Реализация

Глава 23

Тронув мерина, Талик чуть было не миновал Катерину. Засмотрелся, с кем не бывает?

Попаданка, как будто так и надо, взялась за стремя и пошла рядом. Пришлось снова наклоняться и тащить её в седло. На фоне красавицы-Силь, она уже не казалась Талику «миленькой». Не дурнушка, конечно, но… Кстати, как там полностью звали Силь? Силь…миль…тиль, что-то из области завязывания языка узлом.

— А Вас и в самом деле зовут Силь, — рискнул заговорить Талик, подъехав поближе к Мечте, благо конвоира отправили глотать пыль.

— Сильмэ, — ответила Мечта.

— А сколько Вам лет, — продолжил общение писатель, предположив, что у эльфийских женщин спрашивать о возрасте вполне прилично.

— Сто три, — шокировала его прекрасная Силь, которой на вид было не больше двадцати.

— А мне тридцать девять, — кокетничая, хихикнула Катерина, распознав в Сильмэ конкурентку. Похвасталась, называется.

Талик с запозданием вспомнил, что в Мутное Место попадают не только малолетки. Эдак не только на тридцать девять, а и на все шестьдесят девичьих лет попасть можно. Вдруг она себе лет десять-двадцать скинула? Надо будет потрясти эльфа в рамках сотрудничества и выяснить, настоящий возраст старой девы. Конвоир, может, и фанатеет от мисс Марпл, а Талика милая старушка даже после «пластической реализации» не вдохновляла.

— А куда именно мы едем? — поинтересовался Талик у Силь, воркующим голосом Горгуля.

Сильмэ глянула так надменно, что писатель Золотов и без перевода понял: «Тебе не светит». Ну, ничего, поживём — увидим.

— В Сталинград, — потрясла она Талика очередным сообщением. — Но, возможно, придётся и в Мехико заехать. Там недалеко, через речку.

Мехико… Мехико… Ладно, если говорили о Сталине, и не об одном, — Сталинград вполне объясним.

— А в Мехико зачем?

Но Сильмэ опередила Катерина:

— Ну, как же, Виталий?! Троцкий же! Особняк в Мехико на Венской улице, в который ворвался Сикейрос с товарищами и буквально изрешетили дом. Было выпущено триста пуль! Троцкий чудом остался жив!

«Она это знает или лично помнит?», — ужаснулся Горгуль.

Талик никак не мог сориентироваться в датах. Всё, что он помнил о Троцком, ограничивалось определением «политическая проститутка».

— Кому взбредет в голову попадать в… Троцкого? — риторически вопросил писатель Золотов, но ответ всё-таки получил. Конвоир, нарезав пару кругов галопом и убедившись в отсутствии рядом опасных революционных элементов, взялся просвещать Талика на предмет образа жизни здешнего контингента.

Никакими альтернативными историками попаданцы в вождей не были. Они были альтернативными Троцкими, Сталиными и даже двумя альтернативными Лениными. Авторы их любимых романов не утруждали себя корректировкой событий, которые могли бы повернуть реальную историю и породить другую, не менее нормальную. Они просто «вселяли» в вождя технически продвинутого современного россиянина, отчего воображаемые писателем события пускались в такой пляс, что держись. Автор одного из романов настолько лихо знал исторические реалии, что отправил в космос вместо Белки и Стрелки «собаку Сталина» — овчарку Блонди[7].

Бонусы реализации, причитавшиеся отцам всех народов и вождям мирового пролетариата, были ничуть не хуже тех, которыми могли похвастать попаданцы и попаданки, покорявшие средневековье песнями Высоцкого. Одно только знание наперёд ключевых военных событий чего стоило. Реализованная сверхубедительность речей делала из них не просто ораторов, а прямо-таки гипнотизёров. Проблема же в Мутном Месте и его дополнительных реальностях на всех попаданцев была одна — нехватка реализованных вместе с главными героями народных масс. В этом отношении повезло лишь одному попаданцу — некоему Станиславу Петровичу Любашину, ныне — Троцкому.

Урожайный год, когда из реальности Изнанки стали пачками выпадать «попавшие» бойцы Красной Армии образца 41-го года, ознаменовался увеличением населения вторичной Мути на пятьсот двадцать три бойца, а так же нешуточными словесными баталиями вождей в борьбе за аудиторию. Бойцы, которые точно знали, как надо действовать Жукову и что такое ядерная бомба, достались большей частью самому сильному магооратору — Сталину-второму «со товарищи». Троцкий заполучил себе только полсотни воинственных юнцов, но единолично. Прочие вожди могли сколько угодно агитировать друг друга, а это — скучно. Поэтому они время от времени совершали набеги на «деклассированный элемент» с целью пропаганды своих идей.

Набеги были нечастыми. Для прорыва требовалось усилие нескольких вождей сразу, а они терпеть не могли друг друга, считая лишь себя — подлинными, а всех прочих — самозванцами. Но агитаторский голод — не тётка, и рано или поздно «Сталины» кооперировались. Однослойная защита, конечно же, сигнализировала о прорыве, но не настолько сильно, чтобы уловить сигнал издалека. Наблюдатели же во вторичной Мути долго не выдерживали, и порой общество полоумных словоблудов оказывалось на несколько дней безнадзорным, пока подыскивали нового работника на проблемное место.

— Это как без надзора? — возмутился Талик. — Что ж вы такие нестойкие?

— А ты стойкий? — Ухмыльнулся эльф. — Для них любой наблюдатель, кроме внедренного под видом попадана — повод для агитпохода. Перед «бутиком» трибуну построили. Спать не дают вообще. Даже ночные митинги устраивают — одни уходят, другие приходят. А внедрённому каково? Хочешь политинформацию на завтрак, обсуждение очередной речи Троцкого на съезде в обед и посещения мавзолея на ужин?

Талик не хотел и промолчал. Ему гораздо интереснее было узнать не содержание речей, а как обстояли дела у везунчика-Троцкого, которому удалось в одиночку заполучить себе неплохую, по меркам Мутного Места, толпу почитателей. Но эльф ограничился только общими сведениями, да и то о прорывах.

Троцкий, оказывается, тоже иногда «выходил на дело», поскольку идея пожара мировой революции сидела в нём крепко, а во вторичной Мути разжигать пожар было не из чего. За пределами же отведенного участка реальности «жировали» землевладельцы, эльфы-аристократы и прочие «буржуи». (Буржуи напоминали о себе тем самым наблюдательным пунктом-бутиком). Буржуев следовало извести, а социально близкие элементы заагитировать.

В отличие от малолеток, мечтавших повоевать по облегченному сценарию с заранее определённой победой, и Троцкий, и большинство прочих вождей были мужиками в солидном возрасте. Именно здесь, во вторичной Мути обитал самый старый из попаданцев вообще: Сталин-третий, он же — Макаров Пётр Фомич. Гражданину России Макарову на момент реализации стукнуло семьдесят, а поводом для реализации послужила межреберная невралгия, которую он случайно принял за инфаркт.

С точки зрения Талика, здешняя публика была почти безобидной. Старички и молодняк. Ни одного путёвого мага. Конвоир определил их как вечных кухонных диссидентов, вне зависимости от возраста и существующего строя. Эти граждане искренне считали, что если бы они вдруг вселились в политических лидеров, но со своими мозгами, то довели бы страну до полного процветания, точно-точно. Довести страну до коммунизма брался только один «Ленин» из двух, но он ещё до попадания имел диагноз «паранойя».

Талик поразился обширности познаний эльфа в истории России. Даже обидно стало и захотелось возразить:

— Сталинст-диссидент — это нонсенс, — заявил он голосом мага.

— Ничего подобного, — возразил ушастый. — Все, находящиеся здесь гениальные политики, никакие не сталинисты. Сталинисты своего кумира уважают. А попаданы считают, что усов, трубки и акцента вполне достаточно. Кое-какие идеи, известные из школьных учебников, они поддерживают, а в остальном занимаются редкой отсебятиной.

— Так они что, правда могут кого-нибудь расстрелять?

Эльф устало закатил глаза, намекая Талику, как он устал от его несообразительности.

— Виталий Петрович, они же людей похитили. Забыл? — и дополнил портрет местных попаданцев рассказом об учиняемых ими безобразиях.

Самые печальные результаты получались из похищения политпопаданцами и без того романтически настроенных героев-рыцарей. Из них ковали революционеров, а точнее — бунтарей против существующего порядка. Если не удавалось быстро найти заагитированного бедолагу, Мутное Место рисковало получить через пару недель свежего оратора с изрядным вывихом мозга.

Как только Ленины-Сталины убеждались, что пленник готов к борьбе за правое дело, его отпускали. Похищенные попаданцы, в отличие от здешних жителей, могли покинуть вторичную Муть безо всякого прорыва. Основное место жительства радостного принимало «утраченное дитя». После чего начиналось само безобразие.

Так, некий рыцарь, прошедший обработку революционными идеями местного разлива, отправился из вторичной Мути прямиком к оркам и провёл среди них два месяца, проповедуя равенство и братство. Попутно рыцарь разъяснял бандитам разницу между грабежом и экспроприацией, клеймил махновщину и Каменева с Зиновьевым. Рыцаря выловили и отправили к психокорректорам — лечить последствия гипнотического воздействия и революционный угар.

Но узнали о плачевном состоянии политически подкованного героя, да и вообще — о его существовании в таком качестве, только когда к Москве подступила сводная банда орков под чёрными знамёнами и с транспарантами: «Моргот — наш рулевой» и «Анархия — мать порядка». Банда грабила всех имущих жителей без разбора. Агитатора же орки возили связанным в обозе, время от времени давая ему выступить с речью на очередной попойке. Несчастный заменял грабителям шута. Однако, орки черпали из его речей оригинальные идеи по части сплочённости, равенства и братства в дележе награбленного, а так же — полное оправдание своим набегам под видом наведения общей справедливости. Общее в их справедливости и впрямь было: все жертвы были обчищены в равной мере — начисто.

А вот это уже было совсем другое дело: Талик, как будущий землевладелец и граф, не стремился быть раскулаченным или… «разграфяченым».

— Ух, мерзавцы! Какой план боя?

Все сущности изготовились к схватке. Все, кроме Горгуля.

Тунеядец.

Но воевать вот так сразу эльфы не собирались. Для начала надо было найти похищенных, а уж потом разбираться именно с той политкомпанией, которая их умыкнула. План операции по поиску изложила Сильмэ. Искать попаданцев по всем подвалам и схронам красавица сочла делом долгим и утомительным. Их наверняка хорошо спрятали. Гораздо труднее спрятать лошадей. У местного населения из живности выживали в основном козы — существа очень самостоятельные, способные о себе позаботиться, пока их хозяева шляются по митингам. У кого найдутся лошади, того и будут обыскивать со всей тщательностью.

Инспектировать конюшни собиралась лично Силь под видом коммунарки, политизированной на всю голову. Баська и Нальдо должны были остаться в прежнем качестве — представителями власти, Талик — попаданом, сопровождаемым в Инферно, Катерина — его спутницей, хоббиты — жертвами писательского произвола, а сама Силь возложила на себя главную часть работы: изображать свежее пополнение во вторичную Муть. Легенда звучала вполне правдоподобно — аборигены по пути в Инферно провожают к «вождям»… Александру Коллонтай, женщину строгую и въедливую. Такая вполне может и рейд по конюшням устроить с целью проверки успехов в животноводстве. По заверению Сильмэ, оригинальная Коллонтай отваживалась даже на корабли Балтийского флота являться. Талик, правда, так и не понял, при чём тут корабли и какие на них могли быть успехи. В животноводстве — особенно. Но Катерина очень одобрительно кивала, и Талик решил не демонстрировать лишний раз свою неосведомлённость.

Воздух вокруг черноволосой красавицы задрожал, и уже через мгновение Виталий мог оценить результат. Шатенка лет тридцати, глаза — то ли серые, то ли голубые, чуть навыкате, щёчки пухлые — ничего общего с роковыми красавицами, ни с Сильмэ, ни с вроде-как-тоже-роковой Коллонтай, эта дамочка не имела. Революционный настрой мнимой попаданки подчёркивали нахмуренные брови, недовольно поджатые губы и красная косынка, повязанная на пиратский манер.

Талик вроде бы настроился не удивляться. Он уже видел, как кавайное длинноухое недоразумение превратилось в прекрасную Сильмэ. Но всё-таки удивился. Изменилась не только Силь, но и её лошадь. Вместо приличного коня под псевдо-Александрой перетаптывалась пегая кляча напрочь рабоче-крестьянского происхождения. Настолько «рабоче», что казалось — ещё шаг, и бедная скотина переломится в спине и рухнет. Седло тоже не страдало отсутствием символической значимости — мешок с сеном. Красная комиссарша восседала на своём «росинанте» с видом королевы.

— А меня тоже можно так… замаскировать? — Не удержался от вопроса писатель Золотов.

— Можно, но не нужно, — низким контральто отчеканила бывшая красотка. — А вот Катерине иллюзия не повредит. Женщин здесь нет и не предвидится. Как насчёт облика старушки-травницы?

Талик прикинул так и эдак. Сильмэ права. Катерина девушка вполне симпатичная, с учётом исчезновения очаровательной конкурентки, так и вовсе — красавица. А только у одного Троцкого полсотни молодых бойцов где-то тут гуляют.

— Соглашайся, — голосом Витольда посоветовал Талик. — Я совсем не прочь повоевать, но у меня пока такого опыта нет — против армии в одиночку драться.

О том, что у него вообще никакого опыта нет, только — желание, Талик тактично умолчал.

Катерина отчаянно замотала головой:

— Не хочу в старушку превращаться!

— Эта… — увещевал Баська, — временно же.

— Обобществят, — привела свой аргумент Силь.

Аргумент оказался решающим. Видимо, Катерина что-то накопала в своих исторических познаниях и сдалась.

Талик настроился понаблюдать за процессом, но всё произошло так быстро, что он опять не успел увидеть, что и как меняется. Катерина вздрогнула и стала несколько костлявее на ощупь. В демонический подбородок Талика упёрся седенький старушечий пучок, в руках попаданки вместо кастрюли оказался закопченный котелок. Вид сверху и сзади мало что давал, а просить Катерину «показать личико» было как-то неудобно.

Самым практичным и бестактным оказался Баська:

— Шарман в натуре… эта… нормально, значит. Демон и ведьма. Ягуся-бабуся, — описал результат гномыш.

Катерина всхлипнула. Пришлось утешать. Талик придумал красивое имя для нового образа: «Ядвига-травница», Силь посулила вознаграждение за помощь властям. Баську отругали за чёрствость.

Истерику удалось предотвратить, а зеркало — не дать.

Пока утешали Катерину, конвоир успел ещё раз проверить окрестности и теперь торопил:

— Нам туда, — махнул он рукой влево. — Следы лошадей и людей видны отчётливо, — отрапортовал Нальдо.

Налево, так налево. Талик покрепче прижал к себе тощую старушку и тронул коня.

Сначала ехали молча. Нальдо держался рядом с «Коллонтай», Баська с хоббитами, как обычно — замыкающим. Талик размышлял. Кажется, он нашёл объяснение клыкастой усмешке своего мерина. Никакой мерин — не бывший попаданец. Зубы ему пристроила Силь. Сущности были согласны с писателем и требовали, чтобы Виталий при случае поблагодарил Сильмэ за избавление от полоумного грифона. Не соглашался благодарить только Горгуль:

— Она ж для себя старалась. И вообще, с такими способностями она от нас любую девицу отвадит. Превратит в монстра, и прощай девочки!

На его злопыхательство никто не обращал внимания. Даже Витас понял: герой-любовник сильно сомневается в своих способностях обольстить Сильмэ. А ещё завидует. Захотел облик поменять — раз, и готово. Круто. Не то что метаболизм менять и перья отращивать. Кстати, о перьях. Талик порылся в седельном мешке и сунул в руку горестно вздыхающей Катерине «букет» перьев:

— Вот… — замялся писатель Золотов, — цветы были бы неуместны. Демаскировка. А так… и в хозяйстве пригодятся.

— Спасибо, — растроганно прошамкала Катерина. — Очень редкий цвет.

Примерно часа через три Талик с удивлением поймал себя на мысли, что всё это время поддерживал светскую беседу с «милой старушкой Ядвигой». Начали с перьев, перешли на цветы, коснулись символики цвета, красного в частности, переключились на пролетарские символы, а теперь Талик слушал лекцию о февральской буржуазной революции семнадцатого года. Катерина оказалась интересной рассказчицей, а ещё — учителем истории и убеждённой монархисткой. История в её изложении оказалась занимательной штукой. Писатель Золотов сделал вывод, что ему просто не повезло с учителями в детстве, иначе он точно учил бы и историю, и даты. Указ временного правительства N1 «Об отмене воинской дисциплины в армии и выборности командиров» потряс его до глубины души.

— Три года воюющая армия! — Гневно вопил Талик, учитывая всё, что запомнил из рассказа образованной попаданки. — Первая мировая! Армия в окопах год сидела! Как можно такой указ подписывать!? Маразм!

— Скорее подкуп, — не соглашалась Катерина.

На стадии громкого, но очень даже культурного спора «был ли Керенский имбецилом или вражеским наймитом», их неожиданно прервали.

— Правыльно заслужэная пэнсионерка говорит, — заявил, выдравшись из придорожного кустарника, усатый мужик в «околовоенной» форме. — Всо врэмэнное правитэльство — продажныэ твари и либэральная сволочь.

Мужик достал из кармана трубку, и Талик понял: перед ними Сталин, не понятно который по счёту, и ещё — их подслушивали. Ладно, подслушать демонически громкие вопли — дело не хитрое.

Конвоир и Коллонтай дружно развернули коней. Наверняка оба аборигена давно заметили слежку, но прикидывались «лопухами». Конспираторы!

Из кустов с другой стороны дороги шустрой белкой метнулся мужичонка в кепке и поношенном пиджачке. По тому, как он смял свою кепчонку, обнажив лысину, и вытянул руку в характерном жесте, Талик сразу же опознал главного вождя пролетариата. Конкурент первого-встречного-Сталина не желал упускать возможности выступить с речью.

— Вот поэтому, — сразу вписался в тему псевдовождь, — было аг'хиважным взять власть в кг'епкие пг'олетарские г'уки и восстановить пог'ядок в стг'ане!

Катерина ощутимо напряглась, собираясь отстаивать свою точку зрения на то «что стоило и сколько», но вмешалась Силь:

— Дело Ленина живёт и побеждает! Да здравствует товарищ Сталин! — Рявкнула она вместо приветствия.

Внимание вождей тут же переключилось на неё, а из окрестных кустов и чахлой березовой рощи стали выходить представители тех самых попаданческих войск в форме разной степени поношенности. Худо-бедно общим в их одежде был только цвет. Но очень худо-бедно. Кое-кому посчастливилось обзавестись почти военной расцветкой, а кто-то точно действовал кустарными методами и красил, чем попало. Талик насчитал больше шестидесяти бойцов и сбился.

— Не аутентично одеты, — тихо шепнула Катерина.

— Сброд, сударыня, — по-графски, но тоже шёпотом согласился Талик.

«Ленин» первым успел с вопросом:

— Затг'удняюсь опг'еделить… Клаг'а Цеткин, Г'оза Люксембуг'к…

— Коллонтай, — сказала, как припечатала, Сильмэ.

— О! Безмег'но рад! Вы, помнится, пег'еводили мои труды, — немедленно подобрел местный Ильич, за которым вряд ли водились какие-нибудь труды, кроме страшно трудного дела: копировать ленинский прононс. Судя по ошибкам, полностью соответствовать вождю и впрямь было трудно.

И тут из толпы попаданцев, окруживших их кавалькаду, раздался удивлённый возглас:

— Ребята! И впрямь — баба!

Талик растопырил крылья, осознав, что образ тридцатилетней дамы для здешних бойцов равнялся образу роскошной фотомодели, и на Сильмэ, даже в таком пролетарском виде, найдётся толпа желающих. Витольд зарычал, Витас пустил слюну в предвкушении боя. Вот, сейчас они опыт и приобретут.

Но Силь-Коллонтай выхватила из-за пазухи здоровенный пистолет и выстрелила в воздух. Наступила мёртвая тишина. Бойцы как заворожённые созерцали нетипичное и прямо-таки невозможное для Мутного Места оружие.

— Кто хочет комиссарского тела попробовать!? — Грозно рявкнула Сильмэ и рванула на груди чёрный кожаный жакетик. Жакетик выдержал и ничего лишнего не обнажил. По толпе прокатился разочарованный вздох.

Талик видел что-то похожее в каком-то старом фильме, но в каком именно — припомнить не мог.

Ни разу не обстрелянные бойцы, как резко вздохнули, так резко и отхлынули подальше от опасной революционерки. Вожди, напротив, подобрались поближе. Первым отошёл от шока и напрочь утратил ленинское произношение лысый попадан с кепкой:

— Это что же получается, господа жандармы, — ухватился он за уздечку коня Нальдо, — шрифт для «Искры» — ни за какие деньги, а женщине — оружие?!

— Шэстой год стэнгазэту на стэнэ рэсуэм, — поддержал «Ленина» «Сталин».

Эльф не сплоховал:

— Оружие выдано в порядке исключения для самообороны в единственном экземпляре…

— Поскольку пролетарская сознательность, как мне доложили, — продолжала революционно чеканить Сильмэ, — у вас не развита, — и направила пистолет, кажется — маузер, в сторону несознательных попаданцев.

Попаданцы попятились ещё на пару шагов.

«Ленин» крякнул от досады и злобно зыркнул на ближайших бойцов. Бойцы неохотно потянулись строиться в подобие колонны.

— Всо в порядкэ здэс с сознатэльностью, — обиделся «Сталин». — А это кто такиэ? — трубкой указал на Талика и Катерину «отец народов».

— Эти — не ваши. У вас не ставим, не надейтесь, — заверил его остроухий. — К вам только Коллонтай. Остальные со мной вернутся. Будем и дальше на дороге стоять?

Бойцы демонстрировали сознательность, поднимая пыль позади гостей. Ленин так и не выпустил уздечку, намереваясь вытрясти из ушастого аборигена если не шрифт для газеты, то хотя бы ещё один маузер. Он ныл минут пять, пока на него не рявкнул Сталин, топавший рядом с конём Сильмэ:

— У нэмцэв поклянчи, дэмон тэбя подэри!

— Спасибо, мне такого добра не надо, — отреагировал Талик.

Зря. До самого Сталинграда пришлось слушать атеистическую пропаганду то с ленинским, то со сталинским акцентом. Даже Баська пытался вмешаться, настолько эти двое раздухарились. Но пламенные борцы за идею были так знатно подкованы в деле словоблудия, что досталось и Баське, и даже хоббитам.

Баська был зачислен в предатели-перебежчики. Гномыш даже удивиться не успел и спросить, кого он предал и куда перебежал. Ему быстро и доходчиво разъяснили, что он — славный сын потомственных шахтёров истинно пролетарского происхождения, продался за миску похлёбки проклятым капиталистам. Проклятый ушастый капиталист оказался самым мудрым и сделал вид, что он — глухой.

«Пенсионерку Ядвигу» Сталин определил в «белополячки», исходя из имени, а по роду занятий — в шарлатанки, за то, что она отрицала возможности современной медицины и пользовала народ заговорами и травами. «А казалась такой образованной жэншиной!» — непритворно сокрушался попадан-в-вожди.

Талик надеялся, что с ним-то точно будет заминка. О графском титуле он не сообщил, а вот демоном-вампиром-магом-оборотнем представился с удовольствием. Даже оскалился на радостях. Пусть помучаются. Разве можно такое воплощённое совершенство присобачить к политике? Но его именно присобачили:

— Был у нас такой врэдитель, — на ходу пыхтел трубкой «Сталин», — Вавылов. Гэнэтик. Я всэгда говорил: гэнэтика — продажная дэвка капэтализма, — многозначительно ронял фразы «отец народов». — Правэльно расстрэляли. Как врага народа. Вот, товарищ Павлов — собак рэзал, но чэловэка с лэтучей мышью, псом и бараном нэ скрэщивал! — с ударением на «нэ» завершил цепочку рассуждений политпопаданец.

Витольд мысленно зашипел не хуже Бутончика. За барана следовало отомстить. Сущности немедленно собрались на совещание, и прочие бредни вождей Талик дослушивал в одиночестве.

Хоббиты попали в «трудовое крестьянство» — тёмное и безграмотное. Нисколько не смущаясь присутствием представителей власти, вожди на своём пешем совещании постановили освободить слабоумных крестьян из крепостного рабства и организовать им ликбез. И дались всем эти хоббиты? Чуть что — отбить пытаются!

«Товарища Александру Коллонтай» попаданцы пока всерьёз не воспринимали, несмотря на наличие у неё маузера. Наверняка собирались экспроприировать оружие при первом удобном случае. Так что, Сильмэ их всё-таки недооценила. В своей вторичной Мути вожди-ораторы чувствовали себя полными хозяевами.

— Матг'осиков у нас нет, уж не обессудьте, — юродствовал лысый «вождь», — пег'еводы тоже писать не на чем.

— А товарищ Алэксандра в Мэксикэ нэплохо сэбя послом зарэкомэндовала, — хитро щурился усатый. — Вот, в Мэхико и пошлём. С важным партийным заданиэм.

— Точно, батенька, точно, — радостно согласился псевдо-Ульянов, — к иудушке Тг'оцкому и пошлём.

— Надэюсь, Вы поддэржитэ мою инициативу на съэздэ, — полуутвердительно спросил лысого усатый.

— Непг'еменно, — подтвердил своё согласие «Ильич».

Оба вождя прямо-таки лучились от счастья, разве что не хихикали. Талик сходу раскусил их замысел. Попаданцы намеревались разоружить «товарища Александру» и отправить к тому самому Троцкому, который обзавёлся полусотней бойцов. Если молодые бойцы и не поубивают друг друга из-за женщины, то, как минимум — передерутся. А что там будет с «товарищем Александрой» друзей-политиков вообще не интересовало. Даже Витольд от такого коварства опешил:

— Думаешь, дотянулся, проклятый?! — мысленно рычал демон.

— Врёшь, не возьмёшь, — в унисон с ним бухтел Бормотун.

— Горло перегрызу, — рычал оборотень.

— Моими зубами, — щедро предложил Бутончик. — Вдруг вампирами станут?

— Могут, — предположил Талик.

— Потом перекусают друг друга… — продолжил развивать идею демон.

— И историческая справедливость будет восстановлена, — подытожил Бормотун.

Когда на горизонте показался посёлок, Катерина не выдержала и принялась вышёптывать Талику всё, что накипело:

— Невероятно! — захлёбывалась возмущением попаданка, — Как можно так относиться к истории и историческим личностям?! Куклы! Эти фальшивые вожди — глупые гротескные куклы! Насмотрелись нелепых фильмов, начитались псевдоисторических статеек и возомнили себя ровней! — страдала «деклассированная шарлатанка Ядвига».

Талик ёрзал в седле и не знал, что сказать. Спрашивать, как реализовалась сама Катерина, и чем ей приглянулись вовсе не исторические романы, он счёл ненужной тратой времени. И так всё ясно. С историей Катерина была знакома очень даже хорошо, а вот с личной жизнью — не очень или совсем никак. Родственная душа, практически. Не в историческом аспекте, конечно. Почему-то именно исторические попаданцы явили писателю Золотову всю нелепость и убогость криво слепленных образов героев. Интересно, его герои были лучше? И если — да — то чем? Талик благоразумно задавил в зародыше тягу к самокопанию.

— Всё верно, но лучше со здешними вождями не спорить, — дипломатично поддержал Катерину писатель Золотов.

Чем ближе они подъезжали к посёлку, тем явственнее оттуда была слышна нестройная песня. «А молодого командира несли с пробитой головой…», — наконец разобрал слова Талик. Пылящие позади бойцы-попаданцы, повинуясь отмашке усатого вождя, нестройно грянули «Артиллеристы, Сталин дал приказ», стараясь переорать явно пьяный хор соратников из посёлка.

— Всо в порядкэ у нас с сознатэльностью, — ещё раз, но уже не так уверенно заявил «Сталин». — Сначала будэт парад, потом ужин и мавзолэй. Ночью — съэзд, — обозначил культурную программу по встрече «товарища Александры» усатый.

— Да-да, — подтвердил лысый, — моё пг'исутствие на съезде непг'емено и аг'хиважно, как и договаривались. Так, что придётся нам, батенька, поменять смены. Я буду лежать в гг'обу дг'угие двое суток. А этот самозванец пусть нынче ночью поспит и постог'ожит мой мавзолейчик!

— Эта… — влез в диалог вождей подъехавший поближе Баська. — В гробу? Вампир, значит?!

— Самозванец! — Истерично выкрикнул лысый. — Вампиг'ы — пог'ождение опиума для наг'ода!

«Сталин» не счёл нужным реагировать на баськин вопрос и только активнее запыхтел трубкой.

Талик задумался было над загадкой: «на какие шиши здешние попаданцы покупают табак», но заметил, что эльф проехался рысью по обочине, переглянулся с Сильмэ и кивнул. А раз так, значит, ушастый подтвердил правильность направления, и жертвы пролетарского произвола томились где-то в местном «Сталинграде». Вот, и — славно. К «иудушке Троцкому», он же — «политическая проститутка», Талик совсем не стремился. Катерина уже успела просветить писателя Золотова относительно кровожадной сущности поджигателя революционных пожаров. Если кто-то и стал попаданцем по образу и подобию оригинального массового убийцы, то — только завзятый маньяк.

Дорога плавно перетекла в главную улицу посёлка, никуда не виляя и не сворачивая. На первом бараке краснела надпись «Граница СССР». То же значилось и на табличке, приколоченной к характерно полосатому чёрно-белому столбу. По обе стороны от столба на жердях колыхались транспаранты, в которых без труда угадывались результаты ткачества из грубой дерюги: «Враг не пройдёт» и «Граница на замке».

Миновали шесть длинных мрачных бараков, наступающих на дорогу. За ними виднелись такие же многооконные здания, построенные разве что не в десяток рядов параллельно главной улице. Таким нехитрым манером отряд освободителей доехал до перекрестка. От развилки тянулась в обе стороны, пересекая их путь, ещё одна дорога. Судя по утрамбованности земли, перекрёсток служил одновременно и площадью — местом здешних сходок.

— Мать моя! — совсем не демонически воскликнул Талик, оглянувшись кругом и обозрев ровные ряды длинных домов с плоскими крышами.

У каждого двухэтажного строения имелась белая полоса над дверью, шириной в две доски и длиной во всю протяжённость здания. Ни один барак на перекрестке не остался без названия: «Почта», «Телеграф», «Колхоз», «Клуб», «Мавзолей», «Дворец съездов» — гласили красные буквы, ровно выписанные поверх побелки. Единственным зданием, отличным от прочих, был «Мавзолей». Приземистая одноэтажная конструкция щеголяла двумя боковыми стремянками, ведущими на крышу. Крышу венчал вполне качественный заборчик — ограждение, чтобы ораторы не сверзились с главной трибуны.

— Какой позор, — тихо шепнула Катерина и укоризненно покачала головой.

— Моветон, — слишком громко откликнулся Талик.

Конвоир состроил ему хмурую рожу, намекая на конспирацию, но писателю Золотову было не до игр. Пристанище вторичных попаданцев очень сильно напоминало «зону», в смеси с армейским порядком и добровольно-принудительным укладом жизни. Просто-таки символизировало и нагоняло жуть.

Из двери мавзолейного барака выскочил ещё один лысый попадан с бородкой.

— Наконец-то! — радостно потирал руки очередной вождь. — Смена пг'ибыла! О! Иносг'анная делегация!

Но радость его была недолгой. Усатый проводник прошаркал вперед, панибратски положил ему руку на плечо и пыхнул трубкой:

— Спы спакойна, дарагой Ильич! — пафосно изрёк «Сталин». — У нас сэгондя дэлавой разгавор. — После чего «отец народов» сопроводил напутствие недвусмысленным пинком под зад попаданцу, отправив его в сторону мавзолейной дверцы, и добавил: — В гробу я тэбя видал!

«Ильич-второй» шустро порснул куда послали, бормоча «Пг'оклятый отг'авитель» и «Истог'ия газбег'ётся».

Тем временем, на перекрёсток валили попаданцы-домоседы. Кроме разномастных бойцов, которые ничем особенным не отличались от уже виденных, Талик насчитал по усам ещё шесть «Сталиных» и даже заметил в толпе блеснувшее пенсне Лаврентия Берия.

Очередной выстрел Сильмэ оглушил гудящую толпу. «Товарищ Александра» завладела всеобщим вниманием сразу по двум причинам. Одна причина была вполне понятна — женщина. Вторая — не менее понятна — пресловутый маузер. На огнестрельное оружие «Сталинградские» попаданцы отреагировали примерно так же, как американские индейцы на стреляющую палку Кортеса. Воспользовавшись их ступором, Сильмэ спешилась, взобралась на деревянное подобие трибуны «Мавзолея» и задвинула такую речь, что у Талика мысли пошли боком, а ум споткнулся о разум и упал куда-то вниз вместе со всеми сущностями. Даже Горгуль не стал исключением. Писатель Золотов временно выпал из реальности. Гипноз, что ли?

Суть пламенной речи дошла до Талика к финалу выступления: проверка на рентабельность колхоза, клуба и мавзолея — будет! На этой здравой мысли Талик очнулся и попытался растормошить обмякшую в его объятиях Катерину. Несчастная любительница истории пребывала без сознания.

Талик сморгнул. Над площадью, битком набитой народом, царила ночь. В небе сияли звёзды, а первый предзимний холод коварно сковал кожистые перепонки демонических крыльев. Это сколько же она вещала, красота замаскированная? Часа два — не меньше. Вот и «не задержались»! Талик размял затекшие мышцы, поёрзав в седле, потряс крыльями и спешился. Катерину пришлось взять на руки.

— Куда можно положить труженицу тыла? — внёс свою лепту в конспирацию писатель Золотов.

— Суда нэси, — поманил рукой незнакомый пока усач и указал на здание «Клуба».

«В конце концов, пусть похитителей пока аборигены вычисляют. Будет драка — присоединимся», — вполне разумно рассудил Виталий, и как истинный граф и джентльмен занялся обустройством бездыханной Катерины. Никто из внутренних сущностей даже и не подумал возражать.