Разведка: лица и личности

НАШИ НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ — ДИРЕКТОРА ЦРУ

Если бы в 70-е годы Уильям Колби, тогда директор ЦРУ США, обращаясь к какой-либо аудитории, объявил: «Вот, познакомьтесь, пожалуйста, мой хороший друг и коллега Вадим Кирпиченко!», я бы сам скомандовал себе: «В Сибирь, шагом марш!» — и отправился бы в какой-нибудь лагерь, где обретались вероотступники, узники совести и правозащитники.

Такой шизофренический сон мог привидеться прежде только в результате неумеренного употребления алкогольных напитков.

Но прошли годы, и этот бред стал явью. Действительно, Билл Колби и я прилюдно называли друг друга коллегами и друзьями. Мир изменился, и люди тоже.

Впрочем, Билл Колби, увы, уже покойный, — это особый случай. Из всех директоров ЦРУ он наиболее активно боролся за избавление своего учреждения от таких его функций, как многочисленные «тайные операции», связанные с грубым вмешательством во внутренние дела суверенных государств, похищением и уничтожением неугодных Вашингтону людей, совершением государственных переворотов и так далее. Надо сказать, что Колби нашел в себе мужество, чтобы публично не один раз осудить эти варварские действия. Многие подчиненные уважали его за это. Но матерые волки холодной войны считали диссидентом и даже предателем.

Впервые мы познакомились с Колби в Софии в апреле 1992 года на международной конференции представителей спецслужб, а затем стали регулярно встречаться на различных форумах, конференциях и семинарах в Вашингтоне, Нью-Йорке, Сеуле, но чаще всего в Москве. Затем последовали знакомства с другими директорами ЦРУ, бывшими и действующими: Гейтсом, Вулси, Хелмсом, Уэбстером, Тернером и, наконец, Шлезинджером. Повезло мне, однако, на контакты со «шпионами № 1» Америки. Долгие годы мы изучали названных и подобных им деятелей на расстоянии, не имея какой-либо прямой связи с ними, и все они представлялись нам людьми, наделенными какими-то сверхъестественными качествами, не похожими на простых смертных. Главное для нас было определить поточнее их политические взгляды, отношение к СССР, к России, проанализировать их практическую деятельность по руководству Центральным разведывательным управлением.

И теперь, время от времени встречаясь с этими, в основном пожилыми уже людьми, я с интересом изучаю их, пытаюсь обнаружить в них какие-то необычные свойства характера, интеллекта, что-то отличающее их от простых людей, но, честно признаться, не обнаруживаю ничего удивительного.

Объективности ради следует признать, что у всех них есть характерные особенности и свойства: выдержка, спокойствие, вежливость, умение слушать собеседника. Никто из них не страдает недержанием речи, все мало едят и очень мало пьют спиртного на приемах и званых обедах. Они никогда не выказывают раздражения или явного удивления.

Очевидно, все эти качества выработаны долгой работой в службах, где неврастеникам нет места, где приходится принимать важные государственные решения и распоряжаться судьбами людей. В этих условиях и рождается привычка взвешивать каждое сказанное слово и не давать произвольного выхода своим эмоциям.

Все бывшие директора ЦРУ с большим удовольствием приезжают в Россию, чтобы наконец понять, кого они победили в холодной войне, с кем и зачем они все-таки боролись, отдав этой борьбе лучшие годы жизни. Во время встреч с ними у меня возникало ощущение, что, посещая наши города и веси, они прежде всего хотели убедиться, что Россия побеждена навсегда, что больше она никогда не поднимется, и испытывали от увиденного у нас чувство большого облегчения. Поэтому столпы американской разведки были милы, ласково улыбались и горячо благодарили за гостеприимство.

Меньше всего дарил нам улыбок Гейтс. Приезжал он в Москву в октябре 1992 года в качестве действующего директора ЦРУ, был сдержан, осторожен, недоверчив и боялся сделать какой-нибудь неверный шаг. По всему чувствовалось: отойти от мысли, что перед ним находится уже не «главный противник», он не мог, да и беседы с нами он пытался временами вести с позиции силы. Идея поддержания контактов на равных ему никак не подходила. Поведение Гейтса, манера излагать свои мысли, его взгляды находились в полном соответствии с имевшимися у нас характеристиками: убежденный воин времен холодной войны, сильный аналитик, противник поиска разумных компромиссов.

Роберт Гейтс возглавил ЦРУ в 1991 году после Уильяма Уэбстера, во время правления президента Буша. Исследователи разведывательных служб, политологи, представители средств массовой информации всегда называли Гейтса опытным разведчиком, прошедшим все ступени служебной карьеры вплоть до высшего директорского поста. Позволю себе с этим не согласиться. Вряд ли можно назвать опытным разведчиком, асом разведки человека, который сам ни разу не работал «в поле», не встречался с агентурой в «боевых» условиях, не вербовал агентов и не докладывал добытую им самим информацию в Центр.

Люди наподобие Гейтса, сделавшие карьеру в разведке исключительно в штабах, на мой взгляд, и по характеру, и по образу жизни отличаются от сотрудников, прошедших свой путь через работу в резидентурах. Конечно, мои наблюдения не являются универсальными и их, естественно, можно опровергнуть различными живыми примерами, но все-таки люди, работавшие «в поле», как правило, более коммуникабельны, более открыты для общения, у них меньше комплексов и, наконец, они вообще более дружелюбны и оптимистичны, чем бюрократы, которые всю жизнь провели в коридорах власти.

Аппаратчик, не нюхавший настоящей разведывательной работы, страдает, как правило, комплексом неполноценности и отсутствие конкретного опыта пытается компенсировать показной строгостью, жесткими подходами и неразумной мелочной требовательностью. Такие люди встречались и в отечественной разведке. Они могут быть хорошими организаторами, неплохими аналитиками, но до конца понять душу и проблемы «полевого» работника им не дано.

Оценивая Гейтса, пишущие о нем люди как раз и отмечали его неразумную требовательность, жесткое отношение к подчиненным, недоверчивость и даже грубость.

Сейчас уже трудно установить, какие международные анализы и прогнозы Гейтса оказались точными, а какие нет. Но среди множества высказываний о Гейтсе мне хочется выделить один пассаж, связанный с его отношением к Советскому Союзу, к России. В своих докладах президенту США Роберт Гейтс очень часто преувеличивал разведывательную и военную мощь СССР, что вызывало ответную реакцию руководства США в виде новых финансовых вливаний в американское разведывательное сообщество и создание новых военных программ вплоть до известной программы «звездных войн».

Исследователи ставят вопрос так: а не заключаются ли дальновидность и коварство Гейтса именно в том, что, сознательно преувеличивая опасность, исходящую от СССР, он подталкивал президентов США на принятие новых военных программ? Этим самым супераналитик Лэнгли вызывал ответные действия СССР, в результате которых советская экономика потерпела крах, что в свою очередь поставило российскую военную мощь на грань исчезновения. Если это именно так, то надо признать гениальность Гейтса и поставить бюст на родине героя в городе Уичито в штате Канзас, где Роберт Гейтс родился 25 сентября 1943 года, в результате чего, кстати, я вынужден отмечать свой день рождения одновременно с Гейтсом.

Следующим директором ЦРУ, с которым мне пришлось познакомиться, был Роберт Джеймс Вулси. Встреча состоялась в Вашингтоне в январе 1993 года, когда он еще не был окончательно утвержден в своей новой должности. Вулси произвел на меня очень хорошее впечатление своей политической незашоренностью, искренним желанием понять собеседника, готовностью к поиску полей сотрудничества.

В отличие от Гейтса, у него уже был обширный опыт взаимодействия с советскими представителями на различных международных совещаниях и конференциях, в основном по вопросам разоружения.

Так, он принимал участие в качестве члена делегации США на переговорах по ограничению стратегических наступательных вооружений в Хельсинки и в Вене, а затем был уже руководителем американской делегации на переговорах в Женеве в 1969–1970 годах. При президентах Рейгане и Буше работал в ряде правительственных комиссий, в том числе по реформе Федерального законодательства по стратегическим силам.

Поражает количество университетов, которые Вулси окончил с отличием: 1963 год — Стенфордский, 1963 год — Оксфордский, 1968 год — Йельский.

Разговор с Вулси был конкретным, насыщенным и профессиональным и касался главным образом вопросов будущих контактов между ЦРУ и СВР. И надо сказать, что в дальнейшем Вулси стремился пунктуально выполнять все договоренности.

И Гейтс, и Вулси не справились с задачей реформирования ЦРУ, которое оказалось необходимым в период после окончания холодной войны, они систематически подвергались критике со стороны общественности и конгресса США и, наконец, пали, став жертвами дела Олдрича Эймса[11]. Долго он будет им еще являться в кошмарных сновидениях!

После своей отставки Вулси не ушел из большой политики, он часто высказывается по вопросам международных отношений, по поводу главных направлений деятельности ЦРУ. Приведу одно из его характерных высказываний в интервью, которое было опубликовано в январе 1997 года во французском сборнике «Политик интернасьональ»:

«ЦРУ переживает сложный период переориентации на новые цели, задачи и методы разведывательной деятельности, что вызвано происходящими в мире политическими переменами. Однако основными объектами его интереса по-прежнему являются Россия и Китай. Пристального внимания требуют также непредсказуемые режимы таких стран, как Иран, Ирак, Ливия, Судан, и исламский фундаментализм. Главными направлениями деятельности ЦРУ на современном этапе остаются добывание разведывательной информации за рубежом, в первую очередь с помощью агентуры, анализ международных событий и прогноз развития ситуации, а также проведение “тайных” операций».

Как и Вулси, большинство других бывших директоров ЦРУ дружно говорят о необходимости реформ, переориентации на новые цели, но, по существу, все они подчеркивают и утверждают неизменность главных направлений в деятельности ЦРУ с сохранением прежних форм и методов работы.

Заканчивая рассказ о Вулси, просто необходимо напомнить читателям о его фразе, которая стала крылатой и обошла страницы всех газет и журналов. Выступая в специальном сенатском комитете по разведке конгресса США в феврале 1993 года, Вулси сказал:

«Хотя смертельная опасность существованию США исчезла с горизонта, число и сложность серьезных угроз национальной безопасности возросли. Да, мы уничтожили огромного дракона, но мы живем в джунглях, где обитает неизвестное число ядовитых змей. И во многих отношениях за драконом было легче следить».

Очевидно, под драконом Вулси понимал КГБ, а под ядовитыми змеями — спецслужбы России, появившиеся после расформирования КГБ. С чем мы себя и поздравляем.

В июле 1994 года меня попросили оказать внимание приехавшему в Россию Ричарду Хелмсу. Ему к этому времени исполнился уже 81 год, но жизнь его еще не согнула, и понятие «старик» к нему как-то не подходило.

Родился Ричард Макгарра Хелмс в семье иммигрантов из Германии и среднее образование получил в немецкой гимназии, а затем прошел курс в частной средней школе в немецкоязычной Швейцарии.

Окончив в 1935 году Уильямс-колледж в США, Хелмс занялся журналистикой и в качестве американского корреспондента освещал Олимпийские игры в Берлине в 1936 году. Вершина журналистского успеха Хелмса: он получил через год интервью у Гитлера.

С 1942 года Хелмс в звании лейтенанта начал службу в Военно-морских силах США. В следующем году его прикомандировали к Управлению стратегических служб[12], он стал, таким образом, профессиональным разведчиком. Ему даже довелось поработать во время войны в Европе под личным руководством самого Аллена Даллеса. За четыре года пребывания в ВМС и УСС Хелмс

дослужился до подполковника, затем вышел в отставку и остался на службе в созданном в 1947 году Центральном разведывательном управлении. Здесь он занимал различные руководящие должности, имел отношение к реализации разведывательной программы полетов самолетов-разведчиков У-2 над территорией Советского Союза и в связи с этим давал показания в комиссии конгресса по делу сбитого над территорией СССР американского пилота Пауэрса.

В 1965 году президент Джонсон назначил Хелмса директором ЦРУ. На этом посту он находился до 1973 года.

Вскоре после отставки Хелмса президент США Ричард Никсон совершенно неожиданно для бывшего директора предложил ему поехать послом в Иран. То, что было неожиданным для Хелмса, вовсе не было случайностью для хозяина Белого дома. Он разыгрывал в это время на Ближнем и Среднем Востоке серьезную шахматную партию. В начале 70-х годов Никсон поддерживал интенсивную переписку с президентом Египта Анваром Садатом и уже исходил из того, что египетский лидер скоро покончит с советским военным, экономическим и политическим присутствием в Египте. (Советская разведка в этом вопросе, кстати, оказалась на высоте, поскольку имела возможность знакомиться с этим эпистолярным творчеством.) Таким образом, Садат практически становился другом и союзником Вашингтона. Но оставался еще один верный американский друг — Иран, где последний шахиншах Мохаммед Реза Пехлеви чувствовал себя год от года все более неуверенно. Сохранить эту страну вместе с Египтом в орбите влияния США — такой была главная задача Никсона. Вот почему ему в Иране нужен был не столько крупный дипломат, сколько опытный разведчик и большой специалист по «тайным операциям». Собственно, новое назначение Хелмса именно так и было понято политологами всех мастей. Но этот шаг, увы, не спас шахский режим, который был сметен волной народного гнева в 1979 году.

Ничего не скажешь — богатая политическая биография, насыщенная большими событиями жизнь… Какой же он на самом деле, этот Ричард Хелмс?

Итак, на 82-м году жизни вместе со своей супругой Цинтией Маккелви бывший журналист, бывший моряк, бывший разведчик и бывший дипломат, ныне свободный от всех обязанностей, кроме разве умеренной игры в теннис и чтения художественной и мемуарной литературы, Ричард Хелмс прибыл в Санкт-Петербург для осмотра его достопримечательностей. Это был его первый визит в нашу страну.

Оказывая Хелмсу гостеприимство, я имел намерение побеседовать с ним по некоторым вопросам и, в частности, узнать, как правительственные круги США относятся к миротворческой деятельности России в Содружестве Независимых Государств, к положению русскоязычного населения в Прибалтике и к другим актуальным в то время проблемам.

Против ожидания, Хелмс вел беседу вяло, старательно прислушивался к моим вопросам, часто переспрашивал. Наконец я понял, что у него не все в порядке со слухом, и умерил свое любопытство.

Несколько раз Хелмс упомянул, что давно уже отошел от конкретных политических дел, хотя и продолжает живо интересоваться международными событиями.

В ходе беседы я затронул тему о предателях из нашей службы и сообщил Хелмсу, что в своих мемуарах сделал ссылку на одно его интервью, в котором он квалифицировал наших перебежчиков как людей корыстных и аморальных, а отнюдь не как идейных и бескорыстных борцов против советской системы. Хелмс подтвердил, правда без большого энтузиазма, сказанное им ранее по этому поводу.

Что касается вопросов, которые задал Хелмс, то его интересовало мое мнение о развитии обстановки в Северной Корее и о книге Судоплатова, с которой он в США уже ознакомился. Я сказал ему, что в книге содержится множество вымышленных фактов, непроверенных материалов, и привел соответствующие примеры.

Надо сказать, что заметно более молодая, чем сам Хелмс, его жена Цинтия активно участвовала в беседе и задавала множество вопросов. Некоторое время спустя после возвращения в США Цинтия прислала в качестве благодарности за хороший прием свою книгу «Жена посла в Тегеране». Главное достоинство книги в том, что автор просто и выразительно рассказывает, как она жила, что видела и слышала в Иране, что читала о его истории и культуре, с кем встречалась, как воспринимала быт и нравы населения. При этом Цинтия не пытается делать каких-либо политических обобщений, не вторгается в чужие сферы деятельности.

От общения с Хелмсами осталось впечатление, что они дружная пара и что они стремятся насытить новыми впечатлениями грустную пору своей жизни.

В июле 1995 года на московской земле появились в качестве гостей посла США бывший директор ЦРУ Уильям Уэбстер со своей молодой супругой (некоторое время он был вдовцом) и бывший американский посол в Заире, Тунисе и Саудовской Аравии Вальтер Калтер также с женой. Уэбстер и Калтер — большие друзья и хорошо известные люди в верхнем эшелоне вашингтонских властей. Посол США в Москве Пиккеринг и другие сотрудники посольства оказывали им подчеркнутое внимание, давали приемы, обеды и водили их на экскурсии. А у меня состоялось еще одно интересное знакомство. Мало того, что Уэбстер был директором ЦРУ (1987–1991 годы), до этого он 11 лет занимал пост директора ФБР. Это единственный случай в истории Соединенных Штатов, когда один человек последовательно руководил обеими спецслужбами.

Начинал Уэбстер свою карьеру, как и Хелмс, со службы в Военно-морском флоте (1943–1946 годы), затем, получив юридическое образование, работал судьей и прокурором в штате Миссури.

В США Уэбстер известен как человек, жестко и неукоснительно исполнявший законы, а кроме того, как смелый новатор: он открыл двери ФБР и ЦРУ для представителей различных этнических групп США. Таким образом, Уэбстер стал в США своего рода символом и олицетворением американской Фемиды, и поэтому все называют его не «сэр» и не «мистер», а «джадж» — судья. Джадж Уэбстер! Хорошо звучит, солидно…

Как и Хелмс, Уэбстер приехал в Россию впервые. Сначала он ловил советских шпионов в США, затем засылал своих в Советский Союз, а теперь приехал сюда сам, чтобы поразмыслить, зачем он все это делал, и увидеть собственными глазами бывших «главных противников». Ну и нам очень было любопытно взглянуть профессиональным оком на грозного и всемогущего босса. И снова перед нами сдержанный, вежливый, разумный человек. Подтянутый, спортивный, верой и правдой служивший своему государству, а теперь отдыхающий от своей очень нервной в прошлом работы. Но отдых этот весьма относителен. В свои 70 с небольшим лет Уэбстер полон сил и энергии и состоит консультантом, советником и членом советов директоров разных компаний.

Рассказывая о своем образе жизни, Уэбстер не без гордости поведал, что увлекается теннисом и конным спортом и даже имеет своих лошадей. Я сразу же задал вопрос, приученный долгой службой в разведке выяснять все подробности, а сколько, собственно говоря, у него скакунов. Тут джадж Уэбстер надолго задумался, и я уже решил, что он просто забыл, о чем у нас шел разговор. Но после паузы он все-таки ответил, что у него пять лошадей. Тут я снова проявил настойчивость и спросил Уэбстера, почему он так долго считал. Собеседник ответил, что лошади находятся пока в его совместном владении с сыном и они еще окончательно их не поделили.

Уэбстер очень гордится и тем, что он происходит из семьи первых переселенцев из Европы. Кстати сказать, таких людей в Соединенных Штатах немало. В их гостиных висят портреты предков — первооткрывателей Америки и стоят старинные фортепьяно, которые, согласно семейным преданиям, были вывезены из Европы.

Уэбстер сообщил мне, что его прародитель прибыл в Америку в 1620 году на знаменитом судне «Мейфлауэр» («Майский цветок») вместе с другими «отцами-пилигримами», мало того, во время морского путешествия из Европы в Америку он познакомился со своей будущей женой. Здесь же, на паруснике, их и обвенчали.

У Уэбстера интересная манера вести разговор: сначала идет неторопливая беседа, вопросы, ответы, а потом он вдруг задает неожиданный вопрос, сформулированный так, что при любом ответе на него отчетливо видна позиция отвечающего.

На обеде у посла США в честь Уэбстера и Калтера слева от меня сидела живая и веселая жена Уэбстера, а справа — молодая высокая дама с типичными русскими чертами, миловидная и приятная. При знакомстве она с гордостью сказала, что ее девичья фамилия Трубецкая и что она, стало быть, княгиня, а замужем она за американским бизнесменом, также русского происхождения. К этому следует добавить, что напротив меня сидел американец с не менее звучным именем Петр Голицын. Мне как-то сразу страстно захотелось самому стать отпрыском еще более древнего рода, скажем, Милославским или Ромодановским, и отсудить у какого-нибудь колхоза свои кровные земли и разводить на них, как Уэбстер, скаковых лошадей… Но, как всегда, сразу возник и проклятый вопрос: «А зачем мне нужны эти лошади? К тому же эти традиционные перебои с овсом… Да ну их всех!..»

Общение с носителями княжеских и графских титулов воскресило в моей памяти историю о том, как летом 1994 года мы с женой были приглашены на обед к великим княгиням — бабушке и матери нашего «будущего монарха» цесаревича Георгия. В ответ на мое признание в близости к августейшей и порфироносной семье княгиня Трубецкая сурово ответила, что эти люди не имеют никакого права на российский престол. Вот тебе и на! А затем и сам академик Лихачев (естественно, после ухода Собчака с поста санкт-петербургского мэра), опираясь на строго научные исторические факты, доказал, что претенденты не имеют никакого права на царствование у нас. А жаль… В случае чего знакомство с царем могло бы и пригодиться…

После обеда все собрались на веранде посольского особняка на Спасопесковской площадке, где начался оживленный светский разговор о разновидностях хобби. Дошла очередь и до меня. Я рассказал о своих пристрастиях, сделав акцент на огородных работах и кошении травы. Это вызвало некоторую сенсацию. Публика стала подходить к нашей группе и живо обмениваться только что полученной информацией. Особый интерес вызвало то обстоятельство, что я сажаю и картошку. Бывший директор ФБР и ЦРУ даже разволновался и, сообщив, что они с женой тоже пытаются что-то делать на своем участке, стал дотошно выяснять, как ухаживать за картошкой, на какую глубину ее следует сажать, а главное, каким концом следует втыкать клубни — тупым или острым.

С кошением травы все тоже обстояло непросто. Сначала американцы думали, что я кошу траву специальной машинкой, а потом долго не могли понять, что такое коса, ибо уже забыли английское слово «сайс» и думали, что речь идет о серпе. Ну, прямо инопланетяне какие-то!

Следующий мой знакомый из плеяды столпов американской разведки — четырехзвездный адмирал Стенсфилд Тернер. Ранее мне уже много приходилось слышать и читать о нем, и когда в мае 1996 года он вторично приехал в Москву и попросил встречи со мной, я с большим интересом принял это предложение. Встречи с Тернером оказались интересными, насыщенными, достаточно откровенными и, надеюсь, взаимно полезными.

Снова «морской волк», но уже самый настоящий, с самым высоким адмиральским званием на американском флоте. В 1947 году он окончил военно-морскую академию, затем, находясь на военной службе, учился в Оксфордском университете, получил последовательно степени бакалавра и магистра гуманитарных наук по специальности «международные отношения».

Далее пошли войны. Во время войны в Корее Тернер служил на эсминце, затем участвовал во вьетнамском вооруженном конфликте, уже командуя таким же кораблем. С 1972 по 1974 год — начальник военно-морской академии, затем командующий 2-м флотом США в Атлантическом океане.

В 1975 году Тернер был назначен верховным главнокомандующим союзными вооруженными силами в Южной Европе со штаб-квартирой в Неаполе.

Оттуда в марте 1977 года Тернер совершенно неожиданно для себя был назначен директором ЦРУ и возглавлял это ведомство до января 1981 года.

Инициатива назначения Тернера на этот пост целиком принадлежала президенту Картеру. В подаренной мне книге «Секретность и демократия. ЦРУ в переходный период» Тернер подробнейшим образом описывает процедуру назначения и свои переживания в связи с изменениями в служебной карьере. Этот поворот в жизни Тернера объясняется тем, что Картер хорошо знал его по совместной учебе на одном курсе в военно-морской академии. В США назначение Тернера живо обсуждалось и при этом всегда подчеркивалось, что Тернер был официально признан лучшим выпускником курса, а будущий президент занял только 5-е место.

Однако мой большой интерес к Тернеру объяснялся отнюдь не его близким знакомством с бывшим президентом, а его политическими взглядами.

Во-первых, заняв пост директора ЦРУ, он критически оценил положение в этом учреждении и предпринял смелые попытки поставить управление под контроль законодательных органов; а во-вторых, после окончания холодной войны он совершенно недвусмысленно заявил, что в новых условиях натовский альянс «сыграл свою роль» и должен быть распущен.

Об этом адмирал, в частности, говорил в октябре 1995 года в норвежском городе Буде на международной конференции, где обсуждалась тема окончания холодной войны. «Блок НАТО, — напомнил он, — был создан во время холодной войны с совершенно ясными целями. Сейчас эти цели достигнуты. Ситуация изменилась, и НАТО в настоящее время находится в поисках своих новых политических целей. Так почему вообще не распустить НАТО?»

В Москву Тернер прибыл по приглашению Института США и Канады Российской академии наук для участия в семинаре «Гражданско-военные отношения в демократическом обществе». Заседание длилось целый день, выступавших было множество, и Тернер, как и другие представители натовских стран, ошарашенно воспринимал убийственные факты о положении в российской армии, о неразберихе с ее реформированием, о всевозможных злоупотреблениях и воровстве. Ужасное впечатление произвело сообщение отставного российского генерал-полковника, который поведал аудитории о том, что он теперь не носит генеральский мундир из опасения, что ему могут плюнуть в физиономию, так как его коллеги-генералы постоянно делают безответственные заявления, занимаются коммерцией, погрязли в гнусных интригах, и все эти действия окончательно скомпрометировали некогда уважаемое генеральское сословие.

В своих выступлениях представители натовских стран выражали нам свое сочувствие, давали советы, как лучше реформировать армию, чтобы сделать ее профессиональной, пытались убедить в том, что продвижение НАТО на Восток не таит в себе никакой угрозы для интересов России, а в душе, надо полагать, радовались, что теперь навсегда покончено с некогда победоносной Красной, затем Советской, а ныне распятой Российской армией. Мне кажется, что я даже улавливал радостный блеск в глазах молодых североатлан-тистов, когда выплескивался очередной поток информации о бедственном положении нашего воинства.

Стенсфилд Тернер внимательно слушал ораторов, но его сероголубые глаза ничего не выражали, и изборожденное глубокими морщинами лицо морского волка оставалось непроницаемым.

Вообще, весь его облик — это олицетворение спокойствия. Уверенности и собранности. И одет он в спокойные сине-серые тона.

Выступление Тернера также было по-военному четким и кратким. Он рассказал о взаимодействии ЦРУ с конгрессом США, о проблемах секретности в разведывательном сообществе США, о необходимости разведки быть законопослушной. Кстати сказать, в своем интервью газете «Совершенно секретно» (№ 7 за 1996 год) адмирал сообщил, что свой доклад на нашей конференции он согласовал с ЦРУ и получил соответствующую апробацию. Замечу попутно, что наши бывшие руководящие работники разведки в большинстве своем считают недостойным согласовывать свои выступления с пресс-бюро Службы внешней разведки России, поскольку наша демократия давно уже обогнала в своем развитии все другие демократии мира и снова мы маячим впереди планеты всей.

Выступления соотечественников на конференции «Гражданско-военные отношения в демократическом обществе» были в основном острыми и интересными, но все они безбожно нарушали регламент и заплывали в своих рассуждениях далеко в сторону от объявленной темы.

После окончания конференции я спросил у Тернера, как обстоят дела в США на подобных форумах по части соблюдения регламента и деловитости. Собеседник явно не хотел нас обижать, но потом все-таки сказал, что у них порядка значительно больше, так как в Америке давно научились ценить время.

Как это уже очевидно, из политики Тернер не уходит и помимо активного участия в разного рода конференциях является еще и профессором Центра международных исследований проблем безопасности Мэрилендского университета. Здесь он ведет семинар по проблемам возникновения войн, исходя из понимания, что войны есть продолжение внутренней политики государства. Тернер с большим удовольствием принял мое приглашение посетить наше Бюро по связям с общественностью и средствами массовой информации в Колпачном переулке (сейчас оно размещается на Остоженке) и ознакомиться с его работой. Здесь пресс-секретарь директора СВР Татьяна Самолис с большим энтузиазмом рассказала ему о наших принципах работы с журналистами: никому не лгать, вежливо разъяснять, почему СВР не может удовлетворить ту или иную просьбу представителя прессы, не оставлять невыполненным ни одного обещания. Несомненно, такая линия поведения способствовала тому, что СВР имеет сейчас нормальные отношения со средствами массовой информации. В свою очередь, Тернер с видимым удовольствием рассказал, что, став директором Центрального разведывательного управления, он после недолгих размышлений понял полезность работы с прессой и учредил впервые в истории ЦРУ аналогичное учреждение. Задача его была двуединой: просвещать американскую общественность о деятельности управления и информировать о работе иностранных разведок как в США, так и в других странах.

Беседовать с Тернером было интересно. Он не уходил от ответов на вопросы и создавал впечатление доверительности в разговоре, был всегда четок и конкретен. Тернер отличается от большинства мужского населения планеты тем, что не курит и не употребляет спиртных напитков. Причиной такого нестандартного, скажем, поведения является то, что 50 лет тому назад погиб в автомобильной катастрофе его родной брат, находившийся в нетрезвом состоянии. После этого Тернер дал обет воздержания от алкоголя и ни разу его не нарушил. Так что выпить за его здоровье во время обеда мне пришлось одному.

Своей открытостью, доброжелательностью, готовностью к диалогу Стенсфилд Тернер больше всего напоминал мне Билла Колби. И оба они заметно отличались от других директоров ЦРУ. Если те были способными администраторами и сторонниками замкнутой разведывательной системы, то Тернер и Колби были ее реформаторами в сторону большей открытости и законности.

Колби приезжал в Россию чаще остальных бывших директоров ЦРУ, давал многочисленные интервью российским журналистам и у нас, и в США, поэтому нет особой нужды излагать в деталях его взгляды и практическую деятельность. Однако поскольку я имел удовольствие довольно часто общаться с ним, а в промежутках между встречами обмениваться письмами и тем более, что его уже нет на этом свете, я хотел бы в конце этой главы сказать еще несколько слов о нем.

Думаю, что Колби искренне хотел глубоких реформ в ЦРУ, чтобы превратить эту организацию в более цивилизованную и законопослушную. Об этом свидетельствуют и его высказывания, и практические действия в бытность директором разведывательного ведомства. Колби решительно выступил против бесцеремонного вмешательства во внутренние дела других государств, против организации убийств и похищений руководящих деятелей за границей, против проведения медицинских опытов над людьми, он осуждал агрессивную политику США в ряде районов мира. А начал он свою деятельность в качестве руководителя разведки с увольнения на пенсию начальника внешней контрразведки Джеймса Энглтона, который отвечал и за внутреннюю безопасность управления. С течением времени Энглтон превратился в неуправляемого монстра, который никому не подчинялся, подозревал всех в предательстве, стал настоящим параноиком и держался на своем посту так долго потому, что его патологическая ненависть к Советскому Союзу не вызывала ни у кого сомнений и являлась как бы индульгенцией против всех его грехов и беспрекословным доказательством его выдающегося патриотизма.

Энглтон вел свои интриги, не ставя в известность руководство Лэнгли, и даже имел в своем распоряжении личные шифры для переписки с зарубежными партнерами ЦРУ. Как свидетельствуют компетентные люди, особо тесные связи у Энглтона были со спецслужбами Израиля.

Мне всегда было легко и интересно беседовать с Колби не только в силу общности профессии, но и потому, что в наших биографиях было много сходного: одна возрастная группа, участие во Второй мировой войне, принадлежность к воздушно-десантным войскам, работа в резидентурах в условиях войн и кризисов (у Колби — вьетнамская война, у меня — арабо-израильские и Афганистан), совместное участие в международных конференциях по проблемам разведки…

Хочу развеять и одну легенду о Колби. И при жизни, и после его смерти американские и российские журналисты переписывали друг у друга одни и те же фразы о том, что он, мол, серая и невыразительная личность. Из одной статьи в другую кочевала фраза: «По словам лиц, хорошо знавших Уильяма Колби, он идеально подходил для шпионской деятельности: незаметный, серый человек, напоминавший коммивояжера, запомнить внешность которого очень трудно…» Все это не так. Колби, наоборот, привлекал к себе людей своей доброжелательностью, открытостью, вокруг него всегда толпились ученые, журналисты, бизнесмены, всем было интересно с ним поговорить, узнать его мнение по самым различным вопросам, в том числе и далеким от разведывательной тематики. Но, как известно, очень трудно бывает избавиться от однажды найденного клише, особенно если делаются псевдонаучные ссылки на Грэма Грина[13], который якобы использовал черты Колби при написании своего «Тихого американца».

Колби отнюдь не был серым, это был яркий человек, и даже смерть его в апреле 1996 года была необычной: не справившись с течением во время прогулки на байдарке-одиночке, он потерял сознание и утонул в реке Уикомико, недалеко от американской столицы.

В заключение приведу выдержку из письма Уильяма Колби ко мне от февраля 1993 года:

«…Вы правы, что мы еще не дожили до того момента, когда государства могут обойтись без разведки. Самое главное, вы правы, говоря о том, что разведка должна быть ориентирована на защиту национальных интересов своей страны, но без идеологических предвзятостей относительно “противников”. Следуя таким курсом, разведывательные службы наших государств могут служить своим народам, избегая непродуманных эксцессов на своем пути, и сотрудничать в тех областях, где совместно мы можем сделать больше для своих стран, чем по отдельности. Разработка конкретных деталей этой деятельности будет непростым делом, но это будет захватывающий процесс, и он принесет благо всем нам».

В 1998 году я получил из США приглашение принять участие в международной конференции, посвященной 25-летию последней арабо-израильской войны. Конференцию организовал «Институт Ближнего Востока», руководящее ядро которого составляют видные политики, общественные деятели, послы и научные работники, долгое время занимавшиеся ближневосточными проблемами. Здесь собрались представители США, России, Израиля и многих арабских стран.

Почетным председателем конференции был бывший директор ЦРУ Джеймс Шлезинджер. Таким образом, я познакомился с седьмым по счету бывшим директором ЦРУ. Оговорюсь сразу, что один на один я с ним не беседовал. Разговоры были общие, благо за обедом мы сидели с ним за одним столом, но впечатления от общения со Шлезинджером остались достаточно яркие. Прежде всего, он привлекал общее внимание своим высоким ростом (мелькнула мысль, что, наверное, в детстве он хорошо питался) и необыкновенной способностью произносить длинные речи по поводу и без повода. Такое впечатление, что он может говорить речь с начала, с конца или середины и далее двигаться в любом направлении. При этом он еще и сопровождает свои выступления многочисленными шутками и прибаутками. Было видно, что ему очень нравится быть почетным председателем и к исполнению подобных функций он давно привык.

Во время арабо-израильской войны Шлезинджер был министром обороны США и поэтому он подробно, по дням и часам, рассказывал, что он делал, что говорил и что думал во время событий 25-летней давности.

В биографии Шлезинджера поражает количество должностей, которые он занимал в разное время, нигде подолгу не задерживаясь: 1963–1967 — корпорация РЭНД;

1967–1969 — стратегические исследования;

1969–1971 — зам. директора административно-бюджетного управления;

1971–1973 — председатель Комиссии по атомной энергии; февраль — июнь 1973 — директор ЦРУ;

1973–1975 — министр обороны;

1977–1979 — министр энергетики;

с 1979 — частный консультант.

Став директором ЦРУ, Шлезинджер сразу начал проводить реформы и сокращать персонал, чем вызвал большое недовольство американских разведчиков.

Работать директором ЦРУ Шлезинджеру не понравилось, и он убедил президента Никсона в том, что принесет больше пользы на посту министра обороны. Здесь его карьера также внезапно оборвалась, когда президентом США стал Форд.

Сотрудники ЦРУ не любили всех реформаторов, к которым они относили Шлезинджера, Колби и Тернера.

Итак, в результате знакомства со Шлезинджером моя портретная галерея бывших директоров ЦРУ существенно пополнилась.