Разбег

VIII

У Тани от ожога поднялась температура. Вечером девчата, поездом, отвезли ее в Небит-Даг, в больницу.

В больнице Таню поместили в общую палату, сделали все возможное, чтобы облегчить ее страдания. Лежать она не могла — сидела на кровати и с обидой думала, что никогда и ни за что не вернется больше на Вышку — уедет домой, в Грозный. Слава богу, там тоже есть нефтепромыслы, и достаточно КРБ и лабораторий, чтобы спокойно работать и жить без страха быть опозоренной. Особенно ей было обидно то, что она сама вызвалась ехать в Туркмению.

В этом жутком настроении Таня встретила у себя в палате женщину из отдела кадров «Туркменнефти», которая пришла проведать больную. Таня высказала ей все, что думала. Инспектор по кадрам по-матерински пожурила ее:

— Ну зачем совсем уезжать, девочка! Там, в Грозном, люди могут подумать бог знает чего о тебе… и о нас тоже. Предлагаю тебе место в лаборатории управления. Поправится — останешься, не понравится — уезжай, но только не торопись. Тебе необходимо усвоить, что нет плохих рабочих коллективов, но даже в хорошей и крепкой семье есть уроды.

Таня немного успокоилась. На другой день был выходной день, и к ней с утра до вечера шли и шли девчата — знакомые и незнакомые.

Юра Каюмов, после случившегося, вместе с девчатами занимался отправкой Тани в Небит-Даг. В купе, конечно, его не пустили — ехал он в соседнем. И в больницу не пошел он с девчатами — отправился в гостиницу. Переночевав в душном шестиместном номере, утром отправился на базарчик, чтобы купить для Тани гостинцев. На рынке кроме яблок, ничего не нашел. Тощий рыжеусый грузин взвесил ему два килограмма ранета и Юра отправился в больницу. Входя в стерильно чистый коридор, он боялся встретить Таню несчастной и плачущей, и нимало удивился, когда услышал в конце коридора ее звонкий голос. Она с кем-то разговаривала и, судя по ее голосу, была в неплохом настроении. Юра пошел на ее голос и увидел — она стояла у окна, держа в руках розы, а напротив нее — помбур Рамазан. Юра на мгновенье растерялся. Мелькнула мысль: может быть, уйти и не мешать, но было поздно — Таня увидела его.

— Ну вот и товарищ инженер… Юрии Ратхович пожаловал, — сказала Таня, стесненно улыбаясь, и Ратх вновь отметил про себя: «Не вовремя!»

— Здравствуйте, Русланова, — поприветствовал он и сам не понял, почему назвал ее не по имени. Постеснялся Рамазана? Вполне возможно. А может быть оттого, что вновь услышал от нее не «Юра а Юрий Ратхович»?

А дальше вовсе перешел на официальный тон:

— Рад видеть вас в прекрасном настроении. Судя по всему, ожоги ваши проходят?

— Да, конечно, Юрий Ратхович. Мне уже значительно лучше. Вот Рамазан Ганиевич розы принес. Посмотрите, какие крупные и яркие!

— Я же сам их вырастил! — гордо сказал Рамазан. — Я как приехал на Вышку и принял буровую, сразу же занялся разведением роз. Посадил сначала один куст, потом еще один, а сейчас уже десять корней.

— Трудно выращивать? — спросила Таня.

— Танечка, я душой чувствовал, что эти розы достанутся самой красивой девушке в мире, — польстил Рамазан.

— О, вы какой! — Таня засмеялась и поднесла к губам букет темно-красных роз.

Юра сокрушенно подумал, что ни в коем случае нельзя сейчас угощать ее яблоками. Что такое яблоки в сравнении с царственными цветами! Он держал большой кулек с яблоками и думал — как некстати эти яблоки. Надо их куда-то деть, чтобы не торчали на глазах. Он положил их на окно и, видя, что Таня мало обращает на кулек внимания, опять понес чепуху:

— Значит, уже выздоравливаете, Русланова? Это хорошо. А мы все думали…

— Я не знаю, Юрий Ратхович, о чем вы там думали, — с некоторым вызовом сказала Таня, — но я уже зачислена в штат управления. Так что, не ждите меня в КРБ.

— Неужели обиделись на всех?

— Обиделась на одного, причем тут все.

— Татьяна Мирановна! Но мы же вышвырнули этого негодяя — ноги его больше здесь не будет.

— Спасибо за участие, Юрий Ратхович, но вы могли бы и не допустить того, что случилось. Вы — инженер, но работаете только с механизмами, а о воспитании людей совсем не думаете. Вы называете свой участок комсомольско-молодежным, а держите на участке рецидивиста.

— Татьяна Мирановна, кто же мог ожидать такого — даже от рецидивиста! Рецидивист, в какой-то мере, все же человек, а этот тип оказался просто-напросто животным. Я виноват, что не разглядел в нем отпетого негодяя.

— Танечка, — сказал очень ласково Рамазан. — Юрий Ратхович не виноват. Разве он может залезть в душу каждого? Тут нужно особое внимание. Клянусь вам,Танечка, пока я жив, вас больше не тронет ни одна чужая рука, не обидит ни один подлый взгляд.

Девушка ничего не ответила Рамазану, только с тревогой бросила взгляд на Юру — как он среагировал на эти слова.

— Ну что ж, Татьяна Мирановна, простите — я действительно виноват. Пойду, не стану мешать вашей беседе. Выздоравливайте, и — счастья вам на новом месте. — Юра откланялся.

— Юрий Ратхович, неужели вы обиделись! — Таня шагнула за ним. — Юрий Ратхович, ну куда же вы!

— Кулек забыли, товарищ Каюмов, — напомнил Рамазан.

Юра, не останавливаясь и не оборачиваясь, отозвался:

— Это Татьяне Мирановне!

Вечером, поездом, Юра уехал на Вышку. О Тане, как о девушке, которая смогла бы быть его любимой, он решил забыть: поклонников у нее много. Вот и Рамазан один из них. Что касается его, для нее он всего лишь инженер Юрий Ратхович. Она даже о просьбе — называть его запросто, по имени, забыла, а точнее не вняла его просьбе. Действительно, чего ради — Юра? Можно подумать, у него с ней какие-то особые отношения…

Юра целиком ушел в работу, но забыть о Тане было против его воли, и, разъезжая по буровым или сидя над сводками показателей проходки скважин, он то и дело вспоминал о ней. Он часто думал и завидовал Рамазану. Парень что надо, любой девушке понравится. Здоров, широкоплеч, говорлив — за словом в карман не полезет, к тому же любитель цветов — увлечение для мужчин редкое. Встречая Рамазана, Юра старался не подавать виду, что завидует ему. Но что-то и Рамазан не очень бывал весел. Однажды зайдя в КРБ, чтобы сдать сводку, он преподнес телефонистке Леночке три розы. Юра шутливо заметил:

— Смотри, Рамазан, узнает Татьяна Мирановна, — приревнует.

— Ну что вы, Юрий Ратхович! Вы жестоко ошибаетесь, если считаете, что Татьяна Мирановна неравнодушна ко мне. У нее есть другой. Она так и сказала мне: «Простите, Рамазан, но мое сердце целиком занято другим».

— Кто же этот счастливчик? — все еще в шутливом тоне спросил Юра.

— Откуда мне знать, Юрий Ратхович! Разве такое женщины говорят. Может быть, кто-то из Грозного… сокурсник какой-нибудь.

— Вероятно, так и есть, — согласился Юра. — Но не будем завидовать, а лучше пожелаем Татьяне Мирановне самого большого счастья.

— Я тоже так думаю, — сказал Рамазан. — Она достойна самого большого счастья.

Дни, полные напряжения, летели быстро. Позади остались август и сентябрь. На вышках и бараке, на домиках заалели призывы в честь двадцать третьей годовщины Октября. Добыча нефти на действующих скважинах Центрального участка заметно возросла. Промысловики применяли на старых буровых повторное глубинное бурение. Все нефтескважины были оснащены глубинными насосами. Два и три года назад разлившаяся по низине нефть из фонтанов собиралась в специальные нефтяные амбары. На этом участке действовала «легкая кавалерия», и начальником штаба у молодежи был Юрий Каюмов. «Туркменнефть» взяла обязательство дать стране в сорок первом году 800 тысяч тонн нефти. Впереди еще был целый год, но показатели добычи все время росли. И на участках разведочного бурения одна за другой вступали в эксплуатацию буровые. Настроение у нефтяников было по-настоящему ударным.

Юра, занятый делами, днем редко бывал у себя в кабинете. Чаще всего заходил туда после ужина, когда в час пересмены на буровых, к нему шли по разным вопросам люди. Тогда же раздавались в его кабинете и телефонные звонки. Тревожило начальство «Туркменнефти», плановый отдел, отдел кадров…

— Мне, пожалуйста, инженера Каюмова! — голос показался Юре очень знакомым.

— Я слушаю, — отозвался он.

— Юрий Ратхович, это я… Русланова… Таня…

— А… Вот это кто! А я подумал — знакомый голос. Здравствуйте, Татьяна Мирановна. Чем могу служить?

— Боже, как официально, — обиделась Таня. — Значит не зря я все время думаю, что вы на меня почему-то обижены?

— Ну, что вы, Татьяна Мирановна! За что я должен на вас обижаться? — Юра прикрыл дверь и сел на подоконник.

— Тогда почему не заходите в управление? Вернее, заходя в управление, ни разу не заглянули в лабораторию?

— Да как-то… — Юра не нашелся что сказать.

— Об альпинизме почему-то забыли! — Таня засмеялась приятно, с едва уловимой иронией.

— Ну, какой альпинизм, Татьяна Мирановна? — в тон ей ответил Юра. — Вам больше нравятся розы, и я решил заняться разведением роз!

— Юрий Ратхович, я польщена, но, по-моему, ваша шутка неуместна. Я отказалась от роз Рамазана в тот самый день, когда вы были в больнице.

— Да?! — Юра сделал вид, что ничего не знает. — А почему отказались?

Таня некоторое время молчала. Юра представил ее, сидящей за столом и многозначительно переглядывающейся с подружками-лаборантками. Но вот — ответ, с некоторой обидой в голосе:

– Не задавайте глупых вопросов.

Теперь уже, молчал Юра. Подумав немного, спросил:

— Вам пишут из Грозного?

— Да, конечно. Я часто получаю письма от отца и мамы.

— Я имею в виду письма вашего близкого друга.

— У меня нет близких друзей, — отозвалась с недоумением Таня. — Есть товарищи по техникуму, но они все разъехались — кто куда.

— Ну, Татьяна Мирановна, — простодушно пожурил ее Юра. — Рамазан мне жаловался, что сердце ваше целиком занято другим, а послушать вас — получается, что и друга у вас нет.

Таня замолчала, затем очень неловко произнесла:

— Не надо об этом.

И его вдруг осенило: «А вдруг этот другой — я?»

— Ну, хорошо, не буду больше, — сказал Юра. — Простите, Татьяна Мирановна.

— Таня, — поправила она его. — Вы же называли меня так.

— Да! Но и вы — тоже!

— И я тоже! — Таня засмеялась и торопливо сказала: — Юра, приезжайте, я буду ждать вас. Кстати, вы написали письмо отцу о снаряжении?

— Да, конечно! Он обещал помочь.

— Ну, до встречи… — Она положила трубку.

Теперь они разговаривали по телефону почти ежедневно. Лишь изредка, когда Юра оставался на ночь на той или другой буровой, день проходил у него без телефонного свидания.

Накануне праздника Таня, как всегда вечером, позвонив ему, сообщила:

— Юра, прилетел какой-то летчик. Привез тебе посылку — огромный ящик, поставили в лаборатории. Сам летчик, Пальванов, кажется, ждет тебя в гостинице. Утром он улетает.

— Пальванов, говоришь? Знаю такого. Это Сердар. А что за ящик?

— Понятия не имею. Я не стала расспрашивать — неудобно.

— Таня, я постараюсь сейчас же приехать!

Часа через два он был в Небит-Даге. Машина проползла по темной улице от станции в сторону гор. В домах светились окна и возле кибиток из жерл тамдыров вырывался огонь, но этого света не хватало, чтобы видеть в ночи город с его домами, постройками и будками. Возле здания «Туркменнефти» на столбе горела электролампочка. Вахтер, увидев подъехавшую легковушку, проворно встал со скамьи. Юра спросил, есть ли кто-нибудь в лаборатории. Старик сказал, что все давно ушли, и Юра велел шоферу ехать в гостиницу. Здесь он справился у дежурной о летчике Пальванове. Женщина провела его в конец коридора и постучала в дверь номера. Открыл Сердар. Он был в футболке и шароварах.

— Не ждал, — сказал он, пропуская гостя в комнату. — Вернее, ждал с вечера, а потом решил, что уже поздно, и ты не придешь.

— Да вот добрался кое-как, — оглядывая комнату, сказал Юра. — Таня позвонила мне после того, как ушел поезд. Пришлось ехать на машине, а дороги тут у нас — черт голову сломит. Тридцать километров, а тащились целых два часа. Завидую тебе, Сердар, — твоим быстрым крыльям. Не рытвин для тебя, ни ухабов.

— Сразу видно, что ты никогда не поднимался в воздух. — Сердар покровительственно улыбнулся. — Что касается быстрых крыльев — ты прав: сегодня я в Ашхабаде, завтра в Чарджуе, послезавтра — в Ташаузе. Но что касается рытвин и ухабов, то ты дал маху. Там, в небесах, знаешь какие ямы! Иногда попадешь в такую болтанку, что и свету белому не рад.

Они сели друг против друга за столом. Сердар откупорил бутылку боржоми, налил в стаканы.

— Моих давно видел? — спросил Юра.

— Отца с неделю назад, Тамару Яновну позавчера. Передала тебе твой серый костюм, там в ящике у вас, в «Туркменнефти». Отвези, говорит, а то уже осень, а он все в рубашке щеголяет. И пусть, говорит, передаст все, что надо постирать.

— О-о! — взмолился Юра. — Узнаю маму! Она меня уже десять лет преследует своей стиркой. В Туле учился, все время в письмах донимала — спрашивала: кто же тебе, Юрочка, стирает. В Москву переехал — опять те же вопросы. А здесь она решила воспользоваться твоим аэропланом. Сердар, скажи ей, что у меня есть кому стирать — пусть не беспокоится!

— Что, действительно, есть кому? — Сердар подморгнул. — Может тоже тайком, как Акмурад в Ташкенте?

— Да брось ты! — обиделся Юра. — Если б женился — пригласил бы, наверное, на свадьбу.

— Не скажи, Юра. Род ваш, каюмовский, своевольный. Дядька твой, Аман, до сих пор — только и слышишь — клянет своего сына Акмурада, понять не может, в кого он такой уродился. А Галия-ханум перечит ему. В тебя, говорит, уродился, больше не в кого. Ты-то, говорит, меня, как ястреб ласточку, схватил на лету и утащил в пески… Так что, Юра, если с тобой случится что-то подобное — я не удивлюсь и буду приветствовать. Брак по любви без калыма и всяких сделок — этаже прекрасно! Клянусь, Юра, меня бы пытками никто не заставил жениться на нелюбимой. С Зиной у нас, сам знаешь, дружба с самого детства.

— Как она живет? — полюбопытствовал Юра.

— Неплохо живет — можешь судить по мне. Переживает, конечно: все-таки небо — это не земля. На земле споткнешься, нос разобьешь, в небе — кости поломаешь. Недавно, в связи с событиями в Польше, уезжал в боевой полк. Два месяца проходил боевую подготовку. Что-то неладное творится в мире. Европа почти вся в руках фашистов.

— Неужели и на нас поднимут руку?

— По-моему, да, — подтвердил Сердар и добавил, подумав: — И не только — по-моему. Все давно понимают, что война неизбежна, и торопятся, чтобы не застала она врасплох. Маневры проводятся, военные игры, не говорю уже о соревнованиях Осоавиахима. Года три назад только и заботились о значкистах ГТО, а сегодня все оборонные кружки действуют. У меня нет ни одного дня отдыха. То в рейс, то еду на аэродром к твоему отцу, на выброску парашютистов. Он-то и нагрузил меня ящиком.

— Слушай, Сердар, я давно у него прошу, чтобы прислал снаряжение для альпинистов, а он мне шлет какие-то непонятные ящики.

— Ну так я и привез в ящике альпинистский инвентарь — шесть комплектов. Одних веревок — десяток слонов можно опутать.

— Что ты говоришь! — удивился Юра. — Вот Таня обрадуется!

— Что у вас тут и девушки — альпинистки?

— Собственно, она одна. Ты видел ее в лаборатории. Таня запомнила твою фамилию, и сказала, где тебя найти.

— Какая же из трех? Одну я запомнил — Русланову. Рослая такая, симпатичная. Она?

— Она. — Юра смутился, и Сердар с озорством хлопнул его по плечу.

Разговоров было много — поговорили обо всем. Спать легли поздно. Утром Сердар поднялся первым и, умывшись, разбудил Юру.

— Юрка, я спешу. Говори — что передать отцу и матери?

Юра вскочил с кровати.

— Я провожу тебя!

— Не надо. Меня уже давно ждет автобус, ехать на аэродром. Говори — не тяни.

— Ну, что передать? Жив-здоров… План перевыполняем — в следующем году дадим стране восемьсот тысяч тонн нефти. Достраивается жилой дом — скоро получу квартиру в Небит-Даге и приглашу их на новоселье. Ты тоже приезжай, Сердар.

— Спасибо за приглашение, я пошел.

Сердар встряхнул Юре руку и вышел. Юра дождался девяти и отправился в «Туркменнефть».