Ради тебя одной

17. Вепрев, Прохоров Москва

Тот же кабинет с неброскими, но очень дорогими дубовыми панелями. Не «под дуб», а просто дуб. Когда ворочают такими деньгами, подделок, как правило, не бывает. Да и стол наверняка стоит многие тысячи.

По его светло-коричневой полированной поверхности безжалостно барабанят толстые пальцы Жабы.

Четкий ритм завораживает Вепрева, и он отводит взгляд. Таким взбешенным своего босса он не видел ни разу.

Напряженное молчание длилось уже минут пять. Когда секретарша его позвала, он, войдя, поздоровался. С тех пор это были единственные слова, сказанные в кабинете.

– Давай хвастайся, – наконец сказал Прохоров.

– Погибшим не хвастаются, – неожиданно для себя самого огрызнулся Вепрев. Удивительно, но Прохоров на тон не отреагировал. Наоборот, даже слегка успокоился. Вепрев понял, что интуитивно ответил правильно. В конце концов, убили его племянника, а не прохоровского.

– Сколько у тебя людей с опытом? – спросил Жаба.

– Неопытных вообще нет. Семнадцать человек. Пять профессионалов. Бригадиры.

– Так в чем же дело? Если мало людей – скажи. Друзей подключим.

– Не надо никого подключать. Никуда они не денутся, – жестко сказал Вепрев. – Просто этого чокнутого ублюдка недооценили.

– Не такой уж он и чокнутый, – спокойно сказал Прохоров. – Спрятался правильно. Опасность унюхал тоже своевременно. Бойца твоего убил. Не жалко родственничка? – улыбаясь, спросил Жаба.

На этот раз Вепрев огрызнуться не посмел: мало кто вообще смог бы ответить, глядя на эту улыбку.

– Жалко, – тихо сказал он.

– И мне жалко, – сказал Прохоров. – Помянем его душу.

Он встал. Сам, не вызывая Эллу, подошел к небольшому, тоже из дубового массива, шкафу. Достал бутылку обычной «Московской» и две стопки. Ловко раскупорил, налил по половинке.

– За упокой, – сказал он. Выпили молча, без чоканья.

Вепрев вдруг почувствовал магическое притяжение этого странного и страшного человека. Он отдавал себе отчет, что, скорее всего, Жабе наплевать на судьбу его родственника. Да и на его, Вепрева, судьбу. Но воля и тяжелая сила Прохорова завораживали. «Глыба», – даже с каким-то восхищением подумал о боссе Вепрев. Впрочем, Константин не романтик. Он понимает, что, когда глыбу взрывают, надо держаться подальше от обломков – могут придавить.

Будто подслушав его мысли, Прохоров поинтересовался:

– А может, тебе страшно?

– С чего вы взяли, Анатолий Алексеевич?

– Ну, каждому человеку когда-то бывает страшно. Конечно, в этом Велегурове нет ничего особенного. Просто тебе пока не везет. Знаешь, иной мастер спорта выигрывает у чемпионов и постоянно продувает одному и тому же перворазряднику. Слышал такое выражение – неудобный противник?

– Слышал, – сказал Вепрев. – Я Велегурова не боюсь, если вас это интересует. И дело не брошу, пока лично не удостоверюсь в том, что он сдох.

– А вот лишних эмоций как раз и не надо. Пусть в вашей паре будет только один психопат.

– Что психопат – это точно. Вы знаете про пулю во рту? – Вепрев лично присутствовал на вскрытии и видел реакцию патологоанатома, когда в ротовой полости убитого обнаружилась завернутая в тряпочку пуля. Константин не стал ничего объяснять медику, более того, авторитетом босса заставил доктора убрать из описания всякое упоминание об этом моменте. Но себя-то не обманешь – Вепреву стало страшно, когда он почувствовал глубину ненависти этого человека. Слава богу, что пули никого не боятся и убивают бешеных точно так же, как смирных.

– Детективов начитался наш друг, – сказал Прохоров. – Африканские ритуалы. Жизнь ему они не продлят.

– Конечно, – согласился Константин. – Теперь он мой кровник.

– А как получилось, что твои упустили Береславского?

– Слишком хитрым оказался. Загнал ребят в низкий туннель под железной дорогой.

– А я ведь просил отнестись к нему серьезно! Где он был после того, как оторвался? С кем встречался?

– Мы подозреваем, что ездил к своему другу, Прицкеру. Проведать.

– Почему так решили?

– Он явно шел в тот район. И потом, Прицкер к ночи был вдрызг пьян. А алкогольного у него ничего не оставалось.

– Вы, что ли, выпили? – недобро усмехнулся босс.

– Не пили мы, – разозлился помощник. – У него было две бутылки водки, мы забрали в бачок омывателя залить, ничего не видать в сумерках. А терять время на остановки не хотелось. Еще было коньяку на донышке. А вечером я ему звонил, он уже пьяный был. В стельку.

– Зачем звонил?

– На всякий случай. Мы и телефон его время от времени слушаем.

– А квартиру?

– В квартире прослушку не оставляли, – ответил Вепрев.

– Почему?

– А зачем он нам нужен?

– Может, девчонку опять к нему привезли? Такое в голову не приходило?

– Так не бывает. Это ж какую наглость надо иметь.

– Я бы так и поступил, – спокойно сказал Жаба.

– Сравнили. Себя и этого лоха, – без всякой лести сказал Вепрев. Он действительно был высокого мнения об оперативных способностях босса.

– И все же я бы проверил этот вариант.

– У меня семнадцать человек и восемьдесят два адреса, – не согласился подчиненный. – К тому же я не могу к Велегурову посылать людей поодиночке. Можно еще раз посетить алкаша, но значит, чего-то другого не успеем. А чужих в дело вводить – только темп потеряем.

– Тебе виднее, – согласился Прохоров. – Я только к тому, чтобы ты этих орлов из «Беора» держал за серьезных. Пока они нанесли нам больше потерь, чем мы им.

– Зато главные их козыри выбиты, – перешел к приятным новостям Вепрев. Анатолий Алексеевич уже знал о пленении подполковника Ивлиева, но счел нужным выразить признательность за успех подчиненного и не перебивал Вепрева.

…Старик попался просто и бесславно. Можно сказать, как последний фраер. Он вышел утром во двор и направился к метро. Пошел так, как ходил обычно – не по круговой асфальтовой дорожке, а напрямик, через детскую площадку.

Ивлиев с презрением оглядел эту «архитектуру малых форм». Построить еще сумели, а вот уследить за состоянием – выше их сил. Металлическая горка вся погнута, песочницы раздолбаны. Да и песок в них позапрошлогодний, густо засеянный собачьими какашками. Даже качели умудрились разбить сограждане: металлические штанги оторваны и валяются неподалеку. Правда, пацаны состряпали веревочное подобие развлекательного аттракциона: то, что в народе называют «тарзанкой». Толстая веревка – почти канат! – была привязана к верхней, довольно высокой перекладине качелей. Снизу на веревке был завязан огромный узел. Дети «тарзанку» любили и выделывали на ней поистине акробатические трюки.

Вот и сейчас на «тарзанке», обхватив веревку ногами, тихонько раскачивался пацан лет двенадцати в ярко-желтой куртке. Лица пацана Ивлиев не видел – тот был к нему спиной, – но уж наверняка не интеллектуал. По крайней мере время школьное. А этот обалдуй терзает «тарзанку».

Ивлиев уже хотел остановить веревку и развернуть к себе пацана, чтобы слегка прочистить тому мозги. Но передумал: сейчас пошлют его матерно, и что прикажете делать? Дать в морду ребенку?

Нет уж, пусть лучше качается.

Что-то тревожило Ивлиева. Развившееся за десятилетия чутье так и говорило ему: «Будь осторожен!» Где же опасность, черт их дери, всех этих прохоровых! Самое печальное, что его ведомство, с которым он связи не порывал никогда, заниматься Прохоровым не захотело. «Время не пришло», – с сожалением объяснил генерал, которого много-много лет назад Ивлиев научил метко стрелять. С трудом – туповат к этому делу был летеха, но научил.

– Значит, пока он может народишко убивать? – уточнил старик.

– Если кого-то убьет, будет тема для разговора, – резковато оборвал его генерал, всегда относившийся к деду очень хорошо. – Вас в обиду не дадим. Если чего заметите – сразу звоните. Выделим охрану.

– Спасибо, – не на шутку обиделся Ивлиев. – Надеюсь, сам справлюсь. «Стечкин» пока удержать могу.

Он и в самом деле снова стал носить с собой гигантскую кобуру с жуткой, аж двадцатизарядной бандурой. Несмотря на предложение генерала, менять свое ужасное оружие на более современное и малогабаритное он отказался наотрез. В руках деда старый добрый «стечкин» с пятидесяти метров выбивал из полсотни очков минимум сорок восемь.

Обиделся старик тогда не на шутку, а прав оказался все-таки генерал. Потому что поймали подполковника Ивлиева как цыпленка. Он уже почти миновал пацана в желтой куртке, как тот вдруг вертанулся на своей «тарзанке» и выбросил вслед деду руку. Отработанные тысячами тренировок рефлексы Ивлиева на сей раз запоздали: человек с телом ребенка и лицом взрослого, пожившего мужика успел-таки засадить в ивлиевское бедро иглу автоматического шприца.

Дед, теряя сознание, махнул напоследок своей костлявой рукой, и мальчик-мужик лишился двух передних зубов. Вообще-то он должен был лишиться глаза, но быстро среагировал, в то время как реакция Ивлиева уже была заторможенной.

«Скорая помощь» подлетела так поспешно, что любой здравомыслящий человек по идее должен был разгадать спектакль. Однако, видно, не было здравомыслящих среди спешащей к метро толпы. Да и люди шли от деда довольно далеко – метрах в пятидесяти. Только посматривали в сторону инцидента. А на детской площадке у дедова тела ковырялись лишь трое: скулящий «мальчик» да «врач» с «фельдшером», которые, впрочем, вряд ли когда-нибудь бывали в мединституте.

Старика запихнули в краснокрестую «Газель», она быстро развернулась и помчалась прочь, завывая сиреной.

По дороге Ивлиев пришел в себя, что стоило невезучему лилипуту еще одного зуба и трещины в коленном суставе. А деду – лошадиной дозы снотворного, которое все же свалило неугомонного бойца. На сей раз – надолго.

Карлик еще в дороге порывался придушить Ивлиева, но «врач» доступно объяснил, что если старик помрет, то он сделает своего мелкого бойца на метр длиннее. Причем без всякого наркоза. Такое указание «врач» получил от самого главного. «Если старик помрет, всем вам п…ц», – сказал Вепрев на инструктаже. А уж коли Вепрев, только что потерявший племянника, не разрешал по-настоящему трогать деда, значит, на то были серьезные основания.

– Ивлиев обездвижен – это хорошо, – задумчиво произнес Прохоров. – Он у них – душа компании. Без него Береславский вряд ли выдержит давление.

– И еще одна вещь, – сказал Вепрев. Он достал из портфеля пластиковый пакет, вынул из него что-то непонятное, тоже завернутое в полиэтилен.

– Это еще что? – спросил Жаба.

– Это, Анатолий Алексеевич, наш главный сюрприз, – улыбнулся Вепрев. Похоже, не вся информация достигает августейших ушей. Что, безусловно, хорошо.

– Откуда головешки такие вонючие? – неделикатно поинтересовался Прохоров, наблюдая, как на драгоценной столешнице раскладывают нечто, недавно вынутое из костра. Пусть и на полиэтиленчик, аккуратно подстеленный, а все равно неприятно. К тому же остатки действительно пованивали горелой пластмассой. – Что ты принес?

– Что просили, – удовлетворенно ответил Вепрев.

Настроение его поднялось. Племяша, конечно, жалко, но, откровенно говоря, особо родственных чувств он к Голикову не испытывал никогда. Более того, подозревал, что молодой и шустрый Антоша сам метит на его, Вепрева, место. Эти соображения не уменьшают желания поскорее пальнуть в убийцу Антона, но и не делают горе Вепрева истинно горьким. Кроме того, приближенный Прохорова понимал, что за добытую им штуку положено вознаграждение. А с учетом того, что Жаба, при всех его ужасающих недостатках, в интересах дела никогда не был жадным, сумма могла быть приличной. Очень приличной.

– Так что это? – переспросил Прохоров, уже догадываясь, остатки чего лежали на его столе. Если Вепрев догадку подтвердит, то Прохоров простил бы ему даже костер на собственном столе.

– Помните показания Блондина? – спросил подчиненный.

Анатолий Алексеевич недовольно поморщился. Конечно, он помнит. Более того, чтобы дать волю гневу, он лично присутствовал при получении этих показаний, хотя в последние годы подобного себе обычно не позволял.

Вепрев тем временем уверенно продолжил:

– Блондин сказал, что кассета была прямо из видеокамеры. А просматривал он ее через адаптер в обычном видаке. Она всегда в этом адаптере и лежала. Так вот: эксперты считают, что это, – он показал рукой на головешки, – раньше было адаптером со вставленной в него кассетой. А нашел Витя Петров из третьей группы. В камине, на даче Береславского. Сразу после того, как с нее сбежали эти двое. – Вепрев тут же пожалел о конце выскочившей фразы: не надо было мешать победу с унижением – эти сволочи ведь все-таки удрали! Но Прохоров не заметил оговорки. Он был откровенно рад.

– То есть компромат весь выгорел? – удовлетворенно спросил босс.

– Похоже на то.

– Но ведь полной уверенности нет? – уточнил Прохоров. – Что говорят эксперты?

– Если вы имеете в виду содержание кассеты, то ничего не говорят. Все сгорело основательно. Но то, что это адаптер и что внутри была кассета с пленкой, точно.

– Наверное, ты прав, – спокойно заметил босс. – Вряд ли у него было два адаптера. Почему же наш псих сжег пленку?

– В прошлый раз вы назвали его Робин Гудом, – напомнил Вепрев.

– Отличная работа, Костик, – просто сказал босс. – С меня причитается. – Он секунду помолчал. – «Мерс» «двести восьмидесятый» тебя устроит? Цвет морской волны, четырехглазый. Не новый, конечно. Трехлетка. Но на отличном ходу.

«Царский подарок! На такого босса приятно работать! Эта штука стоит не меньше тридцати тысяч!»

– Конечно, устроит, – дрогнувшим голосом поблагодарил Константин. Парочка таких известий – и скорбь по убиенному племяннику сильно приутихнет.

– Это не все, – тоном фокусника добавил Прохоров.

«Господи, что же еще можно придумать?» – разволновался Вепрев.

– Я обещал тебе Эллочку, – улыбнулся Анатолий Алексеевич. – Она твоя.

«Ну уж нет. – Константин сразу спустился с небес на землю. – Только после твоей смерти, Жаба!»

– Нет, – спокойно и твердо сказал Вепрев.

– Ты отказываешься от моего подарка? – изумился Прохоров.

– Да, – еще раз подтвердил подчиненный.

– Но почему? Я же сам тебе предложил!

– Потому что это не машина. Это ваша женщина, и я в принципе не могу претендовать на вашу женщину.

– Ну, как хочешь, – не стал настаивать Прохоров и, довольный, отпустил только что осчастливленного Вепрева. Что ж, и в этот раз парнишка не облажался: Анатолий Алексеевич услышал то, что хотел услышать. Очередная проверка на дорогах пройдена с честью.

«С таким парнем можно работать», – удовлетворенно подумал Прохоров. «Мерседес», конечно, штука дорогая. Но умелый – и при этом готовый на все – подручный тоже дешевым быть не может. Сделка была явно выгодной, с учетом тех последствий, которые могла вызвать злополучная пленка, попади она не в те руки.

Прохоров впервые за последние дни почувствовал себя полностью удовлетворенным. Не безмятежно-счастливым, как в детстве – те ощущения навсегда канули в Лету, – а просто удовлетворенным, не опасающимся какой-то крупной, глобальной пакости.

И тут его сердце забилось, затряслось, разом потеряв правильный такт. Он быстро выгреб из кармана лекарства, проглотил без воды – научился! – три большие разноцветные капсулы. Полегчало сразу, но на всякий случай вызвал Эллочку, и та сделала ему укол. Пока Элла протирала ваткой его уколотое плечо, он ласково потрепал этой же рукой по упругой Эллочкиной попке. Эллочка улыбнулась:

– Давайте не сейчас, Анатолий Алексеевич.

– Почему не сейчас?

– Я только что сделала вам укол. Вам нельзя волноваться.

«Радоваться нельзя – тахикардия началась от радости, – горько улыбнулся босс. – Красивую девчонку трахнуть тоже нельзя – не дай бог, хватит приступ».

– Ты уж придумай как-нибудь, чтобы без приступа, – без обиняков предложил он Эллочке. Та, будучи гораздо опытнее, чем казалась, придумала.

Отдыхая в кресле, приятно опустошенный, Анатолий Алексеевич вдруг подумал о том, что теперь в принципе можно и не гоняться за всякими бешеными спецназовцами и сумасбродными девчонками. Их показания гроша ломаного не стоят без кассеты. А Прохоров на все сто был уверен, что в пакете, принесенном Константином, была именно та кассета. На мгновение он принял решение отпустить влюбленных придурков с миром.

Но – только на мгновение. Потому что в этом мире нельзя прощать подобные попытки противодействия. Прости одного – полезут десятки, справедливо принявшие твою доброту за слабость. Потому что доброта и есть слабость!

И в этот момент зазвонил телефон. Звонил Вепрев.

– Еще чего-то нарыл? – обрадованно спросил Прохоров.

– Включите телевизор, – каким-то странным тоном сказал Константин. – Это важно. Третий канал.

Анатолий Алексеевич щелкнул лежавшим на столе пультом. «Что там еще случилось? Пожар? Землетрясение? Президента свергли?» Экран засветился, и через миг камера нарисовала ехидно улыбающуюся морду… этого придурка Береславского!

– Что он там делает? – вслух спросил Прохоров. Но тут же нашел объяснение: в углу экрана был титр: «Специалисты по рекламе рассказывают». Кроме Береславского в кадре были лишь двое ведущих: один постарше, другой – помоложе, – остальные «специалисты по рекламе» уже, наверное, все рассказали. «Ну и зачем Вепрев панику поднял?» – подумал Анатолий Алексеевич, разом теряя хорошее настроение. Похоже, идеальных подчиненных все-таки не бывает.

– Так что вы имеете в виду? – явно растерянно переспросил Береславского молодой ведущий.

– Только то, что сказал, – холодно улыбнулся Береславский. – Вы спросили меня про прошлые трагические события, а я сказал, что нынешние не лучше. Повторяю: моей фирме, мне и моим близким угрожает очень могущественный человек, член Государственной думы. Его люди уже пытались убить моего сотрудника и похитили второго.

– Может, вы и фамилию назовете? – как-то неуверенно пошел за сенсацией молодой ведущий.

– Не надо никаких фамилий, Ефим Аркадьевич, – мягко сказал более опытный второй. – Мы пришли в эту студию говорить о тонкостях рекламы, а не о детективных фильмах. Для этого есть другие передачи. Кстати, у нас на линии звоночек.

– Если меня не убьют, – улыбнулся Береславский – так улыбнулся, что большинство телезрителей поверили его предыдущим словам, – я обязательно отвечу на звоночек. В следующий раз. А пока разрешите сказать следующее. – И он, повернувшись прямо к камере, глядя точно в глаза Прохорову, отчеканил: – Вы – подлый трус («Неудачно, – мелькнуло в голове Ефима, – аналогия с мультфильмом: «Леопольд, подлый трус, выходи»). Вы украли Ивлиева. Вы угрожали моей дочери. Вы стреляли в мою жену. Я не боюсь вас и буду сражаться с вами до конца. Если меня убьют раньше, чем вы сдохнете, ваше имя огласят мои друзья. У меня пока нет доказательств ваших убийств. Но они наверняка появятся. Желаю вам постоянного страха!

В этот момент наконец-то среагировал режиссер и запустил в эфир настоящую рекламу. Ефим пропал с экрана и больше не появлялся, хотя Прохоров терпеливо досмотрел всю эту мерзость про колготки, прокладки и чудо-йогурт.

– Сволочь, подонок, – пробормотал он. – Ты сам напросился. Ты уже покойник. – Тут только он заметил не положенную на рычаги трубку. – Костик, найди мне его. Срочно! – приказал он.

– А что делать со стариком?

– Нейтрализовать, как и раньше. Но чтобы был жив-здоров, ты понял?

Вплотную ссориться с сослуживцами строптивого подполковника Прохоров не собирался. А за этого героического придурка вряд ли вступится кто-нибудь серьезный. Хотя вред он ему, Прохорову, уже нанес. И огромный вред.

Только одно безусловно радовало Анатолия Алексеевича. Ему брошен вызов. Ему нанесен определенный урон. А сердце стучит четко, без сбоев и выпадений. Удар оно держит лучше, чем удачу. Ну, держись, вонючка! Очень скоро ты пожалеешь о своей доблести.