Рассказы и повести

СВАДЬБА

Кто-то сказал, что молодость проходит, если начинаешь чувствовать сердце. Теперь мне совсем недалеко до пятидесяти. Хочешь не хочешь, а о здоровье уже заботишься, незаметно для себя начинаешь внимательно смотреть телепередачу «Здоровье», искать и читать книги, журналы, в которых говорится о долголетии, о том, как его добиться. Благо, говорится и пишется сейчас на эту тему много, частенько противоречиво, но выбор весьма солидный. Диета, дыхательная гимнастика, плавание, бег трусцой и так далее и тому подобное. Некоторые мои знакомые успели перепробовать все. Лично я сразу и навсегда выбрал бег. Утром или вечером. Неподалеку от нашего дома разбит отличный парк, где я и укреплял свое здоровье. Однако регулярно делать это не представлялось возможным: то с раннего утра приходилось выезжать на место происшествия, то возвращался с работы затемно – и какой уж там бег!

Но однажды в руки мне попала книга известного хирурга, украинского академика Амосова. Из нее я узнал, что он утром бегает на работу, а вечером – с работы, домой. Я подумал: а почему бы не взять с него пример? Если ученому с мировым именем можно, то прокурору города, наверное, тоже? Попробовал. Бежать до прокуратуры километров пять, по зеленым улицам и бульварам. Конечно, не в форменном костюме, он висит в моем кабинете, а в спортивном. На работе я переодеваюсь. Первое время, сказать по-честному, смущался. И еще опасался, что кто-нибудь из городского начальства сочтет нужным сделать мне замечание: мол, несолидно. Однако опасения оказались напрасными. Бегаю вот уже восемь месяцев, и никто ни слова. Может быть, потому, что наш новый первый секретарь горкома партии тоже увлекается физкультурой – его страсть велосипед. Летом секретаря можно увидеть даже в шортах, лихо крутящего педали…

День, когда произошло событие, о котором я хочу рассказать, запомнился очень ярко. Это было второго сентября, начало учебного года (на первое выпало воскресенье). Моя жена Даша ушла на службу раньше всех, так как работает у черта на куличках. Потом умчался сын, которому вечно не хватает десяти минут. Последним покидал квартиру я. И, взяв привычный темп, потрусил в прокуратуру.

Лето в этом году затянулось. С утра было жарко. Улицы города превратились в живую движущуюся клумбу тысячи учеников, отутюженных и причесанных, торжественно несли в руках букеты цветов. Особенно трогательно выглядели первоклашки, горделиво шествовавшие в сопровождении бабушек, дедушек или мам и пап.

А когда я бежал после работы тем же маршрутом домой, мне изредка попадались спокойные и сосредоточенные мужчины, чаще женщины с охапками уже чуть увядших и растрепанных гладиолусов, георгинов, пионов и роз. Это возвращались с работы учителя.

В подъезде я столкнулся с Володей. Он был в костюме, при галстуке. В одной руке сын держал огромный букет едва распустившихся бутонов «Глории деей». Розы были с нашего садового участка. В другой он нес что-то завернутое в бумагу, перехваченную шелковой лентой.

– «Лебединый дуэт»?– догадался я.

– Да, папа,– ответил Володя.

Над этой лесной скульптурой (страсть, заимствованная у меня) он корпел последние полторы недели, пустив в дело привезенный с Северного Кавказа причудливый корень сосны.

– На свидание? – поинтересовался я.

– На свадьбу… Дай трояк на такси. Опаздываю.

Расставшись с тремя рублями, я спросил, когда его ждать.

– Не знаю,– бросил на ходу сын.– Но не волнуйся, буду трезвым. Абсолютно! – подчеркнул он с улыбкой.

На столе в большой комнате меня ждал еще один сюрприз – записка.

«Захар! Соня рожает. Обед на плите. Даша».

Соня – ближайшая подруга жены! Она ждала четвертого ребенка. Младшей, девочке, шел лишь третий год. Муж Сони в командировке. Значит, сейчас Даша усаживает за стол старших детей подруги, а маленькую будет кормить из ложечки…

Я набрал Сонин номер. Трубку взяла моя жена.

– Ну как, Соня уже родила? – спросил я.

– Еще нет… Ты уже на меня не обижайся, Захар. Придется тут ночевать.

– Понимаю и не обижаюсь.

– Только что звонил Иосиф. Приедет рано утром…

Иосиф – счастливый отец четвертого – будущего малыша.

– Хорошо, хорошо,– успокоил я Дашу.– Дома справлюсь сам.

– Целую…

Я пообедал, просмотрел вечернюю газету. Затем взялся за журнал «Социалистическая законность», полученный утром.

Позвонила Даша, спросила, что делаю.

– Включил телевизор, буду смотреть программу «Время»,– ответил я и в свою очередь поинтересовался: – Ты хоть знаешь, на чью свадьбу пошел наш сын? Мне он не доложился: спешил.

– К Оле Маринич. Помнишь ее?

– Такая белобрысая, худющая?

– Была когда-то. Теперь раскрасавица,– сказала Даша.– Честно говоря, я мечтала, чтобы она вышла замуж за Володьку.

– Рано ему еще. Пусть закончит институт…

– Это я так,– ответила Даша.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи.

Оля Маринич, для сына когда-то просто Олька, училась с Володей в одном классе. Писала ему (опять же – когда это было!) записочки. Но сын был увлечен другой, которая теперь учится в Киеве.

Оля нравилась моей жене еще тогда, когда они с Володей учились в последних классах. Маринич, насколько я знаю, поступила в наш мединститут. С первого захода! А конкурс там большой. Даша хотела, чтобы и Володя учился на врача, но сын оказался дитем своего времени, выбрал компьютерную технику. Закончит институт, станет специалистом по ЭВМ.

И еще я слышал, что в жизни у Оли было какое-то горе. Но какое именно, припомнить не мог.

После программы «Время» по второй всесоюзной показывали чехословацкий фильм «Тихая квартира». Забавный. Веселый и немножечко грустный. Я отвлекся от всего, даже не заметив, как хлопнула входная дверь. Увидел Володю, когда он уже вошел в комнату.

Я сразу понял: что-то стряслось.

Сын прислонился к косяку, бледный, растерянный.

«Подрался…» – промелькнуло в голове. Расстегнутый пиджак, съехавший набок галстук, дрожащие губы.

– Что случилось, Володя? – вырвалось у меня.

– А ты… Ты еще не знаешь?– выдавил он из себя.

– Что я должен знать?

– Ну как же – прокурор города…

Сын рванул галстук, отбросил его и, как подкошенный, свалился в кресло, обхватил голову руками. Я не выдержал, вскочил.

– Отвечай, когда спрашивает отец! Натворил что-нибудь?– заорал я.

Сын некоторое время сидел в той же позе, потом медленно поднял на меня глаза. В них стояли слезы.

– Папа, это такой ужас! – срывающимся голосом произнес Володя.– Свадьба же! А люди падают в судорогах… Их рвет кровью.– И он вытер слезы рукавом пиджака.

– Кто падает? Когда? – опешил я.– Прошу тебя, возьми себя в руки, расскажи спокойно!

Я уже жалел, что накричал на сына: на его лице была такая скорбь, такая мука…

– Сначала все было хорошо… Очень!… Весело… Здорово придумали!… Олька такая красивая, счастливая!…– бессвязно начал рассказывать Володя.– И муж у нее отличный парень… Штефан… Аспирант архитектурного института… Высокий, волосы черные, смуглые… Телевидение снимало… И в самый разгар вдруг падает телеоператор!… Вызвали «скорую»… Только его увезли – Олин отец, Андрей Петрович, тоже упал… Его так рвало! С кровью, представляешь!… Начались судороги… Опять вызвали «скорую»… увезли Андрея Петровича – такая же история со Штефаном… С Олей плохо… Началась паника… Это какой-то кошмар!… Просто жуть какая-то!…

Сын замолчал, уставившись в пол безумными глазами. Я понял, он еще находился под впечатлением ужасных событий на свадьбе и вряд ли способен говорить более вразумительно.

И еще до меня дошло: случилось нечто такое, что требовало моего срочного вмешательства.

– Где свадьба?– спросил я, набирая по телефону номер дежурного милиции по городу.

– В банкетном зале… на Первомайской улице,-только и смог ответить Володя, снова погружаясь в трапе.

Услышав голос дежурного, я назвал себя и спросил, что он знает о происшествии в банкетном зале на Первомайской улице.

– Туда выехала оперативно-следственная группа, товарищ прокурор… А что и как, мне пока не сообщали.

– Кто там из руководства?

– Замначальника управления внутренних дел города товарищ Шалаев и ваш заместитель, товарищ Ягодкин,– отчеканил дежурный.

– Почему мне не сообщили?– спросил я.

– Как только я принял сообщение, доложил дежурному прокуратуры города, а он… Думаю, не хотел вас беспокоить.

– Ладно, разберусь… Машина свободная есть?

– Так точно! – ответил дежурный.

– Будьте добры, пришлите за мной. Я дома.

– Слушаюсь, товарищ прокурор!

К банкетному залу я подъехал без нескольких минут двенадцать. Сквозь стеклянные стены четырехугольного здания лился яркий свет. У подъезда стояли «скорая помощь», три машины УВД и огромный желтый автобус с надписью «Телевидение». Лейтенант милиции, стоявший у входной двери, узнал меня, взял под козырек и сказал:

– Вход в зал вон там, товарищ прокурор.

Я поблагодарил и прошел через небольшой вестибюль внутрь помещения. Вдоль стен буквой «П» размещались столы с угощением. Лампы дневного освещения на потолке заливали все вокруг ровным светом. По полу змеился кабель в резиновой изоляции, в углу стояла телеаппаратура, софиты.

Чего только не было на столах: фрукты, свежие и соленые овощи, вареная и копченая колбаса, паштеты, жареная птица, пироги, салаты… Все, конечно, уже развороченное, наполовину съеденное. И ряды бутылок. Пустых, наполненных и частично опорожненных.

Что мне сразу бросилось в глаза, так это три человека, методически и спокойно собирающие в целлофановые пакеты понемногу еды с блюд, тарелок на столах. Собирали своеобразные пробы угощений следователь городской прокуратуры Геннадий Яковлевич Володарский, старший оперуполномоченный уголовного розыска УВД города Кармия Тиграновна Карапетян и эксперт-криминалист Александр Лукьянович Наварчук.

Я невольно задержался у входа. И, глядя на размеренную работу своих коллег, вспомнил, какое радостное событие отмечалось здесь несколько часов назад и чем оно кончилось. На память почему-то пришли стихи Жуковского: «Где стол был яств, там гроб стоит»…

Ко мне подошел Игорь Ефимович Ягодкин, заместитель, и на мой вопрос пояснил:

– Скорее всего – острое отравление.

– Чем?– спросил я.

Мой зам пожал плечами.

– Пока неясно,– ответил он.– Возможно – продуктами… Будут исследовать всю еду.– Ягодкин показал на столы.

– Сколько человек пострадало?

– В больницу увезли семь человек… Но кто знает, может быть, отравилось больше… Гости разошлись. Не исключено, что кому-то стало плохо уже дома или в пути.

– Спиртного выпито много?– поинтересовался я.

– В том-то и дело – ни грамма!

– Как?– удивился я.– Свадьба же…

– Так ведь свадьба была необычная,– пояснил Ягодкин.– Трезвая!

– А-а! – протянул я, припоминая слова сына, брошенные им в подъезде нашего дома.– Вот почему тут снимали для областного телевидения… По-моему, первая в Южноморске…

– Да,– вздохнул Ягодкин.– Первая… И комом… А первой жертвой стал их оператор.

– Знаю,– кивнул я, вспоминая рассказ сына.

– Сначала подумали, что оператор запутался в проводах,– продолжал мой заместитель.– Потом смотрят: он лежит и не шевелится. Решили, что приступ с сердцем… Но его стало рвать… Кровью…

К нам подошел следователь прокуратуры Володарский, который дежурил нынче в горуправлении внутренних дел и приехал сюда с работниками милиции после тревожного сообщения врачей.

– Захар Петрович,– сказал следователь,– я сейчас говорил с телережиссером… Оказывается, снимали не на кинопленку, а на видео…

– Ну и что из этого?– спросил я, не поняв, какое это может иметь значение.

– Так надо посмотреть, что происходило на свадьбе… С самого Дворца бракосочетаний.

– Когда?

– Сейчас. Тем и хороша видеозапись,– сказал Володарский.– Прямо в ПТС.

– А это что такое?

– Передвижная телевизионная станция,– пояснил следователь.– Автобус у подъезда видели?

– Конечно,– кивнул я.– А что, идея мне нравится. Грех не воспользоваться представившейся возможностью.

Я перебросился парой слов с заместителем начальника УВД города Шалаевым, поздоровался с Карапетян и Наварчуком, продолжавшими заниматься блюдами с праздничным угощением, и пошел вместе с Володарским в ПТС.

Возле желтого автобуса стояло двое мужчин. Один из них, в джинсовом костюме, оказался телережиссером. Его звали Грант Тимофеевич Решетовский. Второй назвался Александром. Но он мог и не представляться – это был Саша Масяков, без которого немыслимы передачи для молодежи нашего областного телевидения. На этот раз на лице ведущего не было его привычной обаятельной улыбки: он тоже был потрясен случившимся.

– У вас готово?– обратился к Решетовскому следователь.

– Да-да,– откликнулся режиссер.

Мы забрались внутрь ПТС, где было тесным-тесно от всевозможной аппаратуры, которой распоряжалась сосредоточенная девушка в белом халате.

– Садитесь,– предложил режиссер.– В тесноте, да не в обиде… Люба, включай.

Все уставились на экран телемонитора. На нем возникла наша набережная, потом площадь перед Дворцом бракосочетаний, к которому подъехала кавалькада автомашин во главе с «Чайкой», украшенной цветными лентами, воздушными шарами, обручальными кольцами. Двое молодых людей – шаферы – помогли выйти из «Чайки» невесте и жениху.

Да, моя жена была права: Оля Маринич действительно из гадкого утенка превратилась в паву. Стройная и грациозная, в белом платье и фате, с букетом белоснежных роз, она олицетворяла чистоту и женственность. Смущалась, конечно. Как и жених, который был выше ее на голову. Смуглый, с копной чуть волнистых черных волос и жгучими карими глазами.

Камера наехала на Масякова, стоящего тут же с микрофоном в руках.

– Да, дорогие товарищи, вы поняли сами: это волнующий момент в жизни Оли Маринич и Штефана Мунтяну. Оля учится на четвертом курсе Южноморского медицинского института. Штефан аспирант Московского архитектурного института… У нас еще будет время спросить, где и как они познакомились… А теперь давайте вместе с ними пройдем во Дворец бракосочетания…

На экране возник высокий торжественный зал дворца. Решетовский обратился к следователю:

– Эту церемонию можно, наверное, пропустить?

– Конечно,– кивнул Володарский.

Режиссер дал указание Любе. Она начала манипулировать кнопками, тумблерами. Вновь вспыхнуло изображение. Мы увидели невесту и жениха, сидящих в «Чайке» с охапкой цветов в руках. Машина ехала по зеленым улицам Южноморска. В кадре появилось лицо Масякова.

– Оля,– обратился к невесте ведущий,– расскажите, пожалуйста, как вы познакомились со Штефаном?

– Пусть он сам расскажет,– смущенно ответила девушка.

– Прошу,– поднес микрофон к жениху Масяков.– Вам теперь часто придется выручать жену…

– Чего она стесняется, не знаю,– улыбнулся Штефан.– Мы были в турпоходе, в горах… Только в разных группах…

– И еще не были знакомы?– спросил ведущий.

– Нет,– ответил жених.– Однажды на привале обе группы расположились рядом… Я сразу обратил внимание на Олю…

– А вы?– поднес микрофон к невесте Масяков.

– Штефан все время сидел в сторонке, что-то рисовал,– сказала Оля.– Я спросила, что изображено на рисунке. Штефан сказал, что это дома будущего. Квартиры – отдельные модули. Их можно располагать на основной опоре, как ветки на дереве…

– Значит, вы первая подошли к Штефану?– с лукавой улыбкой спросил ведущий.

Видя, как смутилась Оля, Штефан поспешно сказал:

– Нет, первым подошел я… Порезал палец, и мне указали на Олю: она студентка-медичка, обработает рану и сделает перевязку.

– Рана, конечно, серьезная? – заметил с иронией Масяков.

– Ерунда,– засмеялся Штефан.– Это был просто повод…

– А потом я подвернула ногу,– продолжила невеста.– Что делать? Палатки уже свернули, собрали рюкзаки, а я не могу идти… Тогда Штефан понес меня… Знаете, как детей носят, на спине…

– Вы серьезно вывихнули ногу или тоже повод?– спросил Масяков.

– Серьезно,– ответил за Олю Штефан.

– Тяжело вам пришлось?

– Готов носить ее на руках всю жизнь,– ответил Штефан, с нежностью глядя на молодую жену.– А к концу похода мы решили пожениться.

Решетовский опять повернулся к следователю:

– Дальше идет церемония возложения цветов к памятнику защитников Южноморска… Пропустить?

– Можно,– кивнул Володарский.– Давайте, как говорится, ближе к делу.

На экране телемонитора возник банкетный зал. Заставленные угощением и бутылками столы были еще во всем своем великолепии. Торжественные, празднично одетые гости – в основном молодежь – стоя приветствовали появившихся в дверях молодоженов, которые в сопровождении шаферов прошли на свое почетное место – и в центре столов напротив входа.

Пока молодые усаживались, в кадре появился Масяков.

– А теперь я расскажу вам, почему мы решили показать вам эту свадьбу,– обратился он к телезрителям.– Почему наша съемочная группа приехала в этот прекрасный город-курорт… Вы будете свидетелями торжества, возможно, необычного для многих. Но я уверен: с каждым днем таких свадеб становится все больше и больше. Во многих городах и селах нашей страны… Такие свадьбы называются «трезвыми». Да-да! Во всех этих многочисленных бутылках, которые вы видите на столах, нет ни грамма спиртного… Видите, это «Байкал», «Буратино», «Фанта», «Боржоми», «Нарзан», «Пепси-кола», «Тархун»… Я знаю, что некоторые из вас сейчас скептически улыбаются,– заметил ведущий.– Как же это свадьба без бокала вина или рюмки водки? Скуплю, мол, и тоскливо… Погодите, будет и веселье, будет много-много интересного… Между прочим, сюрпризы тоже будут… Я прерываюсь, потому что вижу, как собирается сказать тост отец жениха.

Камера наехала на полного лысоватого мужчину, стоявшего рядом с молодыми. Штефан явно вышел внешностью не в отца.

– Дорогие Оленька и Штефан! – торжественно произнес Мунтяну-старший.– Дорогие наши гости! Вот и наступил волнующий момент в жизни семей Мариничей и Мунтяну… Наши дорогие дети соединили свою судьбу, свою жизнь… Что же пожелать им на этом долгом пути? Конечно же, счастья, взаимной любви и уважения!… И еще детишек! А теперь прошу налить в бокалы шампанского за молодых!

– Как шампанского? – вырвалось у следователя.

– Смотрите, смотрите,– сказал режиссер.

А на экране крупным планом улыбалось лицо отца Штефана.

– Знаю, знаю,– сказал он,– безалкогольное шампанское, которое теперь будет выпускаться у нас в Молдавии. К сведению дорогих гостей скажу, шампанское это разработано на нашем комбинате в сотрудничестве с научными работниками научно-исследовательского института «Магара».

На экране крупным планом появились красивые бутылки с серебряной фольгой. Взлетела одна пробка, другая, третья. Пенная золотистая жидкость полилась в бокалы.

– Я же сказал вам, что будут сюрпризы,– возник на экране ведущий с микрофоном в руке.– Вот и первый! Как на хорошей свадьбе – шампанское, но без градусов! – К Масякову подошла девушка, протянула ему бокал с играющим вином.– Мне? Большое спасибо!… Что же, отведаем! – Ведущий отпивает из бокала.– Вкусно! Уверяю вас!… Хочется от всей души поблагодарить виноделов Молдавии за такой подарок тем, кто отказался от спиртного! Они тоже могут теперь справлять любые торжества с этим традиционным напитком… Еще скажу, что отец Штефана, Василий Константинович Мунтяну – один из ведущих виноделов солнечной Молдавии. Он принимал участие и в разработке безалкогольного шампанского!

Камера панорамой прошлась по залу и остановилась на молодоженах. Оля что-то говорила Штефану. Рядом с Мунтяну-старшим сидела темноволосая женщина.

– Это мать жениха? – спросил следователь.

– Да,– ответил Масяков.

– А это, насколько я понимаю, отец невесты?– указал на мужчину возле Ольги Володарский.

– Андрей Петрович Маринич,– кивнул режиссер.

– А где ее мать?– поинтересовался я.

– Умерла два года назад,– сказал Масяков.

Было решено пропустить еще несколько эпизодов – тосты, которые произносили родители и друзья молодоженов.

На экране появились ведущий и девушка в очках. На заднем плане под ритмическую музыку самозабвенно танцевала молодежь.

– Ира,– обратился к девушке в очках Масяков,– вы ближайшая подруга Оли, не так ли?

– Да, мы вместе учились, вместе вступили в клуб трезвости…

– Как называется клуб?

– «Антибахус».

– Насколько я знаю,– продолжал с улыбкой Саша,– Бахус – бог вина в Древнем Риме… «Антибахус» – против него?

– Совершенно верно,– кивнула девушка.– Мы объявили войну спиртным напиткам… Словом, боремся с пьянством! А вернее, с любителями выпить.

– Каким образом?

– Проводим беседы, читаем лекции о вреде алкоголя… Организуем вечера. У нас на этих вечерах бывает очень интересно!… Ну а самое главное – личный пример. Все члены клуба «Антибахус» проводят дни рождения, юбилеи и другие торжества без вина и водки.

– А как насчет пива?

– Тоже не пьем.

– Такие трезвые свадьбы, как эта, уже были у вас в клубе?– спросил ведущий.

– Нет, свадьба Оли и Штефана – первая.

– Спасибо, Ира. Пожелаем «Антибахусу» успехов…

На экране остался только ведущий, который сказал:

– Товарищи, сейчас будет еще один интересный момент. Прошу обратить внимание…

На телемониторе появились молодожены. К ним подходили гости, преподносили подарки. Оля и Штефан принимали их по очереди, говоря слова благодарности. Каждый подарок вызывал аплодисменты, улыбки.

– Вот этот рушник вышит собственными руками,– продолжал комментировать ведущий.– Картина тоже написана тем, кто дарит ее… Мне сказали, что такое условие поставили молодожены. Ничего покупного! Подарок должен быть выполнен собственноручно… Смотрите, сколько выдумки, фантазии, а главное – любви и тепла вложено в них! Честное слово, такой подарок действительно дорог! В нем есть часть души того, кто его делал! – Масяков засмеялся.– А это просто вершина творческой инженерной мысли!

На экране двое молодых людей подвели к Штефану велосипед, но не обычный, а с педалями вместо ручек руля. Раздался взрыв смеха. Саша пригласил парней к микрофону.

– Это собственное ваше изобретение? – спросил он.

– Собственное. Как и исполнение,– подтвердил один из парней.

– Ну и как, ездит?

– Попробуйте,– посоветовал с улыбкой другой молодой человек.

– Спасибо,– рассмеялся ведущий.– Обязательно прокачусь…

А подарки все несли и несли. Кто картину, кто свитер, кто чепчик и пинетки для будущего малыша, кто шкатулку из дерева, кто вышитую накидку на подушку.

Среди даривших я увидел и своего сына. Когда он вручил Оле лесную скульптуру «Лебединый дуэт», Володарский незаметно улыбнулся мне.

Особое внимание гостей привлек подарок черноволосого молодого человека – макет странного здания.

– Спасибо, Гиви,– растроганно произнес Штефан.– Ты воплощаешь в материале мои идеи лучше, чем я изображаю их на бумаге!

Гиви обнял молодоженов и отошел в сторону.

Затем пошли кадры танцующих гостей. Потом появился хоровод ряженых. Его сменили парни и девушки, исполнившие молдавеняску. Масяков спросил некоторых из танцующих, нравится ли им такая свадьба. Все ответили, что очень нравится. Пожилым людям она тоже пришлась по душе.

На какое-то мгновение на экране появился отец Оли. Андрей Петрович Маринич, улыбаясь, шел прямо на камеру с бутылкой безалкогольного шампанского. Потом сразу возник в кадре представительный мужчина, явно кавказец.

– Дорогие Оленька и Штефан! – произнес он.– Дорогие Мария Егоровна и Василий Константинович,– поклонился мужчина родителям жениха.– Дорогой Андрей Петрович!– Поклон в сторону Маринича.– Дорогие гости! У нас в Грузии говорят, когда две реки сливаются в одну, то рождается великая река! Так слились судьбы Оли и Штефана…

– Это кто?– спросил Володарский.

Режиссер достал записную книжку, перелистал и ответил:

– Георгий Лаурсабович Берикашвили… Отец Гиви, который подарил Штефану макет.

– Ясно,– кивнул следователь.

– Между прочим,– заметил Решетовский,– Берикашвили тоже винодел…

А тот продолжал свой цветистый тост, обращаясь то к невесте, то к жениху, то к их родителям. Кончил он довольно неожиданно:

– Так прошу же наполнить бокалы вином, в котором играет солнце Грузии!

Среди гостей снова прошел недоуменный ропот, как при заявлении Мунтяну-старшего о шампанском.

– Да,– поднял руку Берикашвили,– прошу налить вино!

Несколько молодых ребят внесли ящики с бутылками. Гости налили себе вина. Берикашвили собственноручно наполнил кавказский рог, торжественно поднес его Штефану и при удивительной тишине произнес:

– Я очень уважаю Василия Константиновича! За то, что он изобрел шампанское без алкоголя… Но первое безалкогольное вино сделано у нас в Грузии! Прошу, дорогие друзья, выпить его!

В кадре появилась бутылочка емкостью 0,33 литра с красивой этикеткой, на которой по-грузински и по-русски было написано «Гвиниса».

Зал взорвался аплодисментами и возгласами одобрения. На экране замелькали смеющиеся лица, соединяющие бокалы, ряды тарелок и блюд с угощением.

– Посмотрите,– продолжал рассказывать Масяков,– столы буквально ломятся от всевозможных яств! И как красиво сервировано! Но готовили эти блюда в основном сами гости… Вот еще одна особенность свадьбы Оли и Штефана. Более того, почти все фрукты и овощи выращены руками тех, кто сидит сейчас за столом… Прекрасно, не правда ли!… Помидоры так и просятся на выставку! А виноград, персики!… Даже вот эти шампиньоны выращены в теплице! А эти грибы собрала и замариновала Олина подруга!…

Свадьба на экране продолжалась. Девушка и парень спели шуточную песню о том, какие заботы появятся теперь у молодоженов. Потом в кадре возник молодой человек, удивительно точно изобразивший известного эстрадного артиста Хазанова и его монолог студента кулинарного техникума. Его сменил парень, прочитавший свои стихи, посвященные Оле и Штефану. Кто-то крикнул «горько». Но тут же несколько голосов провозгласили: «Сладко, сладко!»

Смутившиеся жених и невеста поцеловались.

– Действительно, почему на свадьбах обычно кричат «горько»?– спросил Масяков.– По-моему, более правильно будет «сладко»… Это, кстати, тоже новая традиция, и появилась она на таких вот трезвых свадьбах…

Посреди зала поставили стол. На нем появился электрический утюг, отвертка, раздвижной ключ.

– Не удивляйтесь,– прокомментировал ведущий,– это начались испытания будущей жены… Представьте себе, муж уехал в командировку, а в доме поломался электрический утюг. Вызывать мастера? А может, попробовать починить самой? Посмотрим, как решит эту проблему Оля…

На экране крупным планом озабоченное лицо невесты. Она неуверенно берет в руки утюг, осматривает, дергает шнур, затем начинает разбирать. Гости весело подсказывают. Один из шаферов просит отставить подсказки. Под одобрительный гул присутствующих Оля находит поломку и устраняет ее.

– Молодец, Оля! – говорит довольный Масяков.– Если справилась с таким сложным прибором, то остальное все будет нипочем!…

Починенным утюгом невеста гладила мужскую рубашку. Гости аплодировали.

– Экзамен выдержан! – произносит ведущий.– Жениху тоже предстоит испытание, только немного попозже… А перед этим надо подкрепиться…

Оля и Штефан идут на свои места. Шафер берет бутылочку с безалкогольным вином «Гвиниса», хочет налить невесте. Но она отказывается. Шафер наливает жениху, себе. А Оле – «Фанту». После очередного тоста все выпивают.

Потом снова мы увидели танцующих гостей. Затем ведущий взял еще несколько интервью.

– Внимание! – провозглашает Масяков.– Настала очередь Штефана держать экзамен!

На столе посреди зала-большая пластмассовая кукла. Рядом – чепчик, пеленки. Новоиспеченный муж надевает на «ребеночка» чепчик. Но никак не может справиться с завязочками. Штефан растерянно улыбается, берет пеленку. Кукла падает на пол. Раздается всеобщий смех, потому что присутствующие думают, что жених разыгрывает публику.

Штефан нагибается за куклой и тоже чуть не падает. Становится ясно, что с ним происходит что-то неладное. Но неестественно ведет себя и камера. Изображение в ней то перекашивается, то ходит из стороны в сторону.

Затем вдруг зал на экране переворачивается вверх тормашками. Видна часть потолка с плафоном дневного света.

– Упал! – вздохнул режиссер.

– Кто?– не понял следователь.

– Стасик Каштанов,– пояснил Решетовский.– Оператор… На этом съемки закончились… И веселье, как вы понимаете, тоже… Началась паника…

Телемонитор погас. Некоторое время мы сидели молча. Первым заговорил Володарский.

– Грант Тимофеевич,– обратился он к режиссеру,– вы неотлучно находились в зале?

– Почти… Мы ведь не все снимали. Так бы пленки не хватило…

– А вы?– спросил следователь Масякова.

– Я не выходил.

– Значит, первым потерял сознание и упал Каштанов? – уточнил Володарский.– Потом – отец Оли, а за ним – жених?

– Совершенно верно,– подтвердил Саша.– Четвертым, насколько я помню, упал друг жениха… Да вы его видели в последних кадрах. Они пили со Штефаном безалкогольное вино «Гвинису».

– По-моему, этот кадр снимал ассистент оператора,– сказал Решетовский.

– Точно,– кивнул ведущий.– Юра снимал.

– А где ассистент? – спросил следователь.

– Юра Загребельный? Уехал на «скорой», которая повезла Каштанова в больницу,– ответил режиссер.– Он буквально боготворит Стаса…

– Вы не в курсе, Каштанов ел что-нибудь из угощения на столе? – спросил следователь.

Масяков отрицательно покачал головой: мол, не знаю, а Решетовский сказал:

– Возможно… Уж очень настойчиво приглашал его отец Оли… По-моему, они куда-то выходили вместе… Кажется, покурить… Помню, Стае сказал, что Андрей Петрович мировой мужик…

Мы поблагодарили телевизионщиков, попрощались и покинули ПТС.

– Какие у вас есть соображения? – спросил я у следователя.

– Понимаете, Захар Петрович,– ответил он задумчиво,– интересно получается… Смотрите, кто отравился: жених, оператор, Андрей Петрович Маринич и шафер… Штефан, отец Оли и шафер сидели рядом. Так?

– Ну?

– Скорее всего, они ели одно и то же блюдо… Маринич, наверное, все-таки уговорил Каштанова посидеть с ним за столом и, как это принято, сам положил оператору еду. Ту же, что ели они…

– Вы что, думаете – пищевое отравление?– спросил я.

– Врачи предполагают,– ответил Володарский.– Возможно, ботулизм.

– А чем именно отравились?

– Бог его знает! На столе были грибы, рыба, мясо и другие продукты домашнего приготовления, копченый окорок, сало, колбаса…

– Ясно,– кивнул я, вспомнив одну из последних телепередач «Здоровье», в которой говорилось как раз об отравлении грибами, законсервированными в домашних условиях.– Грибы – опасная штука…

– Не только грибы,– возразил следователь.– Все, что консервируется дома, закатывается в банки, коптится, вялится… От рыбы бывает такое отравление – ого-го! Но, заметьте, помимо этих четырех, увезли в больницу с отравлением еще двух человек. А они сидели в разных концах зала… И потом, Оля и родители Штефана находились рядом с женихом и шафером. Так почему же с ними ничего не случилось?

Я опять вспомнил телепередачу и сказал:

– Часть курицы, например, может быть поражена ядом, а остальное – безвредное… Жениху, Андрею Петровичу и другим попались ядовитые части. Оле и родителям Штефана повезло… Но почему яд был обязательно в домашних продуктах, которые принесли на свадьбу гости? Насколько я понимаю, какая-то еда была приготовлена на кухне банкетного зала, так?

– Совершенно верно,– кивнул Володарский.– Более того, среди отравившихся – повариха Волгина. Наверное, она пробовала то, что приготовила… Короче, я распорядился опечатать кухню, а продукты послать на исследование в санэпидстанцию. Результаты анализов обещали сообщить как можно быстрее.

– Каковы ваши планы?

Следователь развел руками:

– Какие уж сегодня планы… Глубокая ночь… Свидетелей допрашивать не будешь. Да и где сейчас отыщешь их адреса?… Потерпевших – тоже. Все они в тяжелом состоянии. Говорить с врачами неудобно, они, бедняги, борются за жизнь отравившихся… Так что придется ждать утра…

– Ну что ж, подождем,– согласился я.

Мы зашли в банкетный зал, позвонили в городскую больницу № 3, куда увезли пострадавших. Дежурный врач сообщил, что принимаются все меры, но положение пока остается серьезным. Правда, степень отравления у доставленных в больницу разная, у кого более тяжелая, у кого менее. Особое опасение вызывает состояние Каштанова и Маринича.

Я поехал домой. Володя еще не спал, видимо, очень переживал. Я рассказал ему то, что стало известно мне. Сын пошел в свою комнату. Я тоже лег. Но спал тревожно. Под самое утро позвонил Володарский.

– Каштанов умер,– сказал он глухим голосом.

– Откуда звоните, Геннадий Яковлевич?

– Из больницы… Прямо как чувствовал, что будет беда…

– Да, скверно,– только и молвил я.– Так что же говорят врачи?

– Толком их так и не допросил. Они с ног сбились. Ведь еще шесть человек! Промывание, уколы, капельницы…

– Ладно,– сказал я,– держите меня все время в курсе… Вы бы теперь отдохнули…

– Да, прилягу соснуть на пару часов. Медсестры тоже уговаривают…

– Я буду в прокуратуре в восемь. Если что – звоните.

– Хорошо, Захар Петрович…

Я, как и обещал, был в своем кабинете в восемь часов утра. Но до девяти никаких сведений от Володарского не поступило. Он явился сам. С красными от недосыпа глазами, уставший.

– Как остальные пострадавшие?– первым делом осведомился я.

– По-разному,– ответил следователь.– Бедная Оля! – покачал он головой.– Мы с ней просидели часа два, беседовали о жизни… Она все время бегала, узнавала то про жениха, то есть мужа, то про отца… Ужасно больно на нее смотреть… В свадебном платье, зареванная…

– И что же она вам сообщила?

– Жизнь у девушки последние годы была не очень сладкая. После смерти матери… Отец, оказывается, любит выпить, и крепко…

– А кем работает?

– В музее. Начальник фотокинолаборатории. Как я понял, человек он способный. Энтузиаст! Это его стараниями славится наш музей… Представляете, создал фонд кинодокументов и видеофильмов! Сам ездил в Москву, пробивал в Госфильмофонде нужные для экспозиции картины… Буквально недели две назад о нем была большая статья в «Вечернем Южноморске». Не читали?

– Интересно, как отнесся к идее трезвой свадьбы Олин отец?– спросил я.

– Оля говорит, что принял в штыки. Мол, нечего позориться. Еще подумают люди, что ему жалко денег на свадьбу дочери, экономит на выпивке… Но Оля настояла. Со скандалом, но добилась своего. Отец дулся до последнего дня. А теперь девушка не может себе простить, что находится с ним в натянутых отношениях… Говорит: не дай бог, умрет!… Мне врачи сказали, что Андрею Петровичу, конечно, по секрету от Оли, очень плохо. Все время на кислороде…

– Выяснили, что они ели?

– Оля говорит, что отец вообще ест мало. Попробовал салат из помидоров, ковырнул баклажанную икру, съел кусочек рыбы, ложку грибов и крылышко куриное… То же самое ели Штефан и его родители…

– А шафер? Которого тоже забрала «скорая»?

– Его звать Ваня Сорокин… Он ел эти же блюда.

– Ага,– заметил я,– все-таки отравившиеся ели одну и ту же пищу…

– Но Каштанов, оказывается, к ним не присаживался,– сказал Володарский.– Хотя, по словам Оли, отец очень звал его за стол… У них, я имею в виду Андрея Петровича и Стаса, возникла как будто взаимная симпатия. Оля слышала, как они беседовали о видеомагнитофонах, какой-то пленке. Каштанов пообещал помочь Мариничу записать на видеомагнитофон редкие ленты из фонда Гостелерадио. Для музея, разумеется… Они выходили вместе курить. Несколько раз. Задерживались подолгу.

– А кто же в это время снимал свадьбу?

– Режиссер ведь говорил: Юрий Загребельный, ассистент оператора.

– Да, конечно,– вспомнил я.– Теперь о еде… Насколько я понял, закуски были в основном принесены гостями?

– Оля ругает себя за это,– сказал следователь.– Считает, что виноваты грибы или копченая рыба.

– А что готовили на кухне банкетного зала?

– Горячее. Котлеты по-киевски и цыплят-табака… Еще от кухни были деликатесы – черная и красная икра, шпроты… Между прочим, я успел немного переговорить с поварихой Волгиной. У нее самая легкая форма отравления, ее, наверное, завтра выпишут из больницы… Повариха уверяет, что продукты были свежайшие! Цыплят и кур привезли с птицефабрики буквально тепленькими…

– Тогда неужели можно отравиться икрой?

Володарский не успел ничего ответить на это: на моем столе зазвонил прямой телефон. Не знаю, наверное, я что-то предчувствовал, потому что прямо-таки схватил трубку. И сразу узнал голос первого секретаря горкома партии Георгия Михайловича Крутицкого.

– Захар Петрович, вы можете сейчас подъехать ко мне? – спросил он после взаимного приветствия.

– Могу,– ответил я.– А по какому вопросу? Может быть, захватить какие-нибудь материалы?

– По какому?– я уловил усмешку в голосе первого секретаря.– Два человека умерли от отравления, а вы спрашиваете…

– Как два? – вырвалось у меня.– Только оператор из Москвы…

– Минут двадцать назад скончался Маринич.

– Отец невесты?…– Некоторое время я не знал, что и сказать.– Хорошо, Георгий Михайлович, я переговорю со следователем, который ведет это дело, и тут же в горком…

– Жду.

По суровому, отяжелевшему лицу Володарского я понял, что он догадался, о чем шла речь.

– Все-таки не спасли Андрея Петровича,– произнес он с горечью.– Представляю, что сейчас с Олей… Надо принимать срочные меры! Если отравились едой, которую принес кто-нибудь из гостей, то могут стать жертвами члены той семьи! Нужно срочно выявить всех приглашенных на свадьбу! Предупредить! Я прямо сейчас свяжусь с Карапетян.

– Она одна не справится.

Я набрал номер начальника управления внутренних дел города и попросил выделить людей в помощь Володарскому и старшему оперуполномоченному уголовного розыска Карапетян, объяснив, для чего. Затем поехал в горком партии.

Когда я зашел в кабинет Крутицкого и начал рассказывать о событиях на свадьбе, Георгий Михайлович остановил меня жестом.

– Знаю, знаю… А вам известно, что, помимо семи человек, попавших со свадьбы в больницу номер три, этой ночью было госпитализировано с острым отравлением еще несколько человек?

– Как?– опешил я.

– Так, Захар Петрович. В больницу номер четыре доставили трех человек из санатория «Южный», а в больницу номер два мужчина привез сына-десятиклассника. До этого туда поступили двое отдыхающих из пансионата «Скала».

– Об этих случаях мне никто не сообщил…

– Свяжитесь с заведующим горздравотделом, он вам расскажет подробности.

– А среди тех, кого привезли во вторую и четвертую больницы, смертельных случаев нет?

– Пока нет… Не дай бог! Меня информируют каждые полчаса. Три человека в очень тяжелом состоянии… Кто ведет следствие?

– Володарский,– ответил я.– Очень опытный следователь.

Крутицкий помолчал, подумал.

– Справится один?

– Надо будет – поможем, создадим бригаду.

– Смотрите,– предупредил первый секретарь.-Это ЧП! Надо срочно, немедленно установить источник отравления!

– Приму все меры,– пообещал я.

– Если понадобится мое личное вмешательство, звоните,– сказал на прощанье Крутицкий.

Я ехал в прокуратуру и размышлял: что же произошло? Помимо семи человек, отравившихся на свадьбе, в больницы города доставлены еще шестеро. Итого – тринадцать. Чертова дюжина! А вдруг будут еще?…

Чем связаны все эти случаи?

Может быть, в магазины города поступила испорченная колбаса, рыба, лимонад или какие-нибудь консервы? Хотя на свадьбу гости несли домашние продукты, но не исключено, что кто-то схитрил и принес покупное?… Иначе как объяснить, что среди пострадавших есть такие, кто не был вчера в банкетном зале?

От всех этих дум голова шла кругом. Происшествие из ряда вон!

Когда я зашел в свою приемную, там меня ожидали Володарский и Карапетян. Оба уже знали о том, что было известно Крутицкому. Более того, в четвертую городскую больницу буквально полчаса назад поступил еще один человек с признаками отравления. Он был из местных, южноморский, слесарь аварийной службы горводопровода. Пришел утром домой после ночной смены, и ему стало плохо – рвота, судороги.

Прежде чем обсудить со следователем и оперуполномоченным уголовного розыска создавшееся положение, я позвонил заведующему горздравотдела. Он только что провел совещание главврачей больниц. Я спросил: какова же причина массового отравления?

– Похоже, что пищевое отравление,– ответил он.

– Так похоже или точно ботулизм?– настаивал я.

– Видите ли, Захар Петрович,– не очень уверенно сказал моей собеседник,– кое-кто из врачей сомневается… Отдельные симптомы на отравление ботулизмом не похожи… В больницах, где лежат доставленные больные, проводятся срочные анализы. Мне должны сообщить результаты с минуты на минуту.

– Просьба: сразу позвоните ко мне

– Непременно, Захар Петрович.

Я положил трубку и сказал:

– Кармия Тиграновна, что санэпидстанция?

Карапетян протянула мне результаты исследования пищи, изъятой со свадебного стола и из кухни банкетного зала.

– Видите, еда как еда,– прокомментировала она, когда я кончил читать.– Продукты свежие. Придраться не к чему…

– Вижу,– сказал я, откладывая заключение.– В чем же дело?

– Может, испорченные продукты куплены в городских магазинах?– высказал предположение Володарский.– Пострадали ведь не только на свадьбе.

– Я уже думал об этом… Значит, необходимо выяснить, какие продукты покупали и ели пострадавшие вчера… Где покупали… Кармия Тиграновна, в санэпидстанции исследовали все, что вы взяли ночью со свадьбы и с кухни?

– Чтобы исследовать все, знаете, сколько понадобится времени?– ответила Карапетян.– Мне сказали, что на анализ брали понемногу из каждого блюда.

– Надо проверить все! – сказал Володарский.– Буквально каждый кусочек, каждый грамм!

Карапетян пожала плечами. Я поддержал следователя. Он тут же подготовил постановление о направлении на исследование всех продуктов и напитков, которые употреблялись вчера на свадьбе. Кармия Тиграновна поднялась, чтобы выполнить задание Володарского, во тут раздался телефонный звонок. Это был заведующий горздравотделом.

– Захар Петрович! – произнес он взволнованно.– Из третьей больницы сообщили, что все пострадавшие отравились метиловым спиртом!

– Как вы сказали?– не поверил я своим ушам.

– Метиловый спирт!… Пища тут ни при чем!

Карапетян и Володарский с напряжением смотрели на меня.

– А остальные? – спросил я.

– Результата еще нет. Я вам тут же доложу… Да, Захар Петрович, мне сообщили, что в железнодорожную больницу позавчера поступил больной с отравлением.

– Позавчера?– переспросил я.

– Да. Отравление метиловым спиртом… Ну, ждите моего звонка…

– Хорошо. Спасибо.– Я положил трубку и сказал: – Ничего не понимаю! Ведь свадьба была трезвая!… Как уверяли устроители, ни грамма спиртного! И вдруг все, кого увезли из банкетного зала в больницу, отравились метиловым спиртом!

– Это точно?– все еще сомневался Геннадий Яковлевич.

– Точно! Так что вы, Кармия Тиграновна, проследите, чтобы все изъятые со свадьбы бутылки – пустые, полные, начатые – были срочно исследованы!…

Не успел я договорить, как снова позвонил заведующий горздравотделом и сообщил, что другие семь больных с отравлением, включая слесаря горводопровода, тоже стали жертвами употребления метилового спирта.

– Это уже какая-то определенность,– сказал Володарский.– Я считаю, надо срочно допросить пострадавших. Всех!

– Кто может по состоянию здоровья давать показания,– уточнил я.

– Естественно,– согласился следователь.– А кто в тяжелом, у тех допросить родственников или свидетелей… У нас четыре объекта – вторая, третья, четвертая и железнодорожная больницы… Сначала я поеду в третью, где лежат увезенные со свадьбы.

– Чтобы ускорить дело,– вставил я,– вторую и железнодорожную больницы возьму на себя.

– Хорошо, Захар Петрович,– кивнул Володарский.– После третьей я поеду в четвертую. А Кармия Тиграновна пускай занимается санэпидстанцией. Заодно выяснит, где в нашем городе применяется метиловый спирт.

Прокуратуру мы покинули одновременно. Карапетян и Володарский уехали на машине, выделенной УВД города, а я – на своей служебной. Прибыв во вторую больницу, я первым делом зашел к главврачу. Он тут же вызвал доктора из приемного покоя и представил мне:

– Элеонора Тимофеевна Тюльпнна.

Она, зная, для чего приглашена, положила перед собой на стол три истории болезни – столько пострадавших поступило вчера ночью в больницу

– Ах эта водка! – покачала головой Тюльпина.– Никогда не доводит до добра… Многие думают: подумаешь, выпиваю… А по данным Всемирной организации здравоохранения, у алкоголиков продолжительность жизни на пятнадцать лет меньше, чем у непьющих!… А сколько остается калек! Сколько умирает от несчастных случаев!… Взять хотя бы вчерашнего Михальчика… Он и так плохо видел, а теперь и вовсе может ослепнуть…

– Кто доставил его в больницу? И когда?-спросил я.

Михальчик был одним из тех, кого привезли с отравлением метиловым спиртом.

Врач из приемного покоя взяла его историю болезни.

– Михальчик Валерий Афанасьевич, тысяча девятьсот тридцать четвертого года рождения,– читала она.– Поступил в больницу в двадцать три часа пятнадцать минут… Привез его на своей машине сосед по палате, санитарный врач… оказался. Хорошо, он догадался промыть пострадавшему желудок – заставил пить воду с содой… Михальчик еще ничего, сам мог ходить. А вот женщину,– Тюльпина взяла другую историю болезни,– Белугину Анастасию Романовну, пришлось нести на носилках. Она была сильно выпивши… А как кричала, ругалась! То ли спьяну, то ли от боли…

– На кого ругалась?– поинтересовался я.

– На этого самого Михальчика.

– Их что, вместе доставили?

– Ну да! И Белугина почем зря костерила его. Мол, выпить дал, а насчет закуски пожадничал… И водка, кричит, дрянь. Сучок! Потом стала умолять меня отпустить в пансионат.

– Почему?

– Сказала, что завтра муж приезжает. И если узнает все… А что «все», я так и не поняла… Между прочим, Михальчик тоже просил, чтобы его отпустили. Но как отпустить, если у обоих сильное отравление!

– Они сказали, что именно пили?– спросил я.

– От Белугиной вообще нельзя было добиться чего-нибудь путного. Бредить начала. А Михальчик уверял, что пили они не какой-то там сучок, а «пшеничную». И насчет закуски Белугина, мол, обманывает: она съела два больших яблока и гроздь винограда… Просто, говорит Михальчик, она пить не умеет…

– Можно с ними побеседовать? – осведомился я.

– С Белугиной вряд ли,– ответил главврач больницы.– Лежит с капельницей. А с Михальчиком, пожалуй, разрешим…

Меня отвели в палату к пострадавшему. Она была на двух человек. Другая койка пустовала: больной ушел на процедуры.

Михальчик, длинный, худой, лежал, вытянувшись на спине, с закрытыми глазами. Я невольно отпрянул: уж не умер ли?

– Валерий Афанасьевич,– сказал главврач,– к вам тут пришли…

Больной шевельнулся, пошарил рукой на тумбочке, нашел очки с сильными линзами и надел.

– Черт,– выругался он, срывая очки,– все равно не вижу!

Вид у пострадавшего был страшный: синюшное лицо с седой щетиной, провалившиеся глазницы, щеки. От слабости на лбу у него выступил пот.

– Я прокурор города, Измайлов Захар Петрович,– произнес я негромко, но четко.

– Прокурор! – больной вцепился руками в кровать, стараясь приподняться.– Белугина, да?! Померла?!

– Вы успокойтесь,– сказал главврач.– Жива, жива Белугина. Мы делаем все, что нужно. Надеемся, что обойдется… Вы как себя чувствуете?

Михальчик вяло махнул рукой:

– Я-то что, я мужик, сдюжу…

– Валерий Афанасьевич,– обратился я к нему,– у меня к вам есть несколько вопросов.

– Спрашивайте, товарищ прокурор.– Он повернул на мой голос лицо, но по выражению его глаз я понял, что он ничего не видит.– Отвечу, если смогу…

– Что вы вчера пили с Белугиной?

– Водку… Другого не употребляю.– Он помолчал и добавил: – «Пшеничную».

– И много выпили?

– На двоих даже пол-литра не допили…

– Где купили?

Михальчик подтянулся на руках и устроился полусидя.

– Да и пить, собственно, не собирался,– почему-то стал оправдываться он.– Уже восемь дней отдыхаю в пансионате, даже не тянуло… Купался, в кино ходил… А вчера решил посмотреть танцы. Сам я не очень большой любитель… Стою, глазею, как другие качаются из стороны в сторону.– Михальчик осклабился.– Ну и танцы теперь пошли…

Он сделал странное движение корпусом, вернее, попытался сделать, но ойкнув, откинулся на подушку

– Спокойнее, спокойнее,– уговаривал его главврач.– Где болит?

Михальчик показал на живот. Я вопросительно посмотрел на доктора. Тот, кивнув, сказал, вероятно, для меня:

– Ничего, это пройдет… Страшное уже позади…

– Дай-то бог,– жалко улыбнулся пострадавший.– Помирать еще рановато…

– Продолжать можете?– спросил я его.

– Mory-y,– протянул Михальчик.– Стою я, значит, у стеночки, и вдруг объявляют белый танец… Тут передо мной дамочка возникла… Белугина… Я удивился про себя: помоложе нет, что ли? Но самому приятно, конечно: хоть и разменял шестой десяток, а все еще, выходит, нравлюсь… Танцуем мы с ней, значит, уж и не знаю как, по-моему, с грехом пополам… Ведем беседу… Оказывается, она уже двое суток отдыхает, а номер – как раз над моим. Соседи, стало быть… Кончился этот танец, я пригласил ее на следующий. С превеликим, отвечает, удовольствием… Ну что ж, вам хорошо, и нам приятно… Слово за слово, Анастасия Романовна как бы невзначай спрашивает: разбираюсь ли я в утюгах? Я сначала подумал, что это какая-то шутка… Нет, говорит, ей надо починить утюг… Пожалуйста, отвечаю! Не то что утюг, а и турбину электростанции починить могу!… Белугина говорит: заходите после ужина… В номере она одна… Короче, я быстро смекнул, что к чему… А как идти с пустыми руками?… Ну, яблоки у меня были, виноград «изабелла», днем на рынке покупал… А вот выпивки…– Больной развел руками.– Выскочил я за ворота, остановил такси… Торкнулся в один ресторан, в другой. На вынос не дают, даже пиво! Сами знаете, какие нынче строгости… Вот, думаю, незадача!… Спрашиваю у таксиста: не выручишь? Позарез, мол, нужен бутылек, какой угодно! Таксист говорит: рад бы, да теперь не промышляем, проверяют нас. Обнаружат – дадут по шапке и мигом из таксопарка с волчьим билетом… А дома, спрашиваю, нет? Может, завалялась бутылочка чего-нибудь? Он смеется: жена и на дух не переваривает спиртное. Если отважусь принести, голову проломит той бутылкой… Ну, я совсем скис… Он видит, что действительно нужно позарез. Ладно, говорит, попробую выручить. Знаю одного человечка, у него бывает. Только есть ли сейчас, не знаю… Я обрадовался, говорю: вези. Таксист предупредил: тот человечек рискует, так что… Я спрашиваю: сколько надо?… Двадцать рублей… Я подумал, что это, конечно, дорого, но раз уже сам добивался… Поехали… Минут через пятнадцать останавливается, говорит: давай деньги… Я дал. Он куда-то ушел… Вернулся быстро, сунул мне бутылку, завернутую в газету…

– Вы помните, где он останавливался?– спросил я.

– Какой там! Я и в своем собственном городе вечером ни черта не вижу. Как крот… Зрение плохое – куриная слепота…

– Неужели совсем ничего не приметили?– настаивал я.

Михальчик задумался, глядя невидящими глазами куда-то в потолок.

– Нет! Хоть убейте…– Он мучительно морщил лоб.– Впрочем… Когда я ждал шофера, мимо проехал трамвай…

– Номер не разглядели?– с надеждой спросил я.

– Я же сказал,– виновато покачал головой больной.– И еще. По-моему, таксист остановил машину рядом с какой-то будкой…

– Хорошо, продолжайте, пожалуйста,– попросил я.

– Ну, привез он меня к пансионату. На счетчике – восемь рублей… Я дал красненькую. Сдачу брать было неудобно… Забежал в свой номер, прихватил несколько яблок, винограду… Пошел к Белугиной… Она увидела бутылку, сполоснула два стакана… Выпили за знакомство, потом – за хорошую погоду. Смотрю, повело бабенку. Хватит, думаю. А она командует: наливай… Ну я плеснул ей еще, на самое донышко… Анастасия Романовна выхватила у меня бутылку, налила стакан до краев и залпом… Глаза покраснели, навыкате, сама вдруг озверела… Как начала меня поливать! Я прямо-таки опешил… А она знай всех мужиков хает!… Взяла за горлышко бутылку – и хрясь о стол!… Руку себе здорово распанахала. Кровь хлещет, а ей хоть бы хны, даже боли не чувствует… Я здорово струхнул: чего доброго, истечет кровью, отдаст концы, а мне отвечать… Вспомнил, что мой сосед по палате врач. Выручил как-то тройчаткой, когда у меня голова болела… Я бегом к нему. Сосед уже спать лег, так я поднял его с постели. Рассказал, что и как… Помчались мы к Белугиной… Смотрим, а она лежит на полу. Рвет ее. Корчится вся… Ну вдруг и из меня фонтан… Сосед-врач первым делом перевязал Белугиной руку, потом говорит: вот что, дорогой товарищ, у нее и у тебя – отравление… Я ему: какое там отравление! Выпили всего ничего, даже не всю бутылку до конца… Он как рявкнет на меня: делай то, что говорю! С этим не шутят!… Заставил меня выпить литров пять воды с содой… Я все стравил… Мы пытались то же самое сделать с Белугиной, но не смогли разжать ей рот… Хорошо, у соседа машина своя. Снесли в нее Анастасию Романовну и на полной скорости в больницу… А Белугина плюс ко всему обложила меня при всех врачах! – Михальчик махнул рукой.– Конечно, в беспамятстве была… Вот так, товарищ прокурор… Я ни при чем… Она же сама напросилась…

– Скажите, Валерий Афанасьевич, вы случайно не запомнили номер такси?

– Если бы и захотел, то не разглядел бы…

– Ну а водитель!… Какой он из себя?

– А бог его знает! По-моему, не молодой и не старый…

– Блондин? Брюнет? Какой нос, рот?…

– Так ведь в салоне темно… Для меня – как в пещере… Глаза у меня…– снова повторил он.

– А слух?

– Нормальный,

– Какой у водителя голос?– продолжал допытываться я.– Высокий, низкий, глуховатый, звонкий?… Может, шепелявит, картавит, заикается?…

Михальчик некоторое время молчал, наморщив лоб, пытался вспомнить.

– Речь нормальная,– вымолвил наконец он.– Веселый… Байки травил… Про артистов, композиторов…

– Можете пересказать хоть одну?

Снова мучительное раздумье.

– Понимаете,– стал оправдываться пострадавший,– голова у меня другим была занята… Как бы достать бутылку… Но одну байку, кажется, помню… Какого-то скрипача пригласил в гости богач. На чай. И говорит: прихватите с собой скрипку… А музыкант отвечает: огромное спасибо но моя скрипка чай не пьет…

«Да,– подумал я,– маловато для того, чтобы опознать водителя такси».

– Валерий Афанасьевич, а бутылка «пшеничной» как выглядела? Ничего подозрительного?

– Нормальная была бутылка, обыкновенная,– ответил Михальчик.– Запечатанная, этикетка… Все чин чинарем…

– Где она?

– Мы уехали и оставили в палате Белугиной все как было.

Протокол допроса пришлось Михальчику зачитать вслух. Он расписался на каждой странице на ощупь. Расписался и главврач.

Прежде чем допросить пострадавшего десятиклассника, я позвонил из кабинета главврача в управление внутренних дел, попросил разыскать Карапетян и передать ей задание: срочно отправиться в пансионат «Скала», изъять разбитую бутылку «пшеничной» (если ее не успела убрать уборщица) и стаканы, из которых пили Белугина и Михальчик…

…Подростка, доставленного в больницу с отравлением, звали Максим Подгорный. В курс дела ввела меня заведующая терапевтическим отделением Людмила Антоновна Бек.

– Максика доставили в больницу около четырех часов утра,– рассказывала она, и по тому, как Бек назвала пострадавшего, я понял, что у доктора и пациента установились дружеские отношения.– Типичные признаки острого отравления…– И Людмила Антоновна перечислила симптомы, которые наблюдались у всех пострадавших.

– Кто его привез?– спросил я.– «Скорая»?

– Нет, отец на такси. А мать лежит дома после сердечного приступа.

– Где же выпивал парнишка?– поинтересовался я.– В компании с дружками?

– В том-то и дело – один… Понимаете, мальчик прогулял первый день учебного года. Катался на парусной доске. Кажется, называется виндсерфинг… А подбил его на это приятель постарше. Классный руководитель решил позвонить родителям: почему Максим не явился в школу? Родители в недоумении: утром он ушел в школу, как все… Конечно, мать с отцом разволновались, стали обзванивать друзей сына… Те ничего не знают. А парня нет в пять часов вечера, в семь, в восемь… Заявился он в девять. И отец не придумал ничего лучшего, как сказать: иди туда, откуда пришел, где болтался весь день!… Представляете, даже дверь не отворил!… Тоже мне, метод воспитания!… Максим, я поняла, мальчик с характером… Короче, нет его еще полчаса, час… Отец перепугался, вышел на улицу. Расспросил соседских детей, но никто его сына не видел… Матери плохо, свалилась с сердечным приступом… Отец пошел искать Максима по городу… Нашел под утро в сквере возле набережной, под скамейкой… Пришел в ужас!… Схватил такси – и к нам!

– Как себя чувствует Максим?

– Уже шутит,– улыбнулась завотделением.– А что им, молодым! Все как с гуся вода! Он даже не представляет, чего избежал!… Просто счастливая случайность…

– Я могу с ним побеседовать?

– Если не очень долго,-сказала Бек.– Все-таки он пережил немало… Кстати, у него сейчас отец.

– Действительно кстати,– заметил я.

Максим Подгорный лежал в крохотной палате, где с трудом умещались кровать и два стула. Парнишка, видать, был хорошо тренированный – широкая грудь, тугие бицепсы играли под рукавами больничной курточки, которая не сходилась на нем. Круглая, с коротким ежиком волос голова сидела на крепкой шее.

О том, что подросток перенес острое отравление, говорили синяки под глазами и чуть сероватый цвет лица.

Отец Максима, напротив, был неспортивного типа: долговязый, нескладный, с узкими плечами. Он суетливо поднялся со стула при нашем появлении, уступая его заведующей отделением.

– Сидите, сидите, я постою,– сказала Людмила Антоновна и представила меня.

Подгорный-старший хотел выйти, но я попросил его присутствовать на допросе. По закону допрос несовершеннолетнего может проводиться в присутствии педагога или кого-нибудь из родителей.

Обстановка в палате была довольно свободной. Наверное, после всего пережитого отец и сын уже выяснили отношения. Оба, по-видимому, чувствовали себя виноватыми друг перед другом, отсюда взаимная нежность и сердечность.

Отец не без юмора рассказал, как не пустил свое чадо домой. Я тоже не хотел вносить излишнюю официальность и спросил у подростка с улыбкой:

– Значит, решил «насолить» родителям?

– Проявил мужскую непокорность,– поддержал тон Максим.– Завил горе веревочкой…

– Ну и где же ты гульнул?

– На лоне природы,– ответил Максим.– Если можно назвать лоном природы сквер у набережной.

– С кем выпивал?

– В гордом одиночестве…

– А выпивку где достал?

– Это была проблема… Понимаете, магазины давно закрылись. Но я слышал, что можно раздобыть спиртное у таксишников.

Отец Максима не выдержал, театрально развел руки и произнес, качая головой:

– Нет, я из-за него умру! Я, кандидат наук, такого не знаю, а он…

– Значит, остановил я тачку,– продолжал Максим.

– Какую тачку?– удивился кандидат наук.– Ты же говорил, что такси…

– Это жаргон,– объяснил подросток.– Шофер послал меня подальше… Останавливаю второго. Результат тот же… Говорит: сначала сопли утри…

– По существу, он прав…– снова не выдержал отец.

– Папа, ну дай мне досказать! – взмолился сын.

– Молчу, молчу…

– Короче, подфартило мне не то на седьмом, не то на восьмом такси… Говорю: шеф, надо сделать пузырек. Он смеется: «Пепси-колы» или кефира?… Я уже хотел отойти. Он открыл дверцу и сказал, чтобы я садился. Только поинтересовался, есть ли у меня деньги. Я показал четвертной… Поехали… Остановился он на Партизанской улице, недалеко от трамвайной остановки. Там «семерка» ходит… Сбегал он, принес что-то завернутое в газету… Я ему – деньги, он – сдачу, десять рублей…

При этих словах отец шумно вздохнул.

– Что было в газете?– спросил я.

– Водка. «Московская»… Таксист спрашивает: куда меня везти обратно? Я сказал: на набережную, к «Бесстрашному»…

Это был памятник морякам, сражавшимся во время войны с фашистами. На пьедестале установили легендарный катер «Бесстрашный»…

– Я расплатился по счетчику,– продолжал Максим,– нашел в сквере пустую скамейку… И прямо из горлышка…– Заметиз муку на лице отца, Максим сказал: – Папа, я же объяснил: первый раз в жизни! И последний, честное слово!…

– Много выпили? – спросил я.

– Грамм сто, не больше.– Паренек поморщился.– Жутко противно! И неудобно… Течет по подбородку… И вдруг такая боль в животе!… Словно ножом!… А голова прямо раскалывается… Я успел сделать еще глоток и – провал… Ничего не помню… Соображать стал, и то смутно, когда меня отец растолкал… Как ехали в больницу – в тумане. Ну а уж здесь меня взяли в оборот… Спасибо Людмиле Антоновне…

– Вот видишь, Максик, до чего доводит выпивка,– менторским тоном, однако доброжелательно проговорила Бек.

Подросток сложил руки на груди и ангельским голоском пообещал:

– Людмила Антоновна, клянусь, как выйду из больницы, тут же побегу в «Антибахус»! Стану самым активным членом клуба!

– И будешь молодец,– погладила его по голове заведующая отделением.

– А где бутылка?– задал я очередной вопрос.

– Понятия не имею!

– А вы ее видели?– обратился я к отцу.

– Ничего не видел,– пожал плечами Подгорный-старший.– Вы бы знали, в каком состоянии находился мой сын! Лежит под скамейкой… Без пиджака, карманы вывернуты…

– Обокрали?– спросил я у парнишки.

– Обчистили,– вздохнул Максим.– Деньги, авторучку…

– Японскую,– подчеркнул Подгорный-старший.

– Даже календарик увели, ханыги проклятые!– со злостью произнес Максим.– Дружок привез из Сингапура… Смотришь – одна картинка, повернешь – другая…

– И правильно, что украли,– сказал кандидат наук.– Срамота, а не картинка!…

– Какая срамота! Главное-то прикрыто…

– Максик, Максик,– погрозила ему пальцем врач.– Не забывайся…

– Вернемся к такси,– взял я нить разговора в свои руки.– Номер не запомнил?

– Не-а,– отрицательно покачал головой паренек.– Впрочем… Кажется, пятерка была… да-да.

– Это хорошо,– одобрил я.– А имя, фамилия водителя? Ведь на панели обычно имеется, так сказать, его визитка.

– Я сидел сзади…

– Ладно. Внешность описать можешь?

– Рубашка с погончиками. По-моему, голубая… На сиденье лежала куртка. Из ортальона… На пяти молниях,– перечислял подросток.– Коричневая… Джинсы «Вранглер»… Часы фирменные, но не разобрал чьи. Электроника…

Мы, взрослые, переглянулись с улыбкой.

– Это одежда,– сказал я.– А внешность?

– Лет тридцать пять. Среднего роста. Кругломорденький, гладкий из себя…

– Усы, борода есть?

– Бритый.

– Волосы на голове?

– Чуть вьющиеся.

– Цвет?

– Темные…

– Особые приметы? Ну шрамы, родинки, наколки, фиксы?…

– Вроде ничего такого…

– О чем вы говорили по дороге?

– Я молчал. Трепался он. Анекдоты травил…

Я насторожился. Михальчику продал спиртное тоже любитель анекдотов.

– Что-нибудь запомнил?

– Уклон у него какой-то странный,– ответил подросток.– Сплошь и рядом композиторы, музыканты да певцы…

«Неужели – тот?» – мелькнуло у меня в голове.

– Понравилась мне только одна байка,– продолжал Максим.– Про знаменитого итальянского тенора. Не то Базини, не то Мазини… Он был сапожником. Как-то к нему подошел профессор музыки и попросил поставить набойки… Сапожник стучит себе молотком и поет… Потом замолчал… Профессор обалдел от его голоса, говорит: пой еще. А сапожник отвечает: «Сеньор, мне некогда заниматься пустяками. Петь, когда жизнь дана нам для того, чтобы ставить подметки?!» Впоследствии этот сапожник стал гениальным певцом.

– Скажи, если ты встретишься с водителем, узнаешь его?

– Факт!

– Еще один вопрос. Когда он остановился на Партизанской улице и пошел за бутылкой, рядом не было ничего приметного?

Подросток снова задумался.

– Я уже сказал: недалеко трамвайная остановка… Еще – киоск…

– Какой?

– «Союзпечать»…

– Спасибо, Максим,– сказал я, радуясь про себя: почти наверняка это было то же такси…

– Да,– вспомнил еще паренек,– на таксишнике были перчатки. Я подумал: во фраер!…

Оформив протоколом допрос и пожелав Максиму поскорее выписаться (Бек сказала при этом, что отпустит его завтра), я покинул палату. Зашел к главврачу и позвонил в прокуратуру. Володарский еще не вернулся. А в управлении внутренних дел мне сказали, что передали Карапетян мою просьбу и она выехала в пансионат «Скала».

Теперь я мог отправиться в железнодорожную больницу, где уже третий день находилась еще одна жертва отравления метиловым спиртом.

«Есть ли связь между ним и теми, кто отравился минувшей ночью?– размышлял я по дороге.– И потом… Максим утверждает, что успел отпить из бутылки грамм сто, не больше. Когда его нашел отец, бутылки возле парня не оказалось. Или он ее просто не заметил – не до того было… Значит, надо срочно послать на то место людей, обшарить все вокруг… Но не исключено, что ее прихватили с собой те, кто снял с Максима пиджак и обчистил карманы… И наверняка выпили… Выходит, есть еще жертвы? Или жертва, если грабитель был один…»

Главврача железнодорожной больницы Бориса Исаевича Червонного я знал лично. Он был депутатом городского Совета, и мы не раз встречались на сессиях Совета.

– Семен Базавлук поступил к нам позавчера часов в одиннадцать утра,– сказал Борис Исаевич, перелистывая историю болезни пострадавшего.

– Я могу с ним побеседовать?

– Что вы, Захар Петрович! Он очень плох… Боюсь, спасти его надежды почти нет.

– Даже так?

– Выпил слишком большую дозу метилового спирта… На пять человек хватило бы!

– Сколько ему лет?

– Тридцать девять… Представляете, на руках трое детей, жена и престарелая мать…

– Где работает Базавлук?

– На железнодорожной станции. Сцепщик вагонов.

– Придется беседовать с его близкими,– сказал я.

– Можете поговорить с его женой. Она сейчас здесь, принесла передачу.– Червонный вздохнул.– Не знаю, понадобится ли…

– Как бы пригласить ее сюда, Борис Исаевич?– попросил я.

Главврач позвонил в терапевтическое отделение и дал соответствующее распоряжение.

– Странное у нас отношение к пьянству,– покачал головой Червонный, положив трубку.– В России, мол, пили испокон веков. Традиция, так сказать… Заблуждение! Просто не знают истории. В конце прошлого века в России началось наступление на пьянство… Поднялась передовая общественность. Толстой, Достоевский и многие другие… Плоды не заставили себя ждать. За тридцать лет – с середины шестидесятых до середины девяностых годов – количество потребления алкоголя на душу населения снизилось более чем на одну треть! Представляете? И было самым низким в Европе и Америке… Посудите сами: в начале века французы пили, в пересчете на чистый спирт, по сравнению с русскими в пять раз больше, итальянцы – чуть меньше, чем в пять раз, швейцарцы – почти в три раза больше, бельгийцы – больше, чем в два раза!… Вот он, миф о европейской умеренности! И ярлык, что пьянство – «русская болезнь», выдуманный, просто-напросто клевета! Скажу более: в тысяча девятьсот четырнадцатом году в России действовал сухой закон. Причем успешно, что весьма поразило Европу… Я уже не говорю о советском времени – двадцатых, тридцатых годах… Мой отец до сих пор вспоминает, что выпить в праздник двести граммов водки считалось уже позором… Самое большее – одну, две рюмки. А в будни – ни-ни!

Рассказ главврача прервал стук в дверь.

– Да-да, войдите! – крикнул Червонный.

На пороге появилась женщина с набитой целлофановой сумкой в руках.

– Садитесь, Лидия Ивановна,– предложил главврач.

Он представил меня жене пострадавшего. Та несмело опустилась на стул и спросила:

– Как мой Семен, товарищ доктор?

– Сами видите, делаем все возможное и невозможное,– ответил главврач.

Он старался не смотреть на несчастную женщину. У нее задрожал подбородок, губы скривились: вот-вот разрыдается.

– Но мы не теряем надежды,– попытался успокоить ее Червонный.

– Спасите мужа! – произнесла женщина с отчаянной мольбой в голосе.– До конца жизни буду бога за вас молить!… Ведь трое сирот останется…

Женщина все-таки не сдержалась, слезы покатились из глаз, она вытирала их широкой натруженной ладонью.

– Лидия Ивановна, прошу вас, успокойтесь,– поднялся Червонный.– Нате, выпейте водички…

Он протянул ей стакан. Женщина отпила несколько глотков и, судорожно вздохнув, взяла себя в руки.

– Товарищ прокурор хочет кое-что выяснить у вас,– сказал главврач.

Базавлук молча кивнула.

– Расскажите, пожалуйста, что случилось с вашим мужем?– спросил я.

– Ох, Семен, Семен! – покачала головой женщина.– Сколько раз говорила ему: не доведет до добра выпивка!…

– Часто пил?

– А то! – вздохнула Базавлук.– Люди думали – тверезый мужик. И верно, пил только дома. И от детей прятался. У него в гараже лежанка, так он придет с работы, выпьет и спит себе… Очухается, искупается в душевой у нас во дворе, тогда уж в дом идет… А позавчера жду его к завтраку, жду, он все не идет и не идет… Накануне-то он приехал и, как всегда, приложился к рюмке… Всю ночь продрыхал. Я сбегала с утра на базар, хотела за обед приняться, да свет отключили. У нас такое бывает… Пошла в гараж за керосином – батюшки! Семен свалился с лежака, в блевотине, корчится… Перепугалась я – ужас! Поднять его не могу – здоровенный… Свекровь кликнула, она прибежала, и мы вдвоем отхаживать стали его холодной водой… еле-еле уложили Семена на лежак… Семен что-то мычит, ничего не поймешь… Только и разобрали: «Митьке скажи! Митьке скажи!» А что скажи?… Потом приподнялся, глаза навыкате, тычет пальцем в угол гаража, кричит: «Ой, чертенята прыгают! Прогоните, прогоните!» Свекровь перепугалась, крестится, дрожит. А я думаю: ну все, допился до белой горячки. Как сосед наш, его полгода держали в психушке… Говорю свекрови: «Что делать-то будем? Надо «скорую» вызвать…» Она отвечает: «А может, обойдется? Варенья кисленького наведем с водой, отпоим. Очистим внутренности…» Она его уже раза три таким образом в себя приводила. Но тогда Семену черти не мерещились… Побежала я к соседям, у которых телефон, позвонила. Расспросили меня, что и как. Минут через двадцать приехала «скорая». Я поняла, что из психушки… Врач осмотрел мужа, нахмурился. Спрашивает, что он пил? Водку, отвечаю… А ел что?… Там у Семена в гараже на столике огурцы соленые были, лук зеленый, яйца вареные… Врач осмотрел закуску, приказал санитару, чтобы он все забрал… Я стала допытываться, что с мужем. Врач говорит: похоже, сильное отравление. Спросил, где бутылка из-под водки. Я ответила, что не знаю… И впрямь, бутылки что-то не видать… Стакан, кружка с водой… Семен всегда запивает горькую водой. Может, говорю, на работе угостили?… Ну, мужа положили на носилки – и в машину… Я тоже поехала… Привезли сюда, в железнодорожную больницу… А Семен все время в беспамятстве. И снова какого-то Митьку вспоминает. Скажи, мол, Митьке. А что – бог его знает…

– Значит, бутылку из-под водки вы в гараже не нашли?– еще раз уточнил я.

– Нет. Меня об этом и в приемном покое спрашивали… И еще интересовались, часто ли муж выпивает, находился ли на принудительном лечении от алкоголизма? Я ответила, что на принудительном не находился, а вот добровольно вылечиться пытался. Его в первой городской больнице лечили отварами трав…

– Какими именно травами? – взыграло в Червонном профессиональное любопытство.

– Чебрецом, плаун-баранцом,– ответила Базавлук.

– И помогало?

– Некоторое время воздерживался… Врач мне объяснил, что эти отвары внушают отвращение к водке… Но все равно потом потянуло.– Она безнадежно махнула рукой: – И пошло-поехало!

– Скажите, Лидия Ивановна,– спросил я,– в тот раз муж пил один или с кем-нибудь?

– Один, один, товарищ прокурор,– заверила меня Базавлук.– Я видела, как он приехал вечером в гараж, загнал машину и сам остался…

Где муж достал водку, она не знала. Я оформил протокол допроса, попросил ознакомиться и расписаться. Перед уходом Базавлук обратилась к Червонному:

– Борис Исаевич, а что с этим?– показала она сумку.– Тут рисовый отвар, черника, куриный бульон… Может, я сама покормлю Семена?

– Нельзя ему, сейчас ничего,– мягко ответил главврач.

– Отощает ведь,– жалобным голосом протянула женщина, но, поняв, что просить бесполезно, распрощалась и вышла.

– Откуда взялся этот проклятый метиловый спирт?– Червонный встал со стула и зашагал по комнате.– Последний раз, насколько я помню, в Южноморске им отравился лаборант на заводе имени Орджоникидзе. Хлебнул из бутылки, думая, что это этиловый… Но это было пять лет назад! А тут – массовое отравление… У вас есть уже какие-нибудь предположения?

– Пока нет, Борис Исаевич…

Главврач хотел что-то сказать, но тут зазвонил внутренний телефон.

– Да,– ответил Червонный. По нахмурившемуся его лицу я понял: что-то произошло.– Понятно… Ладно… Вы сделали все, что могли…

Положив трубку, Червонный сказал:

– Только что скончался Базавлук…

Приехав в прокуратуру, я попросил секретаря узнать, на месте ли Володарский. Но тот сам зашел ко мне.

– Что в четвертой больнице?– поинтересовался я.

– Слава богу, смертельных случаев больше нет…

– Вы кого-нибудь допросили?

– Почти всех… Начал с тех, кого доставили из санатория «Южный». Правда, из троих, привезенных оттуда, только один отдыхал в санатории – Алясов. Двое других – муж и жена Морозовы – друзья Алясова, живут в Южноморске у родственников.

– Ну, рассказывайте,– попросил я.

– Дело было так,– начал следователь.– Алясов – совхозный зоотехник из Карагандинской области. Фронтовик. Вроде непьющий, вернее – не увлекающийся. Приехал по путевке… Вчера вечером встретил на набережной однополчанина, Морозова, который прогуливался с женой… Они не виделись с сорок пятого года… Алясов пригласил их в свой номер в санаторий: как не обмыть такую встречу?… Алясов выскочил на улицу, стал спрашивать, где есть поблизости кафе или ресторан. Ему объяснили. На автобусе ехать минут двадцать. Долго! Он остановил такси. Ну на радостях поделился с шофером, что совершенно случайно встретился через сорок лет с фронтовым другом. А винные магазины, мол, закрыты… Таксист попался отзывчивый, сказал, что может выручить… Алясов обрадовался… Поехали они на Партизанскую улицу…

– Как-как?– переспросил я.

– На Партизанскую улицу,– повторил Володарский.– А почему вы удивляетесь?

– Да нет, я не удивился… Совпадение…

И я рассказал следователю, что двое допрошенных мною людей – Михальчик и Максим Подгорный – взяли водку у таксиста, который возил их на ту же самую улицу.

– Такси останавливалось у остановки седьмого трамвая?– уточнил я.

– Совершенно верно! – подтвердил Володарский.– Рядом с киоском «Союзпечать».

Когда следователь дошел до внешности водителя, которую описал Алясов, стало окончательно ясно: водку зоотехнику из Карагандинской области продал таксист, «выручивший» отдыхающего из пансионата «Скала» и Подгорного. Совпали даже такие детали, как куртка на молниях, перчатки, музыкальные байки. Номер машины Алясов полностью не запомнил, но сообщил, что в нем была цифра «5».

Завершилась посиделка в номере Алясова тем, что всем троим выпивающим стало плохо. Вызвали «скорую помощь».

– А бутылка где?– спросил я.– Из-под водки?

– Осталась в номере. Изъяли. Карапетян повезла на исследование…

– Какая именно водка?

– «Столичная».

– Чье производство?

– Местное.

– Дальше,– попросил я.

– Слесарь аварийной службы горводопровода Любешкин,– достал другой протокол допроса следователь.– Он вообще рассказал какую-то не очень правдоподобную историю…

– Что же?

– Вы только послушайте… Любешкин говорит, что ночь была очень хлопотная – четыре раза выезжали по вызову. Особенно трудно, по его словам, пришлось в жилом доме на Комсомольском проспекте. Сама авария несложная, но работали по грудь в воде – подвал затопило… Замерз, говорит, как цуцик… Ко всему прочему, их машина испортилась, так что домой шел пешком. Бежал, чтобы согреться. Присел в сквере передохнуть. Глядь, рядом со скамейкой в траве, прислоненная к деревцу, недопитая бутылка… Взял, понюхал – вроде водка… Отхлебнул для «сугреву»… Действительно, водка…

– «Московская»?– уточнил я, потому что вспомнил рассказ Максима Подгорного.

– Совершенно верно…– удивился Володарский.– Любешкин сказал, что решил остальное допить дома под закуску. Пришел, сварганил себе яичницу, достал соленых помидоров и маринованных баклажанов… Ну и прикончил бутылку… чувствует: что-то не то!… Лег спать… Проснулся от страшной боли в животе… Открылась рвота… Жена Любешкина переполошилась, вызвала «скорую».– Следователь помолчал, потом добавил: – Не понимаю, откуда в сквере могла взяться водка? Мне кажется, он просто сочинил всю эту историю, чтобы не выдавать того, кто снабдил его спиртом…

– Сквер возле «Бесстрашного»?-спросил я.

– Да…

– Значит, не сочинил. Эту самую бутылку распивал там Максим Подгорный,– сказал я.

И поведал вчерашнюю историю про скандал в семье кандидата наук и чем она кончилась.

– Это же надо! – покачал толовой следователь.– Я-то думал, что Любешкин мне голову морочил… Он еще иронизировал: обрадовался, мол, что выпил на дармовщину, вот и вышло боком…

– Когда он нашел бутылку?

– В начале седьмого утра.

– Вы проверяли это?

– Да, звонил в горводопровод. Там подтвердили, что аварийная бригада покинула дом на Комсомольском проспекте в шесть.

– Хорошо,– кивнул я,– но…

– Понимаю,– прервал меня Володарский,– вы хотели уточнить, не мог ли Любешкин обворовать Максима Подгорного?

– Верно, Геннадий Яковлевич. Но теперь ясно, что парнишку обчистили раньше. Ведь отец нашел его около четырех часов ночи и тут же увез в больницу. А бутылку Подгорный-старшнй не заметил, потому что было еще темно… К Любешкину домой ездили?

– Вместе с Кармией Тиграповной… Жена Любешкина подтвердила показания мужа, стала рассказывать…

– Бутылку нашли? – нетерпеливо перебил я следователя.

– Конечно. Но, понимаете, «московская» не нашего производства…

– Как?

– Судя по этикетке – таллинская…

– Господи! – вырвалось у меня.– Как она попала в Южноморск?

Геннадий Яковлевич развел руками.

– Эту загадку еще предстоит решить,– сказал он.– Потом я допросил привезенных со свадьбы. Мунтяну, ну, жених, вставать пока еще не может, но показания дал.

– Он знает, что тесть умер?

– Нет, от него скрывают.

– Так что же рассказал Штефан?

– Говорит, что не имеет представления, как в его бокале оказался спирт… По его словам, Андрей Петрович весь вечер подбивал его выпить… Как только приехали в банкетный зал, Маринич, уловив момент, когда Ольги не было рядом, намекнул Мунтяну: мол, нехорошо, не обмыть такое событие – грех. Даже сказал будто бы полушутя-полусерьезно: не выпьем – разведетесь… Штефан оказался как бы меж двух, огней: с одной стороны, тестя не хочется обидеть, а с другой – дал слово Ольге. Она на полном серьезе предупредила Штефана: если выпьет хоть грамм, то прямо со свадьбы уйдет и между ними все будет кончено… Жена, разумеется, для него дороже… Он так и заявил Андрею Петровичу. Тот отстал. Правда, бросил: ты, мол, как знаешь, а я сам себе голова… Прошел час, другой… Штефан стал замечать, что глазки у тестя несколько помутнели, движения стали какие-то неуверенные… Штефан пил только лимонад да безалкогольное шампанское и вино, что привез Берикашвили, «Гвиниса» называется. Однако один раз когда он выпил бокал «Гвинисы», ему показалось, что в вино подлили водку… Но признаться невесте он побоялся. Ольга еще подумает, что Штефан ес обманывает. Нарушил слово и хочет свалить на кого-то… Короче, Штефан промолчал… Ваня Сорокин, шафер, что сидел рядом с ним, признался на ухо Штефану, что ему, кажется, тоже подлили в «Гвинису» спиртное…

– Постойте, постойте,– прервал я следователя.– Помните, в видеозаписи есть момент, когда Сорокин предлагал Ольге грузинского безалкогольного вина? Ольга отказалась, и Сорокин наполнил бокалы Штефану и себе… Может, именно тогда они выпили вина с метиловым спиртом?

– Вполне возможно,– сказал Володарский.– Надо еще раз посмотреть видеозапись, хорошо бы вместе с Мунтяну и Сорокиным… В общем, Штефан почувствовал себя плохо часа через полтора. Так же, как и шафер.

– Вы допрашивали Сорокина?

– Да, он подтвердил то, что рассказал Мунтяну.

– Откуда, по их мнению, в «Гвинису» попала отрава?

– На этот счет оба ничего не могли сказать. Если вы помните, со свадьбы увезли семь человек,– продолжал Геннадий Яковлевич.– Помимо жениха, шафера, Маринича и оператора Каштанова, еще двух гостей и повариху Волгину… О Мариниче и операторе я скажу позже. Те двое пострадавших гостей уверяли меня, что пили только прохладительные напитки и безалкогольное вино. Когда пили «Гвинису», тоже почувствовали привкус водки.

– Опять «Гвиниса»,– вздохнул я.

– Вот именно!– Следователь достал из папки протокол допроса.– Теперь о Волгиной… Очень жизнерадостная особа, во время нашей беседы все время хихикала… Отделалась легче всех! По ее словам, шкалик ей предложил сам Маринич. За хорошую работу.

– Когда?

– Волгина говорит, гости сели по первому разу, закусили, отведали ее котлет по-киевски, и сразу после этого на кухню завалился Андрей Петрович… Пиджак расстегнут, левая сторона оттопыривается… Спрашивает: где кудесница, которая готовила котлеты? Волгина отвечает: я. Он обнял ее за плечи и говорит: золотые у вас руки! А на ухо шепчет: примем по сто грамм?… Повариха согласилась… Повела в закуток, достала рюмки, два бутерброда с красной икрой. Маринич вынул из кармана початую бутылку… Выпили за здоровье молодых. Причем Волгиной он налил почти полный фужер, себе – поменьше. Объяснил, что надо еще с одним хорошим человеком выпить… Повариха считает, что Андрей Петрович был уже навеселе… Волгиной стало плохо часа через полтора, но она скрывала до последнего…

– Она не помнит, какую именно бутылку достал из кармана Маринич?

– Очень хорошо помнит! Наша «столичная» со знаком качества.

– А Маринич не говорил ей случайно, где купил водку?

– Нет, он не сказал, а она не поинтересовалась.

– Понятно,– кивнул я.– Жаль, что не прояснен такой важный момент…

– Еще бы!– сказал Володарский.– Неизвестно еще и то, что и где пил покойный оператор Станислав Каштанов…

– Какие показания дал его ассистент?– спросил я.– Юрий Загребельный?

– Я еще не беседовал с ним,– ответил следователь и посмотрел на часы.– Загребельный обещал прийти в прокуратуру. Понимаете, он должен встретить мать Каштанова. Ей сообщили утром по телефону о смерти сына, и она тут же вылетела в Южноморск… Думаю, ассистент оператора скоро появится… Знаете, Захар Петрович, мне кажется, что Маринич и Каштанов выпивали вместе. Режиссер намекал, да и Загребельный обмолвился, что оператор не дурак выпить. Отец невесты, как мы знаем,– тоже. И потом, Маринич всю свадьбу крутился вокруг Каштанова, и оба несколько раз отлучались из зала.

– Вполне вероятно,– согласился я.– Главное, необходимо выяснить: где они брали водку?

В кабинет заглянула Карапетян:

– Можно?

– Нужно, Кармия Тиграновна! Ну что там у вас? – нетерпеливо спросил я.

– Что анализы?– задал вопрос Володарский.

– Сейчас, сейчас,– с улыбкой посмотрела на нас Кармия Тиграновна.– Во-первых, Захар Петрович, в пансионате «Скала» в номере Белугиной сохранилось все как было. Фрукты на столе, стаканы, разбитая бутылка из-под «пшеничной»… Между прочим, приехал муж Белугиной. Кто-то из персонала проболтался, что она пила с другим мужчиной. Муж, естественно, рвет и мечет! Прямо Отелло! Пригрозил директору пансионата, что дело так не оставит. Развели, говорит, разврат и пьянство!… В пансионате паника! Кошмар!– темпераментно жестикулировала Кармия Тиграновна.

– Этикетка на бутылке чья?– спросил я.

– Нашего завода… Судя по дате, выпущена еще в прошлом году.

Мы переглянулись с Володарским.

– Странно,– сказал следователь.– Выходит, с прошлого года она где-то лежала! На складе, в магазине или у кого-то дома… И сделала свое черное дело только вчера!

– Все может быть,– пожала плечами Карапетян.– Меня больше волнует, что в трех известных нам случаях в бутылках южноморского ликеро-водочного завода был метиловый спирт.

– Вы имеете в виду те, из которых пили Михальчик, Алясов и Маринич?– уточнил следователь.

– Да,– подтвердила Кармия Тиграновна.– Правда, даты производства водки на всех трех бутылках разные, но факт остается фактом! Может быть, сейчас кто-то где-то покупает бутылки с отравой! Понимаете, произведенные на нашем заводе! По-моему, надо срочно что-то предпринимать!

Я тоже разделял мнение Карапетян. Володарский высказался, что следует принять экстренные и решительные меры немедленно.

Я набрал номер первого секретаря горкома партии.

– Слушаю вас, Захар Петрович,– сказал Крутицкий, и по его тону я понял, что он уже давно ждет моего звонка.

– Георгий Михайлович, дело приобретает еще большую остроту.

Я рассказал про ставшие нам известными факты и поделился соображением, что, возможно, метиловый спирт попадает каким-то образом в продукцию на южноморском ликеро-водочном заводе.

– Ваши предложения?– спросил первый секретарь.

– Чтобы не пострадал еще хоть один человек, надо прекратить производство,– ответил я.– А также вывоз готовой продукции с территории завода. Это раз. Во-вторых, приостановить продажу во всех магазинах, ресторанах, кафе и закусочных водки и вина нашего производства. В-третьих, создать комиссию, которая разобралась бы, каким образом в продукцию ликеро-водочного завода попадает метиловый спирт.

Крутицкий ответил не сразу. И понятно: решение было очень ответственным. Но Георгий Михайлович, видимо, осознал: если источником отравы является местный завод, последствия могут быть самые страшные.

– Согласен с вами,– наконец твердо произнес Крутицкий.– Я дам указание… Но чтобы не возникло в городе кривотолков и слухов, попрошу вас, Захар Петрович, подготовить небольшое выступление по телевидению. Разъясните, чем вызвана эта мера. Кстати, воспользуйтесь поводом и затроньте еще раз вопрос о необходимости продолжать решительную борьбу с пьянством и алкоголизмом, а также со спекуляцией спиртными напитками.

– Хорошо,– ответил я.

– Сейчас я позвоню Козлову, и он сообщит вам, когда нужно будет сегодня вечером выступить.

Козлов был директором нашей телестудии.

После разговора с Крутицким я попросил Кармию Тиграновну продолжать.

У нее, оказывается, было еще одно важное сообщение: в трех недопитых бутылочках «Гвинисы», изъятых для исследования со свадебного стола, эксперты обнаружили метиловый спирт, чуть разбавленный безалкогольным вином. Две бутылочки стояли на самом столе, в том месте, где сидели Штефан и Сорокин, а третья, как выяснила Карапетян,– где находились те двое гостей, которых тоже увезли с отравлением.

– Теперь понятно, как в бокалы этих четверых попал яд,– резюмировал Володарский.

– Но непонятно, как метиловый спирт попал в «Гвинису»,– заметила оперуполномоченный уголовного розыска.– Я говорила с Берикашвили. Он страшно перепугался! Уверяет, что на их винном заводе отродясь не было метилового спирта! И попасть в «Гвинису» он никак не мог! Ни в коем случае!

– Где сейчас Берикашвили?– спросил следователь.

Карапетян посмотрела на часы и ответила:

– Уже в воздухе. Летит домой, чтобы срочно разобраться на месте. Говорит, если виновата «Гвиниса», никогда не простит себе того, что произошло на свадьбе сына его лучшего друга Мунтяну.

– И в Грузии начнется переполох,– вздохнул Володарский.– Как и на нашем ликеро-водочном заводе…

И в подтверждение его слов на моем столе зазвонил телефон – это был директор завода. Срывающимся от волнения голосом он попросил рассказать, что произошло, и прислать материалы, на основании которых на продукцию его завода налагается запрет. Я ответил, что на завод выедет мой заместитель, Ягодкнн.

Затем позвонил Козлов и сообщил, что на выступление мне дают пятнадцать минут. Время выхода в эфир – двадцать сорок пять.

Прежде чем отпустить Володарского и Карапетян, я сказал:

– Товарищи, в этом деле есть еще один аспект-спекуляция водкой. Я имею в виду «музыкального» таксиста. Не исключено, что спиртное по завышенной цене продает еще кто-нибудь из его коллег. Значит, надо подключить ОБХСС… Кармия Тиграновна, кого бы вы посоветовали включить в группу?

– Старшего лейтенанта Ярцева,– не задумываясь, ответила Карапетян.– Работает у нас всего год, но дело свое знает. Здорово соображает! Главное – горит!

– Это хорошо, что соображает и горит,– улыбнулся я характеристике, данной Ярцеву.

– Дело о спекуляции в автосервисе помните?– спросила Кармия Тиграновна.

– Конечно.

– Ярцев, по существу, раскрутил… Значит, я могу доложить начальству, чтобы его дали мне в помощь?– спросила Кармия Тиграновна.

– Разумеется.

– А у меня вам такое задание,– обратился следователь к Карапетян.– Попытайтесь все-таки разыскать бутылку, из которой пил в гараже покойный Базавлук.

– Сегодня и поеду,– кивнула Кармия Тиграновна.

– Сегодня не надо,– сказал я.– В семье такое горе… Уж лучше завтра. И постарайтесь как можно деликатнее. Объясните, для чего нужна эта бутылка.

– Поняла вас,– ответила Кармия Тиграновна.– Действительно, сегодня ехать не стоит… Займусь таксистом…

Следователь и оперуполномоченный уголовного розыска ушли. Я решил заняться неотложными бумагами. Но меня все время отвлекали телефонными звонками. Пошли круги от вмешательства Крутицкого: звонили из магазинов, ресторанов, кафе, просили в виде исключения разрешить продажу хотя бы коньяка – горел план. Я направлял всех к их начальству, которое имело твердую установку от горкома партии.

По внутреннему телефону позвонил Володарский.

– Захар Петрович, пришел ассистент оператора. Хотите присутствовать на допросе?

– Да.

– Подойти с ним к вам?

– Нет, я сам сейчас приду.

Я был рад избавиться от объяснений с работниками торговли и общепита.

Юрий Загребельный еще совсем молод – не более двадцати двух лет. На него сильно подействовала трагедия, свидетелем которой он оказался. Парень бледен, измотан бессонной ночью, проведенной у палаты Каштанова, и встречей с матерью умершего.

– Стас был такой человек! Такой мастер! – повторял ассистент.– Лучший оператор на областном телецентре! А ведь он долгое время работал на «Мосфильме», работал с крупнейшими нашими режиссерами! Все из-за пристрастия к выпивке,– тяжело вздохнул ассистент оператора.– Жена бросила, с «Мосфильма» – «ушли»… С трудом устроился у нас… И вот…

Следователь дал ему выговориться и спросил:

– Юра, расскажите, что происходило в банкетном зале во время свадьбы? Что делал Каштанов, с кем общался, выпивал ли? Вы ведь, как его ассистент, были все время рядом, так?

– У меня должность такая,– ответил Загребельный.– Что ж, постараюсь все припомнить… Честно говоря, когда я узнал, что нам нужно будет снимать в Южноморске свадьбу, то забеспокоился. За Стаса, конечно… А как стало известно, что свадьба трезвая, я успокоился. Особенно когда мы уже приехали в банкетный зал после бракосочетания… Ну снимаем мы, все нормально… Андрей Петрович, отец невесты, пару раз подходил, все интересовался нашей техникой… У него в музее тоже есть видеомагнитофон. Просил достать учебные и видовые фильмы… Стас намекнул, что не мешало бы промочить горло… Андрей Петрович приволок бутылку шампанского, ну, безалкогольного, что привез из Молдавии отец жениха…

Я вспомнил просмотренную нами видеозапись свадьбы. Как Маринич шел в кадре с бутылкой шампанского. И сказал следователю, что, наверное, Зегребельный имеет в виду этот момент.

– Да, да,– подтвердил ассистент оператора.– Но Каштанов обиделся. Говорит: мы не гости на свадьбе, и на нас обет трезвости не распространяется… Андрей Петрович смутился. Я, говорит, был против безалкогольного застолья, но дочка настояла… Вот завтра – пожалуйста. Режиссер, мол, просил снять поездку молодых на катере, так можно и принять… А Стас смеется: до завтра еще дожить надо…– Загребельный тяжело вздохнул.– Словно накликал беду… Андрей Петрович постоял, подумал, потом говорит: ладно, что-нибудь сообразим… Через минут двадцать снова подходит… Что-то шепнул Каштанову. Стас прямо-таки расцвел. Дал мне указание: сними пару сцен, а я пойду покурю… Вижу, оба направились к двери. Снимаю я, на душе как-то неспокойно. Хотел предупредить Каштанова, да разве он меня послушается? Нет, конечно!… Вернулся Стас веселенький. Взял у меня камеру… Потом его опять потянуло курить… По-моему, Андрей Петрович ему какой-то знак подал…

– Что, снова вышли вдвоем?– уточнил Володарский.

– Сначала Маринич, а за ним – Каштанов… Вернулся Стас минут через пятнадцать. Я спрашиваю: камеру возьмешь? Нет, отвечает, работай, набирайся опыта… Присел рядом, стал отбивать ногой такт под музыку… Тут режиссер дал отбой… Мы ведь не все снимали… Пленку экономили. Стас говорит: мировой мужик этот Маринич… Я ему на ухо: может, пойдешь на улицу, подышишь свежим воздухом? Лицо красное, глазки бегают… Решетовский сразу поймет, что ты выпил… Стас хлопнул меня по плечу: ты прав, айда проветримся… Я спросил у Решетовского и Саши Масякова, когда надо будет снова снимать? Они посовещались, и режиссер сказал: сейчас танцы, а их мы уже снимали. Так что минут двадцать можете с оператором отдохнуть… Мы вышли на балкон. Я спрашиваю у Стаса: где же вы разжились? Он говорит: Андрей Петрович купил три бутылки у таксиста…

Мы с Володарским переглянулись. А Загребельный продолжал:

– Хоть закусываешь, спрашиваю? Стас говорит: полный ажур! Бутерброды с красной и черной икрой, семга… И достает из кармана бутылочку. Того вина, что грузин привез на свадьбу… Тут на балкон вышел Решетовский и посмотрел на Стаса этак подозрительно. Каштанов смеется, показывает бутылочку: «Гвиниса», мол, безалкогольное… Режиссер успокоился, ушел в зал. Стас зло сплюнул и сказал: и чего этому троглодиту надо? Все вынюхивает да подсматривает! Главное, Юра, мы с тобой свое дело сделаем! Материал дадим классный, пройдет на «ура»! Потом подмигнул мне, щелкнул ногтем по бутылочке… А я пить как раз захотел, говорю: дай хлебнуть, заодно попробую что за штука безалкогольное вино… Стас говорит: тебе нельзя, один из нас должен быть как стеклышко… И выпил остальное…

– Погоди, Юра,– остановил его следователь.– Что, вместо вина в бутылочке было спиртное?

– Ну да! – сказал Загребельный.– Как объяснил Каштанов, они с Андреем Петровичем, для конспирации, налили в бутылочки из-под «Гвинисы» водку, чуть-чуть закрасив ее вином.

«Слава богу, прояснилось,– подумал я.– Надо срочно дать знать в Грузию Берикашвили. Чтобы предотвратить панику на заводе, выпускающем безалкогольное вино».

Володарский, видимо, подумал о том же, потому что мы снова обменялись с ним взглядами.

Загребельный продолжил свой рассказ. По его словам, остальные эпизоды свадьбы он снимал сам. Каштанов куда-то исчез. Появился он в тот момент, когда жених должен был перепеленать «ребеночка». То есть куклу. Уже совершенно пьяный, оператор выхватил у ассистента камеру. Она ходила в его руках ходуном. Загребельный бросился выручать шефа, но тот вдруг упал…

Дальнейшее нам было известно.

Володарский стал задавать свидетелю уточняющие вопросы. Но у меня уже не было времени: надо было готовить выступление на телевидении.

Утром следующего дня, когда я вышел из дома в тренировочном костюме, чтобы побежать трусцой на службу, две соседские старушки с особым почтением поздоровались со мной.

– Ох, Захар Петрович,– сказала одна из них,– хорошо, что у нас запретили продавать спиртное! Мой-то первый раз лег спать на трезвую голову…

Я знал, что она мучается с пьяницей-мужем.

– Навсегда бы так,– поддержала ее товарка.

По пути в прокуратуру прохожие, как мне показалось, обращали на меня внимание больше обычного, видимо, из-за вчерашнего выступления.

Первая половина дня у меня ушла на заседание в исполкоме горсовета. Там тоже в кулуарах много говорили о случаях отравления в Южноморске, спрашивали меня, нет ли еще жертв. К счастью, таковых действительно больше не было.

Когда я возвратился в прокуратуру, секретарь сообщила мне, что звонила Карапетян. У нее имелись якобы очень важные новости. Спрашивал меня и следователь Володарский. Он уехал по делам и должен был вот-вот вернуться.

Только я успел перекусить в буфете, как они оба нагрянули в мой кабинет. Володарский попросил высказаться первой Кармию Тиграновну.

– Как мы договорились,– начала Карапетян,– утром я пошла к Базавлукам. С участковым инспектором. Обстановка – сами понимаете… Жена рыдает, мать плачет, дети притихли… Зеркала все занавешены… Я посочувствовала их горю… Знаете, Захар Петрович, уже хотела уйти, дома ничего подозрительного, но что-то меня остановило… Попросила Лидию Ивановну показать мне гараж. Объяснила, что очень надо найти бутылку. Разобраться, откуда взялась отрава, чтобы еще кто-нибудь не умер. Они сами пережили, что такое потерять родного человека из-за трагической случайности… Во дворе, как это принято, сидели соседи. Я попросила двоих быть понятыми… Зашли в гараж. С нами пошла и мать умершего… Стоит «Москвич», довольно новый еще… Из гаража – дверь в небольшую пристройку. Там столик, кушетка, на полках – разный инструмент, автокосметика, запчасти… Бутылки с кислотой для паяния и с машинным маслом… Что меня удивило – множество канистр. Все – двадцатилитровые… Я насчитала восемь штук. Подумала: вот запасливый водитель… Осмотрели мы все уголки, все закутки-нет бутылки из-под спиртного… Смотрю, один из понятых все время крутит носом. Я удивилась. А он пробурчал: вроде как спиртом пахнет… Открываем мы одну канистру– керосин, вторую – бензин. Третью – резкий спиртной дух! Налито, как говорится, под завязку… В остальных пяти тоже спирт!

– Сколько же всего?-спросил я.

– Считайте: шесть канистр по двадцать литров…

– Сто двадцать! – поднял вверх палец Володарский.

– Жена и мать умершего удивились,– продолжала рассказывать Карапетян.– Ничего не поделаешь, пришлось их допросить… Откуда в доме спирт? Не знают… Чьи канистры? Наши, отвечает жена, купили с мужем весной в области десять штук, потому как дефицит… Спрашиваю: где еще две канистры, ведь в гараже всего восемь? Лидия Ивановна разводит руками: ей это неизвестно… А у меня не идет из головы: почему мы не нашли бутылку? Может, Базавлук черпанул кружкой прямо из канистры? Выходит, что спирт там метиловый? Я попросила участкового позвонить к нам в управление, чтобы прислали машину и еще кого-нибудь… Канистры со спиртом мы изъяли, повезли в лабораторию… Самый настоящий метиловый спирт! – закончила Кармия Тиграновна.

– Да, в стакане, который стоял на столике в подсобке гаража, тоже были остатки метилового спирта,– сказал Володарский.

– Точно,– кивнула Карапетян.– Я забыла сказать…

– Выходит, что Базавлук ни у кого спиртного не покупал,– вслух размышлял я.– Но откуда у него эта отрава? Да еще в таком количестве?… Вообще, что за личность Базавлук?

– Кармия Тиграновна позвонила мне из лаборатории,– сказал следователь,– и я тут же поехал на железнодорожную станцию… Зашел в отдел кадров. Начальник достал папку, стал смотреть. Работает восемь лет, несудим, выговоров не имеет… Я нашел бригадира сцепщиков. Тот охарактеризовал Базавлука положительно… Не знаю, может, просто не хотел говорить о покойном плохо… Короче, сведений раз-два и обчелся… Тут как раз подъехал Ярцев, из ОБХСС. Мы с ним зашли в железнодорожную милицию, к майору Ушакову. Он там начальник ОБХСС… Стали интересоваться, имелись ли за последнее время факты хищения метилового спирта? Ушаков сказал, что цистерны с метиловым спиртом проходили через станцию, но сигналов о его хищении не поступало. И вообще, никогда, мол, не слышал, чтобы воровали метиловый спирт. Кому он нужен! Вот этиловый – другое дело! Они имеют несколько ориентировок, что на станции Степногорск в течение последнего года было похищено из цистерн более двух тысяч литров этилового спирта…

– Ничего себе,– покачал я головой.-А воров нашли?

– Троих. А четвертый, главарь шайки, скрылся. Ищут,– ответил следователь и замолчал.

– Небогатый урожай вы собрали на железной дороге,– заметил я.

– Ярцев там занимается по своим каналам,– сказал Володарский.– Выясняет, нет ли на нашей линии хищений метилового спирта на других станциях…

– Как обстоят дела с поиском таксиста, продававшего водку пострадавшим?– снова обратился я к Карапетян.

– Пока – ничего нового,– развела руками Кармия Тиграновна.– Я была вчера в таксопарке… С водителями разговаривать не решилась: еще дойдет до того, кого мы ищем… Побеседовала с диспетчером. Молодая девчонка, работает всего месяц, никого толком не знает…

– Что думаете предпринять дальше?– поинтересовался я.

– Понимаете, Захар Петрович, у них есть еще один диспетчер, Гундарев… Двадцать пять лет оттрубил в нашем таксопарке, из них – двадцать за рулем… Попал в аварию, не по своей вине… Машину после этого водить не может: руку покорежило. Стал диспетчером… Он заступает сегодня с восьми вечера… Думаю, Гундарев сможет кое-что сообщить нам…

– Что ж, попытайтесь. Возможно, и повезет,– сказал я.– Вот еще что хочу спросить у вас… Помните, я говорил вам, что Базавлук в бреду упоминал какого-то Митьку?

– Конечно, помню,– ответила Кармия Тиграновна.– Я сегодня прозондировала почву на этот счет у родственников и соседей Базавлука. Никто не знает, кого имел в виду покойный… Я понимаю, Захар Петрович, что это важно, и помню…

Мы расстались, чтобы каждый мог заняться своим делом.

Вечером, в восемь часов десять минут, Карапетян зашла на территорию таксопарка. Хозяйство считалось образцовым. И не только по трудовым показателям – любо-дорого было смотреть на ухоженную территорию. Чистая, озелененная, с удобными беседками для отдыха под тенью виноградников.

Диспетчерская, как это принято, находилась рядом с воротами.

Артуру Валентиновичу Гундареву было за пятьдесят. Он сидел в своей застекленной конторке в тщательно выглаженной рубашке. Левая рука была неестественно согнута чуть ниже локтя – след аварии.

Капитан постучалась в дверь. Диспетчер повернулся, приоткрыл ее и оглядел подозрительно незнакомую женщину.

– Можно, Артур Валентинович? – шагнула в конторку Карапетян.

– Раз уж зашли,– неодобрительно заметил Гундарев.– Что вам нужно, гражданочка?

– Я из милиции.– Кармия Тиграновна показала свое удостоверение.

Диспетчер хмыкнул и особой радости по поводу этого визита не выразил.

Тут в окошечко, выходящее на улицу, заглянул водитель, протянул какую-то бумагу. Гундарев сделал на ней отметку и что-то черкнул в журнале перед собой.

Шофер сел в «Волгу» с шашечками, и машина отъехала.

Гундарев кивнул на табуреточку, приглашая капитана сесть.

– Много работы? – спросила Кармия Тиграновна для затравки беседы.

– Нормально,– ответил диспетчер.– Но ведь вас не это интересует? – усмехнулся он.

– Точно, одного человека ищу,– улыбнулась Кармия Тиграновна.

– Почему именно у нас?

– Водитель такси…

– И что же натворил этот человек?

– Сами понимаете, ничего хорошего…

– Ну а я тут при чем?

– Вы, Артур Валентинович, патриарх автобазы…

– Патриарх, говорите?– хмыкнул Гундарев.– Да, четверть века – не шутка!

– Меня не помните?– спросила Карапетян.

Потому что она узнала в Гундареве шофера, который лет восемь назад выручил ее, когда надо было догнать грузовик, на котором по предположению сотрудника уголовного розыска пытался скрыться преступник.

Диспетчер посмотрел на капитана повнимательней, и его лицо расплылось в улыбке.

– Поселок Нижние Лиманы?– как пароль, произнес он.

– Вспомнили,– обрадовалась Карапетян.– Здорово вы тогда гнали! И как ловко срезали повороты…

– А с машиной, товарищ капитан, вы тогда обознались…

– Бывает…

– Злоумышленника нашли?

– Разумеется. Взяли на следующий день.

«Хорошо, что мы знакомы,– подумала Кармия Тиграновна.– Повезло. Теперь разговор, кажется, наладится».

– Помогите, Артур Валентинович, и на этот раз…

– Пожалуйста, чем могу,– кивнул диспетчер, и лицо его посерьезнело.

Карапетян сначала поинтересовалась, кто из таксистов работал в ночь со второго на третье сентября. Приблизительно с восьми часов вечера, так как приблизительно в это время Маринич купил у водителя такси три бутылки водки.

Гундарев полистал журнал. Набралось сорок девять фамилий. Но они ничего не говорили Карапетян. Прошлись по государственным номерным знакам, что стояли на машинах этих водителей. Цифра «5» была у двенадцати.

Но кто же из них?

– Лет тридцати пяти,– стала объяснять Кармия Тиграновна,– коричневая куртка на молнии…

– Вообще-то возраст расхожий,– сказал Гундарев.– А куртки, почитай, нынче носят поголовно.

– Водит в перчатках,– вспомнила Карапетян.

– В перчатках? – удивился диспетчер.– Таких пижонов что-то не знаю… Сам никогда не надевал перчаток за рулем, даже зимой. В машине тепло… Да и не так баранку чувствуешь в перчатках…

– Веселый,– продолжала капитан.– Знает много анекдотов…

– Анекдотов, анекдотов,– повторил Гундарев, наморщив лоб.– Постойте!– Лицо его прояснилось.– Уж не Ренат ли? Слова не скажет без шутки-прибаутки. А уж анекдотов знает – на все случаи жизни! Точно, в куртке! И за тридцать парню…

– Фамилия?– волнуясь, спросила Кармия Тиграновна.

– Хабибулин. Машина с номером двадцать пять – семнадцать… Посмотрим, на линии он или нет.– Гундарев перелистал свой гроссбух и ткнул пальцем в страницу.– Выехал в двенадцать часов. Стало быть, в парк вернется в двадцать четыре ноль-ноль… Но обычно задерживается, так что накиньте еще час-полтора. На всякий случай…

– Адрес его можно узнать?

– Запросто. У кого-нибудь из водителей или механиков. Его знают хорошо… Хотите…

– Нет-нет,– остановила диспетчера Кармия Тиграновна, в планы которой не входило афишировать визит в таксопарк. Наверное, придется через паспортный стол…

– Странно, что вы заинтересовались Хабибулиным,– покачал головой Гундарев.– Такой мужик…

– Какой?

– Сами посмотрите,– предложил диспетчер и показал в окошко.– Там у нас Доска почета. Фотография Рената уже несколько лет красуется…

У Карапетян сразу запечатлелось в голове – фотография! Но как ее взять?

– Спасибо, Артур Валентинович,– сказала Кармия Тиграновна.

– Не за что.

– К вам просьба: о нашем разговоре – никому.

– Само собой,– даже несколько обиделся Гундарев.– Не мальчик, понимаю…

– Возможно, мы продолжим беседу,– на всякий случай предупредила диспетчера Карапетян.

– Я тут до утра,– сказал Гундарев.

Карапетян вышла из помещения. Во дворе автопарка было вроде пусто. Лишь в одной беседке сидели два человека. Но Доска почета была в стороне от них.

Неспешной походкой Кармия Тиграновна направилась к ней.

«Ренат Ибрагимович Хабибулин»,– прочитала капитан под портретом мужчины.

Она вспомнила показания Максима Подгорного: «гладенький», «кругломорденький»…

Любитель рассказывать анекдоты, номер машины с цифрой «5». Он? А если нет?

Карапетян оглянулась. Никто вроде бы ее не видит. Охватило острое искушение взять фотографию. А вынималась она из рамки как будто легко…

Кармия Тиграновна прикинула, сколько времени уйдет на то, чтобы достать фото Хабибулина другим способом. Целая вечность!

«Была не была!» – решилась она.

Через несколько секунд фотография исчезла в ее сумке.

«Да простит меня бог и начальство»,– усмехнулась про себя Кармия Тиграновна.

Она вышла за ворота таксопарка. Буквально следом выехало такси. Карапетян остановила его, села.

– Куда?– не очень любезно спросила женщина-водитель.

– На Гоголя… Возле булочной,– ответила Карапетян, которой не хотелось называть адрес горуправления внутренних дел.– Что вы такая сердитая?– спросила она у водителя.

Та вдруг улыбнулась:

– Испортили вы мне выезд…

– Чем же?– удивилась Карапетян.

– У нас примета: если первой сядет женщина, вся смена будет неудачной.

– А вы сама кто? – усмехнулась капитан.

– Поэтому и смешно,– ответила та и поддала газу. Домчались минут за десять.

Кармия Тиграновна бросилась в научно-технический отдел и попросила срочно размножить фотографию Хабибулина. И пока это делали, она узнала адрес Максима Подгорного, так как его уже выписали из больницы.

Старший лейтенант Ярцев, к счастью, находился в управлении. Кармия Тиграновна вручила ему одну из фотографий и направила в больницу, где лежал Алясов. С другой она поехала к Подгорным.

Опознание проводилось по всем правилам – с понятыми. Но, увы, Максим не признал в Хабибулине того водителя такси, который продал ему бутылку водки.

Такой же результат был и у Ярцева.

Значит – не Хабибулин.

Карапетян снова поехала в таксопарк, чтобы возвратить на место портрет передовика и еще раз поговорить с Гундаревым.

Территорию таксопарка уже успели полить. В мокром асфальте отражались фонари. Томно стрекотали цикады в глубине двора.

У Доски почета стояли три человека. Курили.

Карапетян зашла в диспетчерскую.

– Опять здравствуйте,– сказала она Гундареву с улыбкой и, сев на табуреточку, виновато произнесла: – С Хабибулиным мы обознались…

– Ну и слава богу,– обрадовался Артур Валентинович.– А я все сидел, думал после вашего ухода… Выходит, Ренат чистый?

– Чистый,– кивнула Кармия Тиграновна.– Артур Валентинович, давайте снова вернемся к тем двенадцати водителям, кто работал в ночь со второго на третье и у кого номер имеет пятерку…

– Давайте,– согласился диспетчер.– Я тут вспомнил… Курочкин, он ведь тоже любитель анекдотов. И я видел его как-то в перчатках за рулем… Правда, зимой. Но он постарше меня будет. Скоро на пенсию, а хочет пойти в заочный институт. Увлекается цветами, мечтает стать ботаником…

– Как так? – удивилась капитан.– У человека пенсионный возраст!

– Я Петровичу то же самое говорил… А он носит с собой вырезку из журнала… Какой-то немец в свои восемьдесят шесть лет учится на математика. В их университете! Представляете? Восемьдесят шесть!… И, между прочим, имеет уже три профессорских звания и пять докторских! По разным наукам! Вот чудак, правда?

– А Курочкин в ту ночь выезжал в смену?

– В том-то и дело, что нет,– вздохнул Гундарев.

– Тогда не стоит о нем и говорить.

Кармия Тиграновна стала расспрашивать диспетчера о всех, кто был в числе двенадцати. И когда дошли до некоего Шерстобитова, Гундарев обронил фразу:

– Николай просто анекдоты не любит, а вот байки про музыкантов – сколько хотите…

– Как это? – встрепенулась Карапетян.

– Знает всех композиторов, певцов и всякие смешные истории из их жизни,– пояснил Артур Валентинович.

Кармия Тиграновна еле сдержала волнение:

– Откуда у него такая осведомленность?

– Так он сам в прошлом артист. В ансамбле танцевал. А у них рано выходят на пенсию. Вот он и пошел в таксисты…

– Давно работает?

– Второй год… Самому за сорок, но выглядит лет на десять моложе… Водитель хороший. План выполняет на сто пять – сто десять процентов… Безотказный: другие водители в ночь идут с неохотой, потому что за клиентами охотиться надо, а Николай – пожалуйста…

– А сегодня?– спросила Карапетян.

– Уехал. Когда вы уже ушли…

– Номер его машины?

– Двадцать семь – тринадцать.

– Погодите, у него же в ту ночь был другой номер, с пятеркой…

– Точно, он ездит на двадцать пять – двадцать четыре. А сегодня его машина испортилась, посадили на радиофицированную. По вызову работает. Фургон. Верное дело! Можно полтора плана дать запросто!

– Выходит, и он передовик?

– А как же! Фотография Шерстобитова тоже на Доске почета.

– Когда у него смена?

– В девять утра…

Заручившись согласием Гундарева помочь, если понадобится, и попрощавшись, Карапетян вошла на территорию таксопарка. На этот раз у Доски почета никого не было. И в беседках для отдыха вроде пусто. Кармия Тиграновна быстро водворила на место портрет Хабибулина, затем подошла к фото бывшего артиста ансамбля песни и пляски. Полное лицо, круглый подбородок, чуть вьющиеся волосы. Шатен. И подпись внизу: «Николай Евсеевич Шерстобитов, водитель».

С его фотографией пришлось повозиться. И, ко всему прочему, Кармию Тиграновну чуть не застали за этим делом двое мужчин, вынырнувших из-за поворота аллеи. Капитан едва успела спрятать фотографию в сумочку. Мужчины, кажется, были увлечены разговором и ничего не заметили.

Выйдя за ворота таксопарка, Карапетян позвонила по телефону-автомату дежурному по городу и попросила срочно прислать машину. Та подъехала без четверти одиннадцать.

На этот раз Кармия Тиграновна решила не размножать фото: не хватало времени. И так поздно, люди уже, вероятно, легли спать. Но что поделаешь, придется побеспокоить.

Сначала Карапетян поехала к Подгорным. Действительно, бодрствовал только глава семьи, корпевший над научной статьей. Извинившись за позднее вторжение, Кармия Тиграновна попросила разбудить Максима, чтобы еще раз провести опознание.

Подросток из нескольких предложенных ему фотографий безошибочно указал на портрет Шерстобитова. Да, это был тот самый водитель такси, продавший ему ночью спиртное…

Для пущей убедительности Карапетян подскочила в больницу к Алясову. Зоотехник из Карагандинской области тоже моментально узнал Шерстобитова.

Все сомнения отпали. Кармия Тиграновна позвонила домой Володарскому и сообщила последние новости.

– Я сейчас оденусь и буду ждать вас у подъезда,– сказал следователь.– Встретимся, решим, что делать.

Забрав по пути следователя, дежурная машина доставила их в горуправление внутренних дел. Приближалась полночь. Короткое совещание провели у замначальника уголовного розыска подполковника Свешникова. В нем принял участие и старший лейтенант Ярцев.

– Ну что ж, товарищи,– сказал Володарский,– дело теперь за вами…

– А за вами, Геннадий Яковлевич, идеи,– в тон ему ответил Свешников.– Ведь, насколько я понял, Шерстобитов – звено в какой-то цепочке…

– Так оно, по-видимому, и есть,– кивнул Володарский.– Последнее звено в преступной цепи… Смотрите, что получается: все, кто отравился метиловым спиртом в городе, покупали ночью выпивку у Шерстобитова. Тот, в свою очередь, брал ее у кого-то, живущего на Партизанской улице. Сам он живет…

– На улице Корнейчука, дом четыре, квартира одиннадцать,– подсказал Ярцев, который уже успел связаться с паспортным столом и участковым инспектором.

– Дальше,– продолжал следователь.– Спиртное у Шерстобитова не покупал один-единственный человек, ставший жертвой отравления,– Базавлук.

– У него самого этой отравы – залейся,– заметила Карапетян.

– Есть одно обстоятельство,– развивал свою мысль Геннадий Яковлевич,– на которое следует обратить особое внимание… Покойный Базавлук упорно твердил о каком-то Митьке. Просил жену что-то передать ему, вероятно, очень важное… Честно говоря, меня очень интересует этот Митька… Нет ли в семье Шерстобитова человека с таким именем?

– Я разговаривал с участковым инспектором,– сказал Ярцев.– У Шерстобитова в семье только жена и две дочери. Митьки, как сами понимаете, нет… Может быть, задержать Шерстобитова и хорошенько потрясти? Глядишь – назовет…

– А если нет?– усмехнулся Володарский.– Нет, надо действовать наверняка. Чтобы не спугнуть человека с Партизанской улицы, где таксист берет для пассажиров водку.

– Тогда я предлагаю вот что,– сказал старший лейтенант.– Кто-нибудь из наших сотрудников остановит машину Шерстобитова, сядет к нему в такси и попросит достать водку… Шерстобитов скорее всего клюнет и поедет на Партизанскую. Нужно, чтобы там тоже были наши. И, незаметно проследив за таксистом…

– Ерунда! – не выдержав, перебила Ярцева Карапетян.– Весь город только и говорит о вчерашнем выступлении прокурора по телевидению…

– Но он не сказал конкретно, что спекулируют спиртным водители такси,– возразил Ярцев.– Разговор шел вообще…

– Кому надо, тот понял,– сказала Кармия Тиграновна.– И на некоторое время замрет…

– Я с вами не согласен,– вставил замначальника уголовного розыска.– Есть такие наглые и отчаянные – море по колено! Тем более сейчас ночь… Я считаю, рискнуть надо… Как, Геннадий Яковлевич?

– Действительно, чем черт не шутит,– согласно кивнул Володарский.– Только следует все продумать.

– А это уже наш хлеб,– улыбнулся подполковник.

Был разработан следующий план. Выполнять роль страждущего выпить будет курсант Омской высшей школы милиции Чигарьков, который находился в горуправлении внутренних дел Южноморска на практике. Параллельно с этим Ярцев направится на квартиру к таксисту и попытается выяснить у его жены, кто такой Митька. Легенду придумали на ходу: мол, только что с поезда, помнит, где живет Шерстобитов, но адрес Митьки забыл.

– Не ахти, конечно,– заметил Ярцев,– но сойдет, наверное…

– Думаю, да,– сказал замначальника уголовного розыска.– Город наш курортный, на дворе ночь, женщина спросонья… Теперь подумаем о дальнейшем. Допустим, мы вышли на того, кто снабжает Шерстобитова водкой. А у него дома ничего нет! Тоже, наверное, смотрит телевизор…

– Но у нас есть бутылки, которые он держал в руках! – воскликнула Карапетян.– А на них – отпечатки пальцев! Значит, нужно как-то получить отпечатки пальцев человека с Партизанской улицы.

– Хорошо,– согласился Свешников,– будем действовать по обстоятельствам…

Прикинули, кого еще привлечь к операции, кто и где конкретно будет находиться.

Карапетян позвонила в таксопарк. Ответил Гундарев.

– Артур Валентинович,– сказала она,– Кармия Тиграновна беспокоит… Где сейчас Шерстобитов?

– Думаю, минут через десять будет на улице Коммунаров. Там возьмет клиентов и повезет на вокзал. К московскому дополнительному…

– Спасибо,– поблагодарила диспетчера капитан.– У него есть другие заказы?

– После вокзала хочу послать Шерстобитова в район колхозного рынка, что на проспекте Кутузова.

– Пока его не занимайте,– попросила Кармия Тиграновна.– Я вам еще позвоню…

– Ладно,– согласился Гундарев.

Курсант Чигарьков, получив соответствующие инструкции, поехал еще с одним сотрудником милиции на вокзал. Ярцев – на квартиру Шерстобитова. Еще двое работников УВД отправились на Партизанскую улицу, где должны были находиться неподалеку от киоска «Союзпечать», у которого обычно останавливался таксист-спекулянт.

Володарский, Карапетян и Свешников остались в управлении ждать сообщений.

Было четверть второго ночи. Операция началась.

Такси-фургон с номерным знаком 27-13 подкатило к вокзалу, и из него вышли две женщины. К ним тут же подскочил носильщик. Вещей у отбывающих было много, и они охотно воспользовались его услугами.

Шофер – а это был Шерстобитов – закрыл заднюю дверцу, окинул профессиональным взглядом привокзальную площадь – на стоянке такси «загорало» пяток «Волг» с шашечками. Ближайший поезд приходил через час. Шерстобитов сел за руль, включил зажигание. Тут к нему подбежал молоденький долговязый морячок с чемоданчиком в руках.

– Свободен, шеф? – заглянул он в салон.

– Не знаешь, где стоянка? – покосился на него водитель.

Вообще-то ему не хотелось упускать клиента: уж больно разухабистый видок был у морячка. А с другой стороны, было неудобно нарушать корпоративную этику: могли увидеть товарищи по автопарку, ожидающие пассажиров.

Клиент, видимо, принял нерешительность шофера за одобрение и, рванув дверцу, плюхнулся на заднее сиденье.

– В Грушевку,– назвал один из районов города морячок.

Водитель газанул, но счетчик включил только тогда, когда выехали с площади. Пассажир, посматривая на часы, вертел головой по сторонам – явно, приезжий.

– Слушай, шеф,– обратился он к Шерстобитову,– выручи!… Кореша не видел два года, неудобно ехать с пустыми руками…

– В каком смысле?– усмехнулся таксист.

– Пузырек нужен,– взмолился морячок, доставая из кармана бумажник.– Двойную цену даю!

– Не по адресу, служивый,– сурово ответил Шерстобитов.

– А за две красненьких?– все еще не терял надежды пассажир.

– Даже за десять нет! – отрезал водитель.– Я терять место не хочу. И вообще…

Поняв, что таксист непреклонен, морячок спрятал деньги.

– Что же мне делать?– с отчаянием произнес он.

– Чаек попьете,– сыронизировал Шерстобитов.

– Ладно, не юмори,– обиделся пассажир. И вдруг попросил:– Стой, попытаюсь у них…

Впереди на стоянке такси виднелись две «Волги» с шашечками.

Шерстобитов остановился. Получив с клиента деньги и кивнув коллегам, поехал дальше…

…Приняв сообщение от Чигарькова, что его миссия не увенчалась успехом, подполковник Свешников сказал Володарскому и Карапетян:

– Значит, Шерстобитов не хочет рисковать…

– А может, разгадал? – высказала предположение Карапетян.

– Курсант говорит, не похоже…

– Подождем Ярцева,– сказал Володарский.

…Квартира Шерстобитова находилась на третьем этаже. Когда Ярцев подъехал к дому, во всех окнах не горел свет. Старший лейтенант нашел нужную дверь, опустил на пол большой чемодан и чуть прикоснулся к звонку, словно бы не очень решаясь будить хозяев.

За дверью молчали.

Старший лейтенант снова коротко позвонил. Раздались чьи-то шаги, и женский голос спросил:

– Коля, ты?

– Тамара Николаевна, извините, я не Коля… Я друг его, Федор Сомов… Может, помните, мы вместе ездили на Красные камни?

Щелкнул замок, дверь приоткрылась, но немного – мешала цепочка. В щель смотрел недоверчивый глаз.

– Ради бога, извините! – еще раз сказал Ярцев, приподнимая соломенную шляпу в знак приветствия.– Только что приехал ростовским поездом… В отпуск… А Николай Евсеевич где?

– Он сегодня работает в ночную смену,– сказал жена Шерстобитова.

– Да, да, понимаю,– кивнул Ярцев.– Жаль… Собственно… Простите, Тамара Николаевна, не подскажете, как проехать к Мите?

– Водолазову? – почему-то обрадовалась Шерстобитова. Она, видимо, боялась, что поздний нежданный гость попросится на ночлег.– Двоюродному брату Николая?

– Ну да! – тоже обрадовался старший лейтенант.– Я был у него всего один раз… Помню, улица Партизанская, а номер дома…

– Шесть,– подсказала женщина.-Там будет трамвайная остановка, вы перейдете улицу…

– Спасибо, спасибо,– кивал сияющий Ярцев.– Рядом с газетным киоском… Я такси возьму… Большой привет Коле! – помахал он шляпой.

– Вы уж простите, что не приглашаю,– сказала на прощанье Шерстобитова.– Дочь что-то прихворнула…

– Ради бога! – приложил руку к груди Ярцев. Щелкнул замок. Оперуполномоченный, подхватив пустой чемодан, сбежал вниз по лестнице, думая о том, как здорово он ввернул про мнимую поездку на Красные камни – чудесное местечко за городом, куда ездили по выходным отдыхать южноморцы…

…Через десять минут после того, как Ярцев передал важную информацию, уже были получены кое-какие сведения о двоюродном брате водителя такси.

Дмитрий Степанович Водолазов, 1956 года рождения, женат, детей не имел. Проживает в доме тетки жены, некоей Зои Ильиничны Лазебниковой.

Интересные штрихи к биографии Водолазова дал участковый инспектор, на территории которого находились частные дома на Партизанской улице. Дмитрий работал в мастерской по ремонту фарфоровых изделий, но жил явно не по средствам: недавно приобрел автомобиль «опель», который, по слухам, обошелся ему в семнадцать тысяч. Жена Водолазова не работает, по комиссионкам покупает заграничные вещички.

По словам участкового, супруги третируют свою родственницу, больную пожилую женщину, на чьей жилплощади они занимают лучшие комнаты. Соседи возмущаются – сживают старуху со свету, чтобы после ее смерти заполучить дом…

– Что будем делать?– спросил подполковник Свешников.

– Первым делом вызовем такси,– сказала Карапетян.– Ко мне на дом.– Заметив удивленные взгляды Володарского и Свешникова, она пояснила: – Придется пожертвовать чашкой из сервиза…

– Кое-что понимаю,– улыбнулся следователь.

И они набросали план ареста двоюродных братьев…

…Радиофицированная «Волга»-фургон подъехала к дому Карапетян с погашенным зеленым огоньком. Когда в машину сели двое мужчин и женщина, на счетчике уже было пятьдесят две копейки.

– Сначала подъедем на Партизанскую улицу,– сказал Володарский.

– Будет сделано! – ответил Шерстобитов, лихо трогая с места.

По дороге пассажиры говорили о том, какое скверное было в этом году лето. Водитель тоже разделил это мнение.

Выехали на Партизанскую улицу.

– Вам куда именно? – спросил Шерстобитов.

– Дом номер шесть,– ответил Ярцев.

От всех троих не ускользнуло, как напряглась спина водителя.

– Стоп,– приказал Ярцев, когда «Волга» поравнялась с киоском «Союзпечать».

Водитель резко нажал на тормоз.

– Приехали,– произнес он глухим голосом.

– Еще не совсем,– заметил Ярцев, а своей спутнице сказал: – Мы вас ждем, Кармия Тиграновна.

Карапетян вышла из машины. В такси остались следователь и старший лейтенант.

Карапетян перешла улицу и направилась к воротам дома № 6. Она несколько раз нажала на кнопку, но самого звонка не слышала.

Прошло, видимо, минуты две, пока наконец не раздались шаги за калиткой. Прогрохотал отодвигаемый запор, и на улицу выглянул молодой мужчина. Крепкого телосложения, с холеными усами и бакенбардами.

– Дмитрий Степанович,– сказала Кармия Тиграновна, протягивая красивую чашку с отбитым краем,– выручите!… Из мейсенского сервиза!…

Профессиональное любопытство сработало безотказно: Водолазов машинально взял разбитую чашку, повертел в руках. И вдруг опомнился.

– Вы что, рехнулись?– зло проговорил он.– Знаете, который час?!

– Мне необходимо…– начала было Карапетян.– Понимаете…

Но дверь перед ней захлопнулась. Уже из-за калитки Карапетян услышала: «Чокнутая! Это же надо додуматься!…»

Кармия Тиграновна опустила чашку в целлофановый пакет и быстро вернулась к машине. Возле нее уже стояли трое сотрудников милиции.

– Порядок,– произнесла довольная Кармия Тиграновна, протягивая Ярцеву, сидящему в машине, пакет с чашкой, на которой теперь уже были отпечатки пальцев Водолазова.

Следователь Володарский вышел из «Волги», а на его место, возле водителя, сел один из милиционеров.

– Поехали,– сказал шоферу Ярцев.

– Куда?– с дрожью в голосе спросил Шерстобитов.

– В горуправление внутренних дел.

– Зачем?…– совершенно упал духом водитель.

– Поговорим… О музыке, композиторах, певцах и о другом прочем…

Такси отъехало. А следователь, оперуполномоченный угрозыска и двое других сотрудников милиции направились к дому № 6.

Когда Водолазов, снова поднятый настойчивым звонком, появился на пороге калитки и увидел Карапетян, гневу его не было предела.

– Проваливайте! – завопил он. Но, заметив рядом с Кармией Тиграновной трех мужчин, двое из которых были в милицейской форме, осекся.

– Старший следователь прокуратуры города Володарский,– представился Геннадий Яковлевич.– Вот постановление на проведение у вас обыска…

Водолазов было вспыхнул, пробормотав что-то вроде «безобразие, будят среди ночи», но все же пропустил во двор работников милиции, следователя.

На крыльце дома стояла молодая женщина в длинной ночной сорочке и кружевном пеньюаре.

– Что такое, Митя?– спросила она, вглядываясь в пришедших людей. Разглядев форменную одежду, тихо ойкнула.

В дом заходить не стали.

– Товарищ Козырев,– обратился к участковому инспектору Володарский,– обеспечьте, пожалуйста, понятых.

Козырев вышел за ворота. Скоро в соседнем дворе послышались голоса.

Когда участковый и понятые появились во дворе, откуда-то из глубины садика, покашливая и шаркая, вышла старая женщина в накинутом на плечи потертом демисезонном пальто.

– Здравствуйте,– поздоровалась она с незнакомыми ей людьми.

Ей ответили, а Володарский спросил:

– Если не ошибаюсь, Зоя Ильинична Лазебникова?

– Не ошибаетесь,– ответила владелица дома.

Геннадий Яковлевич назвал себя, Карапетян и других сотрудников милиции. Объяснил, для чего они здесь в столь необычный час.

– Давно вам пора заняться этим прохвостом! – закивала старушка.– Давно! – И указала на мужа своей племянницы.

Жена Водолазова зло прошипела:

– У-у, старая ведьма! Гроб по тебе плачет!…

– Не выражайтесь, гражданочка! – строго предупредил ее участковый.

– Пройдем в дом?– предложил следователь.

– Зачем в дом?– возразила Лазебникова.– То, что вас интересует, во флигельке…

Следователь попросил Водолазова, Лазебникову и понятых пройти вперед. За ними двинулись остальные.

Пристройка или, как сказала Лазебникова, флигелек примыкал к дому. Это было довольно просторное помещение, окна которого выходили на улицу. В одном из них торчал ящик кондиционера. Занавеси плотно прикрывали окна от постороннего взгляда снаружи.

Перед глазами присутствующих предстала любопытная картина: почти половина комнаты была заставлена бутылками с прозрачной жидкостью и этикетками водок – «русская», «столичная», «пшеничная», «московская». Бутылки были запечатаны стандартными пробками.

Насчитали двести четырнадцать штук.

– Откуда это у вас?– спросил следователь Водолазова.

– У друга свадьба послезавтра, просил купить…– глядя в сторону, ответил Водолазов.

– Врешь! – бросила ему в лицо Лазебникова.

– Иди ты! – замахнулся на нее Водолазов.

Участковый инспектор кинулся между ними и схватил парня за руку.

– Последний раз предупреждаю! – строго сказал участковый.

– Ладно,– буркнул Водолазов, потирая руку.– Только уберите ее отсюда, прошу!

– Она обязана присутствовать,– спокойно сказал Володарский.– Как домовладелица… Что в бутылках?

– Вы что, ослепли, не видите?– усмехнулся Водолазов.

– Я вас спрашиваю! – чуть повысил голос следователь.

– Водка…

– Опять врет! – встряла Лазебникова.– Вы лучше загляните в подвал.– И она показала на люк в полу.

Открыли его, включили свет – клавиша выключателя находилась над люком.

В подвале аккуратным штабелем лежали пустые бутылки. Многие были без этикеток. Тут же, на столике, лежали пробки в картонном ящике и наклейки. К краю стола крепилось какое-то сооружение.

– Пробки надевает на бутылки,– пояснила Лазебникова.– А зелье у Митьки здесь,– указала она на несколько бидонов из-под молока.

Между ними стояли две канистры, такие, какие Карапетян видела у Базавлуков в гараже.

– Что в емкостях?– задал вопрос Водолазову следователь.

– Не знаю… Это не мое…

– Неужели мое?– посмотрела на него с презрением старушка.

– Вы же владелица,– нагло заявил Водолазов.

Лазебникова растерялась.

– Гражданин Водолазов,– обратился к нему Володарский,– откуда у вас эти канистры?

– Официально заявляю: ко всему этому я не имею никакого отношения! – ответил Водолазов.– И ничего не знаю!

– Ну что же, мы вам скажем,– не выдержала Карапетян.– По вашей вине погибли от метилового спирта три человека! А еще трое останутся калеками на всю жизнь!

– Батюшки! – всплеснула руками Лазебникова.– Это те?… Про которых по телевизору рассказывали?

– Да, Зоя Ильинична, те,– подтвердила оперуполномоченный уголовного розыска.

Водолазов побледнел. Из его горла вырвался какой-то клекот. Потом, рванув на себе рубашку, он закричал:

– Это не я!… Слышите?!. Я не виноват!…

Водолазова привезли в прокуратуру для допроса. Это было около десяти часов утра. До этого Володарский произвел тщательный обыск в доме и других подсобных помещениях. Изъяли двести четырнадцать запечатанных бутылок с прозрачной жидкостью и пятьсот шестьдесят пустых. С этикетками и без них. Помимо этого, у подпольного шинкаря взяли несколько тысяч штук этикеток и пробок, а также самодельную машинку для запечатывания бутылок. Фляги из-под молока и канистры были пусты. Анализы показали, что раньше во флягах находился этиловый, а в канистрах – метиловый спирт. Теперь же это зелье, разбавленное до сорока градусов, находилось в запечатанных бутылках.

Сначала Водолазов пытался отрицать свою причастность к продаже спиртного. Но когда ему представили заключение дактилоскопической экспертизы, которая подтвердила наличие на проданных Шерстобитовым бутылках его отпечатков пальцев, задержанный сдался. Из показания Водолазова, Шерстобитова и свидетелей вырисовалась картина преступления.

Приблизительно года полтора назад Водолазов познакомился со сцепщиков вагонов Семеном Базавлуком. Тот сказал, что может доставать сколько угодно этилового спирта, а вот как его реализовать?… В преступную группу решили привлечь родственника Водолазова, водителя такси Шерстобитова. Так образовался подпольный «синдикат» по производству и сбыту различных «водок».

Роли распределялись следующим образом. Базавлук, зная, когда и какие следуют через Южноморскую станцию составы, похищал из цистерн этиловый спирт. В доме покойного сцепщика была обнаружена ручная дрель с набором прочных победитовых сверл, с помощью которых он проделывал в цистернах отверстия и через них похищал спирт.

Затем спирт попадал к Водолазову. Тот разбавлял его до крепости водки, разливал в бутылки и запечатывал. Пустые бутылки (некоторые – уже с этикетками) Водолазов приобретал у одного знакомого, работающего на пункте приема стеклотары. Вот почему бутылка, купленная Максимом Подгорным, была из Прибалтики. Новые этикетки и пробки Водолазов доставал у другого приятеля, с нашего ликеро-водочного завода.

Реализация готовой «продукции» лежала на водителе такси Николае Шерстобитове. Преступники проявили некую изобретательность. Чтобы каждый раз не беспокоить жителей дома звонками (и держать в неведении Лазебникову), для передачи бутылок использовался ящик из-под кондиционера, установленный на подоконнике. Внутри он был пуст. Водолазов ставил в него бутылки со спиртным. Нажатием малозаметной кнопочки со стороны улицы Шерстобитов открывал ящик, брал оттуда бутылки и оставлял выручку за них. По спекулятивным, разумеется, ценам.

За три дня до трагических событий в банкетном зале, разыгравшихся на свадьбе Штефана Мунтяну и Ольги Маринич, Базавлук похитил очередную порцию спирта. На беду, он ошибся: в цистерне был не этиловый, а метиловый спирт. Как и почему это произошло, останется навсегда тайной, которую сцепщик вагонов унес с собой в могилу. Его ошибка стоила жизни троим людям, в том числе – ему самому. Потерял навсегда зрение Михальчик. Тяжелые осложнения получили Белугина, супруги Морозовы, и вообще – невозможно себе представить, сколько бед могла натворить эта шайка, если бы стараниями следователя Володарского, сотрудников милиции Карапетян, Ярцева и других преступники не были бы пойманы и разоблачены в столь короткий срок!

А буквально через две недели в Южноморске другие члены клуба «Антибахус» снова играли трезвую свадьбу. На этот раз она не была омрачена. Ничем и никем!

Теперь такие свадьбы в нашем городе – не редкость. Да и не только в нашем.