Ради тебя одной

19. Береславский Москва

В такую погоду, да еще с ветром и снежной крупой в лицо, в Кусковском парке гуляют только истинные любители усадебной архитектуры. Ефим любил Кусково всегда. Он испытывал искреннее чувство к господам Шереметевым, построившим этот замечательный полуприродный-полуантропогенный памятник тому, как надо жить в ладу с окружающим миром. В самом деле, как этим можно не восторгаться? Величественный дворец стоял прямо перед огромным озером. Даже сейчас, когда оно покрылось льдом, это было красиво. А летом? В гамму добавлялась яркая зелень травы, синь неба и его отражения в воде, приглушенные темно-зеленые оттенки окружающего леса. И белые лебеди, спокойно рассекающие тихую гладь озера. Красота, чего там говорить.

Он приехал в Кусково довольно рано. По дороге часто озирался по сторонам, но ничего подозрительного не приметил. В принципе он сам напрашивался на скандал. В его интересах было поскорее пообщаться с пока неведомым врагом, чтобы хотя бы понять, чего от него хотят. Психический склад Береславского был таков, что процесс ожидания в определенной степени его деморализовывал. В драке – да, на него смело можно было положиться. Но ожидание пагубно действовало на темпераментную натуру.

Пожалуй, этим в значительной степени объяснялось вчерашнее выступление по «ящику». Получившееся практически спонтанно, оно здорово подлатало его уверенность в своих силах. Ефим даже не ожидал такого потока звонков и предложений, обрушив-шегося после эфира. Домашний и несекретный мобильный буквально разрывались от вопросов, советов и теплых пожеланий. Ничего полезного из них пока извлечь не удалось, но, во-первых, моральная поддержка в подобной ситуации дорогого стоит. А во-вторых, как сложится ситуация завтра – никто не знает. Так что помощь, предложенная друзьями из СМИ, коллегами по рекламному бизнесу и просто хорошими знакомыми, была отнюдь не пустым звуком.

Кое-что выстрелило и фактически. Разволновавшийся за друга Кунгуренко прислал ему помощника, некрупного, можно сказать, даже мелкого, но плотно сбитого парня. Дима – так звали старлея – объяснил, что он здесь неофициально, хотя и вооружен. После чего потребовал постановки задачи.

Ефим сформулировал четко: до 12.00 – охранять его от всяческих нежелательных контактов, кроме одного. О желательном контакте Береславский предупредит Диму поднятой кверху правой рукой. После 12.00 Дима должен был удалиться. Ефим не стал ему объяснять, но после 12.00 Береславский собирался сделать все, чтобы посланники неведомого, но ужасного Прохорова смогли его захватить.

Магическая цифра «12» появилась просто: дело в том, что в 11.00 у него была назначена встреча с Велегуровым, позвонившим наконец по секретному телефону. Кусково с его огромными, отлично просматриваемыми просторами и возможностью ухода через лес было отличным выбором для конспиративной встречи.

Чтобы его не засекли прямо от дома, Ефим провел ночь в гостинице. Устроиться оказалось легче легкого: зазывалы сами приглашали всех около выхода из метро. Паспорт не требовался. Машину Ефим оставил на платной стоянке. Кто их знает, этих зазывал: может, тоже сливают информацию его всемогущему врагу. Пусть лучше думают, что Ефим вышел из метро и машины не имеет.

Конечно, ничего с ним ночью не случилось, тотальной слежки не может позволить себе даже государство, не то что отдельные государственные деятели. И Ефим, пару раз проверившись контрольными остановками, за час до встречи уже был в Кускове. Из «оружия» у него с собой был только любимый Canon-IV, снаряженный чудовищно большим, пятисотмиллиметровым, объективом. В Кусковском парке человек с профессиональным фотоаппаратом не казался чем-то экзотическим, а этот объектив вполне мог заменить средней силы подзорную трубу. Да еще малюсенькая радиостанция уоки-токи, действующая в городе метров на пятьсот, и то если по дороге не встретится железобетонная стена. За городом, на природе, такая «машинка» размером с сотовый телефон била на три, а то и на пять километров.

Ефим попросил Диму подежурить у главного входа и в случае появления подозрительных гостей предупреждать его по рации. С тех пор Дима вызывал его четырежды, но Береславский, посмотрев на граждан через свою замечательную оптику, не находил в них ничего подозрительного.

Он славно погулял по парку, обошел мимо замечательного, розового на белом – все вокруг было заснежено, – главного корпуса. Чтобы скоротать время, а также не сильно выделяться среди немногих экскурсантов, сам прошелся по залам, предварительно надев смешные бахилы с мягкой войлочной подошвой.

Странное дело, прогулка по старинному дворцу привела его в наилучшее расположение духа. Он очень легко представил себя в том времени. Спокойная, размеренная жизнь. Удобства, правда, соответствующие – большинство во дворе, – но так ли это важно, если вокруг тебя суетятся полсотни желающих тебе угодить людей?

Да, в то время не было автомобилей, фотоаппаратов и компьютеров, столь любезных сердцу Береславского. Зато были лошади, которых Ефим тоже обожает, а одной даже владеет лично. Он представил себе, как на собственной лошади – будь она лет на двадцать моложе – подъезжает на званый вечер к Шереметевым. У дома горят привязанные к столбам смоляные факелы – электричества и в помине нет. Кареты подкатывают по закругленному каменному пандусу прямо к главному подъезду. Отсюда и слово такое – подъ-езд! Торжественные лакеи подхватывают сброшенную на ходу с барского плеча соболью шубу. А в большой зале-театре уже музицируют крепостные музыканты, исполняя приятную популярную музыку модных в их XVII веке композиторов. И крепостные девушки-служанки разносят вкусные сладости и крепкие напитки, бросая на гостей многообещающие взгляды.

«Это я хватил, – остановил себя Ефим. – Больше напоминает современный прием в новорусском коттедже с приглашением недорогих артистов».

Но все равно хорошо: тихо, душевно, спокойно. Никаких тебе «боингов», врезающихся в дома, озоновых дыр и ублюдков прохоровых, намеревающихся резко сократить твою такую приятную и интересную жизнь.

Вспомнил про Прохорова, и настроение снова похужело. Справедливости ради и для спасения репутации своего века Ефим все же додумал фантастическую думу до конца, старательно вспомнив, что и в те замечательные времена были свои, специфические проблемки. Скажем, некоторых гостей этого бала после его окончания – а то и не дожидаясь – могли оттащить в Тайную канцелярию или какое-нибудь Третье жандармское управление и отвесить после соответствующих судебных процедур четверть века каторги. А если чуть раньше – поднять на дыбу или вырвать ноздри, что тоже не сахар. А помазанника божьего, императора, после многих лет преклонения и почитания умели так стукнуть золотой табакеркой по голове, что после этого уже можно было и не душить – все равно бы помер.

Нет уж, лучше оставаться в своем времени. Так спокойнее. По крайней мере знаешь, чего ожидать. И ноздри целее будут.

Он снял ужасные бахилы, застегнул куртку и вышел на улицу. До встречи с Велегуровым оставалось менее получаса. Ефим хотел заглянуть на выставку стекла в бывшей графской оранжерее, но передумал – времени явно не хватало. Поэтому зашел в так называемый голландский домик, уж точно похожий на современный коттедж откуда-нибудь с Рублевского шоссе. Там насладился старыми картинами на морскую тему, потрогал синие печные изразцы и, взглянув на часы, двинулся встречать Велегурова.

Сергей нашел его сам, придя отнюдь не со стороны главного входа, откуда его высматривал Ефим.

– Привет, Ефим Аркадьич! – сказал Велегуров, совершенно неожиданно появившись со спины, от леса. Он был в какой-то неприметной одежонке и сейчас никак не напоминал бывшего боевого офицера. Напряженный и жесткий.

– Здорово, – обрадовался, отойдя от первого испуга, Береславский и поднял вверх правую руку, чтобы старлей Дима неадекватно не среагировал. – Как твои дела?

– Хуже некуда.

– Почему? – расстроился Ефим.

– А вы не знаете? – недоверчиво спросил Велегуров. – Вы ничего не знаете про вашего друга?

– Ты Борю Прицкера имеешь в виду?

– Конечно, – с раздражением ответил Сергей. – Я боюсь, Альки уже нет в живых.

Он как-то странно сглотнул, и в его глазах появилось выражение, которое еще больше расстроило Береславского. Смелости и навыков может быть много, но если человек идет в бой с таким настроением, то максимум, на что он способен, – дорого отдать свою жизнь. А вот победу добудет вряд ли. И тут до Ефима дошло, что Велегуров знает только первую часть истории Борьки Прицкера. И слава богу, потому что, если бы он продолжал туда названивать, могли выйти неприятности. Кто знает, может, прослушку все-таки поставили.

– У них все в порядке, – сказал Ефим.

– Как – все в порядке? – переспросил Велегуров. Было видно, как на глазах «качается» его психика: от надежды к безнадежности и обратно.

– Успокойся, – взял его за плечо Береславский. – Там все нормально. Я сам подобрал Альку после налета.

– Где она сейчас? – Сергей даже фразу четко не смог выговорить – спазм мешал.

– У Борьки. Я не знал, куда ее спрятать, и решил, что снаряд дважды в одну воронку не упадет.

– О господи, – никак не мог прийти в себя Велегуров. – О господи!

– Успокойся! – уже жестче сказал Береславский. – Кто из нас солдат? Кончай истерику.

– О господи, – в третий раз повторил Велегуров, но было видно, что чудовищное напряжение, сковывавшее его последние двое суток, постепенно спадало. – Прости меня, Аркадьич.

– А чего ж ты не звонил? – недоумевал Береславский.

– По рабочему – боялся. А секретный номер был у меня в мобиле.

– И что?

– Разрядился – вот что! – уже с улыбкой сказал Велегуров.

– Ну так зарядил бы!

– Это вы дома живете. А я – в коллекторе. И деньги у меня кончились.

– Но ты же позвонил в итоге? Где-то взял зарядку?

– Не поверите, у бомжа нашел, там же, в теплосети, – наконец заулыбался Сергей.

– Бомжи с мобилой, это к чему? – тоже засмеялся Ефим. И тут сообразил: – Слушай, давай я тебе денег дам.

– Не откажусь. Только когда верну – не знаю.

– Не переживай. – Ефим выгреб почти все наличные – приличную сумму – и отдал кредитную карту «Visa».

– А картой не опасно? – задумался Велегуров. – Ведь меня активно ищут!

– Не думаю, – сказал Ефим. – В магазинах не используй. Снимай с банкомата. Код очень простой: тридцать шесть девяносто три. Запомнишь без записи.

– Спасибо, Ефим Аркадьич.

– Не за что, Сереж. Ты вчерашний мой эфир видел?

– Вы издеваетесь? – не выдержал Велегуров. – Я под теплотрассой сплю. Там нет телевизора.

– Ну, мобильники же есть, – невозмутимо ответил Береславский. – Короче, я в прямом эфире наехал на Прохорова.

– Зачем? – не понимая, спросил Сергей.

– Я хочу, чтобы он что-нибудь по отношению ко мне сделал. Пока он только пугает. Лариску подвезли из школы. Окно в нашей спальне прострелили. Плюс Борька. Плюс дача. Непонятна цель, понимаешь? Мне кажется, они чего-то сами боятся. Как будто мы имеем то, что их пугает. Только мы не знаем что. Вот я и хочу узнать.

– Мы знаем что, Ефим Аркадьевич, – тихо сказал Велегуров. – Но уже не имеем. – И рассказал о видеокассете, о встрече на даче. Только об инциденте у своего дома умолчал. И о смерти Голикова тоже. Не потому, что не доверял Ефиму, а просто не считал нужным обременять его лишней и, возможно, опасной информацией.

– Хреново, – подытожил Ефим. – Они думают, что мы опасны, и пытаются нас уделать. А мы не опасны. И к тому же нам нечем защищаться. Ладно. Я все понял: мне необходимо с ними встретиться. Если они поймут, что они вне опасности, может, отвяжутся от нас.

– Попробуйте, – сказал Велегуров. – Но, боюсь, не отвяжутся. Дать вам оружие?

Ефим замешкался. Неправильно истолковав его замешательство, Сергей добавил:

– Он совсем маленький. «ПСМ». Но не такая уж и игрушка. Пульки на маленькие бутылочки похожи. Так эти бутылочки даже легкие жилеты пробивают. Раздвигают полиамидные нити. Я объясню, как стрелять. Наши гады на все способны, лучше быть вооруженным.

– Нет, Сергей, не надо, – ответил Береславский. Он с содроганием вспомнил, как почти два года назад стрелял из «глока» вслед убегавшему человеку. Отвратительнее состояния, как после той чистой победы, он в своей жизни не испытывал. Нет, Береславский не пацифист в безграничном понимании этого слова. И, защищая своих близких, способен убивать. Но пока, на его взгляд, до этой стадии дело не дошло. Пока его только пугают. А значит, брать в руки оружие рановато.

– И еще, – сказал Ефим. – Как можно спать под теплотрассой? Давай подумаем, куда тебя пристроить. Я сегодня в гостинице ночевал – даже паспорт не спросили.

– С деньгами я и не собираюсь спать в подвале, – успокоил его повеселевший Велегуров. – Не волнуйтесь, Ефим Аркадьич, все будет в порядке. – И вдруг изменившимся голосом спросил: – А Алька точно жива?

«Его и в самом деле надо лечить, – с жалостью подумал Ефим. – Нервы у парня – никуда».

– С Алькой все в порядке, не переживай, – повторил он Велегурову. – Только не вздумай ей звонить. Если их слушают – заложишь.

– Я в форме. Все отлично, – резковато ответил Сергей. Опять другой человек! Они попрощались и пошли в разные стороны, но Ефим так и не понял, способен ли Сергей к боевым действиям.

Он еще погулял по примороженной усадьбе, подышал свежим, как будто деревенским, воздухом. Выгуляв установленные им самим полчаса, потихоньку направил стопы к выходу. Именно в этот момент раздался зуммер вызова. Ефим даже не сразу понял, что проснулась его рация.

– Тут джип подозрительный, – негромко заговорил Дима. – Черная «Тахо». И три парня. Очень характерные.

У Ефима екнуло сердце. Неужели по его душу?

– У «Тахо» битая крыша? – спросил он.

– Нет, вроде нормальная, – после короткой паузы ответил старлей. Береславский даже расстроился: на их черные джипы туннелей не напасешься. С другой стороны, он сам все сделал для того, чтобы его поймали. И все же идти в западню не хотелось. Даже «не хотелось» – совсем не то слово. Береславский конкретно боялся пойти навстречу выследившим его бандитам.

«Сегодня – выходной, – судорожно искал себе оправдание Ефим. – Имею я право на отдых? А если меня бить начнут? В выходной – это особенно несправедливо. Нет, я еще не готов». Ему было стыдно, но страх пересилил логику. Он нажал кнопку вызова.

– Слушаю, – сказал Дима.

– Сколько их?

– Я же сказал – трое.

– Диспозиция?

– Один у входа, двое пошли внутрь.

Ефим, притаившийся за углом дворца, уже и сам видел этих двоих. Зыркая по сторонам, крепкие мужики неспешно шли по главной аллее. Еще сто метров – и Ефим незамеченным может рвануть к выходу. Он так и собирался сделать. Вопрос только в том парне, что сторожил ворота. Они же наверняка заметили на парковке его «Ауди».

– Дим, ты можешь отвлечь часового?

– Легко, – откликнулся Дима.

– А «Тахо» обездвижить?

– Не проблема. – Для опера Димы проблем, казалось, вовсе не существовало.

«Хорошие кадры у полковника Кунгуренко», – подумал Береславский. И, дождавшись, когда бандиты скроются за противоположным углом дворца, неуклюжим галопом понесся к выходу, прижимая локтем качавшуюся огромную фотосумку.

Дима, как выяснилось, не подвел. Он не стал мудрить, а просто подошел к третьему «быку» и открыто поинтересовался:

– Хочешь в морду?

Тот даже рот раскрыл от изумления. И, чтобы изумленный боец не счел предложение шуткой, старлей Дима нанес чудовищный, отработанный рингом до автоматизма апперкот с правой. Рот с треском закрылся, и часовой на все туловище грохнулся в снег. Свидетелей замечательной Диминой победы не было.

Дима подошел к телу, засунул ему в рот его же собственную перчатку и отволок бывшего часового за будку, в которой летом продавали пирожки. Именно в момент этого действия мимо Димы рысцой пробежал Ефим. Береславскому казалось, что он быстро мчится, но Дима только головой покачал и понял, что в черной «Тахо» следует проколоть не одно колесо, как он поначалу намеревался, а все четыре. В этом случае у Ефима будет шанс смыться.

Старлей принялся дырявить баллоны, краем глаза наблюдая, как «Ауди», выплюнув из выхлопных труб облачко белого дыма, разворачивалась на выход. Одновременно тренированный Дима видел двух бегущих от дворца крепких хлопцев. Это не заставило его заторопиться. Лишь испоганив четвертое колесо – бедная «Тахо» тяжело осела чуть не на пузо, – опер разогнулся, бросил взгляд вслед довольно далеко умчавшейся «аудюхе» и спокойно направился к своему старенькому «жигуленку». Не спеша завел его, аккуратно вырулил к съезду и под мат приблизившегося неприятеля удалился, оставив преследователям лишь вонь от сгоревшего в движке из-за выработанных маслосъемных колпачков машинного масла.

Ефим уже отъехал километров на десять и все никак не мог успокоиться.

– А ты все-таки трусоват, Ефим Аркадьевич! – вслух укорил он себя, сбежавшего с поля боя. Но разворачиваться благоразумно не стал. Поймают так поймают. Пусть только не сегодня.

У него в кармане зазвонил сотовый. Неужели бандюки? Но в трубке раздался характерный веселый смех Вована – по работе банкира, хозяина собственного небольшого банка, часто ссуживавшего «Беору» деньги на покупку оборудования, а по жизни махрового гедониста, предпочитавшего брать от упомянутой жизни все, что та в состоянии дать.

– Здорово, акула пера! – поприветствовал он Ефима.

– Привет, ваше буржуинство! – обрадовался Ефим.

Вован всегда весел, даже в 98-м году, когда его банк почти лопнул, он по этому поводу только радостно ржал. «Все болезни – от нервов, – объяснил тогда Вован недоумевавшему и очень встревоженному Ефиму. – Сохранил нервы – сохранил здоровье. А здоровье – это потенция. А потенция – это жизнь!»

Береславский был просто ошарашен лаконичностью и законченностью логических построений Вована. А с учетом того, что они перед самым кризисом заняли кучу денег в баксах – и не только у Вовки, – рецепт сохранения здоровья был для беоровцев более чем актуальным. Ефим с удовольствием (хотя и с некоторым смущением) припомнил, как они с Вованом, следуя его замечательной методике, целую неделю напролет лечили нервы. Сашка Орлов отказался – и очень много потерял. У веселого банкира оказалась куча племянниц от 23 до 30 лет, все, как одна, красавицы. «А что, – подумал Ефим, – я тогда еще не был женат». И тут же мысленно прикусил язык: свои нервы он по-всякому лечил и после того, как женился. «Ну и ладно, – оправдал себя Береславский. – Зато я умею классно писать слоганы». Что-что, а оправдать в собственных глазах любой свой поступок он мог совершенно нестандартно.

– Ты куда пропал? – спросил друг. – У меня тут замечательная тусовка замутилась. Все с высшим образованием.

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался Ефим.

– Во всех смыслах! – заржал Вован. – Давай приезжай! Дорогу не забыл?

Как раз дорогу-то Ефим помнил замечательно. Но нечто подозрительно похожее на укоры совести активно царапалось внутри.

– Я теперь в некотором роде женат, – вяловато отказался он.

– Все мы в некотором роде женаты! – У Вована начался новый приступ хохота. – Ну ты дал!

Ефим тоже рассмеялся. Ну и что, что женат? Он, в конце концов, на войне. Может, его завтра убьют. Или даже сегодня. Наталья, во-первых, простит, а во-вторых, не узнает.

– Вовка, это нехорошо, – все-таки сказал Береславский. Если Вован согласится с этим соображением, он, Ефим, к нему не поедет. Вован согласился, но своеобразно.

– Конечно, не хорошо. Это просто отлично! Племянницы – обалденные!

Такого Береславский вынести не мог. Представив себя жертвой обстоятельств, он свернул свою гибкую совесть в трубочку, заложил ее в дальний уголок своей широкой души и помчался к другу-банкиру.