Удивительно, что труднее всего вызвать эхо в наиболее пустых головах.
Редактор Виктор Кожемяко, который брал меня в «Рязанский комсомолец», уехал на Дальний Восток корреспондентом «Правды».
И главным у нас стал бывший ответственный секретарь Константин Васильев по прозвищу Костюня Рябой.
Этот бритый шилом[34] Костюнька никогда не обмирал от любви ко мне.
А тут, впрыгнувши в генеральное креслишко, вовсю чёрно возлюбил меня.
Что я ни напиши, Рябой всё тут же брезгливо метал в корзину.
А если что и пропустит, так так искромсает, что тошен становится белый свет.
И вот однажды, прибежав из обкома ВЛКСМ,[35] даёт он мне горячее очередное задание.
Я исправно делаю своё дело.
Еду в командировку.
Пишу очерк «Стоит общественный огород городить!»
Сдаю.
Рябой тоже делает своё дело.
Читает. По диагонали.
Бракует с жестоким наслаждением, комкая рукопись.
Торжественно-брезгливо швыряет в корзинку. Стояла у него под столом.
– Постеснялся бы показывать главному редактору свой чержоп![36] – выпевает, морщась. – Ну да лажа же в полный рост! Неужели не усекаешь?
Я молча достал свой бедный «Огородик…» из корзинки, на коленке расправляю сжамканные страницы:
– Не кажется ли вам, что вы решили сделать меня спецкором вашей персональной корзинки?
– Тебе со стороны видней… Да такому тоскливому скрижапелю[37] место только в корзинке!
– А ведь материалец стоящий…
– Хватит тут ботву гнать.[38] Пока ещё ни один мазила писака не наезжал на свою бодягу.
– Тогда пускай выскажутся люди со стороны…
Я бегу к себе в кабинет и звоню в отдел сельской молодёжи «Комсомольской правды».
Объяснил, что за кашу сватаю.
– Присылайте!
– Сегодня же вечером отправлю.
– Не вечером, а сейчас диктуйте! – и называют мне телефон стенографического бюро газеты.
Через три дня, сегодня, 13 сентября 1963 года, мой «Огородишко…» державно раскинулся на трети первой полосы «Комсомолки». На самом видном месте!
Фитиль! Фитиль!! Фитиль!!!
Ну фитилище воткнули мы-с панку Рябому!
Наутро позвонили из «Комсомолки», поблагодарили за отличный материал!
И что любопытно. На второй странице дали коротышку информушку из Грузии. Написал её Ираклий Хуцишвили, мой первый редактор. Когда-то он был редактором «Молодого сталинца». Сейчас стал корреспондентом «Комсомолки» по Грузии.
Мой очерк раз в десять крупней заметки Ираклия. Ученик шагнул дальше учителя.
Как-то нескромно-с…
Итак, что плохо для Рязани, то превосходно для Москвы!
Говорят, когда рябой сычун увидел этот мой разогромный очерк в «Комсомолке», он позеленел и стал ещё рябее и просипел:
– Мда-а… Прижал-таки мне чуприк яйца дверью…
Но мне он сквозь кривые ржавые бивни процедил:
– Ты-то особо не фуфырься. Кто дал? Мальчишки! Что они там, в Москве, понимают в селе?
– А вы в Рязани много понимаете в селе? Вы хоть одну строчульку написали про село?
Рябое лицо его пошло пятнами.
Мне он ничего не ответил. Помолчал, значительно посмотрел в пол и криво присмехнулся:
– Ну что, субботарь, фестивалишь в душе?
– Разно… А при чём тут суббота?
– На досуге я поизучал твою биографию. Первую в жизни заметку опубликовал в субботу. Что заметка… Ты-то у нас сам субботнее явление Христа народу…
– Да, я в субботу родился. И что из того?
– А то, что в субботу, как выяснили учёные, рождаются гении. Мда-а… Подляночку мне на весь Союз мог выдать только гений…
– Вашими же доблестными старательствами…
– Только чего не подписался полностью? Чего не указал, что ты сотрудник «Рязанского комсомольца»?
– А зачем?
– Пусть знает страна, что есть такая в Рязани газета.
– Может… А разве стране не стоило знать, что есть в Рязани ещё и такой редактор? – кивнул я на него. – Может, и вас следовало в авторы включить? Ради крикламы?
– Реклама ещё никому не помешала…
Мой московский «Огородище…» окончательно доломал наши отношения.
Так он мне и помог.
Среди прочих своих нетленок я отправил в Тулу, в «Молодой коммунар», и «Огород…». Когда редактор Евгений Волков увидел его, он тут же принял моё предложение и взял к себе в штат без испытательного срока.
До этого Евгений работал собкором «Комсомолки» по Новосибирской области.
13 сентября 1963