Разум и чувства и гады морские

Глава 36

Несколько дней спустя после этой встречи газеты объявили, что супруга Томаса Палмера, эсквайра, разрешилась от бремени сыном и наследником. Это событие, крайне важное для счастья миссис Дженнингс, временно переменило ее распорядок дня, тем самым изменив и привычные порядки для ее юных гостий; каждое утро, едва проснувшись, миссис Дженнингс отправлялась навестить Шарлотту и не возвращалась до позднего вечера. Сестры Дэшвуд оказались предоставлены заботам леди Мидлтон и сестер Стил, ценивших их общество невысоко, но добивавшихся его с большим упорством.

Леди Мидлтон, у которой в последнее время появилось как никогда много секретов, общество сестер Дэшвуд было особенно неугодно. Ночами она восстанавливала субмарину, спрятанную в кладовке, а чтобы заварить корпус и починить старые, гнутые пропеллеры, по необходимости изучала искусство корабельщика, днем же, готовясь исполнить свою заветную мечту о побеге, без конца зубрила тонкости навигации и подводного пилотажа. Что до Люси, та бдительно наблюдала за Элинор и Марианной, как за захватчицами, вторгшимися на ее территорию и присваивающими часть тех благ, которые она по праву считала своими.

Станцию же будоражила буканьерская лихорадка, не оставившая никаких сомнений, что маскарад сэра Джона опередил всех состоятельных модников столицы, все чаще являвшихся в свет в пиратских нарядах. Сабля сделалась необходимым элементом гардероба, всякий истинный джентльмен выглядел как джентльмен удачи, а по Торговой набережной уже нельзя было пройтись, не оглохнув от воплей попугаев, рассевшихся по плечам кавалеров, чьи головы украшали лихо повязанные платки.

Азартные игры, акваувеселения и родео на морских львах уступили место состязаниям на саблях, в которых мужчины Станции закаляли боевой дух, хотя, конечно, бой с настоящими пиратами был делом совершенно немыслимым.

Элинор находила подобную моду безвкусной, в немалой степени потому, что она совпала с учащением пиратских нападений на наземные поселения. Бесчисленные буканьеры, включая знаменитого пирата по кличке Страшная Борода, делали моря еще более опасными для путешествий, нападая на каждый корабль слабее четырехмачтового, захватывая грузы и бросая команду за борт на милость морских чудовищ.

Но куда сильнее ее волновало, что пиратская тематика большинства светских мероприятий ничуть не радовала Марианну. Каждый вечер она безропотно натягивала галоши, готовясь к выходу в свет, но ни от чего не ожидала ни малейшего удовольствия и даже не интересовалась, куда на этот раз они едут.

Однажды вечером их пригласила к себе знакомая миссис Джон Дэшвуд посмотреть показательные дуэли на саблях и кортиках, какие могли бы случиться, столкнись отважные щеголи с настоящими пиратами. Ничего особенного на этом вечере не произошло. Как и всегда на подобных тематических вечерах, здесь собралось достаточно увлеченных дуэлянтов, но гораздо больше тех, кто не понимал в этом ничего; выступавшие же лишь снова убедили себя и своих ближайших друзей, что дуэлянтов лучше их не сыщется во всей Англии.

Элинор не была поклонницей подобных увеселений и не притворялась таковой, поэтому без смущения отводила взгляд от «сходней», возведенных со всем тщанием, чтобы напоминали настоящую шхуну, на какой могла бы состояться подобная схватка. Так она и заметила среди собравшихся джентльмена, на нарукавниках которого было вышито «Славься, Британия!». Вскоре он заметил ее взгляд и фамильярно сказал что-то ее брату; когда они подошли, мистер Дэшвуд представил ей мистера Роберта Феррарса.

Последний поприветствовал ее с непринужденной учтивостью и так причудливо изогнул шею в поклоне, что Элинор стало ясно: он именно такой пустой щеголь, каким описала его Люси. Какое было бы счастье, если бы ее приязнь к Эдварду питалась не его заслугами, а заслугами его родни! Но, удивляясь несхожести двух братьев, она обнаружила, что бездушие и чванство одного ничуть не умаляет скромности и истинных достоинств другого. Причину же столь заметной разницы Роберт охотно сообщил ей сам под лязг сабель с фальшивых сходней, не прошло и четверти часа с момента их знакомства. Говоря о брате и сокрушаясь о чрезвычайной неловкости, мешавшей ему, по мнению Роберта, вращаться в приличном обществе, он великодушно приписал это тому, что Эдварду выпал незавидный жребий получить частное образование, в то время как он сам, впитавший все блага лучшей школы, прекрасно приспособлен к светской жизни.

— Клянусь вам, — добавил он, — другой причины тут и быть не может. Так я всегда и говорю матушке, когда она изволит об этом сокрушаться. «Сударыня, — говорю я ей, — не кручиньтесь столь сильно. Эта беда непоправима, и виноваты в ней вы и только вы. Зачем в самую решающую пору его жизни вы препоручили Эдварда частному учителю? Чтобы он якшался с портовыми крысами и зациклился на мифологии Большой Перемены и нудных научных банальностях! Если бы вы отправили его, как меня, в Вестминстер, ничего подобного бы не случилось». Я совершенно в этом убежден, и матушка теперь тоже понимает, какую ошибку совершила.

Джон Дэшвуд интересовался премудростями фехтования не больше Элинор, поэтому его мысли были вольны обращаться к другим предметам: большую часть вечера он провел, припоминая, выплатили ли ему все причитающиеся деньги за последний эксперимент, в рамках коего он три дня питался исключительно икрой веслоноса. Это навело его на весьма приятную мысль, которую он и представил на одобрение супруге, когда они вернулись домой. Следующую неделю он будет в тяжелейшем состоянии после операции, когда его легкие будут снабжены лепестками и складочками наподобие тех, что есть в рыбьих жабрах, и, конечно, Фанни будет рада, если кто-то составит ей на это время компанию. Пригласить к себе сестер было бы более чем разумно. Трат это никаких не потребует, неудобств не причинит — но все же Фанни чрезвычайно удивилась его предложению.

— Они гости леди Мидлтон. Как я могу лишить ее их общества?

Супруг не счел ее возражения весомыми.

— Но они провели у нее уже неделю, к тому же леди Мидлтон не станет обижаться, если они уделят столько же времени близким родственникам.

— Но, дорогой, я только что решила пригласить к нам сестер Стил на несколько дней. Они очень приятные, воспитанные барышни, и леди Мидлтон утверждает, что ловчее Люси Стил кораблик в бутылке никто не сделает. Твоих сестер мы успеем пригласить и в какой-нибудь другой год, а мисс Стил могут на Станцию больше и не приехать!

Мистер Дэшвуд признал ее правоту. Убедившись, что мисс Стил необходимо пригласить немедленно, он успокоил свою совесть твердым намерением пригласить сестер на будущий год, в то же время подозревая, что на будущий год никакого приглашения не потребуется, потому что Элинор приедет уже женой полковника Брендона, а Марианна будет гостить у них.

Фанни, радуясь своему избавлению, на следующее же утро написала Люси и пригласила ее с сестрой к себе, как только леди Мидлтон сможет с ними расстаться. Этого было довольно, чтобы сделать Люси совершенно счастливой, и не без причины. Возможность находиться рядом с Эдвардом в лоне его семьи была ей исключительно на пользу, а приглашение это так польстило ее самолюбию! Следовало горячо возблагодарить судьбу за подобный дар и безотлагательно им воспользоваться, поэтому пребывание мисс Стил у леди Мидлтон, до того не ограниченное сроками, внезапно начало подходить к своему завершению, которое, как вдруг выяснилось, давно было назначено и истекало через два дня. Леди Мидлтон осталась этим крайне довольна, поскольку теперь все ее внимание принадлежало почти законченной субмарине.

Когда приглашение прочитала Элинор (а оно попало к ней в руки через десять минут после того, как было доставлено), она впервые согласилась с Люси, что у той действительно есть причина для радости. Ведь этот необычайный после столь краткого знакомства знак любезности происходил вовсе не из неприязни к ней, Элинор, а значит, в будущем при известном упорстве Люси вполне могла добиться своего. Ее талант к лести был поистине сверхъестественным, раз уж покорил гордую леди Мидлтон и проник в сердце миссис Джон Дэшвуд.

Так мисс Стил перебрались в дом Джона и Фанни Дэшвуд, и все новости оттуда, доходившие до Элинор, лишь подтверждали ее мысли. Сэр Джон, не раз их навещавший, приносил известия такого рода, что их нельзя было назвать иначе чем поразительными. Миссис Дэшвуд никогда прежде не встречала таких приятных девиц; она называет Люси по имени, не отказывается от ее помощи в регулярном орошении жабр-легких мистера Дэшвуда свежей морской водой и не знает, сможет ли когда-нибудь с нею расстаться.