Пьесы

ИГНАТ МАНТУЛИН.

ГРИНЬКА (ГРИГОРИЙ) его сын.

КЛАВДИЯ ХОРЗОВА.

НИКИТА ее муж.

ДОМНА АТАВИНА.

АНДРЕИ ЛУЖКОВ.

ВЕРА.

НАДЕЖДА РЕШЕТОВА.

ПЕТР ее сын.

ГАЛИНА.

ДАРЬЯ.

ПЕРВАЯ ДЕВУШКА.

ВТОРАЯ ДЕВУШКА.

ТРЕТЬЯ ДЕВУШКА.

ПАРЕНЬ.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Дорога, уходящая в гору. Вдоль дороги дома. На самом лбу взгорыша унылое сельское кладбище. У подножия — кузница.

Начало действия относится к весне сорок пятого года. Этой весной возвращались с войны два тридцатилетних солдата. Оба меченые, но живые — немыслимое везение! Двое из всей Бармы. А уходило полсотни мужиков и парней.

Возвращались. У И г н а т а кроме шрамов под соломенными висками — ордена, среди которых две Славы. Да и Н и к и т у наградами не обидели. Ранами тоже. Левое плечо западало. Нога сгибалась худо. До рези в глазах всматривались в родную деревню. Вот она, Барма, бедная, вдовая. И крестов на кладбище, кажется, прибавилось. Но солдатам не до покойников. Война приучила к мысли о том, что смерть, как сидор солдатский, постоянно за плечами.

И г н а т. Ну вот и дома… дома! Поди, не ждут уж, а?

Н и к и т а. Немудрено. Пятьдесят человек призывали, а сколь из полусотни-то уцелело? Тот погиб, тот без вести пропал…

И г н а т. И меня потеряли, наверно. Полгода по госпиталям валялся. Думал, не выкарабкаюсь.

Н и к и т а. Потеряли… могли потерять, ежели не шибко ждали. А ежели ждали — не потеряют.

И г н а т. Ждут! Я знаю, меня ждут! Может, встречать вышли. И я вот он. Явлюсь и, как положено по уставу, отрапортую: «Сержант Мантулин прибыл в полное ваше распоряжение. Разрешите сменить автомат на поручни?»

Н и к и т а (нервно расправив длинные усы). С такой выкладкой в плугари? (Ткнул в Игнатовы ордена.) Да по твоим заслугам надо бить в колхозные председатели, если не выше. Будь у меня столько отличий, я бы в район пробился.

И г н а т. Кого я там не видал, в районе-то? Дома всего милей. Каждая кочка — родня. Пойду в бригаду, к земле поближе.

Н и к и т а. Родня, родня! Мало ли что родня! Не за здорово живешь воевали! Четыре года судьбу испытывали: нынче — здесь, завтра — к боженьке в рай. А ротный писарь сопроводиловку сочинит: «Пал смертью храбрых…» Родня… Четыре года со смертью в обнимку. Не то что тело, душа закирзовела… озлела до невозможности.

И г н а т. Ничего, возле земли оттаем помаленьку. Теперь хошь не хошь — доброте учиться надо. Такая история.

Н и к и т а. В мешке-то гостинцы? Туго набит.

И г н а т. Овес. Лежал как-то перед артподготовкой на поле — нажелудил. Хоть и не положено вещмешок забивать несписочным имуществом, а выбросить жалко. Хлеб же…

Н и к и т а. Все такой же блаженный!

И г н а т. Мне всю войну одни сон снился: поле израненное. А я его врачую. Вот, сон в руку. (Зачерпнул из-под ног земли горсточку, попробовал на язык.) Солона!

Н и к и т а (усмешливо). Не нанюхался за четыре-то года? Айда! Эка невидаль — солонцы бросовые.

И г н а т. Бросовые — так. (Вроде бы не ко времени вздохнул.) Омертвела земля!

Н и к и т а. Нашел о чем сокрушаться! В Сибири окромя солонцов земли вволю.

И г н а т. Никудышные мы хозяева! Вот немцы — враги, а гляди: у них каждый клочок обихожен и в дело пущен.

Н и к и т а. Ну ты! Вяжи лыко к лыку! Нашел кого в пример ставить!

Разошлись. Смиренной улочкой Игнат направился к своему дому с тополем под окном. На тополе скворечник. Дом отпугнул заброшенностью. Калитка сорвана. Окна без стекол. И никто не вышел навстречу. Что ж вы, ноги, через три земли отшагавшие, оробели на своей, на близкой, земле? Из ограды выбежал пес. Старчески гаркнул, лизнул в руку.

И г н а т. Здорово, Трезор! Трезорушка. Не помолодел ты за эти годы! Где хозяйка твоя? Где Гринька?

Трезор виновато завилял хвостом. Во дворе кто-то завозился, окликнул собаку. Это Г р и н ь к а, мальчишечка лет десяти. В руках у него аккуратно стесанный камень.

Г р и н ь к а. Трезор! Ты куда подевался, блудень?

Трезор кинулся на зов.

И г н а т. По хозяйству хлопочешь, мужичок?

Мальчик медленно подался назад. В его осторожном движении, в напряженных узких плечиках, во всей его сжавшейся фигурке было столько взрослого недоверия, беды, покинутости, что Игнату стало жутко. Вот шейка вытянулась, извилась. Из-за плеча показался нос, навесистая отцовская бровь, глаз, рот, растущий в отчаянном крике…

Г р и н ь к а. Тя-я-тя-я! Тя-ятенька-а-а! (Уронив камень, метнулся к отцу.)

И г н а т (нацеловывая сына). Ну, Гриня, ну, золотко! Чего ж ты так испугался-то?

Г р и н ь к а. Живой? Родненький… родненький! Живой! А-ах!

И г н а т. Как вырос-то! Как вырос! Не узнать: удалец, витязь!

Г р и н ь к а. На тебя похоронка была, а я ждал, ждал! Я знал, что тебя не убьют.

И г н а т. Не убили, сынок, не убили. Хоть и залатанный весь, а жив, дома. Мамка-то наша где? В поле мамка?

Гринька после мучительной, долгой паузы горестно зарыдал.

Где же она, Гриня? (Голос стал чужой, сиплый.) Сказывай! Все как есть сказывай, не таи!

Г р и н ь к а. Нет больше мамки… заме-ерзла-а! Поехала в лес и заме-ерзлаа… прямо у поленницыы…

Молчание. Долгое. Тяжкое.

И г н а т (после паузы). Веди меня к ней, сынок. Веди…

Идут по дороге в гору. Гринька держит отца за руку. Сзади них выехала одноосная тележка. В оглоблях — за коренника, за пристяжную, за всю звонкую тройку — Д о м н а А т а в и н а. Выпряглась, пошла за Мантулиными, но вернулась. Отец и сын между тем приблизились к кладбищу. С краю на простеньком деревянном кресте криво вырезано: «Здесь покоится раба божья Наталья Алексеевна Мантулина. 1915—1945». Игнат, точно пулей срезанный, выпустил крест, по которому слепо водил пальцами, сполз на могилу, приник. Но из-под земли — молчание. Рядом чуть слышно всхлипывает Гринька, глядя на отца.

Г р и н ь к а (подняв тяжелую отцовскую руку). Пойдем, тятя. Робить начнем. А как робить начнем — горе притухнет. Ее не воротишь, сколь ни убивайся.

И г н а т (поднялся, удивленно глядит на сына). Верно, сынок. Ее не воротишь. А нам жить надо. Только как жить?

Г р и н ь к а. Как все люди.

И г н а т. Мантуленок ты мой! Вот он, сынок-то наш, Наташа! Мужик, совсем мужик! А я ему, как дитю, леденца вез.

Г р и н ь к а (истово). Я страсть люблю леденцы, тятя!

Игнат развязывает мешок. В мешке зерно и зерном облепленный красный петух на палочке. Обобрав зернышки и бережно ссыпав их обратно в мешок, Гринька старательно сосет леденец.

И г н а т. Как жил тут один? Как хозяйничал?

Г р и н ь к а. Я не один жил. Тетка Домна приютила, председательша.

И г н а т. Не обижала?

Г р и н ь к а. Не-а. Она только с виду крута, а так ласкова. Как родного голубила.

Игнат. Ну пойдем, сынок. Теперь своим домом жить станем.

Спускаются вниз. Навстречу им «Домнин экипаж». Д о м н а тащит за собой тележку.

Д о м н а. С возвращением тебя, Игнат!

И г н а т. Врагу не пожелаю такого возвращения.

Д о м н а. Пускай не в радость, а все же воротился на отчую землю. Мой Ваня под Севастополем… в дальней земле, а может, в море, и волны над ним.

И г н а т. За сына, за ласку к нему благодарствую. Жив буду — сочтемся.

Д о м н а. Огонь и воду прошел: жив, теперь какой резон помирать?

И г н а т. У судьбы свой резон.

Д о м н а. Судьба тоже неглупая. Видит, с кем дело имеет.

И г н а т. Далеко наладилась с транспортом?

Д о м н а. На базар, хочу картошку продать.

И г н а т. Председательша — могла бы лошадь запрячь.

Д о м н а. Все бабы на себе возят. Я чем лучше?

И г н а т. Все такая же оглядчивая.

Д о м н а. Какая уж есть. Кони выморены. Я их для посевной берегу.

И г н а т. А себя мытаришь! Вон как похудела: одни глаза остались.

Д о м н а. Дом-то ваш разорен. Переселяйтесь ко мне. Пока не приведешь в порядок.

И г н а т. Да нет уж, что уж, стеснять не станем. В своем поселимся: долго ли подновить? Мужики все же…

Д о м н а. Теперь за мужиков-то больше бабы. Агафью Кочину вечор в больницу отправила: окалиной глаз выжгла. Без кузнеца остались. Не выручишь?

И г н а т. Не с теми думками шел… хотел полюшко на солонцах выправить, чтоб земля эта не вдовела.

Д о м н а. Без кузнеца нам гибель. Поробь в кузнице, Игнат! Полюшко от тебя не уйдет.

И г н а т. Придется, раз уж некому боле.

Д о м н а. Некому. Разве опять бабу послать, так стыдно, коль мужики воротились. (Надев заплечный ремень, повезла тележку. Над головой курлыкнули журавли.)

Г р и н ь к а. Журавли ноне припоздали чо-то.

И г н а т. Наверно, победы ждали.

Г р и н ь к а. Летят, будто и войны не было.

И г н а т (страстно, с надеждой). А может, не было ее, Гриня? Может, нам это все приснилось?

Гринька трясет пенною головенкой, через плечо оглядывается на Домну, на кладбище.

В доме Никиты Хорзова.

На кровати, перебирая волнистое золото волос, сидит К л а в д и я. Л у ж к о в устроился на лежанке. Над лежанкой аляповатый портрет Никиты. Этот портрет, точно живой человек, присутствующий незримо, мешает чувствовать себя вольно.

Лужков, поеживаясь, встает и, скинув форменный китель, завешивает портрет. Оставшись в косоворотке, из которой выступает далеко не богатырская грудь, на цыпочках, как-то бочком крадется к Клавдии, пытается обнять ее. Клавдия презрительно-равнодушно смахивает его руки. Сидит, отдавшись своим думам.

К л а в д и я. Скучно мне с тобой, товарищ Лужков! Ох, как скучно!

Л у ж к о в. Я вам не клоун — веселить. Да и любовь — не цирк.

К л а в д и я. Как сказать. Не хуже циркачей представляем. Только смотреть, кроме Никиты, некому. Да и тому глаза завесили. (Встает, сдергивает китель.)

С портрета уставились подозрительные, злые глаза.

Л у ж к о в. Помолчали бы! Есть вещи, о которых не говорят.

К л а в д и я. Делать можно, а говорить нельзя? Греши молчком, так? С душком мыслишки-то у вас, товарищ уполномоченный! Что скажут, если довести их до вашего начальства?

Л у ж к о в. Не смейтесь, слышите? Я не хочу, чтобы вы смеялись над тем, что священно. Я бы хотел… я предлагаю узаконить наши отношения.

К л а в д и я. Это как? Пожениться, что ли? Миленький ты мой! Ну какой из тебя муж? Без инструкции шагу не шагнешь.

Л у ж к о в. Опять вы злитесь. Опять издеваетесь. А я люблю вас. Я так люблю, что слов нет!

К л а в д и я (хохочет). А с начальством насчет любви согласовал?

Л у ж к о в. Побить вас, что ли?

К л а в д и я. Побей, заинька! Побей! Может, лишнюю пыль выколотишь.

Л у ж к о в (жалобно). Не умею я. Даже этого не умею. А побить хочется.

К л а в д и я. Бедняжечка! И кто такого воробушка уполномоченным назначил? Думают же чем-то!

Л у ж к о в. Не повезло мне. Месяц побыл на фронте — ранили. Едва порог перешагнул — сюда направили.

К л а в д и я. Воробушек! Чирик-чик-чик! (Встала, потянулась, прошлась по комнате. Выглянула в окно, всплеснула руками.) Ой-ёченьки! Кажись, муженек катит! Ну точно: он! Нагрянул христовый!

Лужков, не поверив, бросился к окну. Затем сорвал китель и, с трудом попадая в рукава, стал застегиваться, второпях не заметил, что оторвал пуговицу.

Испужался? Эх ты, женишок! Не суетись. Он еще битый час с бабами просудачит.

Л у ж к о в (расстегивая китель). Я н-не п-пойду. Не п-пойду и вс-с-се! С-скажу, что руку вам п-п-предложил, вот!

К л а в д и я. Жить надоело? У Никиты рука не дрогнет. (Помогла одеться, вытолкала за порог.)

Он едва не столкнулся с Н а д е ж д о й. Ушел.

Н а д е ж д а. Никита воротился! Живой… живехонький! Встречай хозяина, подружка!

Клавдия с некоторым запозданием заметалась по комнате, срывая с вешалки то одну вещь, то другую.

Да хватит тебе метаться-то! Хватит! Совсем себя потеряла! Беги так! Беги раздетая! Не осудит, поди.

Клавдия вылетела навстречу мужу, повисла у него на шее.

К л а в д и я (вводя в дом солдата). Живой! Здоровый! А я уж и не чаяла! Ой! Плечо-то у тебя… больно? А я, дура, повисла!

Н и к и т а. Ничего, Клавдия, ничего, терпимо! (Хромая, проходит к лавке.)

К л а в д и я. И нога увечная! А наград-то! А наград!..

Н и к и т а. Всего вдоволь. Гостей-то зови в дом! Чего ж они в ограде толкаются?

Входят ж е н щ и н ы.

К л а в д и я (женщинам). Вы уж не обессудьте, бабоньки! Ополоумела я. Голова кругом идет. Проходите вперед, усаживайтесь! В ногах правды нет.

Г а л и н а. А в чем правда, Клава? Уж не известно ли тебе, в чем правда? Одни, как по заказу, с войны приходят, у других могилка и та затеряна.

Н а д е ж д а. Будет тебе, Галина! В своей избе надрывайся. У людей радость, понимать надо.

Клавдия собирает на стол. Радость ее искренна. Улыбка теплая, но с горчинкой. Стол от яств не ломится, однако по случаю возвращения солдата нашлось и поесть и попить.

К л а в д и я (усадив гостей). Со свиданьицем, Никитушка! (Налила рюмки, чокнулись, обвела всех плывущим взглядом.) Думала, не доживу до этой минуты. Все жданки лопнули! (Отвернулась, смотрит куда-то в угол, а не на Никиту, как следовало бы.)

Н и к и т а. В тылу да не дожить! Это на фронте каждая пуля — твоя владычица! Поцелует — и нет человека! (Он пьет-упивается всеобщим вниманием.)

Н а д е ж д а. И в тылу не сахар. Наталья Мантулина не собиралась помирать. И померла не от пули. А тоже смерть… да еще перед самой победой.

Г а л и н а. А как ждала, как ждала своего Игната! Всякий день на Волчий бугор выбегала: не идет ли?

Д а р ь я. Самую малость не дождалась. Каких-то три месяца.

Н а д е ж д а. И другим бабам досталось. В каждой семье по одной да по две похоронки.

Д а р ь я. Есть и по три. У Матрены Исаевой в одну зиму троих… ровно и не жили на свете. И старика схоронила вскорости.

Г а л и н а. А скажи, Никита, наших там не встречал?

Н и к и т а. Нет, Павловна. Чего не было, того не было. С Игнатом, верно, в поезде нос к носу столкнулись.

Клавдия вздрогнула, напряглась.

Д а р ь я. С кем встречаться-то? Война всех подмела.

Г а л и н а. Как литовкой прошлась! Мой Коля первой былиночкой оказался. Который год лежит-полеживает. А я маюсь. Зачем, ну скажите, зачем она мне, эта собачья жизнь?

Н а д е ж д а. Повидались, и ладно. Айдате по домам, бабы! А ты, Никита, отдыхай, да недолго. Посевная на носу.

Н и к и т а. Посевная, ага. С лукошком в поле: горсть влево, горсть вправо. Так, что ли?

Надежда. Так и есть. Вручную сеем. Техника — своим паром.

Ж е н щ и н ы уходят.

Н и к и т а. Не успел оглядеться — в оборот взяли. Какой из меня сеятель? Я полторы тыщи дней смерть сеял. Эти штуки зазря не дают. (Тронул награды.)

К л а в д и я. Теперь пахари нужны, Никитушка. Стрелков в отставку. По чистой.

Н и к и т а. И меня, стало быть, по чистой?

К л а в д и я. Ежели мелко пахать будешь.

Н и к и т а. Я и раньше-то не мастак был, теперь и вовсе отвык… от всего мирного. Во сне и то видится дым да пепел.

К л а в д и я. Долго еще войной отрыгать будем. Бабы-то вон как убиваются.

Н и к и т а (присматриваясь к ней). Ты, похоже, не шибко убивалась.

К л а в д и я. Некогда было, Никитушка. Дневала и ночевала в поле. Одна трактористка на весь сельсовет. Ну, потчуйся тут без меня. Баньку пойду протоплю.

Н и к и т а. Баньку, ага. Это в самый раз. Да чтоб веничек попушистей… березовый! (Наклонился. В щели около кровати застряла пуговица.) Подь-ка сюда, плакальщица!

Клавдия усмехнулась, подошла без боязни.

Так, говоришь, некогда было?

Молчание. Никита ударил жену.

С кем путалась тут, зараза?

К л а в д и я (со спокойной насмешкой). Мало ли с кем? Всех не упомнишь.

Пауза.

Н и к и т а (жалобно). Ведь врешь, ведь наговариваешь на себя! Хоть раз всю правду скажи!

К л а в д и я. Всю правду я тебе еще до войны сказала, когда уходить собиралась.

Н и к и т а. Собиралась, да не ушла. И столько лет мне голову морочила.

К л а в д и я. Не морочила я, Никитушка! Раз чуть было не сошлась тут с одним… чтобы от прежнего наваждения избавиться. Не помогло.

Н и к и т а. Где оно, твое наваждение? Покажи, я ему враз ноги выкручу.

К л а в д и я. Ты за что ударил меня, Никитушка?

Н и к и т а. За измену, за подлость твою бабью!

К л а в д и я. А ежели я не изменяла, тогда как? Ежели не подличала?

Н и к и т а (куражливо). Не верю! Врешь, не верю! И никогда не поверю.

К л а в д и я. Ну и не верь. А за оплеуху расчет получи. (Дает Никите увесистую оплеуху.)

Н и к и т а. Стерва! Развратница!

К л а в д и я ушла. Никита хочет выбросить пуговицу, но, передумав, кладет ее в карман. Налив самогона, выпил одним глотком, рванул себя за ворот: душно, душно в родном доме!

Кузница. У наковальни И г н а т. Он только что оттянул лемех конного плуга. Г р и н ь к а, раскачивая меха, мурлычет песенку. Игнат ласково косится на сына.

Мимо кузницы то и дело проходят ж е н щ и н ы, без особой нужды заглядывая внутрь. И это бесит Гриньку.

Входит Н а д е ж д а.

Н а д е ж д а (сунув мальчишке пряник). Вот и помощничек вырос.

Г р и н ь к а (швырнув пряник). Чо ты пряники мне суешь? Не видишь, занят?

Н а д е ж д а. Вижу, да ведь надо чем-то за услугу расплачиваться! Топор у меня затупился.

Г р и н ь к а. Больно часто тупится.

Н а д е ж д а. Такое железо… мягкое. А ты чего бирючишься? Со старшими разве так разговаривают?

И г н а т. Давай сюда — наточу. (Берет топор, пробует пальцем жало — порезался.) Крепко затупила!

Н а д е ж д а. Точить-то некому. Там зазубрина, выправь маленько.

И г н а т. Зазубрина-то не на жале, Надёжа. Ту зазубрину мне не выправить.

Н а д е ж д а (пытаясь оттеснить Гриньку от точила). Погуляй, Гриня! Поди, умаялся? Погуляй, а я точило поверчу.

Г р и н ь к а. Была охота.

Н а д е ж д а. Коли так, оставайся. Ты мне не помеха.

Г р и н ь к а. Смотря про что говорить будешь.

Н а д е ж д а. Про цветы можно?

Г р и н ь к а (обдумав). Про цветы говори. Да покороче! Дело не терпит.

Н а д е ж д а. Терпит не терпит, любит не любит, к сердцу прижмет…

Гринька исподлобья взбуривает на нее.

О чем это я?

Г р и н ь к а. Про цветы начинала.

Н а д е ж д а. Забываюсь. Старею, видно. Хоть в тридцать восемь какая старость? Самое лето в душе, сок бродит по жилам. Хмельной сок, Игнаша!

Г р и н ь к а (решительно). Ступай, тетка Надёжа! Топор я сам тебе принесу.

Н а д е ж д а. Дай досказать. В Грачиной роще, Игнат, подснежники расцвели. Как раз там, где черный камень. Я не рвала их, берегла до поры. Сегодня сорву, однако.

Г р и н ь к а. Не придет он к черному камню! Напрасно стараешься. А я приду и все твои подснежники выпластаю! Все до единого.

И г н а т. Ну вот, Надёжа, зазубрину на лезвии вывел. Теперь хоть брейся своим топором.

Н а д е ж д а. Эх, кабы в душе еще вывел! (Забыв топор, уходит.)

Игнат и Гринька принимаются за прежнее.

Перед кузницей — Д о м н а. Она принаряжена. Раздумывает: заходить ли? Не решилась. Отошла к тополю, слушает звон кузнечный, старческое дыхание мехов.

Появляется Н и к и т а. Он в чистом, при всех медалях.

Н и к и т а. Из району звонили. За семенами велят ехать.

Д о м н а. Ох, Никита, зря ты насоветовал это! Теперь хожу — голова от дум пухнет.

Н и к и т а. Думы-то разные бывают. (Усмехнулся намекающе.) Ишь как вырядилась!

Д о м н а. Всех по Клавдии по своей не меряй!

Н и к и т а. Все вы Евины дочери! Ехать, что ли, за семенами-то?

Д о м н а. Езжай, да не сболтни там! Сразу загремим.

Н и к и т а. За портфельчик боишься? Не шибко толстый портфельчик-то.

Д о м н а. И чего ты под кожу лезешь? Осатанел совсем. А ведь одну упряжу везем. И чин твой не ниже: как-никак бригадир.

Н и к и т а. Чин, чин! Без чина много всяких причин. С фронта ехал, все расплановал: тут так, тут этак — дорожка ровная, прямиком в гору пойдет. А она сплошь в ухабах и под гору катится. Потому и злюсь и пакостные слова на язык липнут. А дело наше святое, Домна Сергеевна, чистое дело: ослаб народ, забыл, чем хлеб пахнет. Надо поддержать немножко.

Д о м н а. То худо, что не одни мы ослабли. Всей державе туго приходится. А мы всех умней быть хотим.

Н и к и т а (чуть переигрывая). Ради своего колхоза можно и похитрить. Бабы, или, по-городскому сказать, женщины, себя не щадя, все войне отдавали, и ежели государство для них малой толикой поступится — большого убытка не будет.

Д о м н а. Да ведь обман получается! Просим на семена — раздадим на трудодни. И кто обманывает: колхозная верхушка.

Н и к и т а (философски). У нас планида такая. Хошь людям добра — ври, хошь пользы себе — опять ври. Умные колхозные бригадиры начальство свое обводят, глупые — подчиненных околпачивают.

Д о м н а. Не то, Никита. Светлая жизнь обманом не строится.

Н и к и т а. О светлой жизни судишь, ага… себе хочешь светлой жизни. (Кивнул в сторону кузницы.) И тут же лукавишь: дескать, я не к Игнату пришла, я по делу. А мне эти дела давно известны! Так же и другие хитрят. И кто ловчее концы в воду прячет, тот самый правильный человек.

Д о м н а. Говоришь — ровно следы заметаешь. А сам исподтишка подталкиваешь: падай, Домна, падай! Ну, упаду — легче тебе станет?

Н и к и т а. Вместе упадем, ежели что. Команда была: лезь через бруствер и — в атаку! Кабы на фронте после команды так раздумывали — ни за что фрица не одолели бы. (Уходит.)

Появляется Л у ж к о в. Он с велосипедом. Возбужден.

Л у ж к о в. Я только что с Лебединой протоки. Большое поле уже засеяли. Без единого перекура.

Д о м н а. А вы собирались кнутом подгонять?

Л у ж к о в. Подгонять — нет, не собирался. Но ведь я должен понять те мотивы, которые движут людьми! Полуголодные, отощавшие и на таком накале! Только энтузиазм?..

Д о м н а. Мне бы ваши заботы!

Л у ж к о в. В такое время ужасно чувствовать себя посторонним! Я сожалею, что не выучился на агронома.

Д о м н а. Еще не поздно, учитесь.

Л у ж к о в. Собираюсь, да за учебники сесть некогда.

Д о м н а. До учебников ли? Вижу, по чужим огурешникам шастаете. У Клавдии Хорзовой в огурешнике гряды, что ль, закладывали?

Л у ж к о в (смутился). Я, знаете… я от собак прятался. Целая стая накинулась.

Д о м н а. Стая? Должно быть, пришлые. У нас на всю Барму один Трезор остался. Неужто и он был в той стае?

Л у ж к о в. Он-то… он-то как раз больше всех рычал!

Д о м н а. Да что вы! Сегодня же велю на цепь посадить. Гринька, выдь на минуту!

Г р и н ь к а (из кузницы). Щас. (Еще стучит молотком, потом появляется.)

Д о м н а (все с той же насмешкой). Ты что это, парень, кобеля своего распустил? Ведь он уполномоченного чуть не загрыз.

Г р и н ь к а. Трезор?

Д о м н а. Он самый. Трезор.

Г р и н ь к а. Да он беззубый совсем! Мякиш едва жует.

Д о м н а. Ты наговоришь! Не станет же товарищ Лужков сочинять небылицы! Он человек ответственный, при исполнении.

Л у ж к о в (заспешил). Я поеду, пожалуй. Там сев, знаете… поеду. (Уводит свой велосипед.)

Д о м н а. Ну ясно: без тебя не посеем.

Г р и н ь к а. Ты чо на Трезора напала? Может, в собачий ящик сдать задумала?

Д о м н а. Мне твой Трезор не мешает. Пусть живет, пока живется.

Из кузницы выходит И г н а т. Вытирает руки ветошью.

И г н а т. В будний день расфуфырилась. К чему бы?

Д о м н а (потускнев). Будний, так и принарядиться нельзя?

И г н а т. Вроде бы не время.

Д о м н а. А когда время? То сев, то покос, то уборочная страда. Когда время, я спрашиваю?

И г н а т (добродушно посмеивается). А ведь и верно. Помереть не успеешь, не то что за собой последить. Такая история.

Д о м н а (раздраженно). Не тряси ты свою историю! История, как я понимаю, это былое. Мы настоящим живем. А что от него имеем, кроме морщин?..

И г н а т. Не те речи ведешь, Домна Сергеевна.

Д о м н а (с укоризной). Было время — Домною звал.

И г н а т. Тогда ты председательшей не была. Теперь по чину положено.

Д о м н а. Устала я от этого чина. С пяти до полуночи как заведенная. А жить когда?

Г р и н ь к а (про себя). И эта туда же.

И г н а т. Замучили вы меня своими вопросами! Что я вам, апостол, что ли? Не больше вашего знаю.

Д о м н а. Да уж, наверно, побольше. Через всю Европу прошел.

И г н а т. А что видел? Через винтовочную мушку много не разглядишь.

Д о м н а. Все же не с наше. Мы-то дальше районного центра не бывали.

И г н а т. Лошаденку мне выделишь? Надо на солонцы навоз вывезти.

Д о м н а. Дались тебе эти чертовы солонцы!

И г н а т. А вот погоди: я там овсеца посею да трав многолетних — такое поле будет, что только ай да ну! За солонцы ты мне когда-нибудь в ножки поклонишься.

Д о м н а. Добрую землю обиходить не можем, а он с солонцами, как кошка с пузырем, носится.

И г н а т (сухо). Ежели и ношусь — колхозу не в ущерб. Из-за меня простоев не бывает.

Д о м н а. Нет у меня лошадей! Нет, и все! В разгоне лошади, понял?

Г р и н ь к а. Не кричи на тятю! Ишь моду взяла! Чуть что — рот до ушей.

Д о м н а. Нечаянно сорвалось, Гринька. Почто в гости перестали заходить?

Г р и н ь к а. Не ты одна колхоз на себе везешь. Мы тоже в пристяжке.

Д о м н а (сурово). Рано тебе пристегиваться! Школу-то ни к чему бросил. Завтра же возвращайся.

Г р и н ь к а. Это я как-нибудь сам решу, не маленький.

Д о м н а. До совета со мной не опустишься? Эх, Гриня, Гриня!

Г р и н ь к а. Тятю-то отпусти. Сеяльщики рычаг сломали — ладить надо.

Д о м н а (не сумев скрыть обиды). Ладьте, докучать не стану. (Уходит.)

И г н а т. Ты поласковей с ней, Гриня. Забыл, чем обязан?

Г р и н ь к а. А чо они пристают? Все углы пообтоптали. Говорят разное — на уме одно: как бы тебя обработать. И тетка Домна не лучше других.

И г н а т. Не женюсь я на ней, сын. И ни на ком не женюсь. Мамку нашу забыть не могу.

Идут в кузницу.

А школу нельзя бросать. На двоих-то я как-нибудь зароблю.

Г р и н ь к а. Устаешь ты, и в кузнице, и на солонцах — шутка в самом деле! Надо что-то одно.

И г н а т. А кто у горна станет? Кузнецов-то нет боле. И земля магнитит. (Застенчиво.) Истосковался я по ней. Бывало, зароюсь в окоп… вокруг все ископано, изрыто снарядами, танками, солдатскими лопатами. А мне поле мерещится… когда тут хлебушко рос, может, в рост человеческий. И жалость такая черкнет по сердцу — глаза бы вырвал себе, лишь бы не видеть вокруг всего этого безобразия. Лишь бы танки не громыхали, лишь бы люди не помирали и светлая тишина до самого рубежа России голубым ленком расстилалась! Скажи мне в такую минуту: «Погибни, Игнат! И все, о чем грезишь, сбудется!» Глазом бы не моргнул…

Г р и н ь к а. А как же я, тятя? Ты про меня забыл…

И г н а т. Ты кровь моя, Гринька. Мое продолжение! И ты одинаково со мной должон мыслить. А ежели я… оступлюсь — иди тем же путем, пока ноги держат. Сын будет, внучонок мой, сына туда же направь. Все на одном замешано, Гриня. На войне бывают такие моменты, когда человеку за всех решать приходится: за себя, за детей, за внуков. И он выбирает один-единственный путь… праведный! На том пути всяко случается, такая история.

Г р и н ь к а. Про землю-то складно как говорил!

И г н а т. Про нее иначе нельзя. Земля — матерь наша. Вот я и дал себе на фронте зарок: как выживу, за нашенские солонцы примусь, чтобы ни единого бросового клочка не было. Решай сам, Гриня, прав я или не прав.

Г р и н ь к а. Прав, тятя. Обязательно прав! И я это… я помогать тебе стану. Я, правда, учиться хотел на… ну на того, который каменные фигуры высекает.

И г н а т. Каменотес, что ли?

Г р и н ь к а. Вроде каменотеса. Только по-иному называется. Он памятники всякие — из гранита, из мрамора — срабатывает. Видал, поди? Красиво! Я и сам когда-нибудь такую красивую штуку высеку. К примеру, упал человек на колено. В ладошке у него колосок, либо земли комочек. Разное в голову приходит. Вот Святогора хотел изобразить, когда он колечко тянет, а сам вязнет, вязнет… А то еще солдата, который домой воротился и так вот… руки раскинул, землю обнять хочет. Родная же…

И г н а т (взволнованно). Не помню, Гринька, как называется это доброе ремесло, но учись ему. Я видывал в чужих городах всякие статуи, каменных людей и зверей в садах — завлекательно! Смотрел бы и не отрывался. Учись, учись этому делу, сын! А в поле я за двоих управлюсь. Руки-то у меня вон какие!

Слышен рокот трактора. Немного погодя в кузницу входит К л а в д и я Х о р з о в а, Гринька и ее встречает в штыки.

К л а в д и я. Фаркоп вырвало… прямо с потрохами…

И г н а т. И как тебя угораздило? Такая крепость!

Г р и н ь к а. Невзначай, как палец в мед!

К л а в д и я. Не бурчи, Гринька! Мал еще!

Г р и н ь к а. Словно порча какая нашла! Табунятся тут, ровно овцы у сена. Зла на вас не хватает!

К л а в д и я. Не бурчи, сказала! Я тебе не опасная. В девках к батьке твоему салазки подкатывала — не соблазнился. А нынешняя тем более не нужна. Верно, Игнат?

И г н а т (разглядывая фаркоп). Как морковку переломила. Это уметь надо!

К л а в д и я. Каменную плиту плугом выворотила. Здоровущая каменюга! Едва довезла.

Г р и н ь к а. А покажи-ко!

К л а в д и я. Гляди. За догляд платы не беру.

Выходят из кузницы. У самых дверей — плита черного мрамора. Гринька любовно ощупывает ее гладкие грани. Цокает языком.

(Насмешливо.) Глянется?

Г р и н ь к а (сдержанно). Богатый камень! Небось с купецкой могилы?

К л а в д и я. Бери выше. Учителка сказывала, в давние времена везли его в дар тобольскому губернатору, да в болото сронили, а вытянуть не могли. Болото усохло, и находка мне досталась. Такой находке цены нет!

Г р и н ь к а (с деланным равнодушием). Уголок-то отбит.

К л а в д и я (разжигая). Ты не на уголок, на весь камень смотри. Вон как искрится! Увезу в город — много охотников сыщется.

Г р и н ь к а (подавив тайный вздох). Мне что, мне это без интереса.

К л а в д и я. Ой врешь, парень! Глазенки вон как разгорелись! Заело…

Г р и н ь к а. Нисколечко даже.

К л а в д и я. У, твердолобый какой! Весь в родителя своего! Ладно, бери за так… вас не перекуешь.

Подъехала подвода с зерном, с ней Н и к и т а, он прислушивается к разговору.

Г р и н ь к а. Не шутишь? Мой камень-то?

К л а в д и я. Твой, твой, дарю. Фаркоп скоро сварите?

Г р и н ь к а. Да мы мигом, тетя Кланя! Мы в два счета!

К л а в д и яя. Сразу обходительный стал. Эх ты, мантуленок!

Пока в кузнице кипит работа, Клавдия сидит на плите, потом зовет Игната. Гринька, доверившись ей, потерял бдительность.

И г н а т. От дела отрываешь, Клавдия. Нас сеяльщики ждут.

К л а в д и я. Подождут маленько. (Встала, подошла к Игнату.) Глаза-то у тебя чисто озера. В зрачках себя вижу. Ма-аленькая я в твоих зрачках! В душе, поди, еще того меньше.

И г н а т. Зачем звала?

К л а в д и я. Пожаловаться хочу, Игнаша.

И г н а т. Жалуйся. Ежели в силах, помогу.

К л а в д и я. Ведь я на тебя жалуюсь.

И г н а т. Ну!

К л а в д и я. За то жалуюсь, что жизнь мою исковеркал, как вот этот фаркоп. Поманил, а сам на другой женился.

И г н а т. Не манил я тебя, не выдумывай.

К л а в д и я. А помнишь, на покосе-то? Ты под зародом стоял, я вершила и прямо на руки к тебе съехала. Как ты глазами-то засверкал тогда, кадыком задвигал!

И г н а т. Не помню такого случая.

К л а в д и я. Зато я помню. Помню, как голос твой очужел, как руки задрожали… (Удивленно.) Гляди-ко, они и сейчас дрожат!

И г н а т (почти нежно). От усталости, Кланя. День кувалдой машу, вечер на солонцах ковыряюсь. Лопатка не плуг, а я не трактор, сама понимаешь.

К л а в д и я. Вон что! А я уж подумала… Не забываешь Наталью?

И г н а т. До смерти не забуду.

К л а в д и я. Ох, Игнаша! Как я завидую ей!

И г н а т (хмурясь). Ты эти разговоры оставь! У тебя муж есть.

К л а в д и я. А, муж! Только что живем под одной крышей. Со злости за него вышла, когда ты на Наталье женился. Уж лучше бы в девках сидела. Обманываю его… себя обманываю.

И г н а т. Живи по правде, без обмана.

К л а в д и я. По правде, говоришь? По правде-то мне с тобой жить следовало бы.

И г н а т. Не выйдет у нас, Кланя. Между нами сын и Наталья.

К л а в д и я. О-ох!

И г н а т. На этом и крест поставим.

К л а в д и я. Пересудов боишься? Так ведь уехать можем.

И г н а т. Опять то да потому. Не ясно, что ли? (Идет.)

К л а в д и я. Постой! Ты вот что, ты не бойся меня! Живи без огляда. А думать о себе не воспрещай. Пока живу, не могу не думать. Уйду от Никиты, буду потихоньку стариться, вспоминать, чего не было.

И г н а т. Это уж совсем ни к чему.

К л а в д и я. Надо же к берегу прибиваться. А Никита не берег, зыбь мертвящая. Так что живи, Игнат, и я… попробую. Всяк по-своему будем. Может, вытравлю тебя из сердца, успокоюсь. Живи.

И г н а т. Там Гринька ждет.

К л а в д и я. Не задержу. На солонцы-то больше не ходи с лопаткой: перепашу и посею, только место укажи. Все не вручную.

И г н а т. Вот это ладно! Вот ладно дак ладно! Я и зерном запасся уже. (Уходит.)

К л а в д и я (горько). Дождалась благодарности.

Н и к и т а приближается.

Подслушивал?

Н и к и т а. Теперь я знаю твою присуху! Теперь все знаю!

К л а в д и я. Знай.

Н и к и т а. Не я буду, ежели не вышибу его из Бармы!

К л а в д и я. Вышибешь — и я следом уеду.

Н и к и т а. Сделаю так, что не уедешь. И жить со мной будешь.

К л а в д и я. Уж лучше в омут.

Н и к и т а. Смотри, только это и останется.

К л а в д и я. Два мужика на всю Барму. Баб и девок — хоть пруд пруди. Неуж по сердцу себе не выберешь?

Н и к и т а. Мне ты нужна. Одна ты!

К л а в д и я. А мне Игнат нужен.

Н и к и т а. Игната забудь. Он здесь лишний. Да и кто он, Игнат? Простофиля, который молотом машет. А я через год, от силы через два председателем стану. Сниму тебя с трактора, будешь гулять, наряжаться… мне в утеху. Ты же у меня красавица!

К л а в д и я. Не у тебя, Никитушка! Я ничья теперь, сама по себе.

Н и к и т а. Нет, Клавдия! Нет! Я тебя никому не отдам! Уйдешь к Игнату — его и тебя… решу. Слышь? Останься подобру! Живи, как жила, а?

К л а в д и я. Досыта нажилась… ищи другую. А Игната не тронь. Это я тебе не шутейно говорю! (Уходит.)

Из кузницы появляется И г н а т.

И г н а т. Ну вот, Кланя, готово. (Увидев Никиту, смутился.) Здоров, полчанин!

Н и к и т а. Крепко ты обознался! Кланя, какая она тебе Кланя?

И г н а т. С детства так называю.

Н и к и т а. А я не велю.

И г н а т. Ты кто таков — запреты мне учинять? Ишь, вознесся! Власть голову кружит?

Н и к и т а. Оставь Клавку, Игнат! Мало ли их, кошек в юбках? Любой мурлыкни — на твой зов кинется. А Клавка одна у меня, свет в окошке. Не касайся ее, слышь? Не касайся! (Узкогрудый против крупного кузнеца, встряхнул его за грудки.)

И г н а т. Не балуй, парень. А то я тебя так тряхну — по частям не соберут. (Отталкивает Никиту.)

Никита, отлетев, медленно подбирает шкворень. Со шкворнем в руке наступает. Из кузницы с клещами вышел Г р и н ь к а.

Г р и н ь к а (ударил Никиту клещами). Развоевался, вояка!

И г н а т. Шибко уж ты… неаккуратно! Вишь, обмер.

Г р и н ь к а (встряхивая Никиту). Живой, дядя Никита?

Никита очнулся, шарит вокруг себя.

Шкворень ищешь? Не рискуй, а то опять припечатаю.

Н и к и т а. Змееныш!

Г р и н ь к а. Ругается — стало быть, живой. Пошли обедать, тятя!

И г н а т. К чему ссору-то затеял? Нам в мире жить надо, фронтовики же. А ты на голос берешь. (Подает руку, хочет помочь.)

Никита отталкивает его руку. И г н а т, пожав плечами, уходит, явно сожалея о случившемся.

Н и к и т а. Ты мне дорого заплатишь за этот удар! Попомни! (Поднявшись, заходит в кузницу и вскоре выносит солдатский мешок Игната.)

Возвращается Д о м н а.

Д о м н а. Привез?

Н и к и т а. Привез. Да вот и еще кое-что нашел вдобавок. (Развязал мешок.) Овес давала на трудодни?

Д о м н а. Нет, не давала.

Н и к и т а. А у него овес в кузне. Поняла?

Д о м н а. Да ты что, Никита? Ты что говоришь? Игнат сроду не позарится на чужое.

Н и к и т а. И я бы головой поручился, да ведь глаза свои не выколешь!

Д о м н а (задохнувшись). Неужто… неужто он мог, а? Неужто посмел?

Н и к и т а. Не растерялся полчанин! И то сказать: времена голодные, трудные. Даровой мешок зерна не обременит.

Д о м н а. Погоди, Никитушка, погоди, не горячись. Вдруг ошиблись? Человек, поди, ни сном ни духом не знает.

Н и к и т а. Овес на трудодни не выписывала. Так? Старых запасов у него быть не могло. Гринька-то у тебя жил. Вот и смекай.

Д о м н а. Это что же получается? Мы ради баб да сирот добрым именем рискуем, а он о брюхе своем печется?

Н и к и т а. То-то и оно. Ведь я на него как на себя полагался. Слышь, Домна, все-таки солдат. Давай уж на первый раз простим?

Д о м н а. Не будет этого! Не будет! Один украл, другой украдет, от колхоза рожки да ножки останутся! Нет, жуликам пощады не будет!

Н и к и т а. А с привезенным зерном как быть?

Д о м н а. Раздадим, пока Лужков не пронюхал.

Н и к и т а. Мировая ты баба, Домна Сергеевна! Моей бы Клавке у тебя поучиться!

Д о м н а. Ты Клавдию не хули. В ту уборочную две похоронки враз получила — на отца и на братца. А с трактора не сошла. Сидит за рулем — глаза белые, дикие, кровь на губах — крик закушен. Даже выреветься не дали: страда шла. Нет. Я про Клавдию худо не скажу. Хоть и своевольная, а человек безотказный. (Уходит.)

Н и к и т а. Та не баба, которая отказывать не умеет.

Появляется Л у ж к о в, он тащит на плече сломанный велосипед.

Л у ж к о в. Только выехал — вилка сломалась. Кузнецы где?

Н и к и т а. Вас бы не было, я бы и про вас не знал.

Л у ж к о в. А это что за мешок?

Н и к и т а. Домна считает — краденый.

Л у ж к о в. Овес. Ну ясно: с Лебединой протоки. Кто отличился?

Н и к и т а. В кузнице нашли. Под кучей хлама.

Л у ж к о в. Солдатский. Стало быть, ваш или…

Н и к и т а. Я на чужое не падкий, товарищ Лужков. Я не такой, как у вашего отца дети.

Л у ж к о в. …или Мантулина. Ладно, выясним. А на подводе зерно откуда?

Н и к и т а. Откуда как не с элеватора? Домна на трудодни выписала.

Л у ж к о в. На трудодни?! Вы в своем уме? Немедленно, слышите, немедленно отвезите обратно! В других колхозах семян не хватает, а вы — на трудодни. Додумались же!

Н и к и т а. Мне что, я человек подневольный.

Л у ж к о в. Сейчас каждое зернышко на вес золота!

Н и к и т а. А колхозник на какой вес? Неужто он горстки зерна не стоит? Или так: умер Максим, ну и пес с ним? Зароют, а я к его бабе салазки подкачу.

Л у ж к о в. Вы на что намекаете?

Н и к и т а. Кого касается, тот поймет. Шумнешь в районе — обо всех твоих художествах расскажу! Одни воюют, Родину защищают, другие в тылу по бабам шастают! Сказывали мне, как ты в моем огурешнике… от собак прятался!

Л у ж к о в. А я и не скрываю. Я хотел жениться на Клавдии Марковне.

Н и к и т а. При живом-то муже? Каков гусь! А ему такое дело доверили!

Л у ж к о в. Я ничего дурного не сделал. Могу отчитаться перед кем угодно.

Н и к и т а. И о том, что пуговицы у меня терял, скажешь?

Л у ж к о в. Не утаю, будьте уверены.

Н и к и т а. Жалко мне тебя, губошлепа! Ладно уж, промолчу. Но и ты никому не сказывай!

Л у ж к о в. А вы не жалейте. Я не боюсь отвечать за свои поступки. И покрывать вас не стану. Если бы только вам трудно было, а то все одинаково бедствуют!

Н и к и т а. Ну шумни, шумни, ежели партбилета не жалко. (Уходит.)

Входит И г н а т с с ы н о м. Увидев мешок, Игнат заносит его в кузницу. Л у ж к о в заходит следом.

Л у ж к о в. Ваш мешок?

И г н а т. А то чей же?

Л у ж к о в. И овес ваш?

И г н а т (удивленно). Само собой.

Появляется Н а д е ж д а.

Г р и н ь к а. Тять, а ведь он с умыслом тебя спрашивал!

И г н а т. Догадываюсь.

Н а д е ж д а. Я где-то здесь топор оставила.

И г н а т. Ты уж не первая пропажу ищешь. Товарищ Лужков тоже принюхивается: не пахнет ли вором.

Лужков пересыпает овес из ладони в ладонь, Гринька вяло стучит по наковальне.

Л у ж к о в. И чего вы хорохоритесь? Ведь я знаю, вы этот овес на Лебединой протоке взяли. У сеяльщиков.

Н а д е ж д а. Эх, Игнат, Игнат! На что польстился!

Г р и н ь к а. Неправда, неправда! Он этот овес с войны принес!

Л у ж к о в (иронически). Очень убедительная версия!

И г н а т. С войны, так точно! Лежал во время привала на овсище, нажелудил и таскал, пока домой не вернулся.

Л у ж к о в. А кто подтвердить может, что вы с овсом вернулись?

В кузницу набивается народ: Д о м н а, Н и к и т а, к о л х о з н и ц ы.

Г р и н ь к а. Тятя, он что городит, а?

И г н а т. Пускай городит. Язык без костей.

Л у ж к о в. Так кто же?

Г р и н ь к а. Я, я подтверждаю!

Л у ж к о в. Ты не в счет. Ну?

И г н а т. Да вот Никита. Помнишь, Никита? Ты же должен помнить!

Н и к и т а. Нет, верно, запамятовал.

И г н а т. Счеты решил свести? Цена не равная, Никита!

Д о м н а. Как ты докатился, Игнат, до этого? Стыдобушка! Вдов и сирот обираешь!

Г р и н ь к а. Врешь, все врешь! Никого он не обирал!

Л у ж к о в. Придется протокол составить. (Достает из полевой сумки карандаш, блокнот. Пишет.)

К л а в д и я. Кому верите, люди, Никите? Да он родного отца на плаху отправит, ежели тот ему на мозоль наступил! Не знаете, будто?..

П е р в а я ж е н щ и н а. Отца — пусть. А Игната за что? Делить им некого.

К л а в д и я. Меня, меня к Игнату приревновал!

Н и к и т а. Если уж приревную, так не к Игнату! Сама знаешь, кого во время войны привечала.

Л у ж к о в. Зачитываю протокол. «Настоящий в том, что третьего июня тысяча девятьсот сорок шестого года гражданин Мантулин Игнат Арсеньевич совершил кражу одного мешка колхозного овса. Мешок был похищен с поля и спрятан в куче железного хлама. Розыск произведен в присутствии свидетельницы Решетовой Надежды Евграфовны». (Надежде.) Подпишите.

Та подписывает.

Л у ж к о в (Игнату). Теперь вы.

Игнат растерянно вертит карандаш, другой рукой гладит плачущего Гриньку.

И г н а т. Люди… люди! Разве я лиходей какой?

Н и к и т а. Признайся, Игнат, зерно-то, может, для солонцов позычил? Тогда вина твоя как бы и не вина.

И г н а т (рванувшись к нему). Иуда! За сколько сребреников жизнь мою продал?

Женщины разнимают их.

Ну ладно, ворочусь из района — тесно тебе на земле покажется, сволочь!

К л а в д и я. Не верю! Хоть убейте, не верю!

Д о м н а. Суд разберется. Если невинный — первая в ноги брошусь. А если грех за душой, знай: за сыном присмотрим. С пути не дадим сбиться.

Л у ж к о в. Велите лошадь запрячь, Домна Сергеевна!

Никита между тем выскользнул на улицу.

Н и к и т а (с улицы). Кирька! Сворачивай сюда! Для арестанта лошадь требуется!

Г р и н ь к а (услыхав это страшное слово). Тятя! Тятенька, за что они нас, а? За что-о-о?

К л а в д и я. Если Игнат не честный, то кто же честный из нас?

Игнат молча и низко ей кланяется.

И г н а т. Екипаж подан, граждане! Ага.

З а н а в е с

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Прошло восемь лет.

Подле дома Мантулиных рокочет гармошка. У тополя В е р а и Г р и г о р и й, восемнадцатилетний парень с тайной во взгляде.

Через заплот на них поглядывает К л а в д и я, развешивающая в соседней ограде белье.

Г р и г о р и й. Вызов пришел. Поеду сдавать экзамены.

В е р а. Скульптором станешь.

Г р и г о р и й. Ну, сперва поступить надо! Там знаешь какой отбор!

В е р а. Поступишь. Ты умный. Это я дура дурой. Семи классов не кончила. Вон руки-то, посмотри, как истрескались!

Г р и г о р и й. У тебя красивые руки.

В е р а. Ой, ты наговоришь.

Г р и г о р и й. Нет, правда. Пальцы тонкие, длинные. С такими пальцами только на пианино играть.

В е р а (смеется). На пианино? Да я его, кроме как в кино, не видела. Мое пианино — коровье вымя. Каждый день часов по семь упражняюсь. Веселая музыка!

Г р и г о р и й. А что, я люблю слушать, когда молочные струи о подойник звенят.

В е р а. Струи все любят, а вот когда молочко пьют, о доярках не помнят. И когда невест выбирают — тоже стараются выбрать пианисточек с длинными пальцами.

Г р и г о р и й. Что ты несешь, Вера?

В е р а. Несешь? Вру, что ли? Выучишься — на ком женишься? На городской. Знаю я вас! Я вот вас как знаю!

Г р и г о р и й. Не кричи. Рано тебе о замужестве.

В е р а. Что ты понимаешь? Рано, рано… помешался на солонцах да камешках и дальше носа ничего не видишь. А жизнь-то не только у тебя под носом. Она везде — и разная.

Г р и г о р и й. Пореви еще.

В е р а. Не дождешься! У меня тоже есть гордость! Вот уеду в город и заживу не хуже других… пианисточек!

Г р и г о р и й. Езжай, жалко, что ли.

В е р а. И уеду. Выучусь на парикмахершу — работка не пыльная: чик-чик ножничками! Маникюрчик, завивочка. Тоже нужна фантазия. Обрати внимание на мою прическу!

Г р и г о р и й. Замысловатое сооружение! Сама придумала?

В е р а. А то кто же? Уж в этой-то отрасли я себя проявлю! Будьте уверены, Микеланджело!

Г р и г о р и й. Вполне возможно.

В е р а. Так что прощайте, великий скульптор. Через недельку заявление подам, и тю-тю! Когда женитесь — приводите свою пианисточку. Так и быть, вне очереди причешу… из уважения к вашему таланту.

Г р и г о р и й. Заладила, как сорока! А я вовсе не о том думаю.

В е р а. Да уж ясно о чем: камень да солонцы — вот все твои думы. А людей, которые рядом, не видишь. (Уходит.)

Появляются д е в у ш к и, п а р е н ь и Л у ж к о в.

Он все в том же, правда, уже изрядно заношенном кителе, в проволочных очках. Приближается Д о м н а.

П е р в а я д е в у ш к а. Девы, бригадирша идет!

В т о р а я д е в у ш к а. Опять за ферму агитировать будет!

П е р в а я д е в у ш к а. Надоели мне эти душеспасительные беседы!

В т о р а я д е в у ш к а. Пусть подурней себя ищет. Пойду выкупаюсь. (Уходит.)

Л у ж к о в. Что же вы смолкли, девчата? С вашим приездом Барма ожила.

Д о м н а. Жаль только, что домой-то на побывку лишь приезжают.

П е р в а я д е в у ш к а. Ну, что я вам говорила?

Д о м н а. Дома-то не гостями, хозяевами быть надо!

П е р в а я д е в у ш к а. Выкормили вас, выучили… думали, сменой станете. А вы, как муравьи, во все стороны…

П е т р. Молодым везде у нас дорога.

Л у ж к о в. Все дело в том, куда она приведет, дорога?

Д о м н а. Мы тоже молодыми были. А из деревни сломя голову не убегали.

П е т р. Наверно, паровозов боялись, как моя старушенция. Она и сейчас увидит паровоз — от страха трясется.

Д о м н а. Не спросил, почему трясется? Спроси — может, в темных мозгах твоих просветлеет.

Л у ж к о в. Я в твои годы на фронт уходил, Петро. По мне никто не убивался: детдомовцем рос. А вот по другим убивались, это я помню. Помню, как мать твоя перед самой победой три похоронки получила, на братьев старших. Может, потому и боится поездов, что на одном из них могут тебя увезти?

П е т р. Ох, люди! Хватит вам войну поминать! Наслушались, начитались. Сколь себя помню, все об одном слышу: война. Другое время настало.

Д о м н а. Образовался! Говорливый стал. Видел бы ты себя в ту пору. Синюшный был от голода. Клювик свой разевал: «Хлебца!» Мать соки все выжимала, чтоб кровинку свою напитать. А из этой кровинки вон какой охламон вырос!

Петр развел гармошку, прошелся по ладам.

Л у ж к о в (подскочив к нему). Встань, встань щенок! О матери твоей говорим, которая трех сыновей войне пожертвовала…

П е т р. Легче, легче, дядя! Могу зацепить.

Л у ж к о в. Бить меня собираешься?

П е т р (застегивая гармонь). Бить — нет, не собираюсь. Но прошу принять к сведению: у меня второй разряд по боксу. (Уходит.)

Д о м н а (с горечью). Орел! Храбрец! (Всем.) Что же не бьете-то нас? Бейте! Мы и сопротивляться не станем.

П а р е н ь. Петька, конечно, получит… соответствующее внушение. Но в деревне, тетя Домна, силком не удержишь. Делать здесь нечего.

Д о м н а. Земля, выходит, не дело. Ну-ка, скажи им, Гриня! Травы на отцовских солонцах зачем сеял?

Г р и г о р и й (криво улыбаясь). Чтобы вы да Никита Хорзов сплошь их перепахали. Будто и не было.

Д о м н а. Опять обида! Обижаться не хитро. И в город дорога тоже торная. А кто этот город кормить станет? Мы свое в войну сделали. Теперь ваш черед.

В т о р а я д е в у ш к а (возвращаясь). Забудьте вы о войне! Сколько можно, в конце концов!

Д о м н а. Забыть? Будьте вы прокляты, ежели забудете! Забыть отцов, забыть братьев, которые там… остались. Значит, нет в вас ничего святого!

В т о р а я д е в у ш к а. Вы бы не проклинали во имя мертвых! Вы бы о живых подумали. Зимой и летом на бревнышках веселимся. Что, колхозу клуб не по силам выстроить?

Л у ж к о в. Будет клуб, девушки, дайте время.

В т о р а я д е в у ш к а. У вас одно утешение: будет, будет! Что будет — не знаю. А мы уже есть. И нам жить хочется.

Д е в у ш к и и п а р е н ь уходят.

Д о м н а. Андрей Иванович сказывал, будто вызов тебе пришел.

Г р и г о р и й. Он-то откуда знает?

Л у ж к о в (отворачиваясь). Слухом земля полнится.

Д о м н а. Что ж, поезжай, учись. Такой дар грех зарывать в землю. Хоть бы показал свои изделья.

Г р и г о р и й. Кому надо — показывал. А вам и видеть незачем.

Д о м н а (тихо). Спасибо и на том, Гриша. Спасибо, сынок.

Г р и г о р и й. Вы не женщина, вы замшелый камень! Не смейте меня сынком называть! Я враг вам! Враг до самой могилы!

Д о м н а. У меня в колхозе врагов нет. И любимчиков тоже нет. Ко всем одинакова, когда общего касается, хоть мужа, хоть сына… не пощажу — окажись он на месте Игната.

Г р и г о р и й. Врете вы, врете! Вы отомстили отцу за то, что он не женился на вас! Вы любили его.

Д о м н а (просто). Я и теперь его люблю, Гриша. Жизнь за него отдала бы. Но перед законом все равны: любимые и нелюбимые.

Г р и г о р и й. Невинного осудили… невинного! И спокойны!

Д о м н а. Теперь-то и я поняла. А тогда… он же не отрицал, что зерно чужое.

Г р и г о р и й. Чужое, чужое! С войны привезенное! Потом, кровью солдатской политое!

Д о м н а. Никита в один день с ним воротился. Он под присягой сказал, что зерна не было.

Г р и г о р и й. А я своими глазами видел: было! Так вам разве докажешь? Роботы бессердечные!

Д о м н а. Не такие уж и роботы. И я и Лужков в защиту его выступали. Андрея Ивановича из партии исключили за это. Пишет отец-то? Домой сулится?

Г р и г о р и й. А ты думала, век сидеть будет? Освободили его… досрочно! Потому что есть правда… есть люди на земле, которым он небезразличен.

Д о м н а. Он многим небезразличен. В Верховный-то суд мы с Лужковым писали…

Г р и н ь к а, не дослушав, уходит. Появляется Н и к и т а.

Н и к и т а. Здравия желаю, товарищ Лужков! Выучились, значит?

Л у ж к о в. Значит, выучился.

Н и к и т а. Не шибко раздобрели на студенческих-то харчах.

Л у ж к о в. На то они и студенческие.

Н и к и т а. Ну, раз образовались, примените свои знания. Целину подымать собираемся.

Д о м н а. Да уж и так все поднято. Коров некуда выгнать.

Н и к и т а. А солонцы? А Грачиная роща?

Д о м н а. Давайте заодно и кладбище перепашем.

Н и к и т а. Ты эти шуточки брось, Атавина! За такие… раньше…

Д о м н а. По прежним временам тоскуешь? Не вернутся прежние времена! А рощу не тронь. Ее деды, прадеды наши садили. Народ обидишь…

Н и к и т а. Народ не дурак. Народ пользу свою понимает. Надо только внушить ему, что всякий зряшный гектар должен приносить прибыль… Чем больше полезной земли, тем больше хлеба. Такая теперь установка. Считаю, правильная установка. Те же солонцы взять, восемьдесят гектаров земли монашествуют! Бесхозяйственность получается. Товарищ Чучин на бюро прямо так и сказал.

Л у ж к о в. Вы что же, зерно собрались сеять на мертвечине?

Н и к и т а. А ты, агроном, для чего прислан? Оживляй мертвечину. Когда Мантулин… (Поперхнулся, умолк.) Ну да, было же такое! А когда-то и на наших овсы произрастали. А травы и посейчас растут…

Д о м н а. Произрастали… на сотках. А ты весь массив перепахать хочешь. Что за блажь?

Л у ж к о в. Вспашем солонцы — придется включать их в план севооборота. И спрос будет не меньше, чем с путных полей.

Н и к и т а. Это что же получается? Мантулин мог, а мы не сможем? Разговорчики-то у вас дез… дез-оретиру-ющие! Ага! Весь народ, значит, за целину взялся, а вы куда воротите? Осторожней, Андрей Иванович. Осторожней!

Лужков усмехнулся.

И ты, Домна, остерегись! Ты многого достигла за эти годы, но все потерять можешь.

Д о м н а. Чего я достигла-то? Бригадирства, что ли? Так раньше я председателем была.

Н и к и т а. И этого лишишься.

Д о м н а. Да хоть сейчас сложу полномочия. Какая радость быть бригадиром, когда продыху не дают! (Уходит.)

Н и к и т а (осуждающе). Отсталый человек, и ничего больше. А ты у ней на поводу, Андрей Иванович.

Л у ж к о в. Вы мне напомнили одного зеленого уполномоченного, меня то есть. Те же фразы, те же замашки. Так я по неразумию гайки закручивал. А вы человек с опытом. И вот я хочу понять: что это за опыт? А насчет солонцов посоветуюсь в райкоме. (Уходит.)

Н и к и т а. Так тебя и послушали в райкоме… лишенца!

Из ограды выходит К л а в д и я.

Кланя!

К л а в д и я. Кого тут выслеживаешь?

Н и к и т а. Извелся я без тебя, Кланя. Вечно один… один — выть хочется.

К л а в д и я. Повой.

Н и к и т а. Злая ты стала, Кланя. Казнишь, казнишь, а чем я перед тобой провинился? Тем, что забыть не могу? Так это не вина, это беда моя, Кланя. Муж и жена, а живем порознь. Возвращайся под мою крышу! Баловать буду, на руках носить буду!

К л а в д и я. Поздно хватился! Отвыкла я от тебя. Чужой и чужой, что есть, что нет.

Н и к и т а. Мантулина ждешь? А он, сказывали, давно на воле. Бабу себе завел, дом купил. Живет не тужит. Вот и жди у моря погоды.

К л а в д и я. И откуда в тебе что берется? Жить не можешь без пакостей!

Н и к и т а. За что купил, за то продаю.

К л а в д и я. Тьфу! Ходишь, сплетни разносишь! Одурел от злости! Смотреть на тебя муторно!

Н и к и т а. А с жуликом жить не муторно? Ждешь, надеешься на что-то. Не надейся! Руки у него загребущие. Прилипнет к ним что-нибудь — и опять загремит… в Макарову вотчину.

Сзади неслышно подошел Г р и г о р и й. Увидев его побелевшее от ярости лицо, Никита отступает.

К л а в д и я. Не тронь, так оно не пахнет. Не тронь, Гриша, еще отвечать придется.

Н и к и т а удаляется. Клавдия и Григорий входят в ограду. Под крышей у Григория мастерская. В разных углах стоят скульптуры. Одна из них — Солдат, раскинув руки, словно обнимает кого-то. На стене, пристегнутые к куску красного плюша, висят отцовские награды. На верстаке — фигурки из дерева, воска, глины.

Григорий обрабатывает уже виденную нами глыбу черного мрамора. К л а в д и я, обласкав ордена, вышла на улицу.

Г р и г о р и й (хлопнув Солдата по плечу, обошел его вокруг). Ты мне нравишься, старина, ей-богу! В твоем восторге я вижу что-то подспудное. А что, и сам понять не могу. Дай-ка я на тебя издали погляжу. (Разворачивает скульптуру к зрительному залу, сам спускается в зал.) Загадочный ты человек! Как и вообще люди… с тайною, с недосказом. А с виду наивный. Ну, не притворяйся простачком! Простодушию твоему не верю. Хочешь обнять человечество, в глазах слезы умиления. Чище и незащищенней тебя в эту минуту нет никого на свете. А кем ты предстанешь, когда позовут заботы? Когда те, кого ты обнимаешь, будут жить рядом изо дня в день? Какие мысли сейчас текут в твоих извилинах? Эй ты, вояка! Ты умел воевать… А землю пахать сможешь? (Медленно бродит.)

Вновь появляется К л а в д и я.

К л а в д и я. Ты с кем тут, Гриша? Опять со статуями?

Г р и г о р и й. С людьми, тетя Кланя.

Клавдия оглядывается.

(Он улыбнулся.) Ну да. Статуи разве не люди? Правда, если они добры, то добры вечно. А люди переменчивы: то любят, то ненавидят. А злятся и в любви и в ненависти.

К л а в д и я. Ненормальности много вокруг, потому и злятся. В ненормальности люди доверие теряют.

Г р и г о р и й. А ты доверчивая.

К л а в д и я. Я? Не-ет, меня били много. Кого бьют, в том доверчивость выбивают. И тогда человек… злеет!

Г р и г о р и й. Как ни били тебя, ты сумела остаться доброй.

Клавдия делает протестующий жест.

Не перебивай, я лучше знаю. Ласку твою на себе испытал. Помню, больной лежал, в сыпняке. Ты неделями не отходила от изголовья. Кто я тебе? Отец там… ни муж, ни друг. И я, чужой, сам себе предоставленный звереныш. Мог с голоду сдохнуть, мог стать отребьем. Не сдох, не стал. Это ты сохранила меня, тетя Кланя! Все отвернулись от нас, ты одна не отвернулась. Ходила гордая, улыбалась, будто счастливей тебя никого не было.

К л а в д и я. Может, и впрямь не было…

Г р и г о р и й. Ты веришь, что он не виновен?

К л а в д и я. Как же, Гриня, как же! Мне сердце подсказывает. Бабье сердце — вещун.

Г р и г о р и й. Вот я думаю, тетя Кланя: какое оно, счастье?

К л а в д и я. Трудное, Гриша. Оно такое трудное порой, что никакой силач не подымет. Вон Святогор и тот надорвался.

Г р и г о р и й. Странное толкование! Необычное, во всяком случае. Я Святогора другим задумывал.

К л а в д и я. А вышел такой. Мне со стороны виднее.

Г р и г о р и й. Вот такую тебя… в камне вывести! Наверно, это была бы самая теплая моя вещь, самая чистая. Это — сама земля, сама Россия! Если б только хватило сил!

Клавдия снова гладит ордена Игната.

К л а в д и я. Запылились.

Г р и г о р и й. Так скоро! Я только вчера их чистил.

К л а в д и я. К поезду не опоздаешь? Третий час.

Г р и г о р и й. Успею. А скажи, тетя Кланя, откуда обо мне тот художник узнал?

К л а в д и я. Лужков ему говорил. Просил приехать, посмотреть.

Г р и г о р и й. Вот и пойми: кто он, защитник или судья?

К л а в д и я. Человек он, Гриня. Просто человек. Помнишь, к нам переводы из Юрги приходили? Мы все гадали: от кого? А их Лужков присылал.

Г р и г о р и й. Ты деньги-то не растратила?

К л а в д и я. Вернуть хотела, да боюсь обидеть.

Г р и г о р и й. Верни. Мы сроду чужим не пользовались.

К л а в д и я. Ладно, верну.

Г р и г о р и й. Тятя-то без меня, наверно, приедет.

К л а в д и я. Как приедет, я тебя тотчас извещу.

Г р и г о р и й. Тревожишься? Не тревожься. Вон как ласково в письмах тебя навеличивает: Кланя да Кланюшка.

К л а в д и я. Навеличивает. А кто я ему? Ни жена, ни полюбовница. И тебе кто?

Г р и г о р и й (тихо). Ты мать мне, тетя Кланя. Бели б не знал родной матери — одну тебя мамой звал. А так не могу, прости.

К л а в д и я (улыбаясь). Пойдем, Гриня. Тебе на станцию пора. С камнями-то прощайся, долго не увидишься. И участок свой попроведай… на солонцах.

Г р и г о р и й. Говорят, перепашут их. Все наши труды насмарку. Сколько назьму вбухано, сколько пота! Я ж семена по зернышку собирал, тетя Кланя! Чем председатель думает?

К л а в д и я. Ему что: велят — пашет, велят — кукурузу на лучших пашнях сеет.

Г р и г о р и й. Велят, велят! Совесть должна велеть! Дремлет совесть, а люди из колхоза выходят. Тетка Домна словом остановить хочет. Словом разве удержишь в колхозе?

Клавдия вздохнула. Опять тронула ордена.

К кладбищу с посохом в руке подошел путник. Это И г н а т. Охватив Натальин крест, припал к нему лбом. А когда оторвался, пошел. Встретился с Д о м н о й. Долго смотрят друг на друга. Домна, не выдержав, заговорила первой.

Д о м н а. Снова тебя встречаю. Как тогда, после войны.

И г н а т. Дурная примета! После твоих встреч добра не жди.

Д о м н а. А ты не верь приметам. Я, не лукавя, скажу, лучше бы сама те годы там отбыла, чем тут… думами себя изводить. Худо пришлось? Поседел весь.

И г н а т. Там и виноватому несладко. Безвинному того горше.

Д о м н а. А мешок-то, Игнат, ведь он в кузнице был! Помнишь?

И г н а т. Я все помню. (Уходит. Только посох стучит.)

У ворот чуть не столкнулся с П е р в о й д е в у ш к о й. Проскочив мимо него, она забарабанила в калитку.

П е р в а я д е в у ш к а. Тетя Кланя, тетя Кланя! Вам телеграмма! От Гришки.

К л а в д и я (выглянув в окно). Пожар, что ли? Шумишь.

П е р в а я д е в у ш к а. Вам телеграмма. Она это… чуть-чуть распечаталась. Я прочитала вот. (Читает.) «Поступил. По конкурсу прошел вторым. Григорий». Надо же, а? Ух, счастливой будет та девка, которой Гришка достанется! (Бежит к воротам, но возвращается.) Тетя Кланя, там человек какой-то… с палкой. Я его чуть не своротила.

К л а в д и я. Носишься как угорелая! (Идет к воротам, увидела Игната. Устойчивая, даже войной не сорванная земля качнулась, поплыла перед ней.)

И г н а т. Не узнала, Кланя?

К л а в д и я. Земля волчком кружится. Опоры нет.

И г н а т. Верно молвила, кружится земля. И нас кружит. Ох как кружит!

К л а в д и я. Я тут хозяйничала у тебя… без спроса.

И г н а т. Почему же у меня? У себя хозяйничала. Я батрачек не нанимал.

К л а в д и я. Все говорим, говорим… поздороваться забыли.

И г н а т. Здравствуй, родная ты моя! (Обнимает ее.)

В калитку заглядывает Д о м н а. Увидев их, скрывается.

Сын где?

К л а в д и я. В Москву уехал. Телеграмму прислал.

И г н а т (пробежав глазами телеграмму). Все же добился своего мантуленок. Может, хоть он в люди выйдет!

К л а в д и я. Выйдет, Игнаша! Он обязательно выйдет! Пойдем, я тебе художества его покажу.

Войдя в мастерскую сына, Игнат удивленно останавливается: неужели все это создано Гринькой?

И г н а т. Этого помню. Солдат, который после войны воротился. Мы так же возвращались. Всю землю обнять хотелось. Григорий верно подметил.

К л а в д и я. Он с ними как с живыми разговаривает. Бывает, послушаю — и диву даюсь. Камни же, а Гриша то жалуется им, то совета просит. Солдат этот шибко на тебя похожий. Гриша с ним чаще других беседует.

И г н а т. Я про Солдата еще до неволи знал. И про этого знал. Святогор ведь? Колечко тянет. К колечку земля прикована.

К л а в д и я. Угадал. Святогор и есть.

И г н а т. Ай да Гринька!

К л а в д и я. Тут художник один приезжал из области. Как увидал эти штуки — ахнул. Немедленно, говорит, в институт поступай! Гриша поначалу робел, в себе сомневался, а видишь — вышло.

И г н а т. Он и про мужика говорил, который упал на колено и колосок в ладошке держит… (Перейдя к черному Сеятелю.) Это же тот самый камень… твой!

К л а в д и я. Гриша берег его, испортить боялся. А славно получилось!

Игнат молча переживает свое удивление. Прослышав о возвращении Игната, в ограду набираются ж е н щ и н ы.

Г а л и н а (поздоровавшись). Вот радость-то у тебя, Кланя!

К л а в д и я. Великая радость, Галина! Такая великая, что больше уж не бывает. Проходите в дом, бабоньки! Проходите!

Д а р ь я. С сыном-то разминулись! Шибко уж тосковал он без отца! Как Наталья, покойница, все на Волчий бугор выбегал встречать.

К л а в д и я. Он у нас в институт поступил, на художника.

Г а л и н а. Достиг, достиг!

Все заходят в дом, Игнат остается один в мастерской.

К л а в д и я. Ой, бабы! Обезножела я! И руки ватные стали. (Роняет тарелку. Не скрывая счастливых слез, блаженно улыбается.)

Д а р ь я. Ты сиди, Кланя! Сиди, мы сами управимся.

Г а л и н а. Я пойду баньку протоплю. Хоть попаришь своего хозяина.

За окном заиграла гармошка. В дом вошли П е т р и В е р а.

П е т р. Ну что, скульптор подает о себе вести?

К л а в д и я (дает телеграмму). Вот, читай.

В е р а. А я уезжаю… насовсем. Так что до свиданьица.

Д а р ь я. Скатертью дорога. В отпуск-то на мамкины хлеба прикатишь?

В е р а. Была нужда! Я в Сочи или в этот… в Саперави поеду. Есть такой курорт, Петя?

П е т р. Были бы деньги, саперави найдется.

Д а р ь я. А ты чего отстаешь? Чемодана не нашлось?

П е т р. Чемодан давно готов. Судьба не решилась.

Д а р ь я. Кто ж ее решит за тебя?

П е т р (показывает кулаки). Вот эти гирьки. На соревнование вызывают. Первое место в области займу — тогда мне зеленая улица.

К л а в д и я. Раньше за драку судили, теперь зеленую улицу открывают. Вот дивья-то!

П е т р. Много ты понимаешь, тетка! Бокс не драка. Бокс — спорт, в котором берут верх самые смекалистые, самые сильные. Про Королева, про Шоцикаса слыхала? Вот великие мастера.

К л а в д и я. Что же они особенного намастерили? Хоть бы одним глазком глянуть.

Д а р ь я. Да уж не безделицу, наверно, коль великие.

П е т р. Темнота! Таких людей не знаете! Это же мировые драчуны!

К л а в д и я. Надо же, надо же! А я было подумала: умельцы какие, вроде Игната моего либо Гриньки. И верно: темнота!

П е т р, досадливо отмахнувшись, уходит.

Д а р ь я. Коров-то своих кому передала?

В е р а. Об этом пускай начальство печется. Я теперь — вольная птица.

К л а в д и я. Птицы-то в родные края летят, а вы, едва оперившись, из дому улепетываете.

В е р а. Гришке твоему можно, нам нельзя?

Т р е т ь я ж е н щ и н а. Гришка — особь статья. Он в художники пошел.

К л а в д и я. А что, хоть в художники? Выучится — домой вернется. В нем тяга отцовская к земле. А у тебя одна думка: скорей учесать да замуж выскочить.

В е р а. Не вдоветь же мне, как вы вдовели! Человек должен жить красиво! А я тут с утра до вечера в назьме ковыряюсь. Да титьки коровьи дергаю. Вот и вся красота.

Игнат все еще в мастерской. Более прочих ему нравится незаконченная фигура Сеятеля. В ней чувствуются задумчивая грусть и сила. Точно Сеятель этот предвидит испытания, которые могут выпасть на долю Земли.

Услыхав шаги пробежавшей по двору Веры, Игнат поднял голову и увидал свои ордена. Снял их, взвесил на ладони. Входит Н и к и т а. Он ежится, играет глазами, но держится бойко, даже развязно.

Н и к и т а. Воротился, значит? (Тянет руку, но тотчас отдергивает, зная, что ее не пожмут.)

И г н а т. Воротился, как видишь. А ты думал, там сдохну?

Н и к и т а. Мне что, живи. Ты мне не мешаешь.

И г н а т. Врешь, змей! Я у тебя бельмо в глазу! Потому и оговорил меня! Потому и засадил на восемь лет.

Н и к и т а. Засадил-то не я, судьи. И оговаривал тоже не я. Мешок в кузнице был спрятан? Был. Вот и весь сказ.

И г н а т. А ты не знал про этот мешок? Кроме Гриньки ты один обо всем знал. А на суде отнекивался.

Н и к и т а. Может, знал, да забыл.

И г н а т. Говоришь, а глаза играют. Подлая душа! Ничем тебя не проймешь!

Н и к и т а (с неожиданно прорвавшейся болью). Сам так же думал, что не проймешь, да просчитался! Не раз пронимало, Игнат! Не раз пронимало! Случалось, по неделям глаз не смыкал. Сердце стало пошаливать…

И г н а т. Есть, стало быть, сердце-то? А мне казалось, ошметок собачий вместо сердца в твоей груди.

Н и к и т а. Не смейся, Игнат! Я тоже хлебнул лиха, и война, и годы эти не с песней прожиты.

И г н а т. Зачем пожаловал? Видаться или заделье?

Н и к и т а. В Юрге лесник нужен. Спокойная должность, денежная.

И г н а т. Нужен, так устраивайся.

Н и к и т а. Я тебе советую. В Барме клейменому не житье.

И г н а т. Экий заботливый! Да ведь я знаю, что тебя заботит! Давай напрямки! Там гости ждут.

Н и к и т а. Уезжай, Игнат, не береди душу! Оба уезжайте. Могу до греха дойти.

И г н а т. Это ты мне грозишь?! Мне?

Н и к и т а. Да нет, Игнат, прошу. Совсем по-доброму прошу.

И г н а т. Уезжай сам! А мне без этой земли жить невозможно. И нечем жить, если ее нет!

Н и к и т а. Ты все же подумай, Игнат! Не торопись, подумай, ага. (Потупясь, ждет чего-то. Но ждать нечего.)

Раннее утро. К л а в д и я идет на работу. У конторы ее встречает Н и к и т а.

Н и к и т а. Ишь как несешь себя! Будто золотом начинена!

К л а в д и я. А может, чем подороже.

Н и к и т а. Чем это?

К л а в д и я. Где тебе понять, дупло сухостойное!

Н и к и т а. А ты не глумись! Еще неизвестно, как повернется!

К л а в д и я. Дай пройти! Стоишь как пень на дороге. (Обходит Никиту. Плавно раскачиваясь, счастливая, помолодевшая, идет к Игнату. Встретилась с ж е н щ и н о й, та сухо кивнула, прошла поспешно.)

Н и к и т а уходит.

Идет Л у ж к о в. Поклонился, протирает очки.

Скоро похолодает, а вы все еще в своем френчике. И пешочком ходите. Видно, велосипед-то продали?

Л у ж к о в. А к чему он мне? Если куда ехать — могу на лошади.

К л а в д и я. Я к тому, что на нас с Гринькой зря тратились. Возьмите свои деньги, Андрей Иванович.

Л у ж к о в (ненатурально удивляясь). Какие деньги? Я не давал.

К л а в д и я. Не давали, это верно. По почте переводили. Из Юрги. Я Игнату посылку отправляла, и порванный бланк после вас нашла. Возьмите. Костюм себе купите, что ли. И велосипед тоже. А еще лучше мотоцикл. Агроному нельзя без мотоцикла. (Вручив деньги, уходит.)

Уходит в другую сторону и Л у ж к о в.

Из кузницы доносится веселый звон. Будто колокола названивают. К л а в д и я заходит туда. Появляются Д о м н а и Г а л и н а.

Г а л и н а (отвернувшись от того, что увидела в кузнице). Как молодые люди! Хоть бы часок побыть Клавдией!

Д о м н а. Завела свою песню!

Г а л и н а. Не я ее заводила: война да бабья доля. И у тебя на сердце кошки скребут, хоть и бодришься.

Д о м н а. Ты мое сердце не тронь! В свое почаще заглядывай.

Г а л и н а. А что там смотреть-то? Все исковеркано, все в болях. Вот у Клавки в сердце небось цветки расцветают.

Д о м н а. Ступай на ток. Да не рассиживайтесь там! Не проследи за вами — день-деньской лясы точить будете!

Г а л и н а. Что точим, что не точим — одна цена. (Уходит.)

И г н а т и К л а в д и я выходят из кузницы.

К л а в д и я. Я за Грачиной рощей жну. Приди туда, мотовило поможешь выправить.

И г н а т. Подойду, Кланя.

К л а в д и я уходит.

И г н а т. Что же вы с солонцами-то сотворили? Ни трав, ни хлеба.

Д о м н а. Не уродили солонцы.

И г н а т. Кто ж на такой земле пшеницу сеет?

Д о м н а. Так хозяин порешил. Мы с Лужковым, правда, упирались, да Никиту разве переупрямишь?

И г н а т. Их, пока не зажирует земля, травами да овсом засевают. Чтобы зажировала — годы нужны. Считай, угробили солонцы, хозяева! Весь гумусный слой выдуло!

Д о м н а. О солонцах сокрушаешься — другие поля не лучше. Сплошь заовсюжены. Годами пшеницу по пшенице сеем, паров нет. Все лучшие земли царице полей отданы. А она не растет.

И г н а т. Хозяина нет, вот и не растет.

Д о м н а. Садись вместо Никиты. Мы за тебя обеими руками проголосуем.

И г н а т. За клейменого-то?

Д о м н а. Обиделся… А ты пораскинь мозгами, Игнат. Голодуха была. Вдовы, сироты. И вдруг — мешок в кузнице. Меня ведь тоже едва не упекли. Хлеб, который на трудодни раздать хотела, обратно увезли. Лужков вступился — его из партии вымели. Меня сняли…

Появляются Н и к и т а и Л у ж к о в.

Н и к и т а. Чучин звонил. Интересовался, как хлебосдача идет. Я сказал, сдавать нечего. Солонцы-то не уродили…

Л у ж к о в. Я вас предупреждал в свое время. Не послушали.

Н и к и т а. Разве во мне только дело? Во мне одном, а?

Л у ж к о в (пожав плечами). Я на Лебединую протоку. Понадоблюсь — там ищите.

Н и к и т а (Игнату). Трактор вечор куда гонял?

И г н а т. За удобрениями на станцию. Лежат без пользы, вот я и прибрал.

Н и к и т а. Опять за прежнее взялся? Смотри, второй срок схлопочешь.

Л у ж к о в. Он же не без спроса. Я сам с начальником станции договаривался. Удобрения брошенные, а мы их в дело пустим.

Н и к и т а. А трактор кто наряжал?

Д о м н а. Будто уж агроном не может распорядиться?

Н и к и т а. Ежели каждый своевольничать будет — последние штаны с себя спустим. (Игнату.) За горючее платить придется.

Л у ж к о в. А почему, собственно? Удобрения для солонцов везли. Солонцы колхозные.

Н и к и т а. Он и мешок когда-то… для солонцов позычил. Что из того?

И г н а т (с глухой яростью). Ты… ты долго меня попрекать будешь, гнида? (Уходит.)

Н и к и т а. Ага! Слышали? Все слышали? Домна, будь свидетелем! И ты, агроном!

Л у ж к о в. А что он сказал? По-моему, он ничего такого не сказал.

Д о м н а. И я не слыхала.

Н и к и т а. Спелись? Ну ничего, вы еще повертитесь у меня!

Д о м н а и Л у ж к о в уходят. Никита грозит им бессильно. Мимо кузницы с лентой через плечо проходит П е т р. Свысока кивает Никите.

Это что у тебя за тряпица?

П е т р. Читай, если грамотный.

Н и к и т а (водит пальцем по буквам). «Чем-пи-он об-лас-ти». Смотри ты, какая фря!

П е т р. То ли еще будет, дядя Никита! То ли еще будет!

Снег идет. Н и к и т а в конторе.

На телефоне огрызок селедки. Рядом графин с водкой. Телефон надрывается, Никита, чокаясь с ним, пьет.

Н и к и т а (не выдержав). У, чтоб ты треснул! (Рванул трубку, снова кинул ее. Начокавшись, захрапел.)

Входит обозленная Н а д е ж д а. Толкнула председателя, подняла за волосы. Никита икнул, открыл глаза.

Н и к и т а. Ты по какому воп… вопросу, Надежда?

Н а д е ж д а. Сено кончилось. Последний навильник скормила!

Н и к и т а. К-кому… к-кому-у скормила?

Н а д е ж д а. Кому как не скотине! Чем завтра кормить будем?

Н и к и т а (уронив голову). Сгори оно… белым пламенем!

Н а д е ж д а. Может, колхоз распустим?

Н и к и т а. Не возражаю.

Н а д е ж д а. Один сообразил или с кем советовался?

Появляются Д о м н а, Л у ж к о в. Он в шинелишке и сразу проходит к печи.

Д о м н а. Что, уж машину не мог выслать? Двадцать верст на своих двоих оттопали.

Н и к и т а. Звонили бы. Телефон-то вот он.

Д о м н а. Звонили. К тебе разве дозвонишься? (Наливает из графина, пьет, закашлялась.) Добра водица!

Н и к и т а. От простуды в самый раз. Грейся и ты, Андрей Иванович.

Л у ж к о в. Мне заказано. Язва.

Н и к и т а. Какие новости привезли с конференции?

Д о м н а. Андрея Ивановича в партии восстановили.

Н и к и т а. За это и выпить не грех. (Тянется к графину.)

Д о м н а (отодвигает графин). А еще Чучина твоего прокатили.

Н и к и т а (после паузы). Кого ж вместо него?

Д о м н а. Гурьева. Директора Ермиловского совхоза.

Н и к и т а. В гору пошел Илья Семенович. А начинали вместе.

Д о м н а. Вместе, да по-разному. Гурьев в прошлом году по сто пудов взял. А наш урожай в подоле поместится.

Л у ж к о в (задумчиво). Земли те же, люди те же. А результат несравнимый. Стало быть, все дело в хозяевах, верно?

Д о м н а. Да это разве хозяин? Люди в поле, а он сидит накачивается.

Н а д е ж д а. Чего ж ему не накачиваться? Сыт, пьян, нос в табаке. А что скот падает — вне ума.

Н и к и т а. Отпустите вы меня! Отпустите! Уйду… хребтина сломалась.

Д о м н а. Сперва подчисти, где нагадил, потом катись на все четыре.

Н и к и т а. Не умею! Ничего не умею! Все прахом идет! Отпустите! (На ощупь шарит стакан, наливает. Ему не препятствуют. Заметив на лице Лужкова брезгливое сочувствие.) Осуждаешь… а сам-то… сам-то лучше? Сам-то лучше, я спрашиваю?

Н а д е ж д а. Что посоветуете, начальство? Скот падает.

Никита пьет.

Д о м н а. Придется у колхозников заимообразно просить.

Л у ж к о в. Доим, доим их… когда же перестанем?

Д о м н а. Корма с неба не свалятся.

Н и к и т а. Куда ни ткнись, везде стенка. Жизнь в допрос превратилась. (Чокается с телефоном.)

Л у ж к о в. Подымем всех на ноги — и кочки на болоте рубить. Я помню, в детстве рубили.

Н а д е ж д а. Дожились! (Вспылила на Никиту.) Горе ты, а не председатель! Довел колхоз до ручки!

Н и к и т а (осовев). Все пытают, все в морду норовят — и сдачи не дашь. Вот что оби-идно!

Л у ж к о в (вытряхнув его из-за стола). Ступайте вон! Вон! Проспитесь хотя бы!

Н и к и т а. Силу почуял? В партию вступил? А я тебе сообщить имею… хе-хе. Ну-ка, выйдите, бабы! Выйдите, говорят!

Ж е н щ и н ы выскользнули. Лужков стиснул в руке кочергу.

Боишься? И правильно. Я тебя щас одним словом… пришибу! Ага.

Л у ж к о в. Ни словом, ни делом вы меня не убьете. Нечем вам убивать.

Н и к и т а. А сорок шестой год помнишь? Арест Мантулина помнишь?

Дверь приоткрылась.

Вора, значит, нашел? Одного за всех наказал? Прикрылся? А зерно-то… зерно-то с войны привезенное! Я, я тому свидетель!

На пороге вырос И г н а т, за его спиной — Д о м н а и Н а д е ж д а. Лужков выронил кочергу. Никита захохотал, но, оглянувшись, замолк.

(Одолев растерянность.) Х-хе… агронома хотел разыграть. А он поверил. Поверил, Андрей Иванович?

Л у ж к о в, опустив голову и ни на кого не глядя, выходит, забыв шинельку.

Д о м н а. Шутник ты, Никита! И шутишь, как я гляжу, по-крупному.

Игнат вскидывает огромные кулаки. Затемнение.

Из затемнения — треск, пугающий стук молотка. В доме Мантулиных пусто, как бывает пусто, когда хозяева покидают насиженное место. К л а в д и я собирает вещи.

И г н а т запечатывает мастерскую сына.

Во двор входит Г а л и н а. Клавдия выходит с узелком в ограду. Заметно, что беременна.

Г а л и н а (наблюдая за Игнатом). Будто и не было ничего.

И г н а т. А что было? Кроме бед, ничего не видали.

К л а в д и я. Я готова, Игнаша.

Игнат зашивает досками окно.

Г а л и н а. Куда вы теперь?

К л а в д и я. Игнашу в лесничество пригласили.

Г а л и н а. Вот пофартило! Дичь там да рыба… И огородишко, поди, есть?

К л а в д и я. Есть, как же. Соток двадцать. А куда нам больше?

Г а л и н а. Грибов и ягод не покупать. Все даровое. Подвезло вам, Кланя.

К л а в д и я. Будь моя воля, не уехала бы.

Г а л и н а. Чего ради от своего счастья отказываться?

И г н а т. Ну все, Кланя! Можно трогаться. Посидим на дорожку.

Сели. Клавдия беспокойно оглядывается, будто что потеряла.

Г а л и н а (когда встали). Я провожу вас до околицы.

Выходят за калитку.

О, да тут и без меня провожатых собралось!

За воротами ж е н щ и н ы, стоят на обочине. А в отдалении — Л у ж к о в.

Игнату и Клавдии предстоит тяжелое испытание: пройти сквозь строй. Медленно бредут они вдоль строя. Поравнявшись с крайней женщиной, Клавдия оглянулась. Как бросить этих горюх, с которыми столько пережито?

Л у ж к о в (больно, дрожливо улыбаясь). А мы вот… кочки рубили. Воскресник своего рода. На болоте.

К л а в д и я. Игнаша, может, останемся?

Н а д е ж д а. Оставайся, Игнат! Оставайся, куда ты от родимых-то мест? Тут корни тобой пущены.

И г н а т (не глядя на нее). Порваны корни, Надёжа. Все до единого порваны.

Д а р ь я. Знаем, больно тебе, обидно. А нас разве не обижали? Столько пережито.

Н а д е ж д а. Оставайся, Игнат, оставайся.

Игнат поднимает голову, переводит взгляд с одной женщины на другую. Вот она, скорбь России, сила ее, слава ее! Слышится напевная мелодия, в ней — тема войны.

Г а л и н а. Не слушай их, Игнат! Уезжай. Никто тебя не осудит.

Л у ж к о в. Домна Сергеевна хотела с вами проститься.

И г н а т. Где она?

Л у ж к о в. Слегла, сердце схватило.

Появляется Д о м н а.

К л а в д и я (упреждающе). Игнаша…

Д о м н а (одышливо). Едва успела. Думала, не застану.

И г н а т. Чего всполошилась? Лежала бы.

Д о м н а. Проводить-то охота. Оба дороги мне. (Надежде.) Надёжа, я Воронка запрягла. Подбрось их до станции. (Поклонилась.) Прости, Игнат. Шибко виновата перед тобой.

Игнат хмуро отвернулся. И снова взгляд его наткнулся на женщин, стоящих вдоль дороги. На Лужкова, протирающего очки, — пришелец, посторонний. И вдовы, вдовы…

И г н а т (едва сдерживаясь). Что вам надобно от меня? Выстроились, как на параде.

Слышно: мычат коровы.

Л у ж к о в. Мычат! Есть просят. (Заглядывает Игнату в глаза.) Что ж, бабоньки, пойдемте! Надо же кому-то и кочки на болоте рубить.

Уходят, оглядываясь на Игната.

Д о м н а. Я слово к тебе имею, Игнат. Страшное слово!

И г н а т. Ступай, Кланя. Я догоню.

Д о м н а (когда Клавдия отошла). Я из партии выхожу, Игнат. Из-за тебя выхожу. Какая же я партийка, ежели заодно с Никитой? Таким в партии места нет.

Пауза.

И г н а т (со скрежетом). Дур-р-р-ра! (Швырнул оземь заплечный мешок, зашел в ограду. Затрещали только что приколоченные доски.)

Клавдия, подобрав мешок, идет за ним. Взглянула на Домну, сдержанно улыбнулась.

В доме Мантулиных. И г н а т и К л а в д и я. Он впервые надел костюм, чувствует себя стесненно. Мается с галстуком. Не справился, повесил на зеркало.

К л а в д и я. Не завязывается?

И г н а т (ворчливо). Сроду не нашивал — потому.

К л а в д и я. И не носи. А вот ордена надень.

И г н а т. Неловко, Кланя. Скажут, выхваляется.

К л а в д и я. Пускай говорят. Ордена кровью заслужены. Надень, Игнаша, надень.

Игнат подчиняется. Клавдия сама пристегивает награды.

И г н а т. Может, вместе пойдем, Кланя?

К л а в д и я. Неможется мне… видно, скоро.

И г н а т. Тогда и я останусь. Мало ли что?

К л а в д и я. Иди покажись народу во всей красе. А я в окно полюбуюсь.

И г н а т. Награды-то не для показа.

К л а в д и я. Как не для показа? На то и отличают, чтоб люди смотрели и завидовали.

Голос из репродуктора — черной тарелки на стене: «Проба, проба!» Затем бульканье, треск. И четко: «Ну вот, бабы! Дожили! Теперь и у нас радио! Вот я вас и поздравляю с Днем Советской Армии. Ага». Треск.

И г н а т. Великая штука — радио. Плохо только, что Никита трезвонит.

К л а в д и я (выключила). Вот и нет Никиты. А мы есть.

И г н а т. Нет, погоди, дай дослушать. (Опять включил радио.)

Г о л о с п о р а д и о. «…состоится общее собрание. А затем перед вами выступит чемпион всей России по боксу Петро Решетов».

И г н а т. Вот видишь, сидя дома, все новости узнали.

К л а в д и я. Неужто опять Никита в председателях останется?

И г н а т. Как народ захочет.

К л а в д и я. Народ — что, ему лишь бы руку поднять.

И г н а т. То и худо: голосуем без разбора, потом локти кусаем.

К л а в д и я. Лужков помалкивает. Все же партийный секретарь.

И г н а т. Помалкивает, стало быть, сказать нечего.

К л а в д и я. Вот бы кого председателем-то! И грамотный и обходительный.

И г н а т (шутливо). Больно часто о нем поминаешь! Смотри!

К л а в д и я. Ой, что ты, Игнаша! Разве я тебя на кого променяю!

И г н а т. Лебедушка моя! (Привлек ее. Вышел из дома.)

На улице — Д о м н а.

Д о м н а. Ба-атюшки! Орденов-то полна грудь!

И г н а т (подходит к ней). Ты вот что, Домна! Ты не дури. Не дури, поняла? Это я насчет партии. Прошлое не выправишь. Надо настоящее выправлять. Так что оставайся и попусту себя не трави.

Домна всхлипнула, двумя руками стиснула его руку.

Ну-ну, давай без этого! В горячке плела. В горячке мало ли что бывает.

Д о м н а. Я все передумала, всю жизнь по косточкам перебрала. Жила без обману, Игнат, а вот без обид не обошлось. Может, и еще кого так же вот, несознательно, обидела, а? Ведь это жутко, Игнат!

И г н а т. Почаще ставь себя на место тех, кого обижаешь. Почаще, чтоб жутко не было. Такая история.

Д о м н а. Какой ты, Игнат… какой ты неломкий! И жалостливый! Другой бы ожесточился!..

И г н а т. Человек ожесточается, когда без веры живет. А мне земля не дает веру терять. Земля тихим светом насквозь просвечивает, чтоб всю правду понять. Ежели человек ослеп от ярости — для него правда как взбаламученная вода. И — нет вокруг справедливости. А мне грех жаловаться на жизнь. Со мной и там люди были. Без них омертвел бы, высох, как солонцы.

Д о м н а. Солонцы-то оживут, коль хозяин вернулся?

И г н а т. Поживем — увидим.

Появляются В е р а и П е т р. Одеты шикарно, как требовала мода той поры. Верина прическа стала еще замысловатее. На лацкане у парня значок чемпиона. Идут под ручку.

Д о м н а. В отпуск, Верунька? Как будто рановато.

В е р а. Не прижилась я там. Домой тянет. Да вот и с Петей повидаться хочу. Он после соревнований отдыхает.

Д о м н а. Утомился?

П е т р. Устал. Особенно последний бой тяжело дался. За полминуты до гонга палец выставил. Ну, думаю, проиграл. Заставил себя драться. Всю волю собрал. Противник даже и не заметил, что у меня травма. Потерял осторожность, открылся. Тут я его и устерег. Правой в челюсть, левой — в солнечное сплетение. Чистый нокаут!

И г н а т. Ловко срезал!

В е р а. Об этом поединке в «Советском спорте» писали. Пете прочат большое будущее.

И г н а т. Куда уж больше! Всю Россию кулаками завоевал. Значок-то за этот мордоворот получил?

П е т р. Мордоворо-от? Побоксировали бы! Это тебе не в деревне кулаками размахивать! Мордоворот… Каждый вахлак корчит из себя знатока…

И г н а т. Вот я тебя щелкану разок… по-деревенски, чтоб честь свою помнил.

П е т р. Давай, если духу хватит! Побрякушки-то эти (ткнул в ордена) вроде за геройство давали?

И г н а т. Побрякушки? Ах ты выродок!

П е т р. Врезать ему, что ли? (Замахнулся.)

В е р а. Он же в отцы тебе… он же израненный весь! (Схватила за руку.)

Д о м н а. Петька?! Ты что, гаденыш! Ты на кого замахиваешься?

П е т р (вырывая руку). Ух, счастлив твой бог, папаша! Им вот скажи спасибо, а то бы… Да и вообще: не хочется мне в те места, где загорают разные любители колхозного добра.

В е р а. Негодяй! (Дает ему пощечину.)

И г н а т (с горьким презрением). Чемпион! (Вместе с Домной и Верой уходит.)

Появляется Н и к и т а. Он пьян.

Н и к и т а. Слыхал, как я объявил про тебя? Чемпион всей России! Ага! Растет молодежь. Растет, а мы стареем. Уступаем позиции.

П е т р, отмолчавшись, ушел. Никита обижен.

Уже зазнался? Рано, рано, Петро Афанасьевич! Ты чемпион, конечно, да ведь и я не Петрушка! Я еще воспряну, воспряну! (Идет к конторе.)

Подле конторы П е т р и Н а д е ж д а.

Н а д е ж д а. Ну что, поганец, отличился? (Срывает с сына значок.)

П е т р. Не знаю, как это вышло, мам. Не хотел я, честное слово!

Н а д е ж д а. У груди лежал, молоком моим питался. Может, молоко порченое было?

П е т р. Не наговаривай на себя, мама! Не казнись! Сам натворил, сам и отвечу.

Н а д е ж д а. Кабы я тебя не рожала, кабы матерью твоей не была!

П е т р. Не такой уж я отпетый, мам! Просто не сдержался, и все.

Н а д е ж д а. Инвалида ударить! Для этого кулаки вырастил? Ты бы силу-то на пользу употребил! К наковальне стал да молотом помахал.

П е т р. Если хочешь — стану!

Н а д е ж д а. А попробуй не стань! Попробуй отказаться, паршивец! Прокляну.

П е т р. Не кляни, мать. Я ж не отказываюсь.

Н а д е ж д а. Теперь иди к нему. Иди прощения проси. (Дав сыну затрещину, прогоняет его.)

Подходит Д о м н а.

Д о м н а. Переживаешь, Надёжа?

Н а д е ж д а. Где-то недоглядела, из-под рук выпустила. Вот и расплачиваюсь. Он же не только Игната, он всех нас ударил.

Д о м н а. Тебя больше других.

Н а д е ж д а. Не обо мне речь, подружка. Матери во всем причинны. Что сын натворил и что с сыном сотворили.

Д о м н а. О тебе, о тебе, Надёжа!

Н а д е ж д а. Люблю я тебя, подружка! За то люблю, что людей понимаешь. И всегда при себе нужное слово имеешь.

Д о м н а. Ой, не всегда, Надёжа! Ой, не всегда!

Пауза.

В лес бы сейчас! На снегу бы сейчас распластаться — и лежать, лежать, в небушко глядя.

Н а д е ж д а. Давит тебя! Хоть бы раз выревелась! Может, вся боль со слезами вытечет.

Д о м н а. Ревела.

Н а д е ж д а. Ты?! Ни в жизнь не поверю!

Д о м н а. Правда, ревела. И хоть бы от кого — от Гришки Мантулина. Черствая ты, говорит, холодная, словно камень! Вот тут и хлынули у меня слезы. И еще сегодня ревела. О чем — не спрашивай.

Н а д е ж д а. Известно, о чем бабы ревут. Живем, на лучшее надеемся. А все лучшее позади.

Д о м н а. А мне не верится. Как тоска одолеет — внушаю себе: чего, мол, ты, дурища, разнюнилась? Солнышко каждый вечер закатывается и каждое утро восходит. И человек на утренней зорьке заново рождается.

Н а д е ж д а. Ты, вижу, и подымаешься раньше всех. Зорьку проспать боишься?

Д о м н а. Как можно, Надежда? Вдруг это та самая зорька, жданная? (Невесело улыбаясь, заходит в контору.)

Здесь многолюдно. Но видим лишь первые скамейки. За столом Н и к и т а Х о р з о в, Л у ж к о в.

Л у ж к о в (позванивая по графину). Тише, товарищи, тише!

П е т р, потупясь, стоит у порога. Надежда толкнула его в спину.

Н и к и т а. Петро Афанасьевич! Ты у нас почетный гость. Проходи в красный угол! Надежда. Иди, иди, пусть на тебя посмотрят!

Петр идет к столу, точно к лобному месту.

Н и к и т а. Начнем, что ли?

Д о м н а. А ты по какому праву в президиум лезешь?

Н и к и т а. То есть как? Есть установленный порядок, и вообще…

Д о м н а. Какой же это порядок, ежели клеветник сидит в президиуме? Ну-ка, скажите, бабы, где ему место?

Г а л и н а. За решеткой. Так он и оттуда ужом выскользнет.

Д а р ь я. Налил глаза: ни стыда, ни совести.

Н а д е ж д а. В президиум-то самых достойных выбирают.

Страсти накаляются.

Н и к и т а. Сговорились, значит? (Лужкову.) Знаю, чьих это рук дело!

Лужков улыбается.

Д о м н а. Дело времени. По-человечески жить охота. Ремками-то надоело трясти. Хотим хлебца пшеничного! Хотим молочка, слезами не разведенного. И радости в дом хотим. Чтобы было как у людей, Никита.

Л у ж к о в. Законное желание.

Д о м н а. А ты чемпиона чествовать предлагаешь, который на кулаках отличился. Кулаки-то — на заслуженного человека!..

Н и к и т а. Заслуженные люди по тюрьмам не сидят.

Л у ж к о в. Вы хоть и не сидели, а… следовало бы.

Н и к и т а. Про себя-то забыл? Одной веревочкой связаны.

Л у ж к о в. Что ж, пусть нас люди рассудят.

Оба оставляют президиум. За столом только Петр — чемпион. Он беспокойно ерзает. И, не выдержав, тоже уходит. Подле Игната остановился, кусает губы, вот-вот расплачется. Он, в сущности, еще мальчишка.

П е т р. Дядя Игнат, если можешь… прости. Такое больше не повторится.

И г н а т. Да уж постараюсь. В другой раз так отделаю, что и брюки надеть не сможешь.

П е т р уходит.

Д о м н а. Без председателя остались. Вот это и впрямь непорядок.

Все смотрят на Игната.

Андрей Иванович, веди собрание!

Л у ж к о в. Если вы мне доверяете…

Голоса одобрения.

Не знаю, заслуживаю ли я такое доверие. Я обвинил когда-то невинного человека…

Н а д е ж д а. Не ты один промахнулся! Этот мазурик всем мозги запудрил…

Г а л и н а. Не поминай старое, Андрей Иванович! Нам бы теперешнее расхлебать!

Л у ж к о в. В таком случае осталось избрать председателя. Я предлагаю Мантулина…

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Здравствуйте, Илья Семенович. А у нас собрание. Повод самый серьезный: председателя переизбираем. Да вот и люди считают: давно пора. Я предложил Мантулина… Нет, еще не голосовали… Спасибо! (Положил трубку.) Гурьев, секретарь райкома. С праздником поздравляет. А вас, Игнат Арсеньевич, особо. Ну что, будем голосовать?

В е р а. Обязательно будем!

Г а л и н а. Ты-то чего встреваешь? Ты же не колхозница!

В е р а. А кто виноват? Я бы, может, не ушла из колхоза, если бы дядя Игнат был председателем. Да и другие от хорошей жизни не побегут.

Д о м н а. Игната выберем — на ферму вернешься?

В е р а. Думаешь, сдрейфлю?

Подле конторы К л а в д и я, Г р и г о р и й.

Г р и г о р и й. Не беги, тетя Кланя! Тебе же нельзя!

К л а в д и я. Сама упредить его хочу. Чтоб за сердце не схватило.

Г р и г о р и й. От радости сердце не заболит.

К л а в д и я. Ой, Гриша, когда оно изношено, так от всего болит! От горя и от радости. Стой тут, а я пойду Игнашу порадую. (Вбегает в контору.)

В конторе.

Л у ж к о в. Кто за то, чтобы избрать Игната Арсеньевича Мантулина председателем колхоза, прошу поднять руки.

Лес рук.

К л а в д и я. Ой, бабы! Ущипните меня!

Н а д е ж д а. Тебя и без нас есть кому щипать. Вон какую мозоль нащипал!

К л а в д и я. Игната, там гость… гостенек дорогой!

И г н а т. Порхаешь, ровно девчонка! В твоем ли положении?

К л а в д и я. Гриня там… Гринюшка!

Игнат, качнувшись, оперся о стенку, но вышел прямо, по-солдатски.

Обнялись с сыном.

И г н а т. Эк вытянулся! Отца перерос!

Г р и г о р и й. Я всю дорогу бежал со станции. Не верилось, что застану. Что свидимся.

И г н а т. Свиделись. Больше разлучаться не будем, а?

Г р и г о р и й. Сколько можно? И так все время в разлуке.

И г н а т. Не наша вина, сынок. Судьба так распорядилась.

Г р и г о р и й. Судьба, судьба! Плевать я хотел на судьбу, ее так и этак повернуть можно.

И г н а т. Не скажи: судьба — кобыла своенравная. Не знаешь, на каком повороте фортель выкинет.

Г р и г о р и й. Мы ее объездим, мерзавку! Мы ее так зауздаем, что по линеечке ходить будет.

К л а в д и я. Мы ждали, ждали тебя…

Г р и г о р и й. Кто-кто, а уж ты ждать умеешь!

В конторе.

Л у ж к о в (разведя руками). Ну что ж, товарищи, повестка исчерпана.

Все выходят.

Г р и г о р и й. Тятя, я Кланю нашу рисовать буду. Потом в камне ее выведу. Ты как?

И г н а т. Кланя стоит того.

К л а в д и я. Ты не меня рисуй, Гриня! Ты его рисуй, земли хозяина.

В весеннем небе задумчиво курлыкнули журавли.

Г р и г о р и й. Журавли тянут. Не рано ли?

И г н а т. Нет, не рано. Пора самая журавлиная.

Под мерный переклик вещих птиц высвечивается величавая фигура С е я т е л я.

З а н а в е с

1970