Рабыня Вавилона

Глава 11. СРАЖЕНИЕ

Перед рассветом раздались глухие барабанные удары. Потом все стихло. Лишь ветер выл в мохнатой фиолетовой выси. И вдруг тишина с треском лопнула. Лагерь поднимался. Через минуту все пришло в движение. И вот уже вавилонская армия, как гигантская змея, поползла в раздвижные ворота.

Принц привел с собой в земли хеттов двадцать тысяч лучников, столько же щитоносцев и копьеносцев, две тысячи боевых колесниц и конницу. Это были силы, способные усмирить народ, ведущий полукочевой образ жизни. Все годы Вавилон был лоялен к Хаттушашу. Вавилон, могучий лев, может мириться с беспорядками, закрывать глаза на бунты в отдельных областях, но мириться с неповиновением — никогда.

Земля дрожала от топота коней и пеших воинов, громыхали колесницы. Лучи восходящего красно-золотого солнца сверкали на узких колесных клинках. У подножия холма войско остановилось.

Стройными шеренгами стояла пехота во главе с командирами — лучники и щитоносцы, задачей которых было защитить в бою воинов от вражеских стрел. Строй пехотинцев был похож на панцирь черепахи — сплошь темные многоугольники щитов. Лес копий над головами.

Лошади, парами впряженные в колесницы, в богато украшенных чепраках, вскидывали головы, беспокойно кося круглыми глазами в кровавых прожилках. В легких двухколесных повозках стояли воин, правящий колесницей, лучник и щитоносец с большим тростниковым щитом из дельты Евфрата.

На склоне холма остановилась конница. Горцы с Кавказа, горбоносые, жилистые, гибкие, рисуясь, специально горячили коней. Кони храпели, поднимались на дыбы. Дикари с хохотом взлетали, подтянув колени, на чепраке с ремнем.

Авель-Мардук смотрел на свое войско. Он доверял им, всем этим людям, которые идут за ним. Сегодня они снова оправдают его доверие. Он был серьезен, но все же, неясная полуулыбка коснулась его губ.

В этой стране все было по-другому. Пустынные равнины, громадные территории, стаи птиц. Небо здесь было совсем прозрачным, очень красивым. Когда вечерний красный диск плавился над профилями курганов, принц думал о картине мира, где он — часть всего сущего, и он до слез, до спазмов в горле любил все это.

Но солнце неожиданно проваливалось под вогнутые края земли, и он снова становился чужаком. Повсюду кружили демоны лилиту — он чувствовал это и снова был готов к обороне.

Авель-Мардук остался доволен своим войском. Он слегка тронул коня, отделился от группы придворных и командиров. Сейчас он не хотел говорить ни о чем. Он был суеверен. Но его воины ждут. Им нужно сказать о победе так, словно она уже одержана. И теперь им остается, лишь делом укрепить слова принца. Он поднял руку. Тысячи глаз смотрели на него, на плюмаж его шлема, мохнатые кисти на подстилке под седлом его коня, они видели, как ветер относит в сторону плеть, висящую не запястье. Авель-Мардук обвел медленным взглядом все войско. Ленты стягов рвались на запад, и в мыслях принц падал на колени перед пантеоном героев.

— Воины великого Вавилона, красы царств, — прозвучал зычный голос в наступившей тишине. — Я призвал вас, мое войско, в третий мой поход, против Тарршана направил я свой путь. Под рукой Вавилона он был послушен, уста его источали добро, но в сердце своем он носил злые мысли, готовил мятеж.

Авель-Мардук на несколько мгновений замолчал, словно давая своим воинам время для более полного осмысления своих слов.

— Я разбил Тарршана на плоскогорьях Тауру-са, прогнал к берегам Галиса, хочу осадить его и воинов его в Хаттушаше, его городе, и закрыть им выходы. На поле сражения они пали без числа, но не хотят покорными предстать пред очи Вавилона; Нас ждет Галис, я поведу вас к его черным водам. Мардук, Иштар, Шамаш, Син, Эа, Ану, Энлиль, Нергал, Набу пойдут перед моим войском и разобьют моего противника — враждебного Навуходоносору хеттского царя и заберут его жизнь!

Воинственный клич вырвался из тысяч глоток, вверх взметнулись копья. Авель-Мардук кивнул и подал знак военачальникам. Войско стало быстро перестраиваться. Отряды шли, утаптывая землю, перемешивая молодую траву с песком, и там, где прошло войско, протянулась широкая дорога, безжизненная и голая, с пыльной вуалью на траве по обе стороны.

Солнце поднималось, ветер усилился. Облака, толпой пришедшие из-за гор, что виднелись далеко позади, побежали по выпуклому небу. От земли исходил томительный запах глины и слежавшейся пыли. Чувствовалась близость реки. Над гулом ветра поднимался еще какой-то гул. Его то относило порывами ветра, то бросало в лицо армии Авель-Мардука.

Река открылась внезапно, с тяжелой волной, изрезанными берегами. По отрядам прокатился вздох. Вдалеке показалось войско хеттов, но оно быстро приближалось. Через несколько минут вавилоняне остановились ввиду войска неприятеля.

Авель-Мардук смотрел на темную ленту — передовые шеренги хеттов. Сердце его билось ровно. Хетты издали победный клич; как рев буйволов он поднялся над равниной.

На плечо принца легла рука, — он повернул голову, — рука Идина. Шлем закрывал часть его лица, глаза смотрели спокойно и серьезно. Авель-Мардуку сейчас нужен был этот взгляд. Молодой Идин напоминал ему отца. Улыбка тронула губы принца.

— Не принято желать удачи перед сражением, — сказал он и стиснул руку Идина. — Береги себя. Насколько возможно.

— Ты тоже, — отозвался Идин.

Принц натянул поводья. Конь горячился, всхрапывал. Он развернул коня, пристально взглянул на своих военачальников. Это были надежные люди, закаленные в битвах, надежные, как земля.

— Мардук ведет наше войско, — проговорил он. — Пусть Тарршан содрогнется. Вавилону нужна ваша слава, воины!

Ему ответили дружными криками. Голоса согрели сердце. Конь волновался, порывался встать на дыбы. Принц повернулся к Идину и сказал одними губами:

— Пора.

Над войском кружил орел. Авель-Мардук услышал свой голос будто со стороны:

— Пора, мои воины. Боги с нами!

Под прикрытием щитов выдвинулись отряды лучников. В войске хеттов началось перестроение. С той и с другой стороны полетели стрелы. Лучники Авель-Мардука дали залп и укрылись за укрепленной цепью щитов.

Хетты ответили тучей стрел. Они с тупым стуком врезались в вавилонские щиты, чиркали по металлическим пластинам. Но основная масса просвистела над головами воинов, достигнув войска, неподвижно стоящего у подножия широкого покатого холма.

Сильный ветер сносил стрелы в сторону, но и тех, что достигали цели, было достаточно, чтобы нанести урон той и другой стороне.

Стрел становилось все больше. Теперь они сыпались без перерыва. Полилась кровь. Воины падали и, незащищенные, оставались недвижимы; дрожало синее оперение, застрявшее в плоти.

Внезапно смертоносный ливень иссяк. На несколько мгновений воцарилась тишина. Армии застыли. В утренней выси тоскливо выл ветер. Небо казалось грязным.

Шеренги вавилонских лучников разомкнулись, и в образовавшийся проход с грохотом вынеслись колесницы. Возницы правили в самую гущу хеттского войска, а лучники, отставив локти, выпускали стрелы. Узкие острые клинки, укрепленные на колесах, издавали странный протяжный звук, сливаясь в мерцающую окружность.

Колесницы штопором ввинчивались в неприятельские отряды, круша все на своем пути, рассекая человеческие тела, нанося противнику серьезный урон.

Пехотные шеренги вновь сомкнулись. Колесниц уже не было видно, — они растворились в море хеттского войска. Воины пошли, потом побежали с вскинутыми копьями, выбирая глазами противника для себя. Расстояние быстро сокращалось. Вавилон и мятежные хетты сошлись в ближнем бою.

Заложив руки за спину, Навуходоносор бродил по залу. Выход на террасу был открыт, теплый воздух наполнял просторный зал до цилиндрических сводов, куда иногда залетают ласточки. В суде он пришел в бешенство, и вот теперь, наедине' с собой, пытался усмирить свой гнев. Царь был мрачен, как грозовая туча.

В этом прекрасном зале с узорами на полу из разноцветных каменных плит, рельефами на стенах, большими скульптурами, привезенными из покоренной Ассирии, он казался разгневанным исполином.

Царь вышел на террасу. Мягкий день взглянул в его глаза, уже не столь зоркие, но по-прежнему красивые. Он стоял на середине террасы, не приближаясь к перилам, в дорогом платье, украшенном бахромой, и смотрел на любимый город. Вид Этеменанки, ровных улиц и кварталов города немного успокоил его. Он глубоко вздохнул.

Итак, заговор удалось раскрыть… Но это отнюдь не успокоило царя, а, наоборот, лишь укрепило его подозрения. Жрецы теперь сильны, как никогда. Отец Набопаласар был лоялен к ним и того же требовал от молодого наследника. Но теперь, по прошествии сорока лет, Навуходоносор понял, что это была ошибка, роковая для царства.

Жрецы играют заметную роль в управлении государством, изменяют течение событий, и в первую очередь потому, что в их руках находятся целые' состояния! Он сам попустительствовал тому, чтобы жрецы процветали и обогащались.

Навуходоносор закрыл глаза. Снова представилась ему судейская палата, большая коллегия, мужи, сидящие по обе стороны его трона. Банат-ина и его сын Нур-терик, знатные вельможи, заговорщики, стоят в центре зала. Он видит их глаза и не находит ответа. Глаза людей умеют лгать.

Его убедили, что люди эти нарушили обязательство служить опорой царской власти, хранить верность правящей династии, предоставили доказательства их преступлений. Навуходоносору этого было достаточно, чтобы принять решение.

Но когда поднялся секретарь и прочел обвинительный приговор, от царя не укрылась одна деталь. Удовлетворение на лице жреца Эсагилы и взгляд, брошенный в его сторону главным служителем храма Ану. Раскрытие заговора лишь развязывало руки жрецам. Они думают, что швырнули ему смертников, как кость голодному льву. И лев будет доволен!

Навуходоносор вернулся в зал. У резных дверей на циновке сидел молодой писец. Царь остановился перед ним, и юноша поднял глаза. В клетке с шумом встряхивалась птица в ярком оперении.

— Прочти документ еще раз, — глухо проговорил Навуходоносор и, повернувшись к чиновнику спиной, стал смотреть в полупрозрачное небо.

Юноша раскрыл футляр и принялся с выражением, правильно произнося арамейские слова, читать заключительное постановление коллегии:

— «Банат-ина и сын его Нур-терик задумали злое. На измену и против закона направили они свои мысли. Они нарушили присягу, данную своему царю, и готовили заговор. В эти дни Навуходоносор, царь Вавилона, великий правитель, который, подобно Шамашу, взирает на все стороны, утверждает правду и справедливость, уничтожает злодеев, рассмотрел скверные деяния Банат-ины и сына его Нур-терика и уличил их в заговоре перед свидетелями. Смерть провещал им, и перерезали им горло».

Навуходоносор уселся на стул, подпер подбородок кулаком. Варад-Син, верховный жрец Эсагилы, требовал дать огласку этому делу. Но царь осадил старика. Он понимал, что дело обстоит не совсем так, как ему это представляют. Сделать заговор достоянием общественности, значило дать новый козырь жрецам. Но такого промаха Навуходоносор допускать не собирался.

И даже если служители богов и предпримут что-то, новогодние празднества поглотят все остальные события. Это хорошо, что Авель-Мардук сейчас далеко. Отец встретит его в прекрасном городе, покончив со всеми заговорами.

Войско Вавилона теснило хеттов. На левом фланге они были разбиты, остатки отрядов бежали, побросав раненых.

Тарршан бросил в сражение все войско, оставив в резерве лишь отряд лучников. У него была многочисленная, хорошо оснащенная армия. Он жаждал опрокинуть, смять Авель-Мардука, во что бы то ни стало снискать славу на Галисе, дабы исправить позор поражения на Таурусском взгорье.

Теперь он стоял в окружении телохранителей и смотрел на разгром своего войска. Принц перехитрил его, царя хеттов! План Тарршана оказался несостоятелен, смешон. Он до боли стискивал зубы.

Армия Авель-Мардука шла, как лавина. Принц предугадывал действия Тарршана, это была игра, смертельная игра, ставкой в которой была свобода и жизнь хеттов.

— Мальчишка, — с ненавистью шипел Тарршан.

Некоторые уцелевшие колесницы, пройдя хеттское войско насквозь, разворачивались и снова пускались в бешеный галоп, оставляя за собой кровавую тропу. В центре шла жестокая резня. Все смешалось — кони, люди, мертвые и раненые, которых затаптывали в изуродованную землю.

Тарршан кусал губы. В резерве стоял отряд лучников, Но он не решался пускать его в дело. Зато Авель-Мардук бросил вперед отряд копейщиков и воинов в тяжелых доспехах с булавами и двойными секирами. Центр дрогнул. Хетты начали медленно отступать. Вавилоняне теснили их к Галису, не давая возможности маневра.

К Авель-Мардуку подскакал Идин на разгоряченном жеребце. Сопровождавшие его всадники держали луки с натянутыми тетивами. Лошади их тяжело поводили боками.

— Пускай конницу, господин! — прокричал Идин, натягивая поводья. — Самое время! Мы можем захватить Тарршана! Вон он!

Идин указал плетью куда-то в центр сражения.

— Я сделаю это сам, — ответил принц и хлестнул коня.

С места сорвались гвардейцы в медных панцирях — телохранители Авель-Мардука, Идин с десятью всадниками, все они устремились вниз по склону. Конница давно ждала своего часа. С воем неслись всадники, наемники с Кавказа, подняв луки. Они настигли хеттов, как туча, и стрелы засвистели, разрывая тяжелый воздух, словно ветхую ткань.

В войске хеттов началась паника. Повсюду их теснил Вавилон, и воины Тарршана гибли без числа. Отряд личной охраны Тарршана встретил конницу ударом. Самые опытные, мужественные воины охраняли своего царя.

День клонился к закату. Остатки хеттской армии рассеялись по равнине, убитым не было числа. Даже воды Галиса, волной орошая песок, вспучивались кровавой пеной, потому что воины Авель-Мардука настигали бегущих у самой воды. На узкой песчаной косе лежали мертвые, и ноге негде было ступить из-за брошенного оружия.

Тарршан бежал в тесном кольце телохранителей. Легкая колесница, запряженная парой лошадей, неслась быстрее ветра. Красное солнце ушло за горизонт внезапно. Наступила тьма. Авель-Мардук приказал прекратить погоню. Конный отряд возвращался. Горели костры. Собирали убитых. Отовсюду доносились стоны. Раненых хеттов добивали.

Войско Вавилона при свете факелов, рассеивая влажную темноту, уходило к лагерю. По вечернему глухо ржали, кони. Туман клубился над Галисом, и просыпались духи ночи.

Авель-Мардук ехал молча. Он думал о бежавшем царе и об отце, господине мира. Идин ехал рядом с поникшей головой, сокрушался, что не удалось настичь Тарршана, сильно страдал от ранения в плечо. Шум войска, идущего следом, успокаивал принца. Он мог отвлечься, думать о чем-то другом, не связанном с войной и судьбой страны.

Впереди поднимались лагерный, вал и башни, где горели костры. Полевой лагерь стоял на хеттской земле, но сейчас он был их домом. Пахло едой, в загонах кричал скот, выли собаки.

Шатры главнокомандующего стояли в окружении других шатров — личной охраны. Авель-Мардук и Идин спешились. От взгляда принца не ускользнула болезненная гримаса, исказившая лицо друга. Он шагнул к Идину.

— Мы одержали верх, — сказал он. — Поздравляю тебя, друг мой.

Идин улыбнулся. Одной рукой снял шлем. Мокрые пряди волос прилипли ко лбу. От него пахло конским потом и кровью, принц вдыхал этот запах, ноздри его раздувались.

— Мы могли убить Тарршана, — проговорил Идин. — Я жаждал этого.

— Это не так важно. Он уже не царь. Завтра мы войдем в Хаттушаш.

— Если Тарршан сейчас там, они окажут сопротивление.

— Пускай, — Авель-Мардук пожал плечами. — Но это будет совсем глупо, совсем.

Рядом с Идином стоял воин, один из его отряда. Он держал лошадь в поводу, готовый в нужный момент помочь командующему конницей. Идин потерял много крови и был слаб, слишком слаб.

— Я не знаю, что будет дальше, — тихо сказал он. — Но, что бы ни случилось, всегда помни, что я люблю тебя.

Авель-Мардук взял его руку, в которой Идин держал шлем, крепко стиснул запястье. Потом повернулся и зашагал к шатру.

— Великий царь, — прошептал Идин.