Рассказы

Глодырь

Если кто-то будет вам петь, что Всадником нужно родиться, не верьте. Все, что требуется для полета на драконе — это крепкий желудок, браслет с группой крови и огнеупорные штаны.

Мой дед был первым книжником в нашем поселке, так что я бредил драконами с детства. Когда приехали вербовщики, я и не думал сопротивляться. Другие сельчане тем более были довольны: обменять одного голоштанника на телегу капусты — хорошая сделка. Дед мой к тому времени уже умер. Меня похлопали по плечу, вручили тощий мешок с пожитками, и вскоре я очутился в замке Пяти Башен, который мы между собой называем просто Пятерней.

Первым делом, прибыв на место, я улизнул от инструктора и рванул на дракодром. Все они были здесь: Хантерпойнт, черный, как ночь, Силуроад, бело-лиловый, с подкрыльями, словно расшитыми жемчугом, изумрудно-золотой Гринхольм с черной полосой по хребту. А вот и мой дракон — Райкогон, темно-бронзовый с красными искрами. Драконы застыли в неподвижности, развернув крылья, и воздух между их тяжелыми бронированными тушами дрожал от жара. Разумеется, я знал, что они не живые. Драконов создали умники Альвенгарда, чтобы защитить наши земли от колдунов-природников. Война с чародеями закончилась еще до моего рождения, но немногие уцелевшие колдуны затаились в бескрайней Хельвовой пуще и оттуда насылали на нас всякую пакость: мор, неурожаи и, самое страшное, глодырей. Для защиты от этой напасти в Меловых горах и был создан Замковый Пояс, рыцари которого вместе с Всадниками должны были охранять беззащитные города. Я помню, как в тот день впервые подошел к Райкогону и положил ладонь на теплое живое железо. Вдруг случилось невероятное: дракон изогнул шею и посмотрел на меня. Морда у него была вытянутой, как у лошади, на гладкой бронзовой коже переливался узор, глаза — словно два золотистых фиала, плеснувших огнем прямо мне в череп. В голове у меня что-то взорвалось, и я отключился.

Когда явь понемногу приобрела очертания, солнце уже низко висело над ломаной линией Меловых гор. Драконы все так же безмятежно дремали, задрав морды к розовеющему небу. Я осторожно сел, пытаясь собрать в кучку мозги и впечатления от всей своей прошлой жизни, потом кое-как доплелся до казармы, упал и уснул. Так я на собственной шкуре уяснил первое правило техники безопасности: никогда не смотри в глаза дракону. Потом меня, конечно, отыскали, проинструктировали по полной и вручили огнеупорный костюм, непонятно зачем. Насколько я знаю, ни одного Всадника (за единственным исключением) он еще не спас. Когда открывается глодырь, дракон может запечатать ее одним огненным плевком, человек же при встрече с ней испытывает такой невероятный букет ощущений, что сходит с ума, теряет сознание и, разумеется, погибает. А уж в каком виде ты упадешь к ней в пасть — сырым или прожаренным — разница небольшая. Поэтому, кстати, Всадники всегда летают по двое. Должен же кто-то вернуть осиротевшего дракона на базу.

Когда смерть постоянно готова схватить тебя за пятки, каждый справляется с этим страхом как может. Альбин обвешивается амулетами с ног до головы. Грин, самый умный из нас, все пытается высчитать закономерность появления глодырей. Мозги у него, конечно, золотые, но слегонца с креном. Круче всех отчудил общительный Сил: как-то раз он пошарил по окрестным деревням и припер бутыль самогона невиданной величины и прозрачности. Я тогда был новичком и только знакомился с соседями по казарме. Через полчаса вокруг были все свои. Три дня мы прожили в теплой, уютной атмосфере запредельного благодушия. Увы, внезапное оздоровление гарнизона не прошло мимо зоркого глаза коменданта. Подкараулив Сила в обнимку с нелегальной тарой, тот взвился, как стая «мухоморов»:

— Где? Где ты это достал?! — возопил он. Таким голосом можно валить деревья.

На вопрос «где» существует масса забавных ответов, но Сил, не будь дурак, стоял навытяжку, ел глазами начальство и молчал. Второе правило техники безопасности: никогда не спорь с командиром. Влетело нам тогда, конечно, по первое число.

Да, каждый справляется как может. Мои страхи, которые я отгоняю днем, возвращаются в снах. Стоит ночью закрыть глаза — и мне видится шерстяной бок зеленого холма, в котором вдруг разверзается пропасть, руша вниз деревья и камни. Глодырь. Неизвестная сила, что грызет и ломает кости земли, выкручивая пространство, как старую тряпку. В воздухе слышатся взмахи тяжелых крыльев — и в густую черноту летит сгусток пламени, разливается огнем, жадно обхватывая землю. Жар бросается мне в лицо, и я просыпаюсь. Весь в поту, сердце колотится где-то в ушах. Вместо широкого неба — душная темнота казармы. Из угла доносится чье-то похрапывание (похоже, Альбин), тонко и надоедливо звенит комар. По опыту я знаю, что уже не усну. На цыпочках пробираюсь между спящими товарищами и бегу в дымчато-синий сумрак дракодрома, искать утешения под жестким, зато надежным боком у Райко. Смотреть ему в лицо — то есть в морду — я больше не рисковал, но мы и так приучились общаться. Если вслушаться, можно было уловить отголоски драконьих мыслей, медленных и неспешных, как киты в океане. Райко словно не спал, а грезил. Изучал рисунок дюн в далеких пустынях, рассчитывал скорость воздушных течений, принимая поправку на скопившиеся на западе облака. Я тоже делюсь наболевшим, думая о привязчивом сне. В ответ вдруг приходит необычная мысле-картина: клубок дорог, спутавшихся друг с другом, как змеи. Небо и земля на этой картинке так перепутаны, что не отделить одно от другого. Я удивляюсь и чувствую, как среди мягкого спокойствия Райко загорается огонек любопытства…

В остальном же, кабы не тычки от начальства и не постоянный риск сверзиться в глодырь, служба в Пятерне — это мечта, а не жизнь. Представьте себе тихое, умытое летнее утро, когда замковый двор еще полон прохлады, тело поет после разминки, а от ледяной колодезной воды немеет лицо. Все пять башен, расправляя окостеневшие члены, словно тянутся стрельницами к высокому небу. На просторном крыльце вповалку сидят и лежат вчерашние новички. Похоже, только что из тренировочного полета. Да, к воздушной болтанке нужно привыкнуть. Это со стороны кажется, будто дракон грациозно скользит в воздухе. На самом деле у него с воздухом свои отношения. Он то пронзает небо иглой, то вдруг плюхнется пузом на облако, как сундук, выброшенный из окна, и тут главное — не выплюнуть свой желудок сквозь сцепленные зубы. Мне понадобилась неделя, чтобы научиться удерживать съеденный завтрак внутри.

С крыльца вразвалочку спускается Бес Хантер, полтора метра наглой самоуверенности. В каждом гарнизоне есть такой тип, чьё призвание — бесить всех, от коменданта до последнего стражника на воротах. Я нарочно торможу возле колодца, чтобы не пропустить цирк. Бесу так же сложно спокойно пройти мимо кучки новобранцев, как псу мимо столба.

— Подъем, придурки! — начинает он. Мгновенно выделяет самого зеленого из парней и несильно пихает ногой в бок.

«Придурки» — это не оскорбление. Так называют ребят, прослуживших меньше трех месяцев. У Всадников четкая иерархия: если продержишься на казенных харчах до полугода, тебя будут звать «желудком», дальше идут «братаны» и, наконец, «старики» — счастливчики, отслужившие целый год. У нас в Пятерне единственным «стариком» был Бес. Однажды он нарвался на глодырь, но ухитрился остаться в живых. За это его не любили отдельно. Своим поступком он словно выставлял нас вместо героев идиотами.

— Вставай! — глумится Бес. — Разминка кончилась, нас ждут великие дела! Ты летишь сегодня со мной.

Парень зеленеет еще больше, хотя, казалось бы, дальше некуда. Я морщусь. Связываться с Бесом не хочется, но и «придурка» мне жаль. Сам недавно был таким.

— Оставь его, Бес.

Тот дружелюбно скалится, завидев новую жертву:

— Раз этот труп не в состоянии, значит, полетишь ты. Собирайся, «желудок».

Я пожимаю плечами. Следующие день-два Бес будет изводить меня шуточками, так легко он не отстанет, зато я еще поживу. В связке Всадников всегда один ведущий и один ведомый. Задача ведомого — смотреть в оба и докладывать, если что. Лезть в пасть глодыри ему не придется. Бес постоянно выбирал себе роль ведущего, словно нарочно искушал судьбу.

— Райко!

Оборачиваюсь и вижу, что ко мне неторопливо двигает наш капеллан. Вообще-то меня зовут Дрон, но здесь это никого не волнует. Много чести каждый раз запоминать новое имя, поэтому каждому Всаднику-новичку дают имя его дракона.

Капеллан Нэд, можно сказать, живая достопримечательность Пятерни. Никто не знает, сколько ему лет. Он стар, его исчерканное морщинами лицо похоже на грецкий орех, его глаза, затянутые бельмами, смотрят скорее внутрь себя, чем на других. Старик идет медленно, он никогда не торопится. Что ему нужно? Ах да, молитва. Нэд протягивает мне стопку плотных листочков с нацарапанными именами, я наугад выбираю один и размашисто ставлю крест. Мы с Бесом улетим, а старик потопает в храм и сожжет наши листочки в священном драконовом огне, моля богов о нашем благополучном возвращении. Шутка в том, что добрая половина Всадников неграмотны, Нэд почти слеп, и выходит, что ты каждый раз молишься не за себя, а за другого парня. Думаю, в этом есть смысл.

Драконы уже на старте. Я взлетаю по лесенке на посадочную площадку, где меня дожидается Ивен, механик. Мехи никогда не чинят драконов, такая работа не по нашим мозгам, да никто и не слышал никогда, чтобы дракон ломался. Мехи занимаются упряжью. Вряд ли вам захочется обнаружить разболтавшееся крепление на высоте в двести метров. Ивен помогает мне вдеть в ухо серьгу-передатчик для связи с напарником, затем протягивает легкий шлем и наручи — для связи с драконом. Каждый раз это слегка ошеломляет. Натянув амуницию, я какое-то время стою неподвижно, пытаясь привыкнуть к ощущению, что вешу несколько тонн и весь покрыт чешуей. Спина дракона колышется рядом бронзово-золотым ковром. Ухватившись за поручни, я взбираюсь в седло, а Ивен, улыбаясь, поднимает вверх большие пальцы — все в порядке, мол. Хорошо, когда можно отдать свою жизнь в чьи-то руки.

— Готов, «желудок»? — хрипит серьга. — Поехали!

Горячий воздух обдает меня волнами, когда Хантерпойнт, взмахнув крыльями, поднимается в небо. За ним скользит, извиваясь, длинный хвост. Мы взлетаем следом, я чувствую плотные мышцы и крылья Райко, как свои собственные. Горизонт накреняется и уходит вниз, замок быстро уменьшается в размерах и вскоре остается позади, лысые макушки Меловых гор ослепительно сияют на солнце. Внизу, словно пытаясь нас обогнать, скользит тень от крыла. Все небо было моим. Нет. Оно было нашим. Моим и Райко.

— «Желудок», ты там уснул? — издевается Бес. Его гнусавый голос будто ломом вдребезги разбивает хрустальную красоту летнего неба. — Четвертый сектор. Держись справа от меня и не отсвечивай, понял?

Больше мы не разговариваем, впрочем, дежурство выдалось на редкость спокойным. Я же говорю, Бес — везунчик. Два часа и несколько кругов спустя, нам пора возвращаться на базу. Мой напарник, явно рисуясь, закладывает крутой вираж. Я так никогда не делал, зачем напрасно тратить силы дракона? Медленно развернувшись, начинаю догонять ведущего, который успел прилично меня опередить. И тут хельв меня дернул посмотреть вниз.

Если бы не сон, знакомый до боли в стиснутых зубах, я бы, наверное, ничего не заподозрил. Темное пятно, лежавшее на шерстяном боку лесного холма, легко можно принять за тень от облаков. Только оно почему-то не двигалось, и местность вокруг была точь-в-точь как в моем сне: слева длинный холм, поросший поверху остроконечными елками, похожий на хребет гигантского зверя, у его подножия — маленькое горное озеро, справа — седловина между холмами, на которой в изобилии валялись поваленные деревья, как будто зимой там сошла лавина. Хотя в наших горах лавин не бывает. Направив дракона в ту сторону, я уже вижу, как безобидная тень на склоне вдруг проваливается черной воронкой, разрывая пространство в клочья. Неведомая сила скручивает и ломает матерые деревья легко, как прутики. Вырванная с корнем ель катится по склону холма.

Я — ведомый. Мое дело — обнаружить и доложить. Вместо этого я крепче сжимаю руки на луке седла и пускаю дракона вперед.

Я верю Райко. Чувствую его азарт, предвкушение. Может быть, жуткая глодырь — это новые пути, известные только драконам? Чем мы рискуем? Разве не лучше проверить, чем вечно трястись от страха?

— Райко, стой! — раздается в ухе, отчего оно чуть не глохнет. Бес Хантер заметил мой маневр.

— Меня зовут Дрон, — отвечаю я и посылаю дракону мысленный приказ. Райко умница. Он резко ускоряет ход. Чешуя на боках, сложившись, становится гладкой, как зеркало, ветер с размаху бьет в лицо. Вот это полет!

Передатчик надрывается изо всех сил. Слов не разобрать, но интонации матерные, не ошибешься. Вырвать бы серьгу с мясом, да руки заняты. От охватившего меня азарта на лице расплывается шальная улыбка. Бес не успеет. Ему до меня метров двести, не меньше. А мне до глодыри — тридцать. Сердце бьётся так, словно отсчитывает расстояние: девять, восемь, семь…

Райко вдруг оборачивается, и я снова, как в первый день, тону в мерцающей глубине его глаз, но теперь его взгляд придает мне сил. «Это будет долгая дорога, — говорит он без слов. — Ты уверен?» Я могу только кивнуть. Прямо под нами раскрывается головокружительная черная бездна, полная звезд.

Три, два, один.