— Ну теперь-то наконец мы можем отправиться дальше? — спросил Ториан после долгого молчания.
— Терпение! Только когда я уверюсь в том, что город спит и никто не будет с подозрением коситься на нашу одежду и бронзовые ошейники.
— Что касается меня, моя одежда этим ошейником и ограничится, ибо я потерял свою повязку где-то по дороге. Надеюсь, твои боги ниспошлют мне что-нибудь взамен?
— Они привели меня сюда не без причины, так что, полагаю, они сохранят мне жизнь. Впрочем, я могу служить им и в цепях. Поживем — увидим.
Действительно, рабство еще не самое худшее: рабов по крайней мере кормят. Нищенство — другая занятная профессия, не такая уж неприятная (если только представители закона не выказывают излишней рьяности). По крайней мере мой опыт говорит мне, что нищие, как правило, спят гораздо спокойнее купцов. Помнится, в царском дворце я едва не умер голодной смертью, зная, что каждый кусок, подаваемый мне на золотом блюде, может быть отравлен. С другой стороны, я жил по-царски в пустыне, где мои жены ухитрялись волшебным образом готовить нечто восхитительно вкусное чуть ли не из песка.
Совсем другое дело — беглые рабы. Они притягивают к себе несчастья, как раненая антилопа — гиен. Перед ними закрыты все двери — от дворца до сортира. Помнится, в бытность мою беглым рабом… впрочем, я отклоняюсь от своего рассказа.
Меня сильно беспокоили наши ошейники. Я никак не мог придумать подходящую одежду, которая закрывала бы шею. Похоже, моего спутника одолевали те же мысли, ибо он произнес со вздохом:
— Возможно, нам стоило пилить не цепи, а сами ошейники.
— На это ушли бы дни.
— Тоже верно. Разумеется, — добавил он довольным тоном, — у меня-то его видно только со спины. С какой стати ты так обошелся со своей бородой? Не борода, а бурый мох какой-то…
— Мое ремесло требует, чтобы я выглядел странником.
Он неодобрительно фыркнул.
— Ну и куда мы пойдем?
Я почесался и попробовал принять положение поудобнее. Как бы я ни притворялся, что это меня не беспокоит, теснота была ужасающей даже для меня, не говоря уж о Ториане. Я не знал ответа на его вопрос. Я пришел в Занадон и исполнил волю богов. Возможно, когда я усну, мне откроется, что делать дальше.
— Я уже тысячу раз оказывался в чужом городе без гроша в кармане и ни разу еще не умер. В нашем случае, думаю, мне стоит пойти в храм.
— Почему в храм? — спросил он после долгого молчания.
— Ну, — самым беззаботным тоном ответил я, — насколько мне известно, жрецы не могут быть рабами. Если мы попросимся добровольцами в жрецы, нас избавят от ошейников.
— Воистину твои мозги протухли, как недельная пахта! Ты что, не видел этих заплывших жиром, безбородых жрецов у ворот? Ничего не могу сказать о Майане как таковой, но рогатая богиня известна под многими именами. Богиня Страсти всегда требует от своих служителей полного отречения от людских страстей. О Метала, прежде чем они избавят нас от ошейников, мы можем лишиться и более ценных для нас предметов.
— Ты, должно быть, особо переживаешь за них — только-только узнав их назначение?
Снова послышался рык хищника в лесу, и я понял, что слишком испытываю чувство юмора моего спутника.
— Возможно, это предположение заслуживает более внимательного рассмотрения, — согласился я. — И все-таки я по-прежнему намерен идти в храм.
— Объясни!
— Не так громко. Все очень просто. Ты слышал легенду о Балоре?
— Подобных баек не меньше, чем листьев в лесу.
— Тогда я тебе расскажу. Последняя история на сегодня — и мы приступаем к действию.
— Только покороче!
— Постараюсь.
Теперь я уже почти не сомневался, что этому юному гиганту суждено сыграть в эти беспокойные дни какую-то довольно важную роль, хотя какую именно — пока не знал. Планируя свой побег, я поначалу искал его общества лишь потому, что не люблю приключений в одиночку — диалог куда занимательнее никем не прерываемого монолога, — но боги устроили так, что мы оказались вместе, не спрашивая, хочу я того или нет.
Поэтому я поведал ему историю Балора — я сам услышал ее впервые года два назад, когда собирал рассказы в дельте Натипи, к югу от Берегов Небесного Жемчуга. Иногда эти места называют еще Серебряными Берегами. Города там такие древние, что даже трудно себе представить, сколько им столетий. Собственно, они настолько древние, что умирают от старости, утратив былые знания и позабыв легенды.
Когда-то, давным-давно, кто-то из друзей — ловцов жемчуга из Рейма — впервые сказал мне, что морские боги ненавидят дерево. Когда я посмеялся над его словами, ловцы жемчуга показали мне устои причала, источенные морскими рачками, потом взяли с собой на погружение, показав почти целиком изъеденные обломки кораблей на мелководье. Когда я и здесь выказал некоторое недоверие, они — рискуя утопить меня — заставили меня нырнуть глубже, к совсем древним обломкам, одетым в тяжелые панцири из ракушек и кораллов. Действительно, у тех кораблей не осталось ни одной деревянной доски — все обратилось в камень.
Вот это превращение вспомнилось мне, когда я попал на Серебряные Берега, в край, где море поднимается, чтобы поглотить деревни. Волны гуляют меж брошенных хижин, а косяки рыб плещутся у очагов, там, где когда-то играли дети. Рачки и ракушки трудились над деревом, и деревни погружались в море, превращаясь в каменные памятники самим себе.
И точно так же, казалось, наступают на города, пожирая камень, джунгли — дерево за деревом, медленно, но неуклонно, как полчище ночных призраков. Кое-где еще жили люди — точнее, влачили существование на улицах, в тени лесных гигантов, пытаясь не замечать нашествия джунглей. Но их игра была проиграна, и во многих местах люди исчезли совсем, уйдя неизвестно куда. Дома обрушивались, зарастали мохом и лианами, и постепенно джунгли пожирали города. Но я снова отвлекся…
Как-то ночью, во сне, я увидел древнюю старуху в голубом хитоне, сидевшую у колодца под баньяновым деревом. Проснувшись поутру, я нашел площадь, дерево, колодец и ее саму — как и было предсказано. Я узнал ее по обилию морщин, по хитону и по бородавке на носу. Сомнений не было. И впрямь, она подслеповато уставилась на меня, сморщила свое и без того морщинистое лицо и сказала: «Пришел наконец!»
Я просидел с ней много часов, пока на площадь не легли вечерние тени, и за это время мы обменялись с ней множеством историй. Она была родом из Занадона и… впрочем, ее собственная история к делу не относится. Я поведаю ее вам как-нибудь в другой раз.
Она открыла мне чудес без числа: почему обезумели боги Дол Фарка, и куда ушли беженцы из Кишмайра, и кто украл Сосок Кса-Вок — столько тайн, что у меня голова пошла кругом. А когда на закате вороны, хлопая крыльями, полетели домой, я пообещал ей, что вернусь наутро, а она вздохнула, будто на нее снизошла благодать, и вежливо сказала, что она не придет, ибо ее искупление свершилось. Но она не стала вдаваться в подробности.
Когда на небо высыпали звезды, я сам не знаю как добрел до своего тогдашнего жилища и рухнул на тюфяк. Волшебные истории роились у меня в голове, и я не мог выбрать, о какой из них поразмышлять в первую очередь. В конце концов я уснул и во сне увидел город со множеством башен, высоко на горе, попасть в который можно только по длинному пандусу с простирающейся внизу равнины. Со слов старухи я узнал Занадон и понял, что призван.
Среди прочих чудес она подробно описала Занадон и рассказала, как ему одному из всех городов Пряных Земель удалось остаться непокоренным. Такова воля Балора, сказала она и объяснила, в чем могущество Балора: из множества богов, зачатых Отцом-Небом и Матерью-Землей, только Майана и Балор — близнецы.
— Да ну! — возмутился Ториан. — А что же Ашфер и Бин Дос, или Сейлмок и…
— Заткнись! — отрезал я, и он смолк. — Воистину несть числа легендам, что рассказывают про богов, а жизнь коротка. Разобраться в них — жизни не хватит. Некоторые искажены или просто врут, некоторые неполны, некоторые кажутся нам противоречивыми, хотя сами боги видят в них какой-то смысл. Так давай придерживаться одной легенды — раз уж мы с тобой в древнем Занадоне, будем уважать его богов.
Города вырастают и обращаются в прах, империи возвеличиваются и приходят в упадок, и только Занадон носит имя «Непобедимый». Это известно всем и каждому не только в Пряных Землях, но и во всем мире.
Так вот, в Занадоне говорят, что Майана с Балором были близнецами. И когда боги спустились на землю, чтобы создать племена человеческие, Майана с Балором, будучи близнецами, основали Занадон и порешили, что он будет вечным. Они отстроили его великолепным и могучим и жили в этом городе, как было принято у богов в Золотой век. И Занадон процветал под их владычеством.
Тебе, конечно, известно, как окончился Золотой век и как Отец-Небо призвал всех богов в свою обитель по Ту Сторону Радуги, и созвал там Большой Совет, и поручил каждому богу или богине заниматься каким-то одним делом. Все признали правоту Его решения. И лишь Балор не согласился и был назначен богом войны.
Ториан издал звук, который мог означать и несогласие, но промолчал.
— Конечно, у Непостоянного есть и еще имена, — признал я. — Кразат, и Гар Грюнн, и Файл. В Полрейне его зовут Штах, верно?
— Кажется, так.
Интересно, подумал я, почему это он не сознается, что он родом из Полрейна, первого города, павшего жертвой форканского нашествия. Так мало людей спаслось оттуда, что я до сих пор не слышал достоверного рассказа об этом несчастье и был бы не прочь восполнить пробел.
— И многие из тех, что зовут так бога войны, признают и Балора, хотя наделяют его другими атрибутами. Впрочем, я уже сказал, теологию мы оставим на потом.
Так вот, скрепя сердце отправился Балор исполнять обязанности, порученные ему отцом. А безутешная Майана осталась одна и правила с тех пор Занадоном без помощи брата.
Но на этом легенда не кончается. Известно, что как бог войны Балор беспристрастен. Если он благосклонен к кому-то в одно столетие, он должен отвернуться от его детей в следующем. Так повелел Отец-Небо, ибо только так поддерживается справедливость в мире, и мы и впрямь видим, что Балор недолго поддерживает кого-то одного. Он воодушевляет слабых на безумную храбрость в бою, а мощных ниспровергает. В Ургалоне даже говорят, что он слеп.
И единственным исключением из этого правила остается Занадон. В Занадоне говорят, что в отчаянии от непосильного бремени, возложенного на него на Большом Совете, Балор так рыдал, что остальные боги исполнились жалости к нему и стали просить за него Отца-Небо. Отец богов оставался непреклонен, и только когда сама Мать-Земля присоединила к их мольбам свой голос, он сделал одно-единственное послабление — позволил Балору никогда не обращать свой гнев на город, основанный им самим.
Так с тех пор и было. Когда к вратам Занадона подступает враг, Майана обращается к своему брату. Она напоминает ему о том, что они близнецы. Напоминает о счастливых днях, что они провели здесь, правя городом. Она напоминает ему о том, что жители города — все равно что его дети. Она призывает его вновь стать ее царственным супругом и любовником, как было когда-то. И вспомнив, как сильно он любил Майану, Балор вспоминает о долге перед своим городом и своей сестрой. И тогда, приняв обличье смертного, сходит он в Занадон и сам ведет войско в бой. И ведомое самим Балором, войско это всегда торжествует победу, как бы ни был силен противник.
Наутро, после того как старуха рассказала мне все, я отправился искать ее. Я потратил на поиски весь день, и никто не смог сказать мне, с кем я говорил. Поэтому вечером я поцеловал Роатину — само собой, не обошлось без слез — и пошел через шумный базар на берег великой Натипи, и сел на судно, направлявшееся вверх по реке, вдоль Берега Небесных Жемчугов. Так попал я в Пряные Земли. Два долгих года странствовал я, и теперь пришел.
— Вот так ты и попал в Занадон? — спросил Ториан. — И прямо в разгар войны.
— Я знал, что попаду сюда в разгар войны. Боги всегда направляют меня туда, где свершаются великие события, чтобы я свидетельствовал о славных подвигах и возвышенной любви. Что до любви и жертвенности, их я встречал предостаточно. Бурь, голода, землетрясений и войн — тоже. Но никогда еще я не видел бога, Ториан! Пока не видел.
— Теперь форканцы стоят у ворот.
— Теперь Балор придет во гневе и спасет свой город!
Я закончил свой рассказ, но все, что сказал на это Ториан, было: «Надеюсь, ты прав».