Река жизни

Глава 11

Был конец октября 1910 года. Воскресным вечером один из штатных фотографов компании Тресслера вернулся после недельной поездки по провинции. Он вошел в помещение студии и, гремя оборудованием, стал подниматься наверх. Это был худой длинноногий молодой человек. Несмотря на усталость, он выглядел моложе своих тридцати трех лет благодаря круглому мальчишескому лицу.

В приемной студии горел свет. В одном из кресел спал, свернувшись калачиком, какой-то человек. Когда фотограф вошел, он вскочил на ноги.

– Вы Эдгар Кейси?- спросил он. Фотограф кивнул.

– Мы вас везде ищем,- сказал человек.- Вы стали знаменитостью.

Он вынул из кармана пачку газетных вырезок.

– Нью-йоркская “Таймс”, “Пост-диспеч” из Сент-Луиса, денверская “Пост”, “Стар” из Канзас-Сити…

Он передал вырезки Эдгару. Одна из них представляла собой страницу нью-йоркской “Таймс” за воскресенье, 9 октября. В глаза бросились две знакомые фотографии - они висели в гостиной дома Кейси в Хопкинсвилле. На одной из них был Эдгар, на другой – сквайр. Между ними посередине газетной страницы красовалась фотография Кетчума. Заголовок гласил: “Погруженный в гипноз неграмотный человек становится великолепным доктором. Загадочная сила Эдгара Кейси ставит в тупик врачей”.

Эдгар сел на стул и стал читать: “Медицинская общественность штата проявляет живой интерес к загадочным способностям, которыми обладает житель Хопкинсвилла, штат Кентукки, Эдгар Кейси. Не имея никакого медицинского образования, он диагностирует сложнейшие случаи заболеваний, погружаясь в полусознательное состояние. Прошлым летом во время своей поездки по Калифорнии доктор Кетчум упомянул об этом случае на одном из заседаний Национального общества врачей-гомеопатов. В результате его пригласили обсудить эту проблему на обеде в Пасадине в присутствии 35 врачей из Греко-латинского братства. Доктор Кетчум выступил с обстоятельным докладом, который вызвал такой большой интерес… что ведущие врачи Бостона пригласили доктора Кетчума подготовить сообщение для собрания Американского общества клинических исследований, планировавшегося в сентябре. Доктор Кетчум отослал свой доклад в Бостон, но сам не поехал…”

Незнакомец кашлянул, чтобы привлечь внимание Эдгара.

– Я репортер,- сказал он.- Я хотел задать вам пару вопросов по этому поводу. О чем вообще идет речь? Это все правда?

– Не знаю,- ответил Эдгар. Он беспомощно улыбнулся.- Речь действительно идет обо мне,- сказал он,- но мне ничего не известно об этом докладе. Я знаком с Кетчумом. Я провел для него несколько сеансов, когда приезжал погостить к родителям. Но я понятия не имел, что он собирается писать об этом. Меня всю неделю не было в городе, и я не получал никаких вестей от жены.

– Именно это я и хочу выяснить,- сказал репортер.- О вашей личной жизни. Как случилось, что вы работаете здесь в Монтгомери на Тресслера? Когда стали распространяться слухи, Тресслер даже не был уверен, что речь идет именно о вас, пока не увидел вашу фотографию. Но, по его словам, вы пришли к нему от братьев Рассел, на которых работали в Аннистоне и Джексонвилле.

Эдгар объяснил:

– У меня была студия в Боулинг-Грине, штат Кентукки. Но она сгорела. Поэтому я оставил семью в Хопкинсвилле, а сам приехал сюда, чтобы подзаработать. Когда накоплю достаточно денег, открою свое собственное дело в каком-нибудь городке. Я ушел от братьев Рассел в прошлом году, 4 июля, и приехал сюда.

– Отныне все ваши неприятности позади,- заметил репортер.- По-моему, вы теперь можете оставить фотографию. Ну и как оно, быть знаменитым?

Эдгар посмотрел на газетные вырезки.

– Даже не знаю, как это лучше назвать: заслуженная слава или скандальная известность?

– Называйте, как хотите,- ответил репортер.- Все зависит от того, как вы этой славой распорядитесь.

Знаменитостей у нас хоть отбавляй, но только некоторым удается удержаться на плаву. Эдгар кивнул:

– Все зависит от того, как к этому относишься ты сам и окружающие тебя люди. В этом вся суть. Я ведь никогда не знаю, что происходит вокруг меня, когда сплю. Я должен быть уверен, что меня окружают честные люди, мои единомышленники.

– А в чем же все-таки дело?- спросил репортер.- Какие вы испытываете при этом ощущения?

– Это невозможно ни описать,- ответил Эдгар,- ни объяснить. Это происходит в моем сознании, подобно тому, как я знаю, как надо сделать фотографию, написать письмо или встать со стула. Вы думаете, что вам надо встать со стула,- и встаете, и все те силы, которые помогают вам совершить это действие, остаются загадкой. Но ведь они таинственны только потому, что настолько просты, что вы о них даже не задумываетесь. Может, это все и не так, но когда я ложусь и хочу погрузиться в сон, я это делаю. А когда я хочу заснуть другим сном, тем, которым спят все и который дает нам отдых, я засыпаю.

– Все это очень интересно,- сказал репортер,- но мне нужно успеть сдать статью в набор, поэтому я побежал. Примите мои поздравления по случаю вашей заслуженной или скандальной славы – называйте это как хотите.

Когда он ушел, Эдгар опять начал читать газетные заметки. Он перечитал их несколько раз, пытаясь понять, что же все-таки произошло. “В общей сложности Кейси провел тысячу сеансов…” Может, он и провел столько сеансов, но не для Кетчума. Некоторые из описанных случаев были связаны с Лейном, например случай с Дитрихами. Только два раза он поддался на уговоры Кетчума и съездил за его счет в Хопкинсвилл. Он все время находился у Кетчума в кабинете, давал сеансы, никого ни о чем не спрашивая и требуя лишь одного: подтверждения, что люди, обратившиеся к нему за помощью, действительно в ней нуждаются.

Очевидно, во время поездки в Калифорнию Кетчум взахлеб рассказывал о том, что знал или слышал, а когда его попросили написать обо всем происшедшем в научной работе, то он изложил в ней абсолютно все события, происшедшие в Хопкинсвилле. И вышла неплохая история. Больше всего Эдгар заинтересовался тем, какое объяснение он сам дал своему феномену во время одного из сеансов: “Однажды, когда пребывающего в бессознательном состоянии испытуемого попросили объяснить, откуда он черпает знания, он ответил: “Подсознание Эдгара Кейси поддается внушению точно так же, как и подсознание окружающих, но помимо этого оно способно истолковывать объективное сознание других и ту информацию, которую оно получает от подсознания других. Подсознание сохраняет всю информацию. Активное сознание получает информацию от окружающего мира и передает ее в подсознание, где она сохраняется даже тогда, когда сознание разрушается”. Он представил себя как посредника, чье подсознание находится в прямом контакте с подсознанием окружающих и способно посредством активного сознания интерпретировать полученную информацию и передавать ее в активное сознание окружающих его людей, собирая подсознательные знания, которыми владеют миллионы людей.

Так вот в чем дело. В любом случае это ничего не меняло, поскольку не давало объяснения, почему он делает то, чего не могут сделать другие. Совершенно очевидно, его подсознание ничем не отличается от подсознания остальных людей, за исключением того, что оно может погружаться в прошлое. Если бы все люди были такие, как он, они бы легко поддавались гипнозу и могли бы использовать при помощи сознания накопленную в подсознании информацию.

Но, судя по всему, Бог был против этого. Он создал человека таким образом, чтобы тот в темноте неведения искал свой путь, опираясь лишь на свой собственный опыт и веру.

Так почему же он не похож на других? Единственным приемлемым объяснением могло быть видение, посетившее его в детстве. Иногда он верил этому, как верил той мартовской ночью, когда стоял на крыльце, вдыхая морозный воздух, и к нему постепенно приходило сознание того, что он спас ребенка Керри.

Иногда он отказывался этому верить: когда он мыл руки и видел, что это всего лишь грубый инструмент рабочего человека; когда брился и видел в зеркале лицо простого необразованного человека, который мог быть и упрямым, и своевольным, и сентиментальным, а иногда и глупым, когда по вечерам читал Библию и понимал, что он обыкновенный сельский мальчишка, в котором чудодейственной силы меньше, чем в распускающемся в мае бутоне.

“Президент Американского психологического общества Джеймс Хислоп выступил со своими предложениями относительно развития способностей испытуемого. Психологи Европы и Америки с нетерпением ожидают новой информации, доктор Кетчум планирует создание компетентной комиссии ученых, которая проведет беспристрастное расследование в Хопкинсвилле и составит доклад о том, насколько реальны эти не поддающиеся объяснению явления”.

Эдгар подошел к своему рабочему столу и просмотрел почту. Что ему теперь ждать? Опять готовиться к нашествию ученых? Из письма Гертруды он не узнал ничего нового. Она обладала той же информацией, которую можно было почерпнуть из газет. Она хотела знать, что он собирается делать. Письмо матери проливало некоторый свет на то, что произошло. “В своем докладе доктор Кетчум не упоминал твоего имени,- писала она,- но город буквально наводнили газетчики и разнюхали все. Они потихоньку сфотографировали портреты, висевшие в гостиной, и я об этом не подозревала, пока не увидела их в газетах. Я не могла ничего понять. В доме постоянно толклись какие-то люди. Надеюсь, что все теперь будет хорошо. Отец тобой очень гордится”.

Кетчум тоже прислал письмо. Он даже не потрудился объяснить происшедшее. Вместо этого он настоятельно просил Эдгара приехать в Хопкинсвилл и приступить к регулярным сеансам. Он планировал основать компанию, в которую кроме него войдут сквайр и мистер Алберт Ноу, владелец отеля “Латам”, уже выразившие свое согласие участвовать в этой сделке. Если Эдгар даст свое согласие, то станет полноправным партнером. От него хотели знать, на каких условиях он готов работать. Они были согласны на любые условия в разумных пределах, но Кетчум давал понять, что приемлемыми он будет считать все условия Эдгара. “У вас будет все, что захотите”,- писал он.

Эдгар выключил свет. Всю оставшуюся часть ночи он просидел в темной студии, уставившись в освещенное лунным светом окно. Его час настал: он должен был решить свою судьбу и судьбу своих таинственных способностей.

Он надеялся, что решение принять будет нетрудно. Ему хотелось верить, что Бог дал ему эту силу для того, чтобы он использовал ее на благо человечества. Но подобно Моисею, он до сих пор не мог поверить, что именно он был избран для этой миссии.

Ясно одно: это не было трюкачеством, болезнью или каким-то физическим отклонением, это был талант. Эдгар был совершенно здоров и никогда ни на что не жаловался, за исключением голоса.

Перед сеансом ему не нужно было вводить свое тело в какое-либо необычное состояние. Ему не нужно было создавать особое настроение, сжигая благовония, слушая музыку или бормоча заклинания. Ему не требовалась полная темнота. Ему не приходилось ограничивать себя в еде или курении.

Ему не нужно было вводить себя в религиозный экстаз; ему не требовались молитвы или погружение в себя. Все, что ему было необходимо,- это хорошее самочувствие и пустой желудок.

Он не уставал. Обычно он просыпался отдохнувшим. Если он испытывал чувство легкого голода, то стакана молока с кусочком печенья было вполне достаточно, чтобы это чувство утолить.

Чтобы не испытывать усталости, ему не следовало проводить сеансы чаще двух раз в неделю; но было бы неразумно ожидать, чтобы такая сложная процедура проводилась чаще.

Вне всяких сомнений, он был рожден с этими способностями – для него это было так же естественно, как писать, рисовать или петь. Это был его способ самовыражения. Он хотел помогать людям точно так же, как комедиант хочет, чтобы люди смеялись, глядя на него. Ему был предопределен именно такой способ самоутверждения. Но этот дар нужно было использовать строго по назначению.

Совершенно очевидно, что, оказывая помощь, Эдгар не должен был ограничиваться узким кругом людей – членами своей семьи или теми, кто слышал о его необыкновенных способностях от других, уже эту помощь получивших, например от Дитрихов. Это был Божий дар, предназначенный для всех.

Но Божьим даром мог распоряжаться и сатана. Ведь любой талант выбирает, кому из двух повелителей служить, и в случае с Эдгаром выбор этот зависит не совсем от него. Ведь его способности проявляются во сне. Кто проследит за тем, чтобы его дар использовался во имя добра? Как узнать, творит ли он добрые или злые дела?

Блэкберн пытался убедить Эдгара, что его мозг даже в состоянии сна продолжает функционировать, что его невозможно обмануть. В качестве доказательства того, что спящий мозг продолжает контролировать тело, он упомянул случай, происшедший с Эдгаром под Новый год. С другой стороны, сам Эдгар во время сеанса сказал однажды: “Подсознание Эдгара Кейси так же легко поддается внушению, как и подсознание других людей”. Но ведь в состоянии гипноза подсознание способно выполнить любую данную ему команду! Будет ли его подсознание вести себя так же, если во время сеанса получит команду, не связанную с диагностированием? Что, если ему прикажут, например, выдать информацию, которую потом можно будет использовать для шантажа? Как оно поступит?

Ему приходилось надеяться только на себя. Если он будет неподкупен, если он будет молиться, чтобы Господь хранил его и помогал ему в эти минуты, то Бог не даст ему пойти по ложному пути.

Это все, на что он способен,- и он должен использовать свои способности ради тех, кто нуждается в его помощи. Ради дядюшки Айка.

Его буквально преследовали воспоминания о нем. Много лет тому назад, когда Эдгар еще работал с Лейном, Айк обратился к ним за помощью. Он побывал у многих врачей, но те ничем не смогли ему помочь. Он был очень плох. После сеанса Эдгара и проведенного Лейном лечения состояние Айка улучшилось. Он переехал в город и стал жить в доме сквайра на Седьмой Западной улице, чтобы быть рядом с Лейном. Потом Лейн был вынужден оставить практику. Айку стало хуже. Он послал за Эдгаром, и тот приехал в Хопкинсвилл на выходные.

В тот день дядюшка Айк был особенно плох. Его жена и дочери находились рядом с ним. Он знаком попросил их выйти.

– Я хочу поговорить со стариной Эдгаром наедине,- сказал он. Он попросил Эдгара сесть рядом с ним, взял его руку в свои и сказал:

– Как это у тебя все получается, старина? Как ты можешь определять болезни людей? Откуда Лейн знает, как лечить больных?

Эдгар ответил ему, что не знает. Он мог повторить любой сеанс, но та женщина ему больше не являлась.

– Послушай,- сказал Айк,- я знал твоих родителей, когда они были еще маленькими детьми. Я присутствовал на их свадьбе. Я знаю тебя с момента твоего рождения. Вся твоя жизнь, за исключением последних нескольких лет, прошла на моих глазах. Я знаю, что ты в некоторых отношениях не совсем обычный человек – взять, к примеру, твое знание Библии. Но то, другое,- я хочу знать твое мнение- это что, трюк, которому тебя научил Лейн?

Эдгар покачал головой.

– Не знаю,- ответил он.

– Я умираю,- сказал Айк.- Говорят, что в словах умирающего человека звучит мудрость. Я не уверен, но, по-моему, ты должен серьезно подумать о своем даре, понять его природу и соответственно им распорядиться. Божий ли это дар? Я думаю, что так. Я болен уже долгие годы. Меня лечили во многих больницах страны. Я проводил там недели, меня выписывали, так и не установив, чем я болен. И вдруг ты, мальчишка, которого я знаю как свои пять пальцев, ложишься спать и во сне определяешь мой недуг. Более того, ты даешь указания, как меня лечить, ты, человек, не имеющий достаточного представления о медицине, и это действительно облегчает мои страдания, как ничто другое. Теперь, когда Лейну запретили медицинскую практику, мне становится все хуже и хуже. Я скоро умру. Но ты, старина, не должен бросать начатого дела. Никто не вправе мешать тебе помогать людям. Может, это невозможно объяснить, но если твой дар от Бога и если ты будешь достоин того доверия, которое Всевышний тебе оказал, наделив этим даром, то ты никому не сможешь причинить вреда.

Он выпустил руку Эдгара.

– Теперь мне нужно отдохнуть,- сказал он.- Пришли ко мне Перл.

Эдгар вышел из комнаты и послал за Перл, одной из дочерей, чтобы та присмотрела за отцом.

Эдгар больше никогда не видел Айка. После того как Лейн перестал его лечить, он быстро угас. Никто так и не смог определить причину его недуга. И только диагностирование показало, что на одной из сторон брюшины у него образовалась опухоль. Ее легко можно было бы удалить на ранней стадии заболевания, но теперь было слишком поздно. Операция означала смерть. Лейн лечил его при помощи массажа и магнетических процедур.

Итак, Айк умер. В любом случае его дни были сочтены, но если бы лечение продолжалось, то эти дни можно было бы продлить и облегчить страдания. Многим людям можно было бы облегчить страдания таким же образом. Подчас совсем молодые люди и даже дети нуждались в его помощи.

Он задумчиво смотрел в окно на звезды. Небосклон стал светлеть. Близился рассвет. Стали проступать очертания вещей, стоявших в студии. Взгляд его упал на Библию, лежавшую на столе.

Через несколько минут, когда рассветет, он сможет приступить к чтению. Пусть Библия укажет ему истинный путь.

Эдгар наугад открыл Библию, отметил место в середине левой колонки и, когда стало достаточно светло, начал читать:

“Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах.

Посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двинулись в сердце морей.

Пусть шумят, воздымаются воды их, трясутся горы от волнения их.

Речные потоки веселят град Божий, святое жилище Всевышнего”[15].

Он остановился и начал писать ответ Кетчуму.

Он писал: “Я согласен принять ваше предложение, но на определенных условиях. Я надеюсь, не вызовет возражений мое требование, чтобы всеми сеансами руководил мой отец, чтобы велась стенографическая запись всего происходящего во время диагностирования и чтобы делалось, по крайней мере, два экземпляра этих записей – один для пациента и один для архива. Сеансы будут проводиться только для больных людей, которые по своей воле обратились за помощью.

Кроме того, я настаиваю на том, что эта деятельность не будет считаться моей профессией или основным источником доходов. Учреждаемая компания должна полностью оборудовать для меня фотостудию, предоставить ее целиком в мое распоряжение, что и явится основным источником моих доходов. Компания также должна оборудовать еще одно помещение для проведения сеансов, которые я буду давать два раза в неделю. На оборудование фотостудии должно быть затрачено не менее пятисот долларов, и материалы должны быть лучшего качества”.

Получив письмо, Кетчум был немало позабавлен. Он показал письмо своим партнерам – сквайру и мистеру Ноу, владельцу отеля.

– Он просто не знает себе цену,- сказал Кетчум. Они телеграфировали Эдгару, чтобы он немедленно выезжал в Хопкинсвилл. Когда тот приехал, ему показали полученную почту: около десяти тысяч писем. В некоторых из них были деньги; сумма составила примерно две тысячи долларов наличными.

– Что мы будем с ними делать? – спросил Кетчум.

– Отправим обратно,- ответил Эдгар.- Пока нет результата, денег мы брать не можем.

Они занялись составлением договора. Но сначала был проведен специальный сеанс, на котором наряду с несколькими адвокатами присутствовали городские и окружные судьи. Их попросили высказаться о законности продажи информации, полученной из такого источника. По мнению судей, никаких запретов на сей счет не существовало. Поинтересовались, что думают по данному поводу медицинские власти штата. Те ответили, что для того, чтобы запретить практику такого рода, нужно принять специальный закон, а ввиду необычности данной практики в законе нужно указать имя Эдгара, но поскольку это уже само по себе противоречит Конституции, то для начала практики не существует никаких препятствий.

В контракт были включены все условия Эдгара, кроме того, в него вошел пункт, предложенный Ноу и Кетчумом, по которому Эдгару полагалось пятьдесят процентов от общего дохода. Эту сумму он должен был делить вместе с отцом. Ноу и Кетчум получали свои пятьдесят процентов, они же оплачивали аренду помещения и несли все остальные расходы.

– Сколько будет стоить оборудование, необходимое для фотостудии?- спросил Ноу Эдгара.

– Примерно пятьсот долларов,- ответил тот. Ноу вручил ему пять банкнот по сто долларов.

– Купите все, что вам нужно,- сказал он. Эдгар уставился на деньги. Он никогда в жизни не видел стодолларовой банкноты.

Мебель в приемной была просто ошеломляющей. Имелась и специальная кушетка ручной работы. Ее установили слишком высоко от пола, так что человеку, делавшему внушение Эдгару, приходилось все время стоять. Эдгар не мог понять, зачем такие эффекты, в результате которых отец, делавший внушения, не мог присесть ни на минуту во время сеанса.

Стенографист сидел за столиком неподалеку. Канцелярские товары, предназначенные для приемной, тоже выглядели впечатляюще. На фирменном бланке стоял штамп “Эдгар Кейси-младший, психодиагност”. Словечко “младший” появилось благодаря родственникам. Дядя, в честь которого был назван Эдгар, проживал в данный момент в Хопкинсвилле. Для того чтобы их различать, горожане называли одного Эдгаром, а второго Эдгаром-младшим, хотя все прекрасно знали, что один – дядя, а другой – племянник. Печатник, получив заказ на бланки, не задумываясь, поставил слово “младший”.

Для того чтобы отослать полученные от населения деньги обратно, потребовалось много усилий. Большинство писем Эдгар написал сам, предлагая назначить время для диагностирования и, в случае успеха, оплатить его. Его раздражало то, что стоимость сеансов все еще не была установлена. Ноу и Кетчум предпочитали действовать так, как обычно делают врачи: итоговый счет должен был включать все оказанные услуги. Возможно, понадобится несколько сеансов или окажется необходимой помощь Кетчума.

У Эдгара вошло в привычку просматривать стенографические записи каждого “чтения” – так называл диагностические сеансы Лейн. Он хотел знать, что происходит с ним, пока он спит. Прочитанное казалось ему невероятным и походило то на научную фантастику, то на заклинания знахаря, то на вычитанную в энциклопедии молитву какому-нибудь африканскому идолу: “Мы видим, что в данном теле белое вещество в нервной ткани находится в плохом состоянии… отсутствует связь между симпатической и цереброспинальной нервными системами… имеется повреждение седьмого спинного позвонка”.

После каждого сеанса он возвращался к себе в студию в полном смятении. Он думал, что изучение записей поможет его сознанию понять, что же творит его подсознание. Если бы он имел хоть какие-нибудь знания по медицине, происходящее не казалось бы столь странным и невероятным. Постепенно он смог бы научиться верить в себя, в свои способности, пока же эта вера была хрупка и поддерживало ее лишь доверие окружающих. Текст расплывался перед ним, чересчур насыщенный терминами. Никогда прежде он не чувствовал себя столь неуверенно.

Одним из первых приезжих пациентов был житель Нортонвилла, небольшого городка, расположенного в Кентукки в тридцати пяти милях к северу от Хопкинсвилла. Он представился как Фрэнк Мор.

– Недавно я приобрел угольную шахту у жителя Нортонвилла по имени Элгин,- сообщил он Эдгару.- Когда мы обсуждали цену и условия, я спросил его, есть ли в шахте еще одна жила. Он ответил, что не знает, так как это место никогда не исследовалось инженерами. Тогда я поинтересовался, откуда же ему стало известно, где копать. Он объяснил, что когда-то приезжал сюда, в Хопкинсвилл, и просил человека по имени Лейн спросить об этом парня по имени Эдгар, пока тот будет спать. Элгин сказал, что Эдгар Кейси посоветовал ему рыть в Нортонвилле на пересечении железнодорожных путей “Эл-энд-Эн” и “Ай-Си”. Именно здесь и располагается шахта. Ты и есть тот парень, который это проделал?

Эдгар покачал головой.

– Мне об этом ничего не известно,- сказал он. Он, объяснил, в чем состояла обязанность Лейна.- Я думал, что он проводит “чтения” только для больных людей.

– Дело не в этом,- сказал Мор.- Мои инженеры исследовали шахту. Ваша помощь здесь не нужна. Но если вы можете помочь больным, у меня есть маленькая племянница в Вильямсоне, Западная Вирджиния, которая разбита параличом. Она не может ходить, и мне бы хотелось узнать, чем можно ей помочь. Может, попробуете?

Эдгар провел диагностирование, и Мор так заинтересовался этим, что предложил выкупить контракт у Кетчума, Ноу и сквайра. Когда его племянница из Западной Вирджинии сообщила о том, что выздоравливает, он начал строить в Нортонвилле больницу – так велико было его желание поставить диагностирование на научную основу. Пациентам было довольно трудно выполнять предписания Эдгара. В тех случаях, когда им советовали обратиться к врачу, последний зачастую отказывался их лечить. Остеопаты, как правило, с радостью соглашались на курс процедур, но только после того, как сами поставят диагноз. Они следовали указаниям, сделанным во время диагностирования, только до тех пор, пока они совпадали с их собственными представлениями о заболевании.

В Хопкинсвилле можно было получить помощь различных врачей, но большинство пациентов Эдгара не были жителями Хопкинсвилла и даже не жили поблизости. Мор считал, что больница решит проблему – по крайней мере для тех, кому это по карману. Здесь будут диагностировать и следить за ходом болезни до тех пор, пока “контрольное чтение” не укажет на полное выздоровление.

Пока Мор пытался заключить сделку с Кетчумом, Ноу и сквайром, он принялся за осуществление своих планов. К январю 1911 года были закончены подвальные помещения и фундамент больницы. Вскоре Мор получил серьезные ранения во время аварии на шахте. Эдгар отправился в Нортонвилл и провел для него несколько сеансов, но в данном случае требовалось только хирургическое вмешательство и покой. Мору пришлось отправиться к себе домой в Огайо. На выздоровление ушло много времени, и он утратил свое имущество в Нортонвилле. Больница так и не была закончена. Покидая Нортонвилл, Мор взял с собой запись “чтения”, где говорилось, что полученные им повреждения могут повлечь за собой слепоту. На этот случай были даны рекомендации.

По мере того как шло время и накапливались материалы “чтений”, Эдгар убеждался в правоте Мора. Для правильного выполнения предписаний были необходимы совместные действия представителей различных медицинских направлений, нужно было учреждение, где приверженцы разных медицинских теорий могли бы, следуя предписаниям, проводить лечение. Взять, к примеру, Кетчума. Он гомеопат. Есть еще доктор Хауз. Он терапевт и к тому же изучал остеопатию. Есть и Лейн, закончивший свое образование и практиковавший теперь остеопатию в Джорджии. Все эти люди верили в его диагностирование. Если бы их можно было собрать в одной больнице, им все было бы по плечу.

Но существовали и другие проблемы: нужны были люди, умеющие лечить электричеством, знающие массаж, знающие психиатрию, научную диету, нужны невропатологи, специалисты по женским болезням. Эдгар пролистал диагнозы и предписания, которые он выдавал изо дня в день, и решил, что по силам это будет только мастеру на все руки в области медицины, и ему придется со всем этим управляться.

В конце февраля в Хопкинсвилл приехал Росвелл Филд, брат Юджина Филда, чтобы сделать серию очерков об Эдгаре для газеты Харста “Экзиминер” в Чикаго. Эдгара сфотографировали держащим на коленях Хью Линна и лежащим на кушетке во время сеанса, а также отца, стоящего рядом, и стенографиста, сидящего за столом. Фотографии вместе с очерками Филда были разосланы во все газеты Харста.

По словам Филда, он застал Эдгара проводящим время “как и большинство жителей Кентукки”: “Нельзя сказать, что его внешность особо располагает к себе, но она и не разочаровывает. На этой замечательной фотографии мы видим высокого стройного молодого человека с добрыми, честными, довольно широко поставленными глазами, с высоким лбом и ничем не примечательными чертами. Он признался, что ему тридцать три года, хотя выглядит он не старше двадцати пяти…”

В Хопкинсвилле Филд наслушался рассказов, которые уже превращались в легенды, и побывал на нескольких сеансах. Благодаря очеркам Филда Эдгара пригласили в Чикаго в качестве гостя газет Харста. Он отправился туда вместе с Ноу и сквайром в начале марта и пробыл там десять дней, которые были заполнены встречами, сеансами и ответами на самые нелепые в его жизни вопросы. Все считали его диковинкой, и мальчишки-коридорные за пять долларов разрешали зевакам незаметно проскользнуть в набитую людьми гостиную роскошного номера, где они могли наблюдать за тем, как современное чудо разговаривало, курило и рассказывало истории.

Через несколько дней после возвращения в Хопкинсвилл Эдгар стал отцом второго сына: 29 марта Гертруда родила Мильтона Портера. Эдгар никогда не был так счастлив.

Но ребенок заболел. У него начался сильный кашель, а затем развился колит. Гертруда не просила провести диагностирование, а Эдгару даже в голову не приходило, что происходит что-то серьезное, до тех пор, пока врачи не потеряли всякую надежду. Только тогда провели “чтение”, но было слишком поздно: кислота проникла в организм. Ребенок умер.

Эдгар был потрясен: с “чтением” явно запоздали. Он и Гертруда слишком полагались на людей в белых халатах, хотя сам Эдгар каждый день погружался в сон, ставил диагнозы и назначал лечение больным. Он никогда не думал над тем, что его “чтение” может понадобиться ему, его ребенку или Гертруде. Он беспокоился о том, вправе ли он предлагать свои возможности окружающим, и решил, что это его долг, так как многим он сумел помочь и многие ему верили. Но даже в памятную ночь в студии в Монтгомери он так и не сумел ответить на вопрос, а верит ли он сам своим диагностированиям. Он был пророком, не верящим в собственные пророчества.

Он давно бы бросил начатое дело, если бы не контракт, если бы не письма, непрерывным потоком поступавшие к нему. Люди ему верили; они не сомневались в его способностях; им помогали предписания, сделанные во время сеансов. Они горячо благодарили его. Некоторые писали, что вспоминают его в своих молитвах. Как могло случиться, что человек, так много значивший для окружающих, так мало значил для самого себя?

Если бы только Гертруда поверила! Возможно, это укрепило бы и его веру. Но она воспринимала происходящее, как всякая любящая женщина. Ей не нравился Лейн. Не нравился Кетчум. Она боялась, что “чтения” принесут Эдгару несчастье или заставят совершить что-нибудь плохое. Она ничего не говорила, но вела себя как мать, которая боится за честь своей красивой дочери только потому, что та стала столь желанной для многих.

После смерти ребенка ее здоровье резко ухудшилось. Доктор Джексон сказал, что это плеврит, но болезнь не прошла ни весной, ни летом. Каждый вечер, возвращаясь домой, Эдгар видел, как она слабеет. Она не могла ничего делать по дому; казалось, ее ничего не интересует, кроме общества Хью Линна.

Каждый день, просматривая записи сеансов, Эдгар думал о ней и испытывал чувство вины.

“Да, перед нами тело… оно ослабло и потеряло вес из-за нарушений в кровообращении, вызванных нехваткой питания в крови, необходимого для восстановления сил в теле… которое невозможно до тех пор, пока существует источник болезни на левой стороне легкого…”

Если он мог делать это для других, почему бы не сделать то же самое и для Гертруды? Если бы только она согласилась принять его помощь!

Прошел июль, а за ним и август. Однажды жарким утром доктор Джексон попросил Эдгара зайти к нему в приемную.

– Эдгар,- сказал он.- Я знаю тебя и Гертруду всю жизнь. Я знаю, ты хочешь, чтобы я сказал правду о ее болезни.

– Да, сэр,- ответил Эдгар. Обессиленный, он опустился на стул.

– Она очень плоха. Я тебя вызвал потому, что больше ничем не могу ей помочь. У нее туберкулез. Ее брат умер от него, ты ведь знаешь об этом. Я попросил других врачей осмотреть ее. Бизли тоже присутствовал. Мы всё обсудили. Нам трудно прийти к согласию по поводу того, что вызвало болезнь, но никто не сомневается, чем она больна. Мы считаем, что надежды нет. Не знаю, сколько она проживет; может, еще одну неделю. Ты столько сделал для других. Если в этом шарлатанстве хоть что-то есть, надо рискнуть. Это твой единственный шанс. Мы сделали все, что в наших силах. Теперь дело за тобой: ты должен провести “чтение”.

Эдгар поднялся и вышел на улицу. Кое-как он добрался до своего офиса и позвонил в Хилл. Он сказал Керри и миссис Эванз, что с ними хочет поговорить доктор Джексон. Он встретил их и подождал, пока они находились в кабинете Джексона. Они вышли оттуда в слезах, Джексон был с ними.

– Когда ты можешь провести “чтение”? – спросил он.

– Прямо сейчас,- ответил Эдгар.

– Подожди минутку,- сказал Джексон.- Я хочу, чтобы на сеансе кое-кто присутствовал. Нам может понадобиться помощь этих людей.

Специалист по туберкулезу из Луисвилла был в городе. Джексон привел его с собой вместе с доктором Сиржентом, местным специалистом. Попросили прийти Луиса Элджина, фармацевта. Здесь же был Кетчум. Всем руководил сквайр. Узнав о происходящем, пришел священник методистской церкви Кейси и с ним Херри Смит, венчавший Эдгара и Гертруду.

Когда Эдгар проснулся, врачи расхаживали по комнате, качая головами и бормоча что-то себе под нос. Врач из Луисвилла сразу же заговорил с Эдгаром:

– Ваше знание анатомии просто поразительно, а диагноз превосходен,- сказал он.- Но ваша materia medica оставляет желать лучшего. Те вещества, которые вы предлагаете, мы используем для приготовления лекарств в сочетании с другими. Мы не используем их сами по себе. Вы говорите, что героин, доведенный до жидкого состояния, нужно заключить в капсулу, причем за один раз нужно приготовить не более трех капсул, так как через три дня это вещество распадется. Это более чем странно.

– Эти наркотики – лишь лекарственная основа,- добавил Сиржент.- Мы не используем их сами по себе… Кстати, диета такая же, как и в Беттл-Крик.

– Её теперь широко используют при заболеваниях туберкулёзом,- пояснил врач из Луисвилла.

– Это и есть туберкулез,- заметил Джексон.- Но даже если все предписания верны, они все равно не помогут, слишком поздно.

– Хотел бы я нюхнуть из того бочонка,- сказал врач из Луисвилла.

Он улыбнулся Эдгару.

– Вы сказали, что нужно налить яблочный коньяк в обожженный бочонок и заставить больную вдыхать образовавшиеся пары.

– Это не должно причинить никакого вреда, сказал Джексон,-хотя я никогда не слышал о подобном раньше.

Они еще долго спорили, расхаживая по комнате, а несчастный Эдгар сидел, молча наблюдая за ними.

– Я сказал, что она может поправиться?- спросил он шепотом у отца. Сквайр утвердительно кивнул головой. Он ждал, когда врачи уйдут. Наконец они удалились вместе со священниками, остались только Кетчум, Элджин и Эдгар, которые так и не смогли получить у них рецепт для героина. Врачи отказались его выписать.

– Ты сделаешь это?- спросил Элджин Кетчума. Кетчум колебался.

– Если ты откажешься,- продолжал Элджин,- я найду способ сделать лекарство. Я могу оказаться в тюрьме, но, если это нужно Эдгару и его жене, я его приготовлю.

– Тогда я выпишу рецепт,- сказал Кетчум. К нему вернулась вера в Эдгара; некоторое время он находился под воздействием своих именитых коллег.

Джексон настоял на том, чтобы Гертруда выполняла все предписания, сделанные во время сеанса. Гертруда была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Она с трудом могла оторвать голову от подушки. После первой капсулы у нее прекратились боли. На второй день пропал озноб. Пары яблочного коньяка помогли справиться с застоем крови в легких. Медленно она набирала силы, хотя временами наступало ухудшение.

Они часто проводили “чтение” для Гертруды. Эдгар внимательно изучал записи, чтобы следить за тем, как протекает болезнь. В сентябре диагностирование показало следующее: “Состояние тела сильно изменилось по сравнению с тем, что было раньше… боли по всему телу вызваны вторым, пятым и шестым шейными позвонками, а также первым и вторым поясничными… они неподвижны… наблюдаются временные поражения нервной и мускульной систем нижней части легкого и диафрагмы… так же, как и раньше, плохо функционирует пищеварительный тракт… что вызвано поражением толстой кишки… фекальные вещества, находящиеся в теле, вызывают раздражение всей пищеварительной системы… они ослабляют организм, что мы и наблюдаем в данный момент… и приводят к образованию застоя крови в легких и скоплению бацилл… это вызывает удушье… воздух проходит через правое легкое и верхнюю часть левого…

…Общее состояние тела улучшилось благодаря улучшению кровообращения… но все еще наблюдается удушье… все еще присутствуют фекальные вещества в толстой кишке… состояние печеночных протоков вызывает высокую температуру, которую мы и наблюдаем… нарушение кровообращения влияет на состояние легких… тот факт, что воздух не попадает полностью в кровь (повторное окисление крови), ведет к тому, что в легких все еще находятся болезнетворные бактерии…

…21 ноября произошло значительное улучшение состояния некоторых частей тела… но наблюдается воспалительный процесс в горле и гортани… он усилился… гиперемия в легких еще имеется, но она не столь ярко выражена… печень не справляется с очищающей функцией… состав крови ухудшился из-за пониженного содержания в ней гемоглобина… расстройства в области тазового пояса усугубились из-за тяжелого состояния в других частях тела… застой крови в нижней части легкого не столь сильный… сильное воспаление левой стороны горла… вызванное состоянием печени и легкого… мы не достаточно активизировали печень для того, чтобы она вырабатывала секреции для очищения организма и удаления вредных частиц через кишечный тракт… манипуляции с позвоночником укрепили мускулатуру и улучшили состояние легких и их клеток… а также поверхность легких, плевры…

…Состояние больной ухудшилось из-за простуды… застой крови в груди и голове… усилил воспаление слизистой оболочки, существовавшее и прежде…”

Эдгар вместе с врачами провел всю ночь на ногах. Интонация “чтения” казалась спокойной и будничной, но, без сомнения, ситуация сложилась критическая. Гертруда простудилась; она постепенно задыхалась, могло наступить удушье. На следующее утро было проведено еще одно “чтение”: “Особых изменений тела не наблюдается… несколько улучшилось состояние горла; горло воспалено меньше… с другой стороны, усилилось воспаление кишечного тракта, ниже желудка… Расстроен желудок… небольшой застой крови в лёгком… забиты бронхи и верхушки легких, а также носовые каналы… сильно воспалено из-за кашля горло и диафрагма… кашель вызван тем, что в организме достаточно крови для удаления из него через соответствующие каналы вредных частиц… ухудшение состава крови делает организм подверженным простуде…”

В то утро Гертруда была не в состоянии ни поднять руку, ни оторвать голову от подушки, ни выпить глоток воды. Ей принесли “питюнчик”, стакан с трубочкой наверху. Гертруда смущенно улыбалась матери, которая за ней ухаживала.

Предписания, сделанные во время сеансов, выполнялись скрупулезно, но это был тяжелый труд, требовавший много времени. Если бы Гертруде удалось избежать простуды, она бы уже начала поправляться. К 1 января ей стало гораздо лучше: “Воспаление, которое наблюдалось в нижней части легкого, рядом с диафрагмой, и повреждение диафрагмы и плевры… устранены…”

Вечером Эдгар сидел у постели Гертруды и читал ей. Она протянула руку и взяла его руку в свою. Он посмотрел на нее. Она улыбалась.

– “Чтения” спасли меня, Эдгар,- сказала она.- Спасибо тебе.

Он уставился в книгу, ничего не видя перед собой. Он сидел в молчании, не сводя глаз с книги, крепко сжимая ее руку в своей.

– Спасибо тебе,- еще раз сказала она.