Из Лиссабона в Париж мы летели на самолёте. Прибыли в аэропорт Орли. Практически не выходя на улицу, по специальным проходам прошли в здание аэропорта. Рядом с ним нас уже поджидал автобус для поездки в гостиницу, где нам предстояло жить больше недели. Был уже поздний вечер. Столица Франции из окна автобуса удивила меня правильными прямыми улицами и красиво освещёнными кварталами.
Отель располагался на улице Рима (Rue de Rome), недалеко от оперного театра. Моим соседом снова был Саша Худяков.
На следующий день мы побывали в советском консульстве, где нас ознакомили с предполагаемой программой и спросили, какие ещё города мы хотели бы посетить. Лично мне хотелось побывать в Версале, хотя я и не был уверен, что это город, а не только дворец. Тем не менее, я высказал своё желание вслух. Оказалось, что Версаль – бывшая резиденция французских королей – сейчас фактически являлся пригородом Парижа.
В основном все наши поездки по Франции и сводились к Парижским пригородам, далеко мы не ездили. Мы проезжали небольшие городки, деревни, фермерские хозяйства, дома престарелых, выглядевшие, будто небольшие курорты. Кое-где останавливались. В одном кафе нам предложили виски, уточнив, развести его водой или добавить льда. Никто из нас раньше не пробовал виски, и поэтому все дружно ответили, мол, давайте чистый, ничем разводить не надо. На вкус виски оказался как хороший самогон, только без специфического запаха. Выпив по сто граммов, мы немного захмелели, но контроль за собой никто не потерял, разве что стали более словоохотливыми. С нами захотел познакомиться мэр этого городка, ведь русские туристы тогда были редкостью. Он спросил у нас через переводчицу:
– Среди вас много молодых женщин. А где сейчас ваши дети?
– В детских садах и яслях, – ответили ему.
Однажды мы проезжали мимо больших и шикарных магазинов. Автобус остановился, и нам предложили выйти и что-нибудь себе купить. Как я уже упоминал, валюты у нас было очень мало – особо не разгуляешься. Я хотел купить заграничной лески и крючков, поэтому решил посмотреть магазины. Больше никто из автобуса не вышел. Рыболовный магазин нашёл без труда, приобрёл, что хотел, и пошёл дальше, просто разглядывая витрины. Лишь через некоторое время я сообразил, что иду куда-то вниз, судя по всему – в сторону реки Сены. Решил поинтересоваться дорогой к нашему отелю у прохожих. У меня была с собой записная книжка, в которой моя племянница Ирина, изучавшая французский, записала несколько десятков слов и выражений, которые могли бы мне пригодиться. Кроме того, у меня с собой была карта Парижа, на которой я просил показать моё местоположение, поскольку ответ на французском я бы всё равно не понял. Найдя в блокноте нужные фразы, я обратился к одному мужчине, но он оказался то ли глух, то ли пьян, то ли под воздействием наркотиков, и мне ничего не ответил. Зато другой прохожий согласился меня проводить до самой улицы Рима.
Обедали обычно мы на Монмартре – знаменитом холме, являющимся высочайшей точкой Парижа. Официанты – молодые ребята – были одеты как революционеры времён Великой французской революции. Чёрные рубашки, красный платок на шее. Смотрелось очень эффектно.
Мы посетили кладбище Монмартр, которое расположено на западе холма. Когда-то там был гипсовый карьер, а затем, во времена Великой французской революции – братская могила жертв революционного террора.
На Монмартре постоянно людно. Много самодеятельных художников, которые за небольшую плату предлагали желающим нарисовать их портрет или шарж.
В один из дней мы должны были пойти в картинную галерею. Я решил, что ходить там придётся долго, и нужно покрепче позавтракать. Нам предлагали чай или кофе; на этот раз я взял аж две чашки кофе. Откуда я мог знать, что кофе здесь такой крепкий, что одна чашка бодрит, а две уже бьют по мозгам? Мне стало дурно. Наверное, сильно поднялось давление. Я не знал, что нужно делать в таких случаях, и решил, что само пройдёт. Так оно и случилось, примерно после полудня я пришёл в норму, хотя обедать не стал. Картинную галерею тоже помню очень смутно.
Мы побывали во многих местах Парижа. Запомнились Люксембургский сад и Площадь Шарля де Голля. А напоследок нам сделали сюрприз – отвезли на остров Сите, что на реке Сене в центре Парижа. Там находится знаменитый Собор Парижской Богоматери (Нотр-Дам-де-Пари). Внутри звучала органная музыка, а все прихожане пели под неё что-то на французском. Было очень интересно.
В Соборе Дома инвалидов мы увидели гробницу Наполеона Бонапарта. Его прах покоится в саркофаге из темно-красного гранита, в окружении статуй-стражей, символизирующих его военные победы. На полу вырезаны наименования городов, которые захватила французская армия под его командованием. Чтобы их рассмотреть, приходилось наклоняться, и было такое чувство, что всех посетителей таким образом заставляют волей-неволей кланяться императору. Среди этих городов и мест сражений есть и Москва. Одна женщина из нашей группы вдруг возмутилась:
– Не брал он никогда Москву!
– Как же не брал, – возразил я, – когда даже Лермонтов в «Бородино» написал: «… ведь недаром Москва, спалённая пожаром, французу отдана».
За подарками мы отправились в последний день нашего пребывания за границей. Я купил красивые домашние тапочки для Раи и мамы (которая жила снова у нас). А ребятам хотел выбрать водолазки, но немного растерялся от богатства выбора. Работавшая там женщина, услышав наши разговоры, поняла, что мы из Советского Союза. Она хорошо говорила по-русски и спросила меня:
– Вам помочь?
– Мне нужны две водолазки на мальчиков четырнадцати и девяти лет, – ответил я.
Она показала мне белую и синюю водолазки. Они вполне меня устроили, я их купил и поблагодарил продавщицу.
Внизу в коридоре гостиницы обычно сидел молодой человек, говорящий по-немецки. Судя по всему, австриец. Кое-какие его слова я мог разобрать. Однажды мы с ним «разговорились», и он поведал мне (если я правильно понял), что во время войны он сражался против русских и получил ранение детородного органа. Может, он шутил, может, матерился, а может, так и было. Не знаю. Я с восхищением отозвался о музыке Штрауса, вспомнив «Сказки Венского леса». В конце нашей беседы он подарил мне металлическую монетку в двадцать австрийских шиллингов.
В прощальный обед в ресторане нам играл на пианино и пел русские песни уже пожилой музыкант. Мы много танцевали. Организаторы не поскупились и выставили нам целый бочонок вина. Кое-кто, конечно, не удержался и перебрал. В автобусе им пришлось за это расплачиваться, некоторых стошнило прямо там.
А вечером те, кто выжил, решили пройтись по злачным кварталам Парижа. Входной билет в одно из заведений стоил пять франков. Один товарищ из нашей группы решил пожертвовать такой суммой и, как говорится сейчас, «оттянуться по полной программе». Но его оттуда почему-то выпроводили. Печально вздохнув, он поведал нам, что «полная программа», оказывается, стоила триста франков. Таких денег у нас не было. Поэтому нам довелось лишь издали полюбоваться на красоток, выглядывавших из окон заведений. Но для советского человека, не избалованного эротическими сценами, и это было шокирующим, возбуждающим и запоминающимся зрелищем.
Поесть лягушек во Франции нам почему-то не предлагали. Из местной экзотики довелось попробовать лишь устриц. Правда, сначала нам долго объясняли, как их нужно есть. Из интереса я попробовал одну, но больше мне не захотелось. В другой раз в наше блюдо положили много какого-то салата. Погорелов засомневался, можно ли это есть, на что я ему сказал:
– Раз положили, значит, съедобно. Ешь.
Вообще-то кормили нас хорошо, разве что очень не хватало чёрного хлеба, давали лишь белые булочки. За время поездки мы так соскучились по родному хлебу, что когда прилетели в Москву и зашли в ресторан, первым делом потребовали побольше хлеба.
Обратно мы летели над Балтикой. Моря видно не было – сплошные облака…
Поездка оказалась для меня очень интересной и познавательной. Как ни странно, в Португалии понравилось больше. Народ там был добрее, гостеприимнее. А во Франции от нас многие, как говорится, воротили носы.