Реквием патриотам

Глава 6

Когда Кэнсин проснулся Томоэ рядом не было, а он точно помнил, что красавица-жена Ёсио-доно Тисато проводила их в одну комнату. Кэнсин сразу после этого рухнул на татами и сразу уснул. Он подумал, что женщина покинула его после того, как увидел, как он убивает — юноша отдавал себе отчёт, что такое зрелище может оттолкнуть кого угодно. На самом деле, несколько минут назад за ней пришла одна из служанок Ёсио и попросила пройти в комнату хозяина. Томоэ удивилась такой просьбе, однако отказаться не решилась.

Ёсио сидел в своей комнате, перед ним стояла еда, которой он жестом поделился с Томоэ, и лишь окончив трапезу, даймё клана Чоушу начал разговор.

— Ты не принадлежишь к моему клану, — произнёс Ёсио, — и я знаю, что твой отец был самураем и верно служил Токугаве, потому что клан, к которому он принадлежал входит в клан Токугавы. Он не нажил себе добра и вы жили достаточно бедно, однако твой отец и не подумал взяться за меч и взять силой всё, что захотел бы. А ведь он был отличным бойцом, даже одним из младших учителей в Итто рю[36], обучал молодых самураев владению вакидзаси.

— Мы жили не очень плохо, — сказала в ответ Томоэ, — пока не умерла мама. Отец очень многое продал и влез в большие долги, чтобы организовать ей достойные похороны. Даже свой меч был вынужден продать. После этого мы очень обеднели, а отец выбивается из сил на работе, чтобы обеспечить нам жизнь.

— И ты покинула его в такое время? — удивился Ёсио.

— Да, — кивнула Томоэ. — В том сандзё[37], где я жила нет достойных людей. Самураи либо слишком стары, либо уже женаты, а идти за хэймина[38]… — Томоэ многозначительно замолчала. — Вот я и отправилась искать счастья в Химэндзи.

— У меня есть к тебе одна просьба, которую ты можешь счесть несколько непристойной, — очень аккуратно, выбирая каждое слово, как на переговорах с даймё особенно важных кланов, — однако я всё же изложу её. Юноша, что принёс тебя к госпоже Масако, Химура Кэнсин, он испытывает к тебе определённые чувства. Он не просто не бросил тебя на улице, хотя так поступил бы почти каждый благородный человек, но и попросил перед госпожой Масако за тебя, а это, согласись, говорит о многом. Я прошу тебя присоединиться к нему в том «изгнании», куда он отправляется. Он будет жить как торговец лекарствами, чтобы оправдать те деньги, что я ему стану присылать, однако одинокий человек вызывает не то чтобы подозрения, а скорее недоумение. Я прошу тебя быть ему женой, только для жителей провинции, где вы будете жить. В отношениях между собой вы, думаю, разберётесь сами. Мне нужно лишь твоё согласие.

Томоэ почувствовала, что краснеет, она долго молчала, Ёсио ждал ответа, ни слова не говоря. Наконец, она решилась и дала ответ.

Томоэ вошла в комнату, которую она делала с Кэнсином. За ней шагал слуга со здоровенным коробом в руках. Короб этот испускал ароматы разнообразных трав. Кэнсин оглянулся на них, в руках он держал влажную тряпицу, по лицу его снова текла кровь. Сказывалась прошлая ночь.

— Оро[39]? — удивился Кэнсин.

— Я всё объясню тебе после, Кэнсин, — заявила Томоэ. — Времени на объяснения нет.

Тон её не давал юноше никаких вариантов и возможности возразить. Он последовал за Томоэ, бросив окровавленную тряпицу в плошку с водой, стоявшую перед ним на подоконнике.

Слуги проводили их до выхода из дома Чоушу Ёсио. Кэнсин взгромоздил на спину пахучий короб и они зашагали прочь из Химэндзи. За спиной Томоэ несла длинный свёрток, где прятались катана и вакидзаси юного хитокири.

— Так что, всё же, происходит? — поинтересовался Кэнсин.

— Мы уходим из столицы, — ответила Томоэ, — и поселимся в провинции Тори, в доме, снятом на деньги Ёсио-доно. Мы станем жить как торговец лекарственными травами и его жена, чтобы не вызывало подозрения то, что у нас постоянно водятся деньги.

— Как муж и жена? — непонимающим тоном повторил Кэнсин. — Это приказ Ёсио-доно?

— Да, — не колеблясь ответила Томоэ и Кэнсин понял, что если она и говорит правду, то определённо не всю.

Молодой самурай не придал этому особенного значения.

— У тебя есть онна-тёгата? — спросил он, чтобы как-то продолжить разговор.

— Конечно же, — улыбнулась Томоэ, — как бы, по-твоему, я приехала в столицу.

Я проводил глазами Кэнсина с Томоэ, идущих по улице, и двинулся в противоположную им сторону. Мой путь лежал не в Тори, где станут жить «торговец лекарственными растениями и его молодая жена», а в соседнюю провинцию — Ога, где я должен был попутно со слежкой за Кэнсином вербовать новых людей, взамен погибших в битве дома у госпожи Масако. Нелёгкая задача, не смотря на то, что дом, купленный Ёсио через несколько подставных лиц, где станут жить Кэнсин с Томоэ, находился на самой границе провинций. Но ничего не попишешь, нас и так не слишком много, а теперь, с потерей клана Цурихара (даймё его и почти всех самураев вынудили покончить с собой) и многих наёмников, погибших в доме госпожи Масако, осталось просто катастрофически мало.

Я вскочил на коня и, тронув пятками его бока, двинулся к воротам Химэндзи. Как ни странно, столицу после прошлой ночи не закрыли, хотя это казалось бы очевидный шаг. Видимо, этому «инциденту» не придали особенного значения или постарались не придать.

— Почему?! — негодовал Сёдэн, расхаживая из стороны в сторону по своей комнате. — Почему город не закрыли?! Бунтовщики сейчас побегут из Химэндзи, а мы, значит, им и ворота открыли, так получается!

— Довольно, — бросил ему немолодой самурай Ханафуза Дзин-Эмон, — от того, что ты повторяешь это раз за разом, ворота сами собой не закроются.

Сёдэн бросил гневный взгляд на Дзин-Эмона, которого за глаза все в отряде звали Деревянная башка или Мешок с порохом, за недалёкость и вспыльчивый характер. Хотя почти всегда, когда он что-нибудь говорил это приходилось удивительно к месту и у многих возникало чувство — как он сам до этого не додумался, ведь всё так просто и понятно. Видеть простые вещи тоже своего рода талант.

— Дзин-доно прав, Сёдэн-доно, — поддержал Деревянную башку самый молодой самурай в отряде Икухара Исао. — Мы все устали после сражения с бунтовщиками и грустим о погибших, так зачем же зря расходовать силы на пустой гнев.

Сёдэн угостил и его столь же неприятным взглядом, но злиться на юношу (почти мальчишку) было просто невозможно. Тот с таким умильным видом говорил умные вещи, что становилось смешно.

Коня я продал в первом же городе провинции Ога (по иронии судьбы, городской страже), за его стенами он мне ни к чему, да и ездить по провинции верхом — привлекать абсолютно ненужное внимание. Денег у меня было предостаточно, но и лишние не помешают. Я снял комнату в гостевом доме и в тот же день спустился в его общую залу — послушать чем живёт славный город Ога (интересно, по названию города была названа провинция или наоборот?). Сев за столик, я заказал себе сакэ и оглядел залу. Час был уже поздний и людей было довольно много. В основном, это были небогатые самураи и секунины с акиндо[40], тоже в самом лучшем случае среднего дохода. Однако именно на этих людях и строятся все восстания и заговоры — они всегда хотят лучшей доли, нежели имеют (а часто и заслуживают), и всегда завидуют тем, кто добился в жизни большего. В общем, как говорят на материке: «Идеальные жертвы Искушения».

Разговоры они вели, по большей части, о погоде, женщинах, своём ремесле и тяжкой доле. Очень скоро мне стало настолько слушать их, что я допил своё сакэ и вышел на улицу. Наверное, я всё же не создан для дел, поручаемых мне Ёсио, очень жаль, что я так и не поговорил с ним об этом — времени не было. Не бросать же теперь Кэнсина — опасность ему грозит самая реальная. За этими мыслями я едва не врезался в юношу-самурая в красном кимоно и белых кобакама.

— Спите на ходу, — усмехнулся тот.

Мы замерли друг напротив друга, вглядываясь в лица друг другу, и почти одновременно рассеялись.

— Сейсиро! — воскликнул я.

— Кэндзи-доно! — вскричал он.

Мы обнялись и хлопнули друг друга по плечам. Куки Сейсиро я помнил ещё с тех пор, как он был совсем мальчишкой. Это было ещё до моего отбытия за границу, в то время семья Куки жила в Химэндзи и он учился той же рю (Араки), что и я. Там я был одним из младших учителей и в мою группу как раз и входил Сейсиро. Мы быстро стали близкими друзьями и он приходил поглядеть на меня, когда я демонстрировал своё мастерство (громко сказано!) на разнообразных праздниках в учебных поединках с представителями других рю.

— Ты ещё учителем меня назови, — рассмеялся я. — А я всё искал тебя в Химэндзи.

— Несколько месяцев назад я покинул столицу, — ответил Сейсиро. — Я ведь, как все в моей семье служу сёгунату, здесь, — он усмехнулся, — ловлю шпионов.

— Чьих? — удивился я, делая «страшные глаза». — Гаидзины, всюду гаидзины.

— Не они, — покачал головой не оценивший моей «шутки» Сейсиро, — а те, кто зовут себя патриотами. Вот самые опасные враги сёгуната. Их-то мы и ловим.

— Мы? Так ты здесь не один.

— Конечно, нет, — отмахнулся Сейсиро. — Я — только часть оперативной группы, посланной сюда сёгунатом.

Я хотел было спросить сколько их, но после решил, что наш разговор будет слишком походить на допрос и это может насторожить юношу, особенно такого, который ловит шпионов, а значит склонен видеть их везде и всюду.

— Тебе уже разрешают пить сакэ. — Я подмигнул ему. — Или как?

По лицу Сейсиро начала неумолимо растекаться краска.

Домик был небольшой, но аккуратный и чистый. Томоэ поймала себя на мысли, что именно таким помнит свой дом — он был таким до того, как умерла мама.

— Хороший дом, — сказал Кэнсин, опуская на пороге пахучий короб. — Такой, кажется, был у нас. Раньше.

Томоэ едва не подавилась воздухом. Кэнсин что же её мысли читает.

Они вошли в дом. Он и изнутри оказался таким же аккуратным и почти чистым, как и снаружи, лишь по углам скопилась пыль (оно и понятно, дом стоял пустым с самого выкупа людьми Ёсио). Уборка заняла не больше нескольких часов, ей полностью посвятила себя Томоэ — не допустившая к этому Кэнсина (тот лишь таскал для неё воду). Химура же вышел в небольшой садик, где росли те самые «лекарственные растения», которыми ему предстояло торговать и выращивать. Он, действительно, родился в крестьянской семье и мотыга была не внове его рукам, однако прошлое его вспоминать очень не любил, а руки его привыкли за это время к мечу.

Кэнсин заглянул в хозяйственный сарай, где обнаружил весь необходимый инвентарь. Он взял в руки деревянную мотыгу, по привычке сделал несколько движений, будто это не мотыга вовсе, а бокэн[41]. Сам себе грустновато усмехнулся — хитокири всегда хитокири, крестьянином ему не стать. Наверное. Тут его окликнула Томоэ и он помчался со всех ног к дому — менять воду.

Я вытянулся на татами (название чисто символическое — это скорее несколько тряпок набитых в некий чехол, но большего от гостевого дома ждать не приходится). Вчерашние новости, полученные, в основном, от Сейсиро, отнюдь не радовали. В провинциях уже несколько месяцев активно работали группы агентов сёгуната — насторожила всех история с золотом Асикаги; они боролись с реальными и мнимыми бунтовщиками и методы их были достаточно далеки от законных. На улицах городов появлялись трупы и это уже никого не удивляло.

Позавтракав, я отправился гулять по городу. Настроение было отчего-то хуже некуда, к тому же с утра начал падать мокрый снежок, одежда противно липла к телу, однако я не прекращал своей «прогулки». Я всё же сюда не в гостевом доме отлёживаться приехал. Кстати, надо будет найти в городе жильё — думаю, в свете последних событий тут довольно много появилось вдов и освободилось комнат. Надо будет заняться этим сегодня же, а то на татами из гостевого дома я себе всю спину отлежал.

— Эй, сударь! — раздался вдруг окрик на адрандском. — Постойте! Я так давно не видел лица уроженца материка.

Я обернулся на голос и усмехнувшись произнёс:

— Простите, шевалье, но одежда моя не соответствует внешности.

А вот лицо и внешность окликнувшего меня человека были полностью тождественны. Высокий, с необычайно бледным лицом и длинными белыми волосами, он был одет во всё синее и чёрное, на плечи наброшен плащ — также чёрный с серебристым кантом по краю, изображающим нечто вроде затейливого узора, почти такой же узор украшал и короткий, облегающий дублет незнакомца, который он носил расстёгнутым, не смотря на ноябрьские холод и промозглость.

— Вот это да! — воскликнул он. — Такамо в материковом платье. Я думал, что повидал всё на своём веку. С кем имею честь?

— Тахара Кэндзи, — представился я, коротко поклонившись.

— Виктор Делакруа. — Уроженец материка коснулся полей воображаемой шляпы и кивнул мне в ответ. — Весьма рад знакомству.

— Взаимно. — Я уже и отвык от материковых экивоков, засоряющих речь не хуже сорной травы. — Вы из Адранды? Я считал, что эта страна не слишком стремиться к контактам с островами Такамо.

Мы вместе шагали по улице, влекомые вперёд неторопливым течением людской реки.

— Родом я из Виисты, — отвечал мне Делакруа, — но дома не был уже очень много лет. Можно сказать, я — профессиональный скиталец, даже искатель приключений и разнообразных тайн. Сейчас я хочу попробовать пересечь океан, отдаляющий нас от материка Предтеч.

— Материк Предтеч? — удивился я. — Но разве между вашим материком и им лежит не Океан Слёз?

— Ты не забыл, Кэндзи-доно, что наш мир имеет форму шара? — удивился Делакруа. — Я предполагаю, что материка Предтеч можно достичь не только через Океан Слёз, но и тот океан, что лежит восточней ваших островов.

— Рискованное предприятие, — усмехнулся я, — и, главное, практически невыполнимое. Тебе проще было бы отправиться в Карайское царство и там поговорить с приморцами — есть такие рисковые люди, живущие морем. Они славятся, как лучшие мореходы.

— Хм, — передёрнул плечами Делакруа, — я и не слышал о таких. Ну да, поздно уже. Их Такамацу теперь не выбраться.

Виновата опять же история с золотом Асикаги. После неё все порты были вновь закрыты для гаидзинов, даже цинохайских купцов не пускали больше. Фактически, Ёсинобу полностью изолировал мою родину от остального мира, так что исполнить своё желание отправиться на легендарный для нас, лаосцев, и священный для приверженцев Веры материк Делакруа не сможет. По крайней мере, какое-то время.

И тут я решил рискнуть. Шпионом сёгуната этот Делакруа быть не может (слишком уж правительство не любило — и это ещё мягко сказано! — гаидзинов, чтобы принимать их на службу), а наши интересы неким образом совпадают, в некоторой части.

— Идём в «Сову», — предложил я адрандцу. — Пора нам согреться и снаружи, и изнутри.

Тот коротко кивнул и мы направились в как нельзя кстати попавшееся мне на глаза питейное заведение. Как и положено, по утру оно было почти пусто, и мы без проблем устроились в углу, заказав себе сакэ.

— Думаю, я мог бы помочь тебе, — не стал я ходить вокруг да около. — Я тут, можно сказать, эмиссар неких сил, что борются сейчас с правительством и сёгунатом, в принципе. Также мы намерены, наконец, покончить с идиотской изоляционистской политикой и открыть порты для материковых торговый и иных кораблей.

— Приятно понимать, что ещё не потерял оперативной хватки, — усмехнулся в ответ на эти слова Делакруа. Я же мгновенно собрался и как бы невзначай уронил ладонь на рукоять тати. — Успокойся, — осадил меня странный адрандец, — просто ты, на самом деле, ходячая провокация для правительственных агентов. Такамо в материковом платье, — повторил он свою фразу.

Я опустил очи долу — он был прав на все сто. Однако это не делало его менее подозрительным в моих глазах.

— Однако и мне не быть правительственным агентом, — продолжал Делакруа, как ни в чём не бывало отпивая сакэ, — да и не горю я желанием работать на Токугаву или как там зовут вашего сёгуна.

— Отчего же? — Мотивы этого загадочного гаидзина меня весьма интересовали.

— Он — глупец. Ни одну страну изоляция не доводила до добра, она — приводит к упадку и гибели не только государства, но, часто, и всей нации, которая без свежей крови попросту вырождается. Вы оправдываетесь страхом перед иностранными шпионами, однако при вашей системе борьбы с внутренним врагом, основанной ещё… этим, как его?… Джесу, так?

— Иэясу, — машинально поправил я его. — Ты имеешь в виду Токугаву Иэясу, первого из сёгунов клана Токугава?

— Именно это, — кивнул Делакруа. — Он построил практически идеальное полицейское государство, которому пришлые шпионы, да её слабо знающие обычаи, к тому же, почти не понимающие их, а если вспомнить об отличии во внешности и неистребимом акценте — наши языки очень сильно отличаются. Да не одна вменяемая разведка мира не пошлёт сюда своих шпионов и, начистоту говоря, в этом нет нужды. В политических раскладах материка вы не имеете особенного значения — вы слишком далеко; вы важны скорее как торговый партнёр.

— Убедительно, — согласился я. — Так что же насчёт моего предложения? Ты готов присоединиться к нам?

— Готов я ко многому, — усмехнулся Делакруа, — но вот хочу ли.

Я поднялся, демонстративно допив сакэ, но Делакруа молниеносным движением подцепил ножку стула, с которого я встал, и я рухнул на него, выронив чашечку. Она с характерным звоном покатилась по чистому полу питейного заведения.

— Осади коней, Кэндзи-доно, — рассмеялся он. — Ты слишком порывист для той профессии, что выбрал для себя. Я ведь не отказал тебе.

— Не я выбрал для себя эту профессию, — буркнул я, балансируя на раскачивающемся стуле, — у нас это — большая редкость. А с даймё поговорить всё как-то времени не было.

— Да уж, отсутствие свободного выбора — зло, — резюмировал Делакруа, — это может привести вашу страну к гибели. Человек должен заниматься тем, для чего рождён, а не тем, что приказал сюзерен.

Тут я с ним был полностью согласен.

Оказывается, его руки ещё помнили крестьянский труд. Кэнсин часами проводил в огороде, ухаживая за растениями. Хотя Томоэ не раз говорила ему, что его труд навряд ли принесёт результаты — на дворе осень, а это не самое лучшее время для посадки, Кэнсин всё же не сдавался. Надо же было ему, в конце концов, чем-то заниматься.

— Мы почти не знаем ничего друг о друге, — сказала как-то Томоэ. — А ведь живём вместе не один день.

Кэнсин вымыл руки от земли и поглядел на них — поверх новым мозолей нарастали новые. Крестьянские. Когда-то его ладони уже украшали такие, когда-то давно. Он сам и не заметил как начал рассказывать.

— Я родился в большой крестьянской семье, но уже позабыл и лица, и имена родителей. Мне не было пяти лет, когда на деревню напали работорговцы, нас некому было защитить и почти всех увели. Кого не увели — перебили. Не знаю куда нас вели, нам не говорили, но по пути на караван напали ронины, а может быть просто разбойники.

Крики и стоны врывались в уши мальчика по имени Синта. Он широко раскрытыми глазами глядел на то, как жуткие, залитые кровью люди убивают без разбора. Эти люди (если их можно было так назвать) были опьянены чужой кровью и желали лишь одного — новых и новых смертей. Они хохотали, отрезая головы работорговцам и их «товару», расчленяя тела новыми и новыми ударами (многие и не понимали, что те, кого они бьют — уже мертвы).

Мико схватила Синту за плечо и потащила за собой.

— Не смотри, — повторяла она, — не смотри на это, Синта-тян[42]. Не смотри!

Она утащила Синту за перевёрнутые повозки, но их уже настигали ронины, прятаться было бессмысленно. Тогда Мико попыталась закрыть его своим телом.

— Не убивайте его! — крикнула она ронину, с мерзкой ухмылкой наступающему на неё. — Прошу вас, не убивайте хотя бы Синту!

Ронин расхохотался и быстрым ударом вонзил ей в горло катану и повернул её. Мико рухнула на колени, а ронин, переступив через неё, шагнул к Синте.

— Какой славный мальчик. — Его голос показался Синте скрипом плохо смазанной двери. — Очень милый.

Он протянул к нему окровавленную руку, попытался коснуться его лицо… Синте показалось, что ронин развалился на несколько частей просто сам по себе. Однако когда остатки его рухнули на землю, Синта увидел высокого человека в белой накидке. Коротким движением он стряхнул кровь с клинка своего меча.

— Ты единственный, кто выжил в этой бойне, — произнёс самурай в белой накидке, пряча катану в ножны. — Я возьму тебя с собой. Одному слишком опасно оставаться посреди дороги.

— Научи меня, — сказал Синта. — Научи меня драться так же, как ты.

— Ты выбираешь себе нелёгкий путь, мальчик, — мрачно заметил самурай. — Подумай ещё раз и скажи: ты, действительно, этого хочешь?

Синта, не думая, кивнул.

— Сдаётся мне, ты ещё пожалеешь об этом выборе, мальчик. Кстати, как твоё имя?

— Синта, — ответил Синта.

— Слишком доброе имя, — покачал головой самурай в белой накидке. — Отныне ты будешь зваться Кэнсин[43].

— Самурая в белой накидке зовут Хико Сейдзюро, — продолжал Кэнсин. — Он живёт отшельником в горах. Не знаю почему он ушёл от мира, да я и не спрашивал никогда. Он один из лучших, если не лучший мастер батто-дзюцу, я постиг многие из его приёмов, но далеко не все. Слишком нетерпелив был.

— Я должен! — воскликнул Кэнсин, удивляясь просто чудовищной непонятливости учителя. — Люди гибнут, а я остаюсь здесь. Я должен помочь им! Спасти, как вы когда спасли меня!

— Ты, видимо, не понимаешь, — усталым голосом произнёс в ответ Сейдзюро. — Ты хочешь спасать людей, но всё, что ты умеешь — убивать. Как же ты станешь спасать их?

— Я стану бороться за правое дело, — горячо заявил ему Кэнсин, — и убивать злодеев, что причиняют страдания другим.

— И сам станешь причинять другим страдания, — пожал плечами Сейдзюро, — тогда чем же станешь отличаться от этих твоих «злодеев»?

— Может быть, и ничем, но и сидеть здесь, в горах, не могу больше. Я — ухожу.

— Ты — глупец, Кэнсин, — мрачно бросил Сейдзюро, — а я — ещё глупее. Раз взял тебя к себе и обучил.

Спорить дальше Кэнсин не собирался. Он повернулся и ушёл.

Сейдзюро поглядел ему вслед, проводив печальным взглядом. Этот мальчишка — самое большое разочарование мастера батто-дзюцу Хико Сейдзюро.

Они долго молчали. Кэнсин — объятый воспоминаниями, Томоэ — осмысливая услышанное. Теперь она стала куда лучше понимать этого юного убийцу и начала сомневаться в своём выборе. К счастью, погружённый в собственные мысли Кэнсин не поинтересовался её прошлым.

— Да уж, этот ваш Иэясу выстроил такую полицейскую систему, что любо-дорого посмотреть, — пробормотал Делакруа. — Как вас ещё не переловили всех, не понимаю.

— Не всё так просто, как кажется со стороны, — усмехнулся я. — Можно ловить исполнителей, вроде меня, но до настоящих предводителей добраться практически невозможно. Даже если точно знаешь, кто они. Смерть главы клана, даймё, влечёт за собой череду малых междоусобных войны его вассалов, стремящихся заполучить его место, а сейчас Токугаве больше всего нужен порядок в стране. Такие междоусобицы в настолько неспокойное время совершенно не нужны правительству.

— Видел я одну гражданскую войну, — тихо произнёс Делакруа, — но ваша совершенно на неё не похожа. Самураи режут друг друга среди бела дня, где-то доходит до настоящих сражений, а крестьяне как ни в чём не бывало пашут землю и даже глаз не поднимают, когда рядом с их полями дерутся люди.

— Привыкли, — объяснил я. — Эта страна не знает мира тысячи лет, самураи режут друг друга, порой без всякого повода, для того, чтобы выяснить кто сильнее, даймё воюют за власть и титул сёгуна, а для крестьян ничего не меняется, они как работали, так и работают.

— Не понять мне вас, — вздохнул Делакруа, — никогда.

— А мне — вас. Мы живём слишком далеко друг от друга. Но мы слишком отдалились от темы, мне надо искать новых союзников для клана и всего движения.

— Я тут достаточно давно и могу сказать, что недовольных режимом, — сёгунат он у вас называется, так? — в этой провинции предостаточно. Но беда в том, что об этом только болтают, спьяну и шёпотом. Все слишком боятся этого Ёсино, сам видел, стоит его людям пройти по улице, как все замолкают и опускают глаза.

— И к людям просто так не подойти, — продолжал я излагать невесёлые мысли, — все во всех видят шпионов и провокаторов сёгуната.

— Довольно о грустном. Надо думать, что нам делать.

Но что-то никаких мыслей в голову не приходило. По крайней мере, более-менее толковых.

Ёсино Ран не первый год верой и правдой служил сёгунату. Он был мастером своего дела — а именно розыска всяческих шпионов и предателей. И вот теперь, когда во вверенный его «заботам» город прибыл очередной подозрительный тип (такамо, носящий гаидзинское платье), Ран тут же навёл о нём справки, отослав о нём весть в Химэндзи. Ещё до того, как получить ответ, странный тип подтвердил его подозрения. Он встретился с единственным гаидзином, живущим во всем провинции, загадочным человеком по имени Виктор Делакруа, в отношении которого Ран не сомневался — шпион гаидзинов. Значит, с ним пора кончать.

— Ран-доно, — раздался голос юного Сейсиро, — я хотел бы поговорить с вами.

Оторвавшись от мыслей Ран поднял голову и кивком пригласил парня садиться.

— О чём ты хотел поговорить со мной? — поинтересовался он.

— О Тахаре Кэндзи, — ответил Сейсиро, — том человеке, что одевается как гаидзин. Я давно знаю его, он учил меня обращаться с оружием. Он очень хороший человек.

— Может быть и так, — кивнул Ран, — вот только он всё время проводит с Делакруа. А значит, он — шпион, как и сам Делакруа. Сейчас такое время, что…

— Я не верю в это, — отмахнулся Сейсиро. — Этого просто не может быть!

— Может и нет, — не стал спорить Ран, — но подозрений в шпионаже — достаточно. Тем более, пора покончить и с этим Делакруа, слишком долго я терпел его.

— Но, Ран-доно, — попытался вновь возразить Сейсиро, но Ран оборвал его коротким жестом, недвусмысленно дающим понять — разговор окончен.

Сейсиро вышел из комнаты, занимаемой командиром их оперативной группы, и прислонился затылком к холодной стене дома, где жили они все. Он только сейчас осознал всю тяжесть гражданской войны — где приходиться делать выбор, вроде предстоящего ему. Выбор между долгом и преданностью старому другу и учителю.

Проснулся я от того, что на лицо мне легла ладонь, плотно закрывая рот. Я дёрнулся, потянувшись к рукоятке тати, лежащей рядом с татами, но она была перехвачена неизвестным нападающим. Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной Делакруа.

— На нас вышли правительственные агенты, — едва слышным шёпотом произнёс он.. — Они сейчас окружают дом, готовятся ударить.

Я моргнул, давая понять, что мне всё ясно, и Делакруа убрал ладонь от моего лица. Поднявшись, я быстро натянул штаны, набросил куртку, обулся и пристегнул тати. Делакруа был также полностью одет, в руках у него был длинный меч (материковый) с чёрным клинком. Интересно, откуда он у него, раньше я этого клинка при нём не видел, да и только что он одной рукой зажимал мне рот, а другой перехватывал запястье.

Но думать об этом было некогда, я выхватил тати и последовал за адрандцем. Тот вполне уверено шагал по длинному коридору гостевого дома, где мы жили теперь вместе. Фонари на его пути гасли сами собой и мне становилось жутковато, а вот сам Делакруа этого похоже и не замечал. Что же за гаидзин повстречался мне?

Мы уже были у самого выхода из гостевого дома, когда двери его вылетели под ударом ноги, на пороге возник из ночной тьмы самурай. Быстрым движением руки Делакруа снёс целую секцию стены.

— Беги, Кэндзи, — бросил он мне. — Я сам найду тебя позже.

И он шагнул навстречу самураю. Тот отвесно рубанул его сверху вниз, но Делакруа ловко парировал удар, отвёл клинок ошалевшего самурая (не привыкли у нас к материковому фехтованию) в сторону и молниеносным выпадом пронзил горло. Я же тем временем выскочил в дыру, проделанную им с такой лёгкостью, и бросился прочь от гостевого дома, мельком пожалев о том, что заплатил вперёд за несколько недель.

Дорогу мне преградили двое. Самураи с копьё и мечом. Я на бегу выхватил из-за пояса пистоль (с ними я не расставался никогда, как и с тати) и выстрелили в копейщика. Тот покачнулся и осел на землю, а второй самурай бросился на меня. Прятать пистоль времени не было, поэтому я просто увернулся от вражеской катаны и изо всех сил врезал самураю по голове рукояткой пистоля. Он покачнулся, но на ногах удержался, я отпрыгнул от него, быстренько засовывая пистоль за пояс и перехватывая, наконец, тати обеими руками. Теперь можно и пофехтовать немного.

Я замахнулся на качающегося после моего удара самурая, но тут луна высветила его лицо. Это был Сейсиро, хотя узнать его сейчас, когда по лицу его текла кровь из разбитой головы, было достаточно тяжело. Проклятье! Ну не мог я ударить его, хоть и достаточно много думал об этом. Сейсиро снова покачнулся и осел на землю, видимо, потерял сознание. Оно и к лучшему, не стал бы я бить его всерьёз, а вот относительно его — не уверен.

Я просился бежать дальше.

Первые в этом году заморозки угробили в один миг все труды Кэнсина. Растения погибли, едва проклюнувшись сквозь слой земли, а те, что ещё не выбрались, так и не смогли пробить мёрзлого панциря. Томоэ не стала утешать юношу, да тот и не унывал особенно.

— Возьмусь за дело весной, — весело сказал он, очищая огород от мёртвых растений, — как и положено всем нормальным крестьянам.

Они сидели у огня, греясь. Томоэ сама не заметила, как прижалась всем телом к Кэнсину. Для тепла. Но после она поняла, что ей это нравиться. С Рики она никогда не была так близка. Кэнсин запахнул на ней полы своего тёплого кимоно, обнимая руками. Она положила ему голову на плечо. Так удобнее.

Томоэ продолжала увещевать себя, что всё, что она делает — никоим образом не проявление каких-либо чувств. Всё это только для удобства, для тепла… Но тут щека её коснулась щеки Кэнсина, а после губы словно сами собой нашли губы Кэнсина. Они уже смогли остановиться…

Я очень пожалел, что не прихватил с собой тёплого плаща. За несколько часов, что провёл на улицах города, до встречи с Делакруа, я успел промёрзнуть до самых костей. Адрандец нашёл меня приплясывающим на одной ноги и хлопающим ладонями по плечам. Он где-то сумел раздобыть отличный длинный плащ, в который я поспешил завернуться.

— Не спрашивай меня о том, что произошло в гостевом доме, — сразу же заявил Делакруа. — Это слишком долгая история и к нынешним событиям отношения не имеет. Я на твоей стороне и хочу как можно скорее покинуть Такамацу.

Я лишь пожал плечами под плащом. В конце концов, у каждого есть право на свои тайны.

— Баал с ним, как говорят у вас, — бросил я, — мне нет дела до твоего прошлого. Надо думать, что нам делать прямо сейчас.

— А что тут думать, — усмехнулся Делакруа, — идём в стражу. На нас было совершено разбойное нападение.

— У группы, атаковавшей нас, особые полномочия, — покачал я головой. — Ни ёрики, ни досин[44], ни окаппики им не указ.

— Мы об этом ничего не знаем, не так ли? — ещё шире растянул ухмылку Делакруа. — На нас именно что напали, а мы, как законопослушные люди, должны заявить страже об этом. К тому же, доказательств твоей измены или моего шпионажа у оперативной группы нет, так что они повели себя как самые тривиальные разбойники.

— Думаю, эта группа поперёк горла здешним стражам и мати-бугё[45] с мэцукэ, — в задумчивости протянул я. — Возможно какой-то толк будет.

— Тогда давай поторопимся, — хлопнул меня по плечу Делакруа, — а не то мы рискуем превратиться в ледышки.

Мати-бугё Ога был, как и положено человеку, занимающему такой пост, немолод и выглядел крайне представительно. Звали его все исключительно по фамилии Ямасита, неизменно прибавляя уважительное «-доно». Ран однако пренебрегал такими мелочами, он был знаком с Ямаситой ещё с тех пор, как нынешний городской судья был совсем юнцом и обучался в рю отца Рана — одного из лучших мечников островов Такамо Ёсино Сакутаро. Именно это спасло Рана от гнева мати-бугё, расхаживавшего по рабочему кабинету словно тигр в клетке.

— Что ты себе позволяешь, Ран?! — кричал он на самурая. — Мало того, что едва не на каждое утро находят трупы тех, кто осмелился поднять голову, так теперь на тебя ещё и гаидзин жалуется, вместе с каким-то странным самураем, одевающимся как гаидзин. Я обязан разобраться с этой жалобой и принять меры, понимаешь? Обязан! И приму!

— Что именно? — поинтересовался Ран. — Какие меры ты примешь?

— Это уж моё дело, — отмахнулся Ямасита, — но знай одно, Ран-доно, ещё одна жалоба на тебе, неважно от кого, и ты вылетите из города, обгоняя свои пятки. Понятно? — Ран мрачно кивнул, но смолчал. — И ещё одно, этих двоих впредь не трогать и пальцем, покуда не соберёте достаточных доказательств против них. А то работать не умеете, а туда же. Теперь ступай с глаз моих вон.

Ран покосился на мати-бугё, но ничего не сказал и вышел из кабинета.

По выходе он сразу же отправился в питейное заведение «Чашка сакэ», где у него была назначена встреча с одним человеком. Ведь если нельзя действовать прямо и лично, значит, надо использовать других.

Он вошёл в питейное заведение и уселся за стол в тёмном углу. Спустя несколько минут появился юноша в коротком синем кимоно, едва доходящем до середины бёдер ничем не прикрытых ног, и сандалиях, плавно переходящих в удобные поножи, какие использовали не очень честные мастера единоборств без оружия. На поясе он вместо катаны носил длинный и тяжёлый ятаган — кривой меч уроженцев пустынь Халинского халифата. Удивительный выбор, однако размышлять над ним Ран не стал — ему было всё равно.

— Изанаги Яси, — представился юноша, присаживаясь напротив Рана.

— Ёсино Ран, — кивнул в ответ тот, подталкивая к Яси чашечку сакэ. — Выпей со мной, о делах после поговорим.

Яси не стал отказываться, одним глотком осушил чашку, давая понять, что хочет как можно скорее перейти к делу. Такие люди нравились Рану.

— Пять тысяч золотом, — начал с самого главного для любого наёмника Ран, — за двоих человек. Узнать их довольно просто — они одеваются как гаидзины, один действительно с материка, а второй — такамо.

— Кто ж они такие, что командир особой группы сёгуната платит за них такие деньги? — Глаза Яси сузились, почти совсем пропали с лица.

— С каких это пор профессиональный наёмник интересуется своими «клиентами»? — Ран налил им обоим ещё по чашечке сакэ.

Яси пожал плечами, признавая, что проявил неуместное любопытство, и выпил вторую чашечку.

Кэнсин и Томоэ чувствовали некоторую неловкость после той ночи, однако вскоре она сошла на нет под напором их взаимных чувств. Они не могли отрицать, что полюбили друг друга и хотели было отправиться в ближайший храм, дабы лаосец совершил свадебный обряд. Вернее эту идею как-то высказал Кэнсин, но Томоэ как-то странно изменилась в лице, а после вдруг улыбнулась.

— Поженимся после того, как вы победите. — И она подмигнула ему.

Кэнсину отчего-то не понравилось, что она сказала «вы», а не «мы». Но он тут же отмахнулся от этих мыслей, с чего бы это Томоэ причислять себя к их движению. Не в отношении всех работает принцип: кто не с нами, тот против нас.

Оказалось, что он был не прав.

Однажды к ним заявился Лизука. Начальник убийц клана Чоушу принёс деньги от даймё и дурные вести. Он намерено вызвал Кэнсина поговорить на улицу и попросил ничего не говорить о его визите Томоэ.

— Почему? — удивился юноша, когда они отошли на достаточное расстояние от дома и плотная стена снегопада скрыла обоих.

— В клане Чоушу есть шпион сёгуната, — произнёс в ответ Лизука, закуривая кисэру с коротким черенком. — Он был приставлен к тебе для того, чтобы ослабить тебя и когда будет совершено покушение, ты не смог бы драться в полную силу.

Кэнсин понял о ком ведёт речь Лизука, но верить в это не хотел.

— Вижу ты не хочешь верить мне, — кивнул начальник убийц. — Могу подтвердить свои слова. Помнишь того паренька-телохранителя, что оставил у тебя на лице этот след? Я выяснил кое-что по приказу Ёсио-доно — он был возлюбленным Томоэ и отправился в Химэндзи, чтобы заработать им на красивую свадьбу и достойную жизнь. Он был не слишком богат и хотел обеспечить будущую семью. Однако на его пути повстречался ты.

Лизука мрачно усмехнулся. Кэнсин же поморщился от его «шуточки». Он отвернулся и зашагал прочь от командира хитокири. Тот проводил его взглядом, трубка во рту его успела погаснуть.

— Если всё ещё не веришь, — бросил он вслед юноше, — почитай её дневник. Там много чего написано.

Мы больше не стали селиться в гостевом доме, а сняли несколько комнат у небогатой вдовы самурая (причём специально выбрали, чтобы её покойный супруг верой и правдой служил сёгунату). Женщина она добрая, к тому отлично готовила. Будь она на несколько лет моложе, я бы всерьёз задумался над возможностью сватовства. Хотя времечко сейчас. Какая женщина согласиться стать дважды вдовой?

Заниматься вербовкой в обстановке, царившей в Оге было невозможно. За нами открыто ходили люди сёгуната, следя за каждым нашим с Делакруа шагом. Нам оставалось лишь жить самой тривиальной жизнью, не делая ни единого подозрительного движения и хотя за людьми из особой группы также в открытую следили окаппики, я был железно уверен — на нас нападут. Однако раньше убийц к нам (точнее ко мне) заявился Сейсиро.

Я был в своей комнате, которую обставил в соответствии с собственными вкусами, хоть и не без помощи Делакруа. Таинственный адрандец раздобыл для меня и для себя материковую мебель и даже кресло-качалку. Я лишь однажды сиживал в таком и поэтому попросил его у Делакруа. Он улыбнулся, однако кресло предоставил. Я сидел в нём и курил сигару (также подарок Делакруа), когда дверь распахнулась, на пороге стоял Сейсиро.

— Проходи, садись, — предложил я ему, указывая на второе кресло.

Сейсиро долго смотрел на меня, а после плюхнулся-таки в кресло, тут же дёрнулся, как от удара, когда кресло покачнулось. Я едва сдержал улыбку так это было похоже на мою собственную реакцию. Голова парня, к счастью, зажила и на нём это нисколько не сказалось.

— Прости за тот удар, — сказал я. — Я не хотел бить тебя и не стал бы никогда.

— А вот я бы, скорее всего, ударил, — честно ответил Сейсиро. — Мы теперь враги.

— Ты пришёл сюда, чтобы сказать мне об этом? — поинтересовался я.

— Я хотел уговорить тебя перейти на нашу сторону, на сторону законной власти.

— Со времён окончания эпохи Хэйян законной власти в Такамацу нет, — покачал я головой. — Основав Камакурский сёгунат, Минамото Ёримото покончил с властью императора, присвоив её себе, в то время, как сами боги даровали её микадо[46]. Последующие сёгуны были лишь захватчиками, подобно псам они вырывали власть друг у друга. Мы не зря зовёмся патриотами — мы не боремся с властью, мы лишь возвращаем её в законные руки.

— И вы считаете, что правление микадо станет лучше правления Токугавы или Тоётоми с Ода? — задал весьма каверзный для его возраста вопрос Сейсиро.

— Знал бы будущее, поверь, не сидел бы здесь, — усмехнулся я, лихорадочно думая как выкручиваться. — Увы, таким талантом я не владею. Я знаю лишь, что покончив с сёгунатом, мы сможем объединить наконец острова, покончить с раздробленностью и самовластностью даймё в провинциях и тиранией сёгуна.

— Может быть, ты и прав, — по тону я понял, что не убедил молодого самурая, преданного сёгунату до мозга костей, — но стоит ли такая власть той крови, что вы ночь за ночью проливаете в Химэндзи?

Думаешь, поймал меня, как же, тут я могу побить тебя твоей же картой (как говорят на материке, на острова ещё не проникла эта новая азартная игра).

— Вы занимаетесь тем же самым, — заметил, как бы невзначай, я, — и твоя повязка на голове лучшее тому доказательство. Без суда и следствия вы собирались прикончить нас.

— Твой приятель-гаидзин убил нескольких из нас, — запальчиво воскликнул Сейсиро.

— Он, как и я, лишь оборонялся, — возразил я, — вы же пришли убивать нас. Как и многих до нас. Фактически, вы убивали всех, кто смел хотя бы открыть рот и заикнуться о несправедливости существующего положения дел.

— Сейчас такое время… — заикнулся было Сейсиро, но я прервал его:

— Люди, вроде вашего предводителя, всегда оправдывают свои действия подобными словами. Творят же они… — Я многозначительно замолчал на середине фразы.

За время, проведённое на материке, я выучился не только языкам, но и словоблудию (именуемому там риторикой).

Сейсиро, как я и рассчитывал, вскочил, да так резко, что кресло под ним закачалось, едва не упав. Нашу словесную баталию он, безусловно, проиграл, однако навряд ли мне удалось его переубедить. Юный самурай ничего не сказал мне больше, молча вышел из моей комнаты.

Сейсиро ворвался в дом, где размещалась несколько поредевшая группа Ёсино, в растрёпанных чувствах. Он не знал как ему жить дальше, что делать. Его бывший учитель, которого он буквально боготворил во времена обучения в Араки рю, стал отныне злейшим врагом. Он сражается против власти, которую Сейсиро поклялся защищать, и ещё убеждает самого Сейсиро перейти на его сторону, склоняет к предательству. Это просто немыслимо!

Сколько раз Сейсиро представлял себе с какой радостью он встретит бывшего учителя, поведает о своих победах и пригласит в ряды самураев сёгуната. Как же зло посмеялась над ним судьба!

Не замечая никого и ничего Сейсиро прошёл мимо черноволосого юноши в коротком синем кимоно, проводившего его каким-то плотоядным взглядом.

— Знал бы я, что у тебя в группе такие мальчики[47], — сладким голоском пропел Яси, — может быть, и присоединился бы к ней.

Ран сморщился, будто лимон проглотил, манера Яси разговаривать и его увлечение юными представителями мужского пола откровенно раздражали Рана.

— Не мог бы ты включить и его в мою оплату? — продолжал меж тем Яси (Рану показалось, что убийца издевается над ним).

— Он — самурай, а не гейша, — ледяным тоном отрезал Ран.

— Ой, ну зачем так сразу. — Яси приложил палец к щеке. — Оставил бы мне надежду, что ли. — Он картинно вздохнул.

Ран заскрипел зубами, но ничего говорить не стал, понимая, что нарвётся на ещё один комментарий в том же духе.