Разговоры с дьяволом

Большая проповедь святого отца Бернарда

Дорогие вы мои, о возлюбленные мои, сегодня мы будем говорить о великой вещи — а может, и вовсе ни о какой не великой, даже наверняка невеликой, о небольшой, маленькой, малюсенькой, самой крохотной на свете, и это понятно, если Создатель — верх величия и великости, значит тот, кто больше всех Ему противится, должен быть Его противоположностью — самым маленьким, наименьшим изо всех, истинно говорю, а стало быть, не о каком-то большом предмете мы говорим, а о совсем маленьком, самом маленьком, о том, чего почти нет, prope nihil, именно потому, что он более всего Богу противится. И кто же он такой или что же оно такое, более всего остального противящееся Создателю, спросите вы, пытливые мои, а я отвечу: сами знаете, умные мои, знаете имя того, что более всего остального мерзкой ничтожностью своей Господу нашему и величию Его противится, ой как же хорошо вы имя его знаете, я бы даже сказал, что если вы вообще хоть что-то знаете, то уж его-то знаете наверняка — этого маленького, хитренького, подленького клеветника, насмешника, изверга, знаете его, ну а коль скоро вы его знаете, то зачем мне о нем рассказывать? Но я все-таки расскажу, расскажу, любознательные вы мои, потому что хоть вы его и знаете, но на самом деле не знаете, ибо кланяетесь ему в пояс, до земли и служите ему, дорогие мои, ежедневно, ежечасно — да что я говорю — ежеминутно, постоянно, непрерывно служите ему, так что вы его вроде как знаете, а все-таки, братья мои и сестры, на самом деле не знаете, кто он таков и почему у него такая сила. Впрочем, никакой силы у него и нету, ибо он не силой своей, а жутким бессилием, страшной немощью Богу противится и силе Его, ну а тогда почему же вы в силки его бессилия попадаете, почему его на руках носите, лелеете его, голубите, бедные вы мои, почему, почему...

Что-то притомился я, дорогие мои, одышка, дыхание перехватило, но ничего, сладкие мои, это ничего, я вам сейчас об этом большом, об этом маленьком хотел рассказать, ну, значит, об этом маленьком сейчас вам и расскажу всё, что надо, и ровно для того, любимые мои, чтобы впредь вы знали, как вам с его ухищрениями справиться, как уловок его избежать, как в тенеты его не попасть и силки его обойти, как жертвой коварства его не стать, удары отразить, подвохи распознать, ложь его на чистую воду вывести, обманы раскрыть, злокозни премногие безжалостно пресечь.

И где же всё это сосредоточено, все эти чертовы подвохи, эти обманы и злобы, где искать их, а найдя, как справляться с ними, родные мои, где гнездо сатанинское обнаружить и в том-то гнезде врага в самое сердце поразить — вот что составляет предмет нашей сегодняшней проповеди, вот о чем, братья мои и сестры, буду вам сегодня говорить, а в сущности, уже говорю (ибо чем я занимаюсь сейчас, да и вы, слушая меня, это подтверждаете), так слушайте же о том, о чем вы и так всё знаете, но чего недостаточно, потому как должны вы еще знать, что и я тоже знаю об этом, я, пастырь ваш и опекун, советник и защитник ваш от дьявольских поползновений. Ибо нигде боле адский изверг не умудрился найти места для пребывания своего, как только в вас самих, истинно говорю, в душе вашей и в потрохах, наполняющих нутро тела вашего, там он, там он обрел жилища удобные, дворцы роскошные, там нашел укрытие безопасное, оттуда к погибели вашей злокознями поползновенно промышляет, в невинность вашу метя, наивные вы мои, оттуда хитрости свои на вас выпускает и яды источает; в вас самих, да, да, вы его в себе носите, внутри себя, как Иона кита в брюхе носил, в смысле кит Иону, хотел я сказать, или, может, дело тут не в Ионе и ките, да, в сущности, это и неважно, то есть я хотел сказать, что Иона важен, ибо он божий человек, а кит неважен, поскольку не был божиим человеком, но диалектика жизни какова? Диалектика жизни такова: нет кита, нет и Ионы; так что оставим в покое Иону с китом, поскольку речь совсем о другом. Итак, возвращаясь к предмету моего слова, которое я хотел донести до вас, ну да, то есть что вы этого предателя, этого изменника внутри себя, в самой своей что ни на есть серединочке носите, причем не в какой-то одной части тела, не только в голове или, допустим, в ногах, а везде, в каждом маленьком кусочке тела вашего мерзкого и в душе вашей гнусной, дорогие вы мои и любимые, носите вы чертову эту заразу, силу дьявольскую, а точнее — бессилие, как я уже сказал, да, да, в головах ваших он сидит, искуситель тот, мозг ваш бередит и в животе обитает, в желудке, обжорой ненасытным, и в членах срамных, в размножении непременно задействуемых, братья мои и сестры, — ох уж как он там сидит, как сидит, развратник беспутный, и в печени вашей, хорошие мои, сидит, гневом и жёлчью брызжа, и в сердце вашем, где мысли нечистые зреют, и с кровью по телу снует, к жутким вас подзуживая подлостям, и в ручонках шаловливых сидит и пакости ими творит, и в кишках сидит (а вы как думали?), и в глазах, в глазах сидит, похотливо на мир зыркая, и в ушах, на новости нацеленных, и на языке — ох, ох, как же он на языке сидит, речью клеветнической рыгая, и хулами, и ложью, и ересью, везде, везде, разлюбезные вы мои, с головы до ног, во всем вашем теле шныряет злодей нечистый, все члены ко греху возбуждая, словно в куклы играет вами, ко злу подстрекает, обещаньями кормит, жуткие дела велит вам делать, а вы, милые мои, вы прислушиваетесь к нему, в лапы жестокие попадаете, справиться с ним не можете, все под власть его безвозвратно попадаете, женщины и мужчины, девушки и юноши, старики и старушки, даже детишки, только на ножки вставшие, да что там детишки — младенцы, от материнской груди еще не оторвавшиеся, новорожденные, о! — зародыши, материнское лоно еще не покинувшие, только что зачатые — все, все, о, какое же отчаяние, несчастные вы мои, на таких вас смотреть и видеть, сим врагом порабощенных, к службе постыдной принужденных, на посмешище выставленных, жертвой гнева Господня стать обреченных, ибо уже и секира при корне дерев лежит1, iam enim securis ad radicem arborum est posita...

Ox, друзья мои любезные, если бы вы только повнимательнее взглянули на души свои, присмотрелись, иголочкой остренькой потыкали совесть вашу, то вы бы такое там открыли, что не приведи Господь; вашим очам такое бы предстало, причем очам не самых худших из вас, не тех, которые бессовестно вдовиц и сироток плачущих притесняют, мужчин убивают, содомским развратом — прости, Господи, и упаси — тело и душу марают, не тех, говорю я, а лучших, самых чистых, тех, которые сами думают, что в белизне ослепительной пред лицем Бога ходят, да и остальным такими кажутся; вот им-то и говорю я, им как раз весь ужас адский и мерзость души собственной явились бы бездной страшною, полной змей, и они тогда, не приведи Господь, повторю призыв свой, увидели бы, как в этой своей как бы чистоте беспрестанно Спасителя нашего в душе своей распинают, на муки жестокие Его обрекают, тело копьем пронзают и жёлчью поят; вот им-то, ужасающий мрак свой узревшим, от собственной души прочь бежать вынужденным, будто они к крысе прикоснулись или к падали какой там, где бархат или шелк ожидали пальцами нащупать; ох и какой же ужас, дорогие, какое жестокое предательство, какая же уловка сатаны, горе, горе... Подумай, подумай, брат мой и сестра моя, подумай, сколько же хитрости дьявольской скрывается — не скажу в нечистоте — а в чистоте твоей, в порядочности твоей, в любви и доброте, подумай, как же это адское отродье дерзкое, на погибель твою вечную уповая, самые что ни на есть изощренные силки расставляет и везде во всё встревает, во всё протискивается, в самые благородные мысли твои, и слова, и поступки яд свой убийственный по капле источает, подумай, какой потихоньку, незаметно, чтобы тем надежнее совратить тебя, отнюдь не к плохому подталкивает тебя, а к хорошему, доброму, да только добро это так своею злостью приправит, так нечистотами своими начинит, так опоганит, будто, если будет позволено так сказать, в вино превосходное испражнился, в мед сладчайший дегтя добавил и радуется этому и хохочет, смехом заливаясь, что так вас, брат мой и сестра моя, дешево провел, что сам ты даже не заметил, как это вся твоя вера одним большим богохульством вспыхнула, как трезвость твоя в архипаскудное пьянство перед Богом обратилась, а чистота твоя — в безудержную распущенность, кротость твоя — в смердящую страхом трусость, щедрость твоя — в бессовестную жадность ненасытную, а верность твоя слову правды — в мстительную ложь, взывающую к небесам; подумай только, дорогой мой, присмотрись к себе, и ты увидишь собственную мерзость во всей ее наготе, преступления страшные, и окончательное разложение, и падение необратимое. Даже если ты самые мученические испытания ради веры снесешь, зачем они тебе, зачем ты их так стойко переносишь, на что в глубине души надеешься, если не на то, что ореол святости в небесной обители голову твою будет украшать, что будешь восседать ты у подножия божественного престола и бахвалиться будешь святостью своею, ну так скажи, скажи по-совести, о чем ты хлопочешь? И если по совести, то ты скажешь, что о себе самом, о себе единственном тебе дело есть, дело, которое ты на самом деле любишь, а Бога не почитаешь и ни во что не ставишь славу Спасителя и муки Его святые; а когда ты щедро милостыню подаешь, зачем ты делаешь это, брат мой и сестра моя, если не затем, чтобы перед людьми и перед Богом тщеславной заслугой блеснуть, кому ты, милый мой, грош здесь даешь, если не себе самому в надежде, что за каждый медяк тебе вернут золотой талер? А когда ты в чистоте непорочной живешь, а когда тело изводишь постом и бичеванием, зачем всё это, козявочка ты наша миленькая, букашечка ты наша маленькая, зачем, если не затем, чтобы этим телом своим вовсю радоваться и насыщать его после воскрешения тел, чтобы с ним чего худого, Боже упаси, не случилось в чистилищном покаянии или в адских муках? Но тщетны твои расчеты, брат мой, жалки калькуляции твои, ибо разбирается Бог в сатанинских уловках, и ты моргнуть не успеешь, как в сере горючей запылаешь или в лед вмерзнешь на веки вечные за эту чистоту твою и самоистязания, и справедливость, и веру твои жестоко поплатишься, дорогой мой, ибо ничего такого сделать не сумеешь и таких почестей не придумаешь, чтобы за ними дьявольские нашептывания не стояли; вот и говорю я тебе, голубь ты мой, что ты хоть в прах сотрись смирением своим, так из этого праха змей гордыни выползет, да ты хоть горы вознеси мужеством своим, так из-под гор тех трусливые зайчишки поскачут, и даже если ты весь мир удивишь справедливостью своей, не убежит она взгляда Того, кто и кишки и сердца насквозь видит, и самую страшную несправедливость в справедливости твоей отыщет: несправедливость, говорю я, ибо нет большей несправедливости и большего поклепа на Создателя, чем самого себя выше величия Его ставить, а ты ведь именно это и делаешь, потому что для тебя самого эта справедливость твоя должна стать вроде как оплотом и только тебе служить, ибо о себе и только о себе, а не о ком-то еще думаешь ты; а всё потому, что ты смелый — от трусости (а сам возмездия Божьего боишься, а сам потеешь от обжорства), что не хочешь ты, чтобы приговор Божий пузу твоему в еде отказал в день Страшного суда, ибо только из лени работаешь ты, а сам думаешь, что в час возмездия Божия тебя от работы навеки освободят, ибо из ненависти возлюбил ты ближнего своего, а сам не хочешь, чтобы кто другой сидел впереди тебя во славе небесной, ибо в зависти берет начало великодушие твое, а в ханжестве — искренность твоя. Присмотрись только, брат, взгляни на себя, и тогда такой ужас тебя пронзит, что навеки образ тот в душе твоей запечатлится. Да только твой ли это образ? И твой и не твой; несомненно твой, ибо это ты сам и есть, но опять-таки не твой, потому что сатана этот, в душе твоей орудующий, явится пред тобой во всем безобразии своем, и тогда ты поймешь, рыбонька ты моя, как ты с искусителем одно целое составил, да такое, что вас друг от друга не отличишь, что, из-за твоей праведности выглядывая, зубы щерит демон злобный, что ни такого участочка, ни такого волосочка нет на теле твоем, который бы ядом сатанинским пропитан не был, что, даже если душу твою и тело твое на хоть сколько бы частей ни разрубили, а потом каждую из этих частиц еще на миллион частичек наимельчайших поделили, а эти, в свою очередь, еще на миллион, чтоб еще меньше были, — что и тогда, даже в самой маленькой частичке, еще адские ядовитые миазмы за тысячу миль даже курица безносая учует, даже слепая мышь летучая увидит, даже немая рыба криком страха встретит. Вот так-то, братья мои и сестры любимые, вот так всё и обстоит, и ничего уж с этим не поделаешь, потому что вы до мозга костей дьявольщиной пропитаны, потому что хитрыми приемчиками ненавистник вас с потрохами к себе приковал, привязал, заарканил, в рабство взял, и как бы вы теперь ни дергались, как бы из кожи вон ни лезли, моментально в танец пуститесь, лишь только он заиграет, заговорите так, как он вам прикажет, да и всё остальное делать будете так, как он вам повелит, и погибель, ах погибель верная над каждым висит, ибо суд Божий — справедлив, ибо грех неотмщенным не останется, а в вас ничего, кроме греха, не осталось, а молитва ваша — святотатство страшное, а благодарность ваша—оскорбление бесстыжее, а почести ваши — насмешка горькая над мукой Спасителя нашего, и каждая мысль ваша праведная, и слово ваше благочестивое, и поступок милосердный — всё это рубцы кровавые от бича, что на тело Его измученное ложатся, не давая ему покоя, о, палачи вы подлые, мучители жестокие; вот, вот, дорогие вы мои, вот он, образ ваш, вот картина верная, вы — пни трухлявые, полотно истлевшее, труп, на дороге валяющийся, лайно овечье, вот так, братья мои, братья любимые...

И так скорблю я всем сердцем, братья мои, так печалюсь и мучаюсь, ночей не сплю, слезой горючей заливаюсь, рыдаю, стенаю и о просветлении молю, так мое сердце скорбью болезненной поросло, и я питие мое с плачем растворях, а кости моя яко сушило сосхошася2, потому что так всё думаю и думаю, размышляю, дорогие мои, как же вы с этим нечистым справитесь, как вырветесь из когтей его кривых да вострых, когда он вас душит и душит, и грудь коленом своим мохнатым давит, и, осклабившись, клыки наружу выставляет, и рыскает в поисках, кого бы сожрать, так что я с этой печали словно гроб окрашенный, который снаружи кажется красивым, а внутри полон костей мертвых и всякой нечистоты3, — нет, нет, не о том я, не я гроб окрашенный, а вы, братья мои, вы — гробы окрашенные, духовно отравленные, насквозь ядом чертовским пропитанные, насквозь преступника этого злобой проникнутые, как же вы можете сами справиться, кто вас поддержит, кто руку подаст, кто костыли любви под члены ваши увечные подставит, кто, спрашиваю я вас, ибо слепой не может быть поводырем у хромого, а сами вы руку помощи отвергаете, ибо к наслаждениям дьявольским привыкли, хорошо себя в них чувствуете, в этом дерьме, ужасный союз с сатаной восхваляете, болото ваше благословляете, а в слепоте вашей не видите, как он готовит вам погибель вечную, в глухоте вашей не слышите гласа Божия, в немоте вашей уста ваши разучились Бога славить, а раскрываются лишь для того, чтобы мерзость и ложь изрыгать, и ничто, ничто, дорогие мои, спасти вас уже не сможет.

Не сможет? А все-таки, братья мои, давайте искать спасение, лихорадочно, быстро, без передышки искать, ибо нет больше времени и близится минута, и придет день Господень, как тать в нощи, не можем мы больше терять ни минуты, давайте же быстро искать, безотлагательно, лекарства, средства, помощь, костыли для хромых, свет для незрячих, давайте искать немедленно, может, найдется, может, что-то, может быть, как-то, братья, от погибели мы спасемся вместе, не то будет слишком поздно, только скорбь жестокая и отчаяние будут снедать нас там, где червь не умирает и огонь не угасает4, так что, любимые, дорогие мои, спасение давайте что есть сил на помощь призовем, тропинки в темном лесу поищем, куда угодно в поисках воды побежим, ибо пожар весь город охватил, всю страну, весь мир, воды, воды...

Вот так вы, прекрасные вы мои, царство демонов в душе своей носите, каждый по отдельности и все вместе, царство тьмы, и как же нам бороться против целого царства, нам, людям слабым, как превозмочь вражью силу адской злобы да демона к послушанию принудить? Но есть выход, есть, дорогие вы мои, только бдительными надо быть, слова Евангелия внимательно читать, спасение там искать, воодушевление и утешение, и против отчаяния лекарства и против дьявольской хитрости, и все снадобья благоуханные, в нем заключенные, вы найдете, все, только будьте повнимательнее, хотя зачем я всё это говорю, ибо не станете вы на такие вещи внимание обращать, потому что другое у вас в голове, где вам до Евангелия, где вам до пророков, где вам до чтения, когда вас на воровство подмывает, на блуд, на чревоугодие и пьянство, скупердяи вы проклятые, распутники и блудницы, обжоры и убийцы, твари завистливые; где вы, а где Евангелие, ох, мерзавцы вы, сладкие мои, где я для вас спасение найду, ведь должно же быть хоть какое спасение, вы подумайте только, какая радость на небесах воцарится, если хоть один к вере истинной придет, свиньи вы грязные, прелюбодеи, ох, братья вы мои любимые, не отвергайте руки помощи, ибо последних времен последняя минута настала, последняя, послушайте, послушайте, что Евангелие говорит, голосом Спасителя Матфей, глава, как сейчас помню, восьмая: «И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его?»5

Разве я не говорил? Не говорил? Есть спасение, есть, есть! Говорит Спаситель, как царство сатаны разрушить, как Нечистого погубить, с демонами навеки расправиться, ох, какая же это радость, сладкие вы мои, а стало быть, хорошо, хорошо, мы уже знаем, мы уже всё знаем, ведь в том дело, именно в том, чтобы ничего не осталось от царства сатаны, которое существует в нас, то есть в вас, дорогие вы мои и любимые, чтобы царство то располовинить, как пилой разрезать, как червя раздавить, да, да, теперь-то мы знаем, как это сделать...

Теперь-то вы знаете, счастливые вы мои, что не только сатанинские ковы развеять можете, но и что это дело легкое — да что я говорю, легкое! — наилегчайшее, наипростейшее изо всех, пустячок, чепуха, не требующая никаких усилий, никакого труда, братья мои милые, достаточно пальцем шевельнуть — и рассыплется в прах адская машина, и падут расчеты нечистой силы, как же это легко, как просто, дети мои, как же он слаб, этот Князь тьмы, что даже только появившийся на свет ребенок хитромудрые его уловки обойти может, даже оружие из руки его выбить, лишь бы знать, голубчики вы мои, с какой стороны подступиться. Но мы-то уже знаем, но вы-то уже знаете, разлюбезные вы мои, в чем суть дела, каким оружием можно врага в пух и прах разбить; к тому же в словах Спасителя всё уже сказано: когда сатана сатану изгоняет, не устоит царство его, а стало быть, только этот, этот единственный способ сработает против сатаны, и никакой другой — сатану сатаной же изгнать, его же собственным оружием на землю его повалить, зло злом уничтожить, отраву его же отравой отравить, вот оно, золотые мои, средство, вот спасение, вот избавление, вот столбовая дорога к жизни вечной, к свету небесному, вот оно посрамление ада, ах, какое же это счастье, дорогие вы мои, что Бог указал нам это средство и из грязной пасти демона вырваться позволил, какое счастье, какая высокая радость, будто человек со смертного одра поднялся, от болезни нехорошей излечился, из болота топкого его достали, из ила морского выловили и на берег вытащили...

Вот так, братья мои, мы дьявола дьяволом и изгоним, передышки ему не давая, замешательство в рядах его адских учиняя, порядок демонов нарушая, одного черта против другого наставляя, а второго против первого подзуживая и такую в царстве злобы кутерьму творя, что, собственной злобой отравленные, в прах все они и рассыплются. Но что это, собственно, значит, возможно, спросите вы, дьявола дьяволом изгонять, беса на беса натравливать, что это значит? А я вам отвечу, сейчас же и отвечу, родные мои, и всё сразу станет для вас таким ясным и таким легким, что вы со стыда сгорите, когда увидите, какую простую вещь вы до сих пор не замечали. А ведь дело именно в том, а может, и не в том — в это мы уже вникать не будем — так стало быть, в том, дорогие мои, чтобы умно притаиться и на каждое искушение дьявольское такой ответ иметь наготове, чтобы он звонкой пощечиной искусителя метил, воистину, воистину, друзья мои, надежно, действенно и верно — на каждого дьявола другого дьявола напустить во что бы то ни стало, лишь бы только в царстве злобы хаос навести; как то, к примеру сказать, когда тебя, сердце ты мое, отчаяние охватывает, а отчаяние — известный знак дьявольского искушения, чем ты отчаяние преодолеешь? Понятное дело, миленький ты мой, — развратом его одолеешь, точно, развратом жутким, разнузданным, бесстыдным, возмутительным, страшным, неописуемым; ну а когда опять к разврату искуситель тебя склоняет, соблазнительные прелести плоти суля, и манит, и сладкие картинки рисует, и томные огни разжигает, ты, рыбонька моя, ты другим грехом эти его распутные нашептывания, как серпом, срезаешь — пьянством, да таким запойным, чтобы оно полную немощь во все члены излило и параличом душу и тело сковало; и опять-таки, когда он, бес нечистый, к пьянству тебя склоняет, ты в него грехом скупости, словно снарядом убийственным, выстреливаешь, вот так цел и невредим из затруднительного положения выйдешь. А вот что делать, когда любопытство праздное да порочное в сердце зародится, неуемная жажда знаний, что божественное величие оскорбляет, — как ее извести, как искусителя прогнать? Очень просто, братья мои, есть и на это очень легкое средство, о, какое же оно легкое: ты запрягаешь в работу греховность лени, и тщетным оказывается дьявольское искушение, ибо лень любую страсть, даже самую большую, из души прочь изгоняет. И ты снова, как и раньше, в чистоте пребываешь, да и дьявола на посмешище выставляешь. Лень же, в свою очередь, завистью изгнать можно, а зависть — гордыней, гордыню же — праздностью, а праздность — жадностью, жадность, в свою очередь, снова развратом, и так каждое дьявольское искушение дьявольской же метлой прочь со своего пути сметешь.

Разве что слишком трудное пока для тебя это дело, голубчик ты мой, может, работы слишком много, раздумий слишком много, но ты не горюй, не печалься, дорогой мой, ибо есть способы против силков адских гораздо более простые, ты только внимательно слушай, прислушивайся, только следи в оба, и сразу узнаешь, что самопростейший способ дьявола одолеть в том как раз и состоит, чтобы зло искушения злом поступка прочь изгнать и таким образом чертовы фортели на посмешище выставить; например, он, искуситель тот, тебя к разврату подталкивает, а ты сразу же, без минуты промедления в разврат самый разнузданный бросайся — вот и нет больше искушения, нету его, ибо, вестимо дело, искушение действует до тех пор, пока поступка нет, но только дело доходит до дела, сразу искушение исчезает, так что здесь, брат мой любезный и сестра моя милая, ни минуты от искушения страдать не будешь и сразу всё исполнишь, что тебе бес нашепчет, и так искушение его в ничто обратишь: на воровство — воровством ответишь, на убийство — убийством, на гнев — гневом. О сколь же прост, братья мои, этот против сатаны способ, как же исправно работает он: силу искушения его развеять, незамедлительно искушению подчинясь. Но разве это можно назвать удачным расколом царства сатаны, черта чертом побитием, великой победой души над адской хитростью, грандиозной викторией, которую денно и нощно на небесех восторженно славить будут хоры херувимов и серафимов? О братья мои, важные вещи говорю я вам, от страшных несчастий спасти желаю, руку помощи простираю, дорогие мои, верьте словам моим, поверьте, умоляю, ибо речь идет о вечном блаженстве.

Что это вы на меня смотрите так, любимые, во что всматриваетесь? Что так удивляет вас? Что удивляет? А, наверное, кожа моя слишком смуглой показалась? Или вот эти рожки, которые вы заметили на голове моей? И что же такого странного увидели вы? Рожки как рожки, так, для красоты ношу, а впрочем, не только как украшение, иногда и для защиты сгодятся, если какой-нибудь козел на меня по дороге нападет и ну бодаться, а если не козел, то другой какой... всё равно козел. Или, может, вас этот хвостик заинтересовал? Дался вам этот хвостик, для меня так вещь архинужная и полезная, сами подумайте, чем мне от мух отмахиваться, так что хвостик очень даже кстати, ой как нужен! Да вы небось не об этом, а о чем-то другом подумали; эх, знаю, знаю, что вы там себе понапридумывали, чего понастроили в этих головенках ваших глупых, в этих ваших бошках бестолковых, уж я-то знаю, что у вас там зреет, какие мысли безобразные, какие глупости да мерзости. Потому что вы — а это уж я знаю точно — потому что вы уже себе вообразили, что эти рожки и этот хвостик и всякое такое — что это дьявольские отметины, что я сам, пастырь ваш, опекун и учитель, сюда к вам прямо из преисподней прибыл, что я сам не кто иной, как черт, в земные одежды облаченный, ха, ха, ну-ка, скажите, скажите, ведь вы так подумали, а? Ведь так думаете, так у вас в голове складывается, разве нет? А я вам скажу, голубочки-горлицы мои миленькие: зачем скрывать, да и что тут скрывать? Так прямо и отвечу вам: да и еще раз да! А как же иначе, а почему бы и нет? Конечно, конечно, именно оттуда я к вам и прибыл, от братии моей чертовской прямо к вам и послан, а как же иначе... А зачем я сюда прибыл, спросите вы, какова тайная цель прихода моего, каково истинное намерение? И на это я отвечу вам, а почему бы мне вам не ответить? Так вот, слушайте внимательно, ни слова не пропуская, тогда всё и узнаете. Ради вашего же спасения я пришел сюда, великое учение принести вам желаю, помочь вам... А вы наверняка уже подумали, что если дьявол, так уж ничего другого, кроме как вашей погибели, он не желает. О как же вы суровы в своих суждениях, дорогие мои, какая ужасная ошибка! А ведь я, милые вы мои, из любви к вам, только из нее, большой любви к вам, дьяволом и стал, ибо знал, что ни один из ангелов, ни силы бесплотные, ни царства, ни престолы, ни херувимы, ни даже серафимы не откроют вам тайны сей, самой большой тайны... Ибо ангел — само добро, как вы знаете, милые вы мои, не так ли? Ну а если это так, то как же он, будучи добром, мог знать, как со злом обходиться, как его одолеть, как его хитрые ходы обнаруживать? Не знает он этого, дорогие мои, и знать не может, ибо добро со злом никоим образом столкнуться не может, а потому и одолеть зло не сумеет, и только зло, само зло, дьявол — лишь он единственный сумеет дьявола победить. И я тоже, братья мои и сестры, из любви к вам против божественного величия взбунтовался, чтобы, в дьявольском пребывая хоре, над землей господствовать, зло сеять и тем самым против зла бороться. Ради этого, только ради этого, любимые вы мои, сошел я в адские пределы, чтобы сюда к вам прийти, чтобы вам оружие действенное вручить против зла, чтобы чертовщиной чертовщину изгонять и таким образом дьявольскую власть разбить — как, собственно, Спаситель и учит. Так что не удивляйтесь, не удивляйтесь, повторюсь я, этой шкуре моей, рожкам и хвостику, и даже если огоньки пламени станут лизать мою шкуру, тоже не удивляйтесь, и вообще — ничему никогда не удивляйтесь, ибо если ангел из любви к вам мог по доброй воле на вечные муки себя предать и дьяволом стать — то уж воистину нечему после такого удивляться. А ведь именно так, точно так всё происходило, а я тут к вам лишь затем прихожу, чтобы к злу вас сговорить и злом тем другое зло прогнать, коль скоро только злом от зла спастись и можно.

Теперь вы всё знаете, дорогие мои, и нет для вас ничего тайного, знаете, кто я таков и зачем прибыл к вам, и чему научить вас хочу; знаете, как из дьявольских силков выпутаться, теперь вы всё знаете. Только падший, дорогие мои, может падшему противостоять, ибо надобно на дне пропасти находиться, чтобы битву ту вести, а потому только падший ангел может одолеть падшего ангела; сколь же велика эта истина, сколь тонка наука, сколь утешительна она для душ ваших опечаленных, сколь ярок свет на вашем беспутном пути...

А я вижу, братья мои любимые, вижу, что еще чего-то вам не хватает, что-то вас донимает, что-то еще вам чудится, то одно, то другое, вроде как что-то где-то может быть так, а может быть и сяк, ох, братья мои ненаглядные, как же ясно вижу я, что вам нужно, ибо углядел я муть печальную душ ваших и того червя вижу, что сердце вам точит, ох уж точит, знаю я, что это за червь, что за мысль коварная, ибо вы думаете (ну, признайтесь же, так ил и нет), думаете, что если одного дьявола другим дьяволом изгоните, то навсегда с тем вторым дьяволом останетесь, а если долго его носить с собой, то и сроднитесь с ним, не так, что ли? А вы как хотели? Чтобы уж никакой дьявольщины совсем не было? Ох и дерзкую же мысль вынашиваете, чтобы, будучи от грехов совсем очищенными, вам в небо взлететь и одесную Отца небесного сесть, блаженства отдохновения вечного подле престола Господня вкусить, на пир всеблагой приглашение получить; этого, этого вам хочется, как Бог свят, хочется; и не говорите, что нет, ибо именно об этом печетесь, об этом, несчастные вы мои, о сколь страшна эта ваша дерзость, сколь зловредна гордыня, безграничная, всесокрушающая, сатанинская! Братья мои, не на это ли вы надеетесь, не эти ли силы хотели добыть вы из жалких душонок ваших, что вроде как яблочки, червячком подточенные, в саду Господнем ветром сорваны, это из них вы надеетесь добыть абсолютную непогрешимость, греха первородного страшные последствия стереть, чистыми, святыми остаться? Ведь этого вы ждете, братья? Но ведь это грех страшный, грех превеликий, самый большой на земле, грех гордыни бесстыдной, величие Божие бесконечно оскорбляющий, достоин самых тяжких адских мук, это грех неописуемый, и именно за этот грех вы вечную награду ждете? О, как же вы прогнили, как низко пали, какой позор, беда, беда! Милые вы мои, кто в праведники рассчитывает попасть, кто спасения жаждет, тот худшие себе муки готовит, чем если бы с пеленок по гроб жизни каждую минуту творил самые отвратительные преступления, ибо нет греха выше греха спесивой гордыни, и именно за этот грех низвергнуты были в преисподнюю восставшие ангелы. Вы только задумайтесь, мозгами пораскиньте, чего вы от Создателя нашего домагаетесь, на что рассчитываете, и тогда увидите, как гнев Господень навлекаете на себя, который вас, точно огонь солому, в пепел обратит... Вам бы проклятия вечного желать надобно всем сердцем и о нем Создателя просить, молить, чтобы Он вам в соответствии с мерой греховности вашей отплатил, ибо греховность ваша бесконечна, бездонна, а стало быть, и наказание должно быть бесконечным. Молите о вечном проклятии, просите о нем смиренно, чтобы навеки вечные вверг вас Бог в пучину адскую, чтобы свершилась великая справедливость. Если вы на спасение рассчитываете, если за гнилость душ ваших награду жизни вечной получить желаете — неизбежно оттолкнет вас Божья рука справедливая и воздастся вам в меру гордыни вашей. А если, нищету свою презрев, о наказании просить будете, то, дорогие мои, выслушает Господь призыв ваш; если сатану в смирении своем возьмете в сотоварищи, если в кротости своей греховность свою грехом усуглублять будете, один грех к другому ежедневно добавляя, ежечасно, ежеминутно, если зло со злом еще большим соединять будете, ох, любимые мои, братья и сестры, и тогда отойдет вам по мере греховности вашей. Важные вещи я вам здесь рассказал, а вы хорошенько всё запомните, дорогие мои, как-никак все мы братья, навеки объединенные общей судьбой, навеки. Аминь.