Разбудить смерть

Глава 16 Женщина на спуске

– Я только что рассматривал знаменитую Голубую комнату, – дружелюбно сказал доктор Фелл. – И думаю, вы поступаете правильно: так же, как и я. Вы не хотите спускаться. Почему бы нам не присесть?

Он показал на открытую дверь комнаты, окнами выходящую на фасад здания, и направил компанию туда своей тростью, словно церемониймейстерским жезлом. Кенту стало жарко от стыда. Повинуясь, он, как и остальные, растерянно вошел в помещение. Несколько секунд все подавленно молчали. Затем Мелитта Рипер, которая инстинктивно направилась к газовому обогревателю, обернулась и несколько резко воскликнула:

– Итак?!

– Очевидно, вам не приходилось слышать, как Хэдли открывает огонь из своих замаскированных батарей? – спросил доктор Фелл, утопив подбородок в воротник. – Да, это искусный прием. И любой, кому удастся пробить самооборону сэра Гайлса Гэя, заслуживает моего искреннего восхищения. Интересно, удалось ли Хэдли? Сможет ли он это сделать?

Дэн виновато посмотрел на доктора:

– Вы все слышали, да?

– Конечно. С таким же интересом, как и вы. Разумеется, я знал, что он прячет в рукаве, – отчасти я сам помогал ему в этом, – но не знал, когда и как он это сделает. Хрмпф!

Доктор лучезарно улыбнулся.

– Значит, виновен Гэй? – спросил Дэн. Казалось, он близок к истерике. – Господи, никогда бы не подумал, честное слово! Похоже, Дженни со своим прошлым всех нас обвела вокруг пальца. Но даже если это был он, почему он это сделал?

Доктор Фелл присел на край подоконника. Он стал очень серьезным.

– Вы были бы довольны, узнав, что он виновен?

– Во всяком случае, стало бы значительно спокойнее, – быстро взглянув на него, ответил Дэн. – А сейчас каждый раз, когда я сворачиваю за угол или открываю дверь, я чувствую настороженность. Проблема в том, что тебе нечем ответить на удар.

– А разве он виновен? – тихо спросила Франсин. – Ведь вы так не думаете, правда?

Доктор подумал, прежде чем ответить.

– Просто мне хочется побольше обо всем знать. Поскольку у меня очень рассеянный ум, меня всегда разбирает любопытство к самым незначительным деталям. При этом главным я пренебрегаю. Ха! – Он приобнял набалдашник трости. – И я поделюсь с вами впечатлением, которое получил от этого маленького эпизода.

Всегда предполагая, что вещи таковы, какими кажутся, в каждом важном моменте разговора Гэй терялся. Но в каждом мелком пункте он ставил в тупик Хэдли. Можно было бы выстроить против него обвинение в убийстве. Но его нельзя обвинить в том, что он подстроил все эти глупые шутки. Понимаете, я – один из тех, кто находит забавным раскрасить статую красной краской. И я понимаю всю привлекательность этой идеи.

– А как такое соотносится с остальным?

– Вот послушайте! Если в ящике действительно находились фотографии, где Гэй снят вместе с миссис Кент, или еще что-то, что могло его выдать, почему же он не уничтожил доказательства раньше, а ждал до сегодняшнего утра? Почему он не сделал этого заранее и потихоньку, вместо того чтобы намеренно измазаться в этой туши, привлекая к себе внимание? Снимок можно было сжечь за одну минуту, и никто бы об этом никогда не узнал. Гэй сам подчеркнул эти моменты. И они были такими неуязвимыми, что Хэдли пришлось уклониться от ответа.

Затем надпись на фото. Хэдли совершенно прав: тушь нанесена по меньшей мере неделю назад, если не больше. С психологической точки зрения угроза звучит довольно неприятно: «Еще один умрет». Но смысл подобного трюка с угрозой – в ее немедленном исполнении и полном наслаждении местью, пока вы находитесь в этом настроении. Приведу пример.

Предположим, я – член палаты лордов. Однажды, пока я скучаю на своей скамье во время очередного заседания, мне приходит в голову: как было бы здорово написать на бумаге «Зовите меня просто Проныра» или «Готовое платье, цена 1 фунт 3 шиллинга 6 пенсов», приколоть ее на спину ничего не подозревающему члену палаты, который маячит передо мной, а потом посмотреть, какое впечатление он произведет на окружающих, выйдя в коридор.

Затем я принимаю решение не делать этого или – если я из крутого теста – решаю привести идею в исполнение. Есть только одно, чего я наверняка не сделаю. Я не стану заготавливать надпись, чтобы потом аккуратно сложить ее и спрятать в карман, сказав себе: «Я прицеплю плакат к спине того болвана ровно через неделю, это будет самый подходящий момент, а тем временем буду держать его наготове и постараюсь не потерять». Зачем мне это делать? Написать можно за секунду. Да и настроение у меня может измениться, или придет в голову идея получше… Бессмысленно таскать с собой бумагу с надписью – не дай бог, еще вывалится из кармана во время обеда, например.

Не думайте, что я шучу, только потому, что привел такой пример. Этот же принцип работает и в нашем случае, но в гораздо более строгом смысле. Если меня поймают с этим дурацким плакатом, я рискую только получить угрожающий взгляд старого дуралея или получить в нос. Человек же, который написал такое и держит это при себе, рискует быть повешенным. Так зачем Гэю совершать бессмысленные поступки: заранее писать угрожающую надпись и держать ее под рукой в ожидании возможности выполнить свою угрозу?

Все в замешательстве молчали.

– Я все время думала, – серьезно сказала Франсин, – когда вы наконец начнете нас просвещать. Но я не думаю, что ваши слова касаются только сэра Гайлса Гэя. Это относится и ко всем нам, правда?

– Вот именно. И меня интересует, почему Хэдли не задал единственно важного и значительного вопроса о фотографии.

– Какого вопроса?

– Ну как же! Вопроса о том, кто изображен на фото, какого же еще? – прогремел доктор Фелл и опустил ладонь на набалдашник трости. – Или, точнее, кого на ней нет. Это ведь не очень сложно определить, не так ли? Если надпись означает угрозу, то она должна касаться кого-то из тех, кто изображен на фотографии. А если в ней содержится извращенно-насмешливый намек, а только такой смысл и может иметь эта надпись, то жертва, на которую она указывает, – человек, которого на фото сталкивают в желоб, тот самый, что возражает против спуска. Но в группе есть единственный человек, кого нельзя разглядеть, – его загораживает мистер Рипер. – Доктор Фелл помолчал, тяжело отдуваясь, и мягко добавил: – Вот это я и хочу выяснить. Вы помните тот день? И если помните, то кого сталкивали в желоб?

Он посмотрел на Дэна. Тот кивнул и задумчиво произнес:

– Здорово! Да, конечно, я помню тот день. Это была Дженни. Она не хотела спускаться в воду. Может, боялась, что задерется юбка и она будет выглядеть непристойно, не знаю. Но я ее подтолкнул.

– Но это значит… – воскликнула Франсин, будто ее озарило.

Доктор Фелл кивнул:

– Это была миссис Кент, я так и думал. И это очень печальная и неприятная история. Вы начинаете понимать, почему надпись «Еще один умрет» была сделана неделю назад? Да? Когда был убит Родни Кент, убийца нацарапал эти слова на обороте фото и собирался оставить его на месте преступления. Точно так же, как он позднее издевательски написал «Мертвая женщина», когда угроза была выполнена. Надпись «Еще один умрет» относилась к миссис Кент. Но убийца передумал оставлять ее. Видимо, преступник не в состоянии решиться ни на что – это его и выдало. Но он поступил разумно, не оставив на месте первого преступления этой фотографии. Это было бы неосторожно. И снимок вкупе с надписью спокойно отдыхал здесь, в доме, со дня убийства Родни Кента, в письменном бюро Гэя. Пока не понадобился сегодня утром для идиотской шутки. Что ж, ведут ли вас эти серьезные размышления к каким-либо выводам?

– В столе Гэя, – пробормотал Кристофер Кент. – Если размышлять серьезно, я бы сказал, что Гэй не может быть убийцей.

– Почему?

– Это же ясно. Если надпись на фото представляла собой угрозу для Дженни, значит, убийца знал, что женщина, которую сталкивают вниз, была Дженни. Но по снимку невозможно даже сказать, что это была женщина. Ее не видно – только руки. Следовательно, убийца – один из тех, кто изображен на снимке. А это исключает Гэя.

– Не сходится, – решительно потряс головой Дэн. – Я помню, что говорил Гэю, кто это, или писал ему… Постойте! Мне кажется, я видел эту фотографию совсем недавно… где-то я видел ее… Где же я ее видел?

– Да, – подтвердил вдруг доктор Фелл, – я тоже ее видел. Мы ее видели…

Оба замолкли. Доктор Фелл чмокнул губами, еще раз. Безрезультатно.

– Бесполезно, – мрачно сказал Дэн. – Я забыл.

– Гм… Ха! Ладно, не важно. Но все-таки вас еще что-то поражает? – подтолкнул его доктор.

– Да, насчет виновности Гэя, – опять вступил в разговор Кент. – Мне бы хотелось… э… да, я хочу, чтобы он оказался виновным. Все равно это возвращает нас к тому, о чем мы недавно спорили, – нужно быть полным болваном, чтобы две недели хранить эту фотографию. Вы говорите, что она могла лежать в столе Гэя. Но если бы он был убийцей, разве он ее не уничтожил бы?

– Тепло, – улыбнулся доктор Фелл, – без сомнения, тепло. Следовательно?

– Единственное, что приходит в голову, – все было подстроено против него, – начал Кент и осекся, словно увидел все под иным углом, – как говорят, разглядел в луне другое лицо. – Кажется, я понял! Слушайте! Кто-то положил это фото ему в стол две недели назад. Но Гэй его не обнаружил, потому что за это время ни разу туда не заглянул. Когда сегодня он вернулся домой, то посмотрел в ящик и обнаружил фото с надписью среди остальных снимков. И вот…

– Крис! – холодно попыталась остановить его Франсин.

– Он страшно испугался, подумав, что снимок могут найти. А вдруг уже кто-то видел! И то и другое одинаково плохо. Ведь он имел отношения с Дженни прежде и по какой-то причине упорно это отрицал. Вот он и сделал вид, что нашел фотографию с надписью в другом месте. Чтобы скрыть ее неожиданное появление и сделать вид, будто убийца опять взялся за свое грязное дело, Гэй разорвал остальные снимки и залил их красной тушью. Он придумал историю с обезьяньим хвостом и вытащил мелкие деньги из своего кошелька. Вот и все! Это объясняет и его вину, и другие невинные поступки, его сегодняшнее поведение и его ужасное поведение, когда…

– Все теплее и теплее, – расплылся в улыбке доктор Фелл. – Но, боюсь, не совсем в точку. Очень важно, что на этой единственной сохранившейся фотографии не видно миссис Кент. Правда, мне удалось извлечь из обрывков один снимок, который сохранился целым и незапачканным, но…

Он замолчал, услышав в коридоре чьи-то шаги. В дверь заглянули Хэдли и расстроенный Рейберн, которому уже явно не хотелось шутить. Он машинально поздоровался со всеми.

– Могу я попросить вас выйти на минутку? – обратился Хэдли к доктору Феллу.

Доктор Фелл выплыл в коридор, и шеф полиции старательно закрыл дверь. Оставшиеся в комнате неловко молчали, украдкой переглядываясь. Рейберн, по обыкновению засунув руки в карманы и ссутулившись, попытался весело заговорить:

– Может, вам будет интересно знать, что я сбросил с себя тяжкий груз. Дело в том, что я не имел ни малейшего представления, что происходит. Когда-то я изучал психологию, но все равно ничего не понимаю. Я вернулся из паба, выпив пару кружек пива, двинулся в кабинет и сказал что-то глупое. Хотя не понимаю, что именно показалось им таким уж глупым. Но Хэдли обрушился на меня с проклятиями. Наш хозяин после беседы с Хэдли сидит внизу, обхватив голову руками, и выглядит как мертвец. Бедный старик, мне стало его жаль. Когда-то я знал одного парня по имени…

– Замолчи, – бросил Дэн.

– А, ладно. Но дело есть дело, и кто-то должен мне все объяснить. Если меня все еще презирают за то, что я оказался таким дураком с Дженни…

– Тебе сказали, помолчи! – повторил Дэн.

И вновь наступила гнетущая тишина.

– Да, но все равно, – не унимался Рейберн, – что это вы все словно замороженные? Мне нужно было выпить пару пинт пива, чтобы спросить об этом, но что такого я сделал? Знаете, я все время думаю о том, о чем раньше и не задумывался. То есть, почему вы звали ее Дженни? Разве это правильно? Обычно уменьшительным именем от Джозефины считается Джо или там Джози. Но она всегда называла себя Дженни, вы же это знаете.

– Что ты несешь? – устало возмутился Дэн, отрываясь от своих дум.

Но в этот момент дверь открылась. И тогда Кент вспомнил замечание доктора Фелла, что прежде всего его интересуют имена. В комнату вошел доктор Фелл. Он был один.

– Боюсь, – серьезно сказал он, – кто-то из нас не останется на ленч. Но прежде чем мы уйдем, не могли бы вы оказать мне услугу? Поверьте, это необходимо. Не подниметесь ли вы со мной на минутку в Голубую комнату?

Все гурьбой вышли в коридор, шаркая ногами. Длинный коридор, разделявший дом пополам, в обоих торцах имел по большому оконному проему, застекленному маленькими оконцами. Слегка искривленные стекла отражали сверкание снега. Кент сразу понял, где находится дверь в известную Голубую комнату, потому что рядом с ней стоял диван. Все неловкой толпой протиснулись в дверной проем.

Комната, в которой погиб Родни Кент, находилась в дальнем конце дома. Ее окна выходили на огораживающую сад стену и кладбищенские вязы. Подобно остальным помещениям, она была большой, но узкой, стены ее оклеены темно-голубыми обоями, что делало ее довольно мрачной. Старая мебель, изготовленная лет семьдесят назад, – огромная двуспальная кровать с дубовыми изголовьем и изножьем, приподнятым в центре и постепенно закругляющимся к изгибу у маленьких столбиков, изукрашенных затейливой резьбой, – властно доминировала над комнатой. Здесь были бюро, туалетный столик с очень высоким зеркалом – оба с мраморными столешницами, как и круглый столик в центре комнаты, два стула с очень прямыми спинками и умывальник с мраморным верхом, на котором стояли бело-голубые фаянсовые туалетные принадлежности. С торчащей рядом вешалки аккуратно свисали полотенца. На ковре с узором из темных цветов недалеко от стола виднелось широкое сероватое пятно. Видно было, его тщательно оттирали, чтобы уничтожить пятна крови. Гардины с кистями на окнах были опущены не до конца, так что за окном можно было видеть несколько надгробных памятников и церковную колокольню. Часы на ней пробили час, и стекла задребезжали. Доктор Фелл остановился у стола.

– Я хочу спросить, – прогремел он, – все ли в этой комнате так, как было в тот день, когда убили мистера Кента?

– Да, – ответил Дэн.

– Признаков борьбы не было?

– Ни одного.

– Я видел фотографии в полиции, – проговорил доктор Фелл, – но они не показывают того, что меня интересует. Вы не могли бы лечь на пол, стараясь по возможности занять то положение, в котором находилось тело жертвы? Гм… благодарю вас, все ясно. На правом боку, голова почти касается левой ножки кровати; ноги рядом со столом. Синяк на затылке был довольно высоко, не так ли?

– Да.

– А где было полотенце?

– Валялось на плече.

– Как в случае с миссис Кент?

– Да.

Вопросы и ответы падали в пространство комнаты, как бой часов.

– Так, понятно, – сказал Дэн. – Но что это дает теперь, когда вы это видите?

– Склонен думать, что это показывает очень многое, – ответил доктор Фелл. – Видите ли, до сегодняшнего утра я все думал, не ошибаюсь ли я. Сейчас я знаю, что прав. Во всяком случае, теперь нам известен один факт, который прежде скрывался от нас. Мы знаем, как именно погиб Родни Кент.

Это замечание нисколько не просветило друзей Рипера. Все только озадаченно уставились на доктора Фелла.

– Чушь какая-то! – Мелитта подозрительно шмыгала носом, словно вот-вот заплачет. – Вы отлично знаете, что нам известно, как погиб бедняга Родни.

– Убийца довольно дружелюбно разговаривал с ним, – продолжал доктор Фелл. – Затем чем-то отвлек его внимание, заставив мистера Кента отвернуться. Тогда преступник нанес ему удар по затылку орудием, по размеру меньше кочерги. Когда мистер Кент потерял сознание, убийца сначала задушил его, а затем начал кочергой избивать его лицо. Да. Но мы действительно не знали раньше, как он был убит. Я не говорю загадками. Понимаете, убийца страшно ненавидел Родни Кента. И поэтому убийца Джозефины Кент…

– Дженни, – поправил Рейберн.

– Ты не можешь помолчать? – повернулся к нему возмущенный Дэн.

– Нет, я серьезно, – не сдавался Рейберн. – Мы все знаем, какой очаровательной… э… женщиной была Дженни. Простите меня. Я хотел сказать – штучкой, но это к ней не подходит. Есть такие женщины. Они вроде… крепко хватаются.

– Ты пьян! – презрительно поморщился Дэн.

– От двух кружек? Нет, я в порядке. Я говорил им, доктор, что недавно вдруг задумался, почему ее стали звать Дженни. Ей это, конечно, нравилось. Но не она же взяла себе это имя. Нет, это какой-то мужчина так ее называл. Никому не известно, кто он такой и где он сейчас. А если я и догадываюсь, то вам не скажу. Но он определенно среднего возраста, как нравилось Дженни. И он был идеалом женского представления о старом мужчине, или это кто-то сказал? И может быть, сейчас он находится не так уж далеко, размышляя, почему он ее убил и как ему теперь жить, когда у него уже нет предмета его ненависти.

– Ох, прекрати, – простонал Дэн. – Мы и так уже с ума сходим. Почему бы тебе не перейти на стихи?

– Могу и на стихи, – как ни в чем не бывало сказал Рейберн. Он важно кивнул, засунул руки в карманы и устремил взгляд за окно.