Рассказав Матери-Голубке о Питере, Динь испытала облегчение. Ей стало легче двигаться. Легче дышать. У неё прояснились мысли. Она даже сумела вспомнить ещё несколько забавных историй, от которых у Матери-Голубки загорелись глаза. Правда, только на минуточку.
Но когда наступила ночь, Голубка перестала слушать. Её голова беспомощно свесилась набок, а когда она уснула, дыхание её было более стеснённым, чем в прошлую ночь. Каждый выдох вырывался с хрипом, её тело пробирала дрожь. Динь прислушивалась, боясь, что следующий вдох окажется последним.
Ещё всего только двумя днями раньше ястреб обязательно уловил бы приближение фей. Но сейчас он ничего не услышал. А они подбирались к нему. Храбро — восемнадцать дюймов вперёд. В страхе — двенадцать дюймов назад. И вот уже их отделяло от него не более ярда. Он сидел, не шевелясь.
— Он не кажется золотым, — прошептала Прилла. — Он какой-то коричневый.
— Вот уж будет глупо, дорогие мои, если нас сожрёт не тот ястреб, который нам нужен, — съехидничала Видия.
В это время ястреб взъерошил перья. Они блеснули золотом.
— Рени, солнышко, а кто вытащит…
— …перо? — Рени прекрасно отдавала себе отчёт в том, что она ни за что на свете не сможет выщипнуть перо у живого существа. Логично было бы поручить это Видии, у той уже был опыт. Только Рени не хотела подвергать опасности её одну.
Она достала кинжал, которым её снабдила Динь.
— Видия, перо вытащишь ты, — сказала она. — А я подлечу и расположусь против его брюха. Если он на тебя нападёт, я проткну его кинжалом. Прилла, а ты покружись возле его головы. Только осторожно — держись подальше от клюва.
«Как же я с этим справлюсь? — подумала Прилла. — Впрочем, кто знает, может, у меня талант уворачиваться от клювов?»
Она послушно заняла позицию, как было велено. Крылышки её трепетали от страха.
Рени поместилась перед ястребом, держа кинжал наготове. Видия притронулась к перу на крыле птицы. Ястреб не почувствовал её прикосновения, но ощутил какое-то тепло возле головы и у живота.
Видия потянула перо. Ястреб дёрнулся. Что это? Кто-то собирается его убить? Ничего-ничего. У него оставалась ещё защита — магическая способность разделять с обидчиком ту боль, которую испытывал он сам. Он постарался к этой способности прибегнуть.
Боль распространилась у Видии по руке. Она продолжала тянуть, хотя боль усиливалась. Перо никак не вытаскивалось. Она стиснула зубы и потянула сильнее. Перо стало поддаваться. Она потянула ещё сильнее. Потом дёрнула что было мочи.
Вспомните, когда у вас что-то болело. Закройте глаза и представьте это себе. Может, боль Видии и ястреба была слабее вашей. А может, сильнее. Но, во всяком случае, это была самая сильная боль, какую им до сих пор доводилось испытать.
Они оба закричали так пронзительно, что даже маленькая звёздочка на небе мигнула.
Потом боль отступила, и перо оказалась у Видии в руках. Феи полетели прочь так быстро, как только могли. Прилла обернулась и крикнула:
— Спасибо, мистер Золотой Ястреб!
Ястреб не услышал. Он сидел, раскачиваясь на своём камне. От только что пережитой боли у него кружилась голова.
Видия вскоре оставила Приллу и Рени далеко позади.
Ей бы самое время осознать, как больно, когда заживо выщипывают перо. Ей бы признать, как жестоко она не раз обходилась с Матерью-Голубкой. Ей бы понять, что боль — это боль, всё равно, твоя она или чужая. Ей бы поклясться, что больше она никому не причинит боли намеренно.
Но вместо этого она убедила себя, что это ястреб обошёлся с ней жестоко. Что он сделал так, чтобы ей было больней, чем ему.
Уже начинало светать, когда феи опустились на Площадь Фей. Видия вынула перо, которое прятала под своей блузкой. Рени и Прилла приблизились, чтобы посмотреть на него. Снаружи перо казалось коричневым, но оборотная сторона действительно была золотой. Прилла притронулась к нему, ощутив металлический холодок.
Видия положила перо рядом с мундштуком и разбитым яйцом. Феи, свернувшись калачиком, прилегли в сарайчике, где никакие ястребы им были не страшны.
«Мы преуспели дважды, — проговорила про себя Прилла. — Может, нам удастся спасти Мать-Голубку?»
Прежде чем заснуть, она вновь попыталась перенестись на Большую землю. Она закрыла глаза и опять представила себя в туннеле, а Большую землю — в самом его конце. Она полетела вдоль туннеля, рисуя перед мысленным взором девочку-неуклюжика, лежащую в постельке в обнимку с плюшевым моржом.
Ей и в самом деле удалось опуститься на подушку к настоящей девочке.
Только эта девочка обнимала плюшевого пеликана. Она открыла глаза и спросила:
— А ты знаешь, сколько будет девять целых и четыре десятых умножить на тридцать пять?
Прилла покачала головой. Математического таланта у неё тоже не было. Она вызывала разочарование даже на Большой земле!