В этот день семиклассник Ваня Чугунов пришел из школы намного позднее обычного, хмурый и недовольный.
«Наверное, двойку получил», — решила Ванина сестра, первоклассница Оля.
Но Оля ошиблась. Дело было совсем не в двойке.
«…Ну и не надо, — думал Ваня. — Если так, то и совсем не надо. Завтра же скажу Виктору Семеновичу, что выступать не буду. И зачем только старался… Три дня мороженое не ел, голос берег…»
Ваня вспомнил, как недели две назад он усердно готовился к конкурсу, который был объявлен в школе для желающих заниматься в драматическом кружке. Приходя в те дни из школы, Ваня сейчас же подбегал к зеркалу и, придав своему лицу грозное выражение, кричал:
— «Над седой равниной моря ветер тучи собирает…»
Ваня не случайно выбрал стихотворение Горького «Песня о Буревестнике». Его всегда влекло к героическому. В драматическом кружке он мечтал сыграть Чацкого, а потом Жана Вальжана из «Отверженных».
В день конкурса Ваня затащил в свободный класс своего друга Федю Михеева и попросил его послушать, как он читает. Федя слушал внимательно, а когда Ваня кончил, сказал:
— У нас скоро кружок техников организуется, давай лучше туда запишемся.
— Что ж, по-твоему, в драмкружке не интересно заниматься? — возмутился Ваня и побежал в актовый зал, где уже собирались будущие артисты.
Вскоре в зал пришел и руководитель кружка, учитель литературы Виктор Семенович.
Оглядев собравшихся, он спросил:
— Ну, кто из вас самый храбрый?
Ребята молчали и переглядывались.
— Кто же все-таки храбрее всех? — повторил Виктор Семенович и почему-то остановил свой взгляд на Ване.
Ваня поежился, но встал и, выйдя на середину зала, закричал:
— «Над седой равниной моря ветер тучи собирает…»
От волнения он забыл объявить название стихотворения. По залу прокатился смешок, а потом ребята притихли и слушали со вниманием. Когда Ваня кончил, Виктор Семенович сделал ему несколько замечаний и попросил прочитать еще раз. Ваня выполнил все указания и, к великому огорчению Феди, был принят в кружок. Его даже назвали способным. Но все это было уже позади. Позади было и сегодняшнее занятие, на котором Виктор Семенович читал отрывки из пьесы Островского «Свои люди — сочтемся». Некоторые сцены из этой пьесы он хотел поставить с ребятами-старшеклассниками.
— Одну из ролей сыграет Ваня Чугунов, — сказал тогда учитель. — Мне кажется, он хорошо с ней справится.
Во время чтения Ваня примерял себя то к одной, то к другой роли и, наконец, пришел к заключению, что больше всего его «актерские данные» подходят к роли Подхалюзина. Голос у Вани был сильный, черты лица, как он сам считал, волевые. Вот только рост не совсем удался. Ну, да это не беда. Во время представления можно подложить в сапоги бумаги, и все будет в порядке. Однако Виктор Семенович поручил Подхалюзина девятикласснику Борису Косторскому.
«Ладно, — мысленно согласился Ваня, — сыграю стряпчего, тоже хорошая роль».
Но и тут Ваню ожидал жестокий удар. Стряпчего тоже отдали старшекласснику.
— А Чугунов сыграет у нас Тишку, — услышал Ваня голос учителя.
— Кого? — растерянно переспросил он и помрачнел.
— Тишку, мальчика на побегушках, — повторил Виктор Семенович и, сказав, чтобы к следующей репетиции ребята переписали свои роли, окончил занятие.
Из школы Ваня шел один. Всю дорогу он ругал себя за то, что сразу не отказался от роли. И дома у него был такой сердитый вид, что сестренка не выдержала и затеребила Ваню.
— Ну, что ты все молчишь?
— А мне теперь много говорить не полагается, — усмехнулся Ваня. — Роль такую дали. В ней всего несколько слов.
— А когда на представление приходить? — обрадовалась Оля.
— Отстань, — отмахнулся от нее Ваня и сокрушенно вздохнул.
Весь вечер Ваня не знал, чем бы заняться, чтобы хоть немного отвлечься. Он попробовал помочь матери сосчитать дневные расходы, но сложил килограммы с рублями и, все перечеркнув, взялся за уроки. После уроков, которые, кстати сказать, он тоже выучил сегодня несколько хуже обычного, Ваня прямо из-за какого-то пустяка повздорил с сестренкой. В общем вечер прошел очень невесело. Да и спалось плохо. Три раза Ваня видел один и тот же сон. Будто он вышел играть Тишку, а говорит все за Подхалюзина. Приснится же такое!
На следующее утро Ваня пошел в школу рано. Он волновался: решил встретить Виктора Семеновича на улице, чтобы поговорить с ним наедине. Но когда в конце переулка он увидел знакомую фигуру учителя, решимость вдруг оставила его. «Ведь если я откажусь от роли, — подумал Ваня, — тогда, пожалуй, Виктор Семенович меня совсем из кружка исключит. Уж лучше сыграть как-нибудь Тишку, зато в следующий раз сам попрошу хорошую роль», — решил он и, поравнявшись с учителем, поздоровался.
— А, Чугунов, здравствуй! Ты что такой невеселый? — спросил Виктор Семенович.
— Да уж очень роль мне не нравится: маленькая она. Даже играть нечего, — с горечью заговорил Ваня.
— Роль, конечно, у тебя не главная, это верно, — согласился учитель, — но там есть что играть. Как это Тишка говорит: «Эх, житье, житье! Чуть свет, ты уже полы мети. А потом по лавкам бегай. А если проштрафишься, так либо сам, либо приказчики взбучку дадут». Так ведь, кажется?
Ваня уныло покачал головой в знак согласия.
— За этими словами целая жизнь стоит, — сказал учитель. — Вот ты и попробуй показать ее. Подумай хорошенько над ролью. Ведь с такими Тишками ты встречался не раз.
— Это где же? — удивился Ваня.
— А «Ваньку Жукова» помнишь? Разве у него ничего нет общего с Тишкой?
«А ведь верно, — подумал Ваня. — Ваньке тоже чуть ли не каждый день выволочка была».
После уроков Ваня зашел в школьную библиотеку и перечитал «Ваньку Жукова».
«Наверное, у Тишки тоже отца с матерью не было. А то чего бы ему в услужение к чужим идти?» — подумал Ваня и, возвращая книгу, спросил:
— У вас нет еще таких же рассказов про мальчиков, которые у чужих людей жили, вроде Ваньки?
Библиотекарша дала Ване две новые книги.
— У Мамина-Сибиряка прочитай рассказ «Вертел», а у Андреева «Петька на даче». А в томике Чехова посмотри еще рассказ «Спать хочется».
— Так там про девчонку, а ему про мальчишек нужно, — заметил стоящий за Ваней мальчик.
— Ладно, прочитаю и про девчонку, — сказал Ваня, очень довольный, что нужные ему книги нашлись.
Он прочитал все три рассказа. Особенно большое впечатление произвел на него рассказ Чехова «Спать хочется».
Целый день трудилась тринадцатилетняя нянька Варька на своих хозяев. Даже по ночам не отдыхала. Все ребенка качала. А хозяева еще били ее.
Хорошо запомнился Ване и вечно голодный Прошка из рассказа Мамина-Сибиряка «Вертел». Ваня так ясно представлял себе Прошку, что ему теперь уже хотелось сыграть такого мальчика, чтобы показать ребятам, как тяжело жилось сиротам в те времена.
Перечитывая рассказы, он каждый раз отыскивал для роли все новые и новые черточки. Первую сценку он решил начать не сразу с того, что Тишка жалуется зрителям на свою жизнь, а иначе: когда откроется занавес, Тишка будет крепко спать где-нибудь в углу комнаты. «Пусть знают, что он тоже недосыпает, как нянька Варька».
Все свободное время Ваня думал теперь о Тишке.
Дней за пять до представления он решил перестать обедать, чтобы чувствовать себя на спектакле по-настоящему голодным. Но Ване не повезло. Виктор Семенович откуда-то узнал об этом, перед репетицией накормил Ваню в школьном буфете и строго сказал:
— Роль — ролью, а обед — обедом.
— Ну чего ты так за свою роль беспокоишься? — пожал плечами присутствовавший при этом разговоре Боря Косторский, исполнитель роли Подхалюзина. — Ведь зрителей все равно только главные роли интересуют.
— Я и сам так думаю, — вздохнул Ваня. — А все-таки жалко. Ведь Тишка тоже…
Но, взглянув на самодовольно улыбающегося Бориса, Ваня вдруг расхотел говорить с ним о Тишке.
И вот настал, наконец, день спектакля. Актовый зал школы, в котором драмкружковцы показывали свою постановку, был полон. Прозвенел третий звонок. В зале погас свет, и занавес раскрылся.
Зрители увидели плохо освещенную, заставленную столами и стульями комнату, которая должна была изображать контору купца Большова. В первый момент всем показалось, что на сцене никого нет. Но неожиданно с одного из стульев упала щетка, и тут все увидели, что щетку уронил спящий на стуле мальчик. Лицо мальчика улыбалось, очевидно, ему снилось что-то очень приятное. Но вот он проснулся, и сразу во всей его фигурке отразился неподдельный испуг. Он торопливо огляделся по сторонам. Убедившись, что в комнате, кроме него, никого нет, мальчик поднял щетку и только теперь, сокрушенно вздохнув, заговорил:
— Эх, житье, житье! Вот чем свет ты полы мети. А мое ли дело полы мести? У нас все не так, как у людей. У других хозяев коли уж мальчишка — так при лавке присутствует. А у нас — то туда, то сюда, целый день шаркай по мостовой, как угорелый. У добрых-то людей дворника держат, а у нас опять же с тебя спросится. А проштрафишься иным часом, так коли не сам, так сама задаст вытряску, а то вот приказчик Лазарь, а то и Фоминишна… Вот она жисть-то какая анафемская…
— Ну и ловко же у Чугуна получается, — наклонившись к соседу, прошептал Федя Михеев. — Я сначала даже не узнал его. Голос и тот изменил.
Узнать Ваню было действительно трудно. Из круглощекого и румяного он стал худощавым и бледным, из подвижного и бойкого — пугливым и сонным. А походка? Да разве Ваня ходил когда-нибудь так смешно и вместе с тем жалко? Он даже голову как-то необыкновенно глубоко втянул в плечи, точно каждую секунду ждал, что его наградят увесистым подзатыльником.
Но вот Тишка получил от Подхалюзина распоряжение сбегать в лавочку и ушел со сцены. Зрители проводили его сочувственными взглядами.
Кроме этой маленькой сценки со словами, у Вани был еще только один выход. Тишка Должен был унести со сцены кушанье, которое остается после угощения стряпчего. Ване очень хотелось сыграть что-нибудь и в этой сцене. Но что можно было сделать в выходе без слов? Как ни ломал себе Ваня голову, придумать ничего не мог. Эти мысли не оставляли его и сейчас, когда он стоял за кулисами и дожидался своего выхода. Ваня представлял себе, что это не он, Ваня, а голодный Тишка смотрит в приоткрытую дверь на стряпчего, который нехотя ковыряет вилкой в поданном ему кушанье. Ваня подумал:
«Наверное, утром Тишка зашел в кухню, надеясь получить от кухарки какую-нибудь подачку. Но кухарка была не в духе и прогнала его. А в кухне так вкусно пахло щами и пирогом с мясом».
— Был бы на месте этого стряпчего Тишка, все бы без разбора съел, — чуть слышно произнес Ваня.
И вдруг он понял, как ему надо сыграть эту сценку.
Ни секунды не раздумывая, он раньше времени вышел на сцену и, встав у дверей, словно маленький проголодавшийся зверек, уставился на жующего стряпчего.
— Хоть бы оставил что… — проговорил он одними губами.
Как только гость и хозяин ушли, Ваня, прежде чем унести посуду, схватил остатки пирога и стал поспешно глотать куски, прятать их за пазуху. Все это получилось у Вани так естественно и правдиво, что зрители, не выдержав, дружно захлопали.
Спектакль понравился всем. Зрители даже простили Подхалюзину, что он два раза забывал текст и умоляюще смотрел за кулисы.
— Он и на уроках так же отвечает — пошутил кто-то.
После того как занавес опустился в последний раз, многие бросились за кулисы поздравлять артистов.
— А где Тишка?
— Кто Тишку играл? — интересовались ребята. — Совсем как настоящий!
Когда, наконец, зрители ушли, Виктор Семенович сказал:
— Скоро у нас в районе начнется смотр детской самодеятельности. Как вы думаете, кого мы могли бы послать на него от нашего кружка?
Боря Косторский тут же крикнул:
— Тишку пошлем! То есть Ваню.
— Верно, Ваню, Ваню Чугунова, — подхватили остальные кружковцы.
Учитель улыбнулся.
— Ну что ж, я тоже с вами согласен. Роль у Вани хотя и небольшая, но поработал он над ней хорошо. — И, посмотрев на окруживших его ребят, Виктор Семенович добавил: — Мне хочется, чтобы и все вы поняли: нет маленьких ролей, как нет и маленьких дел. Все зависит от того, как к делу относишься.