Рассказы и повести

ЖЕРТВА

Зорянск позади. Вот уже два года я в новой должности – прокурор Южноморска, города большого, курортного.

Стояло жаркое лето. Много отдыхающих. На пляжах – не пройти. А скорые поезда, воздушные и морские лайнеры доставляли все новых и новых курортников.

По вечерам набережная и бульвары походили на праздничный карнавал. Фланировали толпы разодетых людей, в парках играла музыка. Перед кафе и ресторанами выстраивались длинные очереди. Казалось, что город все время бодрствует: его улицы засыпали ночью лишь на три-четыре часа, чтобы с рассветом снова проснуться и начать новую бурную жизнь.

Санатории, дома отдыха, пансионаты, гостиницы, а также квартиры многих граждан, времянки, сараи и даже дворы частников переполнены организованными и «дикими» курортниками. Для многих было недосягаемой мечтой попасть в гостиницу «Прибой». Старинное здание с портиками, колоннами и кариатидами. Просторные номера в любую жару хранили успокоительную прохладу; глаз радовали мрамор и медь лестниц, лепные украшения и хрусталь люстр. Ко всему прочему, она располагалась на Капитанском бульваре, славящемся каштановыми аллеями. А до набережной с ее великолепными пляжами было три минуты ходу. Поэтому в «Прибое» останавливались ответственные командированные, известные артисты, прибывшие на гастроли, или маститые режиссеры, приехавшие снимать фильм, хотя в Южноморске было немало современных гостиниц, построенных по последнему слову архитектуры – бетон, стекло, алюминий.

В один из последних дней июля в номере люкс «Прибоя» поселился гость из Москвы, Сергей Николаевич Виленский. Ему было лет пятьдесят. Высокий, подтянутый, с волевым, но несколько утомленным лицом, с сединой в каштановых волосах, Виленский появлялся на людях всегда тщательно одетый, чисто выбритый и благоухающий дорогим одеколоном. Облик его довершали защитные очки в тонкой золотой оправе, сработанные явно где-нибудь во Франции или Италии.

Виленский занимал, по-видимому, немалый пост, о чем говорило наличие сопровождающего его не то секретаря, не то референта по фамилии Зайцев. Роберт Иванович, молодой человек лет двадцати пяти, поселился тоже в «Прибое», но в скромном номере. Каждое утро с портфелем-дипломатом он появлялся на этаже Сергея Николаевича и, справившись у дежурной, у себя ли патрон (так он называл Виленского), скромно стучал в его дверь. Зайцев же и распоряжался насчет завтрака, который доставляли Сергею Николаевичу в номер, сам приносил ему свежие газеты и минеральную воду, сопровождал на прогулку, держась с начальником почтительно и предельно внимательно.

Обедал и ужинал Виленский в ресторане гостиницы. При этом неизменно присутствовал и Роберт Иванович.

Поужинав, Сергей Николаевич в зале не задерживался, и Зайцев оставался один,– видимо, парню было некуда себя деть. На второй или третий вечер он познакомился с солистом инструментального ансамбля «Альбатрос», развлекающего посетителей ресторана.

Антон Ремизов – так звали певца – сразу обратил внимание на Виленского и его референта, потому что метрдотель проявлял к ним особое внимание и даже сам директор ресторана почтительно появлялся возле их столика.

Зайцев, проходя мимо оркестра, бросил какую-то одобрительную реплику. Ремизов, отдыхая после очередной песни, подсел к Роберту Ивановичу. Перекинулись несколькими фразами. На следующий день они случайно встретились на Капитанском бульваре, подошли освежиться к павильончику «Пепси-кола». И сразу нашлась общая тема – джаз. Зайцев оказался большим знатоком современной эстрадной музыки. Через час оба чувствовали себя как старые знакомые.

– В Южноморске впервые? – поинтересовался Антон.

– Впервые,– кивнул Зайцев.– Правда, в прошлом году был с патроном в соседней области. Все думал, заглянем сюда на недельку. Куда там! Не до отдыха было… Да ты, наверное, слышал…

Они уже перешли на «ты».

– Так это твой шуровал? – вскинул брови Ремизов.

Референт Виленского молча кивнул в ответ. Солист «Альбатроса» посмотрел на своего нового приятеля с уважением.

Дело в том, что в прошлом году в соседней области работала комиссия из Москвы, проверяя местные гостиницы. В результате кое-кто лишился теплого местечка, а на некоторых были заведены уголовные дела. В «Прибое» это событие обсуждали все – от уборщиц до директора. Одни громко, вслух, другие – трагическим шепотом. Потому что и в этой привилегированной гостинице роскошные номера нередко предоставлялись, если в паспорт была вложена всесильная полсотенная…

«Вот почему руководство ресторана так внимательно к гостю из Москвы»,– подумал Ремизов, вспоминая, как директор обхаживал Виленского.

Ну, а если Зайцев его доверенное лицо…

Недаром говорят, что такие люди, как референты или личные секретари, могут порой сделать даже больше, чем их начальники.

Антон был молод, родился в Южноморске, пел каждый вечер в «Прибое», где успел перевидеть столько знаменитостей, что самому хотелось стать когда-нибудь очень известным. А без связей…

Короче, по его мнению, Зайцева неплохо было бы чем-нибудь привадить.

– Значит, ты тут без лоцмана, старик? – весело спросил Ремизов.

– В каком смысле? – не понял Роберт Иванович.

– Ну, чтобы провести по нужному руслу,– туманно пояснил Ремизов.– Просидеть все время в гостинице и не увидеть Южноморска! Конец света!…

– Патрон…– покачал головой Зайцев.– Дела…

Но Антон уловил в его глазах жадные огоньки.

– Один мэн имеет яхту,– сказал Ремизов.– И этот мэн – мой фрэнд… Сегодня вечером моя свободна.– Антон вдруг перешел на «иностранный» акцент.– С фрэнд и герлз моя едет пикник… Ихь тебя умаляйн…

Молодые люди понимали друг друга. И впрямь было преступно обрекать себя на затворничество в стенах пускай самой респектабельной гостиницы, когда вокруг бурлил, сверкал город-курорт, под сенью каштанов гуляли обворожительные загорелые девушки и в воздухе носился дух безмятежного отдыха…

– Сегодня, говоришь? – задумался Зайцев.– Попробую отпроситься у патрона. У него банкет на даче «Розовые камни»… Позвони часиков в шесть…

При словах «Розовые камни» Ремизов почтительно покачал головой – там отдыхали самые почетные гости города…

Когда вечером Антон заехал с приятелем на его «Жигулях» за Робертом, от гостиницы как раз отъезжала «Чайка». На заднем сиденье в строгом черном костюме восседал Виленский.

Яхта оказалась прогулочным катером. Отплыв от Южноморска километров на двадцать, пристали в живописном месте. Мужчин и девушек было «фифти-фифти», как выразился Антон. То есть поровну…

Роберт – его теперь все называли по имени, без отчества – оказался компанейским человеком. Словно расковался вдали от патрона. Рассказывал анекдоты, лихо ухаживал за предназначенной ему подружкой, но пил очень умеренно. Разговоров же о Виленском и по какому они делу в Южноморске искусно избегал.

Антон был в ударе. Пел под гитару, сыпал шутками. И когда исполнил песню Элтона Джона на английском языке, Зайцев отпустил ему витиеватый комплимент. Тоже по-английски.

– Лучше по-русски, старик,– хлопнул его по плечу приятель Ремизова.– Мы все но спик инглиш…

Под общий смех он объяснил, что Антон заучивает слова песен, часто не зная точного смысла.

Девицы стали интересоваться, бывал ли Зайцев за границей.

– Приходилось,– ответил Роберт, как всем показалось, не очень охотно.– Патрон привык, чтобы я был у него переводчиком.

И тут же сменил тему разговора.

В Южноморск вернулись, когда на темной глади моря пролегла лунная дорожка и город засыпал.

На следующий день Ремизов заглянул в номер Зайцева чуть ли не с утра. Роберт говорил по междугородной. Речь шла о заграничной поездке. От имени Виленского Зайцев сказал, чтобы вместо Сергея Николаевича в делегацию включили его заместителя.

– Ты очень занят? – спросил Антон у референта, когда тот закончил разговор.

– До двух свободен,– посмотрел Роберт на часы.– Патрон отбыл на встречу в облисполком.

– Отлично! – обрадовался Ремизов.– Хочешь, покажу один погребок? Там подают такое сухое вино – атас! Понимаешь, после вчерашнего голова не того…

– С утра-то! – ужаснулся Зайцев.– Да патрон меня…

– Можешь взять себе минералку, пепси или лимонад…

Немного поколебавшись, Роберт согласился.

По дороге солист «Альбатроса» осторожно стал расспрашивать о Виленском. О его работе Зайцев ничего определенного не сказал. Лишь упомянул, что Сергей Николаевич – член коллегии.

– А что он за мужик?– продолжал интересоваться Антон.– Суровый?

– С чего ты взял? Нормальный, как все,– ответил референт.

– Ну, как я понял, не пьет, никаких других вольностей… Жена небось строгая?

– Похоронил три года назад,– вздохнул Роберт.– Жили душа в душу…

– Да, жаль, конечно, его,– посочувствовал Ремизов.– Но как же без женщин? Он ведь еще…

– Хо! – усмехнулся Зайцев.– Стоит ему только свистнуть… Где он ни появится, на банкете, на приеме – самые раскрасавицы! – Роберт махнул рукой.– Что и говорить, и умом и статью…

– Так в чем же дело? – удивился Ремизов.

– Ему возиться с бабами? Он же на виду!

– Так женился бы снова. Или в Москве нет достойных?

– Еще какие! Одна балерина, народная артистка, готова Большой театр бросить… Другая – дочь…– Зайцев осекся.– Может, и женился бы, да боится, что не ради него, а ради его положения… За дачу, за квартиру хотят выскочить…

– Бывает,– кивнул согласно Антон.– Ну а в принципе он женский пол уважает?

– Господи! Человеку всего пятьдесят… Природа требует…

– Так давай ему поможем,– предложил Ремизов.– Завтра опять затевается пикничок… Ты скажи патрону, а партнерша – моя забота…

– На той «яхте»?– усмехнулся Роберт.– Да ему, если пожелает, теплоход подадут!… Нет, Антон, это не солидно. Да и насчет партнерши на него трудно угодить…

Солист «Альбатроса» задумался.

В погребке после пары бокалов шампанского у него родилась идея: когда Зайцев со своим шефом придут в ресторан ужинать, как бы невзначай представить какую-нибудь симпатягу. Понравится Виленскому – хорошо, нет – придумают что-нибудь другое.

– Попробовать, конечно, можно,– после некоторого колебания одобрил предложение референт.

Вечером Сергей Николаевич и Зайцев ужинали, как всегда, в ресторане. Антон был представлен Виленскому. Вскоре он подсел к их столу с девушкой. Сергей Николаевич был к ней внимателен, но как только закончил ужин, тут же покинул ресторан.

Неудача не обескуражила заговорщиков. Вторую попытку они сделали через день. И опять Виленский не проявил к новой девице никакого интереса.

– Действительно, на него не угодишь,– вздыхал Ремизов, когда они с Зайцевым гуляли по Молодежному проспекту, одной из самых красивых улиц города.– А ведь это были лучшие кадры!

– Канашки славные, ничего не скажешь,– согласился референт.– Но… Ты уж извини, сразу видно, что голытьба… По-моему, именно это его и отпугивает. Понимаешь, патрону вечно надоедают просьбами, жалобами. Тому помоги, того устрой, третьему денег дай…

– Понимаю, старик, понимаю,– кивал Ремизов.

– Неужели у тебя нет такой знакомой, чтобы, ну… Чтобы не было в глазах безнадеги? Из солидной семьи?…

– Дай подумать,– сказал Антон, перебирая в голове всех девушек, которых знал.

Осенило его, когда они поравнялись с четырехэтажным домом солидной довоенной постройки. Здание утопало в зелени акаций.

– Заглянем тут к одной,– предложил Ремизов, решительно направляясь к подъезду.

Зайцев последовал за ним.

Ремизов нажал кнопку звонка у двери на первом этаже с медной табличкой, на которой было выгравировано: «Мажаров М. В.».

Открыла девушка в домашнем халатике и шлепанцах.

– Антоша? – удивилась она.– Привет!

– Чао! – расплылся в улыбке Ремизов.– Вот, гуляли, решили забрести на огонек…

– Милости прошу,– распахнула двери девушка.

– Знакомься, Нинон,– представил Зайцева Антон.– Роберт. Из Москвы.

– Очень приятно,– протянула руку хозяйка.– Нина. Проходите в гостиную…

Она провела их широким полутемным коридором, отделанным дубовыми панелями, по пути взглянув на себя в овальное зеркало, обрамленное бронзовым окладом в завитушках. Шаги приглушала ковровая дорожка, устилавшая сверкающий, словно лед, паркет. Они миновали просторный холл, где стояла софа, два кресла и инкрустированный столик с массивной хрустальной пепельницей. Тут же на полу красовалась высокая, в метр, китайская ваза, а на стенах висели картины в дорогих багетах. Темная мебель очень выигрывала на фоне светлого пушистого ковра.

Гостиная, куда они вошли, поражала роскошью. Старинная резная мебель красного дерева, шелковая обивка на диване и полукреслах, окружавших овальный стол, бархатные портьеры, малахитовый столик под бронзовым канделябром, напольные часы выше человеческого роста, камин, уставленный дорогими фарфоровыми безделушками. Текинский ковер с тусклым звездчатым орнаментом устилал почти весь пол комнаты. Переливался гранями хрусталь на люстре. Стены были увешаны картинами различного формата. Патина, покрывавшая лица давно живших людей, говорила о том, что это подлинники.

В углу стоял кабинетный рояль «Стейнвей» и вращающийся стульчик.

– Кофе? – предложила Нина, усаживая гостей на диван.

Она была чуть выше среднего роста, неплохо сложена. Красавицей ее назвать было нельзя, но женственность и какая-то удивительная мягкость в линиях лица, а также живые глаза делали ее привлекательной. Ей было около тридцати лет. Для невесты, прямо скажем, возраст критический.

– Как, старик, насчет кофе? – спросил Антон Зайцева.

– Спасибо, не стоит хлопотать… Вот если бы чего-нибудь холодненького…

– Боржоми?

– Это с удовольствием,– согласился Роберт.

Нина вышла.

– Резюме?– осклабился Ремизов, кивнув на дверь, за которой исчезла хозяйка.

Зайцев неопределенно пожал плечами.

Нина вернулась с подносом индийской чеканки, на котором стояла запотевшая бутылка и два фужера.

Попивая ледяной боржоми, Антон вел легкий «светский» разговор – о южноморских сплетнях, о погоде и других малоинтересных вещах.

Зайцев молчал. И это его молчание интриговало хозяйку. Она бросала на него любопытствующие взгляды, все ждала, когда же он заговорит, но, не дождавшись, стала сама расспрашивать, в каком санатории он отдыхает и нравится ли ему город.

Роберт ответил коротко: приехал с патроном по делам и отдыхать, в общем-то, нет времени.

Когда Нина снова вышла за чем-то, он шепнул Ремизову:

– Попробуй пригласить сегодня вечером…

– О'кэй, проверну,– заверил его Антон.

Вернулась хозяйка. Зайцев, сославшись на занятость, вежливо распрощался, сказав, что надеется еще встретиться.

Антон позвонил в гостиницу через час.

– Порядок, старик! – весело сказал он Зайцеву.– Правда, пришлось поработать…

– Родина тебя не забудет,– шутливо откликнулся Роберт.

На самом деле Антону особенно трудиться не пришлось. Мажарова с радостью приняла приглашение: провести вечер в ресторане «Прибоя» – мечта любой южноморской девушки.

– Ты давно ее знаешь?– все-таки поинтересовался в заключение Роберт.

– Спрашиваешь! – воскликнул Ремизов.– Не волнуйся, тут все в ажуре. Да ты сам видел хату. Учти, единственная дочь…

И опять Антон, мягко говоря, преувеличивал: с Ниной он был знаком чуть больше месяца. Познакомились на Капитанском бульваре. Привыкший к легким победам, Антон ринулся в атаку и неожиданно встретил отпор. Мажарова оказалась не из тех девиц, что сразу капитулируют перед солистом ансамбля «Альбатрос». Серьезно же он ею не увлекся. Да и она быстро поняла, что Ремизов не тот человек, который ей нужен. Просто приятный знакомый, не более. И в доме Нины Антон был до этого всего только раз. Тоже зашел как-то на полчасика…

Встреча Мажаровой с Виленским чуть не сорвалась. Зайцев сначала пришел один. Сергей Николаевич где-то задерживался и появился тогда, когда уже думали, что он не придет.

Виленский выглядел уставшим и вел себя несколько рассеянно. Но мало-помалу его увлекло женское общество. Неожиданно он заказал бутылку шампанского. Еще больше окрылило Роберта и Антона то, что Сергей Николаевич пригласил Нину танцевать. Потом еще и еще. В довершение всего после ужина он проводил ее до самого дома.

– Не узнаю патрона! – встретил на следующее утро Зайцев забежавшего к нему Антона.– В лирическом настроении. Напевает. Отказался сегодня от званого ужина.

– Лед тронулся! – довольно потер руки Ремизов.– Надо ковать железо, пока горячо!

– Попросил телефон Нины. У тебя есть?

– Конечно!

Ремизов тут же черкнул на бумажке номер. И помчался к Мажаровой.

Она встретила его взволнованная: только что звонил Виленский, пригласил прокатиться с ним на катере.

– С тебя причитается, Нинон,– серьезно сказал солист «Альбатроса».

– За мной коньяк! – откликнулась девушка.– Самый дорогой!

– Тоже мне добро! – фыркнул Ремизов.– Нет, давай баш на баш. Я тебе сделал Виленского, а ты мне, соответственно, кадр. Чтобы было на что посмотреть и…

– Намек поняла,– рассмеялась Нина.– Это мы организуем…

Она стала нетерпеливо расспрашивать своего приятеля о Сергее Николаевиче.

Антон не жалел красок. К тому, что он слышал о Виленском от Зайцева, его воображение приписало еще столько достоинств и добродетелей, что у девушки захватило дух.

Антон ушел, оставив Мажарову в крайне возбужденном состоянии. И это не укрылось от ее тетки, которая вернулась с покупками из магазина.

Полина Семеновна носила фамилию первого мужа – Вольская-Валуа. На самом деле первый избранник Нининой тетки в детстве был просто Курочкиным. А дворянская фамилия являлась его артистическим псевдонимом. Он работал в цирке. Вольтижировал на лошади в паре с Полиной Семеновной.

Теперь, наверное, немногие жители Южноморска и других городов помнят блестящих наездников Вольских-Валуа. Тому минуло уже более тридцати лет.

Отчаянный, не знающий страха на манеже Курочкин был мягким и робким в семейной жизни. Полина Семеновна, что называется, крепко держала его в своей узде.

Век циркового артиста на арене, тем более в их жанре,– довольно короткий. Да еще неизбежные травмы – вывихи, переломы.

Когда Полина Семеновна при неудачном выступлении лишилась нескольких передних зубов, она поняла, что надо менять амплуа, пока не пришлось обзаводиться полностью вставной челюстью. К тому же к ней был весьма неравнодушен главный администратор труппы. Он не рисковал каждый день под куполом, ему не грозило быть съеденным хищными зверями. Это было желанное пристанище для еще вполне молодой привлекательной женщины.

В один прекрасный день в очередном городе появились афиши, на которых Вольский-Валуа анонсировался уже в единственном числе.

Полина Семеновна с первых минут совместной жизни с новым мужем надежно взнуздала и его. Кочевать по всей стране ей теперь не улыбалось. Под ее нажимом и при непосредственном участии супруг Полины Семеновны вскоре добился должности заместителя директора в стационарном цирке в одном из южных городов.

Но это положение недолго устраивало бывшую наездницу. Она решила взять очередной барьер. Развернув бурную деятельность, перессорив всю администрацию цирка, она чуть не довела до инфаркта директора. Муж покорно дал вовлечь себя в ее интриги. Полина Семеновна успокоилась лишь тогда, когда директором стал ее супруг. Но на самом деле руководила цирком она. Без разрешения Полины Семеновны ее муж не мог выдать даже одну контрамарку.

Особой заботой пользовалось у нее родное гнездышко – уютный домик, который они выстроили на окраине города. Полина Семеновна требовала, чтобы у них было все лучшее, мебель – только с базы, посуда – по звонку, одежда – с черного хода магазинов.

Как уже выкручивался ее супруг, Полину Семеновну не интересовало. В цирке пошли недовольные разговоры, что он проворачивает махинации с билетами, тигры и львы недополучают мяса, а обезьяны – фруктов…

Гром грянул неожиданно. Казалось, стоять и стоять их оплоту семейного счастья в веках. Ан нет. Налетел ураган в лице работников ОБХСС, унес домик, собственную «Волгу» и все, что с таким трудом, перышко к перышку, собиралось много лет.

Мужа Полины Семеновны определили к принудительному труду на долгие годы.

Перед бывшей наездницей встала неразрешимая дилемма: если ждать его возвращения, то уплывут остатки красоты, а если исчезнет ее основное богатство, так сказать, единственный капитал, то зачем ждать? И вообще, цирковое искусство принесло ей в конечном счете лишь разочарование. Полина Семеновна решила навсегда порвать с этим жанром.

Третий человек, на которого Полина Семеновна сделала ставку, был строитель. Вдовец. Она вышла за него, когда он занимал скромный пост прораба.

Работящий, лишенный честолюбия, не очень обласканный в жизни, прораб был очарован деятельной, огненной натурой Вольской-Валуа. Она разбудила в нем самолюбие, заставила поверить, что он достоин более высокого положения в своей организации.

Новый муж Полины Семеновны стал рваться вверх по служебной лестнице. Начальник участка. Заместитель начальника отдела в строительном тресте. Затем – начальник.

Помня крах, которым кончил незадачливый директор цирка, Полина Семеновна строго следила, чтобы этот ее избранник ни в коем случае не преступал закон.

Все шло так, как задумала настойчивая и решительная женщина. Однако рок преследовал ее. Не те мужчины сопутствовали ей в жизни. Первые два оказались некрепкие духом. Третий, как выяснилось, не отличался здоровым телом. Забег, который предначертала ему Полина Семеновна, был не под силу прирожденному прорабу. Он не вынес бремени начальствования и сгорел в одночасье. От сердечного приступа.

«Все мужчины – слабаки»,– решила Вольская-Валуа.

Отныне она зареклась связываться с кем-нибудь из представителей сильного пола. А вернее, поняла: ей, увы, уже нечем завлечь хотя бы одного из них.

Нужно отдать должное Полине Семеновне: она никогда не забывала о черном дне и не бросала работу, подвизаясь на небольших, но престижных, по ее мнению, должностях.

Похоронив последнего супруга, она доработала до пенсии и тихо-мирно зажила в своей комнатке в Южноморске. Детей ей бог не послал. На старости лет появилась новая привязанность и объект опеки – Нина. Племянница. Которая, не в пример тете, еще ни разу не побывала замужем за свои тридцать лет.

Беспокойная натура Вольской-Валуа не могла смириться с этим. Она была готова отдать Нине весь свой богатейший опыт по приручению мужчин.

И вот теперь, застав ее раскрасневшейся, с горящими глазами, Полина Семеновна поинтересовалась, что происходит в племянницей. Нина рассказала о Виленском, о его приглашении.

– Знаем мы этих командированных,– попыталась охладить пыл своей родственницы Вольская-Валуа.– Кавалеры на неделю…

– Да что вы, тетя Поля! – воскликнула Нина.– Сергей Николаевич не такой… Серьезный, внимательный…

– Ты, голубушка, не обольщайся… Поиграет с тобой, а придет время – помашет на прощанье ручкой, только его и видели. Даже имя твое забудет в своей Москве…;

– А если у него серьезные намерения?– не сдавалась Нина.– Он мне говорил, что такой одинокий…

– Все они так начинают,– вздохнула бывшая жена трех мужей.– А вот как заканчивают…

– Выходит, мне следовало отказаться от прогулки?– с отчаянием произнесла Нина.

Тетка помолчала, подумала.

– Отказываться не надо,– вынесла она свое решение.– Только воли ему не давай. Приглядись хорошенько.

Нина надела лучшее платье, при помощи тети Поли сделала модную прическу, поколдовала с косметикой и в условленный час отправилась на место свидания.

Все было как в сказке – изумительное море, великолепный катер, цветы, фрукты, шампанское. Сергей Николаевич не сводил с Нины влюбленных глаз. Ухаживал не так, как современные молодые люди. Осторожно держал ее за руку и даже… читал стихи. Ахматовой, Вознесенского и современных зарубежных поэтов.

Нина вернулась домой с букетом пунцовых гладиолусов, очарованная встречей и опьяненная не то шампанским, не то легкой качкой, не то своим чувством к этому необыкновенному человеку. Она поведала обо всем Полине Семеновне в самых восторженных выражениях.

– Ну вот что,– выслушав племянницу, сказала тетка.– Пригласи-ка ты его к нам. Хочу сама посмотреть, каков твой Сергей Николаевич. У меня глаз – алмаз, ты сама знаешь…

– К нам? – испугалась Нина.– Его же надо принять как полагается!…

– Примем,– твердо заверила Полина Семеновна.– Я в свое время умела встретить гостей. И еще как!

– Боже мой! А где достать деликатесы? Не кормить же его котлетами…

– Ты говорила, что у тебя знакомый парень поет в ресторане…

– Антон? Это идея! В «Прибое» все есть!…

Виленский был приглашен в воскресный день.

Хлопоты начались с утра. Полина Семеновна сбегала на рынок, купила овощи, фрукты, свежую рыбу и птицу. Нина через Антона купила в ресторане красной икры, крабов, семги.

Вольская-Валуа, вспомнив приемы, которые она закатывала, будучи женой директора цирка, решила тряхнуть стариной. Из кухни доносились умопомрачительные запахи.

Нина штудировала книгу «О вкусной и здоровой пище», чтобы поизысканней сервировать стол.

Посоветовавшись, тетка и племянница решились на кощунственный шаг – выставили коллекционный фарфор и хрусталь. Столовое серебро было тоже извлечено из сафьяновых футляров.

Чем ближе подходил намеченный час, тем сильнее волновалась Нина.

– Бог ты мой! – сокрушалась она, примеряя платья и не зная, на каком остановиться.– Одеть нечего!…

– Это, сиреневое, ничего, по-моему,– сказала Вольская-Валуа.– Молодит тебя…

– Но линии, силуэт…– вздохнула Нина.– Сергей Николаевич, наверное, насмотрелся за границей… Нет, надо подновить гардероб! Только не так-то просто это сделать – достать самые модные вещи…

– Ты уж постарайся,– советовала тетка.– Ничего не жалей! На хорошего коня надо ставить все! Зато потом сорвешь куш – ого!

– Ну что вы, тетя Поля,– смутилась племянница.– Главное – чувства…

– Было бы у него тут,– Вольская-Валуа хлопнула себя по карману,– будет и у тебя тут,– положила она руку на сердце…

Перед самым появлением Виленского раздался звонок в дверь.

Думая, что это Сергей Николаевич, Полина Семеновна, сняв фартук, пошла открывать дверь сама.

На пороге стоял здоровенный детина с огромной корзиной цветов.

– Мажарова тут проживает? – строго спросил он.

Нина выскочила из комнаты в коридор.

– Я Мажарова…

– Мы из фирмы услуг «Заря»,– сказал парень.

Но прежде чем вручить цветы, он потребовал паспорт, потом попросил расписаться в получении.

– Какая прелесть! – восхищалась Нина, определяя розы в хрустальную вазу.

– Интересно от кого?– спросила Полина Семеновна.

– Я уверена, что это Сергей Николаевич…

Тут Нина увидела небольшой квадратик картона между стеблями. На нем было четыре строки:

Подписи не было.

– Ну конечно же это он! – воскликнула девушка.– Читал эти стихи на катере… Сергей Николаевич влюблен в испанскую поэзию…

– Неужели же есть еще такие мужчины? – покачала головой Полина Семеновна.– Мне никто никогда не читал стихов…

Она с завистью посмотрела на племянницу.

Снова позвонили в дверь. На этот раз появился Антон. Он был приглашен, потому что Виленский обмолвился, что не любит поп– и рок-музыку. Ему милей мелодии и песни, которые были в моде в пору его юности.

Полина Семеновна, познакомившись с гостем, уплыла на кухню. Нина провела Антона в гостиную. Он осмотрел стол и присвистнул:

– Полный финиш!

Затем сел в кресло и просидел в нем безмолвно, пока не появился Виленский.

Приезд Сергея Николаевича не остался незамеченным соседями: еще бы, возле дома остановился большой черный «лимузин», из которого вышел элегантный мужчина в великолепном светло-сером костюме. Правда, по случаю жары пиджак Сергей Николаевич перекинул через руку.

Из открытых окон глазело на это событие несколько десятков пар глаз.

Московский гость отпустил шофера и прошествовал в подъезд.

Он поцеловал руку Нине, вежливо кивнул Полине Семеновне, которая приняла у него пиджак и повесила в прихожей в шкаф на деревянную вешалку. С Антоном поздоровался, как со старым знакомым.

– Ну и ну,– улыбнулся Сергей Николаевич, увидя великолепие стола.– Подобное встретишь разве что на самых званых приемах… По-моему, Ниночка, зря вы уделяете столько внимания моей персоне…

– А как же иначе, Сергей Николаевич! – вспыхнула та.– Вспомните угощение на катере, а?

– Понимаю, русский размах,– усмехнулся Виленский.– Между прочим, на Западе встречают гостей очень скромно. Особенно в последнее время. Конечно, инфляция, все дорожает… Был я у одного англичанина-бизнесмена… Прямо скажем, не нищий. Фамильный особняк, «ролс-ройс»… А подали несколько сандвичей… Вот так…

В дверях появилась Полина Семеновна с серебряным ведерком, в котором изо льда торчала бутылка шампанского.

– Прошу за стол,– пригласила Нина.

Видя, что Полина Семеновна не садится, Виленский спросил у нее:

– А вы?

– Спасибо… Дела на кухне,– ответила она и вышла.

Сергей Николаевич вопросительно посмотрел на Мажарову.

– Тетя Поля у нас по хозяйству…

– Я так и подумал,– кивнул Виленский.– Простите, а где ваши родители?

– Они не любят быть летом в Южноморске,– ответила Нина.– Шум, суета…

Антон откупорил шампанское.

– Сергей Николаевич, за вами тост,– сказал он, наполнив бокалы.

– Нет-нет,– отмахнулся Виленский.– Не мастак.

– Вы гость,– сказала Мажарова,– и по законам гостеприимства…

– Ну разве можно отказать такой очаровательной хозяйке? – поднял руки Виленский.

Он встал, подумал и прочувственно продекламировал:

– Здорово сказано! – воскликнул Антон.

– Да,– улыбнулся Сергей Николаевич,– хоть и восемь веков назад, но истинная поэзия не стареет…

– Тоже испанский поэт? – спросила Нина.

– Хайям… Персия…

Мажарова смутилась и, чтобы сгладить неловкость, поспешила выпить. Все дружно поддержали. Чокнулись. Нина подкладывала на тарелку Сергея Николаевича то одно, то другое, но он протестовал:

– Не беспокойтесь, Ниночка, я сам.

– И вообще чувствуйте себя как дома.

– Вот за это, за домашний уют, спасибо,– с чувством произнес московский гость.– Я даже стал забывать, что это такое. Гостиницы, рестораны, крылья… Калейдоскоп лиц, стран…

– Но это же здорово! – не выдержал Антон.– Так хочется помотаться по свету!

– Когда ото эпизодически,– произнес Виленский.– Кстати, не думайте, что там молочные реки и кисельные берега. Тысячи проблем. Возьмите хотя бы экологический кризис. В городах нечем дышать – смог. Дожили до того, что простая питьевая вода продается в бутылках в магазине, как у нас минеральная.– Сергей Николаевич махнул рукой.– Впрочем, вы это сами прекрасно знаете из газет и программ телевидения.

– Конечно,– кивнула Нина.– Но когда очевидец…

– Уверяю вас, это скучно…

– Расскажите,– попросила Мажарова,– интересно…

– Ну о чем? Как мадридский миллионер Льуч поселился в пещере? Охотится с первобытным луком и носит вместо одежды шкуру?

– Чокнутый, что ли? – вырвалось у Антона.

– Вероятно, не без этого,– улыбнулся Сергей Николаевич.

– А кто же ведет его дела? – поинтересовалась Нина.– Или забросил?

– Представьте себе, нет. Раз в месяц возвращается в город, в свой офис, дает нужные указания и снова в пещеру… Или вот еще. Один лондонский бармен пролежал под землей в гробу шестьдесят один день…

– Неужели?! – ужаснулась Мажарова.– Для чего же?

– Реклама,– пожал плечами Виленский.– Двигатель бизнеса…

Полина Семеновна, которая стояла возле чуть приоткрытой двери, чтобы не пропустить ни слова из разговора за столом, вошла в комнату.

– Рыбу подавать? – обратилась она к Нине.

– Несите,– ответила та.

Выпили еще шампанского. Потом воздали должное кулинарному искусству тети Поли – форель была выше всяких похвал, о чем Виленский не преминул сказать бывшей наезднице.

Антон снова заговорил о загранице. Сергей Николаевич признался, что там его охватывает ностальгия и он каждый раз с радостью возвращается домой.

После рыбы была подана жареная курица. Потом– кофе. Сергей Николаевич попросил Антона спеть.

– Хорошо бы что-нибудь ваше, южноморское,– прибавил он.

– Сделаем! – весело откликнулся Ремизов.

Настроив гитару, он запел:

Мелодия была игривая, да еще Ремизов исполнил песню так колоритно, что Виленский развеселился.

– Недурно,– смеялся он.– Очень недурно.

В прихожей раздался звонок. Затем послышался женский голос и голос Полины Семеновны. Хлопнула входная дверь, и в комнату зашла тетка Нины. Мажарова спросила, кто приходил.

– Крюкова, соседка,– буркнула Полина Семеновна.– Странные люди, все им нужно знать… Кофе еще сварить?

Не успела Нина ответить, как зазвонил телефон. Мажарова сняла трубку, потом благоговейно протянула ее Виленскому:

– Сергей Николаевич, вас…

– И тут нашли,– вздохнул Виленский.

Он некоторое время отвечал по телефону «да» или «нет», затем несколько раздраженно сказал:

– Замминистра не министр, может подождать… А машину пришлите к гостинице.

И положил трубку.

– Покидаете нас? – огорчилась Мажарова.

Сергей Николаевич посмотрел на ручные часы и спокойно произнес:

– Четверть часика еще побуду.– Его взгляд упал на «Стейнвей».– Это наша милая хозяйка музицирует?

– Так, любительски,– ответила Нина.

– Мне было бы очень приятно послушать. На прощание…

Мажарова, чуть поколебавшись, села за рояль, откинула крышку.

– Только прошу не судить строго,– попросила она.

Взяв несколько аккордов для разминки пальцев, Нина заиграла вальс Шопена. Исполнение было не ахти какое, но Виленский слушал, облокотившись на рояль и закрыв глаза. Когда Нина кончила играть, он поцеловал ей руку.

– Откуда вы узнали, что Шопен – мой кумир? Вы, Ниночка, просто клад,– сказал Сергей Николаевич прочувствованно.– Я завидую тому, кому он достанется…

Девушка покраснела от смущения.

Уходя, Виленский со всеми сердечно попрощался, нашел теплые слова даже для Полины Семеновны, сказав, что так вкусно готовила лишь его мать.

Вольская-Валуа была покорена.

– Вот это мужчина! – сказала она, оставшись вдвоем с племянницей (Ремизов ушел вслед за Виленским).– Манеры; культура, обхождение – все, как в прежние времена!

– Я же вам говорила, говорила! – радовалась Нина.

– Да, на современных вертопрахов он не похож,– подтвердила Полина Семеновна, любившая иногда вставлять словечки, вычитанные из книг.

– Скажите, а как он ко мне, а? – допытывалась Нина.– Любит ли?

– С одной стороны, цветы, ваша прогулка на катере…– Тетя Поля задумалась.– А с другой…

– Что с другой? – насторожилась Нина.

– Влюбиться в таком возрасте…– Вольская-Валуа покачала головой.– Тем паче в наше время. У девиц теперь нет никаких задвижек. Если у нас в Южноморске такое творится, представляю, что в Москве! – Она помолчала.– Впрочем, в жизни все бывает. Не надо торопить события, милая. И действуй с умом. Не вздумай первая бросаться на шею. Дай надежду, обласкай…

– Ах, тетя Поля! Легко вам говорить! Ведь времени в обрез!… Вдруг он завтра уедет?

Вольская-Валуа развела руками:

– Что поделаешь? Если у него екнуло здесь,– она показала на сердце,– скоро вернется вновь… А сейчас давай убирать…

И пошла на кухню.

– Господи! – донесся вдруг из коридора ее голос.

Нина выскочила из комнаты. Полина Семеновна показала на стенной шкаф в прихожей. На вешалке висел забытый Виленским пиджак.

– Как же это он! – воскликнула Мажарова.

– Голову ты ему вскружила, вот и забыл,– пошутила Полина Семеновна.

– Надо срочно отнести в гостиницу! – сказала Нина, снимая пиджак с вешалки и перекидывая через руку.

Вдруг из внутреннего кармана выпала какая-то книжечка и мягко шлепнулась на ковровую дорожку. Нина нагнулась, но Полина Семеновна опередила ее.

– Сберкнижка,– произнесла довольная Вольская-Валуа.– Посмотрим, какие у него виды на будущее…

– Тетя Поля! – запротестовала Нина.– Это некрасиво!

– Некрасиво, милая, воровать,– ответила племяннице тетка поучительным тоном.– А посмотреть… Надо же знать, ради чего стараться. Теперь-то он шишка… А если вдруг дадут по шапке?

– Как вы можете так говорить о Сергее Николаевиче?– возмутилась Нина.

– Все по земле ходим,– философски заметила Полина Семеновна.– Сейчас, голубушка, погореть может каждый. Как говорится, голубым огнем… И чем выше человек летает, тем больнее ему падать. Но если человек умный…– Вольская-Валуа, охнув, протянула Нине раскрытую сберкнижку.

– Но это же непорядочно…– уже слабее сопротивлялась Нина.

– Да ты хоть одним глазком взгляни, дуреха!– охрипшим голосом сказала бывшая жена директора цирка.– С ума сойти можно!

Нина наконец глянула на сберкнижку.

На счету Виленского было семьдесят три тысячи пятьсот рублей.

Сумма, как говорится, прописью.

– Ну, Нинка,– с трудом придя в себя от потрясения, произнесла Вольская-Валуа,– заполучишь такого мужа, считай, что родилась в сорочке.– И заворковала: – А пиджачок повесь. Да, да, милая, повесь. Словно мы до него и не дотрагивались. Когда спохватится, сам заедет…

Мажарова покорно повесила пиджак на вешалку.

За пиджаком заехал референт Виленского. На следующее утро. Зайцев извинился за беспокойство и передал Нине букет цветов от Сергея Николаевича, а также записку: «Дорогая Ниночка! Позвольте отныне называть вас так и пригласить сегодня на оперу «Травиата». Мне забронировали места в первом ряду. Ради бога, если вы заняты, обижаться не буду. Только сообщите, когда у вас выдастся свободный вечер. Ваш Сергей Николаевич».

Текст был отпечатан на машинке, лишь свое имя Виленский написал от руки.

Мажарова сказала Роберту, что пойдет в театр с удовольствием.

Как только Зайцев ушел, Нина бросилась искать Антона. Он отпаивался шампанским в винном погребке на Капитанском бульваре.

– Ну что, старушка, претензий нет?– весело спросил солист «Альбатроса».

– Спасибо, Антоша, большое спасибо! – совершенно искренне сказала Мажарова.

– Я-то сделал свое дело, а ты?– укоризненно произнес Ремизов.

– Погоди, Антоша, сделаю. Только мне сейчас…

– Нет, давай разберемся,– настаивал тот.– Обещала кадр – выкладывай! Кстати, я видел тебя в воскресенье с такой, синеглазенькой. В маечке «Адидас». Подойдет!

– Вера? Рада бы, но место занято… Моряк, офицер…

– Замужем, что ли? – разочарованно протянул Антон.

– Пока нет, но…

– Пока не считается! – воспрял духом Антон.– Морячки, как сама понимаешь, приплывают и уплывают, а мы остаемся…

– Ладно, ладно, это мы обсудим… Потом… Ты мне вот как нужен! – провела она ребром ладони по горлу.

– Опять насчет деликатесов?

– Нет, другое. Понимаешь, срочно необходимы кое-какие вещи…

– Техасы?

– Господи, какие техасы? Платье, туфли… Но чтоб самое, самое! Фирма затрат не пожалеет! Все нужно сегодня!

Ремизов присвистнул:

– Ну, ты даешь! Я же тебе не золотая рыбка! Потребуется время… Встретить кого-нибудь из мэнов…

– Антоша, миленький, выручай! – взмолилась Мажарова.

– Ты меня режешь,– покачал головой Ремизов.– Через горло и через сердце… Ладно, Антону сказали: надо. И Антон расшибется в лепешку, но сделает… Условие прежнее… Твой покорный слуга и та синеглазенькая блондиночка должны не позднее следующей субботы отправиться на яхте на пикник…

– Спасибо, Антончик! – обрадованно воскликнула Нина.– Я знала, что ты не подведешь.

– Да,– заметил солист «Альбатроса»,– если синеглазка боится качки, то у меня в городе есть отличная берлога: «Джи-ви-си» – стерео, четыре колонки. Записи – полный атас…

Он допил свой бокал и вместе с Мажаровой покинул погребок.

– Топай, старуха, до хаты,– сказал Ремизов на улице.– Жди. Если Фаина Петровна в Южноморске, ты сегодня же будешь одета, как Софи Лорен…

Вечером, когда раздался звонок в дверь и на пороге появилась женщина, отрекомендовавшаяся Фаиной Петровной, Нина подумала даже, что Антон прислал не того человека, который так был нужен ей.

Худенькая, незаметненькая Фаина Петровна была одета в какое-то аляповатое платье и стоптанные босоножки. В руках – заштатная хозяйственная сумка из кожзаменителя, с которыми бегают по магазинам домохозяйки ниже средней руки. Лет Фаине Петровне было за пятьдесят. Тусклый, ленивый взгляд и шаркающая походка.

Нина провела ее на кухню: принимать посетительницу в гостиной она посчитала слишком уж недостойным для такого человека.

Посланница Ремизова поставила на стул свою сумку и, прежде чем открыть ее, спросила одышливым голосом, кивнув на Полину Семеновну:

– Мамаша?

– Тетя,– ответила Мажарова, с лица которой не сходило недовольное выражение.

Но стоило лишь Фаине Петровне выложить на стол целлофановый пакет, как Нина прямо-таки застыла на месте.

– Сорок шестой тебе, верно? – астматически продышала спекулянтка, вынимая платье из упаковки.

– Да, да,– прошептала Мажарова.

Ее руки сами потянулись к платью.

Золотисто-зеленое чудо переливалось, играло тысячами искорок, словно было сотворено из кожи неведомого сказочного змея.

– Люрикс,– с невольным уважением сказала Вольская-Валуа и подавила вздох, вспомнив, какие наряды даривал ей второй супруг.

– Нога тридцать семь, как мне сказали? – продолжала Фаина Петровна, вынимая из волшебной сумки коробку с красочным рисунком и надписью латинскими буквами «Саламандра».

А в коробке…

Мажарова боялась взять в руки бежевую лодочку на высоком тонком каблуке, как будто это был башмачок Золушки.

– Высоковат каблук,– заметила Вольская-Валуа.

Заметила для того, чтобы хоть чем-то умалить достоинство вещей (а значит – будущую цену) и умерить восторг племянницы (который не даст возможности эту цену сбавить).

– Что вы, тетя,– еле дыша от восхищения, проговорила Нина.– Самый шик!

– И сколько просите? – постаралась взять торг в свои руки бывшая наездница.

– Иди, дочка, прикинь на себя,– игнорировала ее вопрос Фаина Петровна.

И ее тусклые глаза прикрылись дряблыми веками, похожими на куриные.

Фаина Петровна была величайшим психологом. Она знала: стоит женщине надеть на себя красивую вещь – расстаться с ней она уже никогда не согласится. Сколько бы ей за это ни пришлось заплатить презренных бумажек.

Через пять минут Нина вошла на кухню. Вошла, как входит в тронный зал королева. На лице ее ясно читалось: вещи эти смогут с нее снять, только если она станет трупом.

– Платье – четыреста, туфли – сто пятьдесят,– астматически прохрипела Фаина Петровна.

– Может, сбавите немного, любезная?– начала было Вольская-Валуа.

– Скинут тебе, дражайшая, на Загорянском рынке,– без тени эмоций ответила Фаина Петровна.– Я вам предельно, по-божески… И только потому, что Антоша рекомендовал…

При упоминании Загорянки Полина Семеновна поежилась. Это был вещевой рынок, в просторечии – барахолка. Там можно было купить все – от пуговицы до дубленки. И обжуливали – страсть. Вольская-Валуа боялась барахолки, как черт ладана…

– Мы согласны, согласны,– торопливо сказала Нина, стрельнув в тетку недовольным взглядом.

– Ну и по рукам. Носи, дочка, на здоровье,– подобрела спекулянтка.– А это уж я на свой почин прихватила… Шанель.

Фаина Петровна достала из сумки изящную коробочку, которая золотилась так же, как платье на Нине.

Что и говорить, флакон знаменитых французских духов был тут же куплен за сто рублей…

– Ну и цены! Это просто кошмар, ужас какой-то!– никак не могла успокоиться Полина Семеновна, когда Фаина Петровна покинула квартиру.

– А что вы хотите? Теперь так! – ответила Нина, вертясь перед зеркалом.– За дефицит платят в три-четыре раза дороже, чем в магазине.

– Да, дерут с нашего брата, как хотят. И мы привыкли,– вздыхала Вольская-Валуа.– В старое время на деньги, которые ты сегодня отвалила за одно платье, туфли и пузырек духов, я купила шубу. Натуральную! И шапку к ней…

Полина Семеновна не сказала, что шуба та не принесла ей счастья: это была последняя капля, переполнившая чашу уголовных деяний директора цирка…

Раздался телефонный звонок. Нина бросилась к аппарату, думая, что звонит Виленский.

Но звонил Ремизов. Он был серьезен, не такой, как всегда.

– Нинок,– сказал солист «Альбатроса»,– обижаешь…

– Кого?-удивилась девушка.

– Запомни: с Фаиной Петровной не торгуются.

– Это все тетя Поля,– виновато ответила Мажарова.

– – Учти, Фе Пе – поставщица самых избранных домов. Так что если впредь тебе понадобятся…

– Поняла, Антоша, поняла,– поспешно сказала Нина.

– Вот и умница. Чао!

– Чао!…

В назначенный час к дому на Молодежном проспекте подкатил на «Чайке» Сергей Николаевич. В темно-синем вечернем костюме.

Почти все жильцы дома, как по команде, высунулись из окон дома. Еще больше любопытных было, когда Виленский появился из подъезда, слегка поддерживая под руку Мажарову.

Нина была неотразима в своем переливающемся на солнце платье и чудесных туфельках. Видно было, что волосы ее побывали в руках искусного мастера (двадцать рублей). Вечерний туалет дополнял медальон старинной работы.

Черный «лимузин» увез эффектную пару по улице к зданию оперного театра, а весь дом еще долго не мог успокоиться, обсуждая это событие.

Сергей Николаевич во время спектакля больше смотрел на свою спутницу, чем на сцену, отчего Нина смущалась, краснела.

После оперы ужинали в ресторанчике на воде. С цыганами…

– Тетя Поля! Тетя Поля! – возбужденно говорила Нина, вернувшись домой.– Он меня любит! Честное слово, любит!…

– Что, предложение сделал? – всплеснула руками Полина Семеновна.

– Нет, до этого еще не дошло. Но я ведь чувствую! Вы бы слышали, какие он мне слова говорил!…

– Конечно, это очень хорошо,– несколько разочарованно произнесла бывшая укротительница лошадей и трех мужей.– А если он ухаживает потому, что увидел, в какой квартире ты живешь?

– Тетя Поля! – возмущенно воскликнула Нина.– Не говорите так! Вы ведь сами видели, сколько у него денег…

– Ладно, ладно,– примирительно кивнула Вольская-Валуа.– Но что он сказал конкретно?

– Что хочет познакомиться с моими родителями…

– А ты?

– Но ведь они же в Павловске… Я так и ответила.

– А что,– заволновалась Полина Семеновна,– если уж разговор зашел о родителях… Кажется, дело действительно на мази… Ну, девка, ну, держись! – Вольская вдруг вздохнула глубоко и тяжело.– Небось выскочишь за Виленского и забудешь меня старую…– Она шмыгнула носом.

– Вас?! Что вы такое говорите, тетя Полечка? – Мажарова обняла тетку и закружила по комнате.– Я возьму вас с собой в Москву!

– Спасибо и на том… А вообще ты решила правильно: если хочешь зажить по-настоящему, надо уезжать в столицу. Там красота! Масштабы! И если уж положение, так положение…

Устав, они сели в кресла.

– Тетя Полечка,– глядя ей в глаза, по-дочернему спросила Нина,– скажите, как мне вести себя дальше? Знаете, хочется, чтобы он решился поскорей…

– Да, надо ковать железо, пока горячо. Но сразу вот так и не придумаешь,– ответила многоопытная Вольская-Валуа.– Ложись-ка спать. Утро вечера мудренее…

Утром они просидели на кухне за чаем часа два. Говорили, обсуждали, как побыстрее заманить Виленского в сети Гименея.

Полина Семеновна предложила смелый, граничащий с дерзостью план – пригласить пожить Виленского в их квартире.

– Вы что! Да он никогда не согласится! – замахала руками Мажарова.

– Попытка не пытка,– сказала бывшая наездница.– А уж если даст согласие – тут мы его и обротаем…

Как уже было сказано, обитателей солидного четырехэтажного дома на Молодежном проспекте очень интересовали визиты в квартиру Мажаровых представительного мужчины, приезжавшего на «Чайке». Но больше других интересовало происходящее Валентину Павловну Крюкову, живущую на первом этаже.

Валентина Павловна была натурой сложной. Как все, наверное, люди, сотканные из чувств и желаний, нередко весьма противоречивых. И у каждого индивида этот комплекс всегда имеет одну-единственную направляющую, куда стремятся остальные жизненные силы. Таковой направляющей у Крюковой была зависть.

Она завидовала сослуживцам, попавшим в график отпусков в самое теплое время; завидовала женам, чьи мужья имели более высокое звание и зарплату, чем ее Юрий Алексеевич (она звала его Юликом); завидовала соседям, которые занимали двух– и трехкомнатные квартиры, тогда как ее семья прозябала (иначе она не называла) в однокомнатной. Она даже как-то искренне позавидовала своим знакомым, имя которых упоминалось в маленькой заметке в газете «Вечерний Южноморск» по поводу того, что их сынишка, унесенный на лодке во время шторма в открытое море, был спасен. Пусть мальчик был на краю гибели, но зато – слава по всему городу! А вот об ее Игоре, победителе смотра школьной художественной самодеятельности, ни одна газета не написала ни строчки! Где же справедливость?

Эти слова Крюкова чаще всего обращала к своему супругу – громоотводу и глушителю ее оскорбленного самолюбия.

Нужно подчеркнуть, что Юрий Алексеевич (Юлик) был создан природой для того, чтобы суметь выдерживать натиски супруги. И не только ее.

Работал Крюков в институте, проектирующем ирригационные сооружения. Что греха таить, в институте этом (да и только ли в нем!) на одного настоящего работника приходилось не менее семи бездельников (ох и верна же русская пословица, про тех, кто с сошкой, а кто с ложкой). Так вот, Юрий Алексеевич был с сошкой. И пахал с утра до вечера. Кого посадить за самый срочный и невыгодный заказ? Крюкова. Кому в командировку куда-нибудь в раскаленную степь или в залитую осенними дождями хлябь? Конечно же Юрию Алексеевичу. Впрочем, дежурства в учреждении по праздникам тоже доставались ему. Крюков был из тех, кто неизменно занимал последнюю строчку в списках на улучшение жилплощади, получение путевок, премий, и числился в списке первым, если надо было отправиться на овощную базу, уборку картофеля или субботник.

При всех вышеперечисленных условиях Крюков сумел защитить кандидатскую диссертацию, воспитать неплохого сына и оставаться при этом неунывающим, добрым и отзывчивым человеком. Впрочем, замечено, что именно на таких все держится. И работа, и семья.

Про работу мы уже сказали. А что касается семьи…

Пока он находился в Южноморске, все шло отлично. Любые попытки Валентины Павловны создать грозовую атмосферу он пресекал в корне. Но стоило кандидату технических наук отбыть в командировку (они, считай, отнимали половину его жизненного и календарного времени), как Крюкова пыталась сотворить что-нибудь такое, что, по ее мнению, должно было наконец помочь восторжествовать справедливости.

Взять, к примеру, жилищный вопрос. В отсутствие мужа Валентина Павловна как-то пошла к самому директору института и спросила в лоб: почему до сих пор одному из лучших сотрудников не предоставят на худой конец двухкомнатную квартиру, хотя Крюков мог по положению претендовать и на трехкомнатную?

Ошарашенный начальник удивился:

– Но Юрий Алексеевич никогда даже не заикался об этом!

И что-то отметил в своем блокноте.

Вернулся кандидат наук из очередной командировки, узнал о походе супруги к директору института и тоже задал ей вопрос в лоб:

– Кто тебя уполномочивал ходить с жалобами?!

Жена расплакалась.

Но Юлик был неумолим.

– Пойми же, Валя,– более мягко сказал он,– я терпеть не могу клянчить, жаловаться, просить… Пусть за человека говорит его дело. А уж как там решат – на их совести…

– Это ты не хочешь понять меня, Юлик,– отвечала жена.– Сколько можно ютиться в одной комнате? Игорю уже семнадцатый год… Да и не солидно. Стыдно перед знакомыми…

– Так у нас, считай, две комнаты…

– Как две?– от удивления Крюкова даже огляделась вокруг.

– А кухня?– в свою очередь удивился Юрий Алексеевич.– Большая, светлая. Сыну там здорово! И где живем? В самом центре! Теперь ведь новые дома строят в Тринадцатом микрорайоне… Хочешь жить у черта на куличках? Утром и вечером в автобус не втиснешься…

Валентина Павловна, вздохнув, согласно кивнула – муж тоже был прав.

– А на Сиреневой набережной строят дом-башню, девять этажей,– робко сказала она.– Лоджии в сторону моря… Там нельзя?

– Ого куда замахнулась! – присвистнул Крюков.– Не те мы с тобой птицы…

Один раз задуманное Крюковой дело удалось, но…

Как-то в доме зашел разговор о приобретении автомобиля (вести экономно хозяйство Валентина Павловна умела и ежемесячно откладывала кое-что на сберкнижку). Для нее обладание «Жигулями» явилось бы поводом кое-кому утереть нос. Для Юрия Алексеевича же этот вопрос был далеко не самым главным в жизни.

– Машину? – почесал он затылок.– Даже не знаю. Не думал… Вообще-то, неплохо было бы, но как подумаешь: идти к начальству, просить, унижаться…– Крюков махнул рукой.

И вскоре отбыл в очередную степь, привязывать очередной проект насосной станции.

Валентина Павловна же решила сделать мужу очередной сюрприз.

И снова в кабинете директора института был задан вопрос в лоб:

– Почему ведущий специалист не может получить легковой автомобиль?

– Разве Юрий Алексеевич хочет иметь машину?– пуще прежнего удивился директор.– Так это запросто. Нам как раз выделили трое «Жигулей».

На сей раз он не стал ничего чиркать в своем блокноте, а вызвал заместителя и дал указание поставить Крюкова первым на получение вазовского красавца.

Но торжество супруги было сорвано.

– Зачем нам машина? – грозно спросил кандидат наук, когда вернулся из степи с облупившимися от беспощадного солнца носом и ушами.

– Как зачем! – словно пораженная громом, воскликнула Валентина Павловна.– Ты же сам хотел!

– Откуда ты взяла?

– Но мы ведь обсуждали этот вопрос перед твоим отъездом!

– Это я так… Гипотетически… А ты снова пошла с жалобой!

Валентина Павловна многозначительно шмыгнула носом.

– Валя,– опять смягчился Юрий Алексеевич,– ты, как женщина, просто понятия не имеешь, что значит машина. Это добровольное закабаление себя в рабство. И к кому? К железяке! Во-первых, гараж, во-вторых, запчасти, в-третьих – стать личным шофером всех наших родственников… Я уже не говорю о расходах на бензин и прочую амортизацию. И еще. До твоей и моей работы – не более пятнадцати минут ходу… Я, между прочим, люблю ходить пешком…

Короче, никакие доводы жены в пользу приобретения «Жигулей» не помогли. Одна только мысль, что придется, к примеру, доставать какие-нибудь шины через темных лиц (в автосервисе, а тем более в магазине запчастей в Южноморске их еще никогда в свободной продаже не было), приводила Крюкова в ужас.

Первая очередь на машину была отдана одному из молодых сотрудников института, который опрометью бросился в рабство к железке на четырех колесах…

В описываемое время в доме Крюковых сгущались новые тучи. Игорек окончил школу и подал заявление в Южноморский университет. Самый престижный (выражение Валентины Павловны) вуз в городе.

– Надеюсь, ты все сделаешь, чтобы Игорь поступил?– с вызовом спросила Юрия Алексеевича жена.

– Я уже все сделал,– ответил супруг.

– Ты говорил с Журавским? – обрадовалась Валентина Павловна.

– С Журавским я не говорил и не буду,– отрезал Крюков.

Журавский – декан факультета и бывший сослуживец Юрия Алексеевича.

– Так что же ты тогда сделал?– трагическим контральто произнесла Валентина Павловна.

– Передал нашему сыну любовь к науке – раз…

Последовал глубокий вздох жены.

– Научил его трудолюбию – два…

Последовал еще более глубокий вздох.

– Воспитал его честным – три. Этого мало?

– В наше время – даже очень мало! – парировала жена.– Блат или деньги – вот чем можно взять любую крепость! Подумай, что будет, если Игорька срежут на экзаменах!

– Чушь! Если он достоин – пройдет.

– Я узнавала: на приемных экзаменах по математике всегда свирепствует какой-то Гаврилов… Ты его не знаешь?

– Не знаю и знать не хочу…

– Но ведь если Игорек не поступит,– это армия! – в ужасе заломила руки Валентина Павловна.

– Армия, так армия. Хорошая жизненная школа…

Некоторое время Крюкова молчала. Затем бросила в лицо мужу:

– Идеалист несчастный!

Были слезы, была истерика. Но это на Юрия Алексеевича не подействовало. Он уехал на строительство важного ирригационного объекта, в проект которого надо было срочно внести коррективы.

– Валентина,– сказал Крюков на прощание,– прошу тебя, ни в коем случае не ходи к Журавскому. У старика железные принципы. Ты только испортишь мои с ним отношения…

Скрепя сердце Валентина Павловна дала слово, что не будет беспокоить декана. Однако сидеть сложа руки она не могла. Не в ее натуре было пускать любое дело на самотек. Тем паче если это касалось судьбы единственного сына.

«Ну, что же,– подумала она,– на Журавском свет клином не сошелся».

И так как данное мужу слово касалось лишь декана, Валентина Павловна решила поискать другую фигуру, которая могла бы повлиять на ход событий, а главное – на свирепого Гаврилова.

Но такой человек не отыскивался. Среди родителей абитуриентов пошли даже слухи, что нынче блатовикам перекрыли все пути и лазейки.

А экзамены надвигались с жестокой неумолимостью.

Нужно ли говорить, какое впечатление на воображение Валентины Павловны произвело появление у Мажаровых явно очень ответственного человека…

Разведку Крюкова начала издалека. Поначалу пригласила на чашку чая Полину Семеновну, хотя прежде с ней лишь раскланивалась – какой резон знаться с отставной циркачкой?

Выставив на этот раз коробку шоколадных конфет и печенье, Валентина Павловна стала вдруг хвалить Нину (за глаза она называла Мажарову перезрелой барышней) и заодно прощупывала, кто такой Виленский.

Вольская-Валуа заливалась соловьем (знай наших!), что, мол, Сергей Николаевич приехал из Москвы с большими полномочиями, остановился в «Прибое» в лучшем номере, местное начальство тянется перед ним по струнке, каждый день на приемах на «Розовых камнях» и так далее, все в том же духе.

Бывшая наездница буквально ошарашила соседку, сообщив, что Виленский – ни мало ни много – жених Нины. Осталось лишь решить, где играть свадьбу, в Южноморске или же в Москве. Полина Семеновна, мягко говоря, опережала события, но уж больно ей хотелось поставить на место заносчивую соседку, которая прожужжала ей все уши о своем гениальном муже и вундеркинде сыне.

После ухода Полины Семеновны Крюкова тут же позвонила знакомой, которая работала в гостинице «Прибой» дежурным администратором. Та подтвердила, что Виленский действительно какая-то важная особа. И передала то, что уже распространилось среди работников гостиницы: Виленский непосредственно принимал участие в событиях в соседней области, где кое-кто из начальников после приезда московской комиссии полетел со своего места. По словам дежурной, на днях Виленский подъехал к гостинице в роскошном открытом автомобиле с каким-то иностранцем – не то шейхом, не то восточным принцем (тот был в экзотической одежде, в чалме), а открыл дверцу и помог выйти им из машины темнокожий слуга в ливрее…

Сердце Валентины Павловны забилось тревожно. Неужели это перст судьбы? Рядом, можно сказать, на одной лестничной площадке бывает такой человек!…

На следующий день, дождавшись, когда Нина придет с работы, Крюкова заглянула к Мажаровым, тепло поздоровалась с ней и сказала:

– Что-то вы давненько не заходили ко мне, Ниночка…

– Да?– удивилась Мажарова.

Она, кажется, вообще никогда не была у Крюковых.

– Вечно мы в хлопотах, бегах,– елейно продолжала Валентина Павловна.– Встретиться, поговорить по-соседски, по-дружески не находим времени… Знаете, я хочу вам показать брючный костюмчик. Так купила, для дома… Вы молодая, следите за модой… Скажете, хорош ли…

Нина попыталась было сослаться на усталость и занятость, но Крюкова все-таки затащила ее к себе.

Костюмчик оказался ординарным, но Мажарова, чтобы не обидеть хозяйку, покупку одобрила.

На этом Валентина Павловна не успокоилась. Она усадила гостью за накрытый стол.

– Я так рада за вас, так рада! – ворковала Валентина Павловна, подкладывая Нине на тарелку лучшие куски.– Признаюсь, всегда верила, что муж у вас будет необыкновенный! На вас отметина – счастливая.

Мажарова не могла взять в толк, с чего это соседка так обхаживает ее. Но когда Валентина Павловна завела разговор о Сергее Николаевиче, она сразу поняла, что причина всему именно он, Виленский.

Вообще в последние дни девушка стала замечать, что все соседи здороваются с ней как-то по-особенному, заискивающе. Интересовались здоровьем, делами, что раньше не было и в помине. Дошло до того, что сосед с третьего этажа, директор фабрики, прежде не замечавший Нину, ни с того ни с сего предложил утром довезти ее до работы на персональной машине.

И вот теперь Крюкова…

«Я только невеста Виленского, и уже какое внимание ко мне,– подумала Нина.– Что же будет, когда я стану его женой!»

Душу ее переполнила гордость.

Валентина Павловна, словно разгадав мысли девушки, продолжала:

– Я завидую вам, Ниночка. По-хорошему завидую. У вас впереди золотое время – свадьба, медовый месяц… Где думаете провести его?

– Наверное, за границей,– ответила, не задумываясь, Мажарова.

Потому что сама уже не раз рисовала в своем воображении, как они с Сергеем Николаевичем после свадьбы отправятся путешествовать. И непременно где-то там, за границей… Ведь для Виленского это конечно же не проблема.

– Я так и думала… И пора хорошая, везде будет бархатный сезон. Говорят, в это время особенно хорошо в Болгарии, на Золотых песках…

– Зачем же в Болгарию,– пожала плечами Нина.– Есть места и получше. Лазурный берег во Франции, Италия…

Она невольно выдала свои мечты.

– Разумеется, разумеется,– поддакнула соседка.– Я видела по телевизору – там просто шикарно…

Она уже собиралась приступить к основному – просить Мажарову посодействовать в поступлении сына в университет (через Виленского, конечно), как пришла Полина Семеновна.

– Ниночка, тебя ждут,– сказала Вольская-Валуа, и весь ее вид говорил: пришел ОН.

– Сергей?– воскликнула девушка.

– А кто же еще…

– Извините, Валентина Павловна,– быстро поднялась Мажарова.

– Понимаю, понимаю,– суетливо подхватилась и Крюкова.– Заходите, пожалуйста, всегда буду рада…

Ее разбирала досада, что не удалось поговорить о главном.

На лестничной площадке Полина Семеновна торжественно сообщила племяннице:

– Ну, дорогуша, все в порядке. Я уговорила Сергея Николаевича перебраться к нам.

– Ой! – обрадовалась Нина.– Как же вам удалось?

– Пока ты сидела у Крюковши, я ему расписывала, как будет у нас хорошо…

– Спасибо, тетечка Полиночка! – Нина обняла Вольскую-Валуа и звонко чмокнула в щеку.– Я вам так благодарна!

– Ладно, ладно,– тоже расчувствовалась Полина Семеновна.– Когда уедешь в Москву, сделаешь для тетки что-нибудь хорошее.

– Непременно! – пообещала Нина, берясь за ручку своей двери.

– Постой, а эта зачем тебя приглашала? – кивнула Вольская-Валуа в сторону соседей.

– Сама не знаю,– пожала плечами Нина.– Угощение выставила, дифирамбы пела…

– Это пока цветочки,– усмехнулась бывшая наездница.– Скоро тебе в ножки будут кланяться. И не такая шушера! Жены больших начальников!…

Виленский, как всегда, пришел с цветами – букет алых роз полыхал в хрустальной вазе.

– Решил сегодня без звонка,– оправдывался он.

– Ну и прекрасно! – сказала Нина.

– Хочу пригласить на концерт. Столичные артисты. Алла Пугачева, Геннадий Хазанов…

– Не может быть! – всплеснула руками Нина.– Я так мечтала попасть, но невозможно достать билеты!

– Как видите, я угадал ваше желание,– скромно улыбнулся Виленский.

Когда они шли на концерт, Сергей Николаевич заговорил о том, что он очень признателен за приглашение пожить в доме Мажаровых. Однако переехать он сможет только через день: надо принять кое-кого из официальных лиц. В гостинице это естественно, а вот на квартире у Нины…

Мажарова сказала, что понимает, а сама прикидывала в уме, как лучше приготовиться к этому событию.

– Все должно быть но высшему разряду! – заявила на следующий день своей тетке Нина.

– Положись на меня,– успокоила ее Вольская-Валуа.

Комнату Виленскому определили самую тихую и уютную, с окнами не на улицу, а во двор.

Мажарова взяла отгул на два дня, потому что предстояла масса дел. Первое – встреча с Фаиной Петровной. Для выходов в театры, на концерты и в рестораны одного вечернего платья явно будет недостаточно. Да и дома Виленский не должен был видеть Нину в затрапезном халате.

Фе Пе явилась по первому зову с набитой сумкой. И ушла, сильно облегченная, почти начисто избавив Мажарову от наличных денег. Зато у Нины появилось то, что она хотела: кружевное белье, воздушные пеньюары, изящный халат, купальный костюм гонконгского производства, пара вечерних платьев и туфли к ним.

Полина Семеновна, которая была командирована на рынок за парной телятиной, свежей рыбой, фруктами и овощами, одобрительно крякнула:

– Гардеробчик теперь у тебя что надо! – Она долго рассматривала белье и пеньюары.– Хороши, ой хороши! Только, голубушка, должна тебя предупредить: милуйся с ним сколько душе угодно, но что касается постели – ни-ни! Знаем мы этих мужиков… Если раньше времени уступишь – о загсе и не мечтай…

– Ну что вы, тетя Поля,– смутилась Мажарова.

– Охо-хо,– вздохнула Вольская-Валуа.– Я ведь тоже молодая была… И таких мужьев по глупости прошляпила…

Оставив тетку колдовать над продуктами, Нина отправилась к Антону: надо было запастись деликатесами.

Солист «Альбатроса» развил бурную деятельность и достал со склада ресторана все, что требовалось. О переезде Виленского к Мажаровым Ремизов уже знал.

– У меня к тебе просьба, старушка,– сказал он.– Замолви словечко перед Сергеем Николаевичем…

– О чем это? – насторожилась девушка.

– Не поможет ли он мне перебраться в Москву? Знаешь, губить свой талант в кабаке, пусть и самом шикарном в Южноморске, мне не светит…

– Ладно, Антоша,– пообещала Нина.

– Ему ведь стоит только заикнуться где надо…

– Загляни на днях,– кивнула Нина.– Для тебя постараюсь…

Антон прямо-таки расцвел от этих слов. И на прощанье сказал:

– Да, знаешь, я сам познакомился с твоей подружкой…

– С какой?– не поняла сначала Нина.

– Ну, синеглазка… Вера…

– Антоша,– вдруг заволновалась Нина,– я же говорила, не надо… У нее моряк…

– «Сегодня ты,– пропел Ремизов,– а завтра я… Пусть неудачник плачет!…» Согласилась на днях посетить мою берлогу и послушать записи…

Нина хотела еще что-то сказать Ремизову, помялась, но так и не сказала.

Домой она вернулась нагруженная свертками, коробочками, баночками.

– Это балык,– говорила она, выкладывая на стол продукты.– Салями, паштет из гусиной печенки, икра черная и красная…

– Вот теперь я спокойна,– радовалась Вольская-Валуа.– Не ударим лицом в грязь…

Виленский приехал в сопровождении Зайцева. Референт Сергея Николаевича внес в квартиру Мажаровых солидный чемодан из натуральной кожи, но сколько Полина Семеновна ни уговаривала остаться его пообедать, Роберт не согласился.

Виленский дал ему указание: беспокоить только в случае крайней необходимости, а по мелочам принимать решения самостоятельно.

От комнаты, где его поместили, Виленский был в восторге.

– Да у вас прямо рай,– признался он, когда сели перекусить «чем бог послал», как выразилась Полина Семеновна.

После обеда Виленский пошел по делам, предупредив, что вернется только к ужину.

Его переселение не осталось незамеченным в доме. Об этом судачили в каждой квартире, чему весьма способствовала Вольская-Валуа.

Нина с нетерпением ждала возвращения Сергея Николаевича. Ей почему-то казалось, что то, о чем она мечтает, совершится именно в первый же день пребывания Виленского в их доме. Вечером, когда они останутся одни, при свечах (сценарий расписала Вольская-Валуа), он возьмет ее руку и скажет: «Будьте моей женой»…

Девушка сгорала от нетерпения. И счастья.

Но счастье никогда не бывает полным.

Около семи вечера раздался телефонный звонок.

– Завтра у тебя в кассе хотят провести ревизию!– выпалила Вера, подруга с работы.

Когда через несколько минут Полина Семеновна зашла в комнату, то сразу заметила, что с племянницей творится неладное. На ней, как говорится, не было лица.

– Что с тобой? – встревожилась тетка.

– Так, ничего…– ответила племянница.

– Переволновалась, поди… Ты успокойся. Все идет по плану…

Нина не решилась признаться, что ей грозили неприятности. Дело в том, что на работе Мажарова была казначеем кассы взаимопомощи. Вихрь последних дней «сладкой» жизни закружил, залихорадил ее, она брала и брала из кассы деньги, никому ничего не говоря. И выбрала все, что там было. Около трех тысяч рублей…

– Приляг,– посоветовала Полина Семеновна.– А я пойду в магазин за минералкой…

Вольская-Валуа вышла, а Нина стала срочно обзванивать всех своих знакомых. Никто не мог одолжить ей такую сумму. Самое большее, что предлагали подруги,– десять – двадцать рублей.

«Что делать?– билась в голове Мажаровой одна-единственная мысль.– Что же делать?»

Ее охватило отчаяние. Ей рисовались страшные картины. Как завтра обнаружат, что она взяла три тысячи, потом приедет милиция… Завершение – «черный ворон», суд, тюрьма…

– Ох! – со стоном повалилась она в кресло и обхватила голову руками.

Звонок в дверь буквально подбросил ее в кресле.

Нина, находясь еще во власти страшных видений, вышла в коридор, открыла дверь.

– Добрый вечер, Ниночка! – ласково сказала Крюкова.

– Здравствуйте,– машинально кивнула девушка.

– Вы можете уделить мне несколько минут? – с мольбой в голосе произнесла соседка.

– Проходите…

– Знаете,– замялась Валентина Павловна,– лучше у меня…

Нина, словно автомат, последовала за ней.

Крюкова усадила Мажарову пить чай и начала издалека: сколько трудов стоило ей вырастить сына, и вот настал час трудных испытаний… Из-за какой-нибудь чепухи может поломаться жизнь человека…

– Какой чепухи? – переспросила Мажарова, почти не слушая собеседницу.

– Представляете, стоит какому-нибудь деспоту поставить Игорьку на вступительном экзамене на балл ниже, и все полетело прахом – бессонные ночи родителей, слезы матери, надежды…

– Что вы, Валентина Павловна, у вас такой хороший сын,– сказала Нина.

– Я очень, очень боюсь. Игорек застенчивый…– Валентина Павловна приложила к глазам платочек и неожиданно для гостьи произнесла:– Вся надежда на вас…

– А… а… я, собственно, при чем?– опешила девушка.

– Один звонок! Один только звонок. К ректору…

– Чей звонок? – недоумевала Нина.

– Вашего будущего супруга… Не откажите, Ниночка! – Крюкова умоляюще прижала руки к груди.

– Сергей? – пролепетала Мажарова.– Что вы, Валентина Павловна, он такой ответственный…

– Знаю, знаю. Потому и прошу. Умоляю!

– Так он меня не послушается,– пыталась как-то отделаться от назойливой женщины Мажарова, у которой и от своих забот раскалывалась голова.

– Вы еще не знаете мужчин. Простите, конечно… Это мужья не слушаются, ни в грош не ставят жену… Я, конечно, думаю, у вас будет по-другому… Поверьте, такой невесте, как вы, отказать невозможно. Я знаю, на что способен влюбленный мужчина…

– Но у меня язык не повернется… Нет, нет…

– Известно, сухой кусок горло дерет… А мы на него маслица! – глядя с надеждой, сказала Крюкова.– И не волнуйтесь, Ниночка, все будет строго между нами. Будут знать лишь вот эти стены, я да вы… Мы, конечно, не миллионеры, но для сына я ничего не пожалею…

Она замерла в ожидании.

Нина молчала.

– Так как же, а?

– Прямо не знаю, как с такой просьбой обратиться к Сергею… Я подумаю,– тихо сказала Мажарова.

– Буду очень признательна… Могу часть сейчас… Сын-то один…

«Боже мой,– вдруг подумала Мажарова,– а может, это выход?»

И неожиданно для себя выпалила:

– Валентина Павловна, вы не могли бы одолжить мне денег? На время?

– Господи! – выдохнула та.– А я о чем толкую? С радостью!

– Нет, мне лично…

– Конечно же тебе,– тихонько засмеялась Крюкова.– Как бы аванс… Я уже приготовила…

Валентина Павловна поспешно встала, достала из письменного стола пачку денег и положила перед Мажаровой.

– Две с половиной тысячи… Устроит?

– Да-да, устроит! – воскликнула девушка, неловко сгребая расползающиеся купюры и не веря в свалившееся с неба избавление.– Я отдам… Честное слово!

– Хорошо, хорошо,– кивала Крюкова.– Потом сочтемся.– И перешла на деловой тон: – Слушайте, Нина. Самое главное – экзамен по математике. Там есть такой Гаврилов… Запомнили?

– Гаврилов,– машинально повторила Мажарова.

– Ну и остальные, естественно… Но основное, повторяю, Гаврилов… Когда Игоря зачислят – еще столько же…

– Я пойду? – встала Нина.– Сергей вот-вот вернется.

– Понимаю, понимаю,– поднялась Валентина Павловна.– Только очень прошу: по возможности со звонком не тянуть. Сами знаете, экзамены на носу…

Проводив Мажарову, Валентина Павловна вернулась в комнату и остановилась возле фотографии с изображением ее супруга на верблюде среди барханов.

– Вот так, Юрий Алексеевич,– сказала довольная Крюкова.– Ты делаешь свое дело, а я – свое. Посмотрим, кто лучше…

– Ниночка, дорогая,– сказал Сергей Николаевич на следующее утро за завтраком,– пригласите, пожалуйста, завтра ваших самых близких друзей…

– Зачем? – спросила девушка, и у нее взволнованно забилось сердце: неужели наконец-то он решился…

– Если вы согласны,– тоже волнуясь, проговорил Виленский,– мы объявим о нашей помолвке.

От нахлынувших чувств у Мажаровой перехватило горло.

– Ну, вот, слава богу, и сладилось! – радостно воскликнула Вольская-Валуа.– Поздравляю, голубки вы мои!

У Полины Семеновны на глазах выступили слезы. Она чмокнула в лоб племянницу, подумала и то же самое проделала с Виленским.

– Сергей Николаевич, поверьте, Ниночка у нас хорошая. Скромница, преданная, а уж хозяйкой будет… Век жить будете да нахваливать.

– Вижу, вижу, уважаемая Полина Семеновна. Я ведь не мальчик,– скромно ответил Сергей Николаевич.– Мне многого не надо: чтоб любила и понимала…

Он поцеловал Нине руку.

– Радость-то, радость какая! – не унималась тетя Поля.– Надо сообщить родителям Нины.

– Безусловно,– сказал Сергей Николаевич.– Очень хочу познакомиться с ними.

– Достойные люди, честное слово,– уверяла Вольская-Валуа.– А что приготовим к торжеству? Куропаток или, может, поросеночка под хреном?

– На ваше усмотрение,– ответил жених, доставая из кармана и раскрывая бумажник.– О расходах не беспокойтесь.

– Нет-нет,– запротестовала Мажарова.– Сережа…– Она осеклась, потому что впервые назвала Виленского просто по имени.

– Теперь всегда называй меня так,– попросил Виленский.– В твоих устах мое имя звучит как музыка…

– Сережа, милый,– уже смелее сказала Нина,– такое событие, такое событие… И при чем тут деньги?!

– Ты ставишь меня в неловкое положение,– строго произнес Виленский.

– А ты поставишь меня в еще более неловкое,– твердо проговорила девушка, отобрала бумажник и сунула ему в карман.– В конце концов, ты мой гость. Вот потом, когда…

Виленский вздохнул недовольный.

– Не надо дуться! Хорошо? – весело сказала Мажарова.

Виленский улыбнулся и, торжественно оглядев женщин, достал из кармана сафьяновую коробочку.

– Ниночка, разреши в знак нашей помолвки…

Он раскрыл футляр. На черном бархате сверкнуло колечко с зеленоватым граненым камнем.

– Какая прелесть! – вырвалось у Полины Семеновны.– Изумруд?

– Да,– кивнул Виленский, надевая кольцо на палец невесте.– Берег, как память. От матери…

– Сразу видно, старинная работа,– сказала Вольская-Валуа.– Камень карата полтора? – продемонстрировала она свои познания в драгоценностях.

– Три,– поправил ее Сергей Николаевич.

Он не выпускал из своих рук Нинину руку, рассматривая ее старое колечко с красными камешками.

– Это тоже неплохое,– поспешила заверить Виленского Полина Семеновна.– Рубины…

– У меня есть бриллиант,– сказал Сергей Николаевич.– Купил в Амстердаме. Правда, не очень дорогой, двадцать тысяч… Но прекрасной огранки… Если ты хочешь, дорогая, я отдам ювелиру, он вставит в это кольцо…

– Что ты, Сережа, такой подарок,– запротестовала было Нина.

– О чем ты говоришь? – покачал головой Виленский, снял с ее руки колечко с рубинами и положил себе в карман.– Ты должна выглядеть как королева… Будешь выглядеть…

Девушка расцвела от счастья.

– Ну, я побежала на работу,– встала она.– Так не хочется расставаться…

– Я буду ждать и считать минуты,– поцеловал ей руку Сергей Николаевич.

Мажарова вышла на улицу. Ей казалось, что все улыбается – прохожие, деревья, дома…

Ей вдруг представились такими ничтожными своя служба, мелочные заботы и хлопоты, которыми она жила до этих пор.

Увидев очередь на автобус (пилить полчаса в толчее через весь город!), Нина решила добираться на такси, чего раньше не позволяла себе никогда.

По дороге она то и дело поглядывала на подарок жениха. Зеленоватый прозрачный камень переливался всеми своими гранями.

Проезжая мимо салона-магазина для новобрачных, Мажарова проводила глазами витрину, где был выставлен манекен невесты в подвенечном платье и фате.

«Свадебный наряд закажу Фаине Петровне. Самый дорогой!» – решила девушка. И погрузилась в мечты.

И уже не «Волга» с шашечками везла ее по улицам Южноморска, а голубой «мерседес» Сергея (Виленский говорил, что у него собственный «мерседес») катил по Калининскому проспекту Москвы. И не на обрыдлую работу она ехала, а на очередной прием в посольстве, где в свете хрустальных люстр общаются почтенные мужчины в смокингах и женщины в дорогих платьях, увешанные драгоценностями. Среди них выделяется блестящая пара – она и Сергей…

– Приехали,– вернул на землю Нину голос шофера такси.

«Ничего,– мысленно говорила себе Мажарова,– скоро кончится эта серая жизнь…»

Первым делом она положила в сейф кассы взятые втихомолку деньги и с облегчением вздохнула: теперь все в порядке, тревоги и страхи остались позади.

«Как вовремя подвернулась Крюкова!» – подумала девушка.

Недостающую сумму одолжила ей Полина Семеновна. Тетка подгребла все свои сусеки, как она выразилась, ради счастья племянницы.

– Тетя Полечка,– заверила ее Нина,– за мной самый дорогой подарок. После свадьбы.

– Ладно, ладно,– отмахнулась Вольская-Валуа.– Для меня главный подарок – твое замужество, твое счастье…

Зачем на самом деле нужны были Нине деньги, она тетке не открыла.

Когда Мажарова показала своей подруге Вере кольцо с изумрудом и пригласила ее на помолвку, та обрадовалась.

– Я так тебе завидую, Нинка, так завидую! Антон все уши прожужжал про Сергея Николаевича… Такой представительный. И с положением…

– Значит, ты была у Антоши? – спросила Нина.

– Да… Отрывной парень!

– Смотри, берегись,– шутливо погрозила ей Мажарова.– Антон известный Дон-Жуан в городе.

Вера усмехнулась:

– На что ты намекаешь? Нет, со мной не пройдет…

Между тем Вольская-Валуа вела с Сергеем Николаевичем «светский» разговор, незаметно стараясь выпытать, сколько у него комнат, где дача, есть ли родня. Близких родственников у Виленского не было. А по поводу квартиры и дачи он сказал:

– Вот приедете погостить, сами увидите. Главное, Полина Семеновна, теперь в доме будет хозяйка…

– Что верно, то верно,– согласилась Полина Семеновна.

Ей льстило, что Виленский говорил с ней запросто и вообще не заносился.

Сергей Николаевич рассказал о своем детстве. Вырос он в семье скромного служащего. Всегда и всего добивался сам. И совсем покорил Полину Семеновну, открыв, что мальчишкой мечтал стать клоуном.

– Признаюсь честно, до сих пор люблю цирк,– сказал он.– Конечно, не так наивно, как в детстве. Понимаю, что чудеса там вовсе не чудеса… Все эти факиры, чудо-богатыри, сгибающие подковы и жонглирующие гирями… Но красочно и празднично…

– Насчет богатырей вы зря,– даже несколько обиделась Вольская-Валуа.

– Полноте,– улыбнулся Виленский.– Подковы и гири наверняка бутафорские…

– Да нет же,– заволновалась Полина Семеновна.– Самые настоящие! Из железа! Уж что-что, а силачи в цирке подлинные. Поверьте мне как ветерану циркового искусства.

– Да? – искренне удивился Сергей Николаевич.

– Я вам говорю! Мне не раз приходилось выступать в одной программе с Жеребцовым. О, это был известный силач! Одно его имя на афише – и в цирке полный аншлаг. Так вот, он поднимал платформу с двумя быками! А это, уважаемый Сергей Николаевич, почти тонна! Как обманешь, если быки живые?

– Но ведь это же за пределами человеческих возможностей!

– Как видите, нет. И потом, тренировка…

– Ну и как же он достиг таких успехов, этот Жеребцов? – поинтересовался Виленский.

– Вот этого я не знаю. Но читала, что в Древней Греции атлеты тренировались так: начинал силач поднимать бычка, как только тот родился. Каждый день. И так до его повзросления. Рос, тяжелел бычок, росла и сила у атлета…

Их беседу прервал приход Антона. Полина Семеновна оставила мужчин одних и поспешила на рынок.

Ремизов долго мялся, прежде чем спросить.

– Сергей Николаевич, Нина вам ничего не говорила по поводу меня?

– Говорила,– кивнул Виленский.-Хотите в столицу?

– Есть такая мечта,– скромно потупился Антон.

– И правильно! – похвалил Сергей Николаевич.– Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом… Но вы, если говорить честно, не рядовой певец, поверьте…

– Вы так считаете? – взволнованно спросил солист «Альбатроса».

– Я слышал столько различных шансонье. И наших, и зарубежных… У вас талант, Антон. И вы имеете полное право рассчитывать на признание.

– А вот приходится развлекать пьяную публику! – в сердцах произнес Ремизов.

– Ну, этого стыдиться не надо,– подбодрил его Виленский.– Один ныне известный композитор тоже начинал играть в ресторане. Теперь звезды эстрады почитают за честь исполнять его песни.

– Наверное, кто-то когда-то помог ему…– вздохнул солист «Альбатроса».– А у меня, увы, никого…

Виленский некоторое время размышлял, потом сказал:

– А вы знаете, я могу поговорить с приятелем. Он на Центральном телевидении играет далеко не последнюю роль…

– Сергей Николаевич,– взмолился Антон,;– если вам не трудно…

– Надо тебе помочь, надо,– как бы сам себе сказал Виленский.– Кто-то из писателей точно заметил: таланты надо поддерживать и бережно растить, а серость сама себе пробьет дорогу… Вот что, дружище,– похлопал он Ремизова по плечу,– чтобы этот разговор не остался втуне, скажи Роберту Ивановичу, чтобы он обязательно напомнил мне в Москве о тебе. Пусть теребит, не стесняется, так и передай…

– Непременно, Сергей Николаевич,– захлебываясь от счастья, проговорил Антон.– Непременно скажу, Роберт Иванович и сам считает, что мне нужно расти… Вы не можете себе представить, как я благодарен вам… Спасибо, от всей души спасибо!

– Благодарить будешь, когда переберешься в Москву,– улыбнулся Виленский.– Только не забудь пригласить на свой первый сольный концерт в столице…

– Да я… Я…– Солист «Альбатроса» не находил слов благодарности.

От Виленского он улетел буквально на крыльях надежды.

Весь дом обсуждал известие, что у Мажаровой состоится помолвка. Сведения эти распространила Крюкова, хотя Полина Семеновна сообщила ей о предстоящем событии «по секрету». То, что помолвка действительно будет иметь место, красноречиво подтверждали запахи, доносящиеся из квартиры Мажаровых.

Вольская-Валуа несколько раз выходила из подъезда и возвращалась на такси с набитыми сумками.

Антон Ремизов тоже принял участие в подготовке торжества. Привез на машине массу цветов, сбегал за минеральной водой и вообще выполнял различные поручения Полины Семеновны.

– Тетя Поля, хочу предложить вам одну идею,– обратился он к Вольской-Валуа.– Так сказать, сюрприз для Сергея Николаевича и Нины.

– Интересно какой? – загорелась Полина Семеновна.

– Представляете, садятся гости за стол, объявляется помолвка… И тут раздается свадебный марш Мендельсона… Каково?

– Так его все играют в подобных случаях,– несколько разочарованно произнесла Полина Семеновна.

– Соль вот в чем,– хитро улыбнулся Антон.– Исполнять марш будет наш ансамбль! Ребята заранее спрячутся в этой комнате.– Ремизов показал на дверь спальни.– И в нужный момент…

– Здорово! – воскликнула Вольская-Валуа, уразумев, в чем дело.– Помолвка с оркестром! Масштаб и красиво! Ну, Антоша, ну, молодчина! Хорошо придумал…

– Шикарно, не правда ли?-сказал польщенный солист «Альбатроса».– Так я побежал? Инструмент надо привезти, аппаратуру…

– Беги, милый, беги,– напутствовала его Полина Семеновна.

– Только смотрите не проговоритесь,– попросил Ремизов.

Вернулся он с двумя парнями из ансамбля. Они перетащили в спальню свою электромузыкальную экипировку и при помощи Полины Семеновны замаскировали ее.

– До вечера,– сказал, уходя, Антон.

То и дело звонила Нина. Ее обещали отпустить с работы на пару часов раньше, но надо было еще побывать в парикмахерской.

– Не волнуйся, голубушка,– успокоила Полина Семеновна племянницу.– Делай свои дела, справлюсь без тебя. У меня, считай, почти все готово.

– А где Сережа?

– Как ушел с утра, так до сих пор не появлялся и не звонил.

Хотя Полину Семеновну и подмывало рассказать Нине, какой сюрприз приготовил Антон, она все же сдержалась.

Только Вольская-Валуа успела положить трубку, раздался звонок в дверь. Пришел Виленский с Зайцевым. Сергей Николаевич был озабочен.

– Полина Семеновна, дорогая,– сказал он, когда они прошли в комнату,– я так расстроен, прямо слов не нахожу…

– Что случилось? – встревожилась Вольская-Валуа.

– И почему я не могу жить и поступать, как все простые смертные? – продолжал в сердцах Виленский, набирая номер рабочего телефона Нины.– И мне же еще завидуют! Смешно!… Алло,– сказал он в трубку,– будьте добры Мажарову… Спасибо… Ниночка, ты? Хорошо, что застал… Понимаешь, ангел мой, я срочно должен вылететь в Москву… Если бы я мог задержаться! Лечу спецрейсом. Самолет через пятьдесят минут… Когда освобожусь? К сожалению, не знаю… Конечно, в силе! Да, люблю… Как только покончу с делами, тут же назад, в Южноморск. И заберу тебя насовсем в Москву… Прости, любимая, ждет машина… Целую!

Он подошел к Полине Семеновне и, приложив руку к сердцу, грустно произнес:

– И вы простите меня.– Виленский развел руками.– Увы, я не принадлежу себе…

– А как же помолвка? – растерянно, упавшим голосом спросила Вольская-Валуа.– Гости, стол…

– Считайте, я буду среди вас.– Виленский обнял Полину Семеновну за плечи.– Всем своим существом!… Поднимите бокалы за наше с Ниночкой будущее счастье…

– Сергей Николаевич,– осторожно напомнил Зайцев, показывая на часы.– Самолет могут задержать на пять – десять минут, но не больше.

– Едем, сейчас едем,– кивнул Виленский.– Не огорчайтесь, Полина Семеновна, мы в Москве такой пир закатим! А сегодня от моего имени поблагодарите всех тех, кто придет в этот дом. И запомните: помолвка не отменяется. Ни в коем случае!

Сергей Николаевич исчез в занимаемой им комнате, чтобы уложить чемодан.

– Так внезапно, так неожиданно…– не могла прийти в себя Вольская-Валуа.– Неужели и впрямь нельзя было отложить отъезд хотя бы до утра? – спросила она у референта Виленского.

– Что вы, Полина Семеновна! Самолет стоит, как говорится, под парами… Спецзадание! Вот так всю жизнь. Себе не принадлежим…

Полина Семеновна понимающе кивнула.

Виленский собрался буквально за пять минут. На прощанье он обнял тетку невесты и расцеловал ее в обе щеки.

– Не знаю даже, как вас благодарить,– сказал он прочувствованно.– За все, за все! И не говорю «прощайте»… До самого скорого!

Полина Семеновна поцеловала его в лоб, попрощалась с Зайцевым и, как только захлопнулась дверь, бросилась к окну.

Виленский с референтом сели в длинный черный «лимузин». Машина тут же сорвалась с места…

Вечером, в назначенный час, собрались гости. Нина была в новом вечернем платье. Сели за стол. Рядом с невестой символически был поставлен стул, а на стол – прибор для временно отсутствующего жениха. Торжество прошло по задуманному плану (правда, без ремизовского сюрприза). Внезапный вызов Сергея Николаевича в Москву для выполнения спецзадания в какой-то степени даже придал всему элемент значимости и необычности.

То и дело хлопало шампанское. Тосты следовали один за другим. Мажаровой желали счастья в будущей семейной жизни.

Когда Игорь вернулся со вступительного экзамена по математике и рассказал матери, что там произошло, Валентина Павловна не удержалась и поспешила к Мажаровым.

– Я ваша должница на всю жизнь! – облобызала она Нину.

– Сдал, да? – порадовалась вместе с соседкой девушка.

– Только благодаря вашему жениху! – воскликнула Валентина Павловна.– Но сколько пережил мой мальчик за каких-то полтора часа! Кошмар! События развивались прямо-таки драматически…

– Ну да? – охнула Мажарова.

– Нет, вы только послушайте,– продолжала Крюкова.– Берет Игорек билет. Труднейшие вопросы. И задача черт знает какая сложная. Игорь садится готовиться к ответу. Волнуется – ужас!

– А вы его предупредили?– перебила соседку Нина.

– Что вы, зачем это! Не дай бог, проговорился бы ненароком другим абитуриентам!… Так вот, потеет он над задачей… Тот самый Гаврилов несколько раз подходил к нему, стоял, смотрел, что мальчик делает. Манера у него такая. Чтобы не пользовались шпаргалками.– Валентина Павловна вытерла платочком вспотевшие ладони – так она до сих пор была взволнована.

– А дальше?-нетерпеливо спросила Мажарова.

– Короче, задачу Игорек до конца так и не решил…

– Как это?

– Говорит, запутался… А все уже сдали. Он один сидит в аудитории… В это время Гаврилова вызвали к ректору… Экзамен принимают двое, понимаете? И тот, другой экзаменатор, говорит: хватит, мол, думать, иди отвечать… Ответил Игорь на первый вопрос, подает решение задачи. И вы представляете, экзаменатор ставит Игорю двойку…

– Двойку?-ужаснулась Нина.

– Самую натуральную!… Тут возвращается Гаврилов и спрашивает: это ты Крюков? Игорь сквозь слезы ответил, что да. Гаврилов взял листок с решением задачи… Ну, а дальше – как в сказке… Гаврилов сказал, что хотя Игорь и не завершил задачу до конца, но нашел очень оригинальное, смелое решение… Представляете? Второй экзаменатор начал было спорить, но Гаврилов стоял на своем, что абитуриент очень способный, творчески мыслящий, пошел по трудному, но своему пути и достоин зачисления… И собственной рукой переправил двойку на пятерку!… Все говорят, что с Гавриловым такого еще не бывало! – Крюкова подмигнула Нине.– Но мы-то знаем, в чем дело! И какой аргумент нашел, а? Вот что значит звонок от самого Сергея Николаевича!

– Ну и хорошо,– сказала с улыбкой Мажарова.– Главное, закончилось благополучно.

– Не то слово! Прекрасно! А ведь на математике отсеялось больше половины абитуриентов!… Ниночка, милая, пойдемте к нам! Это событие необходимо как-то отметить…

– Я бы с удовольствием,– сказала Мажарова,– но жду звонка от Сергея.

– Передайте ему от меня самый сердечный привет! Вы не можете себе представить, как я благодарна ему. Я же мать!…

– Будем надеяться, что и остальные экзамены Игорь сдаст на отлично.

– Я теперь не сомневаюсь в этом.– Валентина Павловна многозначительно посмотрела на Мажарову и вдруг хихикнула: – Вашими молитвами…

Нина допоздна просидела возле телефона, но звонка из Москвы так и не было.

Виленский не позвонил ни на следующий день, ни на третий, ни на десятый. С тех пор как его вызвали внезапно в столицу, от Сергея Николаевича не было никакой весточки. Но Нина ждала. Ждала на работе, ждала дома, никуда не отлучалась по вечерам.

Полина Семеновна первое время говорила:

– Нечего изводить себя. Смотри, на кого ты стала похожа: похудела, глаза провалились… Ты должна быть в форме! Пойди погуляй, отвлекись…

Но Мажаровой казалось, что стоит только отлучиться, и именно в этот момент позвонит Виленский.

Шли дни, а от жениха не было ни слуху ни духу.

Вольская-Валуа начала потихоньку ворчать:

– Хоть бы открыточку прислал… Всего два слова…

Теперь, отправляясь в магазин или на рынок, она все чаще вздыхала, говоря при этом:

– Пора бы Сергею объявиться…

Это был намек на то, что с деньгами у обеих было весьма туго: помолвка потребовала солидных расходов.

А когда Нина в день получки вернулась без денег (зарплата ушла на покрытие долгов), Вольская-Валуа не сдержалась:

– Обижайся не обижайся, а мне не нравится. Так порядочные люди не поступают… Ел, понимаешь, на наш счет, пил, а…

– Что за мещанские разговоры! – перебила возмущенно тетку Нина.– Вы не имеете права!

– Имею! – в свою очередь перебила племянницу бывшая наездница.– Может, у него и бешеные деньги, а я тебе последние отдаю! Он, поди, сейчас икру трескает, а мы с тобой на макаронах сидим, копейки считаем!… Мог бы, между прочим, подкинуть, когда уезжал…

– Так ведь Сережа предлагал, но я отказалась… Я же вам рассказывала…

– Тоже мне гордячка нашлась! – фыркнула Вольская-Валуа.

– А кто меня учил: не мелочись? На такого жениха надо, мол, поставить все, что есть! Кто, а? – упрекала тетку Мажарова.

– Ладно, ладно,– несколько поостыла та.– Что теперь говорить… Я тебя не попрекаю. Просто обидно: лезешь из кожи вон, хочешь, как лучше, и обязательно что-то мешает!… Ну, хоть бы он еще на недельку задержался! Ей-богу, сделала бы все, чтобы вы уехали уже вместе… В загсе провернули бы быстренько. С его-то положением…

Разговоры о деньгах больше всего мучили Мажарову. И ведь речь шла о такой ничтожной сумме по сравнению с тем, что ее ожидало, когда она выйдет за Виленского. Дни, проведенные с Сергеем Николаевичем, вспоминались Нине как в волшебном сне: было так легко и красиво – рестораны, прогулки, наряды…

«До чего же мы рабы ничтожных бумажек! – с отчаянием думала девушка.– Надо жить так, чтобы не они властвовали над нами, а мы над ними… Так говорил и Сережа…»

Но как обрести эту желанную свободу, эту власть, Нина не знала. Но хотела. И ради этого была готова на что угодно.

Как-то забежал Антон. Первые слова его были:

– Что слышно от Сергея Николаевича?

– Он очень занят, Антоша,– неопределенно ответила Мажарова.– Но скоро освободится…

Ей было неловко признаваться, что жених пока ничем не дал знать о себе.

– Мне ничего не передавал?

– Господи,– раздраженно сказала Нина.– Человек только-только уехал, а ты…

– Понимаю, старуха, понимаю,– смутился Ремизов.

– Это сказка скоро сказывается, а дело…– назидательно произнесла Мажарова.

– Извини, Нинон,– виновато произнес Ремизов.– Просто все уже вот так осточертело! – Он чиркнул рукой по горлу.– Я взял и послал подальше…

– Кого?

– Ансамбль.

– Уволился? – удивилась Нина.

– Ну… Пусть кто-нибудь другой поет для пьяных рож… Понимаешь, неделю назад какой-то грузин заказывал одну песню за другой. Я, не щадя голоса, исполнял все его прихоти. А он, подлец, кинул мне всего рубль! Это было последней каплей. Нет, Антон Ремизов создан для более высокого полета, чем «Альбатрос»…

Бывший солист ансамбля улыбнулся своей шутке.

– А как у тебя с Верой?-поинтересовалась Мажарова.

– Да ну ее,– отмахнулся с гримасой Ремизов.– Рабоче-крестьянская кровь… Отсталая девица! Говорит, сначала распишемся… А на кой черт козе баян? Тоже мне богатство!

– Ясно,– усмехнулась Нина.– Не обломилось..

– Я даже рад. Свяжись с такой – крови попортишь ого-го!… Ну, чао, старушка!

– Чао.

– Если будет какой сигнал от Виленского…

– О чем речь, Антоша! Тут же звякну,– заверила его Мажарова.

Юрий Алексеевич Крюков позвонил домой в день, когда в университете вывесили списки прошедших по конкурсу абитуриентов. Трубку взяла Валентина Павловна.

– Ну как, Валюша?– взволнованно спросил кандидат наук.

– Хорошо, Юлик,– ответила спокойно и с достоинством жена.– Наш Игорь – студент! Да, да! Сама приказ читала…

У Юрия Алексеевича вырвалось какое-то нечленораздельное клокотание, потом он, справившись с нахлынувшей радостью, произнес:

– Ну что, мать, кто был прав? Я ведь говорил, что наш сын пройдет! И без всякого блата!

– Посмотрела бы, как ты сейчас пел, если бы не я,– усмехнулась Валентина Павловна.

– Валентина! – раздался в трубке строгий голос Крюкова.– Ты была у Журавского? Отвечай!

– Успокойся,– сказала жена,– у Журавского я не была. И вообще ни к кому в университете не обращалась…

Она решила ничего не говорить мужу. Во всяком случае, пока.

– Ну, слава богу,– вздохнул с облегчением Юрий Алексеевич.– Позови Игоря.

– У приятеля.

– Когда придет, поздравь от моего имени. Это же надо, еще вчера под стол пешком ходил, а сегодня – студент!

– Между прочим,– не удержалась от выговора мужу Валентина 'Павловна,– мог бы поздравить лично. Как все нормальные отцы. Хоть бы на недельку вырвался. Сын-то поступает в университет не каждый день…

– Валюша, тут у нас такая запарка!…

– А когда у тебя ее не было? – вздохнула Крюкова.– Скоро ждать из командировки?

– Одному аллаху известно. Работы на полмесяца…

Валентина Павловна знала: если Юлик говорит полмесяца, значит, на весь месяц, не меньше.

Вечером того же дня она пригласила в гости Мажарову.

Когда Крюкова позвонила к ней в дверь, Нина поначалу испугалась. Думала, Валентина Павловна пришла требовать долг. Девушка стала лепетать что-то, обещая отдать деньги в самое ближайшее время.

– О чем вы говорите, Ниночка? – сказала мать новоиспеченного студента.– Это я хочу с вами рассчитаться…

И вручила растерявшейся Мажаровой конверт.

– Две с половиной,– торжественно произнесла Крюкова.– Как и было условлено. Верно?

– Да, да, все в порядке,– пробормотала Нина.– Спасибо, большое спасибо…

– Милочка вы моя,– расчувствовалась Валентина Павловна,– я должна вас трижды благодарить. Вы когда-нибудь поймете мои чувства. Когда станете матерью. В молодости мы живем для себя. Потом – для семьи, детей…

– Рада, что смогла помочь,– скромно сказала девушка.

Уже у себя Крюкова достала из холодильника бутылку шампанского.

– Думала, Юлик приедет,– вздохнула она.– Не смог… А такое событие грех не отметить.

Мажарова хотела отговориться, но Крюкова настояла.

– Садитесь, садитесь. Тем более что вы имеете самое непосредственное отношение…

Нина покорилась. Выпили за поступление Игоря. Затем Крюкова стала расспрашивать о Виленском.

– Сережа настаивает, чтобы я ехала к нему,– сказала Мажарова.

Не открывать же соседке, что от жениха нет никаких вестей.

– А вы?

– Думаю перебраться в Москву только после того, как мы распишемся,– ответила Нина.

– Тоже правильно,– одобрила Валентина Павловна.– Надо ехать в качестве законной жены. Да, Ниночка, я давно хотела у вас спросить. Эта история в тресте ресторанов… Он имеет к ней отношение?

Мажарова пожала плечами, загадочно улыбнулась.

– Понимаю, понимаю,– кивнула Крюкова.– Конечно, неуместный вопрос. Но весь город только и говорит об этом. Еще бы! Восемь человек сняли. Троих уже взяли под стражу…

– И правильно,– усмехнулась Мажарова.– Обнаглели… Эх, если бы не такие люди, как Сережа, хапуги вовсе распоясались бы…

– Верно, верно,– сказала Валентина Павловна, разливая вино по бокалам.– Разрешите выпить за Сергея Николаевича?

– С удовольствием.

Нина была счастлива. Снова вернулись спокойствие и уверенность. Добрая тень Виленского приютила, спрятала ее от палящих лучей действительности.

И как приятно оттягивал карман халата конверт с деньгами…

– Ниночка,– вдруг страстно обратилась к ней соседка,– вы помогли мне один раз, так посодействуйте и во второй!

– Смотря в чем,– осторожно ответила Мажарова.

– Измучилась я,– жалобно произнесла Валентина Павловна.– Ютимся трое в одной комнатке. А ведь муж – кандидат наук, имеет право на дополнительную площадь. По закону! Да и Игорьку теперь нужна отдельная комната… Если бы вы взялись… Я имею в виду Сергея Николаевича… Попросите еще один раз. Его звонок председателю горисполкома – и вопрос будет решен… Ведь мы давно стоим на очереди. Другие получают, а мы…– Она махнула рукой.

– Что вы, Валентина Павловна! Квартиры – это очень сложно,– сказала Нина.

– В университет тоже было нелегко, однако…– Крюкова многозначительно посмотрела на девушку.– Только один звонок председателю…

– Звонок,– хмыкнула Нина.

– Я понимаю, что труднее…

– А риск?

– Чем больше риск, тем больше благодарность.– Валентина Павловна вышла и вернулась с пачкой денег.– Аванс – пять тысяч…

Мажарова завороженно смотрела на внушительную стопу купюр.

«Боже мой! – мелькнуло у нее в голове.– Вот она, свобода!»

– Поверьте, вы совершите доброе дело,– словно издалека доносился до Нины голос Валентины Павловны.– Осчастливите троих…

– Ладно,– выдавила из себя Мажарова; ей казалось, что эти слова произнесла не она, а кто-то другой.– Какую вы хотите?

– Трехкомнатную конечно же! – оживилась Крюкова.– И, если можно, поближе к центру…

– Постараюсь…

– А на Сиреневой набережной? – выдохнула Валентина Павловна.– Ну, в девятиэтажке?

– Делать, так делать,– ответила Мажарова, рассовывая деньги по карманам.

– Ниночка! – вырвалось у Крюковой.– Я буду молиться за вас по гроб жизни, хотя и неверующая…

…Когда Мажарова вернулась к себе, Вольская-Валуа молча протянула ей телеграмму. В ней сообщалось, что через день приезжает Михаил Васильевич, дядя Нины…

– Ну, тетя Поля,– с сожалением вздохнула девушка,– лафа кончилась… Завтра придется перебираться в общежитие…

Дело в том, что эта квартира не принадлежала ни ей, ни ее родителям.

Родилась и выросла Мажарова в небольшом городке Павловске, неподалеку от Южноморска. Тихое провинциальное захолустье наложило свой отпечаток на характер Нины – мечтательность. Она всегда пребывала в грезах о чем-нибудь необыкновенном. В детстве – о карьере киноартистки. И непременно знаменитой. Затем, когда подросла и окончила школу,– о жизни в большом городе с огромными домами и вереницами автомобилей. Идеалом для нее был Южноморск с его пестрой беспечной публикой и праздничным духом. Она ездила туда поступать в институт, но с треском провалилась, так как в школе училась средне. В ее родном Павловске было одно-единственное учебное заведение – финансовый техникум. Пришлось идти туда.

После техникума наступили будни – работа на захудалой фабрике и дом. Единственное увлечение – мечты. Теперь уже о блестящем муже – капитане дальнего плавания, крупном ученом, космонавте. Пищу для грез давал телевизор. Но у них в Павловске не было моря, отсутствовали крупные предприятия, а космодром находился за тысячи километров.

Местным женихам Нина отказывала. Постепенно претенденты иссякли. Годы уходили. И вот Нина решилась сама поехать в Южноморск: не придет же гора к Магомету.

В Южноморске, помимо тети Полины, родной сестры отца, жил еще один родственник – двоюродный дядя. Тоже Мажаров. Он приходился отцу Нины двоюродным братом.

Дядя, Михаил Васильевич, был человек суровый и родню не очень жаловал. Его поглощала единственная страсть – красивые, дорогие, старинные вещи. Деньгу Михаил Васильевич имел. И немалую. Считай, полгорода ходили с его зубными протезами и фиксами. Дантист он был, надо сказать, отличный, работал заграничным зубоврачебным оборудованием.

Его страсть разделила Михаила Васильевича не только с дальними, но и с ближайшими родственниками. Когда была жива жена, семья еще как-то держалась. Но с ее смертью дети дантиста – дочь и сын – повзрослев и встав на ноги, постарались уехать от скупердяя отца подальше. И общались с ним лишь посредством телеграмм по случаю дня рождения.

Приезд Нины в Южноморск не был желанным подарком для дяди. Надо было помогать девушке с устройством, предоставить хотя бы временное жилье. Михаил Васильевич болезненно воспринимал любое постороннее вторжение в его жизнь, а еще больше – в квартиру-музей.

Полина Семеновна взяла его в оборот. Брюзжа и ворча, дантист устроил так, что Нину по лимиту приняли на вновь построенный завод химического волокна (его директор сверкал прекрасной вставной челюстью, сработанной Михаилом Васильевичем), прописали и дали место в общежитии. Но работала она не у станка (заводу выделили лимит только для рабочих), а в бухгалтерии. Великая сила – блат…

На несколько месяцев в году – в самую жару – Мажаров был вынужден оставлять весь свой антиквариат на попечение Полины Семеновны: с какого-то времени у зубного протезиста стало пошаливать сердце, и врачи настоятельно советовали уезжать летом в более северные широты. С июня по август он проводил в Карелии, где теперь постоянно снимал домик возле озера.

Тетке было скучно и боязно одной в таких апартаментах. Да еще в городе произошло несколько квартирных краж, слухи о которых с неизменными преувеличениями распространились по всему Южноморску. Поэтому Вольская-Валуа попросила племянницу пожить вместе с ней у дантиста, что та с удовольствием и сделала.

И вот теперь хозяин ехал из Карелии домой.

Свое возвращение в общежитие Мажарова отметила вечеринкой, на которую пригласила девчат из других комнат. И даже комендант, суровая и строгая Раиса Егоровна, согласилась заглянуть к Нине на огонек и дала себя уговорить выпить рюмочку вина, чего с ней никогда не случалось. Все только потому, что в общежитии знали, чья Мажарова невеста.

Но ни восхищение подруг, ни почтительное отношение коменданта не радовали Нину. Переезд в здание с его казенным бытом, мебелью, общей кухней и душем еще больше обострил тоску. Ожидание становилось невыносимым.

Единственное, что не беспокоило,– это деньги. Из тех, что так нежданно-негаданно свалились, можно сказать, с неба, она отдала долги, расплатилась с тетей Полей, и еще осталась порядочная толика.

Чтобы поддержать репутацию будущей жены влиятельного и состоятельного человека, Мажарова не скупилась на затраты. И деньги таяли день ото дня. Такая уж особенность у денег. Тем паче – у шальных. Они, как магнит, притягивают людей, подобных Фаине Петровне.

Спекулянтка скоро проторила дорожку к Нине и в общежитие. Девушка не могла отказать ей: во-первых, неудобно, во-вторых, та еще могла ей пригодиться (и, по мнению Нины, в недалеком будущем), в-третьих, Фе Пе приносила вещи, которые соблазнят кого угодно.

И вообще лихорадка приобретения захватила Мажарову. Ей казалось, что уже само приобретение делает человека значительным, возвышает над другими.

Появление у Нины дорогих нарядов, роскошного заграничного магнитофона, умопомрачительной зажигалки (девушка начала курить, считая это признаком светскости) и других безделушек она объясняла Вере, с которой жила в одной комнате, тем, что родители выдали ей деньги на приданое.

Ах, эта Вера…

Все ей расскажи, объясни, растолкуй. Особенно нервировало Мажарову, когда Вера поднимала вопрос о Виленском.

Действительно, тянулись дни, недели, а Сергей Николаевич не ехал. Нине казалось, что девчонки втихомолку уже посмеиваются над ней (и правда, кое-кто судачил по этому поводу), а тут еще ближайшая подруга с расспросами. Нервы у Нины были на пределе.

Как-то у них с Верой произошел разговор, окончившийся ссорой.

– По-моему, так поступать, как твой Сергей, нельзя…– начала Вера.

Начала без всякого желания обидеть подругу и даже наоборот – из чувства сострадания.

– Значит, занят,– отрезала Мажарова.

– Так невеста же…– продолжала Вера.– Я просто удивляюсь… В книгах вон пишут, как влюбленные бросают самые важные дела, а раньше из заточения, из крепостей бежали, чтобы только увидеть любимую…

Вера обожала романы про рыцарей, мушкетеров и прочих романтических героев. Она собирала макулатуру и таскала на приемный пункт ради томиков Дюма, которыми зачитывалась по ночам.

– А может, он за границей! – не сдавалась Нина.– И не имеет права давать о себе знать!

– Прямо уж! – возразила Вера.– Моей тете муж даже из Антарктиды звонил. По радиотелефону. Из Антарктиды! А это на другом конце планеты…

– Ну что ты пристала? – взвилась невеста Виленского.– Как пиявка, ей-богу!

– Просто дико… Чтобы в наше время всемирной коммуникации…– вставила было Вера только что вычитанное в газете слово.

Но Мажарова рыкнула на нее:

– Заткнись! Завидно, так и скажи!

– Что, что? – опешила Вера.

– Ну какие у тебя кадры?– презрительно скривилась Нина.– Один шоферюга, другой – слесарь… Ты просто бесишься от зависти…

– Зато честные! – выкрикнула Вера, покраснев от обиды.

– Что ты имеешь в виду? – многозначительно прошипела Мажарова.

– А то… Может, твой Виленский – мошенник!– запальчиво ответила Вера.– Увидел, в какой квартире и обстановке ты живешь, вот и… А как узнал, что ты общежитская…

– Как ты смеешь! – Нина даже ногой топнула.– Сергей Николаевич… Сергей Николаевич…– Она задохнулась и некоторое время молчала, гневно глядя на соседку по комнате.– Да он сам имеет денег дай бог!… И вот какое кольцо подарил! – ткнула Нина под нос подруге подарок жениха.– И не забывай, Сережа – член коллегии!…

– По телевизору тоже показывали одного,– усмехнулась Вера.– Выдавал себя за генерала. А сам столько женщин обманул, что не сосчитать… Предлагал руку и сердце, потом обирал их – и поминай как звали… Судили голубчика, десять лет дали…

Это было последней каплей. Мажарова бросилась на Веру с кулаками, та завизжала и выскочила в коридор. Нина бросилась на кровать и разрыдалась.

Слова подруги каленым железом впились в сердце. А главное, они разбередили в девушке ее же сомнения, которые с недавних пор не давали ей покоя.

«Нет-нет,– отгоняла их от себя Нина.– Ведь он жил не где-нибудь, а в «Прибое»! Даже сам директор гостиницы вытягивался перед ним!… А личный референт, Зайцев? А приемы на даче «Розовые камни»? А восточный шейх со слугой? Генерал, который бегал для Сергея за спичками? В конце концов, звонки министра из Москвы?…»

Она вспомнила, как Виленскому было все легко и доступно – прогулки на яхте, билеты на концерты, места в оперном театре и многое другое, что простым смертным дается с превеликим трудом. Нина постепенно успокоилась. Сергей Николаевич есть Сергей Николаевич, могущественный, влиятельный, богатый. И он вернется к ней. Непременно вернется. А Верке просто завидно…

Несколько дней они не разговаривали друг с другом. Вера не выдержала, попросила прощения, и мир кое-как восстановился.

А тут случилось такое…

Беря «аванс» у Крюковой под обещание помочь в получении квартиры, Нина была уверена, что дело это каким-то образом удастся со временем уладить. Расчет, естественно, строился на замужестве. Она не сомневалась, что богатый и всесильный Виленский выручит в любом случае – или поможет семье кандидата технических наук въехать в вожделенную квартиру, или она вернет Валентине Павловне пять тысяч. Что для Сергея пять тысяч!…

Дом на Сиреневой набережной заложили в конце прошлого года. И хотя коробка здания была уже готова, ничто не предвещало быстрого окончания остальных работ. Всякая там окраска, оклейка, настилка… Строителей в газете ругали. Не сдавали они объекты в срок.

Да что далеко ходить за примером: жилой дом для их комбината строили три года, а потом еще год устраняли недоделки после сдачи. А жильцы, получив ордера, въехали еще лишь через восемь месяцев – не ладилось то с водоснабжением, то с канализацией…

Обещая настырной Крюковой трехкомнатную квартиру на четвертом (непременно!) этаже, с лоджией на море (разумеется!), Нина была спокойна – развязка наступит еще не скоро. К тому времени она будет женой члена коллегии.

Однако Мажарову подвели. И кто бы мог предполагать – склоняемые на все лады строители!

Оказывается, в той самой башне-девятиэтажке на Сиреневой набережной проходил конкурс лучших бригад отделочников, собравшихся со всей области. Так что дом сдали со значительным опережением графика и на оценку «отлично».

Об этом невесте Виленского радостно сообщила заявившаяся в общежитие Крюкова.

– Ниночка, вы не можете себе представить, какая чудная квартирка! Я только что оттуда!

– Какая квартирка? – переспросила ошеломленная девушка.– Откуда оттуда?

И Валентина Павловна рассказала ей, что ходила смотреть свое будущее гнездышко (найти его не составило труда: один подъезд, а на четвертом этаже всего одна трехкомнатная квартира). Поведала и о конкурсе, и о досрочной сдаче.

– Вы знаете, у нас прекрасные соседи,– возбужденно продолжала Крюкова.– Директор гастронома, дочь генерала, очень милая молодая женщина. Она была так рада познакомиться со мной… Но я-то знаю почему…

– Уже въезжают? – выдавила из себя Мажарова, чувствуя, что у нее холодеет под ложечкой.

– Ну да! Выдают ордера,– ответила жена кандидата наук.– Вот я и пришла посоветоваться: подождать, когда вызовут в горисполком, или пойти завтра к председателю…

– Нет-нет! – вырвалось у девушки.– Я сама… Узнаю и… И тут же сообщу вам.

– Понимаю, понимаю,– согласно закивала Валентина Павловна.– Зачем лишний раз афишировать? День-другой не имеет значения… Столько ждали, так чего уж…

Нине кое-как удалось выпроводить Крюкову. Уходя, та сказала:

– Скоро из командировки возвращается мой Юлик. Представляете, какой его ждет сюрприз!…

«Это конец!» – оборвалось все внутри Мажаровой, когда за соседкой дяди закрылась дверь.

Ну сколько можно потянуть? Самое большее – неделю. И то вряд ли. Эта настырная баба не успокоится, будет надоедать, непременно опять пойдет проведать свое «гнездышко». А дом заселяется. И где гарантия, что уже завтра не въедут настоящие хозяева? И тогда…

От этого «тогда» Мажарова пришла в ужас.

«Что делать? Боже мой, что же делать? – лихорадочно билось в голове.– Единственный выход – возврат Крюковой «аванса»… И сказать, что с квартирой сорвалось. Но где взять такую сумму?»

От денег, которые были недавно у девушки, остался, как говорится, один пшик.

Первой мыслью было – продать все! И наряды, и вещи, которыми так щедро снабдила ее Фаина Петровна. Но когда Мажарова стала предлагать их подругам, то поняла: девчонкам из общежития это не по карману. Да и на самом деле Фе Пе, мягко выражаясь, хорошо попользовалась Нининой широтой: Мажарова, оказывается, переплачивала спекулянтке в три-четыре раза. Даже избавившись от всего, не набралось бы и трети нужной суммы.

Тогда девушка перебрала всех, кто мог бы ее выручить.

Тетка? У Полины Семеновны на книжке не было и пятисот рублей…

Дядя? У того снега среди зимы не выпросишь…

Антон? С тех пор как Ремизов бросил ансамбль, он сам крепко сел на мель…

Подумала Нина и о родителях. Ей стало еще тоскливее и страшнее…

Мать всю жизнь была учительницей. В последнее время ее замучил радикулит, и все же она не шла на пенсию, считала своим долгом помогать дочери. У нее болела душа за Нину, которая до сих пор так и не устроила свою семейную жизнь. Слала дочери то на новое платьишко, то на туфлишки…

Отец… Тихий, незаметный человек. В отличие от своего двоюродного брата-дантиста, его никогда не интересовали деньги. Он проработал в маленькой местной типографии наборщиком около сорока лет, не заработав не только на антиквариат – в доме не было приличного мебельного гарнитура… Какие уж там сбережения…

«За что, за что они должны получить такой жестокий удар? – терзалась Нина.– Единственная дочь – в тюрьме! Из-за кого? Из-за этой противной Крюковши! Подавай ей, видишь ли, роскошную квартиру в центре! Может, она еще захочет, чтобы ее муженька пристроили в Москве? Министром?!»

Ах, как сладко, когда есть на кого обратить ненависть! Тогда и отчаяние переносится легче…

Промучившись пару дней, Мажарова пришла к выводу: почему, собственно, она должна возвращать Крюковой деньги? Почему?

Нина припомнила наставления Вольской-Валуа, которая учила: если хорошенько поразмыслить, то даже из безвыходной ситуации можно извлечь выгоду.

И девушка решила: одним выстрелом надо убить двух зайцев. Правда, был риск. Большой риск.

А что поделаешь, когда обстоятельства вынуждают? Голова-то одна…

Валентина Павловна эти два дня не жила – она пребывала в золотисто-розовом сне. Наконец-то ее мечта сбывалась. Жить в новом доме на Сиреневой набережной – это уровень! Престижно! Ни один из их знакомых не мог даже и подумать об этом…

Крюкова обошла все мебельные магазины. И уже твердо знала, в какой комнате что будет стоять. В столовой – очень милый гостиный гарнитур югославского производства. Не полированный, но с резьбой! Крик моды! Для спальни, по ее мнению, вполне подходила финская мебель. Темных тонов. Игорьку тоже имелось что купить. Не дорого, но со вкусом.

Проинспектировала Валентина Павловна и магазины тканей, ковров, посуды. В глазах у нее стоял туман красок, форм, силуэтов… Мысленно прикидывая, во что обойдется оборудование будущих апартаментов, она понимала: сбережений не хватит. Но были ведь родные, друзья. Одолжат. А отдавать… Что ж, теперь она заставит Юлика поскорее закончить докторскую, опубликовать наконец монографию, которую он никак не отнесет в издательство. И вообще убедит его, что пора уже занять такой пост и положение, на которое ее муж имеет полное право.

Крюкова верила: с переездом в девятиэтажку жизнь их должна перемениться коренным образом.

Ее так распирало, что она не выдержала и похвасталась перед соседкой. Потом, засев за телефон, обзвонила кое-кого из приятельниц, сообщив, что на днях получит квартиру. Когда ее спрашивали, где именно, она с гордостью отвечала, что на Сиреневой набережной. Приятельницы охали, поздравляли, а Валентина Павловна торжествовала, радуясь произведенному эффекту.

Во время одного из таких телефонных разговоров раздался звонок в дверь. Долгий и настойчивый.

Крюкова открыла и, когда увидела на пороге Мажарову, то невольно отшатнулась: на Нине, что говорится, лица не было.

– Вы одна? – бледными дрожащими губами произнесла девушка.

– Да… А что случилось? – У Валентины Павловны нехорошо екнуло в груди.

– Не звонили? Не приходили?…– чуть слышно спросила Мажарова, которая, как было видно, еле стояла на ногах от какого-то необычайного волнения.

– Кто должен был звонить?… Прийти?…

Мажарова вошла в коридор и прислонилась к закрытой двери.

– Все… Все пропало…– выдавила она из себя, и от беззвучных рыданий у нее задрожал подбородок.

Крюкова подхватила ее под руки, дотащила до дивана.

– Как я могла согласиться! Зачем мне надо было связываться? – обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, причитала девушка.

Валентина Павловна бросилась на кухню и принесла стакан воды с валерьянкой.

– Объясните, ради бога, что случилось? – спросила она, с трудом заставив Нину проглотить лекарство.

– Ужас… Ужас…– бормотала Мажарова.– И все из-за вас! – Она метнула на Крюкову гневный взгляд.– Арестовали!…

– Сергея Николаевича?! – воскликнула Валентина Павловна, невольно опускаясь на диван рядом с девушкой.

– Нет-нет! Сережа ничего не знает! – замахала руками Нина.– Скажите честно, вы никому не проболтались про квартиру?

Крюкова так и обмерла: буквально две минуты назад она вела беседу именно об этом.

Видя ее замешательство, Мажарова повторила настойчивее:

– Умоляю, скажите правду!

– Ну что вы, Ниночка… Я же понимаю… Конфиденциально, так сказать…– залепетала Валентина Павловна.

– Значит, никому? – пристально посмотрела ей в глаза Нина.

Крюкова как-то нерешительно покачала головой.

– Да ведь все ваши соседи уже знают! – возмущенно сказала Мажарова (эту информацию она получила от Вольской-Валуа).

Валентина Павловна совсем растерялась. Помявшись и поерзав на диване, она наконец призналась:

– Понимаете, намекнула одной знакомой… Вскользь и неопределенно… Но поверьте! – схватила она Нину за руку.– Это надежный человек! Ближайшая моя…

– Я так и знала! – выкрикнула Мажарова, вырвав свою руку от Крюковой.

Она откинулась на спинку дивана и долго сидела молча, бессмысленно глядя перед собой.

Валентина Павловна боялась даже пошевелиться.

– Что вы наделали? – повернулась к ней Нина.– Вы… Вы убили меня! Слышите! Из-за вас я сяду в тюрьму!… Да знаете, что им уже известно все? И как ваш Игорь попал в университет, и каким образом вам выделяют новую квартиру… Меня допрашивали, слышите!…

При каждом слове Мажаровой жена кандидата наук становилась бледнее и бледнее.

– Как?… Откуда… известно? – с трудом выдавила она.

– Не надо было болтать! – пригвоздила ее Мажарова.

Валентина Павловна почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Но Нина продолжала:

– Меня три часа мучил следователь… Я, конечно, все отрицала… Но ведь на деньгах ваши отпечатки пальцев! Ваши, понимаете!… Он показал мне экспертизу… Отпереться вам теперь не удастся…

– Господи! – охнула Валентина Павловна.– Я-то в чем виновата?

– Как в чем? В даче взятки!

– Деньги… Отпечатки… Взятка… Ниночка, дорогая, что же делать? – заломила руки Крюкова.– И… И кого арестовали? Вы не объяснили…

– Человека, через которого устроили Игоря…

– Ага, понимаю,– машинально кивнула Крюкова.

– Он же и квартиру вам делал…

– Что же теперь будет?– Валентина Павловна с ужасом посмотрела на девушку.

– Что, что! – в отчаянии хрустнула пальцами Мажарова.– Ждать ареста! Уже есть ордера. И на меня, и на вас… Мне их следователь показывал… Ах, какая же я дура! – Нина снова залилась слезами.

– А Сергей Николаевич?… Неужели он?…– с надеждой прошептала Крюкова.

– Замолчите! Не позорьте его светлое имя! – закричала на нее Мажарова.– Мало того что вы разбили мое счастье…

Крюкова бухнулась перед ней на колени.

– Простите, Ниночка! Простите! Скажите, что можно?… Что я могу?…

– Поздно!… Поздно!…

Девушка всхлипывала тише и тише.

– Не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать,– словно саму себя убеждала Крюкова, расхаживая по комнате.– Ну, давайте подумаем вместе, помозгуем!…

– Есть еще один человек,-нерешительно произнесла Мажарова.– Друг Сергея… К тому же хорошо знаком со следователем…

– Так-так-так,– присела рядом Крюкова, внимая каждому слову девушки.

– Мне удалось узнать… У следователя вторая семья… Алименты… Он может пойти… Надо ему…

– Дать?– обрадовалась Валентина Павловна.– Дадим! Сколько?

– Да погодите вы! – оборвала ее Мажарова.– Уже раз дали…

– Молчу, молчу,– прижала руки к груди Крюкова.

– Надо ведь с умом… Не пойдешь же прямо…– Нина замолчала, вздохнула, приложила пальцы к губам – думала.

Валентина Павловна почтительно ожидала.

– Эх! – сказала в сердцах Мажарова.– Не доверяю я вам!… Не умеете вы держать язык за зубами…

– Теперь буду держать! Клянусь сыном!

– Значит, следователю десять, не меньше,– хмуро произнесла Нина.

– Десять тысяч?! – вырвалось у Крюковой.– Откуда у меня?

Мажарова смерила ее презрительным взглядом, как когда-то Фаина Петровна Вольскую-Валуа.

– Хорошо,– зло усмехнулась она,– выпутывайтесь сами… А уж я как-нибудь позабочусь о себе…

– Десять, так десять,– обреченно кивнула Крюкова.– Но где гарантия, что все кончится и нас не тронут?

– Возьмет деньги – будет связан с нами одной веревочкой… Но главное слово за прокурором,– железным голосом продолжала Мажарова.

– Еще и ему? – простонала несбывшаяся квартировладелица в роскошном доме на Сиреневой набережной…

Подсчитывали и рядились до позднего вечера.

Громко, как это почему-то принято в ресторанах, играл оркестр, на столе были выставлены самые дорогие закуски, те, которые не заказывают женам; торчала из серебряного ведерка бутылка шампанского для дамы, а для кавалера стоял марочный коньяк, лежала пачка «Мальборо» и сногсшибательная японская зажигалка. Был уют и интим. Но разговор за столом шел не интимный. Просто дружеский. Ибо Антон не претендовал на руку и сердце Нины. Он зашел к ней в общежитие грустный и пришибленный от последних неудач – никуда его петь не брали.

– Прошвырнемся в кабак? – предложила Мажарова.

Ремизов выразительно вывернул карманы брюк.

– Я приглашаю,– сказала Нина.

В «Прибой», естественно, не пошли. Но в Южноморске имелись рестораны не хуже.

Бывший солист ансамбля «Альбатрос» много пил, но не хмелел. И плакался собеседнице в жилетку.

– Предки пилят – повеситься хочется,– говорил он, смоля одну сигарету за другой.– В тунеядцы записали…

– Тебе же нельзя курить, Антоша! – переживала за него Нина.– Голос ведь!…

– На кой он мне теперь! – отмахнулся Ремизов.– Пойду на сейнер… Когда-то я ходил на путину… Возьмут.

– Хватит кукситься! – бодрилась Мажарова, сама наполняя бокалы.– Вот приедет Сергей Николаевич…

– Только на него вся надежда,– вздохнул Ремизов.

У Нины настроение было несколько лучше. В ресторанах она забывалась. Казалось, что именно здесь начинается настоящая жизнь. Особенно когда с легкостью швыряешь на стол для расчета крупные купюры…

Перед тем как уходить, Нина достала из сумочки пачку десятирублевок с банковской бумажной лентой и, распечатав, отсчитала небрежно несколько штук. Ремизов, не скрывая зависти, произнес:

– Есть же люди…

– Такого добра у меня…– усмехнулась Мажарова, бросая в сумку остальные деньги, словно это была мелочь.

Антон недоверчиво покачал головой.

– Не веришь? – несколько обиделась девушка.

Она достала из сумки сберегательную книжку, раскрыла ее и протянула Ремизову.

Тот присвистнул.

Сумма настолько поразила его, что он долго не мог прийти в себя. Дар речи вернулся к Антону только в такси.

– Знаешь, какая у меня идея,– решил поделиться он с Мажаровой.– Все равно болтаюсь без дела… Хочу на недельку в Москву махнуть… Брательник обещал одолжить мне башлей… Поразвеюсь там… Заодно попробую найти Роберта…

– Референта Сергея Николаевича? – заволновалась Нина.

– Да, Зайцева… Не знаю, удобно ли…

– Удобно, удобно! – горячо заверила Мажарова.– И зачем Роберта? Ты уж, Антоша, найди самого Сергея Николаевича… Впрочем, вряд ли он в Москве, не то объявился бы… Но ты узнай адрес…

– А как? – спросил Ремизов.

– Очень просто,– ответила Нина.– В паспортном столе.

– Это мысль! – согласился Антон.– Но я знаю, что есть люди, адреса которых не дают. И номера телефонов тоже.

– А ты постарайся! Понимаешь, это ведь не только для меня! Сережа и тебе обещал кое-что…

Для того чтобы Ремизов мог посвятить в Москве поискам Виленского столько времени, сколько понадобится, Мажарова отвалила ему двести рублей.

В Южноморске догорал бархатный сезон, самый пленительный для курортников, а в столице стояла холодная осенняя погода, с ветром и мокрым снегом.

Ремизов бегал по Москве с красным насморочным носом, отчаянно зяб в плаще. А побегать пришлось изрядно.

В Мосгорсправке ему дали адреса нескольких Виленских, а также десятка два Зайцевых. И жили они в разных районах столицы.

Отправляясь каждый раз по очередному адресу (частенько к черту на кулички), Ремизов с замиранием сердца ожидал увидеть знакомое лицо. Но список адресов постепенно исчерпывался, а это оказывались другие Сергеи Николаевичи и Роберты Ивановичи.

Остановился Антон у дальних родственников (седьмая вода на киселе), которых явно стеснял, и день ото дня чувствовал, что весьма осчастливил бы их, уехав в свой родной Южноморск.

Когда все адреса кончились, Антон попытался найти дорогих сердцу гостей его города каким-либо другим способом. Зашел в несколько министерств в центре Москвы, сумел даже попасть на Центральное телевидение (пропуск через знакомых устроили все те же родственники). Но, увы, никто не слышал о члене коллегии Виленском, а тем более о его референте Зайцеве…

Разошлись деньги, взятые взаймы у брата и презентованные Мажаровой. На последние Антон купил билет в Южноморск. На купейный вагон не хватило.

Ремизов приехал на вокзал за полтора часа до отхода поезда. Ему осточертела Москва, с ее толчеей, переполненным транспортом, промозглой погодой и бесприютностью. Антону уже не нужны были ни Виленский, ни Зайцев – поскорее бы домой, на солнышко, к морю. Что скажет Нина, ему было наплевать. Пусть едет в столицу сама. А он сыт по горло…

Южноморск, родной ресторан «Прибой», где он пел по вечерам, Ремизову теперь казались раем.

Антон стоял возле буфета, дожевывая булочку, с каким-то облегчением думал: слава богу, он не будет наконец видеть эту толпу людей, бесконечно текущих откуда-то и куда-то. Нескончаемый поток безликих индивидуумов…

И вдруг…

Сначала Антон подумал, что ему померещилось. Но когда он получше вгляделся в человека в длинном кожаном пальто, покупающего газету в киоске «Союзпечать», то чуть не вскрикнул от радости.

Это был Роберт Иванович Зайцев.

Зайцев взял сдачу, на несколько секунд задержался, разглядывая в витрине обложки журналов, и этого времени хватило, чтобы Ремизов сумел продраться к нему сквозь поток людей.

– Роберт! – срывающимся от волнения голосом крикнул Антон, боясь, что тот исчезнет, поглощенный человеческим коловоротом.– Роберт Иванович!…

Зайцев удивленно посмотрел в его сторону. И когда Ремизов подбежал к референту, тот улыбнулся.

– Антон! Ты? Какими судьбами?

– Понимаешь… поезд…– счастливо лепетал Ремизов, тряся руку доверенному лицу Виленского.– Через час… Как я рад… И вот – уезжаю…

– А-а, уезжаешь… Я думал, тебе в город. А то мог бы подвезти. У меня машина…

– Роберт Иванович, я вас искал… И Сергея Николаевича! – сыпал Ремизов, стараясь сообщить самое главное.– Нина просила…

Они отошли в сторонку. Антон рассказал референту Виленского, как любит своего жениха Мажарова, как переживает и томится.

– Патрону приятно будет услышать это,– сказал Зайцев.– А вообще как она?

– Нинон? Процветает…

И он поведал Зайцеву о тех нарядах, какие невеста Виленского приобрела для будущей жизни в Москве, сколько у нее на сберкнижке и что именно Нина командировала его в столицу на поиски Сергея Николаевича.

– Уж скорее бы он приехал,– заключил Ремизов.– А то она устала ждать… Отчаялась…

– А зря,– нахмурился Зайцев.– Патрон сам извелся… • '

– Где он? – вырвалось у Ремизова.

– Э, брат, чего хочешь знать,– похлопал его по плечу Роберт Иванович.– Как ты думаешь, держал бы меня Сергей Николаевич, не умей я хранить государственные секреты?

– Прости, старик,– сказал Ремизов, снова переходя на тот тон, который установился у них там, в Южноморске.– Значит, можно передать?…

– Не только можно – нужно! Днями нагрянем в ваш благословенный город… Насколько мне известно,– многозначительно улыбнулся Зайцев.

– Слушай, Роберт, а меня ты не забыл? – решился наконец напомнить о своих делах Антон.

– Господи! – вздохнул референт.– Провинция есть провинция… Это у вас там сплошной треп, а здесь, в столице…

– Ну и как? – загорелись глаза у бывшего солиста ансамбля «Альбатрос».

– Послушай, старина,– серьезно начал Зайцев,– был о тебе разговор где надо… Тебя пригласят в ЦеТе в этом году…

– На Центральное телевидение! – воскликнул Ремизов.

– Да, на конкурс. Но в этом году ты лауреатом не будешь. Усек?

– Усек,– несколько погрустнел Антон.

– Только дипломантом,– чуть усмехнувшись, продолжал Зайцев.– А вот на следующий год… Понял? Тактика.

– Вот теперь ясно, как апельсин,– расплылся в улыбке Ремизов.

– Получишь первую премию. Это даст тебе право претендовать на положение солиста Всесоюзного радио и Центрального телевидения…

– Спасибо… Я… Спасибо…– Антон схватил руку Роберта и долго тряс ее.

– Дальше – дело за тобой,– осторожно освободился от него Зайцев.– Фестивали в Варне, Со-поте, Сан-Ремо… Старайся сам. Наше дело – вывести на орбиту…

Объявили посадку. Зайцев взял адрес общежития Мажаровой и на прощанье облобызал Ремизова.

Среди пассажиров этого поезда Антон был самым счастливым человеком.

Референт Виленского знал, что говорил. Телеграмма, пришедшая буквально через пару дней после возвращения Ремизова в Южноморск, сообщала, что Сергей Николаевич вылетает к невесте. Заветное послание отнесла к Мажаровой сама Раиса Егоровна.

– «…Обнимаю, целую, твой Сергей»,– дочитала Нина и, обняв комендантшу, закружила по комнате.– Видите, видите! Едет… Летит!

– Радуйся, голубка, радуйся, твое дело такое,– расчувствовалась суровая управительница женского общежития.– Встречай своего суженого…

– Раиса Егоровна,– воспользовалась случаем Мажарова,– ничего, если мы устроим прием здесь?

– Зачем же здесь,– солидно ответила комендант.– В красном уголке будет сподручнее… Жених-то твой не простой смертный…

– Нет-нет! – поспешно отказалась Нина.– Спасибо. Мы уж в нашей комнате… Уютней. И без особого шума…

– Ну, смотри сама. Я хотела, как лучше…

Но особенно торжествовала Мажарова, когда с работы вернулась Вера. Дав ей прочесть телеграмму, Нина не без ехидства сказала:

– Ну что, съела? Так кто мошенник?

– Брось, Нинча,– смутилась подруга.– Нашла о чем вспоминать…

– А ты говорила: бросил, потому что общежитская,– не унималась Мажарова.– До чего же вы все примитивные! Потому что серые… А для Сережи главное – человек! Поняла?

Вера полностью признала свое поражение и, чтобы замолить свою вину, взялась помогать в устройстве банкета по случаю приезда Виленского.

А подготовка развернулась грандиозная. Раиса Егоровна не пожалела даже ковровую дорожку, которая покидала каптерку в особо важных случаях, например, если обещало нагрянуть высокое начальство или другая какая авторитетная комиссия.

В день приезда Сергея Николаевича из кухни на этаже, где жила Нина, разносились по общежитию ароматы, сводившие с ума всех обитателей, привыкших к постным запахам столовки. Это колдовала Полина Семеновна.

Ремизов снова бегал по магазинам, заглянул по знакомству в буфет «Прибоя».

Приближался торжественный час. В комнате Нины и Веры был накрыт стол. Такой, за который не стыдно было посадить Виленского.

Мажарова, одетая в новое платье (результат последнего визита Фаины Петровны) и туфли, не могла найти себе места.

Вера и Антон дежурили внизу, в вестибюле, чтобы торжественно встретить и проводить жениха к невесте. Вольская-Валуа несла вахту на кухне у духовки, в которой томилась индейка.

И когда в дверь раздался стук, Мажарова подскочила к ней в один миг.

В комнату ввалилась Крюкова. Она была в стареньком платье, сбившейся косынке и с узелком в руках.

Мажарова так и застыла с открытым ртом.

Валентина Павловна, не поздоровавшись, плюхнулась на стул.

– Нина, вы передали кому надо деньги?– задыхаясь спросила она.

– Конечно! – пришла наконец в себя девушка.– Но почему вы здесь? Вас не должны видеть у меня! Ни в коем случае!

Но Крюкова ее не слушала.

– Звонили… Инспектор…– лепетала она в ужасе.

– Откуда? Какой еще инспектор? – опешила Мажарова.

– Откуда же еще могут, как не из милиции… Про ордер говорили…

– Ордер? – воскликнула Нина.

– Ну да! Вы же сами говорили, что следователь показывал ордер на арест…

– Что вы мелете? Никто нас арестовывать не собирается! И кто вам сообщил такую чушь? – зло сказала Мажарова.

– Игорь… Сын… Меня не было дома… Позвонили. Сказали, чтобы я пришла сегодня же… Умоляю, пойдемте вместе. С повинной… Расскажем, как было…

– Успокойтесь! Слышите! Возьмите себя в руки!– зашипела на нее Мажарова.– Дело закрыли, понимаете, закрыли! И мне твердо заявили: все концы в воду…

Валентина Павловна замотала головой.

– Я читала, что чистосердечное признание учитывается,– продолжала она.– Это наш единственный шанс… Я вот уже и вещички собрала,– показала Крюкова узелок.

И сколько Нина ни пыталась ее разубедить, что идти в милицию ни в коем случае не надо, Валентина Павловна твердила свое…

Впервые я соприкоснулся с этой историей, когда ко мне позвонил в конце рабочего дня дежурный по горуправлению внутренних дел майор Крылов.

– Товарищ Измайлов,– сказал он,– у меня тут один посетитель… Что-то непонятное произошло с его женой… Можно, мы подъедем к вам?

– Конечно,– ответил я.

Минут через двадцать в мой кабинет уже входил Крылов с взволнованным мужчиной лет сорока пяти. Он представился: Юрий Алексеевич Крюков.

По словам кандидата наук, он, вернувшись из длительной командировки, застал дома странную картину. Дверь была не заперта, в квартире – ни жены, ни сына. Более того, исчезли почти все вещи: мебель, посуда, ковры, телевизор, транзисторный приемник, стереоустановка, шуба и дорогие платья жены, библиотека, которую они столько лет собирали для сына. Но самое удивительное – на подоконнике он нашел записку от супруги.

«Юлик, дорогой! – писала жена.– Прости! Я виновата перед тобой и Игорьком. Проклинаю себя! Господи, почему я не послушалась тебя? Я запуталась, связалась со взяточниками. Пришлось продать все. Теперь меня должны взять под стражу. Я решила пойти в милицию с повинной. Люблю тебя и сына. Твоя Валентина».

Сумбурная записка. Прочтя ее, Крюков бросился к соседям. Но никто не знал, где его жена, где сын Игорь и что, собственно, произошло. Юрий Алексеевич побежал в ближайшее отделение милиции. Там его жена не появлялась и о решении арестовать ее не было известно.

Крюков на этом не успокоился и добрался до городского управления внутренних дел. Майор Крылов по его просьбе обзвонил по телефону все райотделы милиции, районные прокуратуры, но ничего не узнал о судьбе Валентины Павловны. (Что никто из следователей городской прокуратуры не арестовывал Крюкову, я знал: за санкцией пришли бы ко мне.)

Я попытался выяснить у убитого горем супруга, о каких взятках идет речь в записке. Крюков клялся, что понятия не имеет. Мне показалось, что он был искренен. Его больше всего пугало, что с женой. А вдруг она что-нибудь с собой сделала? Основания для тревоги, как я выяснил, были нешуточные. И вообще, вся эта история весьма настораживала.

Мы посоветовались с Крыловым, как быть. Майор предложил, чтобы этим делом занялся угрозыск. И вызвал двух сотрудников из горуправления милиции – старшего инспектора капитана Линника и лейтенанта Гурко. Они уехали вместе с Крюковым, пообещав доложить мне о результатах своих действий.

Часа через два позвонил Линник и взволнованно сообщил, что приедет с известиями чрезвычайной важности.

– Крупная птица попала к нам в руки,– сказал капитан.

– Жду,– ответил я.

Через пятнадцать минут он уже входил в мой кабинет.

– Крюкова-таки пришла в милицию,– первым делом доложил старший инспектор угрозыска.– Правда, долго шла. Никак не решалась, бродила по городу… А теперь по порядку…

Как следовало из его рассказа, из прокуратуры они первым делом направились в дом на Молодежном проспекте, где застали сына Крюковых, Игоря. Вот уж за кого нужно было по-настоящему опасаться! Оказывается, сегодня днем мать призналась сыну, что в университет он поступил за взятку. Рассказала она ему и то, что связалась с каким-то человеком, который обещал устроить им квартиру на Сиреневой набережной. Тоже за приличную мзду. И все это, по словам Валентины Павловны, вскрылось. Не помогли ни деньги, ни связи. И теперь ее ожидала тюрьма.

Игорь был потрясен Он не помнил, как убежал из дома и где бродил.

Капитан Линник попытался выяснить у парня, кому именно мать давала взятки? Игорь сказал, что не знает. По его словам, Валентина Павловна последнее время имела какие-то дела с Ниной Мажаровой, племянницей их соседа.

Линник и Крюков решили поговорить с дантистом – благо лишь перейти лестничную площадку.

Михаил Васильевич Мажаров ничего не мог сообщить о Нине и ее отношениях с Крюковой. Но в это время приехала его родственница, Полина Семеновна, с просьбой одолжить на вечер столовые приборы для какого-то торжества, которое намечалось в общежитии у Мажаровой.

Вольская-Валуа решила, что Линник и Гурко (они были в штатском) – какое-то городское начальство, которое хочет торжественно приветствовать Виленского, и потому обрадовалась их желанию быть гостями Нины.

Поехали в общежитие. И Крюков тоже. По дороге Вольская-Валуа охотно рассказала о своей племяннице, о ее счастливой звезде – такого жениха отхватила! Когда Линник стал осторожно выспрашивать, как выглядит Виленский, бывшая наездница не жалела эпитетов, описывая будущего родственника.

– Вы не можете себе представить,– признался капитан,– я прямо ушам своим не поверил… Все сходилось! И внешние приметы, и способ действия… Ведь мы буквально позавчера получили ориентировку! А главное, этот самый Виленский «работал», как обычно, с напарником…

Под каким-то предлогом капитан остановил машину, сделал незаметный знак Гурко. Выйдя, они быстренько наметили план действий.

На их счастье, Виленский еще не прибыл в общежитие, так что к его появлению удалось отлично подготовиться. Были вызваны еще двое работников милиции. Затем начались допросы, которые инспекторы угрозыска провели прямо-таки артистически.

Пока Гурко сидел в комнате Мажаровой (Нина, так же как и тетка, приняла их за гостей), Линник приглашал в красный уголок одного за другим: сначала Антона Ремизова, затем Веру, потом Воль-скую-Валуа. В заключение допросили Мажарову.

Постепенно прояснилась вся картина – с момента появления в Южноморске Виленского до событий сегодняшнего дня, потрясших семейство Крюковых (Валентина Павловна тоже успела «чистосердечно» признаться в милиции).

Венцом всего было появление в общежитии Виленского и Зайцева. С охапкой цветов и шампанским. А потом…

Потом Виленский и Зайцев были задержаны и доставлены в горуправление внутренних дел…

– В общем, еще тот банкет получился! – весело заключил капитан; и уже серьезно добавил: – Захар Петрович, прошу вашей санкции на арест…

– Кого персонально? – спросил я.

– Виленского, Зайцева, Крюковой и Мажаровой.

– Вы считаете, что Крюкову и Мажарову тоже надо взять под стражу?

Капитан замялся.

– Вы бы видели, как они ведут себя! – сказал он.– Кричат, возмущаются. И каждая утверждает, что она, мол, жертва…

– Ну, на арест гастролеров я дам санкцию… А вот женщин, по-моему, брать под стражу не стоит. Есть другие меры пресечения… Значит, обе утверждают, что жертвы?

– Ну да,– усмехнулся Линник.– Жертвы! Своего желания обойти закон…

Капитан дал мне для ознакомления документы.

Судя по ориентировке, поступившей в управление городской милиции, капитану действительно повезло – к нему в руки попал опасный преступник, которого разыскивали по всему Союзу. Настоящая его фамилия была Колесов. А Виленский…

Впрочем, в Ленинграде его знали как Бобровского, в Киеве – как Сабинина, в Архангельске он именовался Никольским.

Таких, с позволения сказать, псевдонимов у Колесова было десятка полтора. '

За плечами у него имелись две судимости и несчетное количество обманутых женщин. Колесов был брачный аферист.

Прежде чем дать санкцию на арест его и напарника (Зайцев «работал» под своим именем), я как и положено, решил побеседовать с ними. Но были у меня кое-какие вопросы и к капитану.

– А с чего это Крюкова всполошилась сегодня?– спросил я Линника.– Ведь насколько я понял, все эти взятки – выдумка Мажаровой. Как и мифический друг Виленского, следователь, ордера на арест и прочее…

Линник засмеялся.

– Анекдот в том, что Крюковым действительно днем звонили. Инспектор. Только не из милиции, а из отдела учета и распределения жилплощади райисполкома. И речь шла об ордере на получение квартиры…

– Как, на Сиреневой набережной? – удивился я, потому что, признаюсь, рассказ капитана не выходил у меня из головы.

– Да нет. Крюковы давно стояли на очереди. Вот и подошло время. Им выделили двухкомнатную квартиру во Втором микрорайоне. Отличное место. Я бы сам с удовольствием переехал туда… А Крюкова, не разобравшись, решила, что ее арестовывают… Крепко, видать, заморочила ей голову эта Ниночка. Когда совесть не чиста, и не такое может померещиться…

– Понятно,– кивнул я.– Теперь о Виленском, то есть Колесове… Вы не интересовались, как ему удалось устроиться в «Прибое»?

– Наши пытались,– ответил капитан.– Но теперь уже трудно установить правду… Как будто к директору гостиницы был какой-то звонок. От кого и откуда, не помнят. Якобы откуда-то «сверху»… Но это обычный трюк Колесова. Звонят из Москвы: ждите, мол, ответственного товарища, забронируйте люкс… Впрочем, не исключено, что номер в «Прибое» Колесов получил за взятку – есть насчет администрации сигналы.– Линник вздохнул.– И не только «Прибоя»…

– Что ж, Колесов мог позволить себе это,– согласился я.– Судя по тому, сколько у него было на сберкнижке, когда он познакомился с Мажаровой…

Капитан снова рассмеялся.

– Липа…

– Как это? – не понял я.

– Сумма липовая. Тоже трюк… Кладется на текущий счет рубль, затем Колесов своей рукой пишет столько, сколько ему заблагорассудится… Для приманки невест… Якобы случайно забывает свой пиджак со сберкнижкой в кармане – и дело в шляпе! Как же, солидный жених… Разумеется, никто ему в сберкассе больше его рубля не выдаст…

– Ловко,– согласился я.– А кольцо, подаренное Мажаровой? Ну, с изумрудом?

– Гурко уже показывал ювелиру. Латунь со стекляшкой. Но работа очень тонкая. Здорово кто-то подделал…

– И все же мне не до конца ясно,– признался я.– Откуда «Чайка»? Какой-то шейх?…

Капитан Линник развел руками:

– Тоже пока не знаю. Впрочем, возможно, сам жених нам признается…

…Честно говоря, когда «жених» появился у меня в кабинете в сопровождении конвоя, я понял, почему ему удавались аферы со сватовством: это был представительный мужчина с прекрасными манерами и весьма привлекательный.

– Я жертва недоразумения! – заявил Колесов чуть ли не с порога.

Я едва скрыл улыбку и переглянулся с капитаном: то же самое твердили Крюкова и Мажарова. И Ремизов…

Арестованному было предложено сесть.

– Официально заявляю,– продолжал он,– что не имею никакого отношения к этой скандальной истории! Какая-то мошенница, воспользовавшись моим честным именем…

– Ну, гражданин Колесов,– остановил я его,– насчет честного имени вы, прямо скажем, несколько преувеличили…

Услышав свое настоящее имя, арестованный вдруг словно обо что-то споткнулся, хотя и сидел на стуле. Лицо у него вытянулось, а слова застряли в горле. Однако Колесов быстро справился с собой и, видимо, моментально оценил обстановку.

– Честное слово,– улыбнулся он.– Честное слово, гражданин прокурор, в данном случае я чист, как ангел. И – хотите, верьте, хотите нет– действительно жертва.– Он помолчал и печально добавил: – Любви.

– А по-моему, чего-то другого,– заметил я.

В самом деле, когда мы до этого говорили с капитаном Линником, то не могли разобраться, почему лже-Виленский приехал к Мажаровой во второй раз: по сведениям из ориентировки, Колесов всегда, когда чувствовал опасность, умел быстро исчезнуть и никогда не возвращался на старое место.

Я попросил арестованного ответить на этот вопрос. На другие, естественно, тоже.

Колесов удобнее расположился на стуле, закинул ногу на ногу и одарил нас очередной улыбкой.

– Ну что ж, не буду осложнять вам работу,– сказал он и добавил: – И наши отношения… Надеюсь, моя откровенность будет принята во внимание…

И Колесов начал исповедоваться.

В Южноморске, как и в других городах, все шло по плану. С помощью своего «референта» Зайцева он вышел на «богатую» невесту. В заблуждение аферистов ввела квартира, в которой жила Нина, а также ее «шикарный» образ жизни – дорогие наряды, обеды, которые она задавала, и легкость в обращении с деньгами.

– Как же это вы обмишурились?-спросил я.– Стреляный воробей…

– Не могу понять,– искренне признался Колесов.– Стечение обстоятельств, гражданин прокурор… Этот местный любимец публики Ремизов подвел. Да и Зайцев оказался не на высоте, не навел справки…

Но разоблачить Мажарову помог невольно все-таки бывший солист ансамбля «Альбатрос». О том, что Нина «общежитская», Антону сообщила Вера, а Ремизов нечаянно обмолвился об этом Зайцеву.

Вот почему Мажарова так не хотела сближения своей подруги с Антоном…

Узнав о «невесте» правду, Колесов с «референтом» поспешили покинуть Южноморск. Прихватив единственную на сей раз добычу – Нинино кольцо с рубинами.

– Мелковато, Колесов,– покачал головой Линник.– Забрали у девушки золотое кольцо с настоящими камнями, а подсунули фальшивое… Ведь Мажарова вас и поила, и кормила. Икоркой, балычком… Тратилась…

– Подумаешь, тратилась,– презрительно фыркнул арестованный.– Да я на нее истратился раз в пять больше! Рестораны, морские прогулки, походы на концерты!… В копеечку влетело!…

Впрочем, такие расходы, по словам Колесова, всегда неизбежны. Но они чаще окупаются. Обычно он покидал «возлюбленных» с хорошим кушем. Под видом расходов на покупку автомашины или для вступительного взноса в кооператив. Правда, иной раз выходило баш на баш, дебет равнялся кредиту. В этом случае «любовь» кончалась тогда, когда кончались у «невесты» деньги, как выразился брачный аферист…

После Южноморска для уголовной парочки наступила полоса неудач. В Архангельске Колесова и вовсе чуть не разоблачили на месте. А тут Зайцев случайно встретил на московском вокзале Антона Ремизова. Рассказ бывшего ресторанного певца о пачках купюр, которые он видел у Нины, опять сбил мошенников с толку. Тем более они сидели на мели…

– Вот я и решил снова посетить ваш благословенный город, чтобы помочь Мажаровой красиво и легко избавиться от презренных бумажек,– грустно сообщил Колесов.– Впервые изменил своему правилу: дважды не пить нектар из одного цветка… За что и поплатился…

Его огорчение выглядело весьма натурально.

Разъяснилось и то, каким образом аферист сумел окружить себя в Южноморске соответствующим антуражем. «Чайку» нанимал Зайцев… в съемочной группе столичной киностудии, приехавшей снимать фильм в соседний городок. Зайцев же, угостив в ресторане артистов, занятых в картине, попросил их посетить своего патрона. Те и заявились в гостиницу после очередного съемочного дня – в гриме и одежде своих героев. Вот откуда генерал, побежавший за спичками для Колесова, а также восточный шейх со слугой…

– Ну а почему вы назвались членом коллегии? – поинтересовался я.

– А я, гражданин прокурор, всегда был членом коллегии,– с улыбкой ответил Колесов.– Нет, я серьезно,– добавил мошенник уже без улыбки.– В школе – в редколлегии стенной газеты, в институте – тоже. Там,– он кивнул куда-то в сторону, но я понял, что он имеет в виду,– также бессменный член редколлегии газеты. Так что я, по существу, не врал…

Беседа с Колесовым затянулась до глубокого, вечера.

Потом допросили Зайцева. Тот был насмерть перепуган – еще бы, первый арест в его жизни.

Любопытная деталь выяснилась из допроса: этот молодой человек с высшим образованием (институт иностранных языков) начинал уголовную карьеру самостоятельно. Пользуясь знанием английского, выдавал себя за иностранца, предлагал юнцам, мечтавшим о заграничных рубашках, джинсах, куртках, «фирменные» шмотки, брал у них деньги и исчезал. Судьба нечаянно свела его с Колесовым, который посулил золотые горы и сладкую жизнь…

Оба из прокуратуры были отправлены в изолятор временного содержания. На следующий день их этапировали в Москву, где имелось не одно заявление от потерпевших «невест»…

Были привлечены к уголовной ответственности Мажарова и Крюкова. Первой было предъявлено обвинение в мошенничестве, второй – в попытке подкупить должностное лицо.

Прокуратура города возбудила также уголовное дело в отношении Фаины Петровны. Махровая спекулянтка была арестована. На допросах выяснилось, что от нее тянутся нити к кое-кому из директоров южноморских магазинов и баз. Но это уже тема для отдельного разговора.

Судебный процесс над Мажаровой и Крюковой вызвал большой интерес в городе. «Вечерний Южноморск» опубликовал по его материалам фельетон. Это, по мнению газеты, должно было послужить уроком для тех, кто во что бы то ни стало хочет заполучить престижного мужа или жену.