Разгаданный секрет

Поплавок

Он любил встречать этот рассветный час воскресного утра на берегу спокойной речки. Над розовой водой чуть стелется парок. Первый луч солнца пробивает теплую дорожку в утреннем холодке. Тишина. Там, где-то за спиной, в мглистой дымке, спит еще каменный великан - Ленинград.

В такой час, глядя на поплавок закинутой удочки, как-то особенно хорошо думается, и мысли складываются такие же простые, ясные, как это утро. И многое из того, что кажется обычно таким запутанным, приобретает вдруг понятный смысл. Недаром рыболовы - люди, склонные к размышлению.

Потянувший ветерок разводит на воде легкую рябь. Ряд за рядом бегут по поверхности блестки крохотных гребешков, словно металлические плиточки. Семенов смотрит на поплавок - любимый самодельный поплавок: плоский кусочек пробки. И видит, как тот свободно пляшет на этих гребешках. Если гребешок побольше, то и поплавок он поднимает выше. А мелкий гребешок трогает его чуть заметно.

Бегут блестки-гребешки ряд за рядом. И в такт приплясыванию поплавка Семенов невольно покачивает рукой. Знакомое ощущение. Да и верно! Почти так же приходится играть кистью руки, когда доводишь плиточки, проглаживая их на притире. Ведь, строго говоря, каждая металлическая поверхность, даже самая гладкая на вид, имеет все же неровности, гребешки. У обычных металлических изделий они возвышаются холмиками высотой в доли миллиметра. А на зеркале плиток они в тысячу раз меньше, но все же это тоже гребешки. Доводка в том и состоит, чтобы осторожно снимать эти микроскопически ничтожные гребешки - сначала высотой в микроны, а по-том все меньше и меньше, в десятые и сотые доли микрона.

Когда ведешь плитку по притиру, она, собственно, и скользит на своих гребешках, которые то побольше, то поменьше, и рука невольно мягко пружинит.

А если плитки протаскивать, скажем, в жимках, что тогда? Гребешки плиток бегут под чугунной плитой металлической рябью - вот так же, как вода под этим поплавком.

Хотя нет, не так же! Верхний притир в жимках закрепляется твердо и не может вот так свободно приплясывать, то поднимаясь, то чуть опускаясь, в зависимости от высоты гребешков. А почему не может? Разве обязательно его делать неподвижным?

Семенов так погружен в размышления, что не замечает, как поплавок дергается уже по-настоящему. Клюет! Но он этого не видит. Он ловит мелькнувшую догадку.

Верхняя плита! Верхний притир! Его вовсе не следует наглухо крепить. Напротив, пусть свободно лежит на плитках. Пусть пружинит на металлических невидимых волнах, как этот поплавок. Притир должен как бы плавать на микронах. Тогда не будет разрывов между ним и плитками, как только сработается их поверхность. И не надо заботиться о том, чтобы то и дело передвигать притир все ниже и ниже, на какие-то трудно уловимые ступеньки. Притир сам будет опускаться, прижимаясь все время своей тяжестью к плиткам, плавая на их наиболее высоких гребешках и понемножку стирая их все ниже и ниже. Она начнет «чувствовать», эта чугунная массивная плита, казалось бы, такая неподатливая, мертвая.

Вот в чем стоит подражать человеческой руке. Воплотить в механизм ее гибкость, чувствительность, способность мягко пружинить. И к этому открывает путь притир-поплавок.

В уме уже складывается схема. Плитки протаскиваются между двумя притирами. Нижний покоится твердо, он как подставка. А верхний притир подвешен, словно на удочке, он свободно играет, как рука. Это и будет главный чувствительный орган механизма.

Тогда плитки потекут серебристым потоком, как эта речка. Потекут с его, семеновского, механизма в подарок стране, пятилетке. Интересно, что скажет тогда господин Иогансон!

Пока переживал он радость счастливой находки, ветерок на реке разыгрался сильнее. Выше, круче побежали водяные гребешки. Поплавок стал на них заметно покачиваться, как челнок на волнах, и усиленный бег гребешков увлекал его за собой, относил в сторону.

Семенов насторожился. А ведь так, пожалуй, не годится. Верхний притир должен, как поплавок, мягко пружинить, но никакой качки или сноса в сторону быть не должно. Доводка плиток слишком деликатный процесс, чтобы допустить столь грубые смещения. Притир должен плавать совсем спокойно, не выходя из равновесия. А какое же спокойствие, когда плитки хлынут волнами под притиром, волна за волной? Унесет, закачает…

Вот если бы природа была так любезна, что ветер задул бы вдруг слева и справа с одинаковой силой. Тогда поплавок остался бы на месте, его не уносило бы прочь. Но такого в природе не бывает, и тут она ему, Семенову, ничего уже не подскажет. А в механизме? В механизме он обязан это равновесие обязательно как-то осуществить. Это еще придется обдумать, но главное он ухватил: идея поплавка. Она все сразу осветила - путеводный огонек в его блужданиях.

…В то утро рыбная ловля, конечно, не удалась. Семенов вытянул леску, осторожно снял с крючка трепыхавшуюся рыбешку и бросил ее в реку: «На, живи!» Ему надо скорее в город. Кого-нибудь увидеть, кому-нибудь из близких рассказать, что он придумал!

К Николаю Васильевичу неудобно домой в воскресный день. Тогда к кому же? Конечно же, к ней, к Шурочке!..

Они долго катались на лодке вокруг островов, плыли на стрелку. И Дмитрий, часто бросая весла, все рассказывал, представляя на ладонях, как должны ходить плитки между притирами и как верхний пружинит на микронах.

Шурочка смотрела на него счастливыми, смеющимися глазами и на все его рассуждения отвечала:

- Ой, дурень! Ну не дурень ли!..

И обдавала брызгами, весело искрящимися на солнце. А он уже ни на что не обижался.

…На другой день, когда Николай Васильевич узнал от Семенова о его идее поплавка, он ответил не сразу. Переложил на столе инструмент, принадлежности для ручной доводки, смахнул пылинку и вздохнул:

- Это, знаешь, так удивительно, твой поплавок, ни на что не похоже! Трудно на взгляд поверить. Но ты держись, веди до конца, даже если я начну тебя отговаривать, - улыбнулся мастер. - Сам понимаешь: если ты окажешься прав, то все это станет ненужным. - Он кивнул на свой стол. - А расставаться с этим нелегко. - И в его голосе послышалась грустная нотка. - Так что держись!

Пока была только голая идея. Ее надо облечь в конструкцию, ввести в какой-то механизм. И первое, что возникало: с какой же силой должен лечь верхний притир на плитки? Если этого не знаешь, то нельзя использовать и самую идею поплавка. Можно сделать притир настолько массивным и он так прижмет плитки, что их и не сдвинешь. А сделаешь притир слишком легким - снятие металла прекратится. Где же она, эта золотая середина?

Никто этого не знал. Семенов сам стал исследователем, вторгаясь с опытом в те стороны доводки, которые считались до сих пор лишь уделом неуловимых ощущений. Но теперь он понимал, что именно необходимо примеривать по человеческой руке. Все зависит от правильного нажима.

Часами можно было видеть его за странным занятием. Перед ним стояли торговые весы. И вот, положив на одну из чашек обычный притир, он начинал вести доводку плиток рукой, по всем правилам тонкого искусства. А гирьками на другой чашке уравновешивал давление пальцев на плитку. В зыбком, доморощенном опыте пытался он перевести чудодейственную работу руки на цифру, на язык граммов и килограммов.

И он нашел примерный вес, каким должен обладать его притир-поплавок.

Стала складываться постепенно и реальная схема его устройства. Поплавок не просто кладется на плитки, а подвешивается на этаком хоботе, коромысле, как на удочке. Можно ввести еще легкую пружину. Все для того, чтобы придать поплавку чуткую эластичность руки. Конечно, сама подвеска не решала еще задачи равновесия. Она не могла предохранить притир-поплавок от качки, которой так боялся Семенов. Равновесие должно достигаться само собой, естественно. А как?..

Хотя он и понимал, что здесь таится еще уязвимое место, но великая надежда всех изобретателей уже вселилась в его сердце, стучала нетерпеливо. Все должны оценить, одобрить его первую находку.

Схему поплавка увидел молодой Кушников.

- Красивое решение! - не удержался он, глядя на неказистый, грубый набросок. И не нашел, чтобы в этой идее было какое-нибудь прегрешение против науки.

Леонид Кушников заканчивал в то время институтский дипломный проект, и его мнение звучало для Семенова авторитетно. Отец и сын - строгие ценители - как будто признали поплавок. Семенову казалось, что вот оно, изобретение. Оно существует, дорога перед ним открыта.

Если бы он только знал, как сильно ошибался!