Ренни

Глава 4

Ренни

Парень Эл был как энциклопедия криминальных семей. Спросите его, о чем угодно, начиная с размера обуви гребаного Счастливчика Лучиано и заканчивая тем, кто руководит мафией в Новересвилле, США, и у него будет ответ для вас. Поэтому, когда все уняли свое замешательство и возмущение, он сел со своей гигантской чашкой кофе и выложил нам всю грязь, которая у него была на семью Абруццо. И он многое знал.

Как будто Маленький Рикки был жаждущим власти, и, хотя он не часто вовлекал себя в практический аспект вещей, по словам Эла, потому что он буквально не мог пройти по своей подъездной дорожке, не испытывая почти сердечного приступа, его люди становились все более жестокими с тех пор, как он взял на себя управление. Их проституток били гораздо чаще, они получали меньше денег. И, судя по всему, они перешли к хладнокровному убийству.

Самое страшное было то, что, насколько я знал, а он знал чертовски много, он понятия не имел, где они были. Ну, Маленький Рикки прекрасно сидел в своем мини-особняке на Лонг-Айленде, но не было никакого представления о том, кто были эти люди на побережье Навесинк и где они находились.

Он рекомендовал нанять кого-нибудь, чтобы сделать набросок людей, которых видела Пенни, чтобы у нас с Хейлштормом, по крайней мере, было несколько лиц, за которыми нужно было следить.

Малкольм сел со всеми и составлял планы, все они были бесполезны, пока не было места, но было хорошо иметь представление о том, что мы будем делать в любом случае.

Где-то во время ужина, когда женщины вернулись, потому что дети начали плакать из-за еды, Малкольм и Эл отправились обратно в Хейлшторм, Ло задержалась, чтобы провести ночь с Кэшем.

А Мина все еще отсутствовала.

Она вошла примерно за полчаса до того, как еда закончилась, и снова исчезла.

— Она любит тишину, — сказала Ло, когда мы оба сложили еду на тарелки. — Здесь ее трудно найти.

— Ей это нравится, — согласился я, ставя одну тарелку и хватая другую, — но это последнее, что ей нужно.

Ло повернулась ко мне, склонив голову набок, глядя на меня так, как будто никогда раньше не видела. — Ты пугаешь ее, Ренни, — сказав это, она меня удивила. Я был чертовски уверен, что Мина никогда не признается и в том, что она разглашает такую информацию, хотя это было то, что я уже знал.

— Хорошо, — сказал я, заставив ее поднять брови, когда я схватил две бутылки пива и засунул их в карманы, чтобы мои руки были свободны, чтобы схватить тарелки. — Знаю, что она твоя девушка, и ты ее любишь, но ей нужно бояться. Она должна быть напугана. Ей нужно, чтобы кто-то немного встряхнул ее идеальный маленький мир.

— И ты тот человек, который это сделает? — спросила она, слегка приподняв губы.

— Может быть, единственный человек, который способен. Кроме того, — добавил я с усмешкой, — я имею в виду… просто посмотри на меня…

Она рассмеялась, ее лицо просияло. — Хорошо, — кивнула она. — На самом деле я не из тех друзей, которые говорят: «Не трогай мою девочку, или я отрублю тебе яйца», но ты же знаешь, что я могу это сделать…

Настала моя очередь смеяться. — Понял, Ло, — сказал я, отсалютовав ей тарелкой, направляясь в коридор и спускаясь по лестнице.

Дело в том, что в эти дни в клубе было довольно пусто. Даже с женщинами и детьми вокруг было тише. Это было жутко. Я не был уверен, что когда-нибудь привыкну к этому. Большинство дверей в коридоре, двери, за которыми раньше жили наши павшие братья, были закрыты, были постоянным напоминанием о том, что мы потеряли. И из-за постоянной угрозы, мы даже не смогли устроить настоящий гребаные похороны для любого из них. Для мужчин, у которых не было семьи, мы похоронили или кремировали останки в соответствии с их пожеланиями. И мы уговорили Шотера и Брейкера пойти на службу, когда мы не могли.

Это было неправильно.

Они были нашими братьями.

Мы должны были быть там, чтобы говорить слова, проливать спиртное, проявлять к ним уважение, которого они заслуживали за свою преданность и конечную жертву.

Какая-то часть меня, хотя и совершенно ничтожная, почти сочувствовала тому, что должно было случиться с этими жалкими сукиными детьми, которые пришли и убили наших людей.

В моей голове промелькнула картинка: клуб полностью, блядь, пропитан кровью — на стенах, полу, столе, телевизоре, диване, на гребаных бутылках с ликером, некоторых кроватях, ванных комнатах.

Я крепко зажмурился, делая медленный, глубокий вдох, отталкивая это. Это было все, что я мог делать — отталкивать это. Я еще не сталкивался с этим. Я не справлялся с чувствами, в которых отказывал себе. Я знал, что это нездорово, это нехорошо. Это сделало бы меня еще более непредсказуемым, чем обычно. Это разъедало мой сон. Это держало меня на грани.

Но я все еще не мог заставить себя пережить это снова.

Поэтому это вернулось в ящик, чтобы разобраться с этим в более подходящее время.

Я спустился по лестнице в подвал, где Дюк провел большую часть реконструкции, превратив его в чертовски прекрасное убежище. Исходя из его прошлого, это имело смысл. Эти расистские ублюдки судного дня.

— Чувствуешь себя здесь как дома, да? — спросил я ее, спускаясь вниз и обнаружив, что она лежит на нижней койке, распластавшись на спине и тупо уставившись на койку над ней.

Ее голова повернулась ко мне, лицо ничего не выражало. — Я пришла сюда, чтобы побыть одной.

Я пожал плечами, поставил ее тарелку рядом с ее бедром, вытащил пиво и бросил его на матрас, затем сел рядом с ее ногами, прислонившись спиной к изножью, чтобы я мог смотреть ей в лицо.

— В каком смысле это было приглашение? — спросила она, пододвигаясь, стараясь не прикасаться ко мне. Она всегда была такой. Как будто она знала, что, если мы прикоснемся друг к другу, дерьмо обострится.

— Твой рот может говорить «иди нахуй», но твои глаза говорят «пожалуйста, трахай меня, пока я больше не смогу нормально видеть». Я свободно владею языком глаз, — добавил я с ухмылкой, когда она закатила свои великолепные карие глаза и потянулась за тарелкой.

— Вы, ребята, составили план?

— Не очень-то хороший план, пока у нас не будет номера или, по крайней мере, адреса.

— О Боже, — вдруг простонала она, вынимая вилку изо рта и на секунду закрывая глаза.

Я вдруг пожалел, что не умею готовить, как чертов Репо.

— Да, милая. Сделай это снова, но, может быть, выгни спину и… — начал я и оборвал смех, когда она пнула меня ногой.

— Заткнись, — сказала она, покачав головой и воткнув вилку в кусок брокколи. — Повара в Хейлшторме, э-э, вполне адекватные. Но это прославленная военная еда. Это, — сказала она, указывая вилкой на начиненную яблоками свиную корейку, — практически деликатес.

Я кивнул, признавая это. Репо мог настроить двигатель и нанести реальный урон из пистолета, но его кулинарные навыки были легендарными в нашем кругу.

— Так мы действительно не собираемся обсуждать носки с Покемонами? Типа, ты будешь сидеть здесь и притворяться, что их здесь нет, глядя мне в лицо? Гребаный Покемон, — добавил я с улыбкой, глядя на ее ноги, понимая, насколько чертовски маленькими они на самом деле были без ее неуклюжих военных ботинок. И ее носки были с Покемонами — электрический синий фон с красно-белым Покеболом на них.

К моему удивлению, она не огрызнулась, что это не мое дело, не велела мне убираться или не заявила, что это какой-то дурацкий подарок. Она слегка пожала плечами и на секунду опустила взгляд на свою тарелку. — Мы много путешествовали, когда я была ребенком. Я очень привязалась к своему Геймбою. Полет за полетом, поезд или поездка на машине после поезда, у меня всегда был Чармандер или Бульбазавр, чтобы занять меня.

— Ты не ерзаешь, — сказал я, и она вскинула голову, сдвинув брови. — Дети, которые растут в играх все время, они склонны ерзать. Они привыкли к тому, что их руки всегда активны, поэтому, когда они неподвижны, они постукивают пальцами, дергают свои украшения или возятся с волосами. Ты не ерзаешь.

— Ты знаешь, как в покере все говорят? — спросила она, но продолжила без ответа. — Когда ты ерзаешь, люди считывают это.

— И боже упаси, черт возьми, чтобы кто-нибудь раскрыл твой блеф, а?

— Эй, Чайник, это Горшок, — сказала она, качая головой. — Ты черный (прим. перев.: Английская поговорка «The pot calls the kettle black» — горшок обзывает чайник черным, русский эквивалент «чья бы корова мычала, а твоя бы молчала»).

— Хорошо, — сказал я, кивая, принимая это. Я не мог ожидать, что она пойдет дальше, если я тоже не дам ей что-нибудь. — Услуга за услугу, агент Старлинг (прим. перев.: Кларисса Старлинг — специальный агент ФБР, молодая девушка, карьера которой неразрывно связана с людоедом Ганнибалом Лектором, весьма к ней неравнодушным)…

— Значит, в этом маленьком сценарии ты людоед? — спросила она, приподняв бровь.

— Подыграй мне, заноза в заднице.

Она фыркнула, не в силах сдержать улыбку. Я ей чертовски нравился. Если бы она только перестала быть такой чертовой трусливой все время.

— Хорошо, Ренни — твое настоящее имя?

— Да, — согласился я, уже чувствуя себя неловко от такого вопроса. Но если я ожидал, что она снимет слой, мне тоже нужно было это сделать. — Это девичья фамилия моей матери. Ренни Ренолдс Уэст. — Это было больше, чем я дал кому-либо, кроме Рейна и других высокопоставленных парней. Это было больше, чем я хотел, чтобы кто-нибудь знал. Потому что был только один Ренни Ренолдс Уэст, и поиск Ренни Ренолдса Уэста привел бы к имени двух докторов по имени Кэтрин Ренни-Уэст и Роланд Уэст. Оттуда возникло бы много предположений о том, как сын двух чрезвычайно известных и уважаемых психиатров из штата Мэн оказался байкером. И Мина, да, она была чертовски хороша, как и думала. В конце концов, она выкопает мою грязь.

Почему-то это было не так чертовски страшно, как обычно казалось.

— Ренни Ренолдс Уэст, — она прокрутила мое имя на языке, звуча чертовски хорошо с ее странным акцентом. — Как… громко звучит. Что к этому не прилагается ни третий, ни четвертый?

— Мои родители были немного претенциозны. Им нравилась их внешность. Достаточно того, что у меня были гребаные медные волосы. Они не могли допустить, чтобы вокруг бегал ребенок по имени Билли, Бобби или что-то в этом роде.

— Были?

— Да. — Она ловила все подряд. Это было странно сексуально. Что, вероятно, многое говорило обо мне и моих странных наклонностях. — Хорошо, ты следующая, — сказал я и заметил, как сильно она старалась не напрягаться, но она это сделала. — Джоуи или Чендлер?

Она дернулась в ответ, ее идеальные чертовы губы приоткрылись. — Извини… что?

— Джоуи или Чендлер. Из друзей.

— Я не уверена, что понимаю вопрос, — сказала она, сдвинув брови, и между ними пролегла небольшая морщинка.

— Кто тебе больше нравится?

— Ты не можешь быть серьезным, — сказала она, качая головой. — Тебе дали бесплатный пропуск, чтобы спросить меня, о чем угодно, но ты хочешь знать мои предпочтения в каком-то ситкоме?

— Ты можешь многое рассказать о девушке, если знаешь ее предпочтения в отношении вымышленных персонажей ситкома. Выбери одного.

Она посмотрела на верхнюю койку на секунду, ее голова покачалась. — Наверное… Чендлер.

— Почему?

— Это второй вопрос.

— Да, но мой — банальный. Банальные вопросы должны иметь последующий вопрос, чтобы сохранить его актуальность.

— Эти правила где-то записаны? — она выстрелила в ответ. — Могу я получить копию этой книги правил?

— Не нужно, у меня все здесь, — сказал я, постукивая себя по виску. — Отвечай.

Она облизнула губы. — Его сарказм используется для маскировки его глубоко укоренившейся неуверенности и уязвимости, вызванных запутанным и нетрадиционным воспитанием.

— Почему не Джоуи? Он более простой персонаж.

— Кому нравятся простые? — она выстрелила в ответ, и это был правильный гребаный ответ. — Хорошо. Ты присоединился к Приспешникам, когда тебе было около двадцати. Но до этого ты много лет крутился вокруг побережья Навесинк. Почему ты убежал из дома?

— Почему крыса отгрызает себе ноги, чтобы избежать липкой ленты?

— О, — сказала она, явно удивленная такой прямотой. Честно говоря, я и сам был немного удивлен.

— Почему твоя мать не любила тебя? — спросил я, застав ее врасплох, и ее глаза на секунду расширились. — Она этого не делала, это ясно. Но почему?

Она с трудом сглотнула и медленно выдохнула. — Потому что я не была мальчиком и не могла заставить отца полюбить ее.

— Дети никогда не спасают неудачный брак, — согласился я.

— Твои родители били тебя?

— Нет, — сказал я, прищелкнув языком. Это было не в их стиле. — Когда у тебя в последний раз был оргазм?

— Что? — взвизгнула она, явно сбитая с толку.

— Оргазм, — повторил я, изо всех сил стараясь не ухмыльнуться. — Ты знаешь… когда у тебя перехватывает дыхание, и твое тело напрягается, и твоя киска…

— Я знаю, что такое оргазм, — оборвала она меня.

— Я просто уточнил. Знаешь, на случай, если прошло так много времени, что ты забыла.

Она слегка приподняла подбородок, не желая показаться ханжой в вопросе. — Доставленный самой себе или от партнера?

— И то и другое.

— Это не банальный вопрос, ты не получишь запасной вопрос. Выбери один.

— Отлично. Сама себе, — сказал я, на самом деле, не заботясь о ее сексуальной истории, но искренне любопытствуя, как часто она это делала.

— Не знаю… Месяц…

— Месяц? — спросил я, приподняв бровь.

— Я живу в Хейлшторме! — защищалась она. — Я сплю в казарме.

— Не зря, милая, но я не думаю, что у какого-нибудь чертова мужчины в этой комнате возникнут проблемы с тем, чтобы ты занялась этим прямо здесь и сейчас.

Она рассмеялась, слегка улыбнувшись мне и не прося не называть ее так. Я называл ее так раньше, и она возражала. Так оно и было. И, так или иначе, это была действительно красноречивая мелочь.

— Почему вы с Дюком ненавидите друг друга?

Теперь возник интересный вопрос, на который не было простого ответа. Я не испытывал ненависти к Дюку. На самом деле я очень уважал его, пока не понял, что он скрывает неонацистское воспитание. Ты не можешь исправить то, в чем ты родился. Я знал это лучше, чем кто-либо другой. Но когда я нажал на эту кнопку, чтобы убедиться, что она не вызовет искры, она взорвала то, что было бомбой замедленного действия.

— У нас у всех есть свои скелеты, — начал я, хватая пиво и открывая крышку. — Я нажимаю на кнопки, чтобы посмотреть, что после этого будет. Это не та привычка, которая заводит друзей. Особенно когда ты нажимаешь на кнопки такого человека, как Дюк, и он, блядь, взрывается. Это не та привычка, от которой я могу или даже хочу избавиться, и это не то, что я могу забыть или простить. Мы ссоримся и выводим друг друга из себя, но он мой брат. Это много значит для меня. Особенно сейчас.

— Как бы то ни было, ты нравишься Пенни. Я думаю, что в конце концов она приведет его в чувство, если ты, возможно, попытаешься перестать быть придурком.

— Да, но каковы шансы на это? — спросил я с ухмылкой. — Почему ты так упорно борешься с этим? — спросил я, так как была моя очередь.

— Борюсь с чем? — спросила она, прекрасно понимая, что я имею в виду.

Я взял свою тарелку, все еще почти полную, и потянулся, чтобы поставить ее на верхнюю койку, и поставил свое пиво на пол, двигаясь вперед по матрасу, пока наши бедра не выровнялись. Моя рука поднялась, скользя по ее подбородку, пока не коснулась ее лица. — Этого, — уточнил я. — И не оскорбляй нас обоих, говоря, что этого нет, потому что мы оба, черт возьми, знаем, что это есть.

— Ренни, это…

— Не сложно, — вмешался я. — Так что это? Страх? Я тебя пугаю. — Она отвела глаза, не в силах признать, что это правда. — Потому что ты не можешь позволить себе открыть себя. Потому что я могу видеть сквозь щиты.

— Дело не в этом…

— Ты же видишь, что для меня это то же самое, верно? Ты и я, мы две стороны одной гребаной монеты. Никто не сможет залезть мне под кожу и посмотреть, что там. Но я позволяю тебе. Мне это сделать ничуть не легче, чем тебе. Но я готов рискнуть и посмотреть, что произойдет. Я просто прошу тебя сделать то же самое здесь. Я не прошу тебя делать то, чего бы я не захотел делать.

Я поймал ее на этом.

Ее глаза поднялись на меня, чуть менее настороженные, чуть более уязвимые. За десять минут она дала мне больше, чем за несколько недель.

Дело в том, что я хотел большего. Я хотел всего этого.

И судя по тому, что ее веки стали тяжелее, когда мой палец провел по ее щеке, да, она тоже хотела большего.

Я склонил голову к ее лицу, наблюдая за любым признаком отстранения. Не найдя ничего, я прижался губами к ее губам.

— У ворот кто-то есть, — крикнул Кэш вниз по лестнице. — Тащите свои задницы сюда.

Мина отшатнулась от меня, ее губы приоткрылись, глаза расширились, она поняла, что мы собирались сделать.

— Двигайся, — потребовала она, прижимая руку к моей груди, и, когда я не сразу пошевелился, чтобы подчиниться, она отскочила с другой стороны кровати, метнулась и сунула ноги в ботинки, очевидно, желая снова создать некоторую дистанцию.

Но она действительно чертовски недооценивала меня, если думала, что мы собираемся сделать шаг назад теперь, когда мы наконец-то продвинулись вперед.

Я встал с кровати, схватил свое пиво и направился наверх, чтобы найти всех, кто стоял вокруг, за исключением Саммер, Мейз и детей, вероятно, все были отправлены в одну из комнат.

— Кто это?

— Мои ребята у ворот сказали, что не знают его. Представился как Лаз, — пояснила Ло, пожимая плечами. — Он хочет поговорить с Рейном. Они его обыскали и сейчас приведут.

Репо распахнул дверь, и вошли вооруженные до зубов парни Ло, которые были одолжены у Хейлшторма до тех пор, пока мы снова не сможем охранять наши собственные ворота. Между ними стоял высокий парень с короткими темными волосами, темными глазами, в которых, казалось, было много глубины, и телом пловца в джинсах и черной футболке.

Он, казалось, тоже чувствовал себя совершенно непринужденно между двумя вооруженными сопровождающими, стоявшими по бокам от него.

Что было интересно.

— Кто ты, черт возьми? — спросил Рейн, приподняв бровь и напрягшись всем телом, готовый отреагировать, если понадобится.

— Лазарус Александр, — сказал он, его голос был глубже, чем можно было ожидать.

— Хорошо, Лазарус Александр, — сказал Рейн, слегка кивнув. Это было доказательством того, насколько он был на грани, что он не потратил ни секунды, чтобы подразнить его таким именем. — Какого хрена ты здесь делаешь?

— Просто решил предупредить вас всех, что какие-то парни вломились в ваш спортзал.

— Какого хрена? — спросил Рейн, запрокинув голову. — Когда?

— Буквально прямо сейчас, — сказал Лазарус, небрежно пожимая плечами. — Знаю, что у вас, ребята, в последнее время были некоторые, э-э, проблемы. Подумал, что тебе, возможно, захочется узнать об этом. Я прогуливался, увидел их у бокового входа в переулок, поэтому направился сюда.

— Не думал, что, может быть, будет быстрее позвонить? — предположил Дюк, качая головой. От спортзала до комплекса было добрых десять минут ходьбы.

— Вау, чертовски глупо с моей стороны, да? Я должен был взять желтый справочник и заглянуть туда, чтобы найти кого? Торговцев оружием? Байкеров? Неблагодарных придурков? — добавил он, слегка ухмыляясь.

Не каждый день мужчина входил в байкерский лагерь и оскорблял мужчин, которые там жили. Тот факт, что этот парень сделал это, был интересным. И, может быть, немного впечатляющим.

Я мог сказать, что Рейн чувствовал то же самое, судя по ухмылке, растянувшейся на его губах. — Хорошо, умник. Сколько их?

— Я видел только двоих, но их могло быть и больше.

— Хорошо. Дюк, отведи нашего нового друга в подвал, пока мы с этим не разберемся. Ренни, Мина, ты, — сказал он, указывая на одного из парней у ворот. Они менялись каждый день. Запомнить имена было невозможно. — Пойдешь со мной.

— Рейн, — попыталась вмешаться Ло, ее голос был рассудительным.

— Надоело сидеть за укрепленными стенами, пока наша гребаная жизнь летит в тартарары, Ло. Я собираюсь. И я возьму Ренни. Остальные могут остаться и присматривать за здешними делами. И я хочу, чтобы кто-нибудь был с ним, — сказал он, кивнув подбородком в сторону Лазаруса, — пока мы не вернемся. Давайте двигаться, — объявил он, и мы все бросились за дело.

Дюк повел Лазаруса в холл и подвал, на мужчину, казалось, совершенно не повлияло то, что он стал, по крайней мере временно, заключенным в байкерском лагере. Мы с Рейном вытащили из-за стойки пистолеты. Мина сняла один с Ло. Затем, как единое целое, мы все направились к машине.

За рулем сидел Рейн, другой парень с Хейлшторма впереди. Мы с Миной забрались на заднее сиденье, оба напряженные.

И хотя она была напряжена в целом, тогда она была вдвойне напряжена, все ее тело было выпрямлено, руки лежали на бедрах, а взгляд сосредоточился на окне.

У меня сложилось отчетливое впечатление, что, если бы Рейн не потребовал, чтобы она поехала, у нее было бы гораздо больше шансов остаться в лагере. Хотя я был уверен, что у нее была подготовка, как и у всех людей Ло, она казалась менее склонной к тому, чтобы быть в гуще событий.

И, честно говоря, мне тоже не нравилась мысль о том, что она оказалась в центре опасной ситуации. По своей природе я не был чрезмерным защитником. Я был воспитан с большим количеством гребаных идей, но истинное гендерное равенство было одной из достойных вещей, которые мои родители привили мне. И подлинное гендерное равенство признает тот факт, что женщины так же способны справляться с собой, как и мужчины. Возможно, большинство женщин не обладали такой же грубой силой, как мужчины, но при правильном обучении это можно было сделать так, чтобы это не имело значения.

Так что не то чтобы я не знал, что ей придется хуже, чем всем нам. Я просто предпочел бы, чтобы она вернулась в лагерь, вот и все.

— Ублюдок, — прорычал Рейн, когда мы остановились на другой стороне улицы, чтобы увидеть красные и синие огни, мигающие за пределами спортзала, и двух мужчин, которых выводили в наручниках.

Вот и все наши рычаги воздействия.