Разбойная дорога

3 Большие ворота

Мы начали восхождение по пандусу. Солдаты спешились и вели пони под уздцы — столь крут и долог подъем, что специальным распоряжением по армии все возвращающиеся в город всадники поднимаются только пешим ходом, дабы не перетрудить и без того усталых лошадей. У большинства офицеров хватает ума не противопоставлять себя подчиненным, игнорируя это распоряжение, однако капитан Публиан Фотий был исключением из этого правила.

В хвосте нашей процессии возникла громада Грамиана Фотия, и выражение его лица нельзя было назвать жизнерадостным. Если точнее, оно было просто злобным. Одной рукой он вел в поводу пони, в другой держал кнут из плетеной бычьей кожи.

Некоторое время он шагал рядом с Торианом, разглядывая его так, как разглядывает силач достойного соперника, ибо статью они не уступали друг другу. Несмотря на очевидное тактическое превосходство соперника, Ториан отвечал ему столь же пристальным взглядом.

Первым заговорил воин.

— Эй, раб, хошь еще немного, а? — спросил он как о чем-то само собою разумеющемся. — Хошь, еще твою спину приукрашу?

— Нет.

— Чой-то я не расслышал. Повтори погромче.

— Пожалуйста, не порите меня больше, — буркнул Ториан.

Фотий разочарованно фыркнул и ненадолго задумался.

— Э, да у тебя рана, — заметил он в конце концов, указывая на полузаживший шрам, прочертивший торс его собеседника. — Где это тебя так, а, раб?

— В бою с форканским сбродом.

На это Фотий резонно заметил, что в будущем рабу Ториану не будет позволено сражаться ни с чем, кроме каменных блоков, каковые блоки и будут ему, рабу Ториану, несомненно, более подходящими соперниками.

Ториан признался в том, что он ни в коей мере не возражает целиком и полностью передать решение вопросов с форканцами в компетентные руки капрала Фотия и нимало не сомневается в том, что кровавые разрушители Дом-Уилта, разорители Форбина и насильники-осквернители Полрейна остановят свое стремительное наступление, откажутся от своих разрушительных планов и в ужасе обратятся в бегство тотчас же, как уразумеют, с каким противником им предстоит иметь дело. Рассудительным и, можно сказать, вежливым тоном он добавил также, что будет счастлив встретиться с уважаемым капралом в поединке один на один на любых достойных условиях, известных человеку или богу, и что ради такой возможности он готов даже дерьмо собачье выбирать из сточных канав. И еще, продолжал он, ему невдомек, с чего это капрал так обильно потеет в прохладный вечерний час, да еще и на обдуваемом ветрами холме.

Я сделал вывод, что в присутствии духа Ториану не откажешь.

Конечно, Фотий мог бы вполне резонно возразить на это, что последнее наблюдение Ториана лишено справедливости, ибо ему, капралу Фотию, приходится тащить за собой непослушного пони, да еще в густой толпе, будучи при этом в тяжеленных доспехах из бронзы и толстой бычьей кожи, в то время как на рабе нет ничего, кроме бронзового ошейника и маленькой повязки, которую можно вообще не принимать в расчет. Однако он не возразил — ибо кому из нас не приходилось порой умолкать, не в силах найти достойного ответа, и находить его значительно позже, когда спор давно окончен, а возможность упущена безвозвратно?

Предшествовавший же этому замечанию вызов благодаря хитроумному построению фраз и вовсе избежал внимания капрала, который решил отстать от Ториана и поглумиться надо мной. Что до меня, я вполне мог понять его очевидное огорчение: разве можно получить истинное удовлетворение от бичевания закованного в цепи пленника? К тому же царившая на пандусе толчея не давала руке простора, необходимого для получения мало-мальски ощутимого результата.

В большинстве известных мне стран путешественникам полагается держаться одной стороны дороги — какой именно, решается постановлением городских властей. Однако на пандусе Больших Ворот Занадона Непобедимого, согласно местным законам, всем входящим предлагалось идти посередине, в то время как выходящим — спускаться по краям. Не знаю, что послужило причиной такого решения, зато я воочию убедился в том, что результатом его является полное смятение в тех случаях, когда движение по пандусу достигает своего предела — а именно это и имело место в тот вечер. Стоит добавить, что парапет пандуса невысок, а высота, с которой предстоит падать любому, кто с него сорвется, — значительна.

Капрал Фотий созерцал меня не без любопытства, ибо кто, как не я, был тем безумцем, что сам явился к его дяде Публиану и, можно сказать, сам напросился, чтобы его забрали в рабство. В отличие от остальных я не казался ни изможденным, ни забитым. Да что там! То, что я сумасшедший, он мог понять уже по моей улыбке.

— Рассказчик историй, значит, а? — хмыкнул он.

— Меняла историй, — вежливо поправил я его. — Я рассказываю вам, вы рассказываете мне. Честный обмен, никакого подвоха.

Лязгнув бронзой, капрал пожал плечами:

— Ну, валяй.

Некоторая заминка с началом рассказа произошла по причине спускавшегося нам навстречу верблюжьего каравана. Фотиев пони отреагировал на него так, как все пони обыкновенно реагируют на верблюдов. Впрочем, капрал унял неразумное животное, врезав ему по загривку мощным кулаком. Пони пошатнулся, но не упал. Вслед за этим капрал приготовился слушать, и я наконец мог начинать.

— С тех пор, как я попал в Пряные Земли…

— Так ты, значит, не здешний?

— Нет, — признался я. — Я рожден на острове Вечнотуманном, далеко на севере. Мой отец был резчиком по кости, а мать — профессиональным борцом. Так вам рассказывать историю про Вечнотуманный или про Пряные Земли?

— Пряные Земли, ясное дело.

Мне было все равно.

— Ну что ж. С тех пор, как я попал в Пряные Земли, я часто слышал рассказы про озорного бога Наска.

— Чегой-то не слыхал о таком.

— Он бог всех дверей и всех начал.

— А, так ты о Неске.

— Возможно, здесь он известен как Неск. Говорят, что он еще и бог юности, питающий особое пристрастие к девственницам. Множество преданий утверждает, что он знал в этом толк, чего в общем-то вполне можно ожидать от столь полного юных сил божества. Так вот, среди жителей Вейлмена бытует, например, предание о том, как Небо, Отец Богов, застал как-то Наска в водах реки Натипи в обществе смертных дев. Будучи несказанно огорчен недостойным поведением непутевого сына, Небо приказал ему совершить тяжкий труд за каждую девственницу, которую тот столь бесцеремонно лишил чести, дабы плоды этих трудов вечно напоминали смертным о его грехе.

— А что он делал с этими девственницами?

Я вздохнул.

— О подробностях история умалчивает, но мне кажется, он делал с ними в точности то, что вы, капрал, делали бы, оказавшись в обществе столь прелестных созданий в уединенном местечке. Так вот, работа, которую пришлось выполнять Наску, состояла в сооружении монументов столь величественных, что ни один смертный не смог бы повторить такого.

— А сколько девственниц? — перебил он меня с неподдельным интересом.

— Воистину ваша проницательность, капрал, достойна восхищения, ибо вопрос ваш затрагивает самую суть тайны! Ведь зная, сколько монументов оставил на земле бог, мы узнаем и сколько дев он использовал без зазрения совести. Общее же число различные рассказчики оценивают по-разному. Впрочем, все сходятся на том, что гранитный пандус Занадона, поднимающийся на столь головокружительную высоту, должен заслуженно расцениваться как первое из всех удивительных творений бога. Надеюсь, вы не будете с этим спорить?

Грамиан Фотий обдумал этот вопрос, наморщив лоб под тяжелым шлемом в явственном мысленном усилии. Однако прежде, чем он успел ответить, процессия остановилась, уперевшись в пробку у самых городских ворот. Злобно бормоча что-то, он протиснулся вперед посмотреть, из-за чего возникла заминка.

Поэтому я так и не узнал его мнения на этот счет.

Избавившись от необходимости развлекать капрала, я с облегчением уложил давившую мне на плечи цепь на землю. Лишь после этого, разминая затекшие плечи и потирая царапины, смог я по достоинству оценить чудеса, открывшиеся моему взору.

Воистину никакими словами невозможно описать Большие Ворота Занадона Непобедимого.

Сами ворота крепки и мощны — в толщину каждая створка достигает человеческого роста — и сколочены из могучих дубов Гилийского леса, окованных бронзой. Лебедки, открывающие и закрывающие ворота, приводят в движение упряжки сильных волов, отчего процесс этот занимает довольно много времени. Но так долог подъем с равнины и так высоки сторожевые башни, что ни один захватчик не в силах поспеть к воротам так быстро, чтобы помешать им затвориться.

Не мудрено, что ворота часто называют вторым из чудес Наска.

А гранитные стены, окружающие город, заслуженно считаются третьим. Насколько хватало глаз, тянулись они в обе стороны от ворот, словно продолжение отвесных склонов. По-моему, за свою жизнь я повидал больше городских стен, чем многие другие, но нет таких, чтобы могли сравниться с окружающими Занадон. Зачем городским властям вздумалось наращивать стены еще выше — на этот вопрос не нашел бы ответа и бог.

И все же я — равно как и большинство попадающих в город — склоняюсь к мнению, что еще большим чудом можно считать две фигуры, стоящие по сторонам от ворот. Я никогда не видел их в своих снах. Высеченные из того же тепло-бурого камня, что и стены, статуи казались живыми. Глаза из слоновой кости и черного янтаря усилиями древних мастеров смотрели так пристально и пронзительно, что ни один из входящих в город не мог избежать их устрашающего взгляда. Они следили за каждым путником с того самого мгновения, как он ставил ногу на основание пандуса. Ни один смертный не мог попасть в Занадон, не замеченный его богами.

Слева стояла святая Майана, справа — Балор Бессмертный. Вечные любовники, родители и хранители Занадона, дети-близнецы Отца-Неба и Матери-Земли.

Майана увенчана серебряным полумесяцем, одни рога которого в четыре раза превышают человеческий рост. Сосцы ее — огромные драгоценные рубины, волосы на голове ее убраны алмазами, низ живота — сапфирами. Балор Бессмертный выше даже Майаны. Меч его и броня из чистого золота, борода — из темного железняка.

Мои восторги были прерваны проходящим мулом, сделавшим попытку укусить меня за колено. Я поспешно отпрянул и чуть было не упал, дернув цепь, связывавшую меня с Торианом. Гигант поперхнулся и что-то злобно пробормотал.

Я извинился и дал мулу хорошего пинка по задней части тела. Мул вскинулся и полетел вниз по пандусу, чудом избежав столкновения с двумя жрецами в желтом и тяжело груженным носильщиком. А потом толпа скрыла от меня их всех.

Точно так же скрыла она от нас и конвоиров, так что мы без помех могли разговаривать.

— Сдается мне, — заметил я, — что форканцам нет особой нужды захватывать Занадон. Если им и не удастся проникнуть в город, ничто не мешает им ободрать эти два изваяния. Тут столько ценностей, сколько им не собрать, разграбив все города Пряных Земель.

Ториан усмехнулся в спутавшуюся бороду, и в его угольно-черных глазах вспыхнул хитрый огонек.

— Тогда ты, быть может, не слышал, что приключилось с Сусианом, о Меняла Историй?

Я признался, что слышал о нем как о великом царе Феребианском, а также смутно помню что-то про его зверства и завоевания, однако понятия не имею о том, какое отношение он имел к Занадону Непобедимому.

— Так слушай же, — сказал великан, — ибо на том самом месте, где ты сейчас стоишь, Сусиан и встретил свою судьбу — кару, которую он, несомненно, заслужил всеми своими зверствами. Покорив все народы от хребта Култиар и до самого моря, от Форбина и до Соанских окраин, Сусиан Феребианский явился в расцвете своего могущества помериться силой с Занадоном, и потемнела земля от его полчищ.

— От настоящих полчищ земля всегда темнеет, — заметил я.

— Ну, значит, потемнела сильнее обычного, — настаивал Ториан. — Разумеется, ворота захлопнулись у него перед носом. Он трижды обошел вокруг города, обещая сохранить жизнь всем, кто сдастся на его милость, а жрецы кидали в него со стен кошками.

— Почему кошками?

— Не знаю, этого не говорится. Наверное, по наитию.

— Несомненно, — согласился я и извинился за то, что перебиваю.

— Тогда Сусиан, думая в точности так же, как ты, что ободрать охраняющих город бога с богиней будет вполне достаточно, чтобы окупить расходы на военную экспедицию, начал сооружать леса. По обе стороны от пандуса, я полагаю.

— Серьезный замысел, — признал я. — Ведь до божественных ног еще сотня локтей отвесной скалы.

— Вот именно. И горожане безжалостно забрасывали его камнями, нанеся серьезный урон строителям и еще больший урон — их воинскому духу. И тем самым расстроили его планы.

— Твоему рассказу недостает художественного завершения. И что же, могущественный Сусиан просто так взял и ушел, махнув на все рукой?

Ториан обеими руками раздвинул гриву волос, падавшую ему на лицо.

— Вовсе нет. Он соорудил таран невиданной длины, собираясь обрушить на ворота, которые ты лицезреешь ныне, всю мощь своей армии. И столь многочисленны были его легионы, что, взявшись за таран, они заполнили весь пандус от самого основания и до места, где мы сейчас стоим.

— Ага! Вся эта история начинает пахнуть неотвратимой катастрофой.

— Совершенно верно. Прежде чем они успели протаранить ворота, створки распахнулись, и на них обрушилось все Занадонское войско с самим Балором во главе.

— И кровь лилась рекой?

— И кровь лилась рекой.

— И они бежали как последние трусы?

— Не совсем. Сусиан, разумеется, был сражен самим Балором.

— Разумеется. Но кто-то ведь должен был спастись? Пандус не так уж широк, значит, те, кто стоял внизу, вполне могли бежать.

— В том-то и дело, что погибли все до одного! Не спорю, Балор и его войско уничтожили лишь авангард, но поток крови был столь силен, что утопил арьергард и смыл его в Иолипи! Так что не осталось ни одного уцелевшего, чтобы домой, в Фереби, принести эту историю.

— Ну что ж, удачно, — признал я. — Воистину эпическое видение событий. Благодарю тебя, Ториан.

— Всегда к твоим услугам. Однако позволь заметить, что наша стража далеко и не смотрит на нас, а я вполне созрел, чтобы испытать крепость моих рук на этих мерзких путах и оковах. Есть тут одно звено, на вид послабее соседних.

— Да обуздает твое терпение бурлящую в тебе силу, — сказал я. — Здесь нам негде укрыться. — Я обвел рукой заполненный беженцами, мулами и верблюдами пандус. — Допустим, два беглеца могли бы затеряться в этой каше, но нам нужно укрытие и защита. Форканцы на подходе, так что нам нужно попасть в город.

— Другой возможности может и не представиться, — нахмурился великан, бросив на меня подозрительный взгляд.

— Представится, — заверил я его. — Разве не говорил я тебе раньше, что они доставят нас к воротам, а не в какую-нибудь отдаленную каменоломню? Доверься мне. А главное — доверься богам! Сегодня мы с тобой будем спать на свободе и в Занадоне Непобедимом, обещаю тебе.

Ториан пристально посмотрел на меня и пожал своими мощными плечами.

— Ты так веришь в силу молитвы?

— Я никогда не молюсь, — с негодованием возразил я. — Нет на свете худшего заблуждения. А теперь — цыц, ибо сдается мне, наши пленители возвращаются.

У меня не было причины говорить так; я хотел лишь получше изучить обстановку, ибо она заслуживала внимания. Я предался созерцанию. Одна створка ворот закрыта, проход бурлит визжащей, дерущейся толпой.

Солдаты в бронзовых доспехах, сияющих в лучах заката кроваво-красным блеском. Они протягивают руки в мольбе, выкликая свои подвиги и названия битв, в которых участвовали…

Толстые купцы в разноцветных хитонах возмущенно кричат, что их грамоты в полном порядке и нет никаких оснований изгонять их из города…

Уверенные смуглые горожане, невозмутимо предъявляющие свои бумаги и пропускаемые в обе стороны с поклоном…

Вьючные животные, повозки, рабы, несущие паланкины…

Посол со своею свитой в золотых одеждах, пунцовые от оскорбления, нанесенного их августейшему монарху в их лице. Их бесцеремонно заворачивают от ворот…

Благородные дамы в шелках и драгоценностях, готовые продать свое тело каждому, кто предоставит им кров в городе…

Богатей, со слезами на глазах предлагающие последнее…

Форканцы наступали.

Я вздохнул. Сколько замечательных историй я мог услышать! Надо же, какая ирония судьбы: когда весь этот хаос утихнет, нас — четырнадцать полуголых мужчин в цепях — запустят туда, куда так рвутся эти несчастные. Запустят, конечно, только на время — пока мы не закончим работу или работа не прикончит нас. Я с трудом сдержал улыбку. Я вообще склонен к иронии.

Далеко внизу погружалась в темноту равнина. Тут и там, повсюду, насколько хватало глаз, вспыхивали огоньки костров — это стояли лагерями беженцы побогаче: царьки, бросившие свои города на растерзание, побитые генералы с остатками своего войска, изгнанные со своих земель племена горцев. Все они пришли изъявить преданность Занадону Непобедимому, заплатив за убежище кровью и мускулами молодых мужчин. Ничего, эти молодые мужчины еще предпочтут попасть в город хоть рабами — также на время, — пока их вожди голодают вне городских стен. Их косточки обгложут форканцы. А может, и сами занадонцы. Все зависит от времени, решил я.

О, истории, собранные на равнине! Десять тысяч жизнеописаний… любовь и смерть, насилие и жертвенность, ненависть и дружба. Сумей я растянуть один вечер на целую жизнь — и то не успел бы собрать их все. Но даже от той малости, которую я мог бы выслушать, мне пришлось отказаться ради того, что ждало меня внутри стен Занадона Непобедимого.

Край солнца коснулся горизонта, щелкнул кнут, и нас погнали через ворота в город.