Всё, что требовалось от новичка, — это слегка подтолкнуть уголок. Стальная плита сама развернулась бы на роликах и пришла под нож необрезанной кромкой. Вместо этого он что было силы упёрся в плиту ключом и погнал её с перепугу куда-то в сторону Астрахани.
На глазах у остолбеневшей бригады металл доехал до последнего ряда роликов, накренился и тяжко ухнул на бетонный пол. Наше счастье, что перед курилкой тогда никого не оказалось.
Первым делом мы с Валеркой кинулись к новичку. Оно и понятно: Валерка — бригадир, я — первый резчик.
— Цел?
Новичок был цел, только очень бледен. Он с ужасом смотрел под ноги, на лежащую в проходе плиту, и губы его дрожали.
А потом мы услышали хохот. Случая не было, чтобы какое-нибудь происшествие в цехе обошлось без подкранового Аркашки.
— Люська! — в восторге вопил подкрановый. — Ехай сюда! Гля, что эти чудики учудили! Гля, куда они лист сбросили!
Приехал мостовой кран, из кабины, как кукушка, высунулась горбоносая Люська и тоже залилась смехом.
Илья Жихарев, по прозвищу Сталевар, неторопливо повернулся к Аркашке и что-то ему, видно, сказал, потому что хохотать тот сразу прекратил. Сам виноват. Разве можно смеяться над Сталеваром! Сталевар словом рельсы гнёт.
С помощью Люськиного крана мы вернули металл на ролики и тут только обратили внимание, что новичок всё ещё стоит и трясётся.
Мы сунули ему в руки чайник и послали от греха подальше за газировкой.
— Минька, — обречённо сказал Валера, глядя ему вслед. — А ведь он нас с тобой посадит. Он или искалечит кого-нибудь, или сам искалечится.
— А может, у него высшее образование? — сочувственно пробасил Вася-штангист.
— Брось! — сказал Валера. — Высшее образование! Двух слов связать не может!
Впятером мы добили по-быстрому последние листы пакета и, отсадив металл, в самом дурном настроении присели на скамью в курилке.
— Опять забыл! — встрепенулся Сталевар. — Как его зовут?
— Да Гриша его зовут, Гриша!..
— Гриша… — Сталевар покивал. — Григорий, значит… Так, может, нам Григория как-нибудь на шестой пресс, а? У них вроде тоже человека нет…
— Не возьмут, — вконец расстроясь, сказал бригадир. — Аркашка уже всему цеху раззвонил. И Люська видела…
Старый Пётр сидел прямой, как гвоздь, и недовольно жевал губами.
— Вы это не то… — строго сказал он. — Не так вы… Его учить надо. Все начинали. Ты, Валерка, при мне начинал, и ты, Минька, тоже…
В конце пролёта показался Гриша с чайником. Ничего, красивый парень, видный. Лицо у Гриши открытое, смуглое, глаза тёмные, чуть раскосые, нос орлиный. Налитый всклень чайник несёт бережно, с чувством высокой ответственности.
— А как его фамилия? — спросил я Валерку.
Тот вздохнул.
— Прахов… Гриша Прахов.
— Тю-тельки-матютельки! — сказал Сталевар. — А я думал, он нерусский…
Красивый Гриша Прахов остановился перед скамьёй и, опасливо глядя на бригадира, отдал ему чайник.
— Ты, мил человек, — сухо проговорил Старый Пётр, — физическим трудом-то хоть занимался когда?
Тёмные глаза испуганно метнулись вправо, влево, словно соображал Гриша, в какую сторону ему от нас бежать.
— Физическим?.. Не занимался…
— Я вот и смотрю… — проворчал Старый Пётр и умолк до конца смены.
— Гриш, — дружелюбно прогудел Вася-штангист. — А ты какой институт кончал?
— Институт?.. Аттестат… Десять классов…
Сталевар уставил на него круглые жёлтые глаза и озадаченно поскрёб за ухом.
— Учиться — не учился, работать — не работал… А что ж ты тогда делал?
И мне снова почудилось, что Гриша сейчас кинется от нас бежать — сломя голову, не разбирая дороги… Но тут над нами, урча, проехал мостовой кран.
— Эй! — пронзительно крикнула Люська и, свесившись из окна кабины, постучала себя ногтями по зубам.
Валерка встал.
— За нержавейкой поехала, — озабоченно сказал он. — Пошли, Григорий, металл привезём…
Он сделал два шага вслед за Люськиным краном, потом остановился и, опомнясь, посмотрел на Григория. Снизу вверх.
— Или нет, — поспешно добавил он. — Ты лучше здесь посиди, отдохни… Вася, пойдём — поможешь.
Ни на приказ бригадира, ни на отмену приказа Гриша Прахов внимания не обратил. Он глядел в конец пролёта, куда уехала Люська. Потом повернулся к нам, и видно было, что крановщица наша чем-то его потрясла.
— А что это означает? — спросил он и постучал себя ногтями по ровным белым зубам.
— Нержавейка, — сказал я.
— А почему…
— А потому что из неё зубы делают.
— А-а… — сказал он и снова уставился в конец пролёта, где прыгали по стенам и опорам красные блики с прокатного стана.
Отработали. Пошли мыться. Выйдя из душевой, в узком проходе между двумя рядами шкафчиков я снова увидел Гришу Прахова. Оказалось — соседи. Вот так — мой шкафчик, а так — его.
— Ну и как тебе, Гриша, у нас?
И знаете, что мне на это ответил Гриша Прахов? Он как-то странно посмотрел на меня и тихо проговорил:
— Какие вы все разные…
И больше я ему вопросов не задавал. Ну его к чёрту с такими ответами!
Да и торопился я тогда, хотел забежать в универмаг к Ирине — договориться, что делаем вечером. Быстро одевшись, я закрыл шкафчик, но взглянул на Гришу и остановился.
Гриша Прахов надевал просторную, застиранную почти до потери цвета… Нет, не рубаху. Я не знаю, как это называется. То, что он в конце концов надел, не имело воротника и завязывалось под горлом двумя тесёмками. На самом видном месте, то есть на пузе, мрачно чернел прямоугольный штамп. Кажется, больничный.
Затем Гриша погрузился в штаны. Штаны эти, наверное, не одна канава жевала. Они были коротки и всё норовили упасть, пока Гриша не перетянул их по талии верёвочкой, сразу став неестественно широкобёдрым.
Пиджак был тесен и сгодился бы разве что для протирки деталей. Напялив его, Гриша выдохнул и с хрустом застегнул единственную расколотую пополам пуговицу.
Снова полез в шкафчик и достал оттуда… Ну, скажем, обувь. Оба каблука были стоптаны, как срезаны, причём наискосок — от внутренней стороны стопы к внешней.
Надев эти отопки прямо на босу ногу, Гриша закрыл шкафчик и тут только заметил, что я на него смотрю.
— Так я пойду? — встревоженно сказал он.
Я кивнул.
Рискуя вывихнуть себе обе ступни, Гриша Прахов неловко развернулся в узком проходе и, нетвёрдо ступая, направился к выходу между двумя рядами шкафчиков.
Опомнясь, я поспешил за ним. Пересменка кончилась, и в раздевалке уже никого не было. Только у входа в душевую стоял голый Сталевар с полотенцем через плечо. Вытаращив жёлтые глаза и отвесив челюсть, он смотрел на дверь, за которой, надо полагать, только что скрылся Гриша Прахов.