Разбудить смерть

Глава 13 Добро пожаловать в «Четыре входа»!

– Все, что я могу сказать, – ответил Ричи Беллоуз, – я уже говорил. Сожалею, что туда пошел, но не вижу, что доставил этим кому-то вред.

Он сидел на скамье в тюремной камере, прислонившись спиной к стене и глядя на визитеров с вежливым цинизмом. Он был редким продуктом – джентльменом. И тем более странно было его видеть в тюрьме. Высокий, с темными волосами, разделенными широким пробором, Беллоуз выглядел гораздо изможденнее после вынужденной двухнедельной трезвости. На нем была серая рубашка без галстука и подтяжки, на одной из лямок оторвалась пуговица, из-за чего он часто подергивал плечом, поправляя ее.

Кристофер Кент, доктор Фелл и Хэдли уехали в Сассекс рано утром первого февраля. Остальные последовали за ними на поезде. Поезд, отправившийся с Чаринг-Кросс в девять пятнадцать, несся, преодолевая несколько туннелей, отчего казалось, что холмы графства Кент отгораживаются от Лондона словно стеной. За окнами проплывали равнины, покрытые снегом. Доктор Фелл погрузился в изучение лохматой пачки своих заметок, вытягивая из нее то один лист, то другой. Хэдли пришлось отказаться от надежды поговорить с ним, и он уткнулся в кроссворд. В Тонбридже они пересели на другой поезд, и на ближайшей к Норфилду станции, Иглмор, их встретила полицейская машина.

Норфилд, довольно симпатичная летом деревушка, сейчас с трудом поддерживала свою репутацию, стараясь походить на рождественскую открытку. Величественные высокие тисы перед церковью и арка над крытым входом в церковный двор были занесены снегом. Деревенский луг с плотно утоптанной землей спускался к пабу «Холостяк и перчатка», будто приглашая сюда обитателей окружающих его низких домов, построенных из побелевших от времени и полуотесанных бревен с их вечными занозами. Визитеры, посетив несколько домов, подумали, что никогда еще не видели столько дубовых балок. Казалось, они торчали повсюду, к восторгу владельцев жилищ. Но жить в доме, где так много балок, подумалось Кенту, все равно, что жить в желудке зебры.

Они не ходили в дом сэра Гайлса «Четыре входа», потому что сам сэр Гайлс еще не прибыл. Отведав по настоянию доктора Фелла в «Холостяке и перчатке» местного пива, которое нашли вполне приличным, столичные гости направились в полицейский участок, расположенный по дороге в Портинг. Участок состоял из двух перестроенных смежных домиков, и здесь управлялся инспектор Таннер. Доктор Фелл, пара листов заметок которого пострадала, попав в кружку с пивом, был решительно настроен немедленно провести допрос Беллоуза. После того как были отперты несколько дверей в подземелье, они застали Беллоуза вполне вежливым, но в апатии и полным цинизма.

– Послушайте, я буду с вами откровенным. – Доктор Фелл сразу взялся за дело, что не очень понравилось Хэдли. – Мы приехали сюда, потому что не удовлетворены тем, что вы скрыли от нас всю правду о той ночи четырнадцатого января.

– Простите, – сказал Беллоуз, – но я уже тысячу раз все рассказал. – Я не…

– Только успокойтесь, – покраснев, заявил доктор Фелл. – Вопрос не в том, что вы сделали, а в том, почему вы это сделали. Отвечайте немедленно! Кто-то велел вам прийти в «Четыре входа» в ту ночь?

До их прихода Беллоуз просматривал зачитанный до дыр номер журнала «Дикий Запад». Теперь он опустил его на пол и, выйдя из равнодушного состояния, поднял на доктора Фелла взгляд, который Кенту показался искренне удивленным.

– Нет, – сказал он.

– Вы в этом уверены?

– Уверен. А в чем дело? Почему кому-то нужно было, чтобы я пришел туда? Зачем я вообще кому-то нужен? – добавил он с горечью, опасно граничившей с жалостью к себе.

– Вы продолжаете утверждать, что напились и бродили там по собственной воле, не имея заранее обдуманного намерения появиться в доме?

– Понятия не имею, почему я там оказался. Хотя, наверное, знаю. Вы понимаете, о чем я. Но сначала я не собирался идти туда. Не в моих привычках вламываться в чужие дома, и я не могу понять, как это произошло.

– А как вы можете объяснить факт, что у вас в кармане обнаружен ключ от этого дома?

– Ключ? Но я всегда ношу с собой этот ключ. Он болтается у меня в кармане долгие годы. – Беллоуз даже топнул ногой. – Спросите у моей домохозяйки. Да любого спросите. Я понимаю, что не имею права, но сэр Гайлс знает…

– Простите, что я об этом говорю, но в ночь на четырнадцатое января у вас было довольно много денег.

Лицо заключенного напряглось.

– Да.

– И как вы это объясните?

– Может, вы слышали, что я устраивал нечто вроде представления для гостей «Четырех входов». Когда я уходил, сэр Гайлс сунул мне в карман конверт. Там было больше денег, чем я заслужил и, между нами говоря, чем надеялся получить. Нас учили всякой ерунде насчет того, что человек слишком горд, чтобы принимать подаяние. Ну а я не такой гордый.

– Гром и молния! – пророкотал доктор Фелл. Он широко развел и вновь сомкнул руки. Великан готов был разразиться речью, если бы не скудные размеры камеры. Поддавшись уговорам Хэдли, он несколько успокоился и только ворчал, продолжая изучение предмета с дьявольской надеждой. – Вы и в суде станете утверждать, что вас никто не побуждал явиться в тот дом?

– Буду.

– Гм-м… Кха! Если не возражаете, я бы хотел получить ваше заявление по этому поводу. А кстати, вы хорошо знакомы с сэром Гайлсом?

– Я с ним знаком. То есть бывал у него раза два-три за последний год.

– Когда вы пришли развлечь гостей, полагаю, вас с ними познакомили?

Беллоуз нахмурился:

– Да, меня всем представили… Я не очень много с ними разговаривал – не люблю, когда задают разные вопросы, – кроме мистера Рипера. Он мне понравился. – Беллоуз, казалось, погрузился в воспоминания. – Во всяком случае, он в моем духе. Он спросил, не хочу ли я начать новую жизнь в Южной Африке, и мне кажется, он не шутил.

– Вы видели мистера Родни Кента, которого потом…

– Здесь что-то непонятное. Полагаю, он должен был находиться среди гостей, ведь он из их компании, у меня были причины это помнить, бот видит. Но совсем не помню, чтобы я его видел.

– А позднее вы видели кого-нибудь из остальных?

– Да, только не разговаривал с ними. Как-то вечером мистер Рипер зашел в паб, но он был в отдельном кабинете, а я в общем зале. Мне не хватило… смелости зайти к нему и поздороваться. Потом еще другой из их компании был в пабе рано вечером – в тот вечер, когда это случилось. Но это было рано вечером.

– Кто это был?

– Кажется, его зовут Рейберн. Но он только заказал дюжину бутылок шерри и через минуту-две удалился.

Доктор Фелл что-то записал. Хэдли начинал выражать нетерпение, и Беллоуз, который плохо себя чувствовал из-за длительного воздержания, заерзал на скамье.

– Насчет той ночи, – прогремел доктор Фелл. – Начнем с того момента, когда вы были в пабе «Холостяк и перчатка». Что заставило вас сменить пиво на виски и, уходя, захватить с собой целую бутылку виски?

– Да не знаю. Почему вообще люди делают такие вещи? Просто я подумал о виски и взял его.

– Да, понимаю, – подтвердил доктор Фелл. – С мыслью пойти на это место, Гриннинг-Копс, и выпить там?

– Верно. Если я приношу бутылку домой, миссис Витерсон сразу начинает приставать ко мне со своими проповедями. Она всегда поджидает меня. Надеюсь, вам это поможет, – сквозь зубы произнес Беллоуз.

– И насколько вы были пьяны? – равнодушно задал вопрос доктор Фелл.

– В дым… В стельку.

– Вы хорошо переносите опьянение?

– Нет.

– Вы отправились на Гриннинг-Копс, когда паб закрывался, – в десять вечера. Гм… да! Уселись в роще на железную скамью или на пень и начали пить виски. Ничего, я знаю, что вы об этом уже заявили. Просто расскажите, что вы помните об этом.

– Больше я ничего не могу сказать, – со скучающим видом протянул Беллоуз. – У меня в голове все смешалось, но именно это мне и нужно было. Мне смутно помнится, что кто-то со мной разговаривал, но не воспринимайте это слишком серьезно – возможно, я сам с собой говорил. Декламировал стихи или что-нибудь в этом роде. Сожалею, но это все. Следующее, что я осознал, – это что я сижу на какой-то другой поверхности, которая оказалась кожаной, и в каком-то другом месте, что оказалось коридором наверху в «Четырех входах». Вы знаете, что я сделал. Я подумал, что это такое же подходящее место, как и любое другое, чтобы поспать, поэтому улегся на диван.

– Вы можете указать, в какое это было время? Хотя бы приблизительно?

– Нет.

– В своем заявлении в полицию вы говорите… Где же оно? А, вот: «Сейчас мне кажется, что я не сразу заснул. Пока я там лежал…» Ну и так далее до описания появления фигуры в униформе. Вы уверены, что не спали?

– Нет, не уверен.

– Мне хотелось бы установить следующее, – продолжал доктор Фелл с таким упорством, что Хэдли встревожился. Каждый свистящий вздох, казалось, подчеркивал слово. – Вы отдавали себе отчет об интервале времени между тем, как вы лежали на диване, и моментом, когда увидели эту фигуру?

– Не знаю, – простонал Беллоуз, потирая тыльную сторону ладони. – Неужели вы думаете, что я не пытался припомнить? Думаю, какой-то интервал был, да. Это имеет какое-то отношение к лунному свету. Но я не уверен, какое именно. – Он прервался. – Кстати, вы юрист?

Определенно, доктор Фелл напоминал представителя этой профессии, хотя в любое другое время он бы с горячностью отверг подобное предположение.

– Значит, вы называете это полубессознательным состоянием, верно?

– Да, это, так сказать, вежливая форма определения моего тогдашнего состояния.

– Пока вы там лежали, слышали какие-нибудь звуки? Кто-то двигался или что-то в этом роде?

– Нет.

– Но что вас разбудило? Понимаете, меня интересует именно этот момент. Что-то должно было заставить вас посмотреть вверх или как-то побеспокоило вас.

– Наверное, – неуверенно согласился допрашиваемый. – У меня смутное воспоминание, будто кто-то разговаривал или шептался. Но больше ничего не могу вспомнить.

– Послушайте. Я хочу прочитать вам часть вашего заявления.

«Я бы описал его как человека среднего роста, одетого в униформу, которую можно видеть в крупных отелях вроде „Королевского багрянца“ или „Королевского пурпура“. Это была темно-синяя куртка с высоким воротником и серебристыми или медными пуговицами. В лунном свете я не очень разглядел их цвет. По-моему, обшлага куртки были отделаны красной тесьмой. Темно-красной тесьмой. У него в руках было что-то вроде подноса, и сначала он стоял просто в углу и не двигался.

Вопрос: А его лицо?

Ответ: Лицо я не разглядел, потому что там, где у него должны быть глаза, была тень или словно дыра».

Доктор Фелл опустил лист. В освещенном и теплом коридоре гостиницы, покрытом ковром, подобная фигура выглядела просто фантастично. Здесь, в отдаленном деревенском месте, это приобретало совсем другой оттенок. Кент, который раньше не был знаком с этим описанием лица, испытал чувство, сходное с тем ужасом, который его охватил, когда он увидел тело Дженни.

– Вы можете что-либо добавить, мистер Беллоуз?

– К сожалению, нет.

– Вы бы узнали лицо этого человека, если бы снова его увидели?

– Нет, не думаю. Оно было полным, как мне кажется, или такое впечатление ему придавала тень. Господи! – вскричал Беллоуз, и, к всеобщему замешательству, у него на глазах показались слезы. Похоже, слезы жалости к себе. – Кем вы меня считаете? Я был не в том состоянии, чтобы его рассматривать. Если бы у меня не было феноменальной зрительной памяти, может, я вообще бы ничего не заметил. А может, у меня вообще двоилось в глазах в тот момент.

– Успокойтесь! – встревожился доктор Фелл, оглушительно чихнув. – Здесь вы упоминаете о Голубой комнате. Это там был убит мистер Кент?

– Так мне сказали.

– А вы туда не заходили?

Беллоуз притих.

– Мне известно о тех отпечатках пальцев или о том, что их приписывают мне. Но, несмотря на это, честно говоря, не думаю, что заходил туда, даже будучи пьяным. Еще с детства я терпеть не мог ту комнату. Понимаете, это была комната моего деда. Поэтому там такая старомодная мебель, от которой я с радостью избавился, когда продал дом. Отец пугал меня дедом, чтобы приструнить, как каким-нибудь великаном-людоедом из сказки.

– И последний вопрос, мистер Беллоуз. Вы помните поднос или, скорее, подносик для визитных карточек?

– Помню, что видел его.

Доктор Фелл подался вперед:

– На нем что-нибудь лежало?

– На нем?

– Он что-нибудь нес на нем? Подумайте. Когда перед вами раскладывают множество маленьких предметов, вы их легко запоминаете. Это ваш талант. Вы должны его использовать. Лежало что-нибудь на том подносе?

Ричи Беллоуз потер лоб, уставясь на журнал, пошаркал подошвами ботинок. Ничего не произошло.

– Сожалею, – извинился он в сотый раз, – нет, может, что-то и было, но я не помню.

– Большое вам спасибо, – уныло промямлил доктор Фелл. – Это все.

Но даже теперь он не успокоился. Когда они уже выходили, Фелл вернулся задать заключенному еще один вопрос. О чем бы он ни спросил, Беллоуз отвечал решительным отрицанием. Это, казалось, немного развеселило доктора. Во время допроса замкнувшийся в себе Хэдли с видимым усилием хранил молчание. Но по дороге в Норфилд он дал волю своим чувствам.

– Ладно, – мрачно произнес Хэдли. – Давайте вас послушаем. Раньше я задавал вам почти те же вопросы. Что лежало на том подносике? Чья-то голова?

– Да. – Доктор Фелл отвечал вполне серьезно. – Моя. Голова осла, и очень большого! Понимаете, до вчерашнего вечера я не понимал назначения или значения этого подноса. Это представляло для меня настоящую проблему. Вместе с тем это совершенно просто. Должно быть, я впадаю в старческое слабоумие.

– Хорошо, – нетерпеливо перебил его Хэдли. – Я хочу сказать, я рад, что вы находите это простым. Признаюсь, я ничего пока не понимаю. Но не это главное. Вы же не хотите, чтобы я пренебрег надежной информацией из Южной Африки. Вчера вечером вы обрушили на меня массу версий. Среди них была теория, что кто-то пригласил Беллоуза в дом вечером, а ночью произошло убийство. Что стало теперь с этой вашей версией?

Доктор Фелл благодушно уступил:

– Вычеркиваю ее в той форме, в какой представил вам. Я также обращаю ваше внимание…

– Новые предположения?

– А вы никаких не видите?

– Как только я заслышу призыв мумбо-юмбо, – свирепо заявил Хэдли, – мне приходят в голову идеи. Да, должен признать, что вы, похоже, на верном пути. Но все равно мне это не нравится. В один из этих дней, мой друг, вы потерпите крах. И это будет самый выдающийся крах. Зачем вам понадобилось снова похоронить под этими снегами нашу компанию? Если вы хотели просто посмотреть на дом, разве вы не могли приехать сюда один и не тащить всех за собой? Когда они были в Лондоне, я хотя бы держал их у себя на глазах. В Норфилде у меня нет такого успокоительного ощущения.

Доктор Фелл не ответил. Их машина обогнула деревенский луг и покатила по дорожке рядом с церковью, занесенной тонким слоем снега, напоминающего порошок для снятия отпечатков пальцев. В конце пологого спуска живая изгородь расступалась, открывая вид на небольшую территорию «Четырех входов». Здание, построенное в стиле королевы Анны, казалось одновременно и массивным и сдавленным, из-за толстых стен с натыканными тут и там окнами с закругленным верхом. Парадный вход, выкрашенный белой краской, как и окна на фасаде, был квадратным. Как и приземистый большой дом, его стены обвила высохшая глициния. Маленький садик с бордюром из цветов и с солнечными цветами на каменной дорожке в центре примыкал к фасаду. Группа из Лондона, очевидно, уже прибыла – на дорожке стоял большой черный автомобиль. За домом виднелся склон холма, а на фоне неба вырисовывался силуэт огромного вяза. Дующий с востока ветер отчетливо доносил бой часов на церкви. Наступил полдень.

Некоторое время компания во главе с доктором Феллом рассматривала дом, а ветер шумел в кустах, поднимая снежную пыль вокруг солнечных часов.

– Вы понимаете, что я хотел сказать? – обратился к доктору Хэдли.

– Не понимаю, – ответил Фелл. – Позвольте вас уверить, здесь нет никакой опасности.

Не успела их машина остановиться перед домом, как сэр Гайлс открыл им дверь. Гэй стоял на пороге, приветствуя гостей. Он по-прежнему казался заинтересованным, даже улыбался, держа руки за спиной, словно в раздумье. Но его безупречный галстук был помят, и он приветствовал гостей излишне серьезно.

– Заходите, джентльмены. Я все ждал, когда же вы приедете. Мы здесь всего час, но уже произошло несколько событий. Кажется, деревенский воздух производит странный эффект.

Хэдли, как вкопанный, застыл в дверях.

– Нет-нет! – с кривой усмешкой поспешил успокоить хозяин. – Не то, что вы могли подумать, ничего серьезного. Я хотел сказать, что деревенский воздух, видимо, обостряет чувство юмора. Но юмор какой-то необычный, извращенный, так что… – он оглянулся на уютный теплый холл, – не могу сказать, что он мне нравится.

– Что случилось?

Гэй опять оглянулся, но не сделал попытки войти в дом.

– Помните, вчера я говорил, что мы играли здесь в разные игры, включая прикалывание бумажного хвоста обезьяны?

– Да. А что? – встрял в разговор доктор Фелл.

– Когда вы спрашивали, я не знал, поедем ли мы все сюда, понадобимся ли мы вам только на день или на несколько дней. Во всяком случае, я оставил для вас комнаты, если бы вы пожелали остановиться у меня. – Он взглянул на доктора Фелла: – Это касается комнаты, которую я предназначил для вас, доктор. Но полчаса назад кто-то зло пошутил, прикрепив бумажный обезьяний хвост к двери вашей спальни.

Все переглянулись. Но никого известие не насмешило.

– Но это не все, – продолжал Гэй, высовывая голову наружу и заглядывая за дверь. – Юморист на этом не успокоился. Я обнаружил вот что… засунутым в очень любопытное место. Кто-то явно рассчитывал, что его скоро найдут.

Он вынул руки из-за спины и протянул кусок твердой бумаги. Это была групповая фотография, сделанная профессиональным фотографом, которые подстерегают свои объекты на отдыхе, а потом убеждают купить снимок. Кент сразу узнал эту часть Луна-парка под Дурбаном. Он вспомнил спускающиеся вниз желоба, стойку с лимонадом у окна. Люди были сфотографированы стоящими наверху широкой платформы, откуда начинался спускной желоб, по которому вы несетесь вниз в темноту. Там стояла вся компания Дэна, большинство из них повернули смеющиеся лица к камере, хотя Мелитта выглядела величественной, а Франсин – недовольной. За спиной Дэна кто-то сидел на краю желоба, отчаянно взмахнув руками, явно протестуя против спуска.

– А теперь посмотрите на другую сторону. – Гэй перевернул фото.

Там была надпись, сделанная точно таким же способом: частью печатными буквами, частью скорописью, как они уже видели в отеле «Королевский багрянец».

Сделанная красными чернилами, она сползала сверху вниз: «Еще один умрет».