Раз — попаданец, два — мерзавец

Глава 7 ЭКСКУРСИЯ

Общий разговор постепенно стих, Джуз Флорентийский задремал, купец смотрел в окно и покачивал иногда головой как бы не от сильной тряски на плохой дороге, а в такт своим мыслям. И хотя ехать в карете на мягких сидениях, с подложенными под спину и бока подушками, было куда приятнее, чем верхом, я вдруг вспомнил о его болезни:

— Иван Данилович, вы бы прилегли на сидение, ведь вы еще не совсем здоровы.

Купец посмотрел на меня отсутствующим взглядом, будто не совсем понимал, о чем я говорю.

— Ваша светлость, князь Дмитрий, вы очень добры, — наконец заговорил он. — Да за что же меня Даниловичем величаете?

Мне стало неловко. Формально с купцом мы друг другу не представлялись, я только слышал, как его назвал Мишека. Неужели плохо расслышал? Так ему и сказал.

— Батюшка мой Данила — это верно, в крещении — Даниил, — ответил купец, поглядывая на меня немного искоса. — Но вы меня, ваша светлость, как благородного по отчеству называете, в смущение привели. Не по чину мне Даниловичем называться, а есть я московский купец Иван сын Данилов.

Опять у меня ошибочка вышла. Но спасибо хоть Иван Данилов сразу все объяснил, и я перед другими не выдал себя, не показал, что таких подробностей об этом веке не знал. И вспомнился вдруг Иван Данилович Меншиков, он тоже вроде не благородным был, кажется до встречи с Петром Первым пироги продавал, а все же его Даниловичем, как благородного называли. Но он же вроде графом стал потом или князем, так что все правильно по их понятиям.

— Но спасибо, — продолжал Данилов, — я и впрямь прилягу, потому что мне опять разболеться нельзя, дел много.

Он опять замолчал, закрыл глаза, как Джуз, а я, через некоторое время, тоже последовал примеру своих спутников.

Ну, и как всегда спал так крепко, что проснулся оттого, что меня трясли за плечо. Делал это Иван Данилов, любезно приговаривая:

— Ваша светлость, князь Дмитрий, проснитесь! Мы уже в Петербурге. Проснитесь, сделайте божескую милость! Да что ж он не просыпается? Что ж с ним делать, куда везти?

Я сел, протирая глаза:

— Где мы?

— На Васильевском острове.

— На острове?

— Мы в Петербурге. Этот иноземный граф позволил нам с вами его каретой воспользоваться. Куда вас везти прикажете?

Это было очень кстати, потому что сам я в два счета заблудился бы. Поэтому принялся искать бумажку с адресом дома, где квартировал Смилянич, которую на всякий случай дал мне Юрий. Шарил и по карманам, и за голенищем сапог, наконец вспомнил, что Юрий посоветовал засунуть ее за обшлаг-отворот рукава кафтана.

— Знаю, где это, — обрадовался Данилов.

Он дал какие-то распоряжения кучеру, сел в карету, мы поехали.

— А вы, кажется, приезжий, ваша светлость? — со скромным видом, но с любопытством в глазах спросил Данилов.

Я кивнул, не хотел подробно рассказывать о себе малознакомому человеку. И так уж то и дело делал ляпы.

Но купец не настаивал. Отдохнув в дороге на мягких подушках, он выглядел бодрее и вдруг принялся показывать мне город и рассказывать о местах, по которым мы проезжали.

— Вот, изволите видеть, это — Исаакиевский мост, — говорил он, — мост через реку Неву. Мост деревянный, на плашкоутах.

С моста мы въехали на большую, но не мощеную и поросшую травой площадь. Напоминала больше луг с протоптанными по нему тропинками, чем площадь столичного города.

— Налево Адмиралтейство, — сообщил Данилов. — Вон верфи.

А я видел только валы и какие-то деревянные здания вроде складов с подъемными мостами и высоким деревянным же забором. Каменных домов почти не наблюдалось, я вспомнил, что и дом, где жил Юрий был деревянным, и дом, в котором я квартировал у поручика Майского. Каменным был дворец Бирона, где на балу он виделся с Анной Клингой.

— А вот дом — бывший Меншикова.

— Князя?

— Да, светлейшего. А теперь в нем живет Миних.

— Миних? — переспросил я, не в силах вспомнить такое имя.

— Да, фельдмаршал Миних. Хоть и немец, а предводитель наших войск против турок. — Данилов посмотрел в другое окно и показал на начатое строительство: — А это вот новый Исаакиевский собор строится.

— Собор?

— Да, новый. Старый, деревянный — вот там, — показал он на маленькую деревянную церковь впереди.

Карета объехала церковь и свернула направо, на длинную и оживленную улицу, уходившую вдаль, с деревьями по обеим сторонам её. Колеса громко застучали, нас тряско подбрасывало на сидениях, потому что аллея была вымощена бревнами, на это Данилов обратил мое внимание, как на большое благоустройство на случай дождей. Возможно, без этих бревен в дождь ездить было нельзя, но сейчас было очень тряско. Местами бревна расшатались, подымались торчком и шлепали, как клавиши на пианино.

— Невская першпектива, — продолжал экскурсию Данилов.

Перспектива? Я огляделся. Неужели это Невский проспект?!

Никогда не был там наяву, но, кажется, видел в фильмах и передачах, и представлялся мне даже в старину более солидным, что ли.

А этот… Во-первых, вдоль него тянулись длинные-длинные заборы. Изредка попадались каменные дома, но чаще всего деревянные домики и даже небольшие избушки. Больше домов было строившихся, чем уже оконченных.

— Это после пожаров все строятся, — рассказывал Данилов.

— Да ну?

Что мог я сказать. Из истории помнил, что в Москве горел Кремль, из газет — что лет сто назад в Америке горел Чикаго. Но Петербург…

— Когда я впервые приехал сюда три года назад, то почти весь город был в головешках, — рассказывал купец. — Большие пожары были. Строят теперь много.

Но главной особенностью Петербурга показалось мне не строительство. А вода, малые и большие корабли и верфи, кроме действительно огромного Адмиралтейства на площади у Исаакиевского моста. Не жилые дома и торговые заведения, а именно они привлекали внимание. Куда ни посмотри, всюду торчали паруса, мачты. Поэтому леса вокруг строящихся домов казались тоже какими-то кораблями, только сухопутными.

Стены домов и заборы были забрызганы засохшей грязью. От тесноты карет, возов и телег с дровами и сеном карета ехала все медленнее, но от этого ее трясло как будто сильнее. Теснота и давка экипажей смешивалась с шумящей толпой, которая плевала на движение и не признавала никаких дорожных правил. Чуть ли не под колесами сновали торговцы с висевшими на плече большими коробками и корзинами, вдоль домов виднелись ряды будок, ларьков под парусиновыми навесами и даже шалашей из кольев, волновалось море народа. Вся эта толпа напоминала какой-то исторический фильм, где герои приезжают на ярмарку.

Только ярмарку иностранную, потому что, к своему удивлению, я слышал почти все время иностранную речь, даже торговцы кричали чаще всего не по-русски. И, словно в голове у меня щелкнуло, он вспомнил бал, говорливую и танцующую толпу. А ведь только мы с Анной Клингой, да стоящие рядом с ней четыре-пять дам и Беренклау на том балу говорили на русском языке.

Власть в Петербурге принадлежала иноземцам. Они были полными хозяевами столицы.

Мы проехали по берегу Фонтанной, как сказал Данилов, мимо Летнего сада. Старательный гид сообщил, что там великолепные фонтаны, статуи и гроты, и почтительно и понизив голос добавил, что по ту сторону сада, на берегу Невы, стоит дворец ее императорского величества Анны Иоанновны с цельными зеркальными окнами, чудо что такое! Я смотрел в окно, но не видел ничего впечатляющего.

Зато мне понравился Царицын луг. На самом деле это был не луг, а симпатичный сад, засаженный красивыми деревьями с разбитыми между ними клумбами и цветущими кустами.

— За Царицыным лугом устроены канал и широкий бассейн. Это место называется Па-де-Кале, понимаете? Вот начинается Греческая улица…

Данилов неожиданно замолчал и быстрым взглядом, не поворачивая головы, посмотрел по сторонам.

— И что тут, на Греческой улице? — рассеянно указал я ему на какой-то дом.

— А тут живет принцесса Елисавета, дщерь Петрова, — почти шепотом ответил купец.

Я живо вспомнил разные фильмы и решил хоть раз показать себя информированным человеком:

— Вот если бы она правила, так настоящее правление было бы.

Хотел сказать еще что-то, но выражение даже не лица, а глаз Данилова меня смутило. Так смотрят, если хотят сказать: «Это, конечно, так, но говорить об этом громко и в открытую не рекомендуется».

Поэтому я замолчал, только остановился подольше глазами на доме, где жила дочь Петра Великого. Дом казался безлюдным, но ведь через какое-то время та, что здесь обитает, будет держать в своих руках державу и скипетр своего отца. Здесь, сейчас никто этого еще не знает, но каждое русское сердце может сочувствовать ей, а многие могут с досадой думать: «Неужели она так и примирится со своим униженным положением?»

А Данилов торопливо указывал мне на дом Густава Бирона, брата всесветлейшего герцога.

«Это тот, у кого был бал, — подумал я. — Или не тот?»

Скоро мы уже были на месте. Но когда я протянул бумаги Смиляничу, он отрицательно покачал головой:

— Отдашь герцогу сам. Он посмотрит и на бумаги, и на тебя. Язык особо не распускай, но и не бойся. Герцог сейчас не слишком уверен в себе. Государыне часто неможется, она не вечна, а герцог в открытой вражде с Анною Леопольдовною и ее мужем, а также Андреем Ивановичем.

— С Андреем Ивановичем?

— С Остерманом. Благополучное разрешение Анны Леопольдовны будет для Бирона сильным ударом. Он и сейчас стал так задумчив, что никто не смеет к нему подойти без важного дела.

Я соображал туго. Юрий, как видно, это понял и повторил все еще раз, но понятнее:

— Если Анна Леопольдовна благополучно родит ребенка, то он и будет императором или императрицей. А это для Бирона прямой зарез, потому что они в сильных неладах.

— А как же Елизавета? — спросил я. — Ведь именно она…

Юрий небрежно махнул рукой:

— У принцессы Елизаветы ветер в голове. Если кто ее за руку на престол втащит, то, может, она подчинится. Но сейчас ей не до этого: одни амуры и охота. Ну, хватит лясы точить, поехали к герцогу!

«Герцог Бирон? Ладно, — подумал я. — Но что же с ним потом было? Правила императрица Елизавета, по фильмам точно помню, но куда подевались Бироны? И еще эта вторая императрица Анна, где она? Ладно, Аркадий Матвеевич в меня верил, так что нечего труса праздновать. Бумаги саксонские кто добыл? Так и с императрицами справлюсь!»

Если бы тогда рядом был Джуз Флорентийский и предсказал мне, что я натворю…