Разные среди разных

Глава 8

Они даже не прикоснулись к Грише Прахову — просто подошли с двух сторон, одинаково одетые, с одинаковыми лицами, и остановились, молча глядя на поникшего преступника…

Преступника?

Но ведь я же прекрасно видел, что эти двое не из милиции! Два часа ночи, тёмный сквер, явная уголовщина!.. И потом эти их одинаковые физиономии!..

Преступника…

Двое повернулись и пошли к выходу из сквера, ступая уверенно, неторопливо. А Гриша Прахов, мой квартирант, резчик из моей бригады, плёлся между ними, жалко опустив плечи.

Серый полусвет фонарей лился им навстречу, и с каждым шагом эти трое делались всё более плоскими, словно вырезанными из бумаги.

И я понял вдруг, что вижу Гришку в последний раз, что его уводят навсегда…

Меня вышвырнуло из пролома, как торпеду.

Они оглянулись.

— Минька, не надо! — услышал я испуганный Гришин вскрик, но было поздно.

Первым мне подвернулся тот, с заплывшим глазом, и я положил на него штакетину сверху — с оттягом, как кувалду. Он почти уклонился, и всё же я его зацепил. Хорошо зацепил, крепко.

Второй мягко отпрыгнул и, чуть присев, выхватил что-то из-за спины левой рукой. У меня не было времени снова занести штакетину, и я просто отмахнулся ею. Повезло — достал. Выбитый ударом предмет, кувыркаясь, улетел в заросли.

Крутнулся на месте… Так и есть — третий! Чуяло моё сердце! Этого я женил рейкой точнёхонько в лоб.

И только когда раздался деревянный сухой звук удара, когда этот неизвестно откуда взявшийся третий попятился от меня мелкими нетвёрдыми шажками, дошло наконец, что это я Гришу рейкой женил. Чёрт бы драл их одинаковые физиономии!

Гриша допятился до конца лужайки, там его подсекли под коленки плотные подстриженные кусты, и он по-клоунски через них кувырнулся — спиной вперёд, только подошвы мелькнули.

Противники мои вели себя тихо: один лежал, уткнув заплывший глаз в короткую чёрную траву, второй постанывал, свернувшись в вопросительный знак и по-вратарски «упаковав» подбитую руку.

Надо было, не теряя ни секунды, хватать Гришу, взваливать его на горб и со всех ног бежать к дыре. А там — срочно поднимать шум! Кому-кому, а уж мне-то рассказывать не стоит, что за штуку выдёргивают из-за спины таким движением, — служил, знаю…

Я отшвырнул штакетину, дёрнулся было к кустам, за которые только что улетел Гриша Прахов, и вдруг в самом деле увидел третьего. Вернее, не то чтобы увидел… Просто вдалеке, возле аллеи, где света было побольше, мелькнуло что-то серое.

Пригибаясь, я метнулся в сторону, перескочил через ближайшие заросли и упал за чахлой ёлочкой, чуть не пробив себе рёбра чем-то твёрдым и угловатым. Вот дьявол! На что же это я упал?

Пока я, стараясь кряхтеть потише, извлекал из-под себя эту словно нарочно кем подложенную штуковину, серое пятно приблизилось. Всё правильно — это был третий.

Оборотень с лицом Гриши Прахова передвигался короткими бесшумными переходами шага в три-четыре. Замрёт на секунду, прислушается — и скользнёт дальше, веточкой не шелохнув. В левой руке у него (опять в левой!) было что-то вроде большого неуклюжего пистолета, и чувствовалось, что стрелять он в случае чего будет навскидку и без промаха.

Видно, он тоже заметил подозрительное мелькание теней на лужайке и теперь двигался прямиком ко мне. И хоть бы камушек какой рядом лежал! И рейку, дурак, бросил!.. Ну куда же мне с голыми руками против…

И тут я обнаружил, что держу за ствол в точности такую же штуковину, как у него. Секунды две в голове моей шла какая-то болезненная пробуксовка, прежде чем я понял, откуда она взялась. Я же сам только что вытащил это из-под собственных рёбер. Ну точно! Тот тёмный предмет, что, кувыркаясь, улетел в заросли после моей отмашки дрыном!..

А этот уже стоял посреди лужайки — серый, неподвижный, с выеденным тенью лицом. Чёрные кусты напротив ёлочки распадались широкой прогалиной, и я ясно видел, как он поднял оружие и тщательно прицелился в одного из лежащих. Конечно, ничего хорошего от этой братии я не ждал, и всё же меня прошиб холодный пот, когда я увидел, что он собирается сделать.

Всё произошло беззвучно и страшно. Выстрела не было. Эта штука в его руке даже щелчка не издала. А человека не стало. Просто не стало, и всё. И только трава на том месте, где он лежал, залоснилась вдруг в сером полусвете фонарей от немыслимой стерильной чистоты.

Точно так же, спокойно и деловито, оборотень навёл оружие на второго… Ну пусть не щелчок, но хоть бы шорох какой раздался! Ни звука. Был человек — и нет его.

Убийца подрегулировал что-то в своей дьявольской машинке и, прицелившись в мою штакетину, уничтожил и её тоже. На всякий случай.

Я уже боялся дышать. Вот, значит, что стало бы со мной, промахнись я рейкой по второму!.. Долго бы искали потом Миньку Бударина…

Пальцы моей левой руки сами собой, без команды, сомкнулись на рукоятке, и от кисти к локтю пробежали электрические мурашки. Перед глазами у меня вместо прицела оказался стеклянный экранчик не больше спичечного коробка. В нём я увидел слегка увеличенные чёрные кусты и тонко прочерченную светящуюся окружность.

Кто они такие, откуда взялись, почему у них такое оружие — я об этом и думать забыл! Одного мне хотелось — чтобы этот серый скрылся, и как можно скорее. Но он, похоже, не собирался скрываться — неподвижная фигура по-прежнему маячила посреди лужайки.

Если бы он при этом смотрел в мою сторону — чёрт с ним! Я тоже в его сторону смотрел, и очень даже пристально. Серый силуэт как раз вписывался в светящуюся окружность на стеклянном экранчике.

Но в том-то всё и дело, что оборотень пялился на плотные подстриженные кусты, за которыми лежал обездвиженный мною Гриша Прахов. Если этот гад сделает к нему хоть один шаг… Сделал. Ну, не обижайся…

Спусковая клавиша плавно ушла в рукоятку…

Никому, даже Бехтерю, не пожелал бы я попасть тогда в мою шкуру. Я ведь с той самой ночи стал тишины бояться. Мать до сих пор удивляется: что это я — телевизор включаю, а сам его не смотрю? А меня просто в полной тишине жуть берёт…

Так вот, тишина тогда была полной. Где-то далеко-далеко ворчал еле слышно листопрокатный, да шевелились вверху чёрные кроны. Вот он, серый разрыв между кустами, вот она, выбитая в траве светлая тропинка, а на ней — никого… Как будто не стоял там секунду назад страшный серый человек с лицом Гриши Прахова.

Мне послышалось, что возле стены отчётливо хрустнул под чьей-то ногой осколок стекла. А в следующий миг землю рядом со мной словно подмело — сдуло бесшумно мелкие камушки, хвоя на низко опущенной ветке блеснула, как вымытая…

В себя я пришёл за травянистым бугорком метрах в пятнадцати от того места. Аллея теперь проходила рядом. Краем глаза я видел изнанку моей скамейки и бетонную урну. И только было я подумал, что хотя бы со стороны аллеи прикрыт надёжно, как урна эта исчезла. А за ней исчезла и скамейка. Словно кто-то быстро и деловито убирал все заслоняющие меня предметы.

Дальше убирать было нечего — дальше был я. Меня подбросило… А вот что случилось потом — не помню. Наверное, я отбежал. Или отполз. Или откатился. Словом, что-то я такое сделал…

Дальше идут мелкие обрезки… Ума не приложу, за каким чёртом меня понесло через аллею, а главное — как это я ухитрился перебежать её, не попав под выстрел.

Но они, гады, эту ночку тоже запомнят надолго. Какой там, к дьяволу, Гриша Прахов! Им теперь было не до Гриши. Беготня и бесшумная пальба перекинулись на противоположную сторону сквера — ту, что примыкает к шоссе.

Вот не думал, что пригодится мне когда-нибудь моя армейская выучка! Похоже, я стянул на себя всех Гришиных родственничков, дежуривших возле завода. Ещё раза три слизывал невидимый выстрел пыль с травы перед самым моим лицом. Я вскакивал, отбегал, падал, отползал, целился… В голове сидела одна-единственная мысль: «Лишь бы этот дурак не очухался раньше времени… Лишь бы он не полез меня выручать…»

А потом вдруг суматоха кончилась, и стало ясно, что дела мои плохи. Даже залечь было негде. Я сидел на корточках за жидким кустиком, а из чёрных провалов ночного сквера на меня наползала оглушительная леденящая тишина. А за спиной — ограда, железные копья выше моего роста — не перелезешь. Короче говоря, зажали Миньку Бударина.

Кричать? Звать на помощь? Кого? Три часа ночи, пустая улица, никто не услышит. А услышит — так не успеет. А успеет — так не поможет…

И тут откуда-то издали, со стороны старого щебкарьера, поплыл низкий рокочущий звук. Сначала он был еле слышен, потом окреп, приблизился, распался на отдельные голоса… Это шли заводские КрАЗы.

Я видел, как шевельнулись кусты, как мелькнула за ними и пропала серая сгорбленная спина, но стрелять вдогонку не стал. Это уже ничего не меняло. Огромный мир вспомнил наконец про Миньку Бударина и шёл теперь к нему на выручку.

Рычание моторов надвигалось — уверенное, торжествующее. Из него вдруг прорвался хриплый петушиный крик сигнала — видно, шофёр пугнул сунувшуюся под колёса собачонку…

Я ждал, что заросли вскипят разом и ещё с десяток Гришиных родственничков кинутся, пригибаясь, врассыпную от ограды. Но нигде даже веточка не дрогнула, лишь одна-единственная серая спина мелькнула по-крысиному на аллее, наискосок пересекая световой коридор. Где же остальные-то? Неужели я их всех?..

Показались КрАЗы. Они шли колонной — пять длинных угловатых громад, и всё дрожало, когда они проходили один за другим. Метров за двадцать до меня водитель первой машины включил фары, и на тёмные закоулки старого сквера рухнул обвал света. Рассечённый стволами вязов, свет метался, выхлёстывая из зарослей всю эту ночную нечисть — вернее, следы её…

Конечно, они меня не заметили. Спорить готов, что никто из них даже головы в мою сторону не повернул, но кому какое дело! Главное, что незнакомые мне парни, сами о том не зная, успели вовремя. И попробуй кто пискнуть, что за баранкой КрАЗа сидел тогда хоть один плохой человек!..

— Спасибо, ребята… — бормотал я, выбираясь на аллею. — Спасибо…

Выбрался — и остолбенел. Я и не думал, что их будет так много — чистых островков, лежащих вразброс на асфальте. То ли я палил, то ли по мне палили — ничего не помню… Но не всё же это промахи! Я смотрел на испятнанную смертельной стерильной чистотой аллею и чувствовал себя убийцей. Оставалось одно: добрести до цеха, положить оружие на металлический стол, сказать: «Вызывайте милицию, мужики. Этой вот самой штукой я только что уложил в сквере человек десять. Только вы учтите — Гриша здесь ни при чём, он пальцем никого не тронул…»

Кто-то приближался ко мне по асфальтовой дорожке, а у меня даже не было сил поднять руку. И слава богу, что не было, потому что навстречу мне, держась за ушибленную голову, брёл очнувшийся Гриша Прахов.

— Стой! — вырвалось вдруг у меня. Между нами лежало чистое пятно, асфальт без пылинки, и Гриша неминуемо бы наступил на него, сделай он ещё один шаг.

— Обойди… — хрипло приказал я. Нельзя было ходить по этим пятнам. Всё равно что на могилу на чью-то наступить.

Мы стояли друг против друга на том же самом месте, где встретились три месяца назад.

— Я так и знал, что ты ввяжешься, — услышал я его больной, надломленный голос. — Я же предупреждал тебя, это очень опасно… Зачем ты, Минька?..

Я смотрел в его замутнённые болью глаза и понимал уже, что если и положу оружие на стол, то слова мои будут другими. «Делайте со мной что хотите, — скажу я, — но только иначе никак не получалось. Не мог я им отдать этого человека, понимаете?..»

Я шагнул к Грише, хотел сказать, мол, не тушуйся, главное — отбились, живы оба, как вдруг что-то остановило меня. Остановило, а потом толкнуло в грудь, заставив снова отступить на шаг.

— Гриша… — выдохнул я, всматриваясь в знакомое и в то же время такое чужое теперь лицо. — Кто ты, Гриша?!