Когда я проснулся, то обнаружил себя в постели. Голова трещала от вчерашней попойки, а, может, и от того зелья, что мне подмешали. Было досадно и стыдно. Вот тебе и отобрал бумаги, вот и прошляпил гвардейское звание! Да и не было бы никакого звания, врал мне все Юрий, был я для них с майором «шестеркой». Но даже если все правда, тогда обманул меня Богут: усыпил и спокойно поехал дальше.
А что если попробовать его догнать?
Я вспомнил о своих кавалерийских качествах и тяжело вздохнул. Уже день, вон как высоко стоит солнце. Нет, ничего не получится…
Кое-как я сполз с постели, опохмелился квасом, заботливо поставленным кем-то на столе, и опять задумался.
При инструктаже Юрий говорил, что он и Вырникуш будут неподалеку и станут следить за нами с Богутом. Так что он наверняка уже знает: ничего у меня не вышло. И теперь пытается забрать документы сам. Только я об этом подумал, как обнаружил заткнутую за перевязь бумажку. Развернул ее: «Не расстраивайтесь, князь, они тоже не дураки. Теперь моя очередь, а вы возвращайтесь в Петербург. Но только не в одиночестве. Ю. С.».
Я окончил одеваться и вышел из комнаты. Хозяин стоял посреди коридора с мрачным видом. Но относилось его настроение не ко мне.
— Купчине-то хуже, — сказал он. — Лихорадка все сильнее. Что делать, ума не приложу?
— А врача? То есть, лекаря?
— Та лекарь куда-то уехал. А другой живет очень далеко.
Жалко было мне больного человека, но чем я мог помочь? Да и не мое это дело.
Я отказался от завтрака, хотя хозяин уже успел добыть продукты. Но мне даже думать о еде было противно. Купил только литровую флягу (баклагу, как назвал ее хозяин) кваса и стал ожидать попутчиков в столицу. Но хозяин, который пожелал узнать, почему я сижу и смотрю на дорогу не евши, обрадовал меня:
— Недавно здесь проезжали две кареты, ехали медленно, как раз нагоните.
Я торопливо взгромоздился на лошадь и поспешил по дороге в Петербург.
К счастью, кареты двигались неторопливо, я скоро догнал путешественников. Всадники, которые сопровождали кареты, посмотрели на меня подозрительно, но я назвал себя, да и одет был прилично, это их успокоило.
— Можно ли ехать с вами? — спросил я. — Мне говорили, что здесь напали на какого-то офицера и даже ранили его.
— Неужели?
В окошко кареты, запряженной парой красивых лошадей, выглянул человек средних лет с лицом круглым, как полная луна. Он был в бархатной фиолетовой шапке, повязанной белым кисейным платком.
— Да, так сказал мне хозяин постоялого двора.
— Ну, нас-то много, и мы вооружены, — сказал один из всадников.
— Да-да-да, — покивала фиолетовая шапка и скрылась в карете.
— Это очень ученый человек из дальних стран, — понизив голос, сказал мне разговорчивый всадник. — Когда узнал, что у меня болит зуб, снял боль. Всего лишь заставил меня поспать немного. Ну и чудеса!
— Так он лекарь?
— Может, лекарь, а может, и волшебник. У него целый чемодан книг.
Я вспомнил о больном купце. Постоялый двор был еще недалеко, и я решился. Подъехал к карете, назвал себя и, торопясь и сбиваясь, принялся рассказывать о больном. Ученый никак не реагировал на мои просьбы и объяснения. Может, он думал, что я мошенник? Тогда я упомянул Юрия и майора Дарского, как моих хороших знакомых. После этого отношение ко мне резко изменилось. Ученый человек принялся так внимательно меня рассматривать, что будь это при других обстоятельствах, я рассердился бы.
— Хорошо, сударь, — сильно картавя, сказал вдруг он. — Мы вернемся к вашему больному.
Купцу повезло. Ведь он был без сознания, когда мы приехали. Ученый выслал всех из комнаты, а примерно через полчаса позвал меня и предъявил спокойно спящего человека. Еще через пару часов купец проснулся и сказал, что хочет есть и вполне здоров. И тут же заказал сытный обед. Но ученый посоветовал ему все же пару дней полежать в постели и быть поосторожнее в еде.
— Да мне бы скорее в Петербург, — заволновался купец. — Надо телегу нанять.
Ученый улыбнулся:
— Что ж, если я взялся сделать хорошее дело, то нужно довести его до конца. Вас растрясет в телеге. Но до Петербурга, как мне сказали, всего несколько часов езды, поэтому вы не стесните меня в карете.
Больной долго благодарил его, а потом щедро заплатил своему врачевателю.
Но когда мы вышли из комнаты, ученый вложил деньги в мою ладонь. Я покраснел и возмущенно стал отказываться, но ученый строго сказал:
— Ведь это вы его спасли, вы догнали меня и уговорили.
— Но я делал это не ради денег!
— Вот если бы вы сделали это ради денег, то я их вам и не отдал бы. Кстати, вы мне представились, а я до сих пор не назвался. Меня зовут Джуз Флорентийский. Постараюсь видеться с вами в столице.
— Откуда вы знаете, что я туда еду?
— Знаю, — слегка улыбнулся Джуз Флорентийский. — Я многое знаю, такова моя планида. Привяжите свою лошадь к карете и тоже садитесь с нами. Вы не привыкли ездить верхом, и это заметно.
От такого предложения мне трудно было отказаться, за вчерашний день я здорово отбил себе зад. Сказывался и ужин с Богутом.
Джуз принялся расспрашивать меня о Петербурге. Я со смущением признался, что сам только-только очутился в столице и толком ничего не знаю. Больше сведений дал ему купец, он оказался человеком бывалым.
— А вы из Индии, господин Джуз? — вклинился я в их разговор. Почему-то мне вспомнились слова Юрия о Вырникуше.
— И оттуда тоже, — загадочно ответил ученый человек.
— Интересная страна?
— Все страны по-своему интересны.
Но все же он рассказал пару историй, но не об индийских йогах, а об африканских пиратах, которые гнались за кораблем, на котором он плыл. Я чуть было не сказал: «В Африке и в наше время пиратствуют», но вовремя прикусил язык. Хорош бы я был с этим «нашим временем»!
Под впечатлением от его рассказа я даже не очень удивился, когда вдруг раздался свист, перекатился по лесу, ему ответил другой, кусты зашевелились, кто-то кинулся к карете. Два верховых охранника схватились за пистолеты, но купец вдруг крикнул еще слабым голосом:
— Мишека? Ты как сюда попал? Озоруешь?
Два человека метнулись назад в заросли, а широкоплечий и высокий бородатый мужчина с зеленом кафтане и с пистолетами за поясом принялся кланяться:
— Простите, ваши благородия. Я не узнал вас, батюшка Иван Данилович. Да и не убивцы мы, ничего такого не было бы.
— Да, — сердито сказал купец, — не убивцы, только наши карманы потрясли бы. Не так ли? Как же тебе не боязно грех на душу брать?
— Все мы грешны, — вздохнул Мишека. — А, может, без меня-то тут куда хуже было бы.
— Может, и так… Эй, кучер, поехали!
Но я вспомнил о Юрии.
— Погодите, спросите его, не нападали ли они сегодня или вчера на всадников.
— Слышишь, что ли? Отвечай! — приказал Иван Данилович.
Разбойник почесал в затылке:
— Было такое.
— На двоих напали?
— На одного.
— Убили?
— Кто же убивать станет? Как всегда, все подходящее у него отобрали, ну, а потом вынесли к дороге и положили.
— И ты не врешь? Всегда так делаешь?
— Всегда.
— А каков он из себя?
— Невысокий и чернявый. По-малороссийски все ругался.
— Усатый?
— Усатый.
— Где он?
— Да вон там, дальше по дороге, под елками лежит.
— Показывай! — приказал купец, понимая мой интерес.
Через пару сотен метров я выскочил из кареты и пошел за Мишекой. И правда, издалека услышал крик о помощи. Но увидев меня, Богут даже зашипел от досады. Я открыл его сумку и забрал пакет, который не заинтересовал разбойников. А потом попросил Мишеку:
— К вечеру вы его развяжите, не то скандал будет большой, вам же хуже: все леса прочешут. Он иностранный курьер.
— Ишь ты? — испугался разбойник. — Ну, господин хороший, спасибо вам за добрый совет.
Я дал ему рубль и в самом отличном настроении вернулся к карете. Будущее сулило одно только благополучие. В самом деле, цель — похищенные бумаги — была достигнута и достигнута благодаря лично мне.
Несколько минут все в карете молчали. Затем Джуз вопросительно посмотрел на Ивана Даниловича. Тот все еще сердито хмурил брови и теребил небольшую бородку.
— Промысел, которым, занимается Мишека, беглый солдат, — пробормотал он, — в наше время далеко не из ряда вон выходящих.
— Под самым Петербургом, у центра власти? — задумчиво спросил Джуз.
— И тут «шалят», как говорится, преспокойно орудуют целые шайки, а об остальной России и говорить нечего. Но и солдат понять можно. Вот этому Мишеке прапорщик прохода не давал, драл сильно за неправильную речь, а Мишека-то из лифляндцев, откуда у него речь возьмется? Всякая вина у бедняги была в строку, грозились его сослать. А потом удивляются разбойникам…
Я вспомнил солдата-инвалида, над которым хотел издеваться Беренклау. Ой, повезло мне появиться здесь князем!