Разведка боем

Глава 14 ЧИЖИК И ЛАВРОВОЕ ДЕРЕВО

— Трудно ли быть главным редактором молодежного журнала и учиться в медицинском институте? Да, трудно. А кто сказал, что легко? Учиться вообще непросто, тем более в институте, тем более в медицинском. Но многие студенты не только учатся, а ещё и работают. Старшекурсники — фельдшерами на «Скорой помощи». Ночи напролет. Что такое ночное дежурство на «Скорой помощи», рассказывать не стану. В нашем журнале скоро появится повесть молодого ленинградского писателя Александра Розенблюма, в которой главный герой, врач «Скорой Помощи», идёт по следу шпиона и отравителя, действие происходит в предвоенные годы. Сейчас, конечно, другое время, и оснащение лучше, и связь, и транспорт, но работа по-прежнему сложная, чрезвычайно ответственная. Но ведь и работают, и учатся, и занимаются комсомольскими делами, и на отдых тоже время остается. На помощь приходит умение отделить главное от второстепенного, нужное от ненужного. Эффективное мышление — огромное подспорье для каждого, кто хочет трудиться на благо страны.

— Выключи телевизор, — попросила настоящая Ольга.

Мы смотрели повтор телепередачи Чернозёмского телевидения «Время, вперёд!», в которой Ольга и Надежда рассказывали о новом журнале, о нашем институте, о поездке в Америку, о матче с Фишером, обо всём. Итоги прошлого года. Звучало заманчиво. Хотелось тут же подать заявление в приёмную комиссию Чернозёмского государственного медицинского института имени Николая Ниловича Бурденко, в котором у студентов столько возможностей!

Конечно, кое-что осталось за кадром. То, что эти студентки сначала ходили в школу, где иностранные языки были на первом месте. И не просто ходили, а учились отлично и всерьёз. То, что отец одной из студенток — член ЦК КПСС и первый секретарь нашего обкома. Что на журнал пошло триста тысяч долларов, заработанных в той самой Америке. И много чего ещё осталось за кадром.

Что ж, выключить телевизор не трудно. Встал и выключил.

Ведь видели же. Однако если прежде передача шла из нашего Чернозёмского телецентра, то теперь её смотрит вся страна. Та её часть, что смотрит телевизор в десять утра.

Почему смотрим мы? Потому что ленимся. Отдыхаем.

Принуждаем себя ничего не делать. Хотя и не просто.

В Приокском заповеднике мы побыли недолго. Только-только раздышались.

И захотелось продолжить. Но сначала сдали сессию, девочки выпустили второй номер «Поиска», организовали допечатку первого номера (журнал расхватывают, как драники в голодный год), зарядили третий и составили концепт четвёртого, я же всё больше хандрил, хотя и внес посильный вклад в книгу «Мой матч с Фишером», который писал преимущественно Антон, вставляя репортажи Ольги, Надежды и свои. Те самые, что диктовали из Лас-Вегаса.

Книгу я ещё в декабре отдал в издательство «ФиС», но, как оказалось, в план её поставят на тысяча девятьсот семьдесят седьмой год! То ли кто-то подгадил, то ли просто неразворотливость, но кому будет нужен этот матч в семьдесят седьмом?

Но тут на нас, точнее, на Ольгу, вышли правдисты (или Ольга вышла на правдистов), и ура-ура, книгу взяло издательство «Правда», которое выпустит ее в последних числах февраля, чтобы в киоски «Союзпечати» попало за месяц до матча Карпова с Фишером. И тираж хороший, начальный сто тысяч экземпляров, с пролонгацией до миллиона — если продажи пойдут хорошо.

Посмотрим, посмотрим. Но этот штурм — сессия, журнал и книга — вымотал меня, да и девочки утомились. Вот и решили отдохнуть безо всяких полезных побочных дел. Просто отдохнуть.

И вот, отдыхаем. В Доме Творчества Чехова, что в Ялте. Вчера прилетели в Симферополь, на троллейбусе доехали до Ялты (можно было, конечно, взять такси, но междугородный троллейбус — это здорово!), и к вечеру мы уже отдыхали.

Теперь апартаменты были у девочек, а я так, сбоку припёка, в скромном одноместном номере. Конечно, после Лас — Вегаса апартаменты не потрясали, но какие уж есть. В них останавливались и Гайдар, и Симонов, и Пабло Неруда, и Джанни Родари, и Пристли, да много кто ещё. Теперь, значит, мы. То есть они, Лиса и Пантера.

Как водится, номера были смежными, с дверью в стене, прикрытой шкафами.

Шкафы мы переставили, засовы отодвинули, и получилась небольшая трёшечка, зато с двумя санузлами, да.

Утром позавтракали в полупустой столовой (писатели завтрак часто пропускают, такой у них обычай), а потом вернулись к себе, обсудить и выбрать, что делать. Не в смысле работать, а как отдыхать. Непривычные мы к этому делу, как оказывается. Никаких выступлений, никаких лекций, никаких сеансов. Покой и жизнь для себя.

— Давайте просто пройдем на набережную, — предложила Ольга. — Подышим морским воздухом, окислимся, восстановимся. Там и сообразим, на местности.

Других предложений не было.

Оделись по погоде (плюс восемь, ветер легкий до умеренного, солнечно) и стали спускаться с горы. Не совсем, конечно, горы, но высоко живем. Холм Дарсан. Дача барона Энлагера. А теперь вот Дом Творчества. Ну, мы все тут творим понемножку. Что же это вы тут творите, сказала бы наша классная руководительница, если бы видела. Историю, ответили бы мы.

Набережная, должно быть, летом прекрасна. Но в январе… да хоть и в феврале… Впрочем, дышится хорошо. Воздух целебный, ионы йода так и снуют из моря в воздух и обратно. Или это пахнут разлагающиеся на берегу водоросли? Тоже полезно.

Одинокий фотограф-пушкарь при виде нас страшно обрадовался. Страшно — буквально, он даже полиловел. То ли от волнения, то ли с утра что-то плодово-ягодное принял. А, может, даже и «Массандру» — мы же в Крыму.

Он просто упросил нас сфотографироваться. Три плёнки извёл, стодвадцатой, у него была «Москва», средний формат. На штативе. Была и «Лейка», ещё довоенная, но пушкарь её и не доставал. Только «Москва», только шесть на девять.

А девочки и рады. Веселятся, улыбаются, дурачатся. Эх, темнота! Фишер бы за каждый снимок кучу денег бы затребовал, а эти и сами платить рады. Кстати, о плате: в Доме Чехова мы поехали за счёт «Поиска». Называется это творческой командировкой. Вложенные деньги начали приносить отдачу. Да, маленькую. Так и Москва, говорят, началась с шатра Юрия Долгорукого.

Освободившись, наконец, от пушкаря (он сказал, что каждый день в двенадцать и пять вечера стоит у почтамта, можно посмотреть пробники) мы пошли дальше. Курортное место. Может, сюда нацелиться после института? Попросить союзное распределение, иначе не получится. Всё-таки другая республика.

Свернули к городу — уж слишком у моря свежо. Дошли до научно-исследовательского института виноделия — тоже хорошее место работы. Но внутрь не пошли, да нас и не звали. Да и закрыт институт, суббота, выходной день.

Решили посмотреть на Белую Дачу, дом Чехова. Гулять, так гулять. Но на такси.

Ялта не Лас-Вегас, в котором стоило только подумать о такси, как рядом возникал жёлтый Чекер.

Но зачем нам Чекер, зачем нам такси, если на призывный взмах руки девочек остановился «Москвич», пусть и не первой молодости, и даже не второй.

За малую мзду бомбила довез нас до Белой Дачи. Сначала-то он хотел мзду большую, потом мзду среднюю, но Лиса была непреклонна.

— Мы, приезжие, конечно, дичь, но по ружью и рябчик, — сказала она, расплачиваясь с водителем. Тот тут же записал чернозёмскую пословицу в блокнот. Тоже, поди, творческая личность, писатель или художник. На юге их много, творческих личностей. Да почти все — творческие личности. Энергия от Солнца огромная, заряжает.

Подошли мы удачно: первая, утренняя волна туристов уже схлынула, а вторая, предобеденная, ещё не началась. Купили билеты, и тут из комнатки вышел экскурсовод, чеховского вида старичок, правда, носил он не пенсне, а обыкновенные очки в круглой оправе.

— О! Это вы! — воскликнул он театрально.

Я уж было приосанился, но оказалось, это не мне. Это Лисе с Пантерой.

— Да, это мы, — не стали отпираться девочки.

— Я вас сегодня уже видел. В телепередаче, — объяснил лжеЧехов.

Ну да, в комнатке приглушенно бубнил телевизор.

— К нам часто большие люди ходят. Твардовский бывал, Полевой, Холопов, Алексеев, да многие. Но такие красавицы — редкость. А чтобы работать в журнале двадцать лет, да не просто работать, а главным редактором, исполнительным директором — так не бывало никогда.

— Бывало. В двадцатые годы.

— Ну да, ну да. Но как вы сумели…

— Мы, собственно, сюда пришли не о себе говорить, — перехватила инициативу Лиса. — Мы пришли посмотреть, как жил Чехов.

— Разумеется, — и лжеЧехов начал рассказывать и показывать.

Предмет свой, нужно отдать должное, знал он туго. Не повторял школьные учебники.

Оказывается, Чехов был человеком вполне состоятельным. Обеспечил старость он тем, что продал имущественные права на свою прозу Адольфу Марксу (легко запомнить, не правда ли?), выручив за это в пересчете на золото столько, сколько весил сам Чехов. Отчисления за постановку пьес составляли, опять — таки в пересчете на чистое золото, несколько килограммов в год (а я-то гордился своим богачеством! Знай место! Хотя…). И очень не любил, когда из него делали икону. А что любил? Вино любил, пиво и водку тоже. Женщин любил, многих, да. И деньги любил тоже. С гимназических лет семья возложила на Антошу заботу о себе, любимой. Требовали с него денег, денег и денег. А семейка немаленькая: мать, отец, сестра и двое младших братьев. Ну, и прислуга, куда ж без прислуги. И всех должен был обеспечивать Чехов-гимназист, Чехов-врач и Чехов-литератор. Так что когда Ольга Книппер женила Чехова на себе, семья поднялась на дыбы. Как жена? Какая жена? Зачем жена? А мы? А нас кормить? Собственно, и Мелихово Чехов покупать не хотел. Он хотел купить хуторок в теплых местах, в Малороссии. На берегу реки, чтобы можно было ловить рыбу: Чехов любил посидеть на берегу с удочкой. Но семья воспротивилась: им Малороссия не нравилась. И Чехов приобрел в кредит Мелихово. Почти двести пятьдесят гектаров земли. Но в доме, не очень большом, но и не маленьком, ему места не нашлось, и он построил флигель в сторонке. А после смерти отца и вовсе решил уехать: не нравилось ему Мелихово. Речки не было. И вообще, гости надоели. Москва-то рядом, вот они и наезжали без меры. Тут и здоровье серьёзно ослабло. И братья выросли и стали жить самостоятельно. И сестра Маша тоже. Вот он и выбрал Ялту. Ялта тогда была городком невеликим. Курортное, но на малый достаток. Люди с большим достатком ездили в Ниццу, на Ривьеру, на Капри — это если море было показано. А так — Баден-Баден, Карлсбад, Эймс, Спа… Там и врачи заграничные.

Купил участок, заказал архитектору проект, и дом построили за десять месяцев. Чехов считал, что строили долго. Чувствовал, что время истекает. Но уж так получилось. Встал дом, и стал Чехов его обживать. Любил деревья сажать, кусты, цветы. Лавровое дерево посадил и шутил, что лаврами он теперь обеспечен навсегда. Завёл прислугу из местных, приходящую. Кухарку, горничную и мужика на все руки. Кухарка была хороша настолько, что мамаша, приехав к сыну пожить, уезжая, забрала её с собой. А сын что, сын обязан мать почитать. Мамаша жила то у детей, то сама по себе, но Крым ей не понравился. Не столица. И она, на счастье Чехова, уехала. Почему на счастье? Потому что завела свои порядки: чем питаться, как жить. А матушкина диета была для Чехова нехороша. Совсем.

После того, как Книппер женила на себе Чехова, тот продолжал жить один: жена, театральная прима, играла на московской сцене. Чехов оплачивал её наряды, её квартиру, прочие расходы, в общем, всё как обычно. И да, жила Ольга Леонардовна не с Антоном Чеховым, а с его сестрой. Не подумайте ничего плохого…

— А что в этом может быть плохого? — перебила Лиса с угрозой.

— Вот я и говорю — ничего, — вывернулся лжеЧехов, и продолжил рассказ. Странное дело, общеизвестно, Антон Павлович долгие годы болел туберкулёзом, что и привело его к смерти на сорок пятом году жизни. Но ни сестра, ни братья, ни родители, ни, наконец, жена туберкулезом не заболели. Как так получилась, современная медицина ответить не может.

Рассказывая, лжеЧехов показывал нам то любимый письменный стол Чехова, то любимый стул Чехова, то любимый шкаф Чехова, да, да, тот самый, многоуважаемый. И посоветовал вернуться сюда летом, когда сад будет во всей красе.

И на прощание, уже снаружи, у лаврового дерева, вручил Лисе и Пантере по конвертику вощаной бумаги, а в конвертиках были листки лавра. С дерева Чехова. На память, как талисман.

Мне он ничего не вручил. Я для него был… да никем я для него не был. Был чем. Мебелью при девушках.

— Не переживай, Чижик, мы с тобой поделимся, — сказала Ольга.

— Я не об этом думаю.

— А о чём?

— О рецептах. Там рецепты выставлены, лекарства, которые получал Чехов. Опий, морфий, героин…

— В те времена его, морфий, назначали налево и направо, — объяснила Лиса. — А героин считали безопасной заменой морфию.

— Но, получается, последние годы Чехов постоянно вводил себе опиоиды. И «Вишнёвый сад» был написан под воздействием героина, ну, или морфия. Или и того, и другого. Любопытная ситуация. Просто тема для диссертации: «Влияние опиоидов на творчество Чехова». Как раз для медика, не чуждого литературе.

— Если до сих пор никто такую диссертацию не защитил, значит, на то есть причина, — рассудительно сказала Ольга. — Не примут такую диссертацию к защите. Чехов — наша гордость. А наша гордость и героин — сочетание невозможное. Значит, этого не было, потому что не могло быть никогда. И если есть рецепты, тем хуже для рецептов. Так что помалкивай, Чижик.

Весь обратный путь мы говорили на высокие литературные темы. Бомбилы не попадались, да и идти, в общем — то, недалеко. Что такое три километра для комсомольцев? Не в гору, а под уклон.

Пришли за полчаса до обеда. Поесть можно и в городе, но добрые люди ещё в Чернозёмске предупредили, что рестораны в Ялте ненадёжны. Вот так поешь, а потом три дня будешь рвать и метать. Может, и перестраховка это, но я, памятуя свой первый чемпионат СССР, рисковать не хотел. Тем более, что столовая в Доме Писателей стоит любого ресторана. Как по форме, так и по содержанию. Красота что снаружи, что внутри, что на тарелках. Лучше, чем в Лас-Вегасе. Чувствую, что долго буду сравнивать всё с Лас-Вегасом, ну, так что ж.

На входе бабушка продавала билеты на местные развлечения. Мы взяли. Сегодня пойдем на концерт Аиды Ведищевой, потом — Аллы Йошпе и Стахана Рахимова, и перед отъездом успеем сходить на Вадима Мулермана.

— А Лариса Мондрус в Ялту не собирается? — спросил я невинно.

— Лариса Мондрус уехала в Германию, — ответила распространительница билетов. — Так что вряд ли.

— Гора с горою не сходится, а человек с человеком, глядишь, и встретится, — заметил я, и мы прикупили билеты в цирк. В цирк я могу ходить хоть каждый день, не наскучит, но девочкам хватит и одного раза. Плюс в театр, здесь гастролирует МХАТ. Второй состав, конечно, если не третий, но быть в Ялте и не посмотреть мхатовскую постановку «Вишневого сада» и «Дамы с собачкой» — на это я пойти не мог. В смысле — не пойти.

Прошли в зал, сели, ждём официантку. Люди на нас поглядывают. Я к этому привык: сначала публикации в «Огоньке», потом, после победы над Фишером опять в «Огоньке» и во многих газетах — как не стать знаменитым и узнаваемым? Но привык я и к тому, что внимание сосредоточено на мне. А здесь, в Доме Писателя, смотрели на девушек. Меня тоже замечали, но смотрели почти сквозь. Будто я — едва видимый призрак.

— Охмурять будут, — пояснила Лиса.

— Ага. Предлагать рукописи, — добавила со вздохом Ольга.

Ну да, журналов у нас много, но писателей — гораздо больше. Вокруг каждого журнала сложился свой круг, и пробиться в него трудно, очень трудно. Зато, пробившись, можно быть уверенным, что каждое твоё творение встретят со всем вниманием. И опубликуют быстро. Через пару лет, или даже раньше. В зависимости от статуса автора.

А «Поиск» — журнал новый, постоянных авторов пока не имеет, и всякому хочется им стать — постоянным автором. К тому же политика хозрасчета позволяет платить возвышенные гонорары (так во времена Чехова писали: «гонорар возвышенный»), а писатели те же люди. Хотят денег. Как можно их упрекнуть? Я и сам их хочу страстно. Ладно, уже не так и страстно, но желание не умерло. У меня много проектов, требующих денег. Два или три.

— Мы на отдыхе, — напомнил я.

— Но как откажешь уважаемым людям в разговоре?

— Легко. Предоставьте это мне. Я, как-никак, Первый Читатель и редактор-консультант. Вот их и проконсультирую.

И когда на выходе из столовой к нам подошел уважаемый человек, я сказал ему, что насчет рукописей, гонораров и прочих профессиональных дел я, как редактор-консультант журнала, проведу встречу для интересующихся в понедельник. С шестнадцати до шестнадцати пятнадцати. Готовьте вопросы в письменном виде.

— Но я только спросить, — возмутился уважаемый человек.

— Вот именно, — ответил я. — А теперь, уважаемый, позвольте пройти.

И я прошёл.