Рассказы и повести

ГОЛУБАЯ МЕЧТА

На дверях моего кабинета висит табличка, где указаны дни и часы приема посетителей. Но люди приходят и в неприемное время. Отказать не могу: человеческие беды и несчастья не знают расписаний.

Тот мартовский вторник не был исключением.

– Аня Дорохина,– войдя, представилась молодая женщина.

Я не удивился, что она уговорила секретаря пропустить ее в мой кабинет: женщина была напориста. Но чувствовалось, что это не тот напор, за которым кроется нахальство.

– Товарищ прокурор,– начала она взволнованно,– избили человека… А милиция не хочет принимать меры… Мы все-таки не в глухомани живем – в городе!

– Кого избили, где и кто?– спросил я.

– Мужа моего, Николая. Вчера. Пришел после работы – нос расквашен, глаз заплыл. А вот кто… Если бы я знала, сама бы надавала как следует! – Она сжала не по-женски внушительные кулаки. И вообще Дорохина была крупной.

– Муж не знает, кто на него напал? – продолжал спрашивать я.

– Темнит Николай. Сказал, что его занесло в кювет, вот и ударился о переднее стекло. Он у меня шоферит.

– А может, это так и было?

– Да что вы! Отличить смогу, ушиб это или побои: как-никак – медработник. И еще. Сегодня в обеденный перерыв Николай подъехал ко мне в больницу на своем КрАЗе. Вижу, самосвал целехонький. И фары, и стекла…

– Так что же его сдерживает признаться, с кем дрался?

– Не хочет,– вздохнула Дорохина.– И вообще из него слова клещами надо вытягивать…

– И часто у вашего мужа случаются подобные инциденты? Я имею в виду, может, характер задиристый?

– У Николая? – протянула она, округлив глаза.– Да он мухи не обидит!

– Или дружки непутевые?

– Какие дружки? В Зорянске он чуть больше месяца живет. Чудом, можно сказать, увезла его из деревни…

Я попросил Дорохину подробнее рассказать о муже, о себе.

История ее – каких тысячи. Выросли в одном селе, закончили одну школу-восьмилетку. Николай пошел на курсы механизаторов. Аня – в медицинское училище в райцентре. Летом она приезжала в деревню, вместе встречали утреннюю зорьку. Зимой он ездил в город, ходили в кино, на танцы. Потом Николая призвали в армию.

Аня ждала Дорохина эти два длинные для нее года. Переехала в Зорянск и поступила работать медсестрой в нашу больницу. Местным ухажерам отказывала: милее Николая никого не было.

Прошлой осенью Дорохин демобилизовался. Сыграли свадьбу. На радость родне с обеих сторон: и жених и невеста с одной улицы, свои…

Но тут между молодыми возникла размолвка. Николай не хотел перебираться в город. И резон у пария имелся: колхоз давал новый дом со всеми удобствами, председатель был рад, что вернулся комбайнер – механизаторов не хватало. Раз такой почет, почему не трудиться на селе? Тем паче мила Николаю земля.

Заупрямилась Аня: что ей делать в деревне? Какое-никакое, а образование. Пусть все удобства, а жизнь-то крестьянская: огород надо заводить, птицу и другую живность. Отвыкла она от этого. Да и задумка была – учиться, чтобы стать врачом.

Короче, коса на камень нашла. Но, видать, в семье все-таки головой была Аня. Поработал Николай в колхозе, помотался на автобусе из деревни в Зорянск да обратно и решил перебраться в город. С работой помогла жена. По ее просьбе райком комсомола (Аня была членом райкома) направил его в автохозяйство № 3, считающееся лучшим в городе. Дорохина верила, что райкому не придется краснеть за своего протеже. Николай имел хорошую характеристику из колхоза, а в армии был отличником боевой и политической подготовки.

Он успел проработать немногим больше недели…

– Как вы думаете, кто все-таки его?– спросил я, когда Апя выговорилась.

– Не знаю, товарищ прокурор. Может, пригрозил кто Николаю? Я до пас в милиции была. Там говорят: укажите виновных, тогда будем разбираться. А я им: вы и так должны найти тех бандитов… Разве я не права?

– Значит, вы никого конкретно не подозреваете?

– Нет.

– А как же милиции искать, если ваш муж молчит, не хочет говорить, кто и при каких обстоятельствах избил его?

Дорохина пожала плечами и заявила:

– Это милиция должна всякую шпану ловить… Я вот была как-то на выступлении московского артиста. Он разные предметы отыскивает, мысли отгадывает… Он может, а у нас что, в милиции, таких специалистов нету?

Я тоже ходил на это представление. Артист Юрий Горный действительно творил чудеса. В мгновение ока возводил в куб предложенные из зала четырехзначные числа, мог в считанные секунды извлечь корень из длинного числа. Но наиболее сильное впечатление он произвел, когда демонстрировал умение отгадывать мысли. Например, попросил девушку из зрителей в его отсутствие спрягать куда-нибудь иголку, а потом с завязанными глазами точно указал ряд и место, на котором сидел человек (тоже из публики) со спрятанной в галстуке иголкой. Он мог также отгадать в книге те слова, которые (опять же в его отсутствие) загадали зрители…

Короче, в Дорохиной как-то странно уживались рассудительность и в то же время наивность. В чем нельзя было отказать ей, так это в искренности и почти детской правдивости.

Насколько я понял, она думала, что мы, то есть прокуратура и милиция, если захотим, можем все, даже отыскать обидчика (или обидчиков) ее мужа, не имея достаточных улик.

– Вот что,– сказал я, завершая беседу,– попросите, чтобы ваш муж зашел ко мне. Возможно, со мной он будет более откровенным. Мужчины могут скорее договориться между собой.

– Поговорите с ним, товарищ прокурор, поговорите,– ухватилась за эту мысль Дорохина.– А то знаете, что-то нехорошо у меня на душе…

Николай Дорохин зашел ко мне на следующий день.

Я видел, как возле прокуратуры остановился могучий КрАЗ, на радиаторе которого почему-то красовалась эмблема от легковой машины «Чайка». Из кабины вылез высокий нескладный парень в брезентовой куртке, кирзовых солдатских сапогах и в кроличьей ушанке. Он потоптался у машины, потом нерешительно вошел в подъезд.

И разговор у нас получился какой-то нескладный. Доро-хин смущался, норовил отвести глаза в сторону. А возможно, он стыдился синяка, расползшегося от глаза почти на пол-лица. Одно было видно: ему очень не хотелось приходить ко мне, но и ослушаться жену, видимо, не мог.

– Неинтересная история, товарищ прокурор,– говорил он, не зная, куда пристроить свои жилистые руки.– И зря Анна всполошилась. Вас вот от важных дел отрываем…

– Значит, вы утверждаете, что была авария?– допытывался я.

Дорохин при слове «авария» насторожился. Может, испугался, что его привлекут за транспортно-дорожное происшествие, и теперь взвешивал, какое зло наименьшее? С одной стороны, авария, с другой – надо в чем-то признаваться…

– Какая там авария,– наконец буркнул он.– Выдумал я. Чтобы жена отстала…

– Драка?

– Так, ерунда,– снова буркнул Дорохин.

Жена была права: из Николая каждое слово надо было тащить клещами.

Насколько мне удалось разобраться (впрочем, я не уверен, что понял его до конца), у Дорохина якобы была стычка с приятелем и виноват в этом как будто сам Николай: нехорошо отозвался о его подружке. Словом, обычная история. Погорячились (оба, кажется, немного выпили), обменялись тумаками. Во всем этом трудно было усмотреть какой-то особый криминал.

Добиться большего от Дорохина я не мог. И, признаться, не очень старался. Если его объяснение было правдиво, то инцидент, как говорится, был исчерпан. Ну а если Николай утаил истину, это оставалось на его совести. Человек он взрослый, должен отвечать за свои слова и поступки. Да и не такое тут происшествие – синяк под глазом и разбитый нос,– чтобы мне самому ломать над случившимся голову. Но все-таки я сказал, что если он посчитает нужным, то может обратиться в суд в порядке частного обвинения, в данном случае – в нанесении Дорохину легких телесных повреждений.

Не знаю, что рассказал Николай жене после визита в прокуратуру, но больше Аня ко мне не приходила. И эта история стала забываться.

А буквально через день пришлось заняться одним необычным делом. Мой помощник, Ольга Павловна Ракитова, уехала на семинар, проводившийся областной прокуратурой, и дела по общему надзору в это время легли на мои плечи.

Однажды, сидя у себя в кабинете, я услышал в приемной шум. И удивился. Не шуму, конечно,– здесь всякое бывало,– а детским голосам. Через минуту зашел шофер Слава.

– Захар Петрович, тут к вам хлопцы рвутся,– сказал он.

– Какие хлопцы?

– Да стою я на улице, вытираю машину,– объяснил шофер.– Окружили меня, говорят, нужен кто-нибудь из прокуратуры, дело, мол, серьезное…

– Так пусть заходят,– пригласил я.

«Хлопцы» – трое подростков. Как они сказали, из соседней школы. Два мальчика и девочка.

Говорить начали разом, поэтому понять их было невозможно.

– Давайте для начала познакомимся,– предложил я, когда возбуждение несколько поостыло.

– Руслан,– назвал свое имя высокий серьезный мальчик, который, по-видимому, главенствовал среди них.

– Роксана,– сказала чернявая девочка с темными миндалевидными глазами и добавила: – Симонян.

Третьего звали Костей.

Они учились в восьмом классе и состояли в «голубом патруле». О дозорных этого патруля писала как-то городская газета. Они следили за состоянием озер, прудов, рек и речушек в Зорянске и его окрестностях, помогали инспекторам рыбнадзора выявлять и ловить браконьеров, спасали водоплавающих птиц, оставшихся по какой-то причине зимовать у нас, вели учет пернатых, чья жизнь связана с водой. В общем, как я понял, забот у них было много…

– Захар Петрович,– серьезно сказал Руслан,– надо срочно спасать озеро Берестень.

– А что случилось?

– Сгорит! – расширив глаза, выпалил Костя.

Берестень-озеро… Сколько счастливых безмятежных часов провел я на его берегу с удочкой в руках…

– Никогда не слышал, чтобы озеро горело,– заметил я.

– А вам известно, что в Америке в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году сгорела целая река?– учительским тоном спросила Роксана.

Пришлось признаться, что данный факт мне неизвестен.

– Об этом писали газеты всего мира,– продолжала серьезно девочка.– Река Кайахога в штате Огайо сгорела вместе с двумя мостами…

– По какой причине?

– На ее поверхности скопилась нефть,– ответил за Роксану Руслан.– Мы сегодня ходили на Берестень… На воде разводы нефти…

– Понимаете, спасать надо! – опять не выдержал Костя.– Срочно! А то будет как в Америке!

– Откуда у нас нефть?– в свою очередь удивился я.

Ребята, естественно, на этот вопрос ответить не могли.

По словам Руслана, они сообщили о происшествии его дяде – пенсионеру, отставному пожарному. Но дядя лишь посмеялся: вода, мол, гореть не может, водой тушат огонь…

Я спросил, говорили они еще кому-нибудь о своем открытии?

Выяснилось, что потом они помчались к учителю географии Олегу Орестовичу Бабаеву, который возглавлял «голубой патруль». Но его не оказалось дома. Они предупредили обо всем жену учителя и побежали в прокуратуру.

– Представляете,– возбужденно сказал Костя, самый темпераментный из троицы,– бросит кто-нибудь зажженную спичку или окурок – и все пропало!

Признаться, полученные от учеников сведения озадачили меня. Во-первых, насколько они соответствовали действительности? Может, ребята преувеличили? Может, в воду нечаянно попал бензин, когда кто-нибудь мыл свою машину (это излюбленное место паломничества автотуристов), а ребята приняли небольшое масляное пятно за катастрофу?

Во-вторых, если это действительно нефть, то каким образом она очутилась в озере? Месторождение? Утечка с базы? Но база нефтепродуктов расположена в другом конце города.

И еще. Я не мог сразу сообразить, к кому в городе обращаться, чтобы выяснить, что произошло на Берестене. Нужен был специалист.

Мои размышления прервал приход Бабаева. Оказывается, явившись домой и узнав от жены о случившемся и намерении учеников, он тут же заторопился в прокуратуру.

Ребята обрадовались приходу Бабаева и рассказали ему о том, что увидели на Берестень-озере. Правда, спокойнее, чем мне.

– Что вы думаете обо всем этом?– спросил я учителя географии.

– Давайте сначала на месте посмотрим, Захар Петрович,– предложил он.– У вас есть сейчас время?

– Да,– кивнул я.

Мы сели в мою служебную машину, прихватив с собой еще двух дозорных. Для третьего места не хватило, и Костя великодушно, хотя и не без огорчения, согласился отправиться на Берестень-озеро автобусом.

Была середина марта, а стояла неестественная для этого времени теплынь. Обычно на реке Зоре еще плавали тонкие рыхлые льдины, по утрам появлялись забереги, а нынче она уже полностью очистилась ото льда, текла спокойно и величаво.

– Ну и погода,– сказал я.– Сплошная аномалия. На три недели раньше весна…

– Почему же аномалия,– пожал плечами Бабаев.– И вообще, что мы знаем о Земле-матушке? Слишком короток наш век, Захар Петрович, чтобы понять ее законы. Они ведь создавались миллионы лет.

– Это не мое мнение,– стал оправдываться я.– Газеты, журналы, телевидение только и твердят: с климатом что-то неладное. То слишком раннее тепло, то слишком поздний холод… И так на всей планете.

– Просто люди нелюбознательны,– усмехнулся Олег Орестович.– Если бы они потрудились заглянуть в старые хроники. Климат на Земле лихорадило всегда. И во времена оны тоже… В пятнадцатом веке, если не ошибаюсь, в Новгороде в июле был такой мороз, что погиб весь хлеб.

– В июле? – не поверил я.

– Вот именно, в самый жаркий месяц этой полосы… Да что у нас, в северной стране! Например, в девятом веке низовья Нила покрылись льдом. И это в Африке, где все живое почти круглый год страдает от жары!

– И засухи в давние времена тоже случались сильные,– добавила Роксана.– Помните, Олег Орестович, вы нам про Китай рассказывали?

– Верно,– кивнул Бабаев.– Там с шестисот двадцатого по тысячу шестисот двадцатый годы, то есть за тысячу лет, шестьсот десять лет были засушливыми. Больше половины! Причем из них двести три года были годами серьезного массового голода.

– В стародавние времена это происходило само собой,– не выдержал шофер Слава.– А теперь виноваты люди.

– Во многом, но далеко не во всем,– сказал учитель.

– Ну да! – усмехнулся Слава.– Они свою руку приложили…

– Согласен, что влияние деятельности человека на климат ощущается в глобальном масштабе,– ответил Бабаев.– Однако мы отнюдь еще не властвуем над матушкой-природой.– Он помолчал и добавил: – И слава богу! Как писал Чернышевский, «новое строится не так легко, как разрушается старое…» А что касается природы, человек пока больше разрушал…

– Еще вы интересные слова Пришвина приводили,– снова вставила девочка.– «Поезд нашей человеческой жизни движется много быстрее, чем природа».

– Запомнила,– улыбнулся Олег Орестович.– Молодец, Роксана.– Он повернулся к Измайлову:– Жаль, что эту простую истину не могут понять многие взрослые. Особенно те, от которых зависит, где построить новую плотину или осушить болото, возвести гигантский комбинат или открыть рудник…

Мы были уже на окраине. Этот район застроили совсем недавно. Прямые широкие улицы, многоэтажные стандартные дома. Конечно, жить здесь было удобнее, чем в старой части города. Но пропадало своеобразие и неповторимость Зорянска, с его кружевом улочек, утопающих в зелени, разнообразием домов. Наверное, об этом же подумали и мои спутники, потому что Бабаев сказал:

– Прямо как в новом районе Ленинграда…

Сам он был из города на Неве.

– Или в Москве,– откликнулся Руслан.– Я летом гостил у тети. Она живет в Бибиреве, это за ВДНХ… Точно такой же универсам…

Универсам должен был стать гордостью Зорянска – первый такой огромный торговый центр в городе. Внизу – продмаг самообслуживания, на втором этаже – промтоварный магазин. Бетонная коробка и стекло. Здание еще достраивали. Открытие намечалось не скоро, примерно через год.

Минут через пять мы выехали к Берестень-озеру. Оно открылось неожиданно. Кончились дома микрорайона, и тут же началась, как говорится, природа. Веселая рощица белоствольных берез, а за ней – синь воды.

– Где вы обнаружили нефть? – спросил я у ребят.

– Надо обогнуть озеро,– ответил Руслан.– Где Берестянкин овраг.

Проехав еще с километр по шоссе, огибающему чашу озера и устремляющемуся дальше, Слава свернул к берегу. Но подъехать к месту, указанному дозорными «голубого патруля», оказалось невозможно – так размокла земля.

Мы двинулись к Берестянкину оврагу пешком, стараясь держаться поближе к воде – берега были песчаные.

Берестянкин овраг, видимо, как и озеро, получил свое название от речушки Берестянки, которая когда-то впадала в озеро Берестень. Это было очень давно. Речка обмелела, а потом и вовсе исчезла, оставив после себя балку. Сейчас на дне оврага еще сохранились сугробы грязного позднего снега, в котором весенние ручьи проделали круглые, похожие на звериные, ходы.

– Вот здесь,– сказал Руслан.

Мы подошли к самой воде. Закатное солнце, стоявшее низко над землей как раз напротив, окрасило озеро в розовый цвет. И все же на его поверхности можно было явственно различить радужные круги, играющие всем спектром.

Олег Орестович потянул носом. Все остальные невольно сделали то же самое.

В резкий свежий запах талого снега вплетался другой, мне показалось – керосина.

Почему-то вспомнилось послевоенное детство, душный маслянистый запах трехлинейки, при свете которой я сидел над уроками…

Бабаев зачерпнул горсть воды, понюхал.

Сзади послышались торопливые шаги. Это с автобусной остановки бежал Костя.

– Ну? Нефть, да? – с ходу выпалил он, едва переводя дыхание.

– По-моему, бензин,– сказал Бабаев.– Но может быть и керосин, как сказал Захар Петрович… Интересно, много его попало в озеро?

– И у того берега есть! – воскликнул Костя, показывал на противоположную сторону Берестеня.

– И там, и там, и там…– Руслан обвел рукой озеро.

– А может, все-таки нефть?-спросил я у Бабаева, проверяя одно из своих предположений.– Чем черт не шутит, вдруг под нами месторождение…

– Нет,– категорически сказал Олег Орестович.– Я знаю, что такое нефть. Видел аварию танкера. Совершенно другая картина. Да и запах… А насчет месторождения,– увы, Захар Петрович… Тут в прошлом году недалеко работала геологическая экспедиция. Каолин нашли,– продолжал учитель.– Сырье для производства фарфора… А вот насчет «черного золота»…– Он развел руками.– А это,– показал Бабаев на радужные разводы,– следы чьего-то головотяпства. Прямо скажем, вредительства! Варварства! Вы не представляете, какой урон нанесен озеру! Теперь не выловите не только ни одного окуня или плотвички – головастика не увидите… А утки? Сколько было положено труда, чтобы летом у нас селились чирки, гоголи и давали тут потомство! Всё насмарку…

Он махнул рукой и замолчал.

Мы прошли дальше по берегу. Картина везде была одинакова.

Солнце коснулось края земли. Неожиданно быстро похолодало. Надо было возвращаться в город: ребята продрогли, да и стемнело.

Мы усадили дозорных в машину, а сами с Бабаевым отправились пешком: и он, и я жили в микрорайоне неподалеку от строящегося универсама. Ходу – минут сорок. Хотелось обсудить увиденное.

Обоих нас волновал вопрос: как бензин или керосин могли попасть в Берестень? Промышленных стоков в озеро ни от одного предприятия в городе не было. Как я уже сказал, база нефтепродуктов находилась на противоположном конце Зорянска. Судя по тому, что загрязнение распространилось по всему зеркалу, нефтепродуктов в воду попало немало…

– Не ведет Берестеню,– со вздохом сказал Бабаев.– Мне рассказывали, что лет двадцать назад в нем хотели разводить омуля…

– Омуля?– удивился я.– Не слышал.

В Зорянске я жил всего десять лет.

– Да, омуля,– кивнул Олег Орестович.– Вода чистая, и условия вроде подходящие. Вот его и облюбовали ихтиологи. Хотели провести эксперимент. Если бы дело выгорело, то поставили бы рыборазведение на промышленную основу. Начинание сулило большие доходы. Но сначала надо было, образно выражаясь, освободить будущее омулевое поле от сорняков. То есть свести на нет малоценную рыбу – окуней, плотву, красноперку…

– Господи,– вырвалось у меня.– Сорную! Да я, возвращаясь с рыбалки, радуюсь, если на кукане у меня болтается десяток окуней! Л уха из них!…

– Не рыбак,– улыбнулся Бабаев.

– Сразу видно. Извините, Олег Орестович, что перебил. Продолжайте…

– Так вот, обработали Берестень полихлорпиненом, от которого окуни, плотвички и прочие аборигены богу душу отдали. Весной заселили озеро мальками байкальского омуля и стали ждать… А через несколько лет убедились, что ждут у моря погоды… Не развелся омуль.

– Почему?– поинтересовался я.

– Щука съела. Расплодилась – страсть и стадо мальков без остатка сожрала…

– А как же этот самый?… Ну, полихлор…

– Полихлорпинен? Выходит, не подействовал на зубастую хищницу. Пришлось «перепахивать» поле заново. Опять травили полихлорпиненом да еще для полной победы – карбофосом. Элементарное, между прочим, средство от тараканов… Результаты превзошли все ожидания. Не только рыбы – жучка у воды, бабочки над водой не водилось. Радовались: теперь-то у омуля врагов не будет… Через некоторое время произвели новый «засев» мальков с далекого Байкала. Проходит год, другой, третий… Ихтиологи констатируют: омуля нет, зато окунь идет косяками…

– Как это?

– Анекдот, да и только,– засмеялся Бабаев.– Стали, естественно, искать причину. Ученые мужи ломали головы, а ларчик открылся просто! Жил неподалеку в деревеньке Желудеве старичок. Всю жизнь ловил в Берестене окуней. А тут пришел с удочкой, а окушков-то нет. Это когда озеро второй раз протравили. Старик наловил окуневой молоди в нашей Зоре и выпустил в Берестень. Живите, мол, и размножайтесь… Окуни подросли, расплодились и начисто истребили омуля… История повторилась, как со щукой.

Учитель замолчал.

– А дальше? – спросил я.

– Свернули эксперимент. То ли средства кончились, то ли у тех ученых-ихтиологов появилась другая идея, концепция, так сказать. Оставили Берестень в покое… А теперь вот кто-то другой эксперимент ставит. Эксперимент наоборот… По-моему, это идет от того, Захар Петрович, что у нас мягкое наказание за такие поступки…

– Почему же,– возразил я,– в Уголовном кодексе есть статья, предусматривающая наказание за загрязнение окружающей среды, в частности – водоемов. Если такие действия нанесли значительный урон: например, привели к массовой гибели рыбы, виновные могут быть лишены свободы на срок до пяти лет.

– А как измерить на самом деле любой урон? – покачал головой Олег Орестович.– Что на первый взгляд кажется пустяком, завтра может обернуться непоправимой бедой!… Удобрения… Обыкновенные удобрения, постоянно смываемые с полей в речку, постепенно убивают в ней все живое. Между прочим, Петр Первый повелевал бить батогами солдат, которые сбрасывали мусор в Неву. А офицеров, допустивших такое, штрафовали. Это на первый раз. В повторном же случае их разжаловали в солдаты. Представляете, в рядовые! Он же, Петр Великий, категорически запретил ездить на лошадях по льду петербургских каналов. Чтобы конский навоз после таяния льда не попадал в воду!

– Ну что ж, в решительности Петру отказать было нельзя,– улыбнулся я.

– Иначе невозможно. Зачастую именно разгильдяйство бывает виной тому, что называют загрязнением окружающей среды. А вернее, непонимание. Мол, природа стерпит… Нет, не стерпит,– грустно покачал головой Бабаев.– Знаете, Захар Петрович, как-то в студенчестве мне на глаза попался афоризм Гераклита: «Человек неразумен… Умом обладает только окружающая среда…» В юношеском максимализме, когда кажется, что величие гомо сапиенса не может быть подвержено сомнению, слова этого древнего мыслителя показались мне – как это поточнее выразиться?– ну, завихрением, что ли, философской мысли… Теперь я склонен думать, что Гераклит прав…

Мы уже подходили к дому учителя.

– Олег Орестович,– сказал я на прощание,– вероятно, понадобится ваша помощь, чтобы разобраться с Берестень-озером.

– О чем речь! – воскликнул Бабаев.– Я сам забью в набат. Уверяю вас, Захар Петрович, помощников у нас будет предостаточно. Общество охраны природы, ваш брат рыболов, не говоря уже об учениках нашей школы. Да и не только, думаю, нашей… И еще. Я считаю, что надо создать штаб по спасению Берестеня. Подключим радио, редакцию газеты «Знамя Зорянска»… Помните операцию «Лебеди»?

– Еще бы! – ответил я.

Случай, о котором вспомнил Бабаев, произошел прошлой зимой.

В начале января город облетела весть, что на Берестене каким-то образом оказалась лебединая стая. Почему она появилась в наших краях в такое время года и решила сделать привал, так и осталось загадкой для местных знатоков природы. Но тысячи зорянчан бросились к озеру, чтобы полюбоваться белоснежными грациозными красавцами, плескавшимися в полынье, которая никогда не замерзала: Берестень питался подземными источниками, которые не давали сомкнуться ледяной корке.

В нашей газете почти каждый день печатались заметки, освещающие пребывание в городе необычных пернатых гостей. Что и говорить, событие было уникальное. Ничего подобного не помнили даже старожилы.

Лебединую стаю – а она насчитывала восемьдесят одну птицу – взяли под свою опеку дозорные «голубого патруля», активисты Общества охраны природы, работники местного охотничьего хозяйства. Впрочем, вряд ли кто в Зорянске остался равнодушным к судьбе птиц. Все понимали: любоваться-то лебедями приятно, но надо сделать все необходимое, чтобы ни одна птица не погибла… А основания для тревоги были: в конце января – начале февраля ударили сильные морозы, да и пищи гостям не хватало.

Ежедневно на Берестене дежурили несколько человек. Каждый гражданин, прибыв на озеро, не забывал прихватить с собой какого-нибудь корма.

Лебеди прожили у нас всю зиму. А когда весна властно вступила в свои права, белоснежная стая взмыла в небо. Сделала прощальный круг над озером, словно благодаря собравшихся на берегу людей, и исчезла в синеве.

В дальнюю дорогу отправились все птицы – восемьдесят одна!…

– Вот увидите, Захар Петрович,– горячо произнес учитель,– и теперь нас поддержат. Весь город!

Придя домой, я тут же связался с начальником местной службы гидрометеорологии и контроля природной среды Чигриным. Он сказал, что незамедлительно пошлет на озеро людей, чтобы взять пробы воды.

На следующий день с утра Чигрин сам приехал в прокуратуру.

– В Берестене солярка,– сказал он, положив на мой стол результаты анализов.

– Солярка?– переспросил я. Чигрин кивнул.– Выходит, мы ошиблись. Я подумал, что керосин, Бабаев – бензин…

– Что в лоб, что по лбу,– буркнул Чигрин.

– Когда вы последний раз проверяли состояние воды в Берестене?

Наш «бог природы», как мы называли метеоролога, вздохнул:

– В ноябре прошлого года. Перед тем, как озеро замерзло. И водичка была чистая. Хоть пей! В этом году проб еще не брали. Лишь вчера, по вашему сигналу. Я вот ломаю голову, откуда солярка?

Мы еще долго обсуждали с ним этот вопрос.

– Ну что ж,– сказал он перед уходом,– поеду на озеро. Надо разбираться на месте…

«Бог природы» позвонил в середине дня и попросил меня приехать к Берестеню.

– Проезжайте по шоссе мимо озера,– пояснил он.– Приблизительно метров семьсот…

Я так и сделал.

Мы доехали со Славой до озера, миновали то место, с которого пошли вчера осматривать Берестень, и поехали дальше.

Чигрин ждал нас возле фургончика с надписью «Лабораторная». Вид у него был озабоченный.

– Пойдемте, Захар Петрович,– сказал он, когда я выбрался из машины.

Мы свернули с асфальтовой ленты. И хотя шагали по прошлогодней траве, скоро на моих туфлях набралось изрядно глины.

– Тут рядом,– словно оправдываясь, произнес Чигрин.

Метрах в ста пятидесяти от дороги он остановился. Перед нами лежал овраг. Здесь он был совсем неглубокий. Пологая ложбина, не более.

Чигрин показал на землю. Она была бурая.

– Вся пропитана соляркой,– зло сплюнул метеоролог.– Смотрите, Захар Петрович, овраг тянется до самого озера. Идет под уклон к Берестеню… Теперь вам ясно?

– Кажется, да,– кивнул я.

– Понимаете, тут вылили много горючего. Видать, очень много. И не вчера… Начал таять снег. Вместе с талой водой солярка потекла в озеро. Будет течь, пока грунт не оттает совсем. Да и потом озеро будет засоряться соляркой. От дождей…

– Что же делать? – вырвалось у меня.

– Преградить путь стоку.– Чигрин осмотрелся.– А вот как – придется посоветоваться с мелиораторами. Я, знаете ли, в этих вопросах не силен.

Мы двинулись назад.

Чигрин не выдержал, несколько раз ругнулся. На то, что приходится продираться по грязи, и на тех, кто испоганил озеро.

– Возмутительное головотяпство, Захар Петрович!

– Если не преступление,– сказал я, занятый своими мыслями.

Меня мучил вопрос: кто мог слить солярку? Буквально месяц назад в горкоме партии состоялось совещание. Экономить, экономить и еще раз экономить! Горючее, электроэнергию! На каждом предприятии, в каждом учреждении. Приняли решение, обязались, взяли под строгий контроль…

А тут – тонны, десятки, а может быть, даже сотни тонн солярки! В землю…

Перед тем как расстаться с Чигриным, я посоветовал ему связаться с Бабаевым.

– Непременно,– сказал Чигрин.– Меры нужно принимать срочные. Без общественности никак не обойтись…

Спасение озера началось в тот же день. Судьба Берестеня взволновала город. На призыв штаба, который возглавил Чигрин, откликнулись многие добровольцы.

В Берестянкин овраг прибыли сотни людей с лопатами и носилками.

Перед прокуратурой встала задача – найти виновников беды. Налицо было нанесение серьезного ущерба окружающей среде. Кроме того, загублено немало ценного дефицитного топлива…

Было возбуждено уголовное дело. Вести его я поручил следователю Владимиру Гордеевичу Фадееву. Он проработал в прокуратуре около трех лет и уже имел на своем счету несколько раскрытых сложных преступлений, в том числе и хозяйственных.

Фадеев прежде всего произвел тщательный осмотр Берестянкина оврага и примыкающей к нему местности, навел кое-какие справки, назначил судебные экспертизы. К концу следующего дня он зашел ко мне посоветоваться по делу.

– Для начала, Владимир Гордеевич, хотелось бы знать ваше общее впечатление,– сказал я.

– Ну что, стоят три вопроса… Классических. Кто, когда, с какой целью… Начну по порядку. Солярка в Берестянкин овраг попала не с неба. Скорее всего, ее завезли на автомашине.

– Завезли или завозили? – уточнил я.

– Много вылили там горючего. Столько одним махом не завезешь. Даже автоцистерной. Так что правильнее будет сказать – завозили. А вот кто именно?

– Следов нет?

– Видимых, во всяком случае.– Следователь стал объяснять:– От шоссе до оврага – луг. С мощной дерниной…

– Вы сказали: «завозили»,– перебил я его.– Это подразумевает многократность… Как ни крепка дернина, колея должна была появиться.

– Есть одно соображение на этот счет,– ответил Фадеев.– И в то же время мостик ко второму вопросу: когда доставляли туда солярку… Это могли делать в зимнее время. Снег в этом году лег хороший. Толщина наста то есть…

– Понимаю,– подхватил я его мысль.– Возили по насту. Растаял снег, растаяли и следы…

– Вот именно,– кивнул следователь.– Таким образом, можно сделать предположение: сливали солярку в период приблизительно с середины ноября прошлого года по конец февраля нынешнего… Справку, когда у нас этой зимой лег снег и когда стаял, я получил у Чигрина.

– А прошлой зимой не могли завезти горючее?

– Исключено, Захар Петрович. Тогда бы солярку в озере обнаружили той весной. Ребята из «голубого патруля» и ведомство нашего «бога природы». У них ведь в руках наука. Сотые, даже тысячные доли примеси могут уловить.

– Это так,– согласился я.– А теперь третий, как вы выразились, классический вопрос. Цель?

– Кто-то был слишком богат,– усмехнулся следователь.– Карман, образно выражаясь, тянуло лишнее горючее.

– Какие хозяйства и предприятия используют у нас солярку?– поинтересовался я.

Владимир Гордеевич раскрыл блокнот.

– В городе имеются три автохозяйства. Из них два – номер один и номер три – являются потребителями этого вида топлива. Для автомашин с дизелями…

– А номер два?

– У них все автомобили с бензиновыми двигателями. Дальше. На солярке работают тракторы и некоторые автомашины в колхозе «Рассвет». Его земли как раз примыкают к Берестянкину оврагу… Солярку потребляет также Керамический завод, в печах для обжига изделий… Ну и частник, разумеется. В деревнях Желудево, Матрешки, Курихино наберется десятка полтора домов, где отопление водяное, на дизельном топливе.

– Частник небось каждый килограмм бережет,– заметил я.

– Какой там килограмм – грамм! – воскликнул следователь.

– Да, у них не могло возникнуть излишков.

– Искать надо на предприятиях. Кому-то необходимо было спрятать концы в воду. Вернее, в землю…

– И все-таки концы оказались в воде,– невесело пошутил я.– Тут, Владимир Гордеевич, вопрос в том, почему избавлялись от лишнего горючего? Откуда нужда такая? Может, кто-то химичил с соляркой, накопил лишку, а грозила ревизия? Сами знаете, излишек порой хуже недостачи…

– Не понимаю, Захар Петрович, как и зачем химичить с соляркой?– пожал плечами следователь.– Ее трудно пустить налево.

– Тому же частнику.

– На отопление? Спрос небольшой. У моего брата дом в Курихине. Говорит, в сезон уходит две тонны. Другое дело – бензин. Левый клиент всегда найдется.– Фадеев подумал и добавил: – Нет, по-моему, здесь совсем другое.

– Возможно,– согласился я.– Какие шаги думаете предпринять?

– Пройдусь по всем предприятиям, где пользуются соляркой. Я связался с ОБХСС. Помогать мне будет Орлов.

С инспектором ОБХСС лейтенантом Анатолием Васильевичем Орловым Фадеев уже провел несколько расследований. Довольно успешно.

– А не может быть такого, что горючее в Берестянкин овраг слили не наши? Вдруг из другого района?– задал я еще один вопрос.

– Не думаю,– ответил он.– Из-за такого дела семь верст киселя хлебать!

– Почему же… Если хотели концы в воду, есть смысл и сюда ездить… Вы не упускайте это из виду.

– Хорошо, Захар Петрович,– согласно кивнул Фадеев. Только он ушел от меня, как раздался телефонный звонок. Звонил редактор городской газеты «Знамя Зорянска» Ким Афанасьевич Назаров. И по тому же поводу – о возмутительном (как выразился редактор) происшествии на озере.

– Готовим полосу,– сказал Ким Афанасьевич.– Случай, прямо скажем, из ряда вон! В редакцию звонят, приходят люди, требуют дать достойную отповедь тем, кто посягает на природу… Будет заметка Чигрина об истории Берестеня и несколько писем трудящихся. Если вы не возражаете, поместим интервью с вами. Так сказать, осветите вопрос с правовой точки зрения…

Я согласился. Назаров, следует отдать ему должное, никогда не упускал возможности умело и с размахом преподнести на страницах газеты то или иное событие, взволновавшее жителей Зорянска. Так было, к примеру, с операцией «Лебеди», о которой я уже упоминал. Польза и читателю, и редакции. Читатель получал животрепещущую информацию, а для редакции это были самые счастливые дни: газету, что говорится, рвали из рук, в киосках весь тираж раскупался мгновенно.

Интервью было напечатано в ближайшем номере. Помимо вопросов об ответственности за нанесение ущерба окружающей среде, мне был задан и такой: что предприняла прокуратура города в связи со случаем на озере? Я сказал, что по этому факту возбуждено уголовное дело и ведется расследование. В подробности я, естественно, вдаваться не стал.

Опубликование этого интервью имело неожиданные результаты, которые я, прямо скажем, не предусматривал. В прокуратуру, в частности мне лично, стали звонить люди, которые хотели помочь следствию. Искренне, с открытой душой.

Один рыбак, который любил проводить свободное от работы время на озере у лунки во льду с мормышкой, сообщил, что видел однажды зимой, как две машины свернули с шоссе и направились в сторону Берестянкина оврага.

Я попросил свидетеля зайти в прокуратуру, что он и сделал.

Из показаний рыбака, данных следователю Фадееву, выходило, что место, куда ехали грузовики, совпадало с тем, где было обнаружено слитое горючее. Машины были большие, самосвалы. К сожалению, уже стемнело (рыбак как раз возвращался домой), так что марку автомобилей он не разглядел. Как и номера.

Аналогичную картину наблюдали и два подростка-лыжника из деревни Желудево. Дело было тоже под вечер. Самосвал – в тот день один – свернул с шоссе к тому же месту. Насчет марки машины возникло разногласие: один парнишка утверждал, что это был МАЗ, второй – КрАЗ.

Сведения, полученные от трех свидетелей, подтверждали, таким образом, предположение Фадеева: солярку завозили зимой, по снегу.

Были и анонимные звонки, продиктованные, вероятно, не самым лучшим чувством – желанием кому-то отомстить или просто напакостить. Одна женщина, например, не назвавшая себя, самым серьезным образом уверяла но телефону, что в озеро специально лила керосин такая-то (следовали фамилия, имя, отчество и место жительства). Злодейка, по словам анонимщицы, хотела извести в Берестене всю рыбу…

Я знаю цену подобным звонкам. На них, как правило, не стоит обращать внимания, тем более – проверять.

Но один звонок, к сожалению тоже анонимный, насторожил.

Позвонил мужчина и хриплым голосом сказал:

– Я насчет озера и солярки, начальник… Автобазу проверь. Потряси Альку, она-то в курсе…

Говоривший неожиданно бросил трубку. Не знаю, может быть, ему помешали договорить. Или ему больше нечего было сообщить. Или было, но он не захотел.

Я бы не придал этому странному сообщению никакого значения, не упомяни неизвестный автобазу. И сказал о звонке Фадееву, зашедшему ко мне вместе с инспектором ОБХСС Орловым.

– А номер автобазы?– зажегся было следователь.

– Увы,– развел я руками.– Но я бы особенно не обольщался, Владимир Гордеевич. Сами знаете, в подавляющем большинстве анонимщики лгут.

– Автобаза, какая-то Алька…– задумчиво произнес Фадеев и, посмотрев на инспектора, спросил: – Это имя вам ничего не говорит?

– Да вроде нет,– пожал плечами Орлов и обратился ко мне: – Он больше никаких имен не называл?

– Нет.

И следователь, и лейтенант молчали, что-то обдумывая.

– Как видно, вас этот звонок заинтересовал? – спросил я.

– В общем-то да,– ответил Фадеев.– Мы тут с Анатолием Васильевичем кое-что проанализировали… Дорожка ведет к автохозяйствам.

– Имеются конкретные улики?

– Пока только общие соображения,– сказал следователь.

– Понимаете, Захар Петрович,– начал инспектор,– автохозяйства у нас – словно невесты с богатым приданым. Им кланяются. Да вы сами отлично знаете: транспорт нужен, а его не хватает. Вот организации и идут на всяческие уловки и ухищрения, лишь бы не ссориться с транспортниками…

Об этом я действительно отлично знал. На различного рода совещаниях и хозяйственных активах особенно жаловались строители. Из-за нехватки автотранспорта они находятся на грани срыва плановых заданий…

– В прошлом году,– продолжал инспектор,– мы разбирались с приписками в тресте Зорянскспецстрой. Вместо сорока тысяч, которые трест должен был заплатить автохозяйству номер два, выложили девяносто! Я спрашиваю у одного деятеля Зорянскспецстроя: братцы, что вы делаете? А он мне: дорогой товарищ, вынуждены! Переводим деньги транспортникам не за фактическую работу, а за то, что «нарисовано» в их путевых документах. Пытались, говорит, подписывать бумаги только за выполненный объем работ, так автохозяйство тут же срезало количество машин. Встали экскаваторы, грейдеры. График строительства полетел ко всем чертям… Пришлось, говорит, принимать условия автохозяйства.

– А чем руководствуются транспортники, так безбожно обдирая строителей?– спросил я.

– План, Захар Петрович,– ответил Орлов.– Они должны давать тонны и тонно-километры. А с объемом перевозок Зорянскспецстроя якобы много не наберешь… Вот автобазы и посылают машины более покладистым клиентам.

– Да,– вздохнул Фадеев,– у каждого план. И своя рубашка, как говорится, ближе к телу…

– Вся беда в том,– сказал Орлов,– что автохозяйства из-за этого плана действительно иной раз вынуждены идти на нарушения. Что-то недоработано во взаимоотношениях с предприятиями, которые пользуются их услугами.

– Но это не повод для нарушения законов,– заметил я.– Было бы желание, вопросы увязать можно. В том числе и ведомственные интересы. А то ведь от нарушения один шаг до преступления. Всегда найдутся охотники погреть руки на неувязках…

– Увы,– подтвердил инспектор.– Смотрите, какая картина: мало того, что транспортники получают оплату за несуществующие тонны и тонно-километры, им на эти тонно-километры выделяется дополнительное горючее и смазочные материалы… И тут встает еще один небезынтересный вопрос: куда что девается?

– А этот вопрос,– улыбнулся я,– в свою очередь, прямо связан с делом, которым вы сейчас заняты?

– Вот именно,– тоже улыбнулся Фадеев.– Круг наших поисков, так сказать, сужается. Я и Анатолий Васильевич убеждены, что безобразие в Берестянкином овраге могли учинить кто-то из шоферов автохозяйства номер один или номер три.

– Понятно,– кивнул я.– Дизельные автомашины только у них.

– В этом направлении мы и решили работать,– заключил следователь.

Через пару дней, возвращаясь с работы, я встретил Олега Орестовича Бабаева. Он гулял с сынишкой. Я поинтересовался, как идут работы по очистке озера от загрязнения. Газета писала, что для этой цели прибыла группа специалистов.

– Все не так просто,– сказал учитель.– Абсолютно надежных средств нет. Конечно, имеются специальные реагенты. Их разбрасывают по поверхности воды, они взаимодействуют с продуктами загрязнения…

– Но все-таки очистить озеро возможно?

– В принципе – да. Но есть, Захар Петрович, простая истина: портить легче, чем исправлять. Пачкать нетрудно, вычистить ой как бывает нелегко… Понимаете, на земле хуже всего приходится воде. Не помню точно высказывания Кусто, этого замечательного исследователя и борца за сохранение природы, но смысл такой: любые продукты загрязнения окружающей среды в конечном счете обязательно попадают в воду. В реки, озера, мировой океан… А что такое жизнь? По мнению выдающегося немецкого физиолога Раймона, жизнь – это одушевленная вода… Самое удивительное – человек больше чем наполовину состоит из воды. А в нашем сером веществе,– Олег Орестович постучал себя пальцем по голове,– ее больше всего – восемьдесят пять процентов!

– Между прочим, неплохой аргумент для тех, кто не хочет думать,– пошутил я.– Хотя бы и об охране той же самой воды вокруг нас.

– Для этого всегда найдутся причины,– сказал Бабаев, печально улыбаясь.– Но юмор юмором, а положение – прямо хоть караул на весь свет кричи. Большинство больших и малых рек Европы мертвы… Например, на Эльбе, где еще в конце прошлого века промышляли семгу, осетра, миногу, кругом таблички по берегам: купаться и пить воду запрещено. Представляете, даже купаться! Опасно для жизни! Все загублено промышленными стоками.

– Обратная сторона прогресса, Олег Орестович. За него надо платить.

– Боюсь, скоро уже не платить, а поплатиться придется. Самым печальным образом…

– Где же выход?– невольно вырвалось у меня.– Мрачную картину вы нарисовали.

Бабаев усмехнулся.

– Над этим, Захар Петрович, бьются ученые во всем мире. Профессора, академики. Целые институты! Ищут выход. Вернее, нащупывают. Путем проб и ошибок.– Он вздохнул.– Будем надеяться, что найдут… Конечно, можно справиться в каком-нибудь одном месте. Как, например, Петр Великий взял да и повелел вычистить в Москве Поганые пруды, после чего их стали называть Чистыми прудами…

– Те самые, что недалеко от метро «Кировская»?

– Да, знаменитые Чистые пруды, воспетые поэтами и писателями. Но теперь проблемы экологии глобальные. Например, в Канаде дымят трубы заводов, загрязняя атмосферу серой, а из-за этого в Швеции выпадают дожди пополам с серной кислотой…

– Ну вот, видите, если каждый наведет порядок у себя, то и другим будет лучше.

– Верно,– согласился учитель.– Берестень мы, кажется, отстоим. А где гарантия, что завтра какой-нибудь подлец не сольет в Зорю ядовитые отходы? Если уже не сливает…

– А вы зачем?– улыбнулся я.– «Голубой патруль»…

– Мы, к сожалению, только констатируем.

– Ну что ж, надо и предупреждать.

– В наших ли силах? Знаете, Захар Петрович, ребята предложили интересное дело. Проверить в городе и вокруг, естественно, нет ли подобных случаев, как в Берестянкином овраге. Если сливали горючее там, то ведь могли и в другом месте…

– А что, хорошая задумка!– сказал я.– И непременно дайте знать, если обнаружите.

– Конечно, тут же сообщим,– пообещал Бабаев.

Дня через два мне пришлось встретиться с директором автохозяйства № 1 Ершовым. Дело в том, что к нам поступили жалобы на незаконное увольнение от двух сотрудников этого предприятия.

Прежде чем отправиться на автобазу, я навел кое-какие справки. Положение там было, прямо скажем, не блестящее. Предприятие последнее время систематически не выполняло план. Текучесть кадров. Казалось бы, руководство должно держаться за работников обеими руками, бороться за каждого…

– Таких мне и даром не надо!– заявил Ершов о жалобщиках.– Прогульщики и пьяницы!

– А вы пробовали перевоспитывать?-спросил я.– Борьба за дисциплину и порядок подразумевает не только наказание, но и работу с людьми.

– Работал, товарищ прокурор. Пытался с ними по-всякому. А сколько терпел – одному богу известно! Хватит! Увольнение законное. Профсоюз одобрил. И весь коллектив. Честное слово, дышать легче стало… У меня принцип: лучше меньше, да лучше.

– Но ведь шоферов не хватает!

– Это точно,– вздохнул Ершов.

– А как же план? Надоело небось, когда склоняют…

– И это верно,– еще тяжелее вздохнул директор.– Тут понимаете, заколдованный круг… Раз не выполняем план, значит, не дают жилья, новые машины. Нет жилья – как я сохраню кадры? Да и на наших драндулетах в передовые не выскочишь. Простаивает четверть парка… Вот и не задерживаются у меня люди… Читали, наверное, сказку о Золушке? Так вот, я и есть Золушка. Другим пряники, а мне…– Ершов в отчаянии махнул рукой.

В профсоюзном комитете базы я убедился, что жаловались в прокуратуру зря: решение администрации об увольнении согласовано с профкомом. Моя миссия, так сказать, была окончена. Но хотелось узнать, почему на предприятии так неблагополучно?

Мы разговорились с секретарем парторганизации Бабкиным.

– Причин много,– сказал он.– Но самая главная, считаю, Ершов – не директор. Был хорошим инженером, свой участок знал на все сто! А сделали руководителем – не получилось.

– Мягкотелый?

– Тоже нельзя назвать. Может терпеть, терпеть, а потом сорвется – только щепки летят. Коллектив это чувствует. Понимаете, нет стабильности. Какая же будет дисциплина? И еще. Не умеет отстаивать наши интересы перед вышестоящими организациями… Работать любит. Сам вкалывает по десять-двенадцать часов и других заставляет. Но ведь надо еще и работу по-умному организовать…

– Неужели Ершов не понимает, что не справляется?– удивился я.

– Как не понимать,– ответил Бабкин.– Это он уже уразумел. Даже просился, чтобы снова в инженеры перевели. Не отпускают. Для меня загадка – почему? Ругают, то и дело разные проверки… Вот и прокуратура нами заинтересовалась. Ваш товарищ наведывается чуть ли не каждый день… Это тоже нервирует коллектив…

Наш товарищ, следователь Фадеев, действительно основательно занялся автобазой Ершова.

– Обстановка на предприятии весьма благоприятствует нарушениям,– сказал мне Владимир Гордеевич.– Никакого порядка. Вы бы видели состояние путевой документации! Черт ногу сломит. Еле-еле разобрались сообща с Орловым.

– Ну и каков улов? – поинтересовался я.

– Да вроде бы явных злоупотреблений не видно…

– Л скрытых?

– Тоже…

– С клиентами автобазы беседовали?

– Разумеется,– кивнул следователь.– Говорят Ершов старается не нарушать договорные обязательства.

– Как это – старается?

– Если и подводил, то якобы по объективным причинам. Техника выходит из строя, то есть машины. Или же не хватает водителей.

– А как насчет приписок?

– Все чин по чину. Сколько наработали, столько и получают.

– Может, не хотят ссориться с Ершовым?

– Непохоже, Захар Петрович…

– С шоферами говорили? Что они думают?

– Без толку,– махнул рукой следователь.– Народ какой-то безразличный. Жалуются на низкие заработки, квартиры, мол, не светят. Многие мечтают уйти, если подвернется хорошее место. Завидуют тем, кто у Лукина…

Семен Вахрамеевич Лукин был директором автотранспортного предприятия № 3. Его хозяйство уже много лет прочно удерживало первое место в своей отрасли по области. Грузный, с гладким бритым черепом и пышными казацкими усами, Семен Вахрамеевич неизменно сиживал в президиумах совещаний. Он напоминал мне одного из персонажей известной картины, где запорожцы пишут письмо турецкому султану. Вот только чуб-оселедец отсутствовал…

Поговаривали, что Лукин собирается на пенсию.

– Насколько я понял, ничего конкретного у Ершова вы так и не обнаружили,– подытожил я.

– Во всяком случае – по документам. Но, знаете, интуиция… Думается, нарушители с его предприятия.

– Интуиция для следователя – штука, конечно, не последняя,– заметил я.– Однако ваш хлеб, образно выражаясь, прежде всего – факты. От вашего рассказа у меня осталось какое-то двойственное впечатление… Поработали у Ершова вроде бы серьезно, а с другой стороны, сплошные «может быть», «вероятно», «думается»… Расплывчато, Владимир Гордеевич. Не обижайтесь за откровенность…

– Какая может быть обида,– вздохнул Фадеев.– Хвастаться действительно нечем. Я и сам чувствую – рыхло пока. Не вытанцовывается…

– А как у Лукина?

– Любо-дорого посмотреть. Кажется, Станиславский говорил, что театр начинается с вешалки. Так и у Семена Вахрамеевича… Заходишь через проходную – сразу стенды, плакаты, на территории ни соринки… Это уже стиль. Во всем. Что дисциплина, что показатели. Работники довольны: зарплата хорошая, премии ежеквартально… Там у них гремит некто Воронцов Герман. Работает по методу бригадного подряда. Авторитет не только у нас, но и в области. Попасть к Воронцову в бригаду – что в институт! Нужны высшие баллы по всем статьям… Да вы, наверное, читали о нем в «Знамени Зорянска»?

– Как же, маяк…– кивнул я и даже вспомнил лицо Воронцова: его большой портрет, написанный художником, висел в аллее Трудовой славы в городском парке…

По словам Фадеева, проверка в автохозяйстве № 3 тоже не дала никаких результатов для следствия.

– Где заправляются автомашины обоих хозяйств?– спросил я.

– Те, что с бензиновыми двигателями,– на АЗС, то есть автозаправочных станциях. Дизельные – у себя… По этой линии также никаких зацепок.

– А знаете, Владимир Гордеевич, может быть, вам стоит попытаться копнуть с другой стороны?

– С какой?

– Помните, что рассказывал Орлов? О взаимоотношениях автохозяйств с клиентами? Выясните, на каких объектах были заняты машины Ершова и Лукина.

– Кое-что мне известно.

– А должно быть известно все,– подчеркнул я.– Исчерпывающе! Насколько я знаю, клиенты заинтересованы в том, чтобы скрывать некоторые факты… За приписки по головке не гладят. Так вы не ограничивайтесь объяснениями прорабов. Изучите проектно-сметную документацию. Сверьте заложенные в них объемы перевозок с фактическим выполнением…

– Понимаю,– кивнул следователь.– Фиктивные тонно-километры– это излишек горючего… Да, пожалуй, вы правы.– Он улыбнулся: – Что ж, как говорил Маяковский, ради одного единственного слова перекопаешь тонны словесной руды… Буду копать. Хотя бы ради единственного факта…

В таких небольших городах, как Зорянск, если случится где пожар, автоавария или утонет кто, сразу становится известно всем. И обязательно с разного рода домыслами и преувеличениями.

Неудивительно, что слух об аварии на шоссе неподалеку от Зорянска распространился мгновенно. Это происшествие не сходило с уст, обрастая невероятными подробностями.

Я в те дни выезжал на совещание в областную прокуратуру и, вернувшись, узнал об аварии из газеты. О ней сообщалось под заголовком: «Спасая человеческие жизни».

Водитель самосвала ехал под уклон (я хорошо помнил это место на двадцать седьмом километре шоссе). Был гололед. То ли тормоза отказали, то ли машина стала неуправляемой на скользкой дороге, но тяжелый КрАЗ должен был врезаться в идущий навстречу автобус с людьми. Как рассказывают очевидцы происшествия, шофер КрАЗа резко отвернул руль, и машина свалилась в овраг.

Сообщалась фамилия водителя – Николай Дорохин. В тяжелом состоянии он был доставлен в больницу. Врачи боролись за его жизнь.

– Пострадавший с третьей автобазы,– сказал следователь Фадеев, зашедший ко мне на доклад.– Между прочим, из бригады Германа Воронцова.

И тут я вспомнил Дорохина, этого нескладного молчуна. Вспомнил и его жену Аню.

– Я знаю Дорохина,– сказал я.

– Откуда? – поинтересовался Фадеев.

– Странная история… Жена сначала пришла ко мне. Кто-то избил ее мужа. Ну, вызвал Николая…

И я рассказал Фадееву о нашем разговоре.

– На вид – бирюк бирюком. А на поверку – герой…

– Да, внешность иной раз бывает обманчива,– заметил следователь.

Владимир Гордеевич был озабочен. Я спросил отчего.

– Не знаю, Захар Петрович, как разобраться в одной штуке… Помните наш последний разговор? Ну, о клиентах автобаз? Так вот, проштудировал я проектно-сметную документацию строительства универсама. Это недалеко от вашего дома…

– Знаю, знаю,– нетерпеливо сказал я.

– Землю из котлована вывозили машины с третьей автобазы. По их путевым листам выходит, что грунта вывезено в два раза больше, чем предусмотрено.

– Что говорит прораб?

– Сказал, что виноваты геологи. В их исследованиях отражено, что грунт – суглинок. А стали рыть котлован, оказался – песок. И пришлось якобы вывозить больше: осыпались края… Наглядно это можно изобразить так.– Следователь взял карандаш и нарисовал на бумаге форму котлована в разрезе.– При твердом грунте – стены отвесные. А если песок – получается как бы трапеция. Вот за счет этих углов,– он заштриховал пологие края,– и вышли лишние кубометры

– Вы беседовали с геологами?

– Возмущаются. За такую ошибку, говорят, можно здорово погореть… Суглинок – вот их мнение. Показывали результаты проб… Я свел две стороны вместе. Каждый уверяет, что прав он… Дело, так сказать, чести…

– Чести ли? – усмехнулся я.– Как-то не верится, чтобы геологи ошиблись.

– Мне тоже,– признался Фадеев.– Нечисто тут… Вчера прораба перевели на другую стройку.

– Кто возил грунт из котлована?

Следователь вздохнул:

– Бригада Воронцова.

– Нашего маяка! – вырвалось у меня.

– Да.

– Вы беседовали с ним?

– Пробовал. Он на дыбы встал. Так и заявил: мол, Герман Воронцов не какой-нибудь там жулик. Посягать на государственную копейку?! Да он выгонит из бригады любого, кто посмеет только подумать об этаком…

– А с другими шоферами из его бригады говорили?

– Как бригадир, так и они. Правда, менее безапелляционно, но все в один голос твердят: нарушений и прочей липы не может быть, потому что они – передовики и марать свою честь и марку ни за что не посмеют… Вот и получается, Захар Петрович: строители говорят одно, геологи – другое. А Воронцов вообще ни о чем слышать не хочет

– Надо было зайти к Лукину.

– Заходил. Высмеял меня. И еще пригрозил. Бросаю, мол, тень на лучшую бригаду в области…

– А вы и. отступили?– покачал я головой.

У Фадеева на скулах заходили желваки.

– Нет у меня бесспорных фактов,– хмуро произнес он и добавил: – Еще нет…

– Ну, хорошо,– примирительно сказал я.– Как вы намерены разобраться с котлованом?

– Пришел за помощью. Понимаете, задумал я одно дело. Хочу вызвать геологов из области. На третейский суд… Но пока будет идти переписка…

– Я вас понял, Владимир Гордеевич. Ускорим. Через областную прокуратуру. Готовьте постановление о назначении экспертизы…

Редактора нашей городской газеты Назарова за глаза называли «колобком». Кто пустил это прозвище, трудно сказать, но Ким Афанасьевич и впрямь походил на колобка. Маленького росточка, кругленький, с короткими ножками, он был очень подвижный и не мог долго устоять на одном месте. Подкатится, задаст несколько вопросов или бросит пару фраз и тут же спешит дальше.

Вот так же своей быстрой семенящей походкой подошел ко мне редактор «Знамени Зорянска», когда мы случайно увиделись в горисполкоме.

– Ну как, нашли злоумышленников?– спросил он

– Каких?– не понял я.

– Да кто слил в Берестень солярку…

– Следствие идет,– неопределенно ответил я.

– А успехи есть?– не унимался Ким Афанасьевич.– Нас донимают телефонными звонками и письмами. Хотелось бы подкинуть читателю свеженькую информацию… Я пришлю к вам нашего корреспондента?

– Преждевременно,– сказал я.

– Понимаю, понимаю,– поспешно произнес Назаров.– Следственная тайна. Ну что ж, подождем… А общественность бурлит, возмущается… Ну хоть что-нибудь, Захар Петрович, а?– с надеждой посмотрел на меня редактор.

– Увы, Ким Афанасьевич, ничем не могу помочь вам,– ответил я.

Назаров с сожалением вздохнул и покатился дальше.

На следующий день, развернув «Знамя Зорянска», я увидел на четвертой полосе аншлаг, набранный большими буквами: «Еще раз о Берестене». Под ним шла подборка писем читателей, которые продолжали клеймить загрязнителей, и пространное интервью со знатным бригадиром шоферов Германом Воронцовым. Наш местный маяк не жалел красок, обличая тех, кто поднял руку на чудо природы – Берестень-озеро.

«Однако же выкрутился,– подумал я про «колобка».– Нашел-таки выход».

Когда я показал газету Фадееву, он усмехнулся:

– Не пожалел для родственничка места…

– Кто?– не понял я.

– Да редактор,– ответил Владимир Гордеевич.– Воронцов– его зять.

Это было для меня новостью.

– Лишняя реклама никогда не помешает,– продолжал Фадеев, как мне показалось, неодобрительно.

– Передовик… По-моему, ничего предосудительного,– заметил я.

Хотя мне и не очень понравилось это. Ким Афанасьевич мог «преподнести» зятя несколько поскромнее: в предисловии к интервью заслуги и достоинства бригадира перечислялись слишком уж пышно.

– Можно было бы и без эпитетов,– сказал следователь, словно отгадав мою мысль.– Вот я думаю: не специально ли?

– Что вы имеете в виду?– поинтересовался я.

– Понимаете, Захар Петрович, мне кажется, что кое-кому не нравится мое внимание к особе Воронцова. И вообще, в данное время…– Фадеев замолчал.

– У вас появились новые факты?

– Да,– кивнул следователь.– Правда, документы будут через день-другой… Специалисты из области, которых я пригласил для проведения экспертизы, подтверждают, что почва котлована под универсам – суглинок. Именно суглинок, а не песок, как твердят строители… Наши геологи не ошиблись… Выходит, превращать твердую землю в сыпучую надо было, чтобы иметь липовые тонны и тонно-километры, то есть из ничего получать деньги… Алхимики, да и только!

– Насчет суглинка точно?

– Точнее не бывает,– кивнул следователь.– Я говорил с экспертами. Анализы. Наука! Сидят, пишут заключение… Теперь сами понимаете: Воронцов – передовик, маяк, так сказать, а чем занимался…

– Ну и ну,– покачал я головой.

– Но это еще не все.– Фадеев помолчал, подумал.– Ладно, Захар Петрович, пока делиться не буду Может, ошибочка. Но есть одно соображение. Надо проверить. Хочу съездить сегодня с Орловым… Тут неподалеку от Зорянска…

Я не стал допытываться. Придет время, расскажет.

Утром следующего дня, придя на работу, я увидел у себя в приемной человек семь ребят с учителем Бабаевым. Среди мальчишек и девчонок сразу узнал тех самых дозорных «голубого патруля», которые подняли тревогу,– Руслана, Роксану и Костю.

Все были крайне возбуждены. Лишь один Костя сидел на стуле тихий-претихий. Под глазом у него багровел синяк.

Приглашенные в кабинет ребята присмирели. Я попросил рассказать о случившемся спокойно и по порядку.

– Помните, Захар Петрович,– начал учитель,– я вам говорил, что наш патруль решил обследовать город и окрестности, нет ли еще где слива горючего?

– Как же, помню,– кивнул я.

– Так вот,– продолжал Бабаев.– Они нашли еще одно такое пятно.

– У Желудева, где старая церквушка! – не выдержав, выпалила Роксана.

Я прикинул: от Берестянкина оврага, а вернее, от того места, где был обнаружен злосчастный слив, так напортивший озеру, было километров пять.

– Это второе пятно,– сказал Бабаев.– По рассказам дозорных, приличное…

– Ага, большущее!– пояснил кто-то.

На него зашикали.

– Ну, ребята решили устроить засаду,– рассказывал дальше учитель, когда в кабинете стало тихо.– Вчера вечером они попытались задержать сливальщика – и вот результат…

Олег Орестович показал на Костю. Тот повернулся, стал отчетливо виден синяк.

– Ох и врезал он мне! – сказал мальчик, не скрывая гордости от того, что был героем события.

Я еле сдержал улыбку. Хотя ситуация была скорее драматическая.

Затем Руслан рассказал, как они обнаружили пятно горючего, как мерзли три часа в кустах, как «застукали» шофера в тот момент, когда он шлангом пустил из бака на землю струю топлива.

В это время дозорные и выскочили из своего укрытия.

– Мы показали свои удостоверения «голубого патруля» и попросили шофера предъявить документы,– в полной тишине вел свой рассказ Руслан.– Нарушитель обругал нас. Нецензурно. Залез в кабину и хотел ехать. Тогда мы встали перед машиной. Он вылез, оттолкнул Роксану и меня. Да так, что мы упали. Тогда Костя назвал его бандитом…

– А что? – воскликнул герой с фингалом.– Поднять руку на девочку!

Теперь я уже не смог сдержать улыбку. Улыбнулся и Олег Орестович.

– Продолжай, Руслан,– сказал учитель.

– Нарушитель ударил Костю и уехал. К сожалению, товарищ прокурор, задержать его мы не смогли…

Эти слова мальчик произнес так, словно докладывал командиру где-нибудь на погранзаставе.

– Ну а теперь я задам несколько вопросов… Значит, вы обнаружили горючее на земле вчера днем. Почему не дали знать кому-нибудь из старших? Ну, хотя бы Олегу Орестовичу?

– Мы думали… Мы хотели…– начал было Руслан и умолк, растерянно оглядываясь на ребят, словно ища у них поддержки.– В общем…

– В общем, играли в сыщиков,– мягко, но в то же время с укором перебил его учитель.– Я, Захар Петрович, уже сделал им внушение. По-моему, они поняли. Это дело серьезное. Опасное даже. Для этого есть милиция. Хорошо – кончилось синяком… И еще. Я сам узнал только сегодня утром, в школе. И сразу к вам. Директор нас отпустил.

Полученная информация имела важное значение. Теперь нам был известен номер машины водителя, которому мешал излишек горючего.

Я позвонил директору школы и попросил разрешения задержать еще немного учителя и учеников: надо было дать показания следователю Фадееву.

– Мое присутствие необходимо? – спросил Бабаев.– Ведь это не я нашел место, а ребята…

– Нужно, Олег Орестович,– сказал я.– По закону, допрашивать несовершеннолетних имеют право только в присутствии педагога или родителей… Вы, как говорится, под рукой. Сами понимаете, время дорого. И я вас прошу.

– Конечно, конечно, Захар Петрович. О чем речь!– тут же согласился Бабаев.

Когда после допроса дозорных Владимир Гордеевич зашел ко мне, я спросил:

– Боевые ребята, не правда ли?

– Слишком,– вздохнул следователь.– А если бы этого Костю не кулаком, а монтировкой?…

– Я уж им прочел тут нотацию. Да еще раньше – Бабаев.

– Отличный мужик Олег Орестович. Говоришь с ним и даже не замечаешь, что инвалид… Я вообще только напоследок разглядел, что у него вместо руки протез…

Фадеев рассказал, что удалось выяснить на допросах в подробностях.

– Водитель установлен? – спросил я.

– Пикуль. Роман Егорович. С третьей автобазы.– Фадеев сделал паузу и добавил: – Из бригады Воронцова.

– Опять Воронцов! – вырвалось у меня.

– Он, родимый,– усмехнулся Владимир Гордеевич.– Распинался за своих орлов. Прямо хоть сейчас в огонь и в воду. Да и они о бригадире, как об отце кровном… Я помню разговор с этим Пикулем… Ангел божий…

– Молодой?

– Около тридцати.

– Когда будете допрашивать?

– Хотел сегодня ехать на автобазу, да вот история странная. Наш любезный Пикуль Роман Егорович взял сегодня отпуск без содержания. На неделю. Уехал в другой город на похороны родственника… Якобы…

– Ну зачем вы так,– покачал я головой.– Может, он действительно на похоронах.

– То, что уехал, верно. А вот насчет похорон…– следователь махнул рукой.– Оттягивает время. Видимо, надеется за эту неделю что-нибудь придумать.

– Не знаю, не знаю, Владимир Гордеевич… Во всяком случае, постарайтесь тщательно проанализировать достоверность показаний ребят А то, чего доброго, нафантазируют.

– Сейчас не зима,– улыбнулся Фадеев.– Следы протекторов на земле сохранились, это уж точно.– Он посмотрел на часы.– Вот-вот подъедет эксперт Отправимся на место с ребятами и Бабаевым…

Фадеев оказался прав: никто из родственников Пикуля не умирал. Он подговорил домашних, чтобы те подтвердили его вымысел о причине внезапного отъезда. Но инспектору Орлову удалось выяснить правду.

Через пару дней сам Пикуль был обнаружен у приятеля в деревне Курихино, что неподалеку от Зорянска. Там шофер «гудел» с дружком, схоронившись в баньке. Работники милиции подождали, пока шофер проспится, придет в себя, а потом доставили его на допрос к следователю приводом: Пикуль демонстративно не хотел принимать повестку.

Я попросил Фадеева зайти сразу же после допроса, но неожиданно Владимир Гордеевич позвонил мне из своего кабинета.

– Захар Петрович, вот тут допрашиваемый хочет высказать вам свою жалобу на меня…

– Хорошо, я сейчас зайду,– ответил я и направился в комнату следователя.

Заросший щетиной, синий от долгой пьянки, шофер сидел напротив Фадеева с мрачным лицом, скрестив руки на груди.

Я представился и спросил, какие у Пикуля претензии.

– Протестую, потому что меня привели сюда незаконно,– начал он.– У человека горе, а милиция…

– На каком основании вы хотели уклониться от явки к следователю? – задал я вопрос.

– Горе у меня, товарищ прокурор. Я же говорил…

– Какое?– спросил я, понимая, что шофер не знает, какими мы располагаем сведениями относительно его побасенки о смерти родственника.

– Только что с похорон,– хрипло произнес шофер, глядя куда-то в угол комнаты.

– Кого именно?– продолжал спрашивать я.

Пикуль молчал, видимо почувствовав ловушку.

– Ну, Роман Егорович,– поторопил его Фадеев.

Пикуль вздохнул и негромко сказал:

– Двоюродного брата… В Ростове…

То же самое говорила жена шофера.

– Нехорошо хоронить живого человека,– покачал головой следователь.– Мы звонили в Ростов. Ваш двоюродный брат жив и здоров, чего и вам желает…

Водитель некоторое время не мог произнести ни слова. Ждали и мы. Наконец он признался:

– В общем, заправлял я вам мозги. Каюсь…

– Солгали, так?– уточнил Фадеев.

– Уж как есть,– развел руками Пикуль.– Нехорошо, конечно…

Пикуль стал объяснять, что, мол, поссорился с женой, причем серьезно, и вот придумал повод смотаться на неделю из дому. Так, мол, было тошно, что надо было душу отвести. Вот и закатился он к приятелю в Курихино.

– А другой причины не было?– задал вопрос следователь.

– Говорю то, что было,– ответил Пикуль, изобразив на своем лице искренность и покаяние.

– Ладно, это объяснение оставим пока на вашей совести,– сказал Фадеев.– А теперь, Роман Егорович, расскажите, пожалуйста, что произошло с вами в минувший четверг возле деревни Желудево в седьмом часу вечера.

– В седьмом часу? Возле Желудева?– переспросил шофер.

– Да.

Пикуль посмотрел в потолок, хмыкнул.

– Да вроде бы ничего…

– Но вы были там в это время? – задал вопрос Фадеев.

– Проезжал мимо.

– Не останавливались? Не сворачивали никуда?

– Может, и останавливался. Разве упомнишь… Я по той дороге, чай, несколько раз в день мотаюсь. Туда и обратно. Такая работа…

– Хорошо, я вам напомню,– сказал Фадеев.– Вы свернули в рощу за старой церквушкой… Было?

– Господи, действительно было,– вдруг открыто признался шофер.– Точно, возвращался с последнего рейса…

– Для чего свернули?

Пикуль засмущался. Владимир Гордеевич повторил вопрос.

– По нужде,– ответил наконец шофер.

– А горючее вы там не сливали?– спросил следователь.

Пикуль взвился

– Да что я, чокнутый? Мы в бригаде, понимаешь, боремся за экономию! Каждый грамм бережем!…

Фадеев молча протянул ему показания дозорных «голубого патруля». Пикуль, к нашему удивлению, спокойно прочел их и вернул следователю. То, что показали ребята, он в основном подтвердил. Кроме факта слива солярки. Тут Пикуль стоял на своем, что говорится, насмерть: почудилось школьникам насчет горючего, и точка! А то, что не сдержался и дал тумака одному пацану,– так вывели из себя. Намаялся за день за баранкой, спешил назад, а они пристали ни с того ни с сего…

Пикуль не без гордости заявил, что в тот день, четверг, перевыполнил норму. Не посрамил свою передовую бригаду.

Насчет бригады и ее успехов он говорил минут пять. Это, видимо, был его козырь.

Фадеев выслушал шофера и как бы между прочим спросил:

– На каком объекте сейчас работаете?

– Только что кончили возить грунт из котлована для больницы на улице Космонавтов,– ответил допрашиваемый.– Переводят на другой объект…

– А куда возили? – так же ненавязчиво продолжал следователь.

Этот вопрос почему-то насторожил Пикуля.

– А что?– спросил и он.

– Просто интересуюсь,– сказал Фадеев.– Так куда?

– Ну, в этот… Как его… Карьер,– ответил шофер, нервно потирая колени ладонями.– Под Матрешками…

– Карьер? – переспросил следователь, вскинув на Пикуля глаза.

Шофер еще больше растерялся.

– Словом, овраг там… Такой глубокий,– пробормотал он.

– Карьер от оврага отличить не можете,– усмехнулся Фадеев.

– Овраг, карьер – один шут.– отмахнулся Пикуль.– Возле деревни Матрешки. Туда сорок километров, и обратно столько же Как в аптеке!– Он нервно засмеялся.

– И сколько ездок за день? – спросил следователь.

– Это смотря какая дорога, погода,– ответил Пикуль.– Да еще от строителей зависит Иной раз ждешь погрузки, ждешь…

– И все-таки сколько?

– Две – минимум,– сказал шофер.– Три – в обязательном порядке… А как же иначе – обязательство взяли! Бывает и четыре…

– А пять ездок?– не унимался Фадеев.– Делаете?

Они словно играли в какую-то игру, непонятную для меня. Я внимательно следил за этой игрой, стараясь вникнуть в ее смысл.

Затеял этот словесный пинг-понг Владимир Гордеевич неспроста. И по тому, в каком напряжении находился Пикуль, было видно: следователь касался чего-то важного, опасного для Пикуля.

– Пять – это поднатужиться надо…

– А шесть?– серьезно продолжал Фадеев.

– Это уж вкалывать от зари до зари,– сказал шофер.

– Не случается?– настаивал Фадеев.

– Странный разговор у нас получается,– с натянутой улыбкой произнес Пикуль.– Если бы да кабы…

– Вовсе не странный, Роман Егорович… Для Воронцова шесть ездок, судя по документам,– раз плюнуть.

– Герман Степанович – ас!

– Шесть ездок – это четыреста восемьдесят километров,– быстро набросал на бумаге следователь.– Так?

– Ну?– невинно посмотрел на него шофер.

– С какой средней скоростью вы ездите?

– Это кто как. У меня МАЗ, у Германа Степановича – ЗИЛ… Разница! – ушел от прямого ответа Пикуль.

– Хорошо,– кивнул следователь, и его авторучка снова забегала по листку.– Берем пятьдесят километров в час… Значит, на шесть ездок должно уйти больше девяти часов! Это чистого времени. А погрузка? А разгрузка?… Помните участок от шоссе до оврага возле Матрешек? Там восемь километров. Сплошные колдобины! На этом участке не то что пятьдесят, десять километров в час не сделаешь… Верно я говорю?

Пикуль пожал плечами.

– Так как же он делает по шесть ездок?– усмехнулся Владимир Гордеевич.– По двенадцать часов работает, что ли?

– А что, бывает! – ухватился за эту мысль шофер.– Если надо для плана и строители просят… А потом, у Воронцова все по минутам рассчитано. Образцовая организация труда!

– Может, проще земельку-то в карьер на Кобыльем лугу сбросить?– хитро посмотрел на Пикуля следователь.

– Какой Кобылий луг? – испуганно спросил шофер.

– Да тот, что рядом. От Зорянска одиннадцать километров. И подъезд хороший… Давайте начистоту Роман Егорович, а?

– Куда нам положено, туда и возим,– хмуро сказал Пикуль.– И нечего выпытывать у меня то, чего нет. Нехорошо, товарищ следователь…

Больше от шофера Владимир Гордеевич ничего добиться не смог. Он отпустил Пикуля, вручив ему повестку на завтра.

– Предположение, что грунт бригада Воронцова возит не в Матрешки,– на это вы намекнули мне на прошлой неделе?-спросил я у следователя.

– Да, Захар Петрович. Но это, как я убедился в ходе допроса, уже не предположение… Пикуль недаром обмолвился, сказал, что возят в карьер возле Матрешек… Там овраг, понимаете! А карьер – на Кобыльем лугу!

– Это еще не доказательство.

– Конечно,– согласился Фадеев.– Но косвенно подтвердило, что я прав. Второе. Вы обратили внимание, что именно разговор, куда они вывозят грунт, больше всего испугал Пикуля. Ведь одно дело Матрешки, другое – Кобылий луг…

– Понимаю, конечно. Разница в расстоянии почти тридцать километров. В один конец. А в оба – шестьдесят!

– Вот именно! – воскликнул следователь.– Меня поразило, когда я узнал, что Воронцов в иные дни делает по семь ездок!

– Семь?

– Ну да! Это практически невозможно. Разве что на вертолете! Явная, нахальная липа…

– Но ведь любой мало-мальски разбирающийся человек это поймет. Я имею в виду бухгалтеров, что начисляли зарплату. Нетрудно подсчитать…

– Видимо, подсчитывали, но делали вид, что все как надо… А теперь давайте прикинем, что получалось в результате этой липы. Не буду говорить о выполнении плана на двести и больше процентов, премиальных и так далее. Особый разговор. Меня интересует излишек горючего. Во-первых, он получался в результате того, что завышался объем перевозок грунта по сравнению с действительным. Об этом мы уже знаем, так?

– Да,– кивнул я.

– Второе. Вместо того чтобы везти грунт в Матрешки, бригада Воронцова возила его в карьер на Кобыльем лугу. А это уже и фиктивные километры. Понимаете? Причем очень большое количество километров! И под все эти километры выдавалось горючее и смазочные материалы. Следовательно…

– Постойте,– перебил я Фадеева,– как учитывается километраж?

– По спидометру.

– Но ведь спидометр объективно фиксирует, сколько проехала машина…

– Верно,– улыбнулся следователь.– Однако, как рассказал Орлову один водитель, когда они проверяли вторую автобазу, все в руках человека, а не бога. Спидометр – не исключение.– Фадеев усмехнулся.– Орлов объяснил мне эту механику. Нехитрые приспособления – и можно накрутить на шкале хоть десять тысяч! Он мне показал несколько. Словом, подделать километраж – не проблема. Видимо, возникла более сложная проблема: куда девать излишки горючего. Отсюда – загрязнение озера, следы солярки возле Желудева.

– Понятно,– кивнул я.– Но в бригаде Воронцова, как вы рассказывали, две машины с бензиновыми двигателями.

– Да,– подтвердил Фадеев.– У него самого и у шофера Коростылева. Куда они девают бензин – этим и занимается Орлов. Скорее всего – продают налево, частнику…

– Однако, Владимир Гордеевич, неопровержимых доказательств у нас пока нет. Один Пикуль. Да и тот отрицает, что сливал горючее. Сливали, мол, другие. Ведь солярка у всех одинаковая… И насчет грунта. Это надо доказать.

– Докажу! – горячился Фадеев.– Мы взяли образцы грунта из оврага у Матрешек, из карьера на Кобыльем лугу, а для сравнения – из котлована больницы на улице Космонавтов и универсама, где бригада Воронцова работала до этого.

– Ну что ж, подождем результатов.

– Да, еще одно косвенное доказательство,– вспомнил Владимир Гордеевич.– Если вы не забыли, солярку в Берестянкин овраг сливали в период с ноября прошлого года по февраль нынешнего. Именно в это время бригада Воронцова вывозила грунт из котлована универсама, а потом – с улицы Космонавтов.

– Аргумент действительно важный,– сказал я.– Владимир Гордеевич, поделитесь, что вас натолкнуло на мысль о грунте, то есть что его могли возить в карьер на Кобыльем лугу?

– Это заслуга Орлова.

– Интуиция?

– Да нет. Мы же сейчас только и заняты всякими там водоемами, речками, оврагами… И вдруг Анатолий Васильевич случайно узнает одну штуку. Когда-то из карьера на Кобыльем лугу брали землю для кирпичного завода. Выработали нужную глину, остались огромные ямы. И вот совсем недавно было решено превратить этот карьер в озеро и зарыбить…

Я невольно улыбнулся. Фадеев спросил почему. Я рассказал ему историю разведения омуля в Берестене и что из этого получилось (как слышал от Бабаева).

– Ну, не знаю, каких рыб запустят в новое озеро на Кобыльем лугу,– заметил следователь,– только нас насторожил другой факт. Когда комиссия обследовала карьер, то удивилась: он был почти весь засыпан. Причем свежим грунтом. С другой стороны, в овраге у деревни Матрешки – всего несколько холмиков грунта… Вот мы и смекнули с Орловым.

– Что же теперь будут делать рыбоводы?– поинтересовался я.

– Чтобы создать цепь рыбоводных озер, надо убрать привезенный туда грунт. Углублять карьер! – ответил следователь.– Вот еще дополнительный ущерб от деятельности Воронцова и его орлов! Средства потребуются немалые!…

Воронцов, вызванный повесткой, в прокуратуру не явился. Зато ко мне позвонил Семен Вахрамеевич Лукин. Директор автобазы № 3 срочно просил принять его.

– Приезжайте,– сказал я.

Через пятнадцать минут Лукин был у меня. Обычно степенный, несуетливый, Семен Вахрамеевич на этот раз быстро прошел но кабинету, протянул мне свою крупную руку и, плюхнувшись на предложенный стул, начал с места в карьер:

– Что же это ты, Захар Петрович, со мной делаешь?

У Лукина была манера со всеми говорить на «ты», но никто не обижался. У кого-нибудь это и выглядело бы высокомерно или пренебрежительно, но у Семена Вахрамеевича получалось, словно он каждый раз общается со своим добрым приятелем.

– Дожил до таких лет,– продолжал директор,– когда уж голова седеет, да вот бог рано лишил волос,– невесело пошутил он, трогая гладкую, как бильярдный шар, голову.– Ни разу не то что выговора, замечания не имел, а тут на позор выставляешь…

– Чем это?– спросил я.

– Всякие нехорошие слухи пошли по городу.

– Не слышал,– ответил я.– Сами знаете, Семен Вахрамеевич, слухами не интересуюсь. Давайте ближе к делу.

– Давай, прокурор,– вздохнул директор.– Темнить мне с тобой нечего… Почему вас интересует Пикуль, чтоб ему неладно было, я знаю. Побил мальчишку…

– Не только.

– Вам и руководству автохозяйства наврал про похороны… Словом, Пикуля мы поставили на место. Как только выйдет из отпуска, будет слесарить! Так решили администрация и профком. Короче, осудили его поступок всем миром. Хочешь проверить – «молнию» сегодня вывесили. Позор хулигану! И вот тебе резолюция собрания наших работников…

Лукин положил на стол бумагу. Я прочел ее.

Пикуля ругали за недостойное поведение, выразившееся в хулиганских действиях (ударил школьника), и в обмане руководства автохозяйства, когда он просил отпуск без содержания.

Ни слова о солярке и других «художествах», которыми занималось следствие.

– Из-за одной паршивой овцы поклеп на весь коллектив,– вздохнул Лукин.– Как видишь, коллектив оказался здоровым…

Он замолчал, ожидая, что я скажу.

– Я оставлю у себя этот документ,– спокойно произнес я.– Но дело, Семен Вахрамеевич, намного серьезнее, чем вы думаете.

– Полноте, Захар Петрович,– сказал Лукин.– Я-то уж своих знаю как облупленных. Если что и натворили, уж, во всяком случае, не такое, за что нужно в каталажку… Ты мне скажи толком, сами разберемся…

– Теперь уже не разберетесь.

Лукин посуровел, потяжелел, задумчиво теребил свой длинный ус.

– Да?– бросил он на меня взгляд исподлобья.

– Раз уж вы, Семен Вахрамеевич, так хорошо все и всех знаете, то наверняка вам известно, по какой причине вызывал следователь Пикуля.

– Что-то насчет солярки?

– Ну, вот теперь другой разговор.

– И охота вам этим заниматься?

– Какая уж тут охота! Но вот такие, вроде Пикуля, вынуждают,– невесело пошутил я и серьезно добавил: – На вашем месте я бы помог следствию разобраться. А вы даже не побеседовали обстоятельно с Фадеевым. Не приструнили Воронцова, который вообще хотел послать следователя в даль заоблачную…

Лукин тяжело вздохнул..

– Зря, Захар Петрович, зря ты все это затеял, поверь мне. Воронцов – крепкий орешек. За него знаешь какие силы встанут! Теперь уже не меня вызывают в область на ответственные совещания, а его! И там он не в зале сидит, как все смертные, а в президиуме! Вот так! Признаюсь тебе честно: я только стул директорский занимаю, а верховодит у нас в автохозяйстве Герман Степанович!… Пока, насколько я понял, можно все уладить без больших потерь… Выложи мне ваши претензии, а мы отреагируем. Чтоб другим не было повадно. Слово тебе даю: наведем порядок! Хоть мне до пенсии осталось с гулькин нос, но наведу. И уйду со спокойной совестью…

– Если сделаем, как вы предлагаете,– сказал я намеренно жестко,– стыдно будет до конца жизни!

Лукин подумал, потеребил ус и опять хмуро произнес:

– Да?

– Да, Семен Вахрамеевич,– ответил я.– Вы воевали?

– А как же! В гвардейском полку! Водителем на знаменитых «катюшах»! Закончил войну старшиной…

– Тогда мне и вовсе непонятно: гвардии старшина… Не учить же вас, что за правду нужно бороться…

Я замолчал. Директор тоже некоторое время безмолвствовал, видимо переваривая мои слова.

– Можешь выложить, что вы раскопали?– наконец произнес он.

– Зайдите к следователю,– посоветовал я.– Это будет очень интересно обеим сторонам.

– Сейчас не могу. Вырвался на минутку. Начальство из области прикатило. Завтра – в обязательном порядке! – пообещал Лукин.

– Передайте Воронцову,– сказал я напоследок,– если он не соизволит явиться к следователю по повестке еще раз, то приведем с помощью милиции.

– Передам,– буркнул Лукин.

Назавтра Семен Вахрамеевич не пришел.

– Звонил ему,– сказал Фадеев, зайдя ко мне с материалами следствия.– Секретарша чуть не плачет: Лукина с сердечным приступом увезли в больницу.

Я передал в подробностях наш вчерашний разговор.

– Значит, Лукин не на шутку переволновался… Я вот думаю, Захар Петрович, действительно ли он не знал, что творит Воронцов?

– Трудно сказать. Наверное, догадывался.

– А почему смотрел на это сквозь пальцы?

– На пенсию вот-вот. Хотел спокойно дожить до нее… Ну, что у вас, Владимир Гордеевич?

– Теперь Воронцову не отвертеться,– торжествующе сказал следователь.– Вот результаты экспертиз. В овраге возле Матрешек нет грунта из котлована универсама. А в карьере на Кобыльем лугу – грунт из котлована универсама и больницы с улицы Космонавтов!

– Ясно,– кивнул я.– Но вы сказали, что возле Матрешек нет только грунта из котлована универсама. А из котлована больницы?

Фадеев несколько смутился.

– Понимаете, Захар Петрович, в Матрешках есть земля с улицы Космонавтов, но в небольшом количестве.

– Значит, все-таки есть!

– Всего несколько холмиков. Мы прикинули – машин пятнадцать-двадцать. Кучи довольно свежие. Так что можно с уверенностью говорить: грунт, который предназначался для Матрешек, воронцовская бригада завезла на Кобылий луг. Причем горючее шоферы получили сполна, как если бы ездили в Матрешки. Это я узнал у некой Елены Гусевой. Она отпускает в автохозяйстве солярку. Между прочим, все называют ее Алькой…

– Постойте, постойте, не ее ли имел в виду анонимщик? Помните, был звонок в самом начале расследования?

– Я об этом думал, Захар Петрович. Может, и ее, но ничего интересного она не рассказала. Дебет с кредитом у нее сходится. Правда, когда я стал подробно расспрашивать о всех членах бригады Воронцова, она почему-то вспомнила о Дорохине.

– В какой связи вспомнила?– заинтересовался я.

– Да, говорит, какой-то странный был. Не вписался в бригаду… Молчун… Воронцовские ребята заправлялись каждый день – ездок много делали. А он заправлялся куда реже… Я проверил по документам – норму не выполнял и на восемьдесят процентов… В больнице он еще…

– Как его состояние, интересовались?

– Пока тяжелое. Врачи считают, что кризис миновал, но допрашивать не разрешили.

– Когда думаете допросить остальных членов бригады? Ведь теперь у вас на руках козыри…

– Двоих вызвал на сегодня, остальных – завтра.– Следователь собрал документы в папку.– Понимаете, Захар Петрович, меня удивляет, как и почему Воронцова подняли на щит? Явно видны нарушения.

– В этом вам и нужно разобраться, Владимир Гордеевич. Выходит, какая-то трещинка все же есть. Или у коллектива ослаб иммунитет, вот зараза и проникла…

Лукин знал, что говорил: многие уговаривали, просили и даже требовали у меня замять дело воронцовской бригады. Одни бескорыстно – мол, затронута честь города и разоблачение Воронцова принесет больше вреда, чем пользы. Другие – явно из личной заинтересованности, те, кто его поднимал и опекал, а теперь боялся, что сам окажется в неудобном положении. Характерные доводы приводил мне руководитель областного треста Чалнн, в чьем непосредственном подчинении находилась автобаза.

– Поймите, товарищ Измайлов, что значит у нас в области имя Воронцова,– убеждал он меня но телефону.– Кто больше всех перевыполняет плановые задания? Воронцов! У кого самый большой пробег без капитального ремонта? У Воронцова! Один из первых освоил бригадный метод! Мы хотим выдвинуть его на должность руководителя автохозяйства. На место Лукина, который уходит на пенсию…

– Воронцова?! – вырвалось у меня.

– Ну да, его… Эту кандидатуру поддерживают во всех инстанциях…

Чалин выразил сожаление, что выдвижение молодого способного бригадира не вызывает у меня поддержки.

– Нет уж, увольте,– не выдержал я.– Поддерживать такого человека!…

Я стал рассказывать Чалину, что творят члены бригады Воронцова, в частности – историю с соляркой.

– Ну, это мелочи,– заметил Чалип.

Я возмутился. И сказал, что эти мелочи в кавычках уже не просто нарушения, а нечто похуже. Л перевыполнение плана Воронцовым – липа. Насчет же длительного пробега без капремонта – так на самом деле машины в бригаде не проехали и половины того, что показано на спидометрах…

Руководитель треста попрощался со мной более чем холодно.

А тем временем в ходе расследования наступил переломный момент. Фадеев, по моему совету, выяснил личность каждого члена бригады Воронцова.

– Вместе с бригадиром – шесть человек,– доложил мне следователь.– Пикуль, вы его видели. До этого работал в соседнем районе в колхозе. Звонил я на прежнее место работы. Очень были рады, что Пикуль уволился. Неоднократно имел выговоры за пьянство и прогулы. Чуть что – пускал в ход кулаки…

– Хорошего работничка пригрел Воронцов,– заметил я.

– Слушайте дальше, Захар Петрович… Петр Осипович Коростылев, тридцати грех лег. Имеет судимость…

– Час от часу не легче! – вырвалось у меня.

– Эти двое поступили работать на автобазу полтора года назад, одновременно с Воронцовым… По-моему, самые доверенные дружки бригадира…

– Пикуль и Коростылев,– повторил я.– Продолжайте, пожалуйста, Владимир Гордеевич.

– Юрий Шавырин работает на автобазе уже семь лет. За ним вроде бы ничего нет. Так же как и у Сергея Кочегарова, который в автохозяйстве уже девять лет… Пятый член бригады – Николай Дорохин. О нем вы хорошо знаете: недавно демобилизовался, на автобазе проработал две недели…

– Да, знаю,– кивнул я.– Ну а Воронцов?

– Как я уже сказал, на автобазе он полтора года. До этого жил в областном центре, Рдянске. Сменил не одну профессию – строитель, ремонтировал автодороги, экспедитор… Подрабатывал налево…

– Каким образом?

– Одно время сколотил бригаду шабашников, подряжался в колхозах сооружать разные объекты. Раз чуть было не погорел. Председатель колхоза спрятал фиктивные наряды на строительство, а деньги, видимо, делили с Воронцовым на пару… Воронцову удалось выпутаться – амнистия помогла. Он проходил по делу всего лишь свидетелем…

– Да, прошлое у Германа Степановича, мягко выражаясь, не кристальное,– сказал я.– Моральный облик ясен. Но куда смотрела дирекция автобазы? Как он стал во главе бригады? Почему?

Фадеев взглянул на часы.

– У меня сейчас допрос, Захар Петрович… Думаю, что Кочегаров будет откровенен и прольет свет на феномен Воронцова…

– Почему вы так думаете?

– Понимаете, я Кочегарова еще не вызывал. Так он сам позвонил. Очень хочет встретиться. Прямо-таки рвется ко мне… Хотите присутствовать?

Я принял участие в допросе.

Кочегарову было чуть больше сорока, но в его густой каштановой шевелюре уже серебрилось много седых волос.

Действительно, он решил выложить все начистоту. О фиктивных тоннах грунта и километрах, о том, что шоферы бригады, работающие на дизельных машинах, сливали излишек солярки в Берестянкин овраг, у Желудева и в других местах. Подтвердилось и то, что землю возили не в Матрешки, а на Кобылий луг и в другие окрестные овраги. Верхнюю же, плодородную часть грунта, по договоренности с людьми, имеющими дачи, возили к ним на участки. Не бескорыстно, конечно…

Кочегаров вспоминал, и перед нами открывалась мрачная картина. Одно нарушение рождало другое. Ворох липовых документов оборачивался потоками дизельного топлива, которое выливали на землю. При этом страдала не только природа. Калечились души тех, кто это делал. Цинично и хладнокровно.

– Сергей Васильевич,– спросил Фадеев,– неужели прежде у вас никогда не возникала мысль: что я творю?

– Откровенно?– посмотрел Кочегаров на следователя запавшими глазами.

– Конечно.

– Говорят, лиха беда начало… Потом привыкаешь, что ли… Я понимаю, это не оправдание. Теперь муторно. Но вот рассказал, и легче на душе стало…

– Такие порядки были у вас всегда?

– Воронцов завел…

– Да, о Воронцове,– подхватил Фадеев.– Как это ему удалось взнуздать членов бригады и администрацию?

– Ловко он всех окрутил… На чужом горбу въехал в рай. В передовые, я хочу сказать… Да что говорить! – в сердцах махнул рукой шофер.

– Объясните, пожалуйста,– попросил следователь.

– Не знаю, кто и почему записал Воронцова в новаторы!– воскликнул Кочегаров.– Словно забыли, что бригадный метод первым у нас внедрил Саша Никодимов. Пять лет назад! В бригаде той были также я и Шавырин. Работали честно, могу поклясться чем угодно. Хоть своими детишками! На автобазе Герман появился полтора года назад. А вскоре после этого Сашку Никодимова снимают с бригадиров: ГАИ задержала пьяного за рулем. На его место Лукин тут же назначил Воронцова. Герман перетащил в бригаду своих дружков – Петьку Коростылева и Ромку Пикуля.

– Каким образом?– удивился Фадеев.– Он ведь не директор, не отдел кадров, в конце концов…

– Верно,– усмехнулся Кочегаров.– Сначала Воронцов был пешка. Не то что сейчас, вертит Лукиным как хочет… Но свою линию он тогда хитро повел. Начал с того, что новые машины, поступающие на базу, отдал своим. А ветеранов бригады, кто был ему неугоден, держал в черном теле. Премиальными, например, прижимал. Ребята, конечно, возмутились. Но Герман прямо заявил: уходите из бригады подобру-поздорову… Валера Вдовин ушел сам. Шамиль Мансуров заартачился. Вынудили перейти.

– Погодите,– воскликнул следователь,– как это вынудили?

– Очень просто. Герман придирался по всяким пустякам. Добился, что Шамиля перевели на полгода в слесаря. А у него трое детишек. Потом и вовсе такую пакость отмочили…– Шофер вздохнул, покрутил головой.– Подсыпали в бак с бензином сахару. Бедняга Шамиль столько времени провозился, пока допер, в чем дело…

Видя наше недоумение, Кочегаров объяснил:

– Понимаете, если в бак бросить всего даже три кусочка сахару, двигателю хана. Все чистить надо, менять кольца…– Он махнул рукой.– В общем, морока еще та!

– И вы, зная об этом, молчали?– покачал головой следователь.

– Нет, об этом я узнал совсем недавно. Шамиль скрывал. Боялся, наверное…

– Чего?

– Могли избить. Ромка Пикуль на это дело мастер…

– Были случаи?– продолжал спрашивать Фадеев.

– Ага,– кивнул шофер.

Мы с Фадеевым невольно переглянулись: подумали, видимо, об одном.

– Знаете, конкретно, кого и где?– уточнил следователь. Кочегаров опустил голову, медлил с ответом.

– Ну, договаривайте, Сергей Васильевич,– подтолкнул его Фадеев.

– Николая Дорохина, например,– тихо ответил шофер.– Так сказать, провели работу…

– Почему именно его?

– Не соглашался заниматься очковтирательством. Возил грунт в Матрешки. И солярку не желал сливать…

– Значит, ту небольшую часть земли из котлована больницы с улицы Космонавтов завез в Матрешки Дорохин?– уточнил Владимир Гордеевич.

– Он,– подтвердил Кочегаров.– Николай – правильный мужик… Тихоня тихоней, а плясать под дудку Германа отказался. Наотрез!

Фадеев попросил Кочегарова рассказать подробнее о драке Пикуля с Николаем Дорохиным. Но шофер не знал деталей. Сказал, что слышал разговор Воронцова и Пикуля надо, мол, проучить охламона, если не понимает нормального языка… А потом Дорохин появился на работе с синяками.

Еще Кочегаров показал, что после аварии, в которую попал Николай, Пикуль якобы обмолвился: так, мол, Дорохину и надо, не будет совать нос не в свои дела…

Фадеев заканчивал допрос Кочегарова без меня. Я отправился в суд, где поддерживал обвинение по уголовному делу

Два дня был занят в судебном заседании. Дело слушали с утра до позднего вечера, так что в прокуратуру забегал буквально на несколько минут.

На третий день Фадеев караулил меня с утра.

По его серьезному виду я понял, что в ходе следствия произошли важные события.

– Начну по порядку.– Владимир Гордеевич прочно устроился на стуле, положив перед собой папку с делом.– Вслед за Кочегаровым признался и Шавырин.

– Это который был в бригаде еще до Воронцова?– уточнил я.

– Да, так сказать, ветеран… Интересную вещь он сообщил. Как Воронцов спихнул прежнего бригадира Александра Никодимова… Ну и подлец же этот Герман! Интриган…

– Интриган?– удивился я несколько как бы устаревшему слову.

– Ну да. Как при царе Горохе… Воронцов, оказывается, все время искал случай скомпрометировать Никодимова. Но случая, видно, не представлялось. Тогда Воронцов сам организовал его. Помогал ему Пикуль… Понимаете, как-то Герман уговорил Никодимова зайти в кафе. Есть такая неказистая забегаловка возле кинотеатра «Салют»…

– Знаю,– кивнул я.

– Так вот, они возвращались вечером из рейса. Дело было зимой. До автобазы – буквально пятьсот метров, через три улочки… Воронцов достал бутылку портвейна, мол, для сугрева. Никодимов сначала отказывался. Так Герман выдумал, что двоюродный брат помер…

– Опять двоюродный брат,– заметил я.– Как с Пикулем…

– Ну да, ничего умнее придумать не могут, наверное… В общем, упросил бригадира выпить стакан. А пока бригадир закусывал, Пикуль позвонил в ГАИ… Вышел Никодимов из кафе, сел за руль, отъехал. Тут его и остановили. Ну, сами понимаете, какие были последствия…

– Действительно, интриган,– улыбнулся я.

– Лукин тут же приказом освободил Никодимова от бригадирства, а вместо него – Воронцова.

– Но почему именно его? Он же тогда проработал в автохозяйстве еще всего ничего. Не было, что ли, других, достойных?

– Тестюшка позаботился, Назаров. Как же, редактор. Сам звонил Лукину…

– А что, у Лукина нет своей головы?

– Семен Вахрамеевич очень уж прессу уважает. Я специально просмотрел подшивку нашей газеты за то время. Буквально через месяц – хвалебная статья о Воронцове. Потом еще и еще. А там уж заметка в областной газете. По-моему, тоже «колобок» постарался.– Фадеев вздохнул.– В общем, у кого какой рычаг в руке, тот им и шурует… Так и раздул славу Воронцову. А тот и рад. Под шумиху принялся обделывать свои делишки. И все ему сходило с рук. Вконец распоясался…

– Я вот о чем думаю, Владимир Гордеевич. Почему он оставил двух прежних шоферов в бригаде – Кочегарова и Шавырина?

– Их, я думаю, Воронцов взял пряником. Шавырин сказал, что как только Воронцов стал бригадиром, пообещал: при мне, мол, братцы, будете жить припеваючи. Работать– как на курорте у Черного моря, а получать-как на Севере, с солидной надбавкой… Надбавку Воронцов имел и в самом деле весомую. Только на одном бензине…

– Что-нибудь удалось установить? – поинтересовался я.

– Можно сказать, частная бензоколонка,– усмехнулся следователь.

Он открыл папку с делом, полистал бумаги.

– Орлов поработал? – спросил я.

– Точно, Анатолий Васильевич,– кивнул Фадеев.– А за что ухватился, знаете? Что-то в последнее время на улицу Корнейчука зачастили владельцы «Москвичей» и «Волг». По вечерам, в сумерки.

– Это в Вербном поселке?

– Ну да. Окраина, тихо… Живет там некая старуха Байгарова. К ней и повадились на своих машинах частники. Соседи пожаловались: улочка узкая, ребятишки бегают, а машины одна за другой… Нагрянули мы вчера к этой Байгаровой и ахнули. В сарае все емкости заполнены бензином. Даже в корыте… Бензинчик семьдесят шестой, на нем работают грузовые ЗИЛы. Подходит он и для двигателей «Москвича» и «Волги»…

– А «Жигули»?

– Нет. Вазовские автомобили потребляют высокооктановое горючее. Бензин «А-93»… Вот Орлов и подумал: раз «Москвичи» и «Волги», значит… Начали беседовать со старухой. Она вначале притворилась глухой. Анатолий Васильевич говорит ей: «Ты что, бабушка, намериваешься весь поселок спалить? Одна спичка – и нет улицы! Сама взлетишь на воздух да еще столько людей погубишь!» Байгарова перепугалась, бух на колени. И в мыслях, мол, не было никого губить. Это родственник в грех ввел… И пошла причитать.

– Какой родственник?– нетерпеливо спросил я.

– Коростылев. Он Байгаровой племянником доводится.

– Ясно, ближайший сподручный Воронцова.

– Вот именно, сподручный. И не только в приписках и разбазаривании бензина.– При этих словах по лицу Фадеева пробежала тень.– Но об этом потом… Призналась бабка, что Коростылев привозил бензин и заставлял продавать. Двадцать копеек за литр. Государственная цена, как вы знаете, в два раза больше… Пока мы беседовали в доме, подъехала «Волга». Заправляться.

– Повезло,– заметил я.

– Нам? Да. Так сказать, с поличным… А вот владельцу «Волги» – увы! С перепугу тут же выложил, что ездит сюда регулярно.

– Кто такой?– поинтересовался я.

– Пенсионер. Пчеловод. Тут всё есть,– похлопал он по папке с делом.– Протоколы, показания. Соседей опросил. Как выяснилось, к Байгаровой приезжали опорожнять бак не только племянничек, но и сам Воронцов. Соседский парнишка запомнил номера машин.

– И этого жулика хотели в директора! – невольно вырвалось у меня.

– Вот бы где он развернулся! – сказал Фадеев.

– Ну что ж, Владимир Гордеевич,– подытожил я.-Теперь, насколько я понимаю, все выяснено. Пора закругляться.

– Нет, Захар Петрович, пока рано.– Следователь порылся в папке.– На счету этой гоп-компании, как мне кажется, еще одно преступление, посерьезнее остальных…

Я вопросительно посмотрел на Фадеева.

– Не знаю, правда, кто инициатор, но исполнитель…– Владимир Гордеевич на время замолк.– Короче, есть предположение, что авария с этим Дорохиным не случайная…

– Вы хотите сказать, подстроена?

– Ну да! Понимаете, Захар Петрович, мне не давал покоя рассказ Кочегарова, как Воронцов с дружками расправлялся с неугодными ему шоферами из бригады…

– Одно дело,– заметил я,– припугнуть, избить. Но подстроить аварию…– Я задумчиво покачал головой.– Покушение на убийство! Это очень серьезно, Владимир Гордеевич.

– Понимаю,– вздохнул следователь.– Но вот что получается. По заключению экспертов, авария произошла из-за отказа тормозов.

– Конкретнее?

– Сейчас объясню. Тормозная система автомобиля действует по гидравлическому способу. То есть когда водитель нажимает на педаль, его усилие передается через тормозную жидкость, находящуюся в специальном резервуаре. Но в этот резервуар может попасть воздух. Для того чтобы его стравливать, существует так называемый штуцер стравливания тормозной жидкости. Поняли?

– Конечно,– откликнулся я.

– Так вот, в автомобиле Дорохина этот самый штуцер отсутствовал. Тормозная жидкость вытекла. Таким образом, когда Дорохин, увидев автобус, хотел затормозить на спуске, то не смог. Тормоза просто-напросто не работали.

– А почему штуцер отсутствовал?

– По всей видимости, он был привинчен, как говорится, на живую нитку или же имел дефект на резьбе. То, что до аварии тормоза действовали исправно, сомнений не вызывает. Дорохин ведь съездил в Матрешки и уже возвращался в Зорянск. Значит, штуцер потерялся по дороге.

– Но, может, это все же случайность?

– Сомневаюсь. Дело в том, что на раме машины Дорохина удалось обнаружить отпечатки пальцев Коросты-лева…

Следователь замолчал, ожидая моей реакции.

– Важный факт,– сказал я.– Но поймите, Владимир Гордеевич, Коростылев и Дорохин работают в одной бригаде, ставят машины в одном гараже. Мог же Коростылев зачем-то полезть под машину товарища по работе?

– А что ему делать под чужой машиной?

– Это не я скажу, а Коростылев,– заметил я.– Если вы обвините его в аварии. И найдете сотню причин! Мол, что-то показалось не в порядке, хотел помочь. В конце концов, сам Дорохин просил!

– Хорошо,– горячо продолжал Фадеев.– А зачем лезть под машину вечером, тайком? И главное – накануне аварии!

– Есть свидетели?

– Конечно.– Владимир Гордеевич хлопнул рукой по раскрытой папке.– Один из шоферов, некто Мокеев, видел, как Коростылев возился под машиной Дорохина. Именно накануне аварии. Вот его показания.

– Мокеев не мог ошибиться? Может, Коростылев был под своей машиной?

Фадеев прочел протокол допроса свидетеля. Показания были весьма убедительны. А насчет ошибки… Коростылев водил ЗИЛ, а Дорохин – КрАЗ. Спутать трудно. Тем более у последнего на радиаторе была приделана хромированная эмблема «Чайки» – причуда прежнего водителя.

Я вспомнил, что видел эту эмблему, когда Дорохин приезжал в прокуратуру

– Мне повезло,– сказал Фадеев.– Разбитая машина Дорохина сейчас находится в ГАИ. Как доставили с места аварии, так до сих пор И стоит там. Если бы забрала автобаза, то отпечатков Коростылева могли бы и не обнаружить.

– Врачи разрешили встречу с Дорохиным?– спросил я.

– Мне – нет. Только жену пускают, да и то на несколько минут.

– Ясно… И что вы намерены предпринять дальше?

– Прежде всего надо взять под стражу Коростылева. Прошу утвердить постановление на его арест.

– А что предъявите?

– Пока – хищение бензина.

– Считаете, брать под стражу необходимо?

– Да, Захар Петрович. В интересах следствия. Уж больно его показания сходятся с показаниями Воронцова и Пикуля…

– А как насчет обвинения в покушении на убийство' – спросил я, подписывая постановление следователя на арест Коростылева.

– Буду раскручивать… Вы не представляете, как необходимы показания самого Дорохина!

– Представляю, Владимир Гордеевич. Попытаюсь связаться с его лечащим врачом…

Коростылев был взят под стражу. В хищении бензина он признался сразу. Да и отпереться было трудно: Фадеев представил неопровержимые доказательства.

Воронцов же отрицал свою вину, хотя против него свидетельствовали Байгарова и ее соседи. На допросах бывший бригадир (он был отстранен от этой должности, как только было предъявлено обвинение) держал себя вызывающе. На очной ставке с Байгаровой обвинял родственницу Коростылева во лжи.

Фадеев в отношении Воронцова пока ограничился подпиской о невыезде.

Наконец мне удалось уговорить хирурга, лечащего Дорохина. Он разрешил переговорить с Николаем, но под наблюдением врача.

В больницу мы поехали вместе с Фадеевым. Дорохину делали перевязку и нас просили подождать.

Мы сидели с Владимиром Гордеевичем в белых халатах в коридоре, и тут появилась Аня, жена Николая. С хозяйственной сумкой, из которой торчал блестящий колпачок термоса.

Аня похудела, осунулась. Перенесенные волнения не просто дались. Но в глазах ее светилась надежда.

– Вытащу я Николая! – сказала она уверенно.– Врач говорит, будет жить, а это самое главное! Господи, почему я не послушалась его и не осталась в деревне? Вы знаете,– продолжала она, обращаясь почему-то только ко мне,– я ведь в первые дни не отходила от него ни на шаг. Он бредил… Как, мол, можно губить землю…

Мы с Фадеевым незаметно переглянулись: Николай наверняка имел в виду слив солярки.

– Как только встанет на ноги, увезу его в колхоз,– заключила Аня.– Насовсем. Я уже сказала у себя на работе. А что? Если Коля так любит землю, надо жить и работать в деревне…

Нам с Фадеевым сообщили, что можно зайти в палату.

Дорохин был весь в бинтах. Нога – на растяжке. Меня он узнал с трудом. Чтобы не упустить ни единого слова, Фадеев решил записывать беседу на магнитофон. Тем более врач дал нам всего пять минут.

– Вспомните, пожалуйста,– спросил шофера следователь, когда я представил его,– перед аварией вы не проверяли тормозную систему на вашем КрАЗе?

Дорохин тихо произнес:

– Проверял.

Видимо, он и сам уже задумывался, что произошло с его машиной там, на двадцать седьмой километре.

– Все было в порядке?– продолжал Фадеев.

– Да, в порядке,– как эхо, повторил Николай.

– Вы утром проверяли, перед выездом?

– Нет, накануне… Готовлю машину с вечера, чтобы утром сразу в рейс… Привычка с армии… Полная боевая готовность…

– Штуцер стравливания тормозной жидкости проверяли?– задал вопрос Фадеев.

– Сменил до этого за три дня… Новенький поставил…

– Собственноручно?

– Да.

– Теперь попрошу вас ответить откровенно,– сказал Владимир Гордеевич.– Кто-нибудь вам угрожал?

Дорохин закрыл глаза.

Врач, внимательно наблюдавший за ним, тревожно выпрямился на стуле.

Следователь повторил вопрос более настойчиво, добавив, что это очень важно.

– Слышу я, слышу,– открыл глаза Николай.– Герман тогда допытывался, зачем я был в прокуратуре… Я ответил, что это не его дело. Тогда он сказал: «Ну, гад, если накапал…» И отошел…

– Когда это было?

– Дня за два перед аварией…

Он снова закрыл глаза. Врач прервал допрос…

– Все стало на свои места,– воскликнул Владимир Гордеевич, когда мы сели в машину, чтобы ехать в прокуратуру.– Понимаете, не хватало одного звена. Очень важной детали! Я, впрочем, мог догадаться и сам. Но упустил из виду…

– То, что Дорохин приезжал в прокуратуру? – спросил я.

– Ну да! Что получается? Николай побывал у вас. Затем обнаруживают слитую в Берестянкин овраг солярку, поднимают на ноги весь город… Начинается следствие, я выхожу на автобазу номер три!… Воронцов решил, что Николай «накапал»… Понятно?

– Еще бы. После этого – значит, вследствие этого! Вы считаете, что именно так подумал Воронцов?

– Именно так. Обратите внимание, авария произошла, когда я занялся на автобазе вопросом, нет ли приписок, в частности, у Воронцова.

– Не могу понять, почему он взял в свою бригаду Дорохина…

– Это произошло без его ведома. Он был в области на слете передовиков. Незадолго до этого уволился Шамиль Мансуров, то есть его выжили. И тут приходит устраиваться Дорохин. Характеристики отличные, и райком комсомола рекомендовал. Вот Лукин и решил порадовать своего передового бригадира хорошим шофером… Между прочим, это указывает на то, что Лукин не ведал о порядках и нравах, царящих в этой бригаде…

Добиться признания Коростылева в том, что авария была подстроена им, было делом далеко не простым. По поводу того как на раме КрАЗа Дорохина оказались отпечатки пальцев Коростылева, арестованный выдвинул такую версию. За несколько дней до рокового рейса сам Николай якобы попросил его отрегулировать тормоза. Дорохин такого факта припомнить не мог.

Фадеев продолжал поиски новых улик. И они были найдены.

Важные сведения дала хозяйка дома, у которой Коростылев снимал комнату. По ее словам, незадолго до аварии Дорохина к постояльцу приходил Воронцов. Они просидели весь вечер за водкой, бурно обсуждая что-то насчет тормозов и прочее. Якобы Коростылев от чего-то отказывался, а гость настаивал, уговаривал, грозил…

Прошло несколько дней. Весь город только и говорил о том, что где-то неподалеку от Зорянска грузовик врезался в автобус с пассажирами. По словам хозяйки Коростылева, тот беспробудно пил три дня, не выходя на работу. Был в мрачном, подавленном состоянии. В это время опять появился Воронцов. Гость ругал постояльца, обзывал размазней, уверял, что насчет автобуса – враки, покалечился только шофер грузовика. Хозяйка также слышала, как Коростылев говорил, что смотается куда-нибудь, пока не поздно. Гость в ответ на это заявил, что если Коростылев сбежит, то тем самым навлечет на себя подозрение…

Квартирная хозяйка Коростылева рассказывала обо всем с горящими глазами, азартом и удовлетворением. Смотреть на нее было не очень-то приятно – представитель той породы людей, кто, не имея своих интересов в жизни, любит подглядывать в замочные скважины, дежурить у чужих дверей и окон. Но на лгунью она не походила. Подробности, сообщенные ею, выдумать сама не могла никак. И, что ни говори, очень помогла следствию…

Наконец Коростылев не выдержал, признался.

Выяснилось, что, когда началась история с загрязнением озера и следствием по этому делу, Воронцов страшно перепугался. Он действительно был убежден, что Дорохин донес в прокуратуру.

А следователь зачастил на базу, стал копаться в документах, беседовать с работниками автохозяйства. Воронцов чувствовал, как Фадеев постепенно близится к цели. За остальных шоферов бригадир не очень опасался – не выдадут. А вот Дорохин… Крепкий парень, ничем не возьмешь. Тогда Воронцов и уговорил Коростылева подстроить аварию, чтобы строптивый шофер замолчал навсегда.

Что именно нужно было сделать с машиной Николая – тоже идея бригадира. Вечером, накануне аварии, Коростылев дождался ухода Дорохина и сменил штуцер стравливания тормозной жидкости: поставил старый, почти без резьбы…

Воронцов был взят под стражу. Вину свою в подготовке к покушению на жизнь Дорохина он отрицал. Упорно и последовательно. На очных ставках с Коростылевым опровергал его показания, уверяя, что Петр все выдумал из какой-то там личной мести.

Меня интересовала личность бывшего бригадира: как он мог решиться на столь жестокое преступление? В какой-то степени это стало ясно во время одной из очных ставок Воронцова с Коростылевым. Я присутствовал на ней.

В течение долгой, утомительной перепалки между обвиняемыми Воронцов сказал:

– Ну что ты мелешь, Петр? Неужели я такой дурак, чтобы самому лезть в петлю? У меня было – положение, хорошая зарплата. Выдвигали на руководящую должность! И чтобы я сам это разрушил, собственными руками? Так, по-твоему?

Коростылев, усталый и озлобленный, бросил ему в лицо:

– Все это ты и боялся потерять! Помнишь, как сам разглагольствовал о своей голубой мечте – засесть в кресле директора? Личная машина, личная дача. Меня и Ромку Пикуля сделаешь бригадирами. А кто посмеет рыпаться, в шею выгонишь. Будешь, мол, кум королю и сват министру… Не говорил, да? А тут Николай возник! Встал он тебе поперек дороги!

Голубая мечта… Вот что двигало Воронцовым. Стать хозяйчиком, окружить себя «своими», чтобы иметь возможность хапать, хапать, хапать…

Воронцов так и не признался в том, что участвовал, а вернее – организовал подготовку покушения на убийство Дорохина. Единственное, что он взял на себя,– приписки и продажу «лишнего» бензина.

Но факты и улики, добытые в ходе предварительного следствия, изобличали его полностью.

Фадеев представил мне на утверждение обвинительное заключение по делу. В нем Г. С. Воронцов и П. О. Ко-ростылев обвинялись в покушении на убийство Н. Дорохина, а также в хищении бензина. Трех других шоферов – Р. Г. Пикуля, С. В. Кочегарова и Ю. И. Шавырина, которые сливали солярку на землю,– в нанесении ущерба окружающей среде. Кроме того, я как прокурор предъявил иск о взыскании со всех пятерых суммы, которую они незаконно получили в виде зарплаты и премий в результате многочисленных приписок тонно-километров.

Со стороны Дорохина против Воронцова и Коростылева был предъявлен гражданский иск о возмещении убытков, вызванных лечением в результате аварии.

Дело было направлено в суд. Виновные понесли заслуженное наказание.

Ну а те, кто помог раскрыть преступление, с кого началась вся эта история?

Добрые дела не должны оставаться неотмеченными. И поэтому я, еще до окончания предварительного следствия, направил в городской отдел народного образования представление, в котором выражал благодарность дозорным «голубого патруля» за их деятельность по охране природы и помощь в разоблачении преступников; просил отметить ребят и их руководителя, учителя географии Олега Орестовича Бабаева.

Майские праздники многие горожане по традиции проводили на Берестене. В эти дни открывался сезон на лодочной станции, начинали работать разные аттракционы. В тот год Первомай особенно радовал хорошей погодой. Светло-зеленая дымка окутала деревья и кустарник вокруг озера, в траве желтели цветы. На гулянье у воды собралось народу более обычного. Люди радовались весне, солнцу. И тому, наверное, что Берестень по-прежнему встретил их своей хрустально-голубой водой.

Мы с женой тоже пошли к озеру. Увидел я там и супругов Бабаевых с сынишкой. У нас с учителем невольно возник разговор о недавних событиях.

– Знаете, Захар Петрович, какая у меня мечта,– признался Олег Орестович.– Чтобы у нашего «голубого патруля» не было дел. Я верю, что настанет время и в сознании каждого человека крепко-накрепко укоренится: вода, деревья, воздух – это часть его самого. Калечить природу – все равно что вредить самому себе. Как сказал поэт Василий Федоров: природа и сама стремится к совершенству, не мучайте ее, а помогите ей…

Мы гуляли по берегу, а я думал о мечте Олега Орестовича.

Красивая мечта!