади, Люба! Бери его, пока я в растерянности. Бери, а то на бобах останешься.

В дверях х у д о ж н и к.

Х у д о ж н и к. Я снова до вас, Любовь Павловна. Но как будто не вовремя? (Пятится.)

Л ю б а в а. Проходите, садитесь. Гостем будете.

Х у д о ж н и к. Гостевать некогда. Хотел портрет ваш дорисовать. Да вот молока для ребятишек купил, отнести надо.

Л и з а в е т а. А меня не рисуешь… Изобразил бы… хоть за харчи рассчитался бы.

Х у д о ж н и к. За харчи деньгами расплачусь. А рисовать не буду. Лицо у вас для мадонны неподходящее.

Л и з а в е т а. У нее, значит, подходящее? А ну, покажь.

Х у д о ж н и к (устраивая станок). Портрет еще не закончен. Сидайте ближе, Любовь Павловна. Я вас недолго помучаю.

Л и з а в е т а. Любка-а… какая ты горькая тут!

Л ю б а в а (усмехнулась). Мадонна из Чалдонки. Звучит?

Л и з а в е т а. В каждом глазу вопль. Что ж ты натворил, мазилка?

Х у д о ж н и к. Вам горечь в глаза бросилась… а силу ее, а доброту не бачите? Приглядитесь! Всем видом своим говорит: «Мне в этом мире много лиха досталось. Но я по-прежнему люблю людей… Живу для людей».

Л и з а в е т а. Ну, нагородил! Не за что их любить, людишек-то! Потому что и они никого не любят, кроме самих себя.

Х у д о ж н и к. Мне жаль вас, Лиза. Жаль, словно нищенку, у которой в кошеле пусто.

Л и з а в е т а. Жалеешь? Меня-то? Не ты ли на коленях замуж за себя уговаривал? Это нищенку-то! Жену, детей бросить хотел — все ради меня. Теперь положительный стал… Тоже мне жалельщик! (Вышла.)

Х у д о ж н и к. Было такое… слава богу, одумался.

Л ю б а в а. А что, впрямь могли уйти от семьи?

Х у д о ж н и к. Не знаю. Мог, наверно. Это было как ослепление. Потом прозрел. В вас что-то новое появилось. Понять не могу.

Л ю б а в а. Наверно, еще одна потеря… добавилась ко всем прочим. Только и всего.

Х у д о ж н и к. Очень хотел бы помочь вам.

Л ю б а в а. Не поможете. И никто не поможет. Я молока вашим ребятишкам налью… А рисование отложим до следующего раза. Договорились?

Входит И в а н. Х у д о ж н и к, взяв бидон с молоком, уходит.

И в а н. Люба, ты уже… в курсе?

Л ю б а в а. Слышала. Поздравляю.

И в а н. Вот… надумал. Тебя уж, видно, не дождаться.

Л ю б а в а. И не жди. Так будет лучше.

И в а н. На свадьбу придешь?

Л ю б а в а. Если пригласишь.

И в а н. Пойдем. Там уж собрались.

Л ю б а в а. Дай я тебя поцелую, Ваня.

Иван потянулся к ней, Любава остановила.

Нет, нет, я сама. (Поцеловала его в лоб.) Теперь иди. Я переоденусь. И подарок подберу.

Затемнение.

Г о л о с И в а н а. Невеселая была у меня свадьба. Я жалел, что пригласил на нее Любаву. Было трудно и ей и мне…

Застолье.

М и т я. Горько-о!

Л и з а в е т а (трясет головой, смеется почти безумно). Ух, горько-о!

М и т я. Сдрейфил, что ли, жених? Целуй!

И в а н (встал, но, посмотрев на Любаву, осадил плечо невесты). Ну их. Пусть бесятся. За тебя, Аннушка! (Схватив стакан, вылил в себя, неверной рукой ловит ускользающую вилку.)

Г о л о с а (настойчивей). Ты что, Иван Семенович, против обычая?

— Горько!

— Целуй! А то оконфузим.

— Горько!

Г а л и н а (она сидит рядом с Любавой). Кому горько, кому сладко. Ох, жизнь наша крученая!

Лизавета несдержанно пьет, улыбается.

Г о л о с а. Горько! Горько!

— Хороша парочка — гусь да гагарочка!

— А что, агрономша не прогадала. Жених в самом соку, и положение при нем.

— Она и сама девка аппетитная. Правда, в очках…

— Очки-то ночью снимают, хе-хе-хе…

М и т я. Аннушка! Анна Васильевна! Я те перину из лебяжьего пуха, чтоб кровати не чуяла под собой! Ей-богу, не вру! Спроворю перину!

Р у ш к и н. Ну что, братан, рад? Сбылось? (Он против обыкновения не пьет.)

И в а н. Что ж ты не выпил за меня?

Р у ш к и н. Не пьется. Ты уж прости, Ваня… в горле стоит.

Г а л и н а. Выпей, не порть праздника, Александр.

И в а н. Не нужно. Не нужно, если не от души.

Р у ш к и н. Ты на Любашу посмотри. Как держится девка!

Л и з а в е т а (вдруг взвыла, перекрывая голоса). Уведи ты меня отсюда!

Л ю б а в а. Перестань! Ну перестань же! Люди смотрят.

Л и з а в е т а. Не люди это! Морды пьяные! (Рванулась к Ивану, упала перед ним на колени и в наступившей тишине сказала отчетливо.) Прости, Ваня! За все, что было… и за то, что будет, прости.

И в а н (стряхнув ее руки). Отцепись. Чего ты пристала?

М и т я. Вот свадьба так свадьба! А ведь я, люди, сам чуть не женился! (Выскочил вприсядку.) «Ух, ух, лежу на двух… Погляжу — один лежу».

Л ю б а в а. Пойдем, Лиза. (Подняла Лизавету.) Идем же.

Л и з а в е т а (с пьяной лихостью). Не-ет, я спляшу сначала! Играй, Митя! За столом-то не зря сидел.

Г а л и н а. Как бы опять чего не выкинула! Надо приглядеть за ней.

Р у ш к и н. Упал листок… не горюй по листку, березка!

Л ю б а в а. Довольно, Лиза, довольно! (Уводит ее.)

Затемнение.

Г о л о с И в а н а. Ушли они… и я ушел со своей собственной свадьбы. Ушел, ни разу не поцеловавшись с невестой под крики «горько».

Л ю б а в а и Л и з а в е т а у Сохиных.

Л ю б а в а (укладывает подругу). Спи, горюха!

Лизавета сидит на кровати. Взгляд пустой, отрешенный.

Г о л о с и з р е п р о д у к т о р а. «У любви, как у пташки, крылья…»

Любава выключает радио.

Вскрикнув, Лизавета упала в постель, забилась. Любава принялась ее успокаивать. Усыпила. Сама достает старые письма, читает.

Г о л о с С е р г е я. Я думал, любовь — одна радость, радость…

Г о л о с Л ю б а в ы. И я так думала… думала…

Любава поднялась, бросает письма в печку.

Входит М а т р е н а.

М а т р е н а. Худо горят. Наверно, от слез отсырели.

Л ю б а в а. Ничего, сгорят. Один пепел останется. И тот развею.

М а т р е н а. Жалеть не будешь?

Л ю б а в а. Довольно жить прошлым! Не хочу! Мне нынешний день стал дорог!

М а т р е н а. Видно, на поправку дело пошло. Эта чо убивается?

Л ю б а в а. Жизнь не по чертежам вычертилась.

М а т р е н а. Стало быть, чертила неверно. Ты вот тоже ошибку в чертежах допустила…

Л ю б а в а (сварливо). Не обо мне речь, мама! (Встала, переоделась.) Пойду на ферму.

М а т р е н а. Сегодня на ферму, завтра на ферму… А жить когда? Эх, Любка! Разве такую долю загадывала я тебе?

Л ю б а в а. Хватит, мама, хватит!

М а т р е н а. Хватит, да не того! Вертишься день-деньской веретеном, так веретено-то безмозглое! И сердца у него нету. Ты ж человек, Любава. А человеку свет нужен! Свет и все человеческие радости.

Л ю б а в а. А мне своих хватит! У меня (ребром ладони по горлу) вот сколько! (Взглянув на мать, мягко.) Недавно орденом наградили, и вообще… вообще… (Вышла.)

М а т р е н а (покачивает головой). То-то что вообще.

Г о л о с и з р е п р о д у к т о р а. «Любо-овь, любо-овь…»

Затемнение.

На берегу Пустынного озера. Входит И в а н.

И в а н. Я женился, и закрутило меня, завертело… Некогда было остановиться и спросить себя: «Чего ради живешь на земле, Иван Рушкин?» Ложусь спать — одна мысль: работа. Встаю — о том же думаю. А есть еще что-то кроме. И это «что-то» незаметно исчезло. Оно исчезло не сию минуту. Но потерю я обнаружил вот только что. Я пытался видеть в Любаве постороннего человека, внушал себе это и… лгал. (Пауза.) Однажды мы встретились с ней на берегу у Пустынного. Как раз журавли прилетели… Нас потянуло друг к другу невидимым сильным магнитом… Мы ничего не слышали. Пустынное бушевало. Волны, перехлестывая через плотину, стекали в овраг, пробивая в черном снегу черные дыры… В сторонке лежал кем-то подбитый журавль. Плотника вздрагивала… Мы не слышали…

Л ю б а в а. Нарушила я свой запрет… Ох, Ваня, что же ты делаешь со мной?

И в а н. Люблю тебя, Любушка. Дышу тобой… и не могу надышаться.

Л ю б а в а. Жену твою обворовываем, себя обворовываем. Нечестная наша любовь, Ваня!

И в а н (поникнув). Разве я в этом виноват, Люба?

Л ю б а в а. Я тебя не виню. Вообще никого не виню. Но люди расплачиваются за все на свете. За все.

И в а н. Перестань, Люба! Мне так славно! Не думал, что снова у нас завяжется. Как же нам быть-то теперь?

Л ю б а в а. А никак. В последний раз видимся…

И в а н. Ты что, Люба? Ты что?

Л ю б а в а. Я в город еду.

И в а н. Под землей тебя разыщу!

Л ю б а в а (качает головой). Что не мое, то не мое… Прощай, Ваня! Прощай и прости. Не сложилось у нас.

И в а н. А как же я, Люба? Как мать? Ее тоже с собой возьмешь?

Л ю б а в а. Ее не сдвинешь… вросла корнями. А у меня корни подрублены, Ваня. Чем жить тут, лучше в Пустынное с берега… (Подобрав убитого журавля, уходит.)

И долго еще видно их, двух смертельно раненных птиц.

И в а н. Любушка… Любушка… зорька моя вчерашняя…

ЭПИЛОГ

Возле избы Матрены.

Х у д о ж н и к с холстом под мышкой подходит к тетке М а т р е н е, которая смотрит из-под ладошки вдаль. Там, где-то за озером, только что потерялись из виду внук и Любава. Что их ждет — неизвестно. Здесь, в Чалдонке, будет ждать мать. Ждать до последнего часу.

Х у д о ж н и к. Уехала?

М а т р е н а. Ушла… будто и не было.

Х у д о ж н и к. Возьмите вот это. Дорисовать не успел. (Разворачивает холст, на котором портрет Любавы.) Хотел себе сохранить… не могу. Возьмите.

М а т р е н а. Только и осталось. С картинкой вечера коротать буду. Вечера-то у меня долгие.

Х у д о ж н и к. Тут люди вокруг, тетенька, хорошие люди. Все любят вас, все уважают. Так шо не огорчайтесь.

М а т р е н а. Ну ладно… ладно… вечеров-то осталось немного…

Занавес

1967