Радужные листики

Глава 43. В которой Маша обнаруживает новый признак счастья.

Вечерело. Лазоревое небо, с редкими белыми облачками, стало расцвечиваться золотым, потом оранжевым от заходящего солнца, в кустах расстрекотались цикады, в воздухе загудели комары, где–то откуковала кукушка, а за ней из лесных зарослей защёлкало, засвистело, и понеслась, раскатилась переливами удивительно родная соловьиная трель. По лугу пополз туман, воздух начинал остывать и Маша, заслушавшись, даже озябла. На небе зажглась первая звёздочка — девочка загадала желание, и отправилась домой.

Дома чем–то вкусно пахло. Бабушка в своём кресле то ли смотрела телевизор, то ли подрёмывала, а может и то и другое вместе, Тихон же устроился у неё на коленях и посапывал.

— Ну как, много цветов нарвала? — поинтересовалась бабушка.

А Маша и забыла совсем о том, что отправлялась цветы собирать.

— Нет, бабушка, — ответила девочка, — я соловья заслушалась и забыла. Как же он красиво поёт. Да и нечего на ночь глядя цветы рвать, всё равно сушить их уже поздно. Лучше завтра пособираю.

— Ну ладно, — сказала бабушка, — давай, мой руки, я тебе сырников наделала.

Тихон открыл один глаз, внимательно посмотрел на Машу, потом зевнул и снова затих.

— А знаешь, — сказала бабушка, — у меня ведь от кота колени действительно меньше ныть стали, может действительно как–то лечит?

— Конечно лечит, — согласилась Маша с набитым ртом (она так проголодалась, а сырники были такими вкусными, особенно с клубничным вареньем, что думать об этикете совершенно не хотелось), — а твои сырники тоже очень хорошо лечат — мой голодный животик.

Бабушка улыбнулась: «Вот и замечательно».

Маша быстро расправилась с тарелкой, вымыла за собой посуду и подсела к бабушке.

— Большое спасибо, очень вкусно. А ты что смотришь?

— Да глупости какие–то показывают, и смотреть нечего, — сказала бабушка, — так, села отдохнуть. Вначале новости посмотрела, а теперь мой огородный сериал идёт. В этот раз они по почте выписали себе для теплицы семена какого–то белоснежного кабачка, а вместо него выросла гигантская тыква, заполнив весь парник, но тоже белоснежная. И теперь они спорят, что делать: или парник разбирать, потому что тыква в двери не проходит, а пилить её жалко, нужно на выставку отправлять, или бог с ней, с этой выставкой, парник дороже, и надо пилить. Пилить или не пилить — вот в чём у них вопрос. Общество садоводов разделилось на два лагеря, вначале просто спорили, потом стали пилить, но не тыкву, а друг друга, потом уже ругаться, потом к ним присоединились оставшиеся жители деревни, которые не садоводы — одни к «пильщикам», другие к «выставочникам» — того и гляди комфортация начнётся.

— Не, бабушка, — рассмеялась Маша, — если бы у них комфортация началась, то это было бы хорошо, все бы договорились. Когда комфортно, то всем спокойно, а у них конфронтация начинается, столкновения, это когда лоб в лоб.

— Ну если из–за тыквы друг дружке по лбу стучать, — засомневалась бабушка, — то это какая–то неправильная тыква, или неправильные огородники.

— Вот–вот, — присоединилась Маша, — лучше тыкву пилить, чем друг друга. А если из–за этого друг уже и не друг становится, то куда катится наша деревня?

— Как это катится? — не поняла бабушка. — Наша деревня никуда не катится, она на месте стоит, да и люди здесь все нормальные, ну почти нормальные.

— Это образное выражение, — пояснила Маша, — то есть в переносном смысле.

— А, ты об этом, — поняла бабушка, — ну да, можно сказать, что эта тыква вышла им боком, вбила клин между соседями, а они сунули нос в чужие дела, и ну давай, распустили языки, попёрли на рожон, закусив удила, повыходили из себя так, что хоть трава не расти. Вся деревня кипит, ходуном ходит. В общем, хватанули через край, заварили кашу, наломали дров, головы то дубовые, а теперь все не в своей тарелке, хотя эта тыква им — как сбоку припёку. Им бы взять себя в руки, выпустить пар, да вожжа видно под хвост попала, чуть до белого каления не довели друг дружку. Зато теперь все как в воду опущенные, кошки на душе скребут, понимают, что перегнули палку. Кое–кто и локти себе кусает, что полез в бутылку.

— Ну ты даёшь, бабушка! — восхитилась Маша.

— Так что ситуация — ни в какие ворота не лезет. Это я не про тыкву, а про конфортоцию эту твою, спросонья и не выговорить, хотя и про тыкву, конечно, тоже.

— Зато все посмотрят на таких садоводов, и сами не будут себя так вести. Отрицательный пример очень показателен, — заявила Маша. — Это такой психологический приём. В древней Спарте, например, юношей усаживали рядом за столом с рабами, которых напаивали вином, чтобы молодые спартанцы видели, к чему приводит пьянство, как люди превращаются в животных.

— Знаешь, а реклама алкоголя, табака, — это тоже психологический приём, — не согласилась бабушка, — только после неё потребление почему–то не сокращается, а увеличивается.

— Так это потому, что реклама идёт на фоне успешных людей, создавая у простодушного покупателя образ лучшей жизни, а если бы показывали правду — к чему это приводит — глухоту, цирроз печени, рак лёгких, закупорку сосудов, загубленные жизни, то вряд ли бы потребление увеличивалось.

— Тут я с тобой полностью согласна, — сказала бабушка. — Мир так устроен, что часто производят ненужные и даже вредные для человека продукты, но, воздействуя на сознание, побуждают это покупать, потому, что главное здесь — прибыль, а здоровье человека мало кого интересует, разве что медицинские компании, хотя им, кстати, тоже чем больше больных, тем лучше.

— Бабушка, поэтому государство и принимает законы, ограничивающие такое поведение компаний, — объяснила Маша. — В развитых государствах законы больше защищают людей, в неразвитых — меньше.

— Ну, дай бог тебе, внученька, жить в развитом государстве, — пожелала бабушка. — Вот, начали с тыквы, а закончили государством.

— Лично я начала с сырников, — заявила Маша, — и мне кажется, что неплохо было бы ими и закончить. У тебя, случайно ещё не осталось?

— Что это на тебя жор напал? — озаботилась бабушка. — На ночь глядя наедаться нечего. Молочка лучше выпей, и давай спать собираться.

При слове молоко проснулся Тихон. Он соскочил с бабушкиных колен и урча подошёл к своей мисочке.

— Мурр, мурр, — попросил молока кот.

— И тебе конечно тоже дадут, — заверила его бабушка. — Машенька, налей котику молока.

Маша выпила стакан молока, Тихон вылакал свою миску. Оба довольно облизнулись и отправились каждый по своим делам — Маша зубы чистить, а Тихон зубы показывать. Он взял за правило каждый вечер обходить весь дом и весь огород, чтобы мыши и птицы видели, что здесь им искать нечего.

(Кстати, вы не думайте, что Тихон не следил за своими зубами. Конечно у него не было под лапой зубной щётки, но грызя косточки, веточки, жуя листья он, как и большинство диких животных, таким образом очищал свои зубки. К тому же веточки и листики — это ещё и источник витаминов, а если погрызть кору дуба, так это вообще прекрасно укрепляет дёсны. Но нам, людям, конечно же больше уже подходит просто зубная паста.)

Закончив свои дела, кот помяукал под дверью, чтобы её открыли, и после того, как её открыли, отправился прямиком на Машину кровать. Маша уже легла и читала свою электронную книжку.

— Ну что, опять мне не дашь почитать? — обратилась он к Тихону.

— Мур, мур, мур… — затянул своё кот.

— Помни, кто рано встаёт — голосисто поёт, — подала голос бабушка, — давай спать, завтра начитаешься, читать нужно при дневном свете. Спокойной ночи.

— Ну ладно, — согласилась Маша, — спокойной ночи, бабушка, и тебе, Тихон, спокойной ночи.

Девочка лежала с закрытыми глазами, вспоминая прошедший день, сон уже обволакивал под мягкое урчание кота, и ей вдруг подумалось: «А зачем снимать фильмы, в которых ругаются, дерутся, пугаются, воюют? Мы же не хотим такого в реальной жизни. Почему тогда смотрим? Если наше Я против такого, то тогда в этом Как бы не Я виновато — оно побуждает смотреть такое кино. Значит чего–то в организме не хватает в этот момент, чего–то, что мы не осознаём. Получается, что если я сейчас не хочу смотреть комедию, то смех мне и не нужен, значит я счастлива?»