Рассказы

Черепаха на показ

— Вы видели последнюю фотографию Рубена? — спросил меня профессор Орландо Барнс и протянул мне номер "Лайфа".

На обложке журнала красовался Рубен. Он стоял на камне с гордо поднятой головой, его морщинистый профиль четко вырисовывался на фоне облаков. Его эбеновые глаза сияли, и даже можно было вообразить смутное подобие улыбки. Рубины на его спине горели в ярком солнечном свете.

Рубен был иловой черепахой. Согласно "Лайфу", он принадлежал виду Kinostemon Subrubrum Subrubrum²⁶. У представителей этого вида длина туловища около четырех дюймов, особи темно-коричневые с двумя рядами желтых пятен по обе стороны головы. Они едят рыбу, сырое мясо, земляных червей и улиток.

Я поднял взгляд на Барнса, чтобы обратиться к нему за разъяснениями, но оставил эту затею, увидев, что он поглощен статьей в каком-то экономическом журнале. Мы потягивали коктейли перед ужином в гостиной Квадрангл-клуба Чикагского университета. Несколько лет назад, в бытность мою студентом, я изучал экономику под руководством Барнса. Он недавно достиг пенсионного возраста и теперь оставался почетным профессором университета. Я преподавал английскую литературу и в свободное время пописывал детективы.

Чикагские газеты много писали о Рубене, но "Лайф" осветил эту историю подробнее остальных. Рубен принадлежал миссис Корнелиус Гискин, молодой красавице-жене чикагского миллиардера, производителя прокладок. Журнал поместил провокационную фотографию миссис Гискин, наклонившейся. чтобы опустигь Рубена в пруд в поместье Гискинов. Она выглядела гак, как и должна выглядеть женщина, на которой женится человек с тысячей миллионов долларов.

"Лайф" несколько расплывчато писал, что представляют собой эти прокладки. Оказывается, это такие детали, которые вставляются внутрь труб или надеваются на них, чтобы защитить сочленения или сделать их водонепроницаемыми. "Компания прокладок Гискина", основанная сорок лет назад, к сегодняшнему дню продавала около трех тысяч различных видов прокладок самых разных размеров и форм, сделанных из резины, стали, асбеста, бумаги, волокна, войлока, меди, кожи и пробки.

А разве панцирь черепахи не является своего рода наружной "прокладкой", разработанной самой природой, чтобы защитить нежные сочленения рептилии? Эта мысль пришла в голову мистеру Гискину ровно сорок лет назад. Стилизованное изображение черепахи служило эмблемой его компании и украшало все ее фирменные бланки. Огромная бронзовая статуя черепахи стояла и перед фабрикой Гискина на западе Чикаго.

Предыдущая миссис Гискин получила развод и где-то безбедно жила на свои алименты. А в прошлом году мистер Гискин женился на одной из чикагских топ-моделей. Рубен был подарком на первую годовщину их свадьбы. На спине черепахи — или на панцире, как уточнял "Лайф", — было установлено двенадцать безупречных двухкаратовых рубинов — по одному на каждый месяц нынешнего супружеского блаженства мистера Гискина.

Автор статьи в "Лайфе" вспоминал роман Гюисманса "Наоборот", в котором главный герой книги выложил спину огромной черепахи декадентскими инкрустациями из драгоценных камней. Рубинов он не использовал, так как они напомнили ему красный цвет парижских автобусов, но у мистера Гискина не было предубеждения против красного цвета. Драгоценные камни Рубена, шестигранные призмы чистой воды, известны под названием "Голубиная кровь". Такие рубины добываются главным образом в шахтах вблизи Мандалая, и в них нет ни единой прожилки молочного цвета, какие встречаются в камнях низшего сорта. Стоимость Рубена по оценке "Лайфа" приближалась к миллиону долларов.

Когда Барнс услышал, как я присвистнул, он опустил журнал и взглянул на меня поверх очков.

— Миллион зеленых! — воскликнул я. — В придачу к обыкновенной иловой черепахе!

Мы молча смотрели друг на друга в течение нескольких секунд. И затем одновременно выдохнули одно и то же слово: "Веб!"

Я должен сделать отступление, чтобы сказать пару слов о Вебе. На протяжении двух десятилетий Чикагская полиция пребывала в растерянности из-за целого ряда серьезных краж, совершенных кем-то, кто именовал себя В. Е. Б. В каждом деле фигурировал какой-нибудь странный объект огромной стоимости. Например, известное дело 1934 года, когда были похищены меха миссис Хепплуэйт. Гардероб из бесценного горностая и соболей был создан для ее чистокровной афганской гончей, победительницы многих соревнований, которой требовалась защита от зимних чикагских ветров. Миссис Хепплуэйт не было дома, когда новая служанка позволила некой фирме приехать и забрать в чистку весь собачий гардероб. Это было последнее, что кто бы то ни было слышал об этой фирме или мехах. На квитанции, оставленной водителем грузовика, значились инициалы В. Е. Б.

Другая серьезная кража, случившаяся несколько лет спустя, касалась богатой вдовы из Уиннетки, которая владела крупнейшей в мире коллекцией старинных зубных щеток. Ее самый ценный экземпляр — украшенная сапфиром зубная щетка из Тибета — пропала. На,ее месте, на полке запертого шкафа-витрины, обнаружилась дешевая зубная щетка с буквами В. Е. Б., выгравированными на синей ручке.

В 1941 году пожилой человек по имени Виктор Енох Боскович был арестован за кражу инструментов на Чикагском литейном заводе, где он и работал. После месяца в тюрьме он признал, что он и есть Веб, но апелляционный суд постановил, что его инициалы являются простым совпадением, а признание было сделано под серьезным давлением.

Мы с профессором Барнсом частенько обсуждали деяния Веба. Когда-то мы всерьез раздумывали, не устроить ли ему ловушку. Мы решили обзавестись каким-нибудь чудным предметом, инкрустировать его фальшивыми драгоценностями, устроить вокруг него шумиху и затем спокойно дожидаться Веба, чтобы задержать его.

Но мы даже представить себе не могли лучшей приманки, чем Рубен.

— Послушайте, Монте, — сказал профессор, наклонившись ко мне всем своим невысоким, коренастым телом и похлопав меня по коленке, — в это воскресенье у Гискина большой прием. Рубен впервые будет демонстрироваться за пределами близкого круга друзей. Вероятно, будет много полиции, но все равно мне представляется, что это прекрасная возможность для Веба.

— Вы приглашены? — спросил я.

Он кивнул.

— На самом деле я знаю мистера Гискина довольно хорошо. Несколько лет назад он пригласил меня, чтобы провести исследование иностранных рынков для его продукции.

— Вы можете захватить меня с собой?

— Никаких проблем. Конечно, маловероятно, что что-либо произойдет, но у нас, по крайней мере, будет счастливая возможность увидеть Рубена.

— И миссис Гискин, — добавил я.

Мы встретились в Квадрангл-клубе в воскресенье днем и отправились по железной дороге в Чикаго-Луп, откуда взяли такси до поместья Гискина, расположенного в шикарном месте, известном как Золотой берег Чикаго. Стоял морозный мартовский день, в воздухе вился порошкообразный снег. В такси было так холодно, что, когда мы добрались до цели, мои ноги превратились в глыбу льда. Человек в тяжелом пальто, несомненно полицейский, придержал въездные ворота. Выглядел он озябшим и неприкаянным.

Мои ноги начали оттаивать лишь после того, как я выпил бокал мартини и познакомился с миссис Гискин. Она выглядела даже лучше, чем на фотографиях. Кремовое атласное платье, оставлявшее ее живот обнаженным, заставляло предположить, что она провела большую часть зимы во Флориде. Все видимые части ее тела равномерно отливали темной бронзой. Я невольно задался вопросом, какой узор составят белые участки ее тела.

— Ваши книги чудесны, мистер Фезерстоун, — сказала она. — Я просто влюблена в вашего детектива, Хилари Кинга. Кто-нибудь говорил вам, что вы на него похожи? Едва я увидела, как вы снимаете пальто, я сказала себе, это — Хилари Кинг!

Я улыбнулся и слегка поклонился:

— Разумеется, он всего лишь отражение человека, каким я хотел бы быть. Это все — Фрейд и Адлер.

Миссис Гискин всплеснула руками.

— О, вы читаете Фрейда? — Она придвинулась чуть ближе. — Хотела бы я как-нибудь поговорить с вами о Фрейде.

Волна тонких духов достигла моего носа. Я раздумывал, что сказать в ответ, когда подошел Барнс и схватил меня за локоть.

— Вы уже видели Рубена? О, извините, миссис Гискин, я не хотел вас прерывать.

— Все в порядке, Орландо. Вам следует поспешить взглянуть на Рубена. — Она ткнула меня в солнечное сплетение. — Я хочу поговорить с вами еще раз, прежде чем вы уйдете.

— Ну и чем она вас так поразила? — спросил Барнс, когда мы подходили к гостиной.

— Великолепный загар, — сказал я.

— О да. В викторианскую эпоху бледная кожа была признаком аристократизма и благосостояния. Загорали только крестьяне. В наш век гигантских метрополий беднота надежно укрыта крышами. И только у богатых есть время возлежать на пляжах.

Рубен жил в аквариуме над камином. Это был длинный узкий резервуар, открытый сверху и наполненный чистой водой, которая приобретала изумрудный оттенок зеленой плитки на задней его стенке. Несколько небольших островков серого камня выступали над поверхностью воды. Мыс любопытством наблюдали за Рубеном. Он неуклюже сполз вниз по камню, сначала окунул в воду нос и поплыл, беспорядочно шевеля конечностями. Рубины искрились в зеленой воде, переливаясь всеми оттенками красного под лучами света, льющегося на аквариум под различными углами.

Крупный человек с квадратной челюстью стоял около камина, пережевывая сигару и изо всех сил старался не походить на полицейского. Я заметил выпуклость под его курткой в том месте, где у него, вероятно, было оружие.

Мистер Гискин подошел, чтобы лично продемонстрировать Рубена гостям. Гискин был из тех, кого Диккенс называет Угловатым Человеком²⁷ с глубокими морщинами на лице и фиолетовыми пятнами под глазами. По его виду можно было сказать, что он вряд ли сможет отличить одну прокладку от другой.

— Рубен укусит, если я возьму его? — захотела узнать молодая особа.

— Никогда, — сказал мистер Гискин. — Он очень застенчив и неопасен.

Закатав рукав пиджака и отвернув манжеты рубашки, мистер Гискин погрузил волосатую руку в воду. Поймать черепаху не составило труда. Как только Гискин коснулся ее панциря, Рубен прекратил плавать и спрятал голову и лапы.

Гискин встряхнул его несколько раз над аквариумом, чтобы черепаха стала посуше, и вложил в протянутую ладонь женщины. Та робко взвизгнула, пробежав взад-вперед кончиками пальцев по украшенной драгоценными камнями спине.

— Ты такой милый, — сказала она.

Рубена передавали друг другу и, наконец, вручили Барнсу. Он держал черепаху на удобной для меня высоте, так что мне удалось заглянуть в щель спереди панциря. Но я лишь увидел глаза-бусинки Рубена в темной пещере.

Миссис Гискин присоединилась к нам.

— Нашли материал для ваших историй? — спросила она.

Я кивнул.

— Мою следующую книгу я назову "Дело испуганной черепахи".

Профессор аккуратно возвратил Рубена на один из каменных островков и вытер пальцы носовым платком:

— Если вы не против, я хотел бы вымыть руки.

Миссис Гискин куда-то показала поверх своего левого плеча.

— Через ту дверь, в прихожую и направо, — пояснила она, подмигнув мне. Заметив только что прибывшую пару, она умчалась приветствовать их.

Прошел приблизительно час. Гости разбились на группы и блуждали по комнатам, болтая и потягивая коктейли. Было еще рано, и новые гости все еще прибывали. Я отделался от двух пожилых леди, которые хотели поговорить о Реймонде Чандлере, и воссоединился с Барнсом около камина.

— Глядя на вас, можно подумать, что Веб не оправдывает наших ожиданий, — сказал я. Слова оказались более, чем неуместными.

Миссис Гискин внезапно закричала, указывая пальцем с пунцовыми ногтями на аквариум. Все замолчали. Рубен, плавая, лениво повернулся к нам своим желтым пластроном — на нем большими черными буквами были начертаны инициалы В. Е. Б.!

Мистер Гискин ринулся к нему и погрузил в аквариум руку, не потрудившись на этот раз закатать рукав пиджака. Все мы столпились вокруг него, он перевернул черепаху и...

Это был не Рубен.

Черепаха была того же вида — с теми же самыми желтыми пятнами на голове — но от красных камней не было и следа.

А три буквы на нижней поверхности панциря были выложены крошечными бусинками черного стекла.

Все разом заговорили. Полицейский крикнул в окно человеку у ворот, чтобы тот не позволял никому покидать поместье. Лейтенант и два детектива явились тут же. Все были подвергнуты обыску и долгим допросам. Мистер Гискин припомнил, что он пять раз доставал Рубена из аквариума, и всякий раз в присутствии множества гостей. Примерно тридцать посетителей уже покинули поместье. Полиция пришла к выводу, что черепаха похищена кем-то, кто уже скрылся с места преступления.

Гостей еще опрашивали, когда Барнс потянул меня в угол и проговорил низким шепотом:

— Я знаю, где Рубен.

Я с удивлением уставился на него.

— Действительно знаю.

И он повел меня вниз через прихожую в дамскую комнату около черного хода. Мы вошли и заперли за собой дверь. Это была небольшая комната с черной плиткой на полу и стенах и розовым унитазом.

Голубые глаза Барнса сверкали за очками.

— Это подлинное торжество дедуктивного метода Холмса. Я пытался поставить себя на место Веба. Ясно, что он был одним из гостей. Разумеется, он принес с собой дубликат Рубена. Ему удалось поменять черепах, Бог знает как, но рисковать быть пойманным с Рубеном в кармане он, конечно, не мог. И у него не было никакой возможности узнать, как скоро кража будет обнаружена. Поэтому спрятать ее нужно было как можно быстрее.

— Может быть, он убил черепаху и выбросил ее из окна? — предположил я.

— Чтобы потом разыскивать ее в снегу? Не будьте глупцом. Он должен был спрятать Рубена в доме и в таком месте, где он останется жив в течение нескольких дней и в то же время где его легко забрать, возвратившись за ним.

— Но где он спрятал черепаху?

— Здесь, — сказал Барнс, размахивая короткими руками, как ветряная мельница.

Я обвел помещение взглядом. Мои глаза остановились на розовом бачке позади унитаза.

— Именно, — сказал профессор.

Я аккуратно приподнял розовую фарфоровую крышку. Рубен неподвижно лежал на шаровидном поплавке, его украшенная драгоценными камнями спина темно-красными вспышками пронзала неподвижную воду.

Я слегка присвистнул. Какие чудесные условия для черепахи! Проточная вода, в которой можно свободно поплавать вверх и вниз, и сложные устройства (включая, несомненно, и прокладки Гискина), которые можно на досуге исследовать. Я попытался достать Рубена, но Барнс перехватил мою руку.

— Нет, нет, Фезерс. Позвольте ему остаться. Разве вы не видите? Это — наш единственный шанс найти Веба.

Я начинал постигать его замысел.

— Веб не может прийти за черепахой сегодня, — продолжил Барнс, — поскольку мы будем, скорее всего, подвергнуты обыску еще раз, прежде чем нас отпустят. Возможно, полицейские правы, предполагая, что Веб уже ушел. Он, конечно, выждет, по крайней мере, несколько дней перед тем, как возвратиться в дом.

— Разве мы не должны сообщить полиции?

— Вы с ума сошли? Они оказались настолько глупы, что даже не проверили сливные бачки. Нет, у меня есть лучший план. Естественно, мы не можем потерять Рубена. Я позвоню Гискину завтра и объясню, что произошло. Они могут дождаться первого вернувшегося гостя и, как только он покинет эту дамскую комнату, обыскать его.

— Или ее.

— Верно, — сказал Барнс. — Мы и вправду не можем быть уверены, что Веб мужчина, не так ли? Я позвоню вам, если что-нибудь произойдет. Если вы не получите от меня известий в ближайшие дни, приезжайте ко мне в пятницу вечером, и мы обсудим, что нам делать.

Я закрыл крышку. Прежде чем мы воссоединились с утомленными гостями, я слил в унитазе воду, чтобы освежить Рубена.

Только после полуночи полиция позволила нам уехать. Мне оставалось лишь сокрушаться, что я не применил свои предполагаемые — обширные — познания в поимке преступников, чтобы разгадать загадку так же блестяще, как мой детектив Хилари Кинг. Нас обыскали вторично. В дверях я сказал мистеру Гискину, что мне очень жаль, что так случилось. Он выглядел усталым и измученным. Чего нельзя было сказать о миссис Гискин. Я подозревал, что она все еще рассчитывает увидеть множество своих фотографий в газетах, возможно, даже и в "Ньюсуике".

— Приезжайте, надеюсь вскоре вновь встретиться с вами, — сказала она мне. — Плохо, что вы не пишете любовные романы. Тут я могла бы предложить вам массу материала. Вы думаете, издатели могли бы заинтересоваться моей автобиографией? Может быть, вы могли бы помочь мне написать ее.

— Это было бы величайшее наслаждение, — соврал я.

Барнса я не видел до пятницы. Всю неделю газеты были переполнены отчетами о краже, каждая новая история добавляла все новые детали и предлагала самые невероятные теории. Главным свидетелем была подмененная черепаха, но, как заметил один репортер, черепаха не умела говорить.

Когда я вошел в гостиную Барнса, в камине потрескивали дрова. Я пододвинул кресло поближе к огню, чтобы согреть руки.

— Вы достали список гостей?

К моему удивлению Барнс покачал головой.

— Нет. Я знаю, кто вор.

— Я не ослышался? — спросил я. — И кто он, могу ли я узнать?

— Я. — сказал он.

Я расхохотался.

— Только не говорите мне, что вы и есть Веб.

— Боюсь, что так и есть.

— Естественно, я предположил, что он шутит:

— Скажите тогда, Орландо, что означают эти буквы — В. Е. Б.?

Барнс встал, подошел к книжной полке, вытащил потрепанный том и передал его мне. Это была "Теория праздного класса" Торстейна Веблена²⁸.

— Помните?

Я кивнул.

— Несколько лет назад я читал его теорию на вашем курсе. Припоминаете его основную идею?

— Конечно. Основная идея книги в том, что, когда кто-то достигает чрезмерного благосостояния, избыточные деньги он обычно расходует на избыточное потребление, деньги идут на демонстративные траты на приобретение совершенно бесполезных вещей, демонстрирующих лишь его благосостояние.

— Блестяще, Фезерс! Вы излагаете очень хорошо. Демонстративные траты. Вот ключ почти ко всему, что Веблен написал. В этом — сущность нашей выродившейся капиталистической экономики.

Я начинал понимать.

— Так вы полагаете, инициалы В. Е. Б. не являются инициалами вовсе? Они лишь отсылают нас к Веблену?

— Вот именно. Вы, возможно, помните, как много я говорил о Веблене на моих лекциях? Я учился на Веблене. Вся моя дипломная работа здесь, в Чикаго, строилась на Веблене. Мы стали хорошими друзьями, а потом президент Харпер²⁹ выгнал его. Он не был популярен ни у студентов, ни у своих коллег. Я — один из немногих аспирантов по экономике, который высоко ценил его.

— Не было ли это связано со скандалом, в котором оказались замешаны Веблен и жена другого преподавателя университета? Я, кажется, вспоминаю, что ему приписывалось высказывание: "Ну что тут поделаешь, если женщина чего-то добивается?"

— Для Харпера скандал послужил лишь поводом для увольнения, — фыркнул Барнс. — Настоящая причина заключалась в давлении богатых попечителей. Им претили радикальные взгляды Веблена. Конечно, не было ничего особо нового в его фундаментальных воззрениях. Вы находите их у многих писателей древности, особенно у Эпиктета и стоиков. Наиболее явно — у Лукиана. И что такое слова Христа "Не собирайте себе сокровищ на земле", если не прямое и явное изложение мысли Веблена? Эта идея лежит в основе сотен романов. "Ярмарка тщеславия" — чистый Веблен. "Тоно-Бенге" Уэллса весь пропитан Вебленом.

— Не могу не согласиться, — сказал я, улыбнувшись.

— Посмотрите-ка на меня, — продолжал Барнс, — убежденного веблениста. Я усвоил на примере Веблена, что, для того чтобы преподавать в университете, нужно обязательно играть в определенную игру, преподавать консервативную экономику, жить в квартире, со вкусом обставленной, общаться с праздным классом. Но свои убеждения никогда не высказывать, держать их при себе. Я просто не смог дальше преподавать. Я мог говорить о Веблене на своих лекциях, но всегда должен был разбавлять их обязательной долей критики.

— Итак?

— Итак, Фезерс, я стал вором. Возможно, не совсем обычным вором, потому что я крал только самые идиотские, самые чрезмерные, самые нелепые вещи, приобретенные исключительно для того, чтобы показать их. Большая часть вырученных денег — надеюсь, вы мне поверите — пошла на благотворительные нужды.

Я уже перестал чему-либо удивляться.

— Все началось примерно за год до Первой мировой войны, — продолжал Барнс, взгляд его был устремлен в прошлое. — Я был очень молод. Цепочка невероятных событий — я расскажу вам о них как-нибудь — привела меня к неожиданной встрече с главным специалистом по краже драгоценностей в Лондоне. В течение нескольких месяцев он жил в Чикаго под именем Олтемонта³⁰. Мы стали друзьями. Именно он преподал мне большую часть того, что я знаю о благородном искусстве похищения драгоценных камней.

— Но риск, мой дорогой Робин Гуд. — (Я все еще не верил ему.) — Как насчет риска быть пойманным?

Барнс вздохнул.

— Теперь вы касаетесь оборотной стороны моей натуры. Есть, видимо, в ней неутоленная жажда приключений. Она и нашла выход в моей преступной жизни. Как вы знаете, я никогда не был женат. Академическая жизнь уныла. Это был лучший способ, который я мог найти, для того чтобы избежать всепоглощающей скуки.

— Довольно об этом, Орландо, — сказал я с легким гневом в голосе. — Ваша небольшая шутка зашла слишком далеко. Я же все время видел вас, пока вы держали Рубена. У вас не было никакой возможности подменить его.

Профессор вышел из комнаты и возвратился мгновение спустя с предметом, похожим на маленький ремень безопасности.

— Старое приспособление, — сказал он. — Его сделал Олтемонт. Это — то, что игроки называют затяжкой. Они используют его для подмены карт в ходе игры. Конечно, Олтемонт значительно улучшил механизм. С помощью этого механизма я и принес точную — живую — копию Рубена, которую я подыскал, воспользовавшись фотографиями в "Лайфе". Все, что мне теперь требовалось — это отвлечь внимание гостей от моих рук. Первоначально я запланировал отнести черепаху к окну, чтобы осмотреть рубины в естественном свете, но, когда миссис Гискин подошла, ее обнаженный живот оказался именно тем, что мне и было нужно, внимание всех присутствующих переключилось на него. Подмена была совершена молниеносно, и Рубен оказался в правом рукаве моего пиджака.

Исследуя затяжку, я вспомнил, что Барнс сразу отправился вымыть руки, после того как вернул Рубена в аквариум.

— Но они же обыскали вас. Что произошло с затяжкой?

— Она в сливном бачке вместе с черепахой. Она была на дне, вы ее просто не заметили. Сегодня я все забрал: и затяжку, и Рубена.

— И где же Рубен теперь?

— А как вы думаете?

Я пошел в ванную комнату и снял крышку. Рубен, совершенно счастливый, шлепал среди прокладок. Я увидел те двенадцать углублений в панцире, где были когда-то рубины.

Когда я возвратился в гостиную, Барнс всматривался в умирающий огонь.

— Орландо, — спросил я, — почему вы мне рассказали?

Он пожал плечами.

— Не знаю, Монте. Возможно, я становлюсь старым и сентиментальным. Но прежде чем умереть, я должен был разделить свою тайну с другом.

Я ничего не сказал.

— Это — мое последнее преступление, Фезерс. Высокое давление уже не позволяет мне справляться с такими нагрузками. Я пошел на это дело главным образом потому, что великолепный Рубен — это красивое завершение моей карьеры на самом ее пике.

— Не уверен, что понимаю вас.

— Вы читали "Гроздья гнева"?

— Да.

— Там есть чудесная глава о черепахе. Для Стейнбека черепаха — олицетворение бедноты. Неторопливое, с трудом передвигающее ноги старое существо ползет через современную автостраду, грозящую гибелью под колесами грузовиков и автомобилей, но оно все равно продвигается вперед. Терпеливые бедняги. Благослови их Господь. Они всегда с нами, несмотря на прогресс в области технологий и чудеса современной науки. Как украшенная драгоценными камнями черепаха Гюисманса, Рубен стал для меня метафорой. Небольшая рептилия буквально несет на своей спине бремя мирового капиталистического потребления.

Мы сидели в тишине, глядя на пылающие бревна. Сквозь эту тишину доносился звон колокола Башни Митчелла в нашей альма-матер.

— Какой рассказ мог бы получиться! — сказал я наконец.

Барнс, его глаза увлажнились, наклонился, чтобы положить руку мне на плечо.

— Я ничего не рассказал бы вам, Фезерс, если бы не был уверен, что могу рассчитывать на вас, в том, что касается моей тайны.

Мы проговорили до восхода солнца. Точнее, говорил профессор, а я с изумлением слушал его рассказы о его совершенно невероятных преступлениях. Уходя, я остановился у входной двери, вдохнув влажный морозный воздух.

— Я придумал великолепное название, — сказал я, — для того детективного романа, который я никогда не напишу.

— Да?

— "Колесница Феба".

— ...в рубинах вся³¹, — пробормотал Барнс, стиснув зубы, и закрыл за мной дверь.