Пьесы

ПАВЕЛ ТЕРЕНТЬИЧ БРУС.

ПАВЛА АНДРЕЕВНА его жена.

АЛЕКСЕЙ, 20 ЛЕТ

КУЗЬМА, 13 ЛЕТ их сыновья.

НЕДОВЕЖКИН ВАЛЕНТИН ИВАНОВИЧ (ФИЛАРЕТ).

ТОНЬКА его дочь.

ЛЕГЕЗА.

СОРОКА ВИОЛЕТТА РОМАНОВНА (ВИТА).

ПУТНИКОВ ВАЛЕРИЙ НИКОЛАЕВИЧ.

ПОПОВ ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ нефтяник, бригадир.

ЖЕНЩИНА.

РЫЖИЙ.

ИННОКЕНТИЙ.

НЕФТЯНИКИ-БУРОВИКИ.

Все эти события происходят на клочке земли, который можно считать островом. Он отделен от правого берега протокой. Протока летом пересыхает. Здесь живут Брусы и Недобежкины. А третий — пустующий — дом занимают каждый год приезжающие сюда археологи. Плотники из «дикой» бригады строят санаторную школу. Есть еще свиноферма. На левом берегу находится центральная усадьба колхоза.

Вдали горят факелы. Это нефтяники добывают знаменитое «черное золото».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Бревенчатый дом с чердаком, сарай с сенником. На чердак и на сенник ведут лестницы. Под навесом, сидя на складном стуле, П а в е л Б р у с вытачивает из корня фигурку медведя.

В калитку с козленком на руках входит К у з ь м а. Следом за ним — П а в л а.

П а в л а. Глаза нет, нога помята. Это уж не козел ли?

К у з ь м а. Очень даже козел: маленький, черный. А что глаза нет, так он и одним в два раза дальше видит. Вишь, ума-то в нем сколько!

П а в л а. Ума палата. Хоть щас бухгалтером назначай.

П а в е л. Бухгалтером-то напутает, а вот ежели на пожарку или заседателем — ничего, помемекает.

П а в л а. Ты уж молчи! Заседателем… И страшен, и черен да еще при одном глазе. Тьфу, уродина!

К у з ь м а. Что, что при одном? Зато умный. Ум сам по себе хорош.

П а в л а. Мало, что ль, уродцев на земле. Кинуть в Обь — одним меньше.

П а в е л. Чо уж, Паша, сохраним животную, коль парень требует.

П а в л а. Животная — она потому и животная, что животу человеческому служит. А этот — так, дармоед.

П а в е л. Кто знает, может, и он в худую минуту сгодится.

Кузьма, ткнувшись лбом в отцовскую грудь, кинулся с козленком на сенник.

П а в л а. Про худых людей недаром толкуют: пользы-то как от козла молока.

П а в е л. Без молока не сидим, а польза в том уж, что в парне жалость заговорила. Жалость в людях беречь надо. Мало ее, жалости, на земле.

П а в л а. Ну, завел пастушью песню! (Уходит.)

П а в е л. Пастух, потому и пастушью.

Кузьма спускается с сенника.

Отстоял, значит?

К у з ь м а. Но… Как бы назвать его позаковыристей?

П а в е л. К чему заковыристо? Назови просто.

К у з ь м а. Х-хы! Козел-то вон какой особенный. Ему и кличка нужна в соответствии. Я в книжке про Полифема читал… Полифем — как?

П а в е л. Кто ж он такой, Полифем?

К у з ь м а. Силач одноглазый. Он, верно, злой был, зараза: людей пожирал…

П а в е л. Людей?.. А ты его именем несмышленыша… чистоту саму. Неладно, сын!

Кричит козленок.

К у з ь м а. Какой же он несмышленыш? Вон, по голосу узнает. А что, если Пашкой, а?

П а в е л. Как меня, значит? Ну да: тоже хромой, без глазу… Пашка… ишь ты!

К у з ь м а. То есть это… я хотел сказать, Петькой. Ты не подумай чего, тять! Просто оговорился.

П а в е л. Петькой лучше. Петькой-то в самый раз.

К у з ь м а. За ветеринаром схожу. Может, ножку козлу вправит.

П а в е л. А он здесь, Легеза-то. Здесь, на острове. Вон, легок на помине.

Входит Л е г е з а.

Л е г е з а. А как поминали? По злу или по добру?

К у з ь м а. Само собой — по добру. Нужда появилась.

П а в е л. Ждем как из печи пирога. Козла вон лечить надо.

Л е г е з а. Слыхал я про ваше чудо. А ну, хозяин, показывай!

К у з ь м а. Я наверху его поселил… чтоб не мешал никому.

Л е г е з а. Что же, и мне наверх… с такими-то накоплениями?

К у з ь м а. Вы уж извините, но мамка это… ну, в общем, сердится.

Л е г е з а. Раз так — поднатужусь. (Вместе с Кузьмой взбирается на сенник, оттуда слышны их голоса.) Симпатичный пациент!

Г о л о с К у з ь м ы. Шутите?

Г о л о с Л е г е з ы. Какие тут шутки! Чистая правда. Да я, знаешь ли, всего-то два раза в жизни соврал: когда на фронт уходил — год набавил, да когда на Анне Ивановне женился. Посулил ей: не располнею, мол. А самого вон как разнесло! Славный, славный чертенок!

Г о л о с К у з ь м ы. И шустрый! Не гляди, что с одним глазом!

Г о л о с Л е г е з ы. Козлы — они шибко умные! Не зря стадами руководят. Вырастет твой… как его?

Г о л о с К у з ь м ы. Петька.

Г о л о с Л е г е з ы. Ага, вырастет твой Петька… тоже руководить станет. Главное, чтобы с пути не сбивался. Научишь?

Г о л о с К у з ь м ы. Первым делом. А вторым — как против зверя выстоять. Скажем, волк нападает — рогами волка. Может ведь?

Л е г е з а (выглянул). Это ему раз плюнуть… Павел, принеси-ка теплой водицы и чего-нибудь из тряпья — Петра завернуть. Помню, под Старой Руссой… я с отделением в разведку ходил. К леснику забрели. Козел у него был в хозяйстве. Разбойный такой козел! И понесло его, как водится, на капусту. А там, промеж грядок, немчура затаилась. Припер он одного рогом. Тот выстрелил с перепугу… Мы услыхали и — ходу. Вот, брат, какой геройский козел оказался!

Г о л о с К у з ь м ы. Вы, дядя Легеза, мужик с понятием.

Л е г е з а. Я, брат ты мой, животных лечу. К ним без понятия не подступишься.

П а в е л (подает тряпье, воду). Годится?

Л е г е з а (берет воду, тряпки). Сойдет. Ну вот, перебинтуем потуже да спеленаем, и, глядишь, через недельку побежит твой Петька на всех четырех. (Скрылся на сеннике.)

Г о л о с К у з ь м ы. Хорошо бы.

Г о л о с Л е г е з ы. Экий ты, брат, неверующий! Я и не от такой хвори излечивал! (Усмешливо.) Ну, лети теперь за бутылкой. Или деньгами отдашь? (Спускается вниз.)

К у з ь м а (показался вслед за ним). Нет у меня денег. Вот если… (Соскочил с сенника, вынул из нижних венцов сучок. Оглянувшись — отец с Легезой увлечены беседой, — достал из дупла Золотую лошадку, но, услыхав шаги, спрятал.)

Входит П а в л а.

П а в л а (подавая чашку). На, корми своего ублюдка, да по бруснику пойдем.

К у з ь м а (взобрался на лестницу). Оголодал, Полифем? Давай наворачивай! Не умеешь? Эх ты, дурашка! Вот так, вот так! Ага, расчухал? Ешь, ешь!

П а в л а. Гулеван-то опять дома не ночевал… Где шляется?

К у з ь м а (спрыгнул вниз). В археологию ударился. Быть мамке Сорокиной тещей!

Л е г е з а. А что, славная девчонка, умная, образованная! Повезло тебе, Павла!

П а в л а. Я от этого везенья сна лишилась.

Л е г е з а. Вот я и говорю: повезло. Ну что, Кузьма Павлыч, рассчитываться-то будешь со мной?

К у з ь м а. Вас мама блинами покормит. Может, и медовухи поднесет.

Л е г е з а. Поднесет… кулак к носу.

К у з ь м а. Вы скажете… Ну, мама! Ну, чего ты?

П а в л а. Ладно уж, айдате.

Л е г е з а. Спасибо за приглашение. Но у меня разгрузочный день… худеть собрался. (Уходит.)

П а в е л. Такой человек, а мы его… э-эх! Совестно! Ох как совестно!

П а в л а. Переморгаешься. Пошли, что ль? Блины стынут.

К у з ь м а. Не хочу я твоих блинов. Не хочу!

П а в л а. Не хочешь — доброму сгодятся. Айда, отец! (Уходит с мужем в дом.)

К у з ь м а. Доброму… а я злой, что ли? Скажи, Петька, я злой? Молчишь. Думаешь, лошадку пожалел? Не моя лошадка-то… мамкина. А то бы отдал… ей-богу!

Входит А л е к с е й.

А л е к с е й (потянувшись, прошел под навес, где висит боксерская груша, тюкнул по ней). Пах! Пах! Пах!

К у з ь м а. Бой с тенью… А скажи, для чего с тенью дерутся?

А л е к с е й. А с кем же драться, когда противника нет? (Бьет по груше.) Пах! Пах!

К у з ь м а. Ну да, тень сдачи не даст. Верно?

А л е к с е й. Колешься? Еж да и только. (Бьет по груше.) Пах! Пах! (Отпихнул грушу.) Хорошо как, братан! Хорошо!

К у з ь м а. Немало хорошего: с Сорокой целовался!

А л е к с е й. Нет, ты не знаешь… ты не понимаешь. Хорошо! Чудесно!

К у з ь м а. Испытал я эти чудеса. Брр! Мокрота одна на лице…

А л е к с е й. Целовался? С кем?

К у з ь м а. С Тонькой Недобежкиной.

А л е к с е й. Ну! Молодец! Знай наших! Тринадцать лет, а он уж целуется.

К у з ь м а. Как говорится, молодой, да ранний. Вот захочу — и Сороку у тебя отобью. Ты хоть и большой, а лопух… жизни не знаешь.

А л е к с е й. Изучаю… ума набираюсь.

К у з ь м а. Своего нет, так не наберешься. Тратишь время попусту, мог бы давно в чемпионы выйти.

А л е к с е й. А зачем оно мне, чемпионство? Я не с людьми хочу драться, а за людей. Побить слабого — радости мало.

К у з ь м а. С кем же ты за людей драться будешь?

А л е к с е й. Со всеми, кто жить мешает.

К у з ь м а. Намнут бока. (Приняв стойку.) Бокс! Ну что, струсил?

А л е к с е й (вскинув брата на руки). Чудачок ты у меня! Чудачок!

Входит П а в л а.

П а в л а. Оставь! Уронишь… Опять с очкастой ночь ворковал?

К у з ь м а. Любовь зла… полюбишь и Сороку.

А л е к с е й. Больше ничего не ляпнешь?

К у з ь м а. Могу. А вот вам говорить не о чем. Только и слышно: Троя, сокровища Тутанхамона… Урр! Урр! Голубки!

А л е к с е й. От матери перенял? Ты бы хорошему у нее учился.

П а в л а. Сам-то чему научился? Родительской воле перечить? Чтоб я тебя больше не видала с этой совой!

А л е к с е й. Виту не обзывай, мать! Она замечательная!

П а в л а. Виту! Имя-то, прости господи, и то бусурманское! Да и с виду чистая галка! Вот явится еще раз — я ей хвост-то повыщиплю.

А л е к с е й. Не тронь, мать! Ты ее лучше не тронь!

П а в л а. С матерью спорить? Смотри мне! Ступай завтракать, жених!

А л е к с е й уходит.

К у з ь м а. Мам, ты какая-то вся старорежимная. Жениться и то запрещаешь.

П а в л а. Пускай женится на доброй девке. Чтобы помощница в доме была. А эта — приблудная, толку от нее не жди.

К у з ь м а. Козленка ругала… теперь Алешку. Без ругани нельзя, что ли?

П а в л а. Сами на грех наводите.

Вернулся П а в е л. Он с бичом.

П а в е л. Я на выпаса поплыл. Надо подпаска сменить.

П а в л а. Скот пасешь, а за сыновьями не смотришь. Совсем от рук отбились.

П а в е л. Сыновья не хуже, чем у людей. К сыновьям у меня нет претензий. Кузьма, ты приплывай ко мне после. Сети забросим.

Издали слышатся голоса, визг пилы.

П а в л а. И этим не спится! Будоражат людей.

П а в е л. Спешат… школу-то к первому сентября сдать надо.

П а в л а. Кого-то ушибло в темя: на острове школу строить?

К у з ь м а. Чем плохо? Тут тишина, воздух чистый. Для ребятишек лучше не надо.

П а в л а. То землерои эти, то школьники… покоя нет!

П а в е л. Чем они тебе помешали?

П а в л а. «Чем, чем»! Будут по огородам шастать! Огуречники выверять…

К у з ь м а. Я же не выверяю.

П а в л а. У тебя своего — лопатой греби. А те — интернатские, шантрапа беспризорная.

П а в е л (кротко, стыдясь продолжения разговора). Так ты приплывай, Кузьма. Я омуток там приметил. (Сунул Кузьме фигурку медведя.)

К у з ь м а (после ухода отца). Опять игрушку мне выточил… Что я, дите?

П а в л а. До седых волос дожил, а все ерундой пробавляется.

К у з ь м а (прикидывая). Игрушки-то эти продать можно.

П а в л а. Думаешь, купят?

К у з ь м а. С ручками, с ножками. Я в магазине хуже видал — берут. У меня их штук двадцать… По рублю штука — двадцать рублей.

П а в л а. Хм… хозяин растет! Сам продашь или мне доверишь?

К у з ь м а. Сам. Мне на движок деньги нужны.

П а в л а. Вот и копи. Одобряю.

Влетает Т о н ь к а.

Т о н ь к а. Здрасьте.

К у з ь м а. Ах, Антонина Филаретовна! Наше вам с кисточкой.

Т о н ь к а. Не Филаретовна, а Валентиновна.

К у з ь м а. А в метрике как? Ага, кисло? Отец твой имени застыдился. Валентин, видите ли, покрасивше. А я вот не стыжусь. Назвали Кузьмой — Кузьмой и останусь.

П а в л а. Правильно, сын! Имя свое уважать надо! Тебе чего, Антонина?

Т о н ь к а. Анна Ивановна пособия просит с того берега перевезти.

П а в л а. Даром, что ли?

К у з ь м а. Туда плыть да обратно… даром я несогласный.

Т о н ь к а. Как тебе не стыдно, Брус?

П а в л а. Стыд — не дым. А за труд положено. (Уходит.)

Т о н ь к а. Брать деньги с учительницы? Вот додумался!

К у з ь м а. Ну, хватит! Мамкины речи слыхала? Дополнений не надо.

Т о н ь к а. Мамкины… Ты же пионер!

К у з ь м а. Я сам в газете читал… Юннаты опыты на участках проводят. Им платят за это.

Т о н ь к а. Не позорься, Брус. Я перед Анной Ивановной со стыда сгорю за тебя!

К у з ь м а. Завелась трещотка!

Т о н ь к а. Уж лучше с меня возьми… Ножичек отдам, хочешь? Хороший ножичек… шесть лезвий.

К у з ь м а. Вот это другой разговор. (Берет под крышей весло.) Пошли.

Т о н ь к а. У тебя книжка есть… про капитана Блада. Почитать дашь?

К у з ь м а. Мала еще для таких книжек.

Т о н ь к а. Мы, между прочим, с тобой одногодки. К тому же научно доказано: женщины опережают мужчин в развитии.

К у з ь м а. Уж это точно. До замужества приносят подарочки в подолах. А-а-а! (Делает вид, что убаюкивает младенца.)

Т о н ь к а. Брус бессовестный! Я папке скажу!

К у з ь м а. Валяй! Мы с Филаретом кореши — водой не разольешь.

Т о н ь к а. Вре-ешь!

К у з ь м а. Я не такой, как у вашего отца дочки.

Т о н ь к а. Смеешься надо мной… издеваешься, а я… я на Центральное скоро уеду. Вот!

К у з ь м а. Невосполнимая потеря! В три ручья слез будет.

Тонька топнула ногой.

К у з ь м а идет к дому. Он с веслом и глобусом. За ним следует Т о н ь к а. Она несет рулон географических карт и живую черепашку.

К у з ь м а. Мам! Мамка! Наглядные пособия можно у нас оставить? Не отзывается. Наверно, по бруснику учесала.

Т о н ь к а. Давай к нам отнесем.

К у з ь м а. Придется. Черепашку-то где-нибудь рядом с норкой бурундучка отпусти. Знаешь, где норка?

Т о н ь к а. Еще бы не знать… я его чуть ли не каждый день проведываю.

К у з ь м а. Ну, шуруй, шуруй! Я следом.

Т о н ь к а уходит.

Петька! Петь! Дай голос.

Молчание. Кузьма, встревожившись, взлетает по лестнице на сенник.

Павла, воровато оглянувшись, лезет на чердак. Под мышкой у нее полосатая шкурка.

К у з ь м а (заглядывая на сенник). Спишь, одноглазик? У, лежебока! Я ж по твоей милости могу инфаркт до срока нажить. (Спустился вниз, увидал мать.) Мам! Ты без меня Петьку кормила?

П а в л а. А как же, Кузя. И накормила и вымыла.

К у з ь м а (ворчит). «Кузя»… Больно ласкова нынче. Не к добру.

П а в л а. Прошлась по лесу… очистилась душа. Вольно тут у нас, красиво! Грибов и ягод невпроворот… Пташки нащелкивают, белки сигают…

К у з ь м а. А Тонька, дура, на Центральное собралась.

П а в л а. Скатертью дорога. Кабы вот школа еще…

К у з ь м а. Что — школа? Плотники хлеб едят не напрасно. Вот-вот закончат.

П а в л а. Строили бы лучше на Центральном.

К у з ь м а. Чем лучше-то? Была охота каждый день на веслах через Обь плюхать! (Взглянув на сенник.) Пока, Петруша! Я скоро вернусь… вот только пособия отнесу да плотников попроведаю.

П а в л а. И чего ты к этим баптистам зачастил? Еще завлекут в свою веру.

К у з ь м а. Завлекали тут одного… Знаешь ведь, у Иннокентия на аккордеоне учусь. Других интересов нету.

П а в л а. Станешь пятерочником — так и быть, куплю тебе эту музыку.

К у з ь м а. Три балла нужно. Немецкий с географией вытяну. А вот литературу не поднять.

П а в л а. Может, постараешься?

К у з ь м а. Душа не лежит. Да и предмет сам больно занудный. Писателей тьма, а все про одно пишут: любовь Ольги, любовь Татьяны, Веры, Марьи… на фиг они мне сдались со своими любовями!

П а в л а. Ну и не видать тебе аккордеона.

К у з ь м а. Лучше бы не дразнила.

Входит Н е д о б е ж к и н.

Н е д о б е ж к и н. Пособия получили? Маловато.

К у з ь м а. А ты бы помог, Филарет… то есть это… Валентин Иванович. Ты же все-таки депутат.

Н е д о б е ж к и н. Некогда сейчас, Кузьма. Веришь ли, сам зашился.

К у з ь м а. А как насчет того, чтобы опиум искоренить?

Н е д о б е ж к и н. Какой еще опиум?

К у з ь м а. Который для народа. У баптистов служба сегодня.

Н е д о б е ж к и н. А, пусть их опиваются! Меня не щекочет.

К у з ь м а. Вот те раз! Ты же депутат, дядя Валя!

Н е д о б е ж к и н. На ферме запарка! Самый опорос начался, а ты про баптистов.

К у з ь м а. Очень уж вы инди… индифурентны, Филарет Иванович.

Н е д о б е ж к и н. Чего?!

К у з ь м а. Безразличны вы очень, вот что! Опиум же! Духовный наркотик!

Н е д о б е ж к и н. Я вот по шее тебе, болтун… позволяешь много!

К у з ь м а (удаляясь). Не положено.

Н е д о б е ж к и н. Я ведь к тебе, Павла Андреевна.

П а в л а. Ну, беседуй.

Н е д о б е ж к и н. Беседовать-то особо некогда. Бычка выложить надо. Возьмешься?

П а в л а. Сам-то не можешь? Вроде мужик… штаны носишь.

Н е д о б е ж к и н. Штаны теперь и женщины носят… (Смущенно.) Я крови боюсь, Павла Андреевна. Увижу кровь — с души воротит.

П а в л а. Слабонервный какой! Ладно уж, забегу на минутку.

Н е д о б е ж к и н уходит.

За воротами, у кучки железного хлама, стасканного сюда хозяйственным Кузьмой, стоит ж е н щ и н а, поглаживая искрученный винт вертолета.

Входит К у з ь м а.

Ж е н щ и н а. Мальчик, ты давно здесь живешь?

К у з ь м а. С тех пор, как аисты принесли.

Ж е н щ и н а. Аисты? Не понимаю.

К у з ь м а. Наверно, потому, что вас среди капустных грядок нашли.

Ж е н щ и н а. Смешной! Не знаешь, откуда этот винт?

К у з ь м а (помрачнев). Были хорошие люди — летчики. Геологам трубы везли на вертолете. Шутили, наверно, анекдоты рассказывали. А вертолет упал…

Ж е н щ и н а. И не досказан последний анекдот. И не доставлены трубы…

К у з ь м а. Жили бы… научили бы меня, как построить летающую амфибию.

Ж е н щ и н а. Саша… Сашенька… (Обессиленно села на землю.)

К у з ь м а. Вы встаньте, тетя! Земля сырая.

Ж е н щ и н а. Сырая, а муж мой… в ней.

К у з ь м а. Я вас с Петькой познакомлю… хотите? По-гречески Полифем. Он хоть и Полифем, а совсем нестрашный. (Сбегал за козленком, принес.) Погладьте его!

Ж е н щ и н а (нацеловывая козленка). Какая прелесть! Ты бы его Угольком назвал. Весь черный…

К у з ь м а. Петька — и все тут. И никаких угольков. Нельзя, тетя. Целовать нельзя. У вас губы в помаде. (Отнял козленка.)

Ж е н щ и н а. Ты видел, как это все… случилось?

К у з ь м а. Мы с мамой ягоды собирали. Вертолет завалило. Он бы выровнялся, да ветер дул боковой. А под брюхом трубы болтались. Потом у меня в глазах все поплыло… Вы лучше у мамы спросите. Она больше моего знает.

Ж е н щ и н а. Это не нужно… не нужно теперь. Все остальное я знаю. Я будто голос его слышала в ту минуту. Он звал меня: «Таня! Танюха! Мне страшно!..»

К у з ь м а. Ну, летчик же! Летчики — народ отчаянный.

Ж е н щ и н а. Хотела что-нибудь из вещей его отыскать… ничего! Одно железо.

К у з ь м а (достав шариковую авторучку). Вот, возьмите! Я подобрал на месте аварии. Не его?

Ж е н щ и н а. Возможно. Да-да, возможно! Я, кажется, узнаю… вот трещинка на колпачке. Впрочем, не знаю… не уверена. Уж год, как мы порознь. Я полюбила другого. Но я и Сашу люблю…

К у з ь м а. Дайте сюда! Это не его… это моя ручка. Давайте! (Выхватив ручку, убежал.)

Ж е н щ и н а. Мальчик! Мальчик! Какой дикий! (Отерла слезы, начала прихорашиваться.)

В ограде П а в л а.

Входят В и т а С о р о к а, П у т н и к о в.

П у т н и к о в (у него привычка — пятиться от собеседника и дергать за свою бородку, словно хочет сам себя удержать). Медку нам не продадите ли? Товарищ наш простудился.

П а в л а. Много ли брать будете? Вдвоем пришли.

С о р о к а. Я Алешу повидать хотела.

П а в л а. Ночи-то не хватило? Повод нашла… Проваливайте отсюда! И с острова тоже проваливайте! Все исковыряли…

П у т н и к о в. Нам исполком разрешил… мы не самовольно.

П а в л а. Исполком — пусть, а я не разрешаю. Ройтесь там, где людей нет.

П у т н и к о в. Не нужно злиться. Все это было уже… Мы должны быть терпимыми… Меду-то продадите?

П а в л а. Меду?! Продам. Кило десятка.

П у т н и к о в. Ого! Кусается!

П а в л а. Дорого? А пчел держать подороже.

С о р о к а. Мы возьмем… возьмем, Павла Андреевна.

П а в л а уходит.

П у т н и к о в. Какая неприятная особа! А хороша прямо-таки до неприличия!

С о р о к а. Влюбились? Сказать ей об этом?

П у т н и к о в. В кого я влюблен, вам известно… лучше, чем кому-либо.

П а в л а возвращается.

П а в л а. Я вам два кило взвесила. Других гирь нету. Устраивает — берите. Нет — другим продам. Желающих много.

П у т н и к о в. У вашего меда какой-то цвет необычный.

П а в л а. На севере добыт — потому. (Сложив деньги, уходит.)

П у т н и к о в. Красота и жадность… В голове не укладывается. Ведь это страшно так жить, бессмысленно!

С о р о к а. Она не ради себя… Ради детей жадничает. А их тяготит это. По крайней мере Алешу…

П у т н и к о в. Как нежно вы это сказали… мне стало завидно.

Появляется К у з ь м а.

К у з ь м а. Сорока прилетела! Ах ты, сорока! Мам!

П а в л а (высовывается из окна). Чего тебе?

К у з ь м а. Дядя Легеза баню велел истопить. К нам шефы приедут… бригада Попова. Они покосничать помогают.

П а в л а. Пускай сами топят. Вам что еще?

П у т н и к о в. Уходим, уходим… (Уходит.)

П а в л а (задергивает занавеску, но снова отдергивает). Сюда пореже заглядывайте. А лучше стороной обходите. В ваших же интересах.

С о р о к а (она уже за калиткой). Кузьма! Передай вот это Алеше…

К у з ь м а. Сама-то не можешь?

С о р о к а. Мне запретили с ним видеться.

К у з ь м а. Кто запретил? Тот, с рыжей бородкой?

С о р о к а. Тот не имеет права. Пожалуйста, передай.

К у з ь м а. Передам, рука не отсохнет. Вот эта штука тебе нравится? (Достает фигурку медведя.)

С о р о к а. Замечательно! Сам сделал?

К у з ь м а. Не-а, умелец один. Велел продать по дешевке.

С о р о к а. Я бы купила… только денег при себе нет.

К у з ь м а. Ладно, потом принесешь. (Входит в ограду.)

Входит П а в л а.

П а в л а. Был у баптистов-то?

К у з ь м а. Закрылись. Молятся. Иннокентий им на аккордеоне наяривает. Опять патоки в мед добавила?

П а в л а. Добавила маленько… чтоб не загустел. Игрушки-то продал?

К у з ь м а. Х-хэ! Не сразу. Покупателей-то не много на острове. Мам, дала бы мне деньжонок… с отдачей, конечно. Позарез движок нужен.

П а в л а. А ты сам заработай. Сегодня бычка у Недобежкиных выхолостим. Завтра у Легезы окна застеклим, Коробейников печку просит изладить… за все-то и набежит.

К у з ь м а. Когда еще набежит-то! А тут такое дело — амфибия…

П а в л а. Оно, конечно, легче за мамкин-то счет… Сама я у мамки единой копейки не попросила. Вот эти руки меня кормили… и вас кормят.

К у з ь м а. Кабы у тебя денег не было, а то ведь куры не клюют.

П а в л а. Денег вдосталь, не жалуюсь.

К у з ь м а. Ну вот, а ты жадничаешь.

П а в л а. Жадничаю? На вас же коплю, охламоны! Сама до замужества в лаптях щеголяла! Да и после замужества легко не жила: война, голодуха… муж израненный… Он с войны-то получеловеком воротился! Глаза нет, нога не гнется… Ко всему еще и трясучка била.

К у з ь м а. Теперь-то не бьет.

П а в л а. А что толку? Все одно никакого толку! Не от хорошей жизни окна стеклю, бычков выхолащиваю… мое ли это дело? Он только и знает свистульки вырезать да кнутом хлопать.

К у з ь м а. Ты не сетуй, мам, не сетуй! Мне денег твоих не надо. Сам заработаю.

П а в л а. Пойдем к Недобежкиным-то. А то Легезу позовут.

Вбегает Т о н ь к а.

Т о н ь к а. Брус, я бурундучка покормить хотела… нет бурундучка. Всю норку разорили…

К у з ь м а. Кто? Кто разорил?

Т о н ь к а. А я знаю?

К у з ь м а сорвался, побежал.

П а в л а. Кузя! Кузя! Вот вертун! Мы с ним как раз к вам собирались. (Уходит в дом.)

Тонька поджидает Кузьму в ограде.

К у з ь м а (подходит). Узнать бы, кто там разбойничал! Только узнать бы…

П а в л а (выходит из дома в кожаном фартуке, с сумкой). Может, соболь изловчился или лиса подсмотрела.

К у з ь м а. Следы-то там человечьи!

П а в л а. Вечереет. Пойдем, пока не стемнело.

Т о н ь к а. Ты не горюй, Брус. Поищем — может, и найдем. Не горюй.

П а в л а. Ну, хватит, хватит! Айда на заработки!

К у з ь м а. Не пойду.

П а в л а. Движок-то раздумал покупать?

Кузьма отмолчался.

Дело хозяйское. (Уходит.)

Появился А л е к с е й.

А л е к с е й. Ты что это, братан? Кто тебя?

Т о н ь к а. Бурундучка утянули… совсем ручной был бурундучок… с ладошки брал.

А л е к с е й. Не расстраивайся. Найдется.

Т о н ь к а. Я тоже ему толкую.

К у з ь м а. Иди отсюда, утешительница!

Т о н ь к а, надув губы, уходит.

Тебе письмо… от Сороки.

А л е к с е й (читает). «Алеша! Нам не нужно больше встречаться. Так будет лучше для нас обоих. Вита». Интересный разговор! (Стремительно уходит.)

К у з ь м а (встряхиваясь). Вот это поворот!

Во дворе Брусов колет дрова П о п о в. Тут же вертится К у з ь м а. Двое буровиков пилят.

П а в л а, приодевшаяся по случаю приезда гостей, идет с коромыслом.

П о п о в (отнимая коромысло). Не обижай, хозяюшка! Воды-то уж как-нибудь наносим.

П а в л а. Счастлива жена твоя… если так же о ней заботишься.

П о п о в. Была счастлива… (Одному из пильщиков.) Геннадий! Ну-ка, займись!

Тот уходит с коромыслом.

П а в л а. Что ж, ладно. Пойду ужин готовить.

П о п о в. А ты бы с нами посидела… поговорила.

П а в л а. Без дела сроду не сиживала. (Чуть улыбнувшись ему, уходит.)

П о п о в (Кузьме). Мать-то у тебя… словно царевна Несмеяна.

К у з ь м а. Царевну не видал, не знаю. А вот портрет ваш видал в газете. Вы там моложе.

П о п о в. Пока сюда газета дойдет, хоть кто состарится. Тебя, значит, Кузьмой зовут?

К у з ь м а. Кузьмой, значит. А вас, значит, Григорием Кузьмичом?

П о п о в. Язва! Характерец-то, видать, материнский.

К у з ь м а. У меня — собственный. А у вас чей?

П о п о в. Тоже не заемный. Учишься как?

К у з ь м а. С переменным успехом. А вы как трудитесь?

П о п о в. Бывают срывы. Но в общем — хвалят.

К у з ь м а. Взяли б меня к себе в бригаду!

П о п о в. Школу кончишь — возьму.

К у з ь м а. Я до окончания-то, может, летающую амфибию построю… Да вот финансы поют романсы.

П о п о в. Выручу по-дружески. Составь смету по всей форме… будут финансы. (Подмигнул.)

К у з ь м а. За так не возьму.

П о п о в. Почему же за так? Вернешь, когда вырастешь.

Кузьма. Это все равно что за так.

П о п о в. Если я окажусь в таком переплете, неужели не выручишь?

Кузьма (не сразу). Подумать надо.

П о п о в. Д-да, заквасочка! (Словно потеряв интерес, отвернулся.)

Из бани с вениками вышли А л е к с е й с Л е г е з о й.

Л е г е з а. Ну банька! Жарче, чем в преисподней.

А л е к с е й. Сами докрасна каменку раскалили. Гудит, как турбина.

П о п о в. Веничкам-то досталось. Догола обтрясли.

Л е г е з а. Пивка бы сейчас! Алеха, слетай в сельпо!

А л е к с е й. Суббота: продавщица тоже, наверно, парится.

Л е г е з а. Вынь ее из парной. Не домылась — спину пошоркай.

А л е к с е й. Не могу. Дела.

Л е г е з а. Знаю я эти дела. Такие… в очках, с косами.

К у з ь м а. Давайте я сбегаю.

Л е г е з а. Вот это парень! Вот это парень так парень! А слушай, козлище-то твой здравствует?

К у з ь м а. Че ему сделается? На сеннике дрыхнет.

Л е г е з а. Ну, стало быть, долго жить будет.

Взяв деньги и рюкзак, К у з ь м а убегает.

Входит П а в л а.

А л е к с е й (потихоньку). Мам, дай трешницу. Я в кино.

П а в л а. Хоть десятку бери… если один пойдешь… без очкастой.

А л е к с е й. Я не ребенок, мать. Меня за руку водить не надо.

П а в л а. И от ребенка недалеко ушел. Добрую девку найти не можешь. Хошь, Нинку Полушкину посватаю? «Жигули» собственные. И с лица хоть воду пей. У твоей Виты ни красоты, ни вида. А дома, слышала я, довесок остался. Так что на готовенькое придешь.

А л е к с е й. Вранье! Это брат ее младший! Был планеристом, упал… Вита по курортам его возила… и сейчас переводы шлет. А ты — довесок! Как только язык повернулся!

П а в л а. Ну хоть и брат… все одно несвободна. Зачем тебе лишняя обуза? Я вон отца твоего как крест через всю жизнь пронесла. Сладкого в том, Алешка, мало. Женись на Нинке. На землеройку согласия не даю.

А л е к с е й. Обойдусь без согласия.

П а в л а. Ой ли?

А л е к с е й. Обойдусь. А ты Виту не трави. Люблю ее. Ясно?

П а в л а. Как знаешь. Но, в общем, так порешим: она или я. Под одной крышей мы не уживемся. Мое последнее слово.

Подходит К у з ь м а. Он слышал разговор.

К у з ь м а. Далеко, Алешка?

А л е к с е й. В кино собирался, да вот… раздумал.

К у з ь м а. Деньги-то есть на кино?

А л е к с е й. Нет у меня денег, братан. Не заработал. (Уходит.)

К у з ь м а (уронив рубль). Не заработал? А это кто обронил? Подыми!

А л е к с е й (заглянув ему в глаза). Не ври. Не ври! (Но рубль взял.) Я тебе скоро верну, Кузьма. Очень скоро! А пока прощай. Уеду, наверно. Здесь мне жизни не будет.

К у з ь м а. И правильно: уезжай. К буровикам или еще куда.

А л е к с е й. К буровикам? А что, это идея. Годок можно у них потолкаться… как раз в институт подготовлюсь.

К у з ь м а. Если хочешь, потолкую с Поповым. Он мужик свойский.

А л е к с е й. Сам потолкую. Прощай.

К у з ь м а. Себя отстоять не можешь… а за людей хотел драться.

А л е к с е й. Все не так просто, Кузьма. Все не так просто.

К у з ь м а. Ну-ну.

Входит С о р о к а.

С о р о к а. Я принесла, Кузьма. Этого хватит? (Дает Кузьме деньги.)

А л е к с е й. У вас какие-то непонятные сделки.

С о р о к а. У Кузьмы есть знакомый. Он вырезает фигурки. Вот я и купила.

А л е к с е й. Знакомый?!

К у з ь м а. Забери свои деньги!

С о р о к а. А медведя? Вернуть?..

К у з ь м а. И медведя оставь. Так велел… знакомый.

С о р о к а. Спаси-ибо! Я, помню, книжку тебе обещала… забыла — какую.

К у з ь м а. Тут не только книжку — себя забудешь.

А л е к с е й. Не увлекайся, братан!

К у з ь м а. По авиации я просил… летающий аппарат хочу смастерить.

С о р о к а. Ого! Это серьезно?

А л е к с е й. Братан слов на ветер не бросает. Скажи своему… знакомому, Кузьма, чтоб за безделки денег не брал. Ясно?

С о р о к а. Продают же художники свои картины…

А л е к с е й. Так то художники.

С о р о к а. А знаешь, этот умелец — тоже по-своему художник. Его медвежонок всем нашим понравился. Насчет книжки, Кузьма, я напишу брату… он авиамодельный кружок вел когда-то… Сегодня же напишу. (Уходит вместе с Алексеем.)

Кузьма. Обещанного три года ждут! (После паузы.) Талант, значит, тятя-то наш, самородок! А я и не знал…

Из калитки вышла П а в л а. Погрозив вслед уходящим, занесла рюкзак в ограду.

Здесь собран стол. За столом Л е г е з а, П о п о в, Р ы ж и й, Б р у с - с т а р ш и й и несколько буровиков.

П а в е л. Нефть выкачаете — земля полой станет.

П о п о в. Не станет. Мы вместо нефти воду закачиваем.

П а в е л. Вода заскучает — найдет лазейку и вся до капельки утечет. Земля ж в пустоте прогнется… провалится. Идолы вы! Чума на болоте!

П а в л а. Не стони! Чего расстонался?

П а в е л. Землю жалко! Я пастух, я духом лесным привык дышать. А эти пришли — все небо закоптили, озера запакостили… Что мне от нее, от нефти вашей, ежели я задыхаюсь? И зверь задыхается, и рыба, и птица…

Л е г е з а. Тебе лично, может, и ничего. А страна, у которой нефти в избытке, — счастливая страна!

П а в е л. Чума! Чума! Разбойники! На траву поглядите… наша трава, сибирская, а бежит отсюда, спасается. Все живое бежит!

П о п о в. Мы земле своей не враги… тоже болеем за нее. Бывают, конечно, оплошности. Ну, там кедр свалим по недосмотру, нефть в реку или в озерко пустим… Я не про себя говорю. Сам-то я стерегусь этого. Про тех, у кого опыта нет… Но и они научатся беречь землю. Заставим! Я, как и ты, воевал за нее! Цену знаю… хоть и не помянута та цена ни в одном прейскуранте.

Р ы ж и й (видит у Кузьмы фигурку лося). Что это за штуковина? Покажи-ка! Д-да! Премудрость!

П о п о в. С норовом лось. Ты сработал, Павел Терентьич?

П а в е л. Балуюсь от безделья.

П о п о в. Все бы так баловались. Искусник!

П а в е л. Глянется, так бери. У меня их много.

Р ы ж и й. А я бы купил.

П а в е л. Я их для радости делал… Радость не продается. Бери!

П а в л а. Размахался, гляжу! Пробросаешься!

П а в е л. Не осуждай, мать. Дарю с намеком. Чтоб помнили про зверят моих, про людей, которые на земле живут.

П о п о в. Благодарствую. Про наказ не забуду.

Л е г е з а. Медку, что ль, попробовать? Подсластить после горького. (Хлебнул, поморщился.) Д-да! Хоть клизму ставь! Пойду, пока не отравился. (Уходит.)

К у з ь м а (забежав в дом, возвращается с туесом натурального меда.) Это вам, Михаил Дмитриевич! От мамы.

Л е г е з а. Мед у меня свой есть, Кузьма. И — без патоки. (Ушел.)

П о п о в (поглядев на развешанные шкурки). Чучела кругом… кто промышляет?

П а в е л. Мать. Она у меня на все руки мастер.

Р ы ж и й. Стало быть, шкурки есть на продажу?

П а в л а. Оставила для себя. Мы хоть и деревенские, а тоже в мехах форсить любим.

Р ы ж и й. Для себя-то всегда настреляешь: тайга рядом. А я бы жене на воротник подарил.

П а в л а. В добрые входишь? Настреляй и входи.

Р ы ж и й. Из меня стрелок как из немого оратор. Продай, Павла Андреевна! За деньгами не постою.

П а в л а. Песец по теперешним временам стоит не дешево. Сотни две набежит.

Р ы ж и й. Куплю, если еще пару белок добавишь.

П а в л а. Возьми на бедность… одну.

Р ы ж и й. Одну-то куда приспособишь?

П а в л а. Уж это твоя печаль.

Р ы ж и й. Хватка у тебя мертвая!

П а в л а. Трудом добыто. За свои труды ты разве меньше с государства берешь?

Г о л о с а. А мне, Павла Андреевна? Может, ондатра имеется?

— Да, хорошо бы на шапочку!

— Доставай, хозяйка! Доставай, есть ведь заначка-то!

П а в л а. Как без заначки? На то она и торговля. Правда, заначка та не моя, братова. А он втридорога берет.

Г о л о с а. Ну, показывай! Не обидим.

П а в л а. Тот не родился, кто меня обидит. А товар вот каков: две росомахи, пяток соболей, куница да дюжина ондатр.

Р ы ж и й. Тут целое состояние!

П а в л а. Не по карману — не бери. Все на добровольных началах.

Начинается распродажа.

П а в е л (отзывает жену в сторону). Поимей совесть, Павла! Три шкуры дерешь!

П а в л а. Не мешай! Сами напросились.

П о п о в (тихо). А я ведь ее за Несмеяну принял…

К у з ь м а. Ты в гостях тут, вот и гости. А то живо вытурю!

П о п о в. Характер-то все-таки мамкин. Точно: мамкин!

П а в е л. Ты бы не встревал, Кузьма, а? Поберегся бы маленько.

П о п о в. Не убережешь… с молоком впиталось.

П а в е л. Слышь-ка, Кузьмич, сына старшего не возьмешь к себе? Худо ему тут.

П о п о в. Раз худо — возьму. Худо — значит, не в мать удался.

П а в е л. Шибко-то ее не суди. Разберись сначала. Павлу, ежели потрясти, много хорошего вытрясешь. Меня вон после войны из обломков собрала. Сыновей одна воспитала. На Павлу обижаться грешно.

П о п о в. По дереву ты аккуратно режешь… зверюшек, рыб и все прочее. И понимаешь их лучше, чем людей. Вот и режь… и не углубляйся. А то однажды жену свою вдруг увидишь до донышка и напугаешься.

П а в л а (разглаживая деньги). А ты что же не покупаешь?

П о п о в. Дарить некому. (Встал.) За хлеб, за соль, хозяюшка. (Поклонился.) А еще за щедрость твою. Пошли отсюда, ребята!

Уходят. П а в л а сжимает в кулаке деньги, скрывается в избе.

П а в е л. Кузя, тайничок мой на чердаке знаешь? Извлеки оттоль четвертинку.

К у з ь м а. Ты же не пил раньше… берегся.

П а в е л. Не пил, а теперь выпью.

Кузьма взбирается на чердак, но через минуту слышится его гневный возглас. Грохочет упавшее наземь ведро.

Из избы выбегает П а в л а.

П а в л а. Упал? Убился? (Увидав сына со шкуркой бурундучка.) Живой…

К у з ь м а. Бурундучка-то ты присмотрела?

П а в л а. Он же лесной был, дикий…

К у з ь м а. Лесной, дикий! Он с рук моих ел, понятно? Он маленький был, понятно?

П а в л а. Чего психуешь? Бурундучков в лесу немало.

П а в е л. Ох и напьюсь я сегодня! Ох и напьюсь!

П а в л а (протягивая руки к сыну, который брезгливо пятится от нее). Не свались оттуда… высоко.

К у з ь м а. Не подходи ко мне! Не подходи!

П а в л а. Кузя! Кузя! Экий ты кипяток! (Хочет снять сына, но он резко отпрыгнул, сорвался с лестницы.)

Все померкло.

В избе Брусов. К у з ь м а и П а в л а.

К у з ь м а. Ну вот, десять дней из жизни вычеркни.

П а в л а. Зачем вычеркивать-то? Ты их сам за себя прожил.

К у з ь м а. Хворый не живет — мается. Я почему-то летал каждую ночь.

П а в л а. Растешь, значит. Когда растут — летают во сне.

К у з ь м а. Я по всем правилам летал: за спиной вертолет в ранце, на лямке — кнопки для управления. Щелк одной — аппарат завелся. Щелк другой — взлетел. Здоровски! О-ой!

П а в л а. Худо тебе!

К у з ь м а. В глазах радуга… да вот уж проходит. Ты не тревожься, мам.

П а в л а. Как-никак под сердцем носила.

К у з ь м а. Ты добрая, мам. Все ночи около меня просидела… Добрая. А что денег на движок не дала, так это правильно. Вот поправлюсь — в бригаду к белорусам пойду. Возьмут, поди? Топор в руках держать умею.

П а в л а. Дам я тебе денег. Дам, лежи-полеживай!

К у з ь м а. Сам заработаю. Душно! На улицу, что ли, выйти?

П а в л а. Выйди, посиди на завалинке. Я меду свеженького из подполья достану.

Кузьма усмехнулся.

Свеженького! Вчера перегнала.

Поправив повязку на голове, К у з ь м а выходит в ограду. Подошел к сеннику. Окликнул козленка.

К у з ь м а. Потерял меня, одноглазик? А я, брат, с чердака шмякнулся. Ф-фу, земля колышется! (Отошел, сел на завалинку.)

П а в л а (подав мед в берестяном туесе). Кушай, сынок! Кушай да поправляйся.

К у з ь м а. Теперь уж все… встал.

П а в л а. Для тебя — все. А мать за вас каждую минуту страшится. (Уходит.)

К у з ь м а. Нет, Петька, что бы там ни говорили, а мамка у нас добрая.

За воротами И н н о к е н т и й, седой, длинный. Он с аккордеоном. Войти не решается.

Долго за воротами будешь топтаться?

И н н о к е н т и й. Не смотришь… как угадал?

К у з ь м а. Ты ноты на слух путаешь? Нет? Вот так и я людей различаю. И говорят они и ходят по-разному.

И н н о к е н т и й. Я тебе сыграю сейчас… первый услышишь. (Расстегнул аккордеон, заиграл.) Слушается?

К у з ь м а. Я бы тебя за одно это в композиторы произвел.

И н н о к е н т и й. А я сочинял когда-то… ансамблем руководил. После развода с женой попал в больницу… и не вернулся. Теперь вот плотничаю для поправки здоровья.

К у з ь м а. Тоже нужное дело.

И н н о к е н т и й. А как же! Уедем — тебе на память школа останется.

К у з ь м а. Вон какая лебедушка! Словно в молоке выкупалась.

И н н о к е н т и й. А мы расчет получили.

К у з ь м а. Жаль… ох как жаль!

И н н о к е н т и й. Хоть реденько пиши мне. Ладно?

К у з ь м а. Обязательно. И ты пиши. Прямо на остров. Кузьме Брусу.

И н н о к е н т и й. Хотелось бы встретиться… лет через пять. Вырастешь — забудешь?

К у з ь м а. Эко мелешь! Совсем тебя оглупили твои баптисты! Поди, веровать начал!

И н н о к е н т и й (рассмеявшись). Да что ты! Я только в одно верю, Кузьма: человек добр и к добру стремится. Все прочее — забота философов. Да ты знаешь ли, кто такие философы?

К у з ь м а. Ну те, которые жить учат.

И н н о к е н т и й. Точно! Тысячи лет учат. А научить никак не могут. И каждый человек начинает себя заново. Поиграть хочешь?

К у з ь м а (тронув регистр). После тебя-то?!

И н н о к е н т и й. Ты будто сердишься? Обидел чем? Я неловкий…

К у з ь м а (стукнув кулачишком). Да молчи ты! Вот говорун!

И н н о к е н т и й. Привязался я к тебе как к родному. Вот и на недолго, знаю, а привязался.

К у з ь м а. Оставайся у нас. Вон красота какая!

И н н о к е н т и й. На родину тянет. Она хоть и победней, а все ж таки — родина!

К у з ь м а. Тогда поезжай. А то затоскуешь.

И н н о к е н т и й. Куплю себе хату… пианино куплю… Эта штука уж не понадобится. Если тебе оставлю — примешь подарок?

К у з ь м а (протестующе замотал головой). У меня все есть, все! У тебя только музыка.

И н н о к е н т и й (поникнув). Ну как хочешь. Прощай, Кузьма Павлович. И пиши мне. Ждать буду. (Уходит.)

П а в л а (выглянув из окна). Отказался от такой вещи! Ну и простак же ты, сын!

К у з ь м а. У меня все есть… все! У него только музыка.

Идет Т о н ь к а.

П а в л а (задергивая занавеску). Гостей-то… из семи волостей.

К у з ь м а. О несравненная Антонина Филаретовна! Нос-то у вас в чем выпачкан?

Т о н ь к а. Все шутишь, Брус, все шутишь! А я по тебе сохну.

К у з ь м а. Ну?! И помногу в день усыхаешь?

Т о н ь к а. Хорохоришься, а голос совсем слабый. Больно?

К у з ь м а. Маленькая дырочка в голове. Дырочки, как известно, не болят. Жаль, ум через них вытекает. Фьить, фьить — и дурачок вышел. Что у тебя за спиной-то?

Т о н ь к а. Книжка… про любовь. Вот любят! День и ночь, с первой строчки и до последней!

К у з ь м а. Не спят, не работают, не едят? Вот психи! Дай погляжу.

Т о н ь к а. Там у меня… смеяться будешь. (Из книжки выпало письмо.)

К у з ь м а (склоняясь). Голубки целуются. Ты рисовала? А запах-то? Парфюмерия! (Видит письмо.) Брусу… Мне, что ли?

Т о н ь к а. Не тронь! Не твое!

К у з ь м а. Тут Брусов-то раз-два и обчелся. А Кузьма и вовсе один. Давай посланьице-то, а то отниму!

Тонька, отступив, прячет письмо под кофточку.

Т о н ь к а. Только попробуй.

К у з ь м а. А что, можно!

Т о н ь к а. Тетя Паша!

П а в л а (отодвигая занавеску). Чего блажишь?

Т о н ь к а. Который час?

П а в л а. Тебе не все равно? Ишь, время ей понадобилось! (Задергивает занавеску.)

К у з ь м а. Не бойся: уж туда-то я к тебе не полезу. Я правильный.

Т о н ь к а. Ты правильный?! Ты?! Ты жадина, жадина! Весь в мать. Ходишь, рублевки сшибаешь. Бессовестный! Хоть бы медом раз угостил! Мед-то колхозный! Ваши пчелы на пасеке наворовали.

К у з ь м а (рванув ее за косы). Ну-ка, танцуй отсюда, мамзель! Танцуй, танцуй, пока я… в границах. А то переступлю.

Т о н ь к а. Ненавижу тебя! Ненавижу! (Убегает.)

К у з ь м а. Как говорил Печорин, от любви до ненависти один шаг. Очень неглупый был товарищ!

П а в е л идет в ограду.

П а в е л. Поднялся… не рано?

К у з ь м а. Сколько бока-то пролеживать? Ты пил тогда, тятя?

П а в е л. Не прикоснулся даже. А потом у постели твоей дежурил.

К у з ь м а. Травами упоил… до сих пор першит в горле.

П а в е л. Старые люди в травах толк понимали. Да и сейчас многие травами лечатся.

К у з ь м а. От всего?

П а в е л. А как же: и от лихорадки, и от простуды, и от кровяного давления…

К у з ь м а. От любви тоже лечатся?

П а в е л. Влюбишься — и лечиться не захочешь. Приятная болезнь!

К у з ь м а. Ты мамку-то любишь?

П а в е л. Не спрашивай, сын… тут так закручено… Лучше не спрашивай.

За воротами Л е г е з а, Н е д о б е ж к и н.

Л е г е з а. Врут, Валентин, врут! А ты как баба вранье разносишь.

Н е д о б е ж к и н. Может, и врут, а только батя мой сказывал, что Павел-то… сам себя подстрелил.

К у з ь м а. Про тебя разговор.

П а в е л. Тсс!

Л е г е з а. Ты еще кому не брякни такое! Узнаю — поссоримся. Я Павла как себя самого знаю. Поручиться могу. Это порядочный человек!

Н е д о б е ж к и н (вошел в ограду). Порядочный — так почему бабу свою не приструнит? Знает про него худое, тем и держит.

П а в е л. Брешете вы! Эй! Брешете!

К у з ь м а. Скажи им… в глаза скажи, чтоб знали… чтоб не смели напраслину возводить. Этот Филарет… врун! Тебя как ранили?

П а в е л. Не ранили меня, сын. Тут он прав: не ранили…

Легеза заглянул в калитку, слушает.

К у з ь м а. Значит, он правду сказал?

П а в е л. Правду, да не всю. Ранил я сам себя… это верно. Чеку из гранаты вынул, а бросить не успел… Тут «тигр» навис над окопом. Зарыл меня заживо да еще и разворот над могилой сделал.

К у з ь м а. Не успел… ну, с кем не бывает? Вины не вижу.

П а в е л (в волнении строгая палочку). Есть вина, сын! Страшная вина! Под тем танком дружок мой… полег, Илья Евстигнеев. Может, и жил бы… если б я не сплошал. Его гибель на моей совести. (Неосторожно порезал руку.)

К у з ь м а. Тятя! Ты не казни себя понапрасну! И ранен был, и схоронен заживо… Не казни!

П а в е л. Лоб-то я тебе… Лоб-то весь вымазал.

К у з ь м а. Это ничего, тятя! Это ничего — кровь твоя.

П а в е л. Вот, вот… за это самое… двух жизней не пожалею! (Исступленно гладит взъерошенную голову сына.) Бледный ты… прилег бы.

К у з ь м а. Угу. Пойду прилягу. (Ушел.)

Легеза вошел в ограду.

Л е г е з а. Как-то неладно у вас, Павел… как-то неладно.

П а в е л. А что с меня взять, с самострела?

Л е г е з а. Не верю, потому что всю правду знаю. Да и не знал бы, так не поверил.

П а в е л. Спасибо, полчанин!

Л е г е з а. Ты это… давай без крика. Не люблю, когда кричат. Сначала кричат, потом ворот рвут на рубахе.

П а в е л. Я не стану… Я к тому, что поверил, что понял… спасибо!

Л е г е з а. Хватит, хватит! Не за «спасибо» пришел. По серьезному делу. Павле скажи, чтобы фокусы свои кончала!

П а в е л. Че она опять отчебучила?

Л е г е з а. Будто не знаешь?

П а в е л. Она передо мной не отчетна. Сама в доме хозяйка.

Л е г е з а. Дал ты ей волю! Распустил! До чего дошло: пчел своих на колхозную пасеку насылает! Тьфу!

П а в е л. Ну, Михайло! Тут уж ты через верх хватил! Пчелы — не солдаты, муштре не поддаются.

Л е г е з а. И я так же считал, пока сам не выследил: не в поле летят за взятком, а в колхозные ульи.

П а в е л. Цирк, да и только!

Л е г е з а. Будет вам цирк, если колхозные пчелы на голодный паек сядут! Уж я постараюсь! (Уходит.)

Выходит П а в л а.

П а в е л. Легеза сказывал, будто пчелы наши колхозную пасеку грабят…

П а в л а. Они мне в том не докладывались. Они, бедняжечки, безъязыки.

П а в е л. Смотри, мать, с законом не балуй!

П а в л а. Учить меня будешь? Меня — учить?

П а в е л (оробев). Я к тому, что закон… он спросит.

П а в л а. Нашелся указчик! Такому указчику… ежа за щеку! (Уходит.)

П а в е л. Ни во что меня не ставит… ни во что! Будто и не мужик я, пень безгласный!

С о р о к а и П а в л а.

П а в л а. Я лису тебе подарю. Мало — две. Только отступись.

С о р о к а. Не надо мне ваших лис, Павла Андреевна. Никого, кроме Алеши, не надо.

П а в л а. Да что ты нашла в нем? Телок телком! Если уж выбирать из двоих, так я бы профессора выбрала. Человек с положением. На руках носить будет… А этот… молоко на губах не обсохло.

С о р о к а. Валерий Николаевич совсем не профессор… Какие-то неприятности по работе… Потом жена умерла… Все это потрясло его… я взяла его в экспедицию, чтобы поддержать… Понимаете?

П а в л а. Покровительствуешь, значит? И без всякой корысти? Что-то не то, не то!

С о р о к а. Плохо ему… могу я помочь человеку, когда плохо?

П а в л а. Вот и жени его на себе — сразу выздоровеет.

С о р о к а. Я Алешу люблю, Павла Андреевна. Поверьте, я жить без него не могу.

П а в л а. И я тоже.

С о р о к а. Вы мать… вы должны думать о его будущем.

П а в л а. Я уж давно подумала. Вот женится — дом этот ему отпишу. Сама внучат буду нянчить, снохой командовать. Ты ведь здесь не останешься, верно?

С о р о к а. Не могу. Брат у меня на иждивении.

П а в л а. Вот и сходись с профессором. Алешке ты не пара: ученая, умная… Ему простая девка нужна.

С о р о к а. Если он сам выберет… я уеду.

П а в л а. А ты не жди… не жди! Уезжай, пока я не озлилась.

С о р о к а. Не пугайте, Павла Андреевна. Не испугаете.

П а в л а (с грозной усмешкой). Как сказать! Ты еще не знаешь меня, голубушка! И лучше не узнавай… Вот скажу Алешке: мол, с профессором миловалась… и конец любви вашей.

С о р о к а. Вы не посмеете! Не посмеете!

За воротами К у з ь м а.

П а в л а. Отчего ж это я не посмею? Очень даже посмею. Тем более профессор как кот на тебя облизывается.

Кузьма входит в ограду.

С о р о к а (бросаясь к нему навстречу). Я книжку тебе принесла… брат выслал.

К у з ь м а. Ту самую? По авиамоделизму?

С о р о к а. Да, ту самую.

К у з ь м а. Гляди ты, какая обязательная! Вот, мам, невестка у тебя будет! (Листает книжку.) Первый сорт!

С о р о к а. Пойду я. До свидания… Кузьма.

П а в л а. О разговоре-то помни. Я на своем стою твердо.

К у з ь м а. Постой! Алешка поклон тебе передал. У нефтяников он пристроился.

П а в л а. Дурак, потому и пристроился. Счастья своего не понимает. (Ушла.)

Сорока целует Кузьму.

К у з ь м а. Не путай! Мы с Алешкой не близнецы.

С о р о к а. Я от радости… я… ужасно счастлива!

К у з ь м а. Кричи громче.

С о р о к а, убегая, кричит.

Блаженная! Алешку-то попроведай! (Услыхав голос козленка, лезет на сенник.) Соскучился, Полифем? Я тут маленько женщинами увлекся. То мать, то Сорока… И Тонька еще навязалась на мою беду. Теперь — все, урегулировал! Поплывем с тобой на Центральное! Не возражаешь? (Спускается с козленком на руках.) Мам, я на тот берег подался!

П а в л а (в окно). Я окна стеклить подрядилась. Не поможешь?

К у з ь м а. Теперь без нужды. Мне механизаторы пускач обещали… Я его вместо движка приспособлю. Так что иди одна. (Уходит.)

Павла, распечатав тайник, достала золотую лошадку.

Затемнение.

Затопило все вокруг. А откуда-то из глубины наступают голубые волны. Хлопают весла.

Г о л о с К у з ь м ы. Ты не дрейфь, Петро! Я на воде поначалу тоже дрейфил… потом привык. Ничего страшного! Течет река, ну и пускай течет… волну гонит. Ее не надо бояться… жалеть надо. Устала, поди. День и ночь бежит к океану. И самоходки на ней, и теплоходы, и тягачи, и прочая мелюзга. Мы с тобой — тоже мелюзга, Петька. Плывем — с того берега едва видные. Чего ты? Чайки испугался?.. Безобидная птаха. Кыш! Кыш!.. Ну вот… зачерпнули… Эх, глупо! Раз-два… прыгай!

Всплеск.

Ну, не бойся! Спокойно!.. Ботинки бы сбросить… тянут! Ладно, в ботинках поплывем. Прижмись крепче. Выплывем… Тихо, тихо, без паники! Дыши вовсю. Дыши, Петька!.. Ох, дьявол! Руку-то как стянуло! Ходу, Петька, ходу!.. Успеем! Должны успеть! Чертова судорога! И ногу схватило… Ходу, близко уже… бли-из… А-а-а-а!

Волны. Молчание.

Свет. Л е г е з а делает К у з ь м е искусственное дыхание.

Л е г е з а. В рубашке родился, парень! Не погодись я, кормить бы тебе налимов.

К у з ь м а. Я бы выплыл… судорога вцепилась! А тут еще и Петька при мне… Где он? (Шарит вокруг себя.) Петька-то где?

Л е г е з а. Да, брат, сплоховали мы с тобой…

К у з ь м а (горестно уронил голову). Был один дружок у меня… один на всем белом свете… и того не стало.

Л е г е з а. Будут еще дружки у тебя… будут! Поверь! Я многих терял на войне. Думал, все — помру без друзей. Лучше ли, хуже ли — завел новых.

К у з ь м а. Мне новых не надо. Мне бы одного Петьку…

Л е г е з а. Куда наладился-то?

К у з ь м а. В мастерскую… за пускачом для летающей амфибии.

Л е г е з а. Зачем она тебе, летающая?

К у з ь м а. Чтобы лететь… к людям.

Л е г е з а. Гм… к людям. Гляди ты какой!

Т о н ь к а несет мертвого козленка.

Т о н ь к а. Под кустом нашла… остыл уж…

К у з ь м а. Был один дружок у меня…

Л е г е з а. Кабы чуток пораньше… чуть-чуть пораньше! Теперь уж ничем не поможешь.

Т о н ь к а. Не убивайся, Кузьма… Его не воротишь.

Л е г е з а. Верно, Антонина. Косая берет без отдачи.

К у з ь м а. Пусть только покажется мне… пусть! Я в морду ей плюну. Прямо в морду! За Петьку… за все.

Т о н ь к а. Там обласо́к еще… за корягу зацепился. Я на берег его вытащила.

К у з ь м а. Дайте мне весло, дядя Легеза. Схороню Петьку на острове. (Взяв весло, уходит.)

Т о н ь к а. Я с тобой, Кузьма… можно?

К у з ь м а покачал головой: нет, мол. Ушел.

Л е г е з а (провожая его взглядом). Много горя хлебнешь, парень! Ох, много!

З а н а в е с

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

К у з ь м а выходит в ограду, бродит по двору осенней мухой.

В избе переговариваются его р о д и т е л и.

П а в л а. Неладно с парнем. Как потерял одноглазика — с тех пор не ест, не пьет.

П а в е л. Тоскует.

П а в л а. Сама знаю, что тоскует! Ты советуй, как быть с ним?

П а в е л. Увезу на выпаса… там скорей оклемается.

П а в л а. У тебя одно средство… один врач.

П а в е л. Природа-матушка все недуги человеческие лечит.

П а в л а. Однако после войны-то… не природа, я тебя выходила.

П а в е л. Должник неоплатный. Но только и природа помогала. День-деньской на вольном воздухе — тут и мертвый воскреснет.

П а в л а. Ну воскрес, а польза какая? Рубля не принес в дом… Хоть бы побрякушки свои продавал… Кузьма вон и то догадался.

П а в е л. Я побрякушки те не для наживы — для удовольствия лажу. Да!

П а в л а. Не было удовольствия — и это не удовольствие.

П а в е л. Люди радуются… Археологи вон проходу мне на дают: «Сделай, Павел Терентьич! Подари, Павел Терентьич!» Стало быть, зацепило. Стало быть, и я кому-то полезный.

П а в л а. Кому-то полезный, а для меня — пустое место.

П а в е л. Ведь ты со зла говоришь, Павла! Ведь ты слона из мухи делаешь.

П а в л а. Из мухи слона — легче, чем из тебя хозяина.

П а в е л. Объяснились… уйти мне, что ли?

П а в л а. Соображай сам… не дите годовалое.

П а в е л. Алешку выжила… теперь меня… потом и за Кузьму примешься?

П а в л а. Кузьма — кровинка моя… Не тронь! И того дурня ворочу. Здесь дом его… Чтоб жил, чтоб забот не знал.

П а в е л. Вылетел… волю почувствовал… навряд ли воротится.

П а в л а. На все пойду… из-под крыла не выпущу. Ради его же счастья.

П а в е л. Не тяни, Павла… У него магнит есть… магнит сильный!

П а в л а. Я этот магнит… вертихвостку эту… вот эдак сверну!

П а в е л. Чего ты взъелась? Пара они… ну и оставь, и не ломай им судьбу.

П а в л а. За своих детей я решаю… А та пусть не облизывается… не ее!..

П а в е л. Ну гляди… не просчитайся. А я теперь… листок сорванный. Ну ладно, замнем. Было плохо, но ведь и хорошо было. За хорошее кланяюсь низко. Жаль, кончилось это хорошее-то. Детей-то проведать дозволишь? В них и моей крови капля…

П а в л а. Не юродствуй. Здесь тебе ни в чем не отказывали. А решил уходить — с богом.

П а в е л. Ну, добро. Детям-то я не скажу, чтоб смуты в них не возникло. И ты виду не показывай… ни к чему. (Выходит в ограду.)

Здесь К у з ь м а, появляется Н е д о б е ж к и н, в руках его гармонь и письмо.

Н е д о б е ж к и н. Посылка тебе, Кузьма. От Иннокентия.

П а в е л. Гармошка? Неужто в подарок?

Н е д о б е ж к и н. Вот письмо… тут, наверно, все написано. На пристани встретил меня… Кузьме, говорит, передай.

П а в е л. Есть же люди.

К у з ь м а (читает письмо). «Помни меня, дружок, как и я всю жизнь буду вспоминать о добром-добром человеке по имени Кузьма Брус. Захочется — напиши мне по адресу: Минская область, город Пуховичи, улица Мира, семь. Там я снимаю комнату и, видно, долго еще проквартирую. Может, до самой твоей свадьбы. На свадьбу зови, приеду. Если жив буду. Иннокентий». (Всхлипнул, засопел и убежал.)

П а в е л. Знатная гармонь! (Тюкнул по клавишам изувеченным пальцем.) Сыграть бы!..

Н е д о б е ж к и н. Ты свое отыграл… Пускай сын играет.

П а в е л. Это верно. Все сыграно.

Н е д о б е ж к и н. Меня за интернатскими посылают. Не подменишь?

П а в е л. Самострел я… человек конченый. Чего ты ко мне обращаешься?

Н е д о б е ж к и н. Насчет самострела… забудем. Факт проверен. Так что ты теперь вне всяких подозрений. Так что живи.

П а в е л. Благодарствую. А вот как жить — знаешь?

Н е д о б е ж к и н. Как все живут. За детишками-то съездишь? Аглая последние дни дохаживает… нельзя мне ее оставлять.

П а в е л. Сам из Филарета стал Валентином… и Варьку в Аглаю перекрестил?

Н е д о б е ж к и н. При чем тут Варька?.. Я про свинью… про рекордистку. Съезди… пол-литра за мной.

П а в е л. Сам пей свою пол-литру! Я не побирушка!

Н е д о б е ж к и н. Я выпью… я бабе своей не подотчетный. Это ведь ты по одной плашке ходишь.

П а в е л (сдерживая ярость). Ты ступай, а? Ступай, не доводи до греха!

Н е д о б е ж к и н. До греха… хе-хе! Как порядочный петушится. (Уходит.)

Входят П о п о в, А л е к с е й. Навстречу им выбегает К у з ь м а.

К у з ь м а. Ага, Сорокин жених приехал!

А л е к с е й (тиская брата). Приехал, приехал! А ты раздобрел без меня! Как поживает твой одноглазик?

Кузьма молча высвободился, помрачнел.

П а в е л. Утонул он… схоронили недавно.

А л е к с е й. Н-ну… тут уж ничем не поможешь. (Встряхнул брата.) Ничего, братан… образуется. Хочешь, картинг тебе куплю или конструктор? На твой выбор…

К у з ь м а. Обойдусь… деньги тебе самому понадобятся… на свадьбу. Если мамка разрешит.

А л е к с е й. Я теперь сам с усам…

Из дома вышла П а в л а.

П а в л а (улыбнулась Попову). А, тут гости! Добро пожаловать.

П о п о в. Мне бы умыться с дороги.

П а в л а. Проходите, проходите! (Вводит Попова в дом, подает ему полотенце.) А я частенько вас вспоминала… весточки про сына ждала.

П о п о в. Я у вашего сына в писарях не служу.

П а в л а. А все ж таки мог бы два слова черкнуть… и не только про сына. Ждала я… шибко ждала!

Попов молча умывается. Павла, погладив его по широкой спине, выходит в ограду.

(Алексею.) Ну и заволосател! Бороды-то раньше одни старики носили!

А л е к с е й. То раньше, а то теперь.

П а в л а. Прежнее, значит, вам не пример?

А л е к с е й. Смотря какое прежнее.

П а в е л. С Поповым трудишься?

А л е к с е й. С ним.

П а в е л. По душе работенка?

А л е к с е й. Не жалуюсь.

П а в л а. Платят по совести?

А л е к с е й. На жизнь хватает.

П а в л а. А все-таки?

А л е к с е й. Да прилично выходит.

П а в л а. Хоть бы родителям какую толику подкинул.

А л е к с е й. В нужду впали?

П а в е л. Пока сводим концы с концами.

П а в л а. Мы уж не молоденькие. Если и поможешь — никто не осудит.

К у з ь м а. Все — деньги, деньги! Будто и говорить больше не о чем.

П а в л а. Говорить есть о чем. Да ведь человек не разговорами питается. Вот что, Алешка. Дели пополам. Одну половину себе, другую — семье.

К у з ь м а. Обнищала, бедная! Просишь… Эх, мамка!

П а в л а. Я кормила его… одевала. Теперь пускай долг отдает.

А л е к с е й. Я задолжал тебе трешницу… ту самую, которую ты мне на кино дать не хотела. (Подает деньги.)

П а в л а (гневно отшвыривает их). Над матерью издеваешься? Над родной матерью? Не рано ли, сынок? Смотри, припечет — снова под мое крыло кинешься.

А л е к с е й. Едва ли… везде люди, мам. И часто — замечательные люди! В случае чего они помогут. Пойдем, Кузьма… отряхнемся… от этого! (Уходит вместе с Кузьмой.)

П а в е л. И я на выпаса подамся… Там избушка… жить можно.

П а в л а. Стой! Выжди момент… потом решим. Выжди, пока Алешка гостит.

П а в е л. Э, брось, Павла, брось! Я давно уж… в глазу соринка. (Уходит.)

П о п о в вышел из дома.

П а в л а. Умылся?

П о п о в. Большую грязь смыл, которая снаружи. Сейчас бы душу чем всполоснуть… квасом хоть, что ли?

П а в л а. И квасу найдем. И кое-что покрепче. Потерпи. Я только принаряжусь.

П а в е л возвращается, но, услышав их голоса, останавливается.

П о п о в. Необязательно. Гость невеликий.

П а в л а. Зато дорогой. Может быть, самый… дорогой.

П о п о в. Буровик я, Павла Андреевна… я землю насквозь вижу… А вот тебя, хоть рентгеном просвечивай, не пойму. Темна.

П а в л а. Что ж тут темного? Люб ты мне…

П о п о в. Не поздно ли… бес в ребро ударил?

П а в л а. Поздняя ягода — самая сладкая.

П о п о в. Ну, если… сбудется, что Павел скажет? И сыновья взрослые.

П а в л а. Мы с Павлом давно чужие… А сыновья… от сыновей пока спрячем. Когда поумнеют — поймут.

П о п о в. Понимать нечего, Павла Андреевна. Не скрою, нравишься мне. Но я о людях привык думать. Тут много людей замешано. Сначала огляжусь.

П а в л а. Измельчали вы, мужики, измельчали! Бывало, пальцем помани — на край света пойдут за тобой… Верно, другие времена были.

П о п о в. Это точно: другие.

П а в л а. Я не в обиду сказала… для примера. Алешка-то как у тебя прижился?

П о п о в. Ничего, паренек старательный.

П а в л а. Не обижай его… деньгу положи побольше. Ну и держи крепче, чтоб не утек. На буровой-то он почти что дома.

П о п о в. Деньгу не я кладу — государство. А решит уезжать — кто удержит?

П а в л а. Кроме меня, некому.

П о п о в. Был слух, жениться он собирается…

П а в л а. Пускай женится… есть невеста. И дом им готов, и приданое. А мы себе рядом избушку построим… когда по свету болтаться устанешь.

Подошел П а в е л.

П а в е л. Рядом, значит? Ловко расплановала… (Посмеявшись.) За кнутиком я… кнутик дома забыл.

Под навесом А л е к с е й. Истово лупит мешок с опилками.

П а в л а. Мешок-то в чем провинился?

А л е к с е й. А так… силу девать некуда.

П а в л а. Ну, умный человек силе всегда найдет применение.

А л е к с е й. И я найду… со временем.

П а в л а. Трактористом был, слесарем… шоферил даже… теперь вот на буровую сбежал… Что гонит?

А л е к с е й. На буровую я от тебя убежал.

П а в л а. Уж коль бежит человек, то он от себя бежит… не поймет, глупый, что от себя никуда не денешься…

А л е к с е й. Я сам себе не мешаю… Что хочу, то и делаю. (Бьет по мешку.) Пах, пах!

П а в л а. А смысла в том много?

А л е к с е й. Смысл прямой: жизнь узнаю, людей…

П а в л а. Я сроду с острова не выезжала… а людей знаю получше, чем кто-либо. Да и жизни хватила… Дай бог всякому.

А л е к с е й. Ты лиха хватила, мам. Лихо — еще не вся жизнь. Есть что-то кроме.

П а в л а. Все разъяснил… спасибо. А то я не знала. Ну ладно. Вот узнаешь ты жизнь… людей узнаешь… Дальше что?

А л е к с е й. Дальше? Ничего. Помогать им стану.

Из избы голос Павла: «Отпусти, ведьма!»

П а в л а. Да что ты такой: бог, царь? Помогать… одному то надо, другому — другое… Попробуй на всех угодить… умишка не хватит. Я вот невесту тебе предлагаю и жизнь на всем готовеньком, а ты отбрыкиваешься…

А л е к с е й. Невесту я сам себе выберу…

П а в л а. Я к тому, что на счастье у каждого своя мерка. Ты всем единую навязать хочешь. Вот и вышло — кругом дурак. Отцу своему помочь не можешь. Слышишь — мается? А туда же: люди, жизнь…

Голос Павла: «Пусти! Покаешься!»

А л е к с е й. Отпустила бы… что он, зверь? Оплела веревками.

П а в л а а. Протрезвится — отпущу. Колоти чучело-то… с ним проще. (Уходит в дом.)

Алексей озадаченно снимает перчатки.

За воротами К у з ь м а и С о р о к а.

К у з ь м а. Алешка, через пять минут «Ракета» отчаливает.

А л е к с е й. Иду. Ты за отцом тут приглядывай.

К у з ь м а. С тобой ведь пил-то… Я его в строгости держу.

А л е к с е й. Вот река течет… мудрая, величавая…

С о р о к а. Прости, Алеша. Я глупая, наверно. Не поняла.

К у з ь м а. Он у нас этот… философ. Как завернет — сразу не разберешься.

А л е к с е й. И разбирать нечего: все просто у ней, все решено.

К у з ь м а. И не просто. И не решено. В реке рыбы друг друга жрут. И русло у ней меняется. Раньше вон где текла… по Коровьей протоке. Теперь — здесь. А ты — все просто.

С о р о к а. Кузьма, ты же… стихийный диалектик!

К у з ь м а. Чего-о?

Алеша и Сорока смеются.

А л е к с е й (перебирая пальцы девушки). Я скоро приеду за тобой. Слышишь? Скоро приеду.

С о р о к а. Слышу, милый! Я все слышу.

К у з ь м а. Целоваться-то будете? Я отвернусь.

А л е к с е й. Береги ее тут, Кузьма. И отца береги.

К у з ь м а. Отца береги, Сороку береги… а ты кого беречь будешь?

А л е к с е й. Всех остальных.

К у з ь м а. Ну точно: философ! Профилософствуешь — уйдет «Ракета».

С о р о к а. Да-да, милый! Ты поспеши.

А л е к с е й, поцеловав ее, убегает. Сорока прижала к щеке палец, словно хочет сохранить след поцелуя подольше.

К у з ь м а. Вот она, любовь-то! А я, однако, уж не полюблю. (Подумав.) Нет, с любовью покончено.

С о р о к а. Что? Что ты сказал?

К у з ь м а. Вот любишь его… а за какие заслуги?

С о р о к а. Он замечательный!

К у з ь м а. Ну, врешь! Какой он замечательный? Обыкновенный… слабый, весь в тятьку.

С о р о к а. И отец у тебя замечательный. Вы просто не цените его.

К у з ь м а. Ты что, пьяных зерен наклевалась?

С о р о к а. Пусть не ты… Павла Андреевна. Она его ни во что не ставит.

К у з ь м а. Вот погляжу я, как оседлаешь Алешку, когда поженитесь. Все вы одним миром мазаны.

С о р о к а. Ну что ты, Кузьма! Алеша словно ребенок беззащитный. На ребенка у кого рука поднимется?

К у з ь м а. Хорош ребеночек… в двадцать лет!

В избе. На полу лежит связанный П а в е л.

П а в е л (хрипит). Отпусти, слышь? Добром прошу.

П а в л а. Опять начнешь выкомаривать? Опять ружьем угрожать?

П а в е л. Угрожать — нет, не буду. Просто возьму и пристрелю.

П а в л а (развязывая его). Болтун! Вожусь с тобой, как с дитем малым. За ум-то когда возьмешься?

П а в е л. Дай выпить… мутит.

В ограде.

От пристани доносится пароходный гудок.

К у з ь м а. Интернатские прибыли! У, ровно комарья высыпало!

С о р о к а. Весело будет тебе!

К у з ь м а. Но, заживем! Соберемся в школе. Анна Ивановна придет. «Здрасьте, дети, — скажет. — С чего мы начнем наш первый урок?» Эх, скоро уже, совсем скоро!

С о р о к а. Красивая пора! Я бы и сама с удовольствием поучилась!

К у з ь м а. И жениться хочешь, и учиться… два горошка на ложку?

С о р о к а. Ты прав, прав… размечталась.

К у з ь м а. Ага, рассиропилась!

С о р о к а. Понимаешь, не везло мне с учебой… Отец на фронте погиб. В самом конце войны. Потом мама заболела… и все заботы легли на меня… потом брат разбился…

К у з ь м а. Ничего, Сорока, ты духом не падай! Держи хвост морковкой.

С о р о к а. Я держу, Кузьма… изо всех сил держу. Только вот за Алешу тревожно… Вдруг подомнет его Павла Андреевна?

К у з ь м а. Что она, враг рода человеческого? Ты мамку не знаешь.

С о р о к а. Не враг, но… мы ей тут мешаем.

К у з ь м а. Вот и опять пальцем в небо попала! Мамка смирилась… поняла, что разбить вас с Алешкой немыслимо.

С о р о к а. Если бы так, Кузьма! Если бы так!

К у з ь м а. Что, к профессору хочешь переметнуться? Дурачок он, твой профессор!

С о р о к а. Неправда, Кузьма, неправда! Он просто болен… потерей памяти… одинок, совсем одинок. Я вместо матери ему. Или — старшей сестры.

К у з ь м а (с уважением). Вон ты какая! Ну молоток! А насчет мамки… я покажу тебе одну штуку… Только не подглядывай! (Убегает за ограду и вскоре возвращается с золотой лошадкой.) Вот…

С о р о к а. Ой! Ты где это взял?..

К у з ь м а. На могильном кургане.

С о р о к а. Если не ошибаюсь, это талисман одного из тибетских племен. Интересно, как он сюда попал?

К у з ь м а. Могу рассказать. Заня-ятная сказочка!

С о р о к а. Расскажи. Мне узнать не терпится.

К у з ь м а. Давным-давно один парень русский в плен к ним попал. Такой, знаешь, Иван-царевич. Царевна тибетская увидала его и, как водится, втюрилась. Хан ихний это дело усек, пленника в башню замуровал. Высокая башня, не подступись! Парень голодал сперва, потом голубями стал питаться. Голубей с записочками царевна ему подсылала. Вот, значит, ест он голубей, а перья в угол ссыпает. Много накопилось перьев и крылышек. Делать нечего — и начал парень со скуки крылья мастерить. Царевна меж тем побег задумала. Однажды выслала пленнику вот эту лошадку и бечеву. С намеком выслала: дескать, спускайся вниз. У заставы лошади ждут. Он, не будь дурак, крылья за спиной привязал, лошадку за пазуху и — фр-р-р! — в небо. Тибетцы-то эти долго за ним гнались. Не догнали бы… да веревка спортилась. Упал он, царевна слугам своим велела курган насыпать. Засыпали их обоих… Вместе с лошадкой.

С о р о к а. Врунишка! Насочинял! Но в одном ты прав, пожалуй: курган этот, наверно, место захоронения. А мы в лощине копаем… Валерий Николаевич!

Входит П у т н и к о в. Рассматривает бабочку.

П у т н и к о в. Обратите внимание, Виолетта Романовна… вот эти крылышки…

С о р о к а. Да, чудесные крылышки!

П у т н и к о в. Я не о том. В природе много удивительных параллелей. Одна из них — крылья этой бабочки. Они вам ничего не напоминают?

С о р о к а. Напоминают… разноцветный тюльпан.

П у т н и к о в. Глупости говорите! Это — карта! Обыкновенная географическая карта. Я напишу об этом статью.

С о р о к а. В прошлый раз вы хотели написать «Историю игры в поддавки»?

П у т н и к о в. Смешно? Смеются те, кто не хочет думать. А вы сравните… всегда есть с чем сравнивать. Эта игра напоминает тактику батыевской конницы.

С о р о к а. Мне некогда заниматься военной историей.

П у т н и к о в. Глупости, глупости! Вы не умеете организовать свой день. Вот ваш покорный слуга сегодня написал восемнадцать писем, отослал три бандероли, составил план двух статей, прочел две главы из Плутарха. Это помимо основной работы… Нужна система. Система — прежде всего!

С о р о к а. Вы, как всегда, правы. У меня нет системы. Вообще я очень несобранна. И много теряю из-за этого. Вот свежий пример… Эту штучку Кузьма подобрал на кургане. А мы ведем раскопки в лощине.

П у т н и к о в. Лошадка… она и случайно могла там оказаться.

С о р о к а. Кузьма знает одну легенду… Она натолкнула меня на мысль…

П у т н и к о в (иронически фыркнув). Слава богу.

С о р о к а. Вдруг этот курган — действительно место древнего захоронения?

П у т н и к о в. Я подумаю… а вашу находку, молодой человек, мы выставим в музее.

К у з ь м а. Ох, всыплет мне мамка за эту… выставку! Да ладно! Семь бед — один ответ. (Уходит.)

С о р о к а. Какой милый мальчишка!

П у т н и к о в. У вас все милые… все добрые! Между прочим, мать этого мальчишки называют волчицей. И — заслуженно. (В лоб ему шмякнулось яйцо.) Ну вот, пожалуйста. Нет, знаете… я предпочитаю иметь дело с мумиями… с иссохшими скелетами. Благодарю вас, молодой человек! (Уходит.)

С о р о к а. Ты метко бросаешь, Кузьма. Но как мне кажется, не в ту цель.

Входит К у з ь м а.

К у з ь м а. А пусть мамку мою не трогает.

С о р о к а. Твоя мамка вряд ли нуждается в защите… в особенности от Валерия Николаевича. (Уходит.)

Появляется П а в е л, затем П а в л а.

П а в е л (выставив палец). Ветер! А я супротив всех и всяких ветров! (Рванул ворот рубахи.) Вот он я! Дуй! Брус выстоит.

П а в л а. Пустозвон! Гремишь как бочка пустая. Ум-то где вытряс?

П а в е л. Не ум — душу всю вытряс. От Сталинграда до самой Праги душа в братских могилах… И под танком душа, где дружок мой Илюха… Его бы в списки семьи… навечно… как в списки Родины! А семьи — нет… Нету семьи!

К у з ь м а. Как же нет, тятя? Вот я, вот мамка… А там — Алешка… Есть у тебя семья!

П а в е л. Умник мой! Голова светлая… Эх, Кузька!

К у з ь м а. Мы дощечку вот здесь приколотим, как на солдатских домах. Только вот написать что — подскажи!

П а в е л. Пиши: «Илья Евстигнеев, солдат, друг. Вечная память!»

К у з ь м а (пишет). Хорошо как, душевно!

П а в е л. Потому что — солдат, потому что — друг!

К у з ь м а. Жаль, пишется криво.

П а в е л. Это ничего, сын. Это не страшно: главное — память. А ко Дню Победы мы это имя на мраморе высечем!

К у з ь м а. Готово! Неси молоток, приколотим.

П а в е л уходит.

Павла выносит из дому четвертинку, прячет на чердак.

П а в л а. Тайничок-то пополнить надо. Сейчас друга поминать станет.

К у з ь м а. Ему же нельзя, мам! Ему же врачи запретили.

П а в л а. Пускай хлещет… коль полоса такая настала. Протрезвится — совесть начнет трепать. И я маленько добавлю.

К у з ь м а. Отрава же, мам! Опять в госпиталь ляжет!

П а в л а. Охота — пусть травится. (Уходит.)

Кузьма, вспрыгнув на чердак, разбивает бутылку.

П а в е л (возвращаясь). Надо на видном месте прибить.

К у з ь м а. Он какой из себя был… Евстигнеев то?

П а в е л. Веселый, крепкий, как груздь. (Прибивает дощечку.) Так ладно?

К у з ь м а. В самый раз.

П а в е л. Сколько их там полегло… веселых, крепких… Помянуть бы… душа иссохла.

К у з ь м а. Ты свой лимит давно выбрал.

П а в е л. Если чуть-чуть, а? В тайничке-то, поди, припрятано? Ну-ка, наведи, сын, ревизию!

К у з ь м а (лезет на чердак, оттуда). Пусто! Даже никакого намека.

П а в е л. Хоть помирай. Голова пухнет…

К у з ь м а (спускается вниз). Маешься… было бы из-за чего!

П а в е л. Ты у меня умник, сын. А тут промахнулся. Вот послушай. Илья сказывал. Призвал как-то князь русский проповедников разных. Они всяк свою веру хвалят. Как же, Русь — кусок лакомый! Один толкует: мы-де сала не едим. Другой тоже нашел чем хвастать: у нас, мол, плоть обрезают. Третий вовсе зарапортовался: дескать, хмельного на дух не принимаем. А четвертый по-нашенски рубит: «Мы не обрезаемся, а водку салом закусываем». Прогнал князь трех проповедников. С четвертым стал пить да приговаривать: «Питие есть Руси веселие».

К у з ь м а. Он, князь-то, поди, в меру пил.

П а в е л. Кто устанавливал ту меру? Наша мера: пей, пока ноги держат.

К у з ь м а. Ты как-то сказывал, омуток приглядел… свозил бы! Мне порыбачить охота.

П а в е л. Правда, что ли?

К у з ь м а. Раз говорю, значит, правда.

П а в е л. Тогда поплывем… это как раз у выпасов. Заодно и подпаска моего сменим. (Уходит.)

Выходит П а в л а.

П а в л а. Копачи-то уж на кургане шарятся… Че их понесло?

К у з ь м а. Профессор карту отыскал древнюю. В той карте указано: клад на кургане. (Уходит.)

Павла, откупорив дупло, ищет золотую лошадку.

П а в л а. Нету… нету лошадки! Кузьма! Кузьма! Лошадка где?

К у з ь м а. Какая еще лошадка?

П а в л а. Которая здесь была спрятана.

К у з ь м а. А, медяшка-то эта!

П а в л а. Медяшка? Да она из чистого золота! Из червонного!

К у з ь м а. Ну? А я и не знал… Ковырнул случайно сучок… смотрю, медяшка. Тут археологи появились. Я им и отдал. Думал, ничья.

П а в л а. Ничья… моя это! Моя! Я на кургане ее подобрала. Лети к этой сове! Отними!

К у з ь м а. Отдал… как же я отниму?

П а в л а. Как отдал, так и отнимай. Этой лошадке цены нет!

К у з ь м а. Ты ж ее на кургане нашла… курган государственный. Стало быть, и лошадка государству принадлежит.

П а в л а. Ага, значит, про курган ты довел копачам? Ты! Ну, сказывай! Врешь тут про карты…

К у з ь м а. Я только сказочку рассказал… про чудака одного. Они сами сообразили.

П а в л а. Сами?! Сами?! Все ты, ты, змей подколодный! Они бы до второго пришествия рылись в ложбине! (Дает Кузьме пощечину.)

К у з ь м а. За безделицу эту?! За игрушку?!

П а в л а. Золотая игрушка-то… из чистого золота!

К у з ь м а. Что, что из золота? Разве оно человека дороже? Вон тятя… не так, не так рассуждает! Все рукоделья свои — даром… А они в сто раз лучше твоей лошадки! В тысячу! Тятя — талант, самородок! Так все говорят. Он в жизни меня не ударит… а ты…

П а в л а (собрав в груду все вырезанные Павлом фигурки). В огонь их… в печку! Все до единой в печку! А инструмент его — туда же!

К у з ь м а. А руки его… руки-то тоже в печку?

П а в л а. Для вас же стараюсь… для вас коплю! Расхитители!

К у з ь м а. Заодно и меня кинь в печку. Кинь, я сам на шесток залезу. (Лезет.)

Павла, отмахиваясь, пятится от него.

Возле дома Брусов — П а в л а, П о п о в.

П о п о в. Скрывать не хочу — тянет, закручивает, как воронка в реке. Но тропки у нас разные, Павла Андреевна. И вряд ли сойдутся.

П а в л а. Тянет — не выплывешь. И не старайся. Я в той же воронке… И не робею…

П о п о в. Не надо, Павла Андреевна. Не привык я на чужих костях топтаться.

П а в л а. Ты про Павла? Оставь! Мы с ним давно чужие. А сейчас и вовсе уходить собрался. Сойдемся — жизнь-то под горку катится.

П о п о в. Заборчик во мне… небольшой такой заборчик, Павла Андреевна. А переступить его не могу. Ты уж не обижайся. (Уходит.)

Входит П а в е л. Он с котомкой.

П а в е л. Решила с Поповым устраиваться?

П а в л а. С кем-нибудь да устроюсь. Не печалься.

П а в е л. О сынах печалюсь… не о тебе.

П а в л а. Ну вот, опять за рыбу деньги. Прими посошок да ступай. (Наливает ему водки.)

П а в е л (выпив). Зарок ведь давал… воздерживаться. Да чего там! Плесни-ка еще для смелости! (Пьет.) Знаешь, чем взять! Инструмент мой зачем сожгла?

П а в л а. Опять куражишься? Водка смелости придает?

П а в е л. Я и трезвый теперь не трушу. Терять нечего, всего лишила: сыновей, дела… А я выпрямлюсь… напрасно старалась. Ежели вниз покачусь — тоже не жди добра: подпущу тебе красного петуха! (Уходит.)

П а в л а (задумчиво). Петуха, значит? Ну посмотрим. Еще неизвестно, кого клюнет этот петух.

В избе.

К у з ь м а вернулся домой с аккордеоном.

Где шляешься, полуночник? Скоро светать начнет.

К у з ь м а. У костра веселились. У-ух, здоровски! Профессор плясал, фокусы показывал. Сорока пела.

П а в л а. Пир на весь мир.

К у з ь м а. Не без причины. Клад откопали: браслеты, бляхи, утварь всякую.

П а в л а. Такое богатство дуракам привалило! Ложись давай! Взял моду шляться.

К у з ь м а. В школу завтра. Перед школой могу повольничать?

П а в л а. Спи. А я по острову прогуляюсь. Костер-то где развели?

К у з ь м а. Под горкой… возле школы. Тятя куда ушел?

П а в л а. Опять шлея под хвост попала.

К у з ь м а. Он слово мне дал… поклялся.

П а в л а. Клятвы для того и дают, чтоб нарушать.

К у з ь м а. Такую нельзя… солдату… другу… (Засыпает.)

Накрыв сына, П а в л а собирает со стола. Ставит графин спирта, закуску. Услыхав песню, поспешно уходит.

Г о л о с П а в л а.

П а в е л (входя). Тсс! (На цыпочках прошел к кровати, сел у изголовья и неотрывно смотрит на уснувшего мальчугана.) Кузя! (Шепотом.) Кузя! А я того… согрешил… Слаб, слаб!

К у з ь м а (сквозь сон). Солдату… другу… вечная память…

П а в е л. Вечная, сын, вечная! Помянем Илюху… (Раскупорил графин, понюхал.) Спиртяга, кажись? Я самую малость приму, сынок! Ты уж не осуди. (Пьет.)

Во двор вбегает П а в л а. Отдышавшись, перешагивает порог уверенно, властно.

П а в л а. Все еще здесь? Я думала, давно ветром сдуло.

П а в е л. Склеило нас… склинило… нет сил оторваться.

П а в л а. Оторвешься, когда выпьешь. Знала, что вернешься.

П а в е л. Многовато, но выдержу, ежели поднатужусь.

П а в л а. Никудышный мужик пошел, мелкий! Отец мой полведра мог выпить, потом всех на кругу переплясывал.

П а в е л (выпив). Мелкий, верно. Крупных повыбили. (Взял огурец, понюхал.) «Над Курскою дугою зарево… огня лавина…»

П а в л а. Тише ты! Парня разбудишь. Налить? (Наливает.)

П а в е л (откашлявшись). «Огня лавина… скрежет, вой… кромешный ад перед глазами. А я живой…» Зачем живой? (Осовев, уронил голову на руки.)

Павла, достав сажи из печи, вымазала ему руки, лицо. Рассыпала на столе спички.

За окном зарево.

(Бормочет.) Не тронь! Не прикасайся!

К у з ь м а (сквозь сон). Там огонь… Огонь? Откуда взялся?

П а в л а. Спи. Наверно, археологи жгут костер.

К у з ь м а. Спят они… спят… костер залили.

П а в е л. Спички… зачем они?

П а в л а. Я тоже спрашиваю себя: зачем некурящему спички? И лицо в саже, и руки. Увидят — сразу заинтересуются. Хотел нас сжечь с Поповым, да, видно, перепутал спьяна?

П а в е л. Ты что говоришь? Что говоришь?

П а в л а. Сажу-то давай смоем. И спички в печку… чтобы следов не осталось. (Смыла, наливает спирта.) Пей да держи язык на привязи.

П а в е л. Не поджигал я! Не поджигал!

П а в л а. А кто сказал, что поджигал? Я не говорила. Сам себя выдал.

П а в е л. Не поджигал я! Не поджигал…

П а в л а. Стало быть, прикуривал неаккуратно: все лицо закоптил.

П а в е л. Я не курю… все ты врешь!

П а в л а. Не куришь, а спички при себе носишь.

П а в е л. Это ты подстроила… ты меня опоила!

П а в л а. Держись! Не будь бабой!

П а в е л. Хочешь в тюрьму запереть? А я не дамся!

П а в л а. Шибко-то не кричи… тебе кричать противопоказано.

Павел всхлипывает.

Тьфу, размазня! (Кинув матрац на пол, уложила мужа.) Спи и голоса не подавай!

А зарево ярче и ярче. Оно тревожит Кузьму.

К у з ь м а (отряхиваясь от сна). Дымом пахнет. И все красно…

П а в л а. Заря горит. Такие зори перед войной полыхали… Боялись их люди.

К у з ь м а. Не заря — огонь мотается! (Вскочил.) Кажется, археологи горят.

П а в л а. Доигрались! Сами себя изжарят!

К у з ь м а. Там же Сорока! Сорока!

П а в л а. Я разбужу их. Бей в набат! (Высунулась в окно, не слишком громко.) Пожар! Пожар! (Выпроводив сына, взвалила мужа на кровать, ушла.)

П а в е л. «Над Курскою дугою за-арево…»

Звонит колокол. Блажат, визжат свиньи на ферме.

Перед воротами Брусов кучка растерянных островитян.

П а в л а. Что ж вы стоите-то? Кругом горит, а вы как столбы!

П у т н и к о в. В самом деле… сломя голову кинулись… а в доме наши находки. Я опрометчиво поступил… Я должен вернуться. (Уходит.)

С о р о к а. Стойте! Вы без очков… вы ничего не найдете! (Остановив Путникова, бежит сама.)

П а в л а. Вон уж ферма занялась… свиней выпущу… (Уходит.)

П у т н и к о в. Виолетта Романовна! Виточка! Я прошу вас… Прошу… не ходите! Я сам, понимаете? Сам! (Убегает.)

Колокол замолкает.

Появляется П а в л а. Затем К у з ь м а.

К у з ь м а. Сороку видела? Где Сорока?

П а в л а (оглядываясь). Убежала. И тот за ней утянулся… Ну, будет там угольков!

Кузьма кинулся к огню.

(Схватила его.) Назад! Шкуру спущу, сопляк! (Уходит.)

К у з ь м а, таясь, убегает за ней.

Грохот и — тысячи искр в небо. Это обрушилась крыша. П у т н и к о в несет обгоревшую С о р о к у. За ними бредет удрученный К у з ь м а.

К у з ь м а. Вита! Витушка! Не сберег я тебя…

С о р о к а. Отвернись, пожалуйста… (Натягивает платье.) Я страшная?

К у з ь м а. Нет, нет! Ты красивая! Ты самая красивая!

С о р о к а. Ты, как всегда, сочиняешь… Вот и платье мое обгорело. Единственное нарядное платье.

К у з ь м а. Я куплю тебе сто… тысячу платьев… Только живи, живи!

П а в л а несет мешок с ценностями.

Появляются Л е г е з а, к о л х о з н и к и.

П а в л а. Явились? Долго же вы раскачивались.

Л е г е з а. Пока собрались… переправились…

П а в л а. «Собрались… переправились»… а тут люди чуть заживо не сгорели.

П у т н и к о в. Да, да! Нас Павла Андреевна спасла… Сама еще раз вернулась… Редкое мужество!

П а в л а. Ценности-то проверь. Вдруг что потерялось?

П у т н и к о в. Самая главная ценность — люди… А люди живы.

П а в л а. Живы… доставил ты мне хлопот! (Нервно рассмеялась.) В окно выталкиваю, он упирается… а крыша вот-вот рухнет…

П у т н и к о в. Я хотел Виту спасти… Виолетту Романовну. Но…

К у з ь м а. Ты не умрешь, Сорока? Ты не умрешь?

С о р о к а. Не имею права, Кузьма. Куда ж они без меня-то?

К у з ь м а. Ну и живи, живи!

С о р о к а. Спасибо вам, Павла Андреевна!

П а в л а. Долг платежом красен.

П у т н и к о в (проверяя мешок). Нет амфоры, кубка, двух браслетов…

П а в л а. Обронила, наверно. Сходить?

П у т н и к о в. Что вы, что вы! Это безумие.

С о р о к а. Я уеду, уеду… если вы хотите.

К у з ь м а. Уедешь! Обязательно! Вместе с Алешкой.

П а в л а. Насчет Алешки меня спросите.

К у з ь м а. Я про пожар сон сидел… жуткий сон. (Смущает Павлу долгим взглядом.)

П а в л а. Взбаламутили парня… сна доглядеть не дали.

Вбегает Н е д о б е ж к и н.

Н е д о б е ж к и н. Свиней кто выпускал?

П а в л а. Я. Кто больше.

Н е д о б е ж к и н. Аглая пропала…

П а в л а. Пошел ты… со своей Аглаей! Тут человеку худо, а он о свинье скорбит.

С о р о к а (бредит). Подол… подол обгорел…

К у з ь м а. Она помирает! Дядя Легеза! Она помирает!

Л е г е з а. Я вертолет вызвал… вот-вот быть должен.

Н е д о б е ж к и н. Будто сквозь землю провалилась! Лучшая свиноматка!

Слышен рокот вертолета.

П у т н и к о в (указывая вверх). Они готовятся… готовятся! Они посылают сюда импульсы…

С о р о к а. Больно… не рвите мне волосы! Больно!

П у т н и к о в. Пойду… я должен написать ноту. Пусть знают, что мы действуем. Земля — первейшая наша забота. (Уходит.)

С о р о к а. Падаю… падаю! О-ох!

К у з ь м а. Врача бы сюда! Врача бы!

Л е г е з а. Вон вертолет садится… Пусти-ка, я отнесу ее.

К у з ь м а. Как же я Алешке в глаза посмотрю! (Уносит вместе с Легезой Виту.)

Н е д о б е ж к и н. Хоть бы свиней собрал… все разбежались.

П а в л а. В лес кинулись через протоку. Зверье соберет.

Слышно: рокочет улетающий вертолет.

Л е г е з а и К у з ь м а возвращаются.

Л е г е з а. Не убивайся, Кузьма. Ты здесь ни при чем.

К у з ь м а. Может, как раз я и при чем. Может, я во всем виноватый: спал, а тут такое… творилось.

Л е г е з а. Павел где? Что-то не вижу.

П а в л а. Снова лыка не вяжет.

Л е г е з а. Дела… Жена на пожаре, муж — в лежку.

П а в л а. Такой уж век бабий.

К у з ь м а (с яростью). Ты… ты. (Не договорив, сник.) К Петьке пойду. (Уходит.)

Л е г е з а. Расстроился… Взрослый не по годам. Надо бы к ребятишкам его, к ровне.

П а в л а. На школу надеялся, интернатских ждал…

Л е г е з а. Не знаешь, отчего загорелось?

П а в л а. Археологи костер разожгли… ветерок поднялся. Видно, донес искру.

Л е г е з а. Разберемся. (Уходит.)

Входит П у т н и к о в.

П у т н и к о в. Скажите, а где Виолетта Романовна?

П а в л а. Ты что, с луны свалился? Улетела она…

П у т н и к о в. Как — улетела?

П а в л а. Вот блажной! При тебе вертолет садился. Забыл, что ли?

П у т н и к о в. Не помню. Ничего не помню. Пожар был, потом — провал…

П а в л а. Ты спасать ее побежал, сам чуть не изжарился… Потом заговариваться начал… грозить кому-то…

П у т н и к о в. Это со мной случается. Извините. Она цела?

П а в л а. Обгорела, но не так уж сильно. Выздоровеет. Женился бы ты на ней.

П у т н и к о в. Она вашего сына… любит.

П а в л а. Мало ли кто кого любит! Я бы за того, кто на сердце пал, костьми легла… весь мир перевернула.

П у т н и к о в. Мир в наше время нетрудно перевернуть… Сохранить трудно.

Остров пуст, страшен. У останков школы, на пепелище, несколько парт. Слева — внушительный, незыблемо прочный, — морщится белым срубом дом Брусов. Неподалеку К у з ь м а и Т о н ь к а.

Т о н ь к а. Значит, решил с отцом на заработки?

К у з ь м а. Нам так или иначе нужно уехать.

Т о н ь к а. Уедешь… может, не увидимся больше! (Совсем по-бабьи обняла, всхлипнула.)

К у з ь м а (скривив губу). Иди ты!

Т о н ь к а. И уйду. Совсем уйду! Пожалеешь! (Уходит.)

К у з ь м а. Тонь… я напишу тебе после… все напишу.

Т о н ь к а (вернувшись). Ох, Брус! Как же ты меня измучил! (Чмокнула Кузьму в щеку.)

Приближается П а в е л.

К у з ь м а. Н-ну, присосалась! Любите вы лизаться! (Увидев отца, высвободился, пошел к нему.)

Т о н ь к а. Кузьма… ты изверг! Ты мучитель!

К у з ь м а (отмахнувшись, подошел к отцу, заглянул в скорбные глаза, ища в них проблеск надежды. Вместо надежды — непроглядное чугунное отчаяние.) Больно тебе, тятя? Шибко больно?

Гудок теплохода.

П а в е л. Теплоход причалил. «Родина», что ли?

К у з ь м а. Нет, «Чернышевский». Слышишь, гудок сипловатый?

П а в е л. Сейчас бы взять билет и закатиться на край света!

К у з ь м а. Возьмем. Я уж решил. Возьмем и уедем.

П а в е л. Мне дорога заказана. А ты плыви, уплывай, пока не поздно.

К у з ь м а. Без тебя с места не сдвинусь. Давай вместе!

П а в е л. Следователь вызывает.

К у з ь м а. Ну и что? Он всех подряд вызывает. Надо же выяснить… причины пожара.

П а в е л. Что выяснять? Всё ясно.

Кузьма. Вызывает — значит, не все. Вон молодожены идут.

Идут А л е к с е й и С о р о к а, с ними — П у т н и к о в.

П у т н и к о в. Ушли все близкие… и вы уходите.

С о р о к а. Мы же встретимся… Вот погрузите баржу — через неделю вернетесь в институт.

П у т н и к о в. Нет, нет, я чувствую. Я послал им ноту… очень решительную по форме… Надо ждать ответных действий…

С о р о к а. Успокойтесь… они не посмеют. И вообще… поменьше об этом думайте.

П у т н и к о в. А что мне еще остается?

С о р о к а. Раньше вы собирались написать о крыльях бабочки…

П у т н и к о в. Не успел… и теперь уж не успею.

С о р о к а. Потому что изменили своей системе. Следуйте ей и не унывайте.

П у т н и к о в. Я попробую… (Трет лоб.) Простите, я должен что-то сказать… не могу вспомнить. (Уходит.)

А л е к с е й. Тебе не опостылело здесь, братан?

П а в е л. Ага, поезжай с ними, Кузя.

К у з ь м а. Никуда я не поеду.

А л е к с е й. Решай сам. Ты уж не маленький.

С о р о к а. Мне будет очень тебя не хватать.

К у з ь м а. И без меня есть с кем возиться. Я трудный ребенок.

А л е к с е й. Ты что-то задумал… Молчишь? (Развел руками.) Раньше ты был откровенней. Ну давай, отец, отходную.

П а в е л (откупорил бутылку, налил, но сам пить не стал). Пейте, пейте. А я свое выпил. Ну, как говорится, совет да любовь. (Расцеловал сноху, сына и ушел.)

А л е к с е й. Мне жаль расставаться, брат. Но хоть отец под твоим присмотром будет.

К у з ь м а. А ты под Сорокиным присмотром. Держи его крепче, Виолетта Брус. А то опять куда-нибудь смоется.

С о р о к а. Пусть не надеется, я его так запрягу… минуты свободной не будет. Я его в институте учиться заставлю.

К у з ь м а. Следует, следует. Постойте, я же не подарил вам ничего! (Радостно.) Вот деревяшка древняя… Может, ценность имеет? (Подает старую, изъеденную червями братину.)

С о р о к а. Это же братина, Кузьма! Шестнадцатый век, если не старше. Ты где ее раздобыл?

К у з ь м а. У озера. В деревянной башне. Сквозь башню две березы еще проросли.

С о р о к а. Ох, Кузьма, Кузьма! Что же ты мне раньше-то не сказал? Мы эту башню давным-давно ищем. Это остатки казачьей крепости, о которой упоминает Семен Ремезов.

К у з ь м а (хмурясь). Мало ли кто о чем поминал! Вам речники сигналят.

А л е к с е й. Может, останешься, Вита?

С о р о к а. А ты уедешь без меня? Не выйдет! Вернемся будущим летом.

Гудок. Простившись с Кузьмой, А л е к с е й и С о р о к а уходят.

Входит П у т н и к о в.

П у т н и к о в. Ушли? А я не поздравил их. (Кричит.) Будьте счастливы! Будьте счастливы! (Уходит.)

В ответ доносится: «Спасибо!»

Кузьма, помахав отъезжающим, садится на одну из парт, затем на другую, на третью. Встав, заложил руки за спину и обратился к воображаемым ученикам.

К у з ь м а. Здравствуйте, дети. С чего начнем наш первый урок?

А во дворе Брусов сидит на завалинке одинокая П а в л а. Сидит, перебирая похищенные у археологов драгоценности.

Из избы выходит с котомкой П а в е л.

П а в л а. Далеко собрался?

П а в е л. Далеко ли, близко ли — суд решит. (Подошел к мемориальной доске, которую так и не успел заменить мраморной, провел пальцем по каждой букве.)

П а в л а. Сиди, пока за язык не тянут.

П а в е л. Никчемный я человечишка… пьянь, а совесть не всю пропил.

П а в л а. Век строила — рушится в один миг. Не ходи, Паша… не ходи!

Павел, покачав головой, собирается уходить.

К у з ь м а (уходя). Ты к следователю, тятя? А почему — ты? (Смотрит на Павлу.)

П а в л а (выронив драгоценности). Не этого я хотела… Все рушится… Останься. Сама пойду. Пожар-то я учинила. (Встала, выпрямила сильные плечи.)

К у з ь м а. Мама! Мамочка! Бедняжка ты моя!

Павла, погладив его, идет к калитке.

П а в е л. Не надо, Павла… ты мать… а мне терять нечего.

П а в л а. Терять каждому есть что… Это понимаешь, когда все утеряно. Прощайте. (Ушла.)

К у з ь м а. Мама-а-а!

Он, в сущности, и теперь еще ребенок. Но ребенок, много познавший… Его юность начинается с пепелища. А на земле желтеют никому не нужные драгоценности.

З а н а в е с

1972