Работа горя

– что ты мне привезла?

мама, что ты мне привезла?

– это холодок родника в июле,

следа велосипедного кривизна,

маленькие радуги-лигатуры,

песни, слышные допоздна.

– мама, почему слова твои соль и пепел?

голос можжевельник и куркума?

почему ты других исцеляешь лучше,

чем умеешь вылечиться сама?

– я помогаю людям с работой горя.

я чиню проигрыватели ума.

– если бы я был учёный-изобретатель,

мы какой бы построили аппарат?

– тот, что очищал бы дома от смерти.

был бы измельчитель утрат.

– что бывает, мама, со старым горем,

аккуратно смолотым на свету?

– оно просто раскладывается на книгу

и темноту.

мне снится, что мы любовники: мускулы под кожей

ходят как у борющихся пантер.

ты опасный трескучий ток, ты поток безбожный

колкого электричества в несколько сот ампер;

вечером нам вместе играть: густой черноте над ложей,

черноте, которой укрыт партер.

не дай мне узнать, как замрёт и дрогнет под поцелуем

бровь, висок, и мочка, и шея возле волос;

из-за шутки и шалости, неминуем,

хлынет жадный огонь, будто солнце разорвалось.

как я стану предателем и умру им;

обладают весело, лгут всерьёз.

утро, репетиция, ты дурачишься; нет решенья.

прядь горит нестерпимым золотом на свету.

кто-то лепил тебя так любовно и совершенно —

большего я вовеки не обрету.

ты смеешься при взятом в зубы карандаше, и

я праздную пораженье и наготу.

решишься – знай: душа одноэтажна,

и окна до полу, и мебели почти

что нет. терять естественно и важно,

иначе будет некуда найти.

увидишь: все начнут из ужаса глухого

то призывать, то клясть свой будущий уход.

и ты умрёшь. и ничего плохого

поверь, при этом не произойдёт.

природа вообще не копит за квартирой

ни сплетен, ни людей, ни пауз, ни причин:

носи себя пустым, ходи и резонируй.

записывай, где хорошо звучим.