Разведка: лица и личности

ГЛАВНЫЙ ВИЗИТ

Передо мной книга с хрупкими пожелтевшими страницами. Выпущена она в 1958 году каирским издательством «Возрождение» на английском языке. Название книги — «Президент Насер в Советском Союзе».

Содержание ее и особенно фотографии живо воскрешают в памяти этот знаменательный визит Насера в нашу страну.

Долго не решался ехать к нам Насер, хотя в наших отношениях уже была пройдена большая дистанция: мы оказали решительную поддержку Египту в его противостоянии тройственной агрессии в 1956 году, начали поставки оружия, прибыли советские военные специалисты, достигнута принципиальная договоренность о строительстве с нашей помощью Асуанской плотины (соглашение о первой очереди ее строительства было подписано в декабре 1958 г.). И все же Насер колебался, ехать ли ему в Советский Союз, так как опасался, что этот визит будет истолкован мировым общественным мнением как решительный отход Египта от Запада и как демонстрация начала союзнических отношений с СССР. Но и отказаться от визита он уже не мог.

Накануне поездки Насер провел бессонную ночь в совещаниях по поводу предстоящих советско-египетских переговоров. Еще одну он не сомкнул глаз в полете, так что по прибытии в Москву выглядел страшно утомленным и первые два дня, можно сказать, засыпал на ходу, а его все возили, водили, показывали достопримечательности Москвы. Наши попытки (тех, кто был рядом с ним и видел его состояние) ослабить узы гостеприимства протоколыцики воспринимали как проявление дикого невежества: как же можно вносить изменения в программу, если ее одобрили «лично» Хрущев и Ворошилов?

Прием Насеру был оказан великолепный. Тут и власти постарались, да и жители Москвы проявили неподдельный интерес к визиту. Но началось все, естественно, с прибытия Насера во Внуково-2.

Мне поручили перевод приветственных речей. Речь Председателя Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилова я сам предварительно перевел на арабский язык и довольно бодро ее зачитал. Насер обычно говорил очень просто, без изысков, с повторами сказанного, и я не особенно беспокоился за перевод, но именно здесь, как оказалось, была заложена мина большой мощности. Насер начал читать какой-то сложный казуистический текст, подготовленный МИД Египта так, чтобы речь не выглядела ни просоветской, ни антизападной, и некоторых фраз я просто не понимал. Перевод получился, мягко говоря, не очень точный. В нем больше всего было восклицаний за здравие. Кстати сказать, в упомянутой книге эта речь Насера подверглась заметному редактированию. Она сильно сокращена и упрощена, но в ней, как это и было на самом деле, не упоминаются ни друзья Египта, ни его противники.

В начале книги есть несколько фотографий, на которых изображены Насер, Хрущев, Ворошилов и я. В тот самый момент, когда я рассматривал эти фотографии в своем кабинете, вошла девушка-стенографистка и заинтересовалась книгой с пожелтевшими страницами. Я спросил ее, знает ли она, кто изображен на этих фотографиях. Внимательно посмотрев на снимки, она сказала: «Этих четырех деятелей я не знаю. Это, наверное, было очень давно!» Да… действительно, «это было недавно, это было давно».

Суета встречи, толпы людей, представление министров — все это несколько отвлекло меня от конфуза с переводом, и мы двинулись в открытой машине по только что отстроенному Ленинскому проспекту. Слева стоял Ворошилов и приветствовал поднятой рукой москвичей, справа — в такой же позе Хрущев, посредине монументальный Насер, чуть ли не на целую голову выше наших вождей, а сзади стоял я, чувствуя себя крайне неловко потому, что мне не за что было держаться. В конце концов я вцепился в Насера, делая вид, будто сам его поддерживаю. Хрущев и Ворошилов по очереди рассказывали Насеру в одних и тех же выражениях о новом Ленинском проспекте, а масса вышедших приветствовать Насера людей напирала со всех сторон, и мотоциклистам торжественного кортежа, двигавшимся впереди главной машины, приходилось очень туго. Так триумфально мы въехали в ворота Кремля. Было это 29 апреля 1958 года.

Первый тяжелый день пребывания делегации Насера закончился ужином, который давал Ворошилов. На следующий день — переговоры делегаций и обед, который был дан от имени Хрущева. Обед этот запомнился неестественно длинной застольной речью Хрущева (даже в сильно сокращенном виде она в упомянутой книге заняла более девяти страниц). В этой речи было все: и борьба за мир, и Бандунгская конференция, и борьба против испытаний атомного оружия, и новая западная водородная бомба, и тройственная агрессия, и кристально чистая внешняя политика СССР, и мирное сосуществование, и советско-арабские дружественные отношения, и помощь слаборазвитым странам, и многое другое… В конце концов и сам Никита Сергеевич понял, что хватил лишку, а может быть, и есть уже захотел, но так или иначе он сказал: «Моя речь, кажется, была несколько длинноватой, но я стремился кое-что объяснить для лучшего взаимопонимания».

Во время этой речи произошел небольшой казус: сидевший слева от Насера Ворошилов наклонился ко мне и спросил:

— Никита читает по бумажке или у него экспромт?

Отвечаю:

— Он сначала читал, а теперь уже говорит без бумажки.

Тут нужно сделать пояснение. Когда Хрущев говорил о политике США, он обязательно выходил на тему о коварстве госсекретаря Джона Фостера Даллеса, которого считал виновником всех бед на свете, и начинал метать в него ядовитые стрелы. Когда Ворошилов услышал, что Хрущев говорит без бумажки и уже дошел до Даллеса, он сказал озабоченно:

— Это плохо… Когда я начну засыпать, ты толкай меня, не давай заснуть.

Вот такое поручение дал мне любимый герой моего детства и ранней юности — боевой нарком и красный маршал Ворошилов, а сам сразу же заснул. Я спросил у представителя охраны, стоявшего неподалеку: «Что же делать?», и тот с видимым беспокойством ответил: «Скорее толкай его, пока он не захрапел!»

Были и другие моменты, в том числе связанные с употреблением спиртных напитков. Тот же Ворошилов, пробудясь от короткого сна, начал активно предлагать тосты, пытался чокаться с членами делегации, арабы же сидели как в воду опущенные и искоса поглядывали на Насера, не зная, как реагировать. Дело кончилось тем, что Хрущев после нескольких безуспешных попыток призвать Ворошилова к спокойствию выхватил рюмку с водкой из его руки и выпил ее сам за здоровье дорогих гостей. Ворошилов обиженно заворчал в ответ. В результате этих застолий мои представления о порядках в кремлевских хоромах значительно расширились.

В дальнейшем тема Даллеса возникла еще раз. В тот же вечер, 30 апреля, Насер в сопровождении Хрущева и Ворошилова смотрел в Большом театре «Лебединое озеро». Это был первый балет в жизни Насера и большинства его спутников. По ходу действия Никита Сергеевич давал свою политическую трактовку происходящим на сцене событиям. Когда на сцене появился злой гений Ротбарт в черном костюме с перьями, Хрущев оживился и сказал Насеру:

— Это Даллес! Ну ничего, товарищ Насер, ничего! В конце действия мы таки обломаем ему крылья!

1 мая гости присутствовали на параде и демонстрации, а 2 мая я отключился от работы с делегацией, так как утром этого дня состоялась встреча председателя КГБ И. А. Серова с директором Службы общей разведки ОАР Салахом Мухаммедом Насром, во время которой я был представлен в качестве офицера связи для поддержания в Каире контакта между спецслужбами СССР и Объединенной Арабской Республики. Салах Наср быстро набрал в Египте большую силу и влияние и даже, продолжая руководить службой, был назначен вице-президентом ОАР. Однако вскоре после войны 1967 года с Израилем он разошелся во взглядах с Насером и был арестован. При Садате Наср был освобожден из заключения и занялся изданием своих мемуаров.

Слово «мухабарат» — так по-арабски именуются спецслужбы — производит на арабов ошеломляющее действие. У «мухабарат» свои собственные законы, и если человек попал туда — это большая беда: во времена Насера порядки были жестокие. При Салахе Насре, человеке властном, резком, решительном, Служба общей разведки стала очень влиятельным учреждением. Для нее было выстроено большое здание на окраине Гелиополиса, недалеко от главного дворца республики Аль-Кубба. Это здание отличалось от подобных ему в других странах разве тем, что в обоих концах каждого коридора находились особые комнаты, где специальные люди с утра до ночи готовили чиновникам кофе и чай. Запах кофе в коридорах «мухабарат» перебивал все другие запахи.

Директор Службы общей разведки очень гордился своей ролью в революции 1952 года, так как именно он, Салах Наср, приведя батальон, которым командовал, к королевскому дворцу, вынудил короля Фарука отречься от престола. Это давало ему моральное право высказываться о своих недругах, «примазавшихся к революции», с заметным пренебрежением: «Я не знаю, что он делал во время революции!»

Я поддерживал взаимополезный контакт с Салахом Насром около десяти лет и работая в Каире, и приезжая туда в командировки из Москвы. У нас установились хорошие личные отношения. Ко мне Салах Наср был внимателен и всячески старался показать, что придает важное значение нашему контакту. Хотя, надо сказать, случались и периоды напряженности, но они возникали не сами по себе, а были прямым отражением тех сложностей, которыми изобиловали советско-египетские отношения.

Но вернемся к визиту Насера. В Москве высокому гостю успели, кажется, показать все, что только было можно: Мавзолей (тогда в нем по соседству с Лениным лежал еще и Сталин), университет, стадион в Лужниках, мечеть, метро, Кремль, кремлевские музеи, квартиру Ленина, автозавод, Садовое кольцо, Ленинские горы, кинотеатр «Мир», ядерный центр в Дубне, Таманскую дивизию, базу ВВС. Наконец, утром 3 мая на двух самолетах Ту-104 мы отправились в поездку по Советскому Союзу. Началось это длинное путешествие с Ташкента, потом были Баку, Сухуми, Сочи, Запорожье, Киев, Ленинград и Сталинград.

Что же осталось у меня в памяти от этой поездки, которая состоялась уже очень давно? Наверное, прежде всего то, к чему лично был причастен, что поразило, взволновало, привлекло особое внимание… Поразил, разумеется, прием, оказанный делегации в Узбекистане. Тут было море ликования. Ведь приехал не только Насер, но и сам Н. А. Мухитдинов, бывший первый секретарь ЦК КП Узбекистана, ставший членом высшего партийного руководства СССР. Запомнился обед в колхозе «Кзыл Узбекистон». Гости и руководство республики сидели на возвышении, на специально сооруженном помосте, а кругом на коврах и циновках размещались приглашенные, и казалось, эти ковры и циновки простирались до самого горизонта. Число участников этого обеда исчислялось не сотнями, а тысячами. Ш. Р. Рашидов, воздав должное Насеру, перешел к излиянию своих чувств по случаю приезда Мухитдинова. Он сказал просто и скромно:

— Сегодня солнце второй раз взошло над Узбекистаном — к нам приехал наш дорогой и любимый Нуретдин Акрамович Мухитдинов!

И далее в том же духе.

При посещении ташкентского текстильного комбината члены делегации ОАР сморщились: стоял неимоверный шум от грохота станков (создавалось впечатление, что несколько танковых бригад пошли на прорыв), по цехам летали клочья хлопка. Ничего нельзя было увидеть и расслышать. Один из членов делегации спросил у меня:

— Ты был на текстильном комбинате в Аль-Махалла-аль-Кубре?

Я ответил утвердительно.

— Зачем же нам показывать это старье?

Действительно, на названном египетском текстильном комбинате, оборудованном новейшими американскими, английскими и французскими станками, не было ни такого адского шума, ни хлопковых облаков и с вентиляцией дело обстояло намного лучше. Вообще состояние нашей технической оснащенности несказанно удивило египтян, а еще больше поразило их количество женщин, занятых на тяжелых дорожных работах. Так что с собой на родину делегация увезла смешанные чувства и впечатления.

Запомнилась и реакция Насера на показ ему документального фильма о Сталинградской битве. Он попросту заплакал, когда увидел руины Сталинграда, слезы долго текли по его щекам. В этот день он даже расслабился необычным для него способом — выпил несколько стопок водки. А по прибытии в Сталинград в произнесенной там речи отдал должное этому героическому городу.

Все переводы во время визита обеспечивала группа из пяти человек — четырех арабистов и одного специалиста по английскому языку. Викентий Павлович Соболев, занимавший тогда должность советника посольства в ОАР, был как бы старшим в нашей переводческой группе, куда входили С. А. Кузьмин, Г. Ш. Шарбатов и я. Когда же дело доходило до науки и техники, то подключался широко известный по части английского перевода В.М. Суходрев (в арабском языке ощущался еще дефицит технических терминов).

В марте 1992 года кафедра ближневосточных языков Московского государственного института международных отношений провела торжественное заседание, посвященное 100-летию со дня рождения двух наших преподавателей арабского языка — Клавдии Викторовны Оде-Васильевой и Харлампия Карповича Баранова, имена которых чтимы многими поколениями арабистов. Именно они привили нам любовь к арабскому языку, возбудили интерес к арабским странам. К. В. Оде-Васильева, палестинка христианского вероисповедания, — человек-легенда. Выучив русский язык в Палестине и выйдя замуж за русского врача, она накануне Первой мировой войны оказалась в России и осталась здесь навсегда. На этом заседании встретились заведующий кафедрой ближневосточных языков Сережа Кузьмин, сотрудник Института востоковедения Академии наук, доктор филологии Гриша Шарбатов и я, ныне руководитель группы консультантов Службы внешней разведки России. Среди множества приятных воспоминаний была и наша совместная переводческая работа во время первого визита Насера в Советский Союз.

В свое время среди людей, имевших отношение к переводам речей и докладов руководителей СССР, ходило много разговоров о трудностях, которые испытывали переводчики Хрущева. Надо сказать, что он буквально истязал их своими прибаутками. Очевидно, просто не понимал или вообще никогда не задумывался над тем, что не все идиомы переводимы на иностранные языки. Помимо хорошо известного и не переводимого ни на какие языки любимого выражения Хрущева «кузькина мать», мне приходилось переводить и такие его перлы, как «баба с возу — кобыле легче» и «со свиным рылом в калашный ряд». Понятно, что Насеру так и не посчастливилось оценить по достоинству сочность и аромат этих выражений и пришлось довольствоваться приблизительными эквивалентами, тем более что упоминание свиньи оскорбляет ухо правоверного мусульманина.

В заключение пребывания Гамаля Абдель Насера в Советском Союзе 15 мая 1958 года было подписано совместное коммюнике по результатам визита, в котором высказывались единые точки зрения по многим международным вопросам и по вопросам двусторонних отношений.

Два дня спустя после возвращения в Каир я поехал в спортивный клуб «Гезира» отдохнуть и заодно договориться по телефону о встрече с Салахом Насром. Телефоны-автоматы были расположены недалеко от конторки, где сидела администратор, дававшая различные справки посетителям клуба. Чтобы не привлекать внимания посторонних моей трудной фамилией, мы с Салахом Насром договорились, что я буду называться Жоржем и меня сразу соединят с ним. Дозвонившись до канцелярии Салаха Насра, я несколько раз был вынужден сказать, что звонит Жорж. Наконец нас соединили, и мы договорились о встрече. Женщина за конторкой очень внимательно смотрела на меня и прислушивалась к разговору. Когда я кончил говорить, египтянка радостно заулыбалась:

— Господин Жорж, а мы все вас знаем. Вы переводили нашему президенту. Вас показывали в кинохронике каждый день во всех кинотеатрах!

Вот тебе и Жорж! Вот тебе и конспирация! Прямо по анекдоту: «Славянский шкаф у нас не продается, а шпион живет этажом выше».

За первым визитом Насера в Советский Союз последовали и другие, но такого энтузиазма ни у нас, ни в Египте уже не вызывали. Можно уверенно сказать, что этот первый визит так и остался самым главным визитом в советско-египетских отношениях.