Рецепт капучино для долго и счастливо (СИ)

Глава XIII. Лучшая елка на свете

— Рубиновая Гостиная, Изумрудная Гостиная или Жемчужная Гостиная? — спрашивает ее Сирил.

Злата никогда не видела его прежде таким… вдохновленным. Пожалуй, это самое подходящее слово из всех возможных. Он улыбается ей, а глаза горят неподдельным интересом, они словно… слегка светятся. Или Злате только кажется.

Она не знала до этого, что может ощутить любовь к нему еще сильнее, но ее сердце отказывается биться тише и спокойнее. Какая же она, наверное, сейчас красная от смущения, но оторваться от лица Сирила нет никаких сил. Злата с трудом заставляет себя ответить, потому что хочется молчать и слушать только его.

— Разница только в их цвете? Красная, зеленая и… белая, верно?

Есть некоторая забавная логика в названиях, но при этом заставляющая ее внутри немного хихикать: дракон и драгоценности. Интересно, есть ли здесь Золотая Гостиная? Или просто какая-нибудь комната с соответствующим названием. Это бы насмешило ее еще больше, а, может, и восхитило, потому что должно быть красиво. Как бальный зал из «Красавицы и Чудовища».

— Да, — кивает Сирил, — они отличаются только цветовой гаммой. В них во всех есть камин. Хотя Жемчужная с серебристыми элементами.

Хорошо. Приятно иметь в этом выбор. Дома она ставила елку в совершенно пестрой комнате, потому что других вариантов просто нет и быть не может. В ее квартире нет какого-то единого стиля, возможно, она даже больше похожа на дракона, который копит всякий красивый случайный хлам. Но ей нравятся ее игрушки, картины и прочие мелочи. Они делают дом уютнее. Они — ее часть, ее собственная подпись.

— Ну, зеленая елка в зеленой комнате будет смотреться не так… — она взмахивает рукой, пытаясь подобрать слово, — эффектно. Даже со всеми украшениями. Красная — это прямо классика. Зеленый и красный — это цвета рождественских свитеров и все такого, — она хихикает. — Но белый — это как зимняя поляна. А серебро словно настоящий снег или звезды.

Злата замечает, что Лили перестала кружить под потолком и спустилась пониже, зависнув на одном месте. Судя по всему, внимательно ее слушает. Сирил, кажется, пододвинул свой стул поближе, хотя она не слышала звука. Но ладно…

— Так что я голосую за Жемчужную.

Сирил задумчиво постукивает пальцами по столу, похоже, раздумывая над ее аргументами. Злате очень интересно, что же сейчас происходит в его голове, какие там мысли. Рисует ли он картины елки в этих комнатах, представляя, как сделать лучше? Это его замок, в конце концов, финальное решение за ним.

Но Злата целиком и полностью за Жемчужную. Прямо всеми руками и ногами.

— Да, пожалуй, я соглашусь, что в Жемчужной будет смотреться замечательно.

Он встает со стула, явно собираясь отправиться в эту самую Жемчужную Гостиную, где бы она ни была, а потом протягивает ей ладонь.

О, спасибо.

Злата принимает руку безо всяких вопросов, наоборот, с особой радостью, потому что ей хочется его касаться. И чтобы он касался ее тоже, инициировал контакт, при этом позволяя ей самой решить, хочет ли она сейчас. В этом есть что-то удивительно теплое, почти пульсирующее пламенем где-то в груди.

— Пойдем, — говорит Сирил. — Лили, идем.

— Конечно, господин.

Злата не может не улыбаться, пока ее ведут по коридорам. Лили летит ровно между ними и на уровне глаз, возможно, соблюдая какой-то неведомый этикет фей. Но удобно, чтобы они оба могли к ней спокойно обратиться, а ей не пришлось летать туда-сюда.

— Это в каком крыле?

Не то, чтобы Злату действительно волнует этот вопрос. В конце концов, она едва-едва ориентируется и едва ли запомнила расположение каждой комнаты — она просто бродила, а потом звала Иссу, чтобы вернуться в свою временную спальню. Или же умудрялась как-то ходить совершенно неведомыми огромными кругами, возвращаясь туда, откуда пришла.

Сирил вдруг фыркает с оттенком веселья.

— Западное, — говорит он. — Но там все цело, не беспокойся.

Злата хихикает. Ага, в мультфильме западное крыло выглядело так, как будто там прошелся ураган, прямо ужасающий ураган. А точнее, крайне расстроенный зверь-Чудовище. Она думает, что его первые дни в замке, когда его только-только превратили, были ужасными. Нужно было учиться всему заново. Нужно было привыкать к тому, что никто не посмотрит на тебя не вздрагивая.

Кстати, про внешность. Там же был портрет принца в его настоящем облике.

— Я сейчас задам, наверное, очень-очень глупый вопрос… — Злата кусает губу, но продолжает: — А у тебя нет своих портретов в этом замке? В разных обликах.

Сирил немного замедляется и отвечает не сразу.

— Есть во всех трех. Ты хочешь увидеть?

Злата задумчиво мычит. Сказать или не сказать?

— Я бы хотела увидеть твой полудраконий, — говорит она совершенно честно. — Если ты сам не против, конечно.

Они еще немного идут в тишине, пока не останавливаются возле одной из дверей. Она не отличается от большинства других дверей в этом замке. Да, двустворчатая, да, с резной красивой ручкой, но ничего супер-особенного.

— Может быть, увидишь, — отвечает Сирил наконец. — Это Жемчужная Гостиная.

И открывает дверь.

Это удивительно светлая комната. Нет, не так. Это очень-очень светлая комната с огромными окнами в пол, светлыми обоями с легким голубоватым узором в виде ромбиков и таким же светлым паркетом, из-за чего она, вероятно, кажется немногим больше, чем она есть на самом деле.

Аккуратные диванчики у стены и перед камином, но в этом уже нет ничего уникального. Кажется, что такие Гостиные здесь просто для отдыха множества людей. Или ради разнообразия владельцев: сегодня они хотят посидеть в темной комнате, а завтра в светлой. Все зависит от настроения.

А еще почему-то кажется, что она освещена ярче, чем все другие. Но все дело в цвете, верно?

— Посмотри на потолок, — говорит Сирил, словно прочитав ее мысли.

И Злата поднимает голову. Она не разглядывала потолки в других комнатах, потому не может сказать, уникальная ли это комната, но… здесь мозаика. Кусочки какого-то голубого и белого камня вперемешку с кусочками зеркала, из-за чего кажется, что над ней своеобразное небо и океан — она видит свое искаженное фрагментированное отражение и отражение Сирила.

Это прекрасно. И объясняет, почему здесь так ярко.

— Вау… — шепчет она.

Елка здесь будет смотреться совершенно потрясающе.

Сирил отпускает ее руку и делает несколько шагов вперед. Конечно, он же сейчас будет создавать иллюзорную елку. Злата готовится к чему-то… просто к чему-то.

Снова нет никаких пассов, размашистых взмахов руками и все такого, все также скромно и аккуратно, лишь спокойное поднятие ладоней вверх — и сначала перемещается мебель, оставляя как можно больше места для их задумки. Сдвигаются совершенно бесшумно диванчики, паря в воздухе так, как будто они ничего не весят.

Елка возникает из воздуха по кусочкам. Кажется, что она вырастает прямо на глазах, создавалась из фрагментов своих веток. Вот одна, другая и третья… Искры волшебства — морозно-голубые — кружат в воздухе, оставляя после себя те самые привычные иголки. Это настолько удивительно, что Злата даже не замечает, как перестает дышать наблюдая.

Характерный еловый запах появляется также постепенно. Сначала совсем слабый, но теперь Злата вздыхает его полной грудью.

— Готово, — говорит Сирил, опуская руки.

Злата делает несколько шагов вперед тоже и касается одной из веток сначала кончиками пальцев. Если бы она сейчас своими глазами не видела, как елка появилась из абсолютного ничего, то ни за что бы не поверила. Под ее пальцами она совершенно материальна. И даже чуточку колется, как и должна.

Она готова сжать эту ветку в ладони, чтобы окончательно убедить себя, но не станет.

— Вау… — повторяет она, чувствуя себя немножко глупо. — Теперь надо ее украсить.

— Я должен создать таким образом украшения? — спрашивает Сирил. — Какие именно?

Злата поворачивается к нему, внезапно ужасно не уверенная. Она не знает, как ей правильно теперь объяснить, что такое мишура или специальные шары на елку. И, конечно, про обязательную звезду на макушке.

Похоже, Сирил быстро понимает, почему она не отвечает, так как говорит:

— Я знаю, как выглядят многие украшения. Какие цветы ты хочешь?

Злата убирает руки за спину и упирается пятками в пол раздумывая. Хорошо, похоже, что Сирил собирается отдать ей полностью право выбора, но так нечестно. Это их общий праздник.

— А ты? Мы празднуем вместе, конечно, надо и решать, чем украшать вместе! — она улыбается. — Я люблю серебристую мишуру и красные шарики на елку, а еще какие-нибудь с новогодними картинками. И обязательно символ грядущего года где-то должен висеть.

Сирил склоняет голову набок, вероятно, раздумывая над ее словами.

— И феи все тоже могут присоединиться, — продолжает Злата и смотрит на Лили. — Что тебе нравится?

Лили, похоже, смутило такое внимание с ее стороны, потому что она отвела взгляд в сторону и скрестила руки на груди, это выглядит как такой своеобразный защитный жест.

— Давай, — Злата хлопает в ладоши. — Все вместе будем украшать.

Она снова смотрит на Сирила, который продолжает молчать. На его лице расцветает задумчивая, но определенно теплая улыбка.

— Другие феи же могут присоединиться? — спрашивает она его, потому что, конечно, нужно разрешение хозяина.

Она что-то уж слишком увлеклась, но хочется поднять всем настроение.

— Да. Лили, повози Иссу и Энию, пожалуйста.

— Конечно, господин.

Лили слегка кланяется в воздухе и исчезает. Что же, Злата настроена решительно: она собирается сделать эту елку лучшей в своей жизни.

Для Сирила, конечно же.

***

Она немного не ожидала, что все будет настолько… нет, весело — неправильное слово. Настолько необычно и ярко, вот. Появившиеся феи сначала сильно удивились ее задумке, но включились в процесс мгновенно.

Даже с большим энтузиазмом, чем Сирил. Так, словно они были маленькими детьми. Впрочем… возможно, они в какой-то степени и есть маленькие дети, просто очень-очень волшебные. Рожденные из цветов дети.

Сирил создал для них целые коробки всякого… разного. Очень-очень разного, похоже, у него хорошая фантазия.

— Я за красную мишуру рядом с серебристой, — говорит Эния очень-очень серьезным тоном.

— Между ними можно добавить золотую, — добавляет Исса уже скромнее и мягче. — Так же намного лучше, Матушка. Это будет похоже на рассвет.

Злата кивает им обеим. Лили в это время вешает возле вершины несколько совсем небольших кристаллов на веревочках, они похожи на кусочки льда, слегка блестящие в свете свечей. Она делает это своими небольшими ручками, потому что магией куда менее весело.

Так можно наколдовать идеальную елку, где все игрушки висят словно по линейке, но тогда это будет крайне скучная елка. Поэтому елки в торговых центрах ее и расстраивают — по ним видно, что их украшали рабочие по указаниям профессиональных дизайнеров и едва ли получали хоть какое-то удовольствие от процесса.

Процесс украшения елки так же важен, как и сама елка.

— Я согласна, — говорит Злата феям. — А лучше их переплести между собой, словно косу. И тогда будет вообще здорово!

Эния крайне серьезно ей кивает и громко говорит, прямо удивительно громко для такого небольшого существа:

— Исса, Лили! Давайте вместе!

Каждая из них хватает мишуру цвета, который соответствует их собственному цвету.

Эния — красную.

Лили — серебристую.

Исса — золотую.

Наблюдать за тем, как они парят вокруг елки, описывая круги словно фигуристы в воздухе, это как смотреть на танец фей из балета. Или скорее из всех мультфильмов про Щелкунчика, потому что там чего только не бывало.

Злата берет следующий шар — синий, с узорами в виде снежинок — и вешает его на своем уровне. Надо потом же еще попросить одну из фей повесить на самую верхушку звезду. Иссу, наверное. Или Энию, потому что она Матушка?

Сирил рядом с ее шаром вешает новый, который создал прямо в ладонях только-только — он белый с золотыми звездочками.

— Жаль, что мы не можем пригласить самую последнюю сестру, — вздыхает Лили, оказавшись на уровне их лиц. — Ей бы точно это понравилось.

— Почему? — спрашивает Злата, заметив краем глаза, как Сирил замер.

Она спросила что-то не то? Но вроде в этом нет ничего такого.

— Она все еще внутри своего цветка, — отвечает вместо Лили уже Эния.

О… звучит грустно. Она не так давно умерла и снова отправилась на перерождение? И поэтому когда проснется, то не будет помнить никого из них. Может, феи и привыкли, это постоянная часть их жизней, но вряд ли от этого становится сильно легче.

— Мне жаль, что она вас оставила, — тихо говорит Злата, не совсем уверенная, что говорить в таком случае.

Выразить соболезнования? Она надеется, что никого не расстроила.

— Она нас не оставляла, — вдруг вмешивается Сирил, вертя в руках один из шариков. — Она все еще не родилась.

Злата поворачивается к нему полностью, а не только головой. Конечно, не совсем вежливо по отношению ко всем феям, но ей кажется, что сейчас смотреть именно на Сирила будет правильно.

Что-то в его тоне говорит: это нечто важное, как постоянная мысль, которую долго не высказывали, но она всегда рядом.

— Как давно? — спрашивает Злата.

Сирил поднимает на нее взгляд и улыбается, но уже немного иначе. В этом есть едва уловимая грусть.

— Больше шестисот лет.

Ответ падает на плечи Златы со всей тяжестью этого числа. Шесть сотен лет — это не просто много. Это много-много жизней и поколений ее мира. Это множество эпох, за которые способно измениться все: от социального строя и банальных правил этикета до границ территорий стран и их названий.

Почти целая вечность.

— Так… много, — шепчет Злата, потому что других слов нет.

Сирил лишь кивает. Он явно продолжает ждать. Может, спускается к каменному цветку и ждет возле него? Это словно его личная роза или сокровище, продолжающее ждать своего часа. И этот час все никак не хочет наступать.

Злата молчит и не знает, как же ей поддержать. Кажется, что никаких слов не будет достаточно, чтобы заполнить пустоту в шесть сотен лет.

— Сирил, — начинает она, но снова замолкает.

И, поддавшись внезапному порыву, подается вперед и обнимает его.

Это не вежливое приятельское объятие, нет, Злата стискивает его со всей силой, надеясь через прикосновение передать, как же ей жаль. И как же сильно она хочет, чтобы эта неведомая фея проснулась однажды, к радости Сирила, и присоединиться к маленькой волшебной семье замка.

— Я верю, что она скоро проснется, — говорит Злата ему в грудь, вкладывая в каждое слово столько уверенности, сколько может.

Глаза немного щиплет от непрошенных слез, но Злата отказывается позволить им пролиться. Сейчас она должна утешать, а не ее. И… Сирил обнимает ее в ответ, сначала так аккуратно, будто она сделана из самого хрупкого стекла, но потом чуть крепче.

— Спасибо, — шепчет он ей куда-то в макушку.

Злата чуть улыбается, пока они продолжают так стоять. Она не знает, сколько, но объятия Сирила становятся немного слабее, пока он не выпускает ее.

Она поднимает голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

— А теперь ты повесишь на вершину елки звезду, — говорит Злата со всей решимостью. — И тогда твой следующий год будет удачным! Мама всегда так говорила.

То, что это уже давно лишь самовнушение, она, конечно, опускает. Это уже совершенно неважно.

Сирил улыбается ей, совсем слабо, но уже что-то, и создает в ладони звезду. Она красивая, синяя с голубыми полосками. Красная, конечно, более… классическая, но так лучше.

Злата не ожидает, что Сирил вдруг схватит ее за руку и вместе с ней взмоет в воздух так, как будто они оба вдруг стали феями, только без крыльев. Она даже не успевает ойкнуть или возмутиться — и уже парит у самой верхушки, а пол далеко внизу.

Это как прыжки на особых батутах, только безо всяких веревок, которые поднимают повыше. И Злата удивительно для себя смеется, немного от испуга, но и от совершенно детского восторга. Это как все ее сны о полетах.

— Давай, — говорит ей Сирил и протягивает ладонь со звездой.

Злата тут же понимает. Конечно. Удачу всегда можно разделить на двоих. Они надевают на верхушку звезду вместе, продолжая держаться за руки.

Вот бы этот момент длился вечность.