Республиканцы: от Никсона к Рейгану

"НАПРАВО — МАРШ!"

Нельзя сказать, что республиканцы пребывали в состоянии шока, разброда или растерянности, характерного обычно для партии, только что проигравшей выборы. Поражение не было катастрофическим, и к тому же весь настрой избирательной кампании и даже ее исход давали "великой старой партии" известный повод для оптимизма. Республиканцы были убеждены, и не без оснований, что в 1976 г. наконец-то отзвучали последние залпы по их позициям, вызванные "Уотергейтом". Они сохранили расположение большого бизнеса и значительной части своего электората. Особую надежду в республиканских лидеров вселял быстро изменявшийся политический климат в США, где все устойчивее дули консервативные ветры.

Сдвиг вправо, обозначавшийся уже в период президентства Форда ростом реакционно-индивидуалистических настроений в правящем классе и в стране в целом, созданием когорты "новых правых" организаций, во второй половине 70-х годов уверенно набирал разгон. "Я не могу припомнить времени, включая даже период расцвета Барри Голдуотера 14 лет назад, когда бы интерес к консерватизму был столь велик, как сейчас"¹, — с воодушевлением писал один из старейших идеологов консервативного толка Дж. Килпатрик в 1978 г.

Поворот США вправо, который правящие круги поспешили объявить отражением "настроений масс", был явлением сложным и неоднозначным. Но одно можно сказать определенно: стимулировался он сверху, высшими эшелонами монополистического капитала, а никак не шел от низов общества или от "среднего американца". "Логика авторитарных устремлений финансовой олигархии достаточно прямолинейна, — писал советский историк С. М. Плеханов. — Считая частное предпринимательство главным источником силы американского капитализма, лидеры делового мира видят причины углубления кризисных явлений в американском обществе в том, что в результате "чрезмерной уступчивости" государства к различным социальным требованиям сложилась система государственной политики, "сковывающая" частный сектор"². Отсюда требования бизнеса стимулировать частный капитал, значительно сократить социальные расходы, ослабить законы об охране окружающей среды и интересов потребителей, ввести новые ограничения на права профсоюзов.

Причины эволюции американского массового сознания вправо гораздо сложнее. Выше отмечалось, что в основе этого явления лежало разочарование нации в результатах деятельности правящих кругов США в 60-е — первой половине 70-х годов. "Кризис доверия" к правительственным институтам набирал силу. "Интервенция в Юго-Восточную Азию расколола общество, как ни одно событие со времени гражданской войны. "Имперское президентство", ФБР, министерство юстиции, ЦРУ и министерство обороны превратились в глазах миллионов американцев в символы тираничного, если не фашистского государства. В то же время по мере расширения вмешательства государства в экономику, регулирование социального поведения оно подвергалось атаке со стороны правых по внешне сходным причинам: ограничение индивидуальной свободы через введение басинга, программ расовой интеграции и установление минимума заработной платы"³, — подчеркивали американские авторы. Для миллионов жителей США источник всех бед был очевиден — "большое правительство" в Вашингтоне. Многочисленные исследования общественного мнения показывали, что рядовой гражданин в конце 70-х годов отнюдь не был в большей степени, чем в 60-е, склонен требовать сокращения социальных расходов или выступать против расовой интеграции. Антимонополистические настроения избирателей даже усилились. Но недовольство "большим правительством" и "большим бизнесом" в неразвитом политическом сознании "человека с улицы" отнюдь не принимало форму антикапиталистического протеста. Напротив, стихийный демократический антиэтатизм свелся к отрицанию необходимости расширения функций государства, т. е. той политики, которая всегда ассоциировалась с либеральными доктринами демократической партии и отвергалась ультраправыми и консервативными группировками. "Под воздействием этих факторов "средняя Америка" пришла к мнению, что социал-реформистское государство во главе с "оторвавшимися" от простых американцев богачами — либералами из руководства демократической партии — стало основной причиной растущего разрыва между идеалом "американской мечты" о непрерывном улучшении благосостояния всех классов и социальной реальностью американского капитализма 70-х гг."⁴, — отмечал Я. Н. Кременецкий. Оторванный от либеральной почвы демократический антиэтатизм с легкостью мог быть загнан республиканской партией в прокрустово ложе консервативной политики.

В такой идейно-психологической атмосфере "великая старая партия" вновь принялась готовить почву для своего превращения в "партию большинства". И вновь борьба вокруг этого приобретала знакомые очертания. Умеренные и либеральные республиканцы, представлявшие урбанизированные районы Северо-Востока и Среднего Запада, уверяли, что партия обязана занимать центристские позиции и не поддаваться на призывы ультраправых демагогов последовать за "новыми правыми". "Умеренные в "великой старой партии" — люди типа Клиффорда Кейса, Эдварда Брука, Джэкоба Джавитса, Чарльза Метайеса и Чарльза Перси… советуют открыть двери партии, разнообразить лозунги, расширить ее базу за счет черных, молодых людей и рабочих. Политические партии, говорят умеренные, — это коалиции, основанные на компромиссе; демагогия и идеологическое таскание за волосы должны быть прекращены" ⁵. "Однако во второй половине 70-х годов умеренно либеральные республиканцы совершенно явно поставили задачу расширения массовой базы партии за счет ее сдвига влево по оси американского политического спектра в подчиненное положение по отношению к проблеме обеспечения внутрипартийного единства. "Я выступал по всей стране перед республиканцами, убеждая их прекратить распри на идеологической почве"⁶, — говорил либеральный губернатор Иллинойса Дж. Томпсон. Борьба за идейное единство партии имела своим следствием умиротворение правого фланга и заметное поправение республиканских либералов. "Умеренные непрерывно дрейфуют вправо… — писал в 1979 г. журнал "Ньюсуик*. — Небольшое пространство отделяет сейчас умеренных и либеральных республиканцев от крыла новых правых"⁷. Исключительно показательно в этом плане происшедшее буквально на глазах изменение позиций Общества Рипона. Дж. Топпинг, руководитель Общества, неизменно со времени его создания в 1962 г. решительно выступавшего против ультраправых, заявил, что "настало время для прогрессивных республиканцев объединить усилия с консерваторами"⁸. Организация, которая всегда подвергала анафеме Б. Голдуотера и Дж. Хелмса, одобрила голосование первого из них в сенате в 1977 г. в 83 % случаев, а второго в 75 %. Общество Рипона поддерживало уже и снижение минимума заработной платы, и ограничение прав профсоюзов, и сокращение пенсий для государственных служащих. Организационные и политические потуги и демарши умеренных либералов стали робкими и неэффективными. В 1977 г. Общество создало Фонд нового руководства для финансирования кампаний умеренных республиканцев, но денег туда поступало мало. Открытое письмо восьми республиканских сенаторов с осуждением "каннибализма" правых, стремящихся поглотить всю партию, не возымело ни малейшего действия. А в начале 1979 г. левый фланг партии лишился и своего предводителя — умер Н. Рокфеллер.

Если политическая мысль либерального крыла республиканцев переживала период застоя, то этого никак: нельзя сказать о консерваторах. Во второй половине-70-х годов идейно-организационные позиции правых на. политической арене США заметно окрепли.

Большое распространение начинают получать идеи неоконсерватизма. Само появление этого течения, представленного бывшими либеральными интеллектуалами Д. Беллом, Н. Глейзером, И. Кристолом, С. Липсетом, Дж. Киркпатрик, Д. Мойнихеном, Н. Подгорецем, М. Уотенбергом и другими, было одним из симптомов сдвига страны вправо. Философия неоконсерватизма складывалась на основе двух принципиальных положений: во-первых, на осознании того факта, что в современных США государственно-монополистическое регулирование экономики является единственно возможным ж объективно необходимым; во-вторых, на явном разочаровании в "чрезмерно раздутых" размерах и малой эффективности этого регулирования и федеральных программ в социальной области. В сущности в данной идеологической конструкции не было ничего оригинального: подобные идеи составляли основу подхода консервативного ядра республиканской партии к важнейшим внутриполитическим проблемам со времен возникновения "нового республиканизма" в 40-е годы. Однако теперь эти концепции приобретали ранее недостававший им интеллектуальный лоск, подкрепленный авторитетом видных теоретиков. Кроме того, неоконсерваторы "научно" обосновали необходимость преодоления возникшего после вьетнамской войны своеобразного "комплекса вины" США перед остальным миром и продолжения резкого наращивания американской военной мощи для противодействия "расползанию" коммунистических идей. Таким образом, в неоконсерватизме произошло слияние республиканских догм об ограничении государственного вмешательства внутри страны с активистским "либерализмом холодной войны", который был более характерен для "ястребов" из демократической партии. Этот синтез стал сильнее определять позиции консервативных республиканцев.

Все более уютно чувствовали себя в конце 70-х годов "новые правые". Конечно, "новизна" этого течения была тоже весьма условной. "Новые правые заполнили вакуум, образовавшийся в результате политического упадка и интеллектуального банкротства старого консерватизма, у многих поколений ассоциировавшегося с республиканской партией и с такими проблемами, как защита системы свободного предпринимательства, сбалансированный бюджет, оппозиция "новому курсу" и примитивная экономическая конкуренция всех против всех, — подчеркивают либеральные политологи У. Кротти и Дж. Джекобсон. — Интересно, что новые правые не отвергают эти позиции, они просто не акцентируют на них все внимание"⁹. Идеи "новых правых" представляли собой пеструю амальгаму из традиционных концепций "старых" правых (ультраконсервативных республиканцев и демократов Юга), доведенных до своего логического завершения, и доктрин христианского фундаментализма с их упором на "морально-этическое очищение" общества. "Новые правые" в отличие от "старых" ни в коей мере не старались завуалировать свой экстремизм и стремление изменить политический строй в авторитарном духе. Удачно описал общие моменты их политической философии публицист Д. Магуир: "Они признают, что они радикалы и что хотят изменить систему. Они закрыты для дискуссий и компромиссов, поскольку верят, будто библия обосновывает все, что они защищают. Они хотят увеличить военный бюджет и сделать Америку более крепкой… Они ненавидят профсоюзы так же, как они ненавидят порнографию. Они грубые антисемиты, расисты и антикатолики… Они считают себя консерваторами, но хотят изменить традиционную американскую систему сдержек и противовесов… Они называют себя свободолюбивыми американцами, но они бы ввели жесткую цензуру на все, что другие могут читать в библиотеках или смотреть по телевидению. Они называют себя американскими патриотами, но их дух фашистский и авторитарный" ¹⁰.

Но для "новых правых" идейная чистота движения, пожалуй, не являлась главным предметом заботы. Основным для них было обеспечить успех на выборах в органы государственной власти последовательным ультраконсерваторам и яростная травля либеральных политиков, к какой бы партии те ни принадлежали. "Старомодные" республиканские консерваторы, подчеркивал один из лидеров движения, слишком много энергии тратили на пропаганду своего идеологического кредо, они были "чопорной, скучной массой", мало озабоченной успехами на выборах. "Новые" же правые готовы терпеть разнообразие взглядов ради победы¹¹. В избирательной кампании, как известно, первостепенную роль играют деньги. Твердо усвоив это, "новые правые" огромное внимание уделили созданию консервативных комитетов-политического действия и сбору средств методом "прямой почты" — обращения с письмами о пожертвованиях к сотням тысяч потенциальных вкладчиков. На выборах 1980 г. организации "новых правых" уже предоставили "своим" кандидатам больше денег, чем вся демократическая партия смогла собрать в национальное масштабе.

Организационно "новое правое" движение состоит из нескольких компонентов. Первый — это уже упоминавшиеся в предыдущей главе мощные политические организации, к которым после выборов 1976 г. добавилась "Граждане за республику", созданная за счет средств, оставшихся от избирательной кампании Р. Рейгана. Второй — начавшие играть в нем все большую роль группы "одной проблемы", выступавшие за запрещение абортов, отмену басинга, против равноправия женщин, за введение молитв в школах, за права владельцев огнестрельного оружия. Третий — это фундаменталистские организации, представленные такими "новыми религиозными правыми" группами, как "Моральное большинство", "Религиозный голос", Национальный комитет христианского действия во главе с преподобными Дж. Фо-луэллом, Дж. Робинсоном, П. Робертсоном и другими лидерами "электронной церкви", которые активно использовали средства массовой информации для проповеди церковных догматов вкупе с ультраконсервативными идеями.

Наибольший интерес для нас представляет, несомненно, четвертый компонент движения, а именно политическая верхушка, представленная в основном республиканскими ультра, добившимися своих постов и общенациональной известности через "новых правых".

Следует заметить, что взаимоотношения между "новыми правыми" и республиканской партией были достаточно сложными. Руководство республиканского Национального комитета и конгрессовских фракций представлялось "новым правым" чрезмерно либеральным и склонным избегать постановки вопросов, "жизненно важных" для их движения. Поэтому вопрос о сотрудничестве "новых правых" со всей "великой старой партией" даже не вставал. "Консерваторы в течение долгого времени допускали ошибку, ориентируясь только на республиканскую партию, — заявлял один из влиятельнейших лидеров "новых правых" Р. Вигери. — Неважно кто ты — республиканец или демократ, важно — либерал ты или консерватор. Организации, которые поддерживают консерваторов, ищут кандидатов для избрания вне зависимости от того, к какой партии они принадлежат" ¹².

И антипатии новых ультра, как и их симпатии, были, если так можно выразиться, "двухпартийными". Они подвергали острейшей критике и заносили в "черные списки" для "истребления" на выборах не только либеральных демократов, но и многих республиканцев, невзирая на их чины. Удары "новых правых" испытали на себе и новый лидер меньшинства в сенате Г. Бейкер за поддержку договора о передаче контроля над Панамским каналом в руки правительства Панамы, и новый председатель республиканской конференции в сенате Р. Пэквуд за пропрофсоюзные взгляды, и сопредседатель НК партии М. Крисп, выступавший в пользу конституционной поправки о равных правах для женщин. Пэквуд вместе с сенатором Дж. Джавитсом и конгрессменами Дж. Андерсеном (Иллинойс) и Г. Холленбеком (Нью-Джерси) оказались в числе "дюжины смертников", на которых должна была обрушиться карающая десница "новых правых" в избирательной кампании 1980 г. В результате деятельности "новых правых" уже на промежуточных выборах 1978 г., как писал журнал "Нейшн", "десятки республиканских должностных лиц сталкиваются с угрозой большей оппозиции правых республиканцев, чем демократов" ¹³.

И в то же время нельзя не обратить внимания на тот факт, что все звезды "новых правых" на национальной политической арене представляли республиканскую партию. Их список открывали сенаторы П. Лэксолт (Невада), О. Хэтч (Юта), Дж. Хелмс (Северная Каролина), Дж. Гарн (Юта), Дж. Макклюр (Айдахо), Г. Шмитт (Нью-Мексико), М. Уоллоп (Вайоминг), Г. Белмон (Оклахома), конгрессмен Ф. Крейн (Иллинойс) и др.

Если в 1977–1978 гг. в сенате насчитывалось менее десятка "новых правых" республиканцев, то после промежуточных выборов, по разным оценкам от 16 до 20 (практически половина фракции). В 1979 г. в Капитолии появились такие новые лидеры ультра, как У. Армстронг (Колорадо), Р. Джепсен (Айова), Т. Кокран (Миссисипи), А. Симпсон (Вайоминг), Дж. Уорнер (Вирджиния), Г. Хэмфри (Нью-Гэмпшир). С середины 70-х годов "новые правые" в сенате начинают "разрабатывать политику за пределами официальной структуры "великой старой партии"¹⁴. Они создают собственный орган, без малейшего намека на скромность названный комитетом по управлению сенатом, который еженедельно собирался для выработки законодательной программы, носившей почти исключительно негативный характер. "Новые правые" сенаторы и конгрессмены блокировали предложенные правительством меры по расширению прав профсоюзов и созданию дополнительных рабочих мест за счет казны, препятствовали назначению Картером либералов в федеральные суды. Ведущим направлением их деятельности становится оппозиция любым соглашениям с Советским Союзом.

Взаимоотношения республиканских "новых правых" политиков с официальным руководством партии и с республиканскими либералами были весьма неоднозначными. Ультраконсерваторы старались придать им гармоничность и, в частности, каждый месяц устраивали совместные заседания комитета по управлению сенатом и Клуба среды. Но гармония была явно нестабильной, комитет нередко критиковался республиканцами-либералами как орган, где "доминируют правые идеологи, которые предпочитают конфронтацию с внешними врагами и игнорируют проблемы нуждающихся в стране" ¹⁵. Бывший лидер сенатской фракции партии X. Скотт предостерегал о серьезной опасности "новых правых" для будущего республиканцев: "Правые способны на ужасную глупость: они цепляются за эмоциональные проблемы, поскольку знают, что смогут эксплуатировать эмоции легковерных, а легковерные, как тифозные вирусы, перенесут инфекцию на других. Они видят в негативизме и эмоциональных призывах пути к единству… Это заражает партию опасной болезнью" ¹⁶.

Своими теснейшими связями с фундаменталистскими группировками "новые правые" политики отпугивали от себя и респектабельных республиканских консерваторов, особенно тех, которые строили честолюбивые планы на предстоявшие президентские выборы и боялись заслужить клеймо "экстремист". Даже Р. Рейган, чьи позиции практически не отличались от взглядов "новых правых", предпочел ограничиться ролью "главного связующего звена в шатком альянсе между республиканским истэблишментом и новыми правыми"¹⁷.

В то время как либералы и "новые правые" вели идейные дискуссии, конца которым не было видно, истэблишмент занялся практической работой по организационному укреплению партийного аппарата, в чем он видел реальный путь для возвращения партии на ведущие позиции в государстве. Возникавшие между фордовскими и рейгановскими республиканцами разногласия по поводу заполнения вакансий в ее руководстве решались на компромиссной основе. Перемены в высших партийных эшелонах еще не отражали ощутимого сдвига вправо. Лидером республиканской фракции в сенате стал Г. Бейкер из Теннесси, которого многие правые подозревали в "скрытом либерализме" после его выступлений против Никсона в период "Уотергейта". Однако позиции Бейкера при голосовании по важнейшим вопросам не давали оснований для подобных подозрений. Выборы председателя НК республиканцев не принесли успеха ни Форду, ни Рейгану, чьи ставленники Дж. Бейкер и Р. Ричардс уступили бывшему сенатору от Теннесси У. Броку. "У. Брок пользуется репутацией отличного организатора, мастера ведения политических кампаний. Его считают консерватором, но не рейгановского толка" ¹⁸.

Эту характеристику новый глава НК подтвердил полностью. В 1980 г. журнал деловых кругов имел все основания с удовлетворением констатировать: "Старомодная партийная машина исчезла, возникла новая республиканская организация — бюрократия-мультимиллионер в Вашингтоне, играющая возрастающую роль во всех аспектах республиканских кампаний и в политике партии"¹⁹. Координацией работы организаций штатов с Национальным комитетом и республиканским комитетом по выборам в конгресс ведал созданный Броком аппарат региональных политических директоров и региональных финансовых директоров. Впервые в истории американских партий НК стал оказывать непосредственную помощь кандидатам партии на местном уровне. "Республиканский НК включился в беспрецедентном масштабе в кампании по выборам в легислатуры штатов и в другие местные выборы. Новое подразделение НК — отдел по местным избирательным кампаниям — вместе с партиями штатов выявлял перспективные округа, рекрутировал кандидатов, устраивал программы подготовки для кандидатов и менеджеров кампаний"²⁰. Брок организовал также систематическое изучение общественного мнения во всех частях страны. С учетом полученных результатов для различных районов готовились многочисленные рекламные телевизионные ролики, "продававшие" республиканскую партию. НК успешно перенял у "новых правых" метод "прямой почты", его бюджет стал стремительно расти, и в 1978 г. республиканцы через партийные каналы были готовы предоставить своим кандидатам в 8 раз больше денег, чем демократы. Отчаянная попытка демократической партии в 1978 г. провести закон об ограничении размера средств, которые отдельные политики могут использовать на выборах в конгресс, была намертно заблокирована республиканцами в комитете по администрации палаты представителей. В мощную организационно-финансовую силу превратился некогда худосочный республиканский комитет по выборам в палату представителей, который заслужил у информированного "Нэшнл джорнэл" титул "крупнейшей, богатейшей и самой бы-строразвивающейся организации в избирательной политике в США"²¹.

Если на национальном уровне сторонникам Рейгана не удалось включиться в партийную структуру, то в штатах наблюдалась обратная картина. В результате смены партийного руководства в 1978 г. "в 28 штатах рейганисты являются председателями партийных комитетов и представителями в Национальном комитете" ²².

Окрепший партийный аппарат сыграл важную роль в успехе республиканцев на промежуточных выборах 1978 г., когда они отвоевали у своих партнеров, соперников по партийному тандему, 3 места в сенате и 11 — в палате представителей, добавили 200 законодателей в легислатурах штатов и впервые с 1969 г. получили больше (на 6) губернаторских постов, чем до выборов. Но этот успех "великой старой партии" был обеспечен не только ее аппаратом, но и растущим разочарованием избирателей деятельностью правительства Картера, от которого после его предвыборных обещаний ждали многого. С первых дней своего президентства Картер недвусмысленно дал понять, что предвыборная риторика — одно, а реальная политика государства — совсем другое. Теперь он уже старательно избегал широковещательных заверений, опасаясь повторить ошибку своего демократического предшественника Л. Джонсона, который провозгласил далеко идущие цели и не сумел или не захотел их реализовать. Да и трудно было ожидать от президента, который был явно консервативнее всех своих предшественников-демократов, занимавших Белый дом в послевоенные годы, каких-либо решительных действий в интересах рядовых граждан. При вступлении на пост президента Картер прямо заявил: "Я не собираюсь предложить сегодня какую-то новую мечту. Мы поняли, что "больше" не обязательно означает "лучше", что мы не можем ответить на все вопросы или решить все проблемы" ²³.

В начальный период правления администрации Картера в экономике США наступил некоторый подъем, характерный для послекризисного этапа хозяйственного цикла. И во многом в связи с этим, а также под воздействием либерального крыла демократической партии в 1977 г. наметилось некоторое оживление реформистских начал в деятельности правительства. В частности, президент заявил о своей поддержке концепции законопроекта Хэмфри — Хокинса, не требовал открыто отмены системы "квот" для представителей расово-этнических меньшинств при поступлении в высшие учебные заведения, на чем настаивали правые. В условиях экономического подъема администрация с достаточным оптимизмом выдвинула ряд долгосрочных целей, на которые должна была "ориентироваться" страна: постепенное сокращение безработицы, рост ВНП на 4,5–5 % в год, уменьшение инфляции, сбалансированный бюджет к 1981 г. Однако эти ориентиры так и остались на бумаге. Нарастание экономических трудностей, и прежде всего резкое повышение цен, заставило правительство уже в 1978 г. отказаться от всех своих установок на стимулирование экономического роста и сокращение безработицы, принести их в жертву борьбе против инфляции. Усматривая главную причину галопирующего увеличения цен в "раздутом" федеральном бюджете, правительство Картера перешло к урезанию социальных программ, при этом не только не покушаясь, но даже расширяя военные программы. Всего несколько цифр. Если в 1970–1976 гг. социальные расходы в федеральном бюджете возрастали ежегодно на 10,2 % в реальном исчислении, то в 1976–1980 гг. лишь на 2,6 %. И напротив, военные ассигнования с поправкой на инфляцию в первой половине 70-х годов снижались на 4,9 % в год, а во второй — стали увеличиваться на 1,9 % в год. "Нарушив собственные обещания, правительство фактически объявило мораторий на введение новых крупных социальных программ, что представляет собой резкое изменение социальной политики государства в послевоенный период. Были заблокированы все попытки проведения таких важнейших реформ, как установление минимального гарантированного дохода для беднейших слоев, введение всеобщей системы государственного медицинского страхования, изменение трудового законодательства. Многие уже действовавшие программы были урезаны, особенно в сфере помощи бедным"²⁴, — писал А. А. Попов. На последнем этапе своей деятельности администрация добилась кардинальнейшего сдвига в экономической политике США. Демократ Картер похоронил кейнсианские экономические рецепты, возведенные в ранг государственной политики демократом Ф. Рузвельтом. На смену стимулированию спроса населения через увеличение федеральных, главным образом социальных, программ пришло "стимулирование предложения товаров и услуг", т. е. предоставление максимальных привилегий частному сектору для увеличения источников финансирования производственных капиталовложений. Совет экономических консультантов Картера объявил "ограничение спроса не только в ближайшем будущем, но и на длительную перспективу" важнейшим приоритетом²⁵.

Либеральный публицист Л. Шоуп описал экономическую политику Картера двумя параметрами: "Первое — ужесточившийся контроль исполнительной власти и президента над федеральным бюджетом и политикой расходов для сокращения всех невоенных расходов; второе — дисциплинирование американского рабочего класса и помощь большому бизнесу в увеличении прибылей" ²⁶.

С результатами такой политики американцам пришлось столкнуться очень быстро — в 1980 г. начался новый экономический кризис, самый продолжительный в послевоенные годы.

Поворот во внутренней политике Картера, которая уже заложила практический фундамент под будущую рейгановскую политику, был порожден не только логикой консервативных устремлений президента. Он отражал тот факт, что сдвиг вправо стал общей линией правящих кругов независимо от того, какая из партий находилась у власти. Ну и, конечно, не последнюю роль в подталкивании администрации вправо сыграла республиканская партия, ополчавшаяся против малейших либеральных поползновений Картера.

Президент был чрезвычайно уязвимой мишенью для республиканской критики. Одна из главных бед Картера заключалась в том, что он не имел надежной опоры в собственной партии и, в частности, в лице демократов в конгрессе. Человек, не принадлежавший до своего избрания к традиционной партийной элите, и в конце своего президентства, по свидетельству авторитетного еженедельника, "в значительной мере оставался аутсайдером в демократической партии в Вашингтоне"²⁷. Своим авторитетом, который катастрофически падал (летом 1979 г. 52 % демократов хотели видеть будущим президентом Э. Кеннеди и лишь 25 % — Картера), президент не в состоянии был гасить центробежные силы в партии. "Многие из ведущих партийных лидеров считали, что президентом следовало быть им, политические кампании последнего десятилетия внесли в партию раскол между либералами и консерваторами, преодолеть который оказалось невозможно. И ни одна из этих фракций не считала меня своим"²⁸, — вспоминал Картер. Недовольство либералов, ратовавших за сохранение и увеличение социальных программ, было объяснимо. А. Шлезингер-младший, придворный историк клана Кеннеди, вообще вынес Картера за скобки демократической партии: "Он республиканец, у него инстинкт мелкого бизнесмена, который вдруг стал президентом"²⁹. Босс профсоюзного объединения АФТ — КПП Дж. Мини назвал Картера "самым консервативным президентом со времен К. Кулиджа"³⁰. Да и сам президент не скрывал, что с либералами ему не по пути. "Во многих случаях я чувствую себя более уютно с консервативными демократами и республиканцами в конгрессе, чем с другими"³¹, — написал он в своем дневнике. Но и консерваторов своей политикой Картер не смог умиротворить. "Со стороны правых, главным представителем которых был губернатор Рональд Рейган, — сокрушался президент, — шли призывы к беспрецедентным сокращениям налогов и увеличению военных расходов"³². В итоге Картер оказался в политическом вакууме, окруженный враждебно настроенным либеральным большинством собственной партии и набиравшими силу в общей атмосфере сдвига вправо республиканцами.

Не было, пожалуй, ни одной внутриполитической проблемы, по которой не сталкивались бы позиции Картера и почувствовавшей его слабость республиканской партии. При этом нельзя было не заметить, что по отдельным вопросам традиционный межпартийный водораздел заметно трансформировался. Особенно отчетливо это проявилось в дебатах по налоговым проблемам.

В послевоенные годы сторонниками сокращения налогов (это увеличивало спрос населения) обычно выступали демократы, тогда как республиканцы считали, что снижение налогообложения приводит лишь к нежелательному росту дефицита федерального бюджета, и возражали против него. В конце 70-х годов ситуация повернулась на 180°, причиной чего стало в первую очередь стремление "великой старой партии" использовать в своих целях широко распространившийся в тот период "бунт налогоплательщиков". Бесспорно, у американцев есть все основания для недовольства налоговым бременем. В 1977 г. среднестатистический гражданин США заплатил казне 2,4 тыс. долл. Причем тяжесть налогов в первую очередь ощущают те, кто обладает меньшим доходом, тогда как существуют многочисленные узаконенные и противозаконные поблажки, которыми пользуются частные компании и состоятельные слои населения. "Бунт налогоплательщиков", начавшийся в Калифорнии принятием в 1978 г. так называемого предложения 13 об ограничении роста подоходного налога и распространившийся на всю страну, оказался на руку республиканцам. Отныне они могли, прикрываясь "гласом народа", требовать отмены финансирования многих федеральных программ (которые "только увеличивают налоги") и сокращения налогообложения: "всех американцев", включая в их число в первую очередь капитанов большого бизнеса. Кроме того, как отмечал И. А. Геевский, инициаторы кампании за сокращение налогообложения из рядов правящего класса использовали ее "с целью предотвратить создание широкого единого фронта действий всех, кто выступает против засилья монополистического капитала. Американцам со средними заработками внушают, что уплачиваемые ими налоги идут на вспомоществование беднякам, "не желающим" трудиться; белых противопоставляют черным и другим меньшинствам, представителей средних слоев — рабочему классу и т. д."³³

В 1978 г. республиканские законодатели — сенатор У. Рот из Делавэра и конгрессмен от Нью-Йорка Дж. Кемп — вносят билль о сокращении федерального подоходного налога на 33 %. Предложение это вызвало противоречивую реакцию в партии. Либералы предпочитали отмалчиваться и не вступать в политически небезопасную борьбу с антиналоговой волной. "Старая: гвардия" республиканских консерваторов по-прежнему считала злейшим национальным врагом бюджетный дефицит. "Я бы не поддержал сокращение налогов, если бы сегодня был в Вашингтоне, пока бюджет не взят под контроль"³⁴, — говорил Дж. Уильямс, который в течение трех послевоенных десятилетий занимал место на крайне правом фланге республиканцев в сенате. Зато у всего руководства партии билль Кемпа — Рота вызвал радостное одобрение. Председатель НК У. Брок назвал его "наиболее вдохновляющим и далеко идущим налоговым законопроектом, рассматривавшимся конгрессом за последние 15 лет"³⁵.

Политический комитет фракции в палате представителей включил предложение Кемпа — Рота в разработанный им в 1979 г. республиканский экономический план. Рейган, восторженно отзываясь о плане резкого снижения подоходного налога, предлагал сделать еще один шаг и "уничтожить налог на прибыль"³⁶. Осенью-1978 г. 50 ведущих республиканских политиков, включая Форда, разъехались по всей стране проповедовать 33-процентное сокращение налогов, чем немало озадачили политических экспертов. "Республиканские звезды, если вспомнить их голосование или высказывания в течение многих лет, либо врали, либо шутили, когда доказывали во время турне, что предложенный акт Кемпа — Рота спасет страну"³⁷, — недоумевал искушенный комментатор Р. Ривс. Но они не шутили, они действительно изменили свою позицию. В политическом плане это было почти беспроигрышно. С одной стороны, разговоры о налоговой реформе импонировали многочисленному "среднему" классу. С другой — республиканцы предвидели негативную реакцию Картера и его партии в конгрессе, которые не согласились бы держать федеральный бюджет на голодном пайке и стоять перед дилеммой: значительное сокращение социальных программ (на военные расходы демократы не покушались) или чреватый новым взрывом инфляции рост бюджетного дефицита. В результате протест перегруженного налогами "среднего американца" неизбежно обращался бы на демократическую партию. Что же касается низов общества, заинтересованных в сохранении федеральной помощи, то их республиканцы просто сбрасывали со счетов в своей политической игре, полагая, что на будущих выборах смогут обойтись и без них.

Но куда же девалась прежняя озабоченность "великой старой партии" проблемой дефицита бюджета? Поначалу о ней не вспоминали, политические дивиденды заслоняли вопрос о негативном воздействии налоговых сокращений на экономику. Но уже второй вариант билля Кемпа — Рота в 1979 г. предлагал параллельное снижение федеральных расходов с 22 % ВНП до 18 % к 1983 г. Логика здесь была простой: можно снизить налоги и сбалансировать бюджет, если администрация прекратит "разбазаривать" деньги на разные "несущественные" программы. При этом доказывалось, что высвободившиеся средства имущие сразу используют для расширения производства, что автоматически стимулирует экономический рост и рассасывание безработицы. В иллюзорности подобных планов, которые с восторгом приветствовались большим бизнесом, американцам предстояло убедиться уже в годы президентства Рейгана, когда корпорации использовали полученные от налоговых сокращений финансы не столько для расширения производства, сколько для накопления денег под высокий процент в банках и для праздной роскоши. Но это было потом. А в конце 70-х годов избиратели негодовали по поводу позиции демократов, не позволявших прекратить "грабеж" налогоплательщика.

Поймав избирателя на удочку налоговой реформы, республиканцы мало заботились о сохранении имиджа "защитников интересов" рядового американца в других вопросах. В острых дебатах вокруг энергетических проблем, которые продолжались еще с президентства Форда, они в большинстве своем встали на позиции нефтяного бизнеса, требовавшего одного — полной и безотлагательной отмены контроля над ценами на топливо. Эта проблема и была в центре политической борьбы, первый этап которой завершился в октябре 1978 г. принятием "компромиссного" закона о постепенном (к 1985 г.) прекращении регулирования цен на природный газ. Компромисс не удовлетворил ни нефтяные корпорации и их республиканский авангард, ни потребителей, с полным основанием опасавшихся скачка цен. В начале 1979 г. 77 % опрошенных граждан считали, что энергетический кризис вызван своекорыстной политикой монополий, а никак не правительственным регулированием. В этих условиях некоторые консервативные республиканцы занялись риторическим обличением корпораций, в выступлениях Г. Бейкера или П. Лэксолта можно было услышать даже о возможности "национализации" нефтяных концернов³⁸. Но это было фарисейством чистой воды. На деле те же республиканцы оказывали сильнейшее давление на Картера, чтобы тот пошел на дальнейшие уступки бизнесу. И президент, которого и так не нужно было долго уговаривать, не устоял. В июле 1979 г. после консультаций с республиканскими лидерами в конгрессе Картер объявил об ослаблении контроля над ценами и на нефть. Это решение, подчеркивал орган деловых кругов, "означает, что Картер проводит политику, весьма близкую к позициям его республиканских соперников"³⁹. И хотя немедленной отмены контроля не последовало, республиканцы были умиротворены.

Центральным пунктом дискуссий по социальным вопросам при Картере был упоминавшийся выдвинутый демократами законопроект Хэмфри — Хокинса о полной занятости. Президент не прилагал особых усилий для его проталкивания, и демократическая фракция в конгрессе вела борьбу с республиканской оппозицией фактически без поддержки Белого дома. Возражения республиканцев против билля, суммированные в докладе меньшинства в комитете образования и труда палаты представителей, сводились к тому, что предложенные меры приведут к росту цен и распространят "правительственное планирование на частную экономику"⁴⁰. В искромсанном виде, с многочисленными республиканскими поправками, билль был доведен до голосования и принят в октябре 1978 г., несмотря на протесты "великой старой партии". В результате многолетней борьбы американская политическая гора родила мышь. "Новый закон отнюдь не предусматривает ни обеспечения действительно полной занятости в стране, ни ликвидации безработицы, он вообще не провозглашает права на труд и не гарантирует получения работы"⁴¹. Стоит ли говорить, что закон Хэмфри — Хокинса отнюдь не привел к росту занятости. Еще меньше этой цели отвечали республиканские проекты борьбы с безработицей, которые в конечном счете призывали к одному: "стимулировать частные инвестиции и тем самым создавать новые рабочие места"⁴².

Лицемерно разглагольствуя о своей заботе об интересах рабочего класса, республиканцы в то же время наносили удары по правам профсоюзов. Они вновь заблокировали принятие билля, разрешавшего пикетирование для строительных рабочих. Этот законопроект, как уверял конгрессмен Р. Митчелл, второе лицо во фракции в палате представителей, мог "только гарантировать остановки в работе"⁴³. Затем жертвой республиканской оппозиции пали и поправки к закону о трудовых отношениях 1935 г. Поправки были мизерными: они предусматривали расширение состава и полномочий Национального управления по трудовым отношениям, которое имело право выносить решения по возникавшим между рабочими организациями и предпринимателями спорным вопросам, а также сокращали срок легализации нового профсоюза с 45 до 30 дней. Но и минимум уступок профсоюзам был неприемлем для республиканских консерваторов. "Этот билль, — заявил сенатор О. Хэтч, — нанесет удар по всем фибрам системы свободного предпринимательства"⁴⁴. Исходя из этой базовой установки, правые республиканцы в Капитолии говорили и говорили — и похоронили законопроект в потоке слов.

ПИР "ЯСТРЕБОВ"

Годы президентства Картера войдут в историю как период, когда правящие круги США подорвали позитивные тенденции в международных отношениях, которые существовали в период разрядки. Возврат к оголтелому антикоммунизму и антисоветизму, наметившийся при Форде, в конце 70-х годов был обусловлен и деятельностью самой администрации демократов, и небывалым ростом активности и организованности сил "ястребов" в американском обществе.

Появление Картера в Белом доме преподносилось американской и мировой общественности чуть ли не как пришествие нового мессии, готового вести Соединенные Штаты и все человечество к сияющим вершинам свободы и счастья. Однако "мессианизм" президента на деле вылился в усиление милитаристских элементов во внешнеполитическом курсе США. Основные цели, которые ставило перед собой правительство, удачно суммировал Ю. М. Мельников: "Одной из важнейших задач картеровской администрации, как это скоро выяснилось, было преодоление "вьетнамского синдрома" в США, т. е. широко распространенных в стране антиинтервенционистских, антивоенных настроений. Другой целью являлась ликвидация настроений в пользу улучшения советско-американских отношений и симпатий к СССР, замена их последовательным и воинствующим антисоветизмом, создание идейно-психологических условий для "незаметного" перехода от политики приспособления американского империализма к существующему соотношению сил, к попыткам изменить его в свою пользу"⁴⁸. "Мессианская" риторика, составной частью которой являлась пропагандистская кампания, спекулирующая на проблеме прав человека, была рассчитана в первую очередь на преодоление возникших в США после поражения во вьетнамской войне болезненных чувств уязвленной "национальной гордости", "унижения", на перемещение их в русло национализма и великодержавного шовинизма. Развязанная администрацией Картера клеветническая кампания о "нарушении прав человека" в СССР и возобновившиеся на высокой ноте разглагольствования о советской "военной угрозе" препятствовали урегулированию имевшихся международных проблем, подтачивали разрядку.

Вместе с тем во внешнеполитических установках правительства, особенно на первых порах пребывания Картера на посту президента, имелись и некоторые позитивные для оздоровления международного климата моменты. В частности, в отличие от всех других послевоенных администраций демократической партии Картер и его окружение признавали бессмысленность количественной гонки вооружений и необходимость ее сдерживания. В условиях стратегического паритета они уделили особое внимание активизации соперничества двух систем в невоенной сфере. Это создавало известные предпосылки для возобновления конструктивного диалога между СССР и США по вопросам ограничения вооружений. Осенью 1977 г. в советско-американских отношениях наметилось кратковременное потепление. В результате переговоров А. А. Громыко с Картером и его госсекретарем С. Вэнсом был продолжен поиск компромисса в диалоге об ОСВ и обе державы пришли к решению не нарушать положения соглашения ОСВ-1, срок которого истек 3 октября; была выработана также декларация по принципам урегулирования ближневосточной проблемы.

Однако вскоре ситуация вновь заметно ухудшилась. В конце 1977–1978 г. в США поднялась громкая антисоветская шумиха вокруг конфликта на Африканском Роге, а затем по поводу победы апрельской революции в Афганистане и июньской в Южном Йемене, вспышки гражданской войны в Заире и наконец свержения проамериканского шахского режима в Иране. Все эти события администрация Картера использовала для широкой политической кампании против СССР, его союзников и друзей. С легкой руки помощника президента по национальной безопасности 3. Бжезинского была раздута проблема "дуги нестабильности", охватывающей Юго-Западную Азию и Ближний Восток, и весь регион провозглашен сферой "жизненных интересов" США.

Но ультраправым силам в стране этого было недостаточно. За успехами национально-освободительного движения они усматривали не только симптомы некоей усилившейся "советской угрозы", о которой так часто заявляли президент и люди из его окружения, но в первую очередь проявления "слабости" демократического руководства. Республиканская партия выступила в авангарде тех сил, которые все решительнее критиковали правительство за "недостаточную" активность в военной сфере, за "уступки" Советскому Союзу, за "мягкотелость" в проведении внешнеполитического курса, хотя администрация Картера не давала для этого повода.

Однако ультраконсерваторы всегда славились способностью найти основания для обвинений любой администрации в "предательстве национальных интересов". В кампании о правах человека они приветствовали только один ее аспект — антисоветский и антисоциалистический. Но когда Картер позволял себе риторические выпады в адрес диктаторских режимов в странах — союзницах США (будь то Южная Корея или Чили), он моментально становился объектом нападок за "подрыв единства Запада" перед лицом "советской угрозы". "Он слишком рьяно напирает на проблему гражданских прав в дружественных и союзных странах"⁴⁶, — проявлял заботу об авторитарных диктатурах Рейган.

Картер осуществил радикальное увеличение реальных военных расходов, администрация приняла и подтвердила предыдущие решения об оснащении вооруженных сил США крылатыми ракетами, о создании подводных атомных лодок "Трайдент", мобильной стратегической ракеты MX. Пентагон форсировал разработку систем противоспутникового оружия, началось "формирование "корпуса быстрого развертывания", предназначенного для использования в самых удаленных от США уголках земного шара. Но этого казалось мало правым республиканцам. "Новый правый" сенатор Дж. Гарн утверждал, что "до тех пор, пока оборонная политика, характерная для первых лет администрации Картера, не будет изменена и не будут приняты новые меры, Соединенные Штаты будут скатываться на положение второразрядной державы"⁴⁷. В 1980 г. Рейган уже предъявил Картеру полный список республиканских обвинений в "игнорировании" потребностей американской военщины: "Картер отказался от бомбардировщика В-1, замедлил осуществление программ по принятию на вооружение подлодки "Трайдент" и крылатых ракет, закрыл линии по производству ракет "Минитмен""⁴⁸. Пропаганда ультраконсерваторов приносила ощутимые плоды, президент становился все более податливым их нажиму. Стремительно менялось и общественное мнение. Если в декабре 1976 г. опрос телекомпании Эн-би-си зафиксировал, что лишь 13 % американцев считали уровень военных расходов недостаточным, то в начале 1980 г. — 69, а по данным "Нью-Йорк таймс" даже 76 %.

Тезис об американском "военном отставании" от Советского Союза вновь был пущен в оборот, как и всегда в прошлом, когда обосновывалась "необходимость" нового витка в гонке вооружений. Многие авторитетные эксперты убедительно доказывали фальшивость всех утверждений республиканских "ястребов" о вдруг обнаружившемся "окне уязвимости" Америки. Бывший советник президента Эйзенхауэра Дж. Кистяковский заявил, что "все значимые оценки прошлого соперничества СССР и США в военной области показывают, что силы первой страны всегда преувеличивались, а второй — преуменьшались" и что поэтому существуют все основания "для подозрительного отношения к нынешней озабоченности консерваторов по поводу "расширенного военного строительства** в Советском Союзе"⁴⁹. Голоса разума раздавались и по вопросу о советской "военной угрозе". "Это не угроза со стороны России, которая якобы стремится уничтожить демократию в Соединенных Штатах, а угроза со стороны тех, кто вооружил бы Америку до зубов по причинам, которые относятся не к интересам национальной безопасности, а к политике, — писал политолог А. Вулф. — Существует огромное число могущественных политиков и институтов, которые под предлогом защиты свободы ставят цели: централизовать политическую власть в самой антидемократической манере; ограничить гражданские свободы якобы для их защиты; создать в высшей степени монополизированную экономику, которая была бы инфляционной и неэффективной; отменить или урезать программы социальной помощи, если они мешают росту военного бюджета; милитаризовать американские ценности и вмешиваться в конфликты по всему миру по своему усмотрению; поддерживать самые расистские-режимы под вывеской защиты нас самих от коммунизма; заставить США уподобиться авторитарным странам; развивать новые опасные виды ядерного оружия для дестабилизации существующего баланса"⁵⁰. Еще одну причину раздувания мифа о "военной опасности" с Востока лаконично и правильно назвал профессор Калифорнийского университета Р. Даллек: "В Америке, которая не осаждена внешним врагом, индивидуум получил бы большую свободу для собственных мнений"⁵¹.. Иными словами, если врага нет, то его надо выдумать.

Конечно, республиканские "ястребы" сами не верили в военную угрозу со стороны СССР. Речь, безусловно, шла не о ликвидации отставания от нашей страны, а о попытках достижения военного превосходства над. ней. Конгрессмен Ф. Крейн недвусмысленно заявлял: "Для того чтобы оказывать позитивное влияние на поддержание мира и свободы (в лексиконе правых это означает вмешательство военными средствами в дела других стран. — В. Н.), мы должны иметь превосходство"⁵². И, конечно, неприятие правыми разрядки было порождено не мнимыми "нарушениями ее кодекса" Советским Союзом, продолжавшим оказывать интернациональную помощь странам и правительствам, которые-боролись за свободу и национальный суверенитет, а нежеланием признавать реальности современного мира, возросшую роль сил социализма и социального прогресса. Ультраконсервативные республиканцы никогда не считали разрядку необходимой, призывали забыть о ней, как о неприятном эпизоде международной политики. "Фактически холодная война никогда и не прекращалась. Она даже никогда не ослабевала"⁵³, — одним взмахом пера перечеркивал все позитивные моменты в советско-американских отношениях в 70-е годы сенатор П. Лэксолт, ближайший друг и сподвижник Рейгана.

К сожалению, число приверженцев подобной точки зрения в американской политической элите быстро увеличивалось. Важнейшим явлением во внешнеполитическом процессе конца 70-х годов, по словам гарвардского профессора С. Хоффмана, было "формирование мощного туповатого альянса, который объединил основную часть республиканцев, правое крыло демократов (Джексон, Мойнихен), новых интеллектуальных правых (журнал "Комментари", люди и журналы Центра стратегических и международных исследований Джорджтаунского университета, Американского предпринимательского института и Гуверовского института), а также значительную часть средств массовой информации"⁵⁴. Координирующим центром альянса становится Комитет по существующей опасности (КСО), основанный вскоре после выборов 1976 г. по инициативе видных внешнеполитических экспертов — неоконсерваторов У. Ростоу, П. Нитце и др. Главные задачи, к реализации которых стремился КСО, определил его председатель, бывший заместитель государственного секретаря в администрации Л. Джонсона Юджин Ростоу: "Опыт прошедшего десятилетия диктует необходимость для Соединенных Штатов, их союзников и других наций, разделяющих идеалы мира (речь идет об антидемократических режимах, которые формально не являются союзниками США. — В. И.), возвратиться к политике сдерживания, проводившейся начиная с Трумэна и до вывода американских войск из Вьетнама"⁵⁶. Вряд ли здесь нужны какие-либо комментарии.

Состав КСО и его филиала — Чрезвычайной коалиции против одностороннего разоружения — был разнородным в партийном отношении, но единым в своем устремлении к массированному наращиванию американской военной мощи. Туда вошла в полном составе и упоминавшаяся выше команда "В", и ведущие идеологи неоконсерватизма, и многие бывшие военные, и антикоммунистическое руководство АФТ — КПП. Не обошлось и без "новых правых". "Руководящий комитет Чрезвычайной коалиции наводнен представителями правых экстремистов, таких как Джеймс Дж. Робертс, исполнительный директор Американского консервативного союза; Чарльз Р. Блэк, бывший председатель Национального консервативного комитета политических действий, а затем координатор избирательных кампаний в республиканском Национальном комитете; Говард Филлипс, директор Консервативного кокуса… Другим видным правым в руководящем комитете был Пол Уэйрич, председатель Комитета за выживание свободного конгресса"⁵⁶. С Комитетом по существующей опасности быстро нашли общий язык и Никсон с Киссинджером, что как нельзя более наглядно продемонстрировало их реальную "приверженность" разрядке международной напряженности.

Коалиция открытых сторонников возвращения ко временам "холодной войны" все активнее воздействовала на государственную политику, и в этих условиях процесс позитивного развития советско-американских отношений оказался под угрозой.

Подход администрации Картера к проблеме разрядки был двойственным. Признавая положительное значение одних ее аспектов, правительство отвергало многие другие. Как подчеркивал советский исследователь А. Г. Арбатов, "Картер и его соратники не отвергали идею разрядки как таковую. Примечательно, однако, что в отличие от взглядов республиканского руководства начала 70-х годов они представляли себе позитивную сторону советско-американских отношений отнюдь не в виде широкой системы политических договоренностей, переговоров, сотрудничества в области экономики, науки и культуры, диалога по обузданию гонки вооружений, а гораздо более узко, сводя их практически только к переговорам об ограничении вооружений, причем в большей степени за счет СССР, чем за счет США"⁵⁷.. Однако и на переговорах по ОСВ администрация не проявляла подлинной заинтересованности и политической воли к скорейшему достижению приемлемого для обеих сторон соглашения, постоянно оглядываясь направо и сверяя с ультраконсервативным барометром свою позицию. Даже республиканцы из числа либералов неоднократно упрекали президента в его непоследовательности и податливости разного рода пропагандистским кампаниям правых. "Мы просто не слышали, чтобы из Вашингтона исходили убедительные доводы в-пользу контроля над вооружениями, — сокрушался сенатор Ч. Метайес. — Вместо этого на нас обрушивали ушаты то холодной, то горячей воды. Один день утверждалось, что соглашение об ОСВ будет заключено через несколько недель. На другой день переговоры об ОСВ начинали увязывать с действиями СССР в Африке. На следующий день отказывались от такого увязывания"⁵⁸. Переговоры по ограничению стратегических вооружений шли на фоне массированного наращивания военной мощи США и НАТО. Официальные деятели администрации стали сами призывать если не к "холодной", то к "прохладной" войне, восстановлению "позиции силы" против Советского Союза. В июне 1978 г. Картер договорился до того, что СССР якобы должен сделать выбор "между конфронтацией и сотрудничеством", явно перекладывая вину за ухудшение отношений с больной головы на здоровую. К концу 1978 г. в замороженном состоянии оказались переговоры о полном и всеобщем запрещении испытаний ядерного оружия, о продаже и поставках обычного оружия третьим странам, о демилитаризации Индийского океана и др.

Все это еще больше распаляло "ястребов", которые обвиняли администрацию Картера чуть ли не в готовности во имя подписания нового соглашения "капитулировать перед русскими". Вспоминая период подготовки Договора ОСВ-2, президент в своих мемуарах уделит больше внимания не самим советско-американским переговорам, а той критике, которая раздавалась в его адрес из лагеря правых. "Наиболее неблагоприятные известия поступали не из Москвы, а от республиканских сенаторов в нашей стране… Они прямо давали понять, что не намерены поддерживать будущий Договор ОСВ, каковы бы ни были его условия. Об этом мне говорили президент Форд и сенатор Бейкер, а также, с разной степенью детализации и категоричности, и другие республиканские лидеры"⁵⁹, — писал Картер. Он считал своим долгом заранее обсуждать детали переговоров с республиканским руководством, рассчитывая в дальнейшем на двухпартийную поддержку его основных положений. Но вреда от этих консультаций было больше, чем пользы. И дело даже не в том, что руководство "великой старой партии" настаивало на большей "жесткости" в отношении Советского Союза. Зная суть переговоров, оно во всеоружии, с цифрами и фактами в руках, с видимой "объективностью" обрушивалось на администрацию и оказывало давление на общественное мнение. Госсекретарь Вэнс негодовал по поводу "грязных приемов" республиканцев: "Они предавали гласности секретные документы, выступали с лживыми обвинениями, будто США делают "уступки", с безосновательными утверждениями о нарушениях Советским Союзом Договора ОСВ-1"⁶⁰. В мае 1978 г. группа республиканских сенаторов опубликовала заявление, в котором утверждалось, будто администрация "в опасных масштабах отказывается от ключевых систем американских вооружений, не получая ничего взамен"⁶¹, хотя известно, что по Договору ОСВ-2 никакие американские стратегические средства сокращению не подлежали.

Вопросы, связанные с процессом ОСВ, оказались в центре внимания конференции в Мэриленде под названием "Прилив", на которую в начале 1979 г. съехались около сотни республиканских сенаторов, конгрессменов и губернаторов. В принятой на ней резолюции говорилось, что администрация Картера допустила "полный упадок военной мощи США" и "игнорировала советскую агрессивность", а поэтому вопрос о заключении и ратификации Договора ОСВ-2 должен рассматриваться "во всем контексте советско-американских отношений"⁶². Последнее положение пояснил Г. Бейкер: "Республиканцы в сенате не будут рассматривать новый Договор о вооружениях без увязки с массированным наращиванием русских вооружений и глобальным авантюризмом СССР"⁶³. Не правда ли, можно усомниться в психическом здоровье и в здравом смысле лидера республиканцев в сенате? Но на конференции это позволил себе лишь конгрессмен от Нью-Джерси М. Фенуик, который сказал, что "обусловливать одобрение Договора советским поведением в различных частях мира — это безумие"⁶⁴. Он да еще либеральные сенаторы Дж. Чэффи и Н. Кассельбаум были единственными, кто проголосовал против резолюции конференции.

Нажим на президента все нарастал. За десять дней до того, как отправиться на подписание Договора ОСВ-2 в Вену, Картер официально заявил о начале развертывания межконтинентальной баллистической ракеты MX, что находилось в явном противоречии с согласованной целью Договора — добиваться сокращения угрозы ядерной войны.

В сложных условиях, порожденных наступлением ультраконсервативных, милитаристских кругов в США, Советский Союз делал все, чтобы продвинуть переговоры. Его усилия помогли найти решение ряда сложных вопросов и достичь соглашения. На встрече в Вене на высшем уровне (15–18 июня 1979 г.) были подписаны Договор между СССР и США об ограничении стратегических наступательных вооружений, протокол к нему, советско-американское коммюнике, Совместное заявление о принципах и основных направлениях последующих переговоров об ОСВ, а также документ "Согласованные заявления и общие понимания в связи с Договором об ограничении стратегических наступательных вооружений". Впервые в истории ограничения стратегических наступательных вооружений Договор ОСВ-2 устанавливал равное для обеих сторон суммарное число таких вооружений, которыми может располагать жаждая из них. СССР и США обязались после вступления этого договора в силу ограничить свои пусковые установки МБР и БРПЛ, тяжелые бомбардировщики, оснащенные крылатыми ракетами и баллистическими ракетами класса "воздух — земля" с дальностью выше 600 км, суммарным количеством, не превышающим 2400 единиц. После 1 января 1981 г. стороны согласно Договору должны были ограничить указанные вооружения 2250 единицами.

Договор ОСВ-2 и сопутствовавшие ему документы явились итогом самого скрупулезного согласования сложных военно-технических вопросов и представляли собой взаимоприемлемый баланс интересов обеих сторон, основанный на принципе равенства и одинаковой безопасности. В Соединенных Штатах важность Договора признавали все мало-мальски трезвомыслящие политики. "Я без всяких колебаний скажу, что это хорошее соглашение… — заявил Вэнс. — Я думаю, в современном мире всем важно понять, что ни одна из сторон не может защищать свою безопасность, впадая в безудержную гонку вооружений, и для нас было бы глупо полагаться на неограниченное наращивание вооружений" ⁶⁵.

Но именно это не желали понимать "ястребы", и в первую очередь республиканское руководство в сенате, которое сыграло решающую роль в срыве ратификации Договора. Оппозиция их была направлена не только на торпедирование конкретного соглашения. Она носила более широкий и принципиальный характер и ставила своей целью сорвать весь последующий процесс ОСВ, расчистить путь для неконтролируемого увеличения военной машины США и взлома военно-стратегического паритета. "Дискуссия вокруг ратификации ОСВ-2 была использована значительно усилившимися консервативными кругами и главными подразделениями военно-промышленного комплекса для того, чтобы в новом десятилетии обеспечить гораздо более интенсивное наращивание американской военной мощи, в том числе стратегического арсенала. Между тем правоэкстремистская группировка милитаристов и "новых правых" была убеждена, что только драматическое крушение Договора и всего процесса ОСВ, разрыв остававшихся нитей разрядки могли послужить достаточным стимулом для мобилизации американских ресурсов на возрождение "военного превосходства"⁶⁶.

Поэтому республиканские лидеры сделали Договор ОСВ-2 заложником в своей борьбе за дальнейшее увеличение военных расходов. Не довольствуясь тем, что администрация Картера уже приняла решение об ежегодном реальном увеличении военных расходов на 3 %, видные республиканцы начали настаивать на 5 % как условии поддержки ратификации. С этим требованием выступил Дж. Форд, позднее оно было оформлено в предложение Киссинджера — Нанна (сенатора-демократа из Джорджии), которое поддержали также Г. Джексон и Дж. Тауэр. Группа сенаторов во главе с Дж. Макговерном решительно выступила против этой крупной подачки Пентагону и заявила, что предложение Киссинджера — Нанна — это "не что иное, как фор* мула эскалации гонки вооружений за те пределы, которые существовали бы и без Договора"⁶⁷. Но из республиканцев заявление Макговерна одобрили лишь Л. Пресслер и Л. Уэйкер.

Успеху крикливой пропагандистской кампании правых против ратификации Договора и за наращивание вооружений вольно или невольно способствовала сама администрация Картера, явно не спешившая использовать имевшиеся в ее распоряжении политические рычаги для отпора противникам ОСВ-2. "Оппозиция в сенате Договору ОСВ-2 вовремя не получила должного внимания, — отмечал С. Хоффман. — Когда же администрация перешла в контрнаступление, окружение Картера, слишком часто боролось со своими противниками на их территории и защищало Договор не как выгодный, а скорее как безвредный и позволяющий Соединенным Штатам осуществлять необходимые и запланированные военные программы"⁶⁸. Уже в конце августа 1979 г. администрация присоединилась к разнузданной шумихе по поводу якобы появившейся на Кубе мифической "боевой бригады" советских войск. А в декабре она окончательно капитулировала под напором милитаристской кампании, которую сама же во многом и стимулировала. Президент объявил, что военный бюджет на 1981 фин. г. будет на 5 % превосходить предыдущий в реальном исчислении. Тогда же на Брюссельской сессии НАТО под усиленным давлением США было принято решение о размещении на территории пяти западноевропейских стран баллистических ракет средней дальности "Першинг-2" и крылатых ракет, способных наносить удары в глубь европейской части территории СССР. Тем самым не только подрывался принцип равенства и одинаковой безопасности сторон, — США в одностороннем порядке фактически вычеркнули один из важных пунктов последующих переговоров, на который обращалось внимание в Совместном заявлении и. в протоколе к Договору ОСВ-2. Ведь согласно протоколу стороны обязались сделать вопрос о возможности развертывания таких ракет предметом последующих переговоров об ОСВ.

К этому моменту после многочисленных затяжек и перерывов закончились слушания по Договору в сенатском комитете по иностранным делам. Выявилось, что практически все ультраправые республиканцы и респектабельные консерваторы были принципиальными противниками ОСВ-2. Для них, писал Вэнс, "уже сам факт, что договор был заключен именно с Советским Союзом, был достаточен для того, чтобы отвергнуть его"⁶⁹. Республиканские противники Договора требовали внести в его текст поправки, которые означали бы пересмотр многих его ключевых положений, и заново начать переговоры с СССР. Г. Бейкер, доказывая, что Договор не предусматривает сокращения советских тяжелых МБР, не включает ограничения на советский бомбардировщик "Бэкфайер" и не предполагает адекватных мер по контролю за соблюдением ОСВ-2 (хотя все эти вопросы и были на взаимной основе согласованы в венских документах), заявил: "Я полагаю, Договор должен быть аннулирован, если он не будет сильно изменен"⁷⁰. Тактика внесения "поправок-убийц", используемых ультраправыми и консервативными республиканцами для срыва ратификации, не принесла полного успеха. Сенатский комитет большинством голосов их отверг.

Для позиции большинства республиканских либералов характерно было стремление включить в резолюцию сената о согласии на ратификацию ряд оговорок и разъяснений, которые, по их мнению, не требовали бы изменения текста Договора, а лишь давали бы толкование сенатом некоторых его положений. Так, даже такой приверженец переговоров о контроле над вооружениями, как сенатор Ч. Перси, предложил внести в нее следующие моменты: "Первое разъяснение касается протокола к Договору, и оно предусматривает помимо прочего, что ограничения на развертывание крылатых ракет наземного и морского базирования после истечения срока протокола не будут продлены без совета и согласия сената. Второе разъяснение зафиксирует, что Договор не запрещает Соединенным Штатам продолжать традиционное военное сотрудничество с союзниками, включая и передачу им технологии крылатых ракет… Было бы нелепым, если бы мы ограничили систему, которая может оказаться очень выгодной для союзной обороны"⁷¹. По существу эти оговорки Перси, позднее поддержанные председателем сенатского комитета демократом Ф. Черчем и старшим республиканцем в комитете Дж. Джавитсом, давали зеленый свет размещению крылатых ракет в Западной Европе сразу по истечении срока действия протокола к ОСВ-2. "Очевидно, что в этих предложениях отразились попытки их инициаторов "примирить" поддержку сенатом Договора ОСВ-2 с курсом на развертывание Соединенными Штатами новых систем вооружений"⁷², — писал П. Т. Подлесный.

Вопрос о ратификации затягивался, ситуация на международной арене и внутриполитическая обстановка в США становились все более неблагоприятными для судьбы Договора. Основное внимание администрации и общественности переместилось на проблему американских заложников в Иране, на кризис в Персидском заливе, куда в спешном порядке перебрасывались две авианосные группы и десантные корабли с морской пехотой на борту. Ввод ограниченного контингента советских войск в Афганистан для отражения необъявленной агрессии против этой страны извне был использован для нового взрыва антисоветской истерии, который нанес последний удар по ОСВ-2. 3 января 1980 г. Картер обратился к сенату с рекомендацией отложить решение вопроса о ратификации на неопределенный срок. В создавшихся условиях администрация США встала на путь обострения международной напряженности, свертывания советско-американского сотрудничества, усиления антисоветской направленности американской политики в различных регионах мира. В 1980 г. в печать просачиваются сведения о Президентской директиве № 59, которая предусматривала возможность ведения Соединенными Штатами ограниченной ядерной войны и победы в ней. Свою роль в нагнетании антисоветских страстей в стране сыграли и предвыборные соображения Картера, усмотревшего во внешнеполитических кризисах спасительное средство для отвлечения избирателей от острейших внутренних проблем, решить которые администрация оказалась не в состоянии.

В новое десятилетие Соединенные Штаты вступали, ослепленные милитаризмом, шовинизмом и антисоветизмом. Академик Г. А. Арбатов, подводя итоги американской политики в отношении СССР в 70-е годы, писал: "В Америке есть немало охотников критиковать разрядку за то, что она, мол, лишила Вашингтон воли и решимости в обращении с другими странами и в особенности в использовании военной силы. Но если уж действительно говорить о том, в чем США не хватало в 70-е годы воли и решимости, так это, прежде всего, в осуществлении политики разрядки, в усилиях по ограничению вооружений и укреплению доверия. В этом — главная причина того, что 70-е годы, при всем хорошем, что они принесли, во многом остаются все же десятилетием упущенных возможностей"⁷³.

КАМПАНИЯ ИМИДЖЕЙ

Острота идейных дискуссий в США в конце 70-х годов, заметная поляризация политических сил, казалось, предвещали высокую тональность идеологических столкновений в избирательной кампании 1980 г. Журналисты и комментаторы наперебой предсказывали битву идей, которая должна была дать ответ на вопрос, сохранят ли либеральные ценности свою привлекательность в глазах американцев либо их окончательно поглотит консервативная волна. Однако их ожиданиям не суждено было сбыться. Не столкновения либеральной и консервативной идеологий, а стычки вокруг конъюнктурных проблем доминировали в кампании, которая в целом прошла фактически в консервативном ключе. И в такой предвыборной ситуации на первый план выходили проблемы, связанные с личностями отдельных кандидатов, с их способностью должным образом преподнести себя избирателям, создать себе привлекательный имидж.

Катастрофическое падение популярности президента Картера на протяжении первых трех лет его пребывания у власти вселяло в республиканцев надежду на легкую победу над демократами. В движение пришли все фракции "великой старой партии". Один за другим о своем намерении баллотироваться на пост президента официально заявляют ультраконсерваторы Ф. Крейн, Дж. Коннэлли и Р. Рейган, консерваторы Р. Доул, Дж. Буш и Г. Бейкер, либерал Дж. Андерсон.

Уже первое, что бросается в глаза из приведенного списка, — явный дисбаланс в пользу правых, отражавший их возросший удельный вес в высшем партийном руководстве. Одинокой фигурой на консервативном фоне выделялся Дж. Андерсон, да и тот, отчаявшись пробиться сквозь сито республиканской партийной организации, с апреля 1980 г. выступал как независимый кандидат, не связанный с нею.

С Андерсона мы и начнем, двигаясь слева направо, представлять галерею политических портретов республиканских кандидатов в кампании 1980 г.

Седовласый ветеран второй мировой войны, выпускник двух престижных университетов — Иллинойсского и Гарвардского, Джон Андерсон обосновался в палате представителей американского конгресса в 1961 г., и в 1969 г. занял там пост председателя республиканской конференции, третий по значению в партийной фракции. Он был известен как великолепный оратор, как один из наиболее подготовленных в интеллектуальном отношении политиков. Андерсон имел достаточно мужества, чтобы первым из республиканцев в палате представителей выступить за немедленную отставку Никсона в период "Уотергейта", чем немало раздразнил партийное руководство. Его оппозиция созданию ракет MX, бомбардировщика В-1, нейтронной боеголовки, поддержка Договора ОСВ-2, защита программ помощи неимущим — все это диссонировало с настроениями большинства его республиканских коллег и "новых правых", которые в 1978 г. вознамерились добиться его поражения на выборах в палату представителей. Но конгрессмен из Иллинойса устоял, и через два года его кандидатура стала "центром притяжения для отступающих партийных либералов и людей из обеих партий, которые возражали против политики и тактики новых правых"⁷⁴. Ярый сторонник безоговорочной поддержки любых акций Израиля, неоднократно критиковавший Картера за недостаточно сильную произраильскую ориентацию в его подходе к ближневосточной проблеме, Андерсон снискал себе также расположение сионистского лобби.

Трудности, с которыми он столкнулся в избирательной кампании, по большей части совпадали с трудностями любого республиканского либерала в любой избирательной кампании. У него не хватало денег и не было собственной организации, которая необходима, учитывая, что партийные функционеры отнюдь не жаловали левый фланг партии своими симпатиями. С июня 1979 г., когда он объявил себя кандидатом, и до конца года в его избирательный фонд поступило денег немногим больше, чем Рейган израсходовал за один из первых дней своей кампании. Имидж "интеллектуального сноба" и "неудачника", обреченного на провал, донесенный до американцев средствами массовой информации, снизил интерес к кандидатуре Андерсона.

С имиджем сноба, но уже несколько другого рода — "аристократического сноба" — включился в предвыборную борьбу Джордж Буш. Он происходил из старой "патрицианской" семьи, ведущей свою родословную от первых американских переселенцев, а его отец, Прескот Буш, был видным сенатором-республиканцем. Рафинированные манеры, безупречная речь Буша, столь необходимые в высшем свете, оборачивались для него серьезным недостатком. Американский обыватель привык иметь дело с прожженными политиканами, каждый из которых тщится выдать себя за "человека из народа" и предпочитает изъясняться с использованием жаргонных выражений. Чтобы сломать сложившийся стереотип его восприятия как аристократа, Буш с мая 1979 г. предпринимает затяжное турне по всей стране, жмет руки избирателям у ворот фабрик, в гетто (где он смотрится, по меткому выражению одного обозревателя, "как колонизатор в Африке"), в барах. Но изъездив 246 тыс. миль и 853 раза выступив перед самыми различными аудиториями, он так и не смог расположить к себе "человека с улицы".

Буш был удачливым бизнесменом и достаточно опытным политиком. Проведя детские и юношеские годы в штатах Новой Англии, он отправился в Техас, где основал нефтяную компанию "Запата Ойл", которая стала там одной из самых процветающих. Дважды он добивался победы на выборах в палату представителей от округа Хьюстон. И дважды терпел поражение, пытаясь занять место в американском сенате. Никсон в начале 70-х годов сделал Буша представителем США в ООН, а при Форде он сначала был главой "группы связи" Соединенных Штатов в Пекине, а потом директором ЦРУ. "Политический опыт" в решении международных и внутренних проблем являлся главной козырной картой этого кандидата в кампании 1980 г., которая, однако, не всегда срабатывала. Буш был несомненным фаворитом аппарата республиканской партии, ему отдавали свои симпатии 36 % членов Национального комитета партии и председателей партийных комитетов штатов, тогда как в пользу Рейгана высказывались лишь 25 %, Коннелли — 16, Бейкера — 6, а за всех остальных — не более 2 %. Расположение партийных функционеров Буш снискал в первую очередь своей лояльностью к партии, многолетней работой во всех звеньях ее машины — от капитана избирательного участка в Техасе до председателя НК в неприятные для партии годы "Уотергейта". Была и другая причина. Аппарат республиканцев, взращенный на приверженности консервативным принципам в духе Никсона и Форда, продолжал опасаться успеха на выборах ультраконсерватора типа Рейгана, который придал бы всей партии налет экстремизма. Подобная перспектива вполне устраивала партийные организации тех штатов Юга и Запада, где особо сильны были консервативные настроения, но была совершенно неприемлемой для партии в других районах страны, в которых на местном уровне доминировали демократы и сильны были либеральные традиции. Поэтому предпочтение отдавалось умеренному консерватизму Буша. Как говорила член НК из Массачусетса В. Зачор, "Буш — это единственный человек, который способен остановить Рональда Рейгана"⁷⁵.

Идейные позиции Буша определить было непросто: за годы своей карьеры "он заслужил себе репутацию политического хамелеона"⁷⁶. В 1964 г. Буш выступал на выборах в сенат как "голдуотеровский республиканец" и решительно возражал против законов о гражданских правах негров и Договора о запрещении испытания ядерного оружия в трех средах. А через два года он провел кампанию под флагом критики своего соперника-демократа на выборах в конгресс за расизм и консерватизм. Свою репутацию Буш оправдывает и по сей день: на посту вице-президента в администрации Рейгана он практически полностью перешел на позиции патрона. Но в избирательной кампании 1980 г. он всячески дистанцировался от ультраправого крыла партии и даже навлек на себя негодование "новых правых". Буш выступал за ограничение роста федеральных расходов и за "умеренное" увеличение военного бюджета, но при этом защищал и многие социальные программы, которые предавались анафеме правыми. Он был против Договора ОСВ-2, но в то же время признавал, что гонка ядерных вооружений — "безумие", обещал вести широкий диалог с СССР и отменить введенное Картером после событий в Афганистане эмбарго на продажу зерна Советскому Союзу.

Организация избирательной кампании Буша была превосходной, однако это слабо сказывалось на повышении его популярности, что с жесткой прямотой фиксировали опросы общественного мнения. В восприятии избирателей он оставался не только "снобом", но и малозначительным политиком, который когда-то прошелся по средним и верхним этажам американского правительственного небоскреба. В этих условиях Буш решил бросить все свои ресурсы в штаты начальных праймериз, где даже относительный успех гарантировал бы ему большее внимание прессы, избирателей и репутацию человека, способного победить.

Имя следующего кандидата — Г. Бейкера — уже неоднократно встречалось на страницах этой книги в связи с его ролью в комитете по расследованию "уотергейтского" скандала, деятельностью на посту лидера сенатской фракции республиканской партии, и читатель уже получил представление о его политических позициях. Из всех республиканских претендентов на президентское кресло он в наименьшей степени склонен был вести долгую и изнурительную избирательную кампанию, ездить по стране и произносить огромное число речей. Проведя 14 лет в стенах сената, он, как и Буш, не уставал подчеркивать свой богатый политический опыт, знакомство с нюансами законодательного процесса. Лейтмотивом кампании Бейкер сделал тезис о том, что он "знает Вашингтон достаточно хорошо, чтобы изменить его"⁷⁷. Сенатор из Теннесси не искал встречи с телевидением, считая, что сама его должность заставит телевидение обратить на него внимание. Особо большие надежды он возлагал на планировавшиеся в начале 1980 г. дебаты в сенате по Договору ОСВ-2, на которых собирался выступать лидером оппозиции и главным радетелем "могущества" Америки. "Бейкер надеялся день за днем появляться на экранах в роли вершителя мировых проблем, пока его конкуренты под дождем и снегом будут колесить по штатам, где пройдут начальные праймериз. Поэтому долгое время Бейкер чувствовал, что может игнорировать организационные вопросы и даже сбор средств"⁷⁸, — писал Т. Уайт. Не спешил он и с выдвижением детальной программы. Когда же стало ясно, что ратификация ОСВ-2 снимается с повестки дня сената, к чему Бейкер сам приложил руку, он остался по существу у разбитого корыта. Без денег, без организации, без свежих идей, без общественного внимания и сочувствия.

Не лучше складывались дела и у сенатора Роберта Доула, несостоявшегося вице-президента в кампании 1976 г.

Этот человек долго шел в большую политику. Во время второй мировой войны он командовал пехотным взводом, был тяжело ранен в Италии, и до настоящего времени эта рана дает о себе знать неподвижностью руки. В начале 50-х годов его избирают в законодательное собрание Канзаса (где он заседал год), а затем прокурором в небольшом городке Рассел. В палату представителей Капитолия Доул попал в 1961 г. и там зарекомендовал себя одним из наиболее консервативных конгрессменов. Единственное, в чем он позволял себе отступления от ультраконсервативной догмы, — по проблеме помощи фермерам, которые составляли большинство избирателей его округа. В год, когда Никсон занял президентское кресло, Доул оказался в сенате. Канзасский политик проявил себя самым ревностным защитником политики администрации, и его рвение не ускользнуло от внимания президента: Доул был назначен председателем Национального комитета республиканской партии. За годы, проведенные в сенате, Доул проделал эволюцию с ультраправого фланга партии к центру. К удивлению многих с середины 70-х годов он начал поддерживать программы продовольственных талонов, конституционную поправку о равных правах для женщин и ряд других явно либеральных мероприятий. Организация Американский консервативный союз одобрила его голосования по различным проблемам в 1971 г. в 100 % случаев, а в 1978 г. — уже в 77. Кредо, которое предлагал Доул избирателям в кампании 1980 г., не блистало новизной и мало чем отличалось от традиционной линии республиканских консерваторов: "Конституционная поправка о сбалансированном бюджете — это единственная реалистическая мера для восстановления ответственности в Вашингтоне. Я предлагаю принять такую поправку, а также ограничить федеральные расходы и налогообложение"⁷⁹. Подобные рассуждения Доула, как будто вынутые из нафталина старого склада консервативных идей, конечно, не могли зажечь избирателей и помочь сенатору от Канзаса серьезно расширить число своих приверженцев. Его внешнеполитическая программа, построенная на критике "мягкотелости" администрации Картера и перепеве тем "военного отставания" США, также не позволяла Доулу обозначить свое место в когорте республиканских кандидатов. "Похоже, у него не было стратегии, — констатировал Т. Уайт, — ни в плане определения тех праймериз, где он собирался приложить усилия, ни в плане выработки философии, которая разграничила бы его участок на густонаселенном республиканском поле. Более того, у него не было способности добывать деньги, что является фатальным недостатком"⁸⁰.

Недостаток денег действительно имеет фатальные последствия для любого американского кандидата, но и их наличие или даже избыток также еще не гарантируют успеха на выборах. И это доказала кампания Дж. Коннэлли, бывшего губернатора Техаса, бывшего министра ВМС в администрации Кеннеди и министра финансов в правительстве Никсона. На ведение предвыборной борьбы этот политик собрал и израсходовал 11 млн долл., но, забегая немного вперед, скажем, что на съезде республиканской партии за него проголосует только один делегат.

Коннэлли был наиболее ярким представителем того поколения южных демократов, которые все больше склонялись на позиции республиканской партии и под воздействием ее "южной стратегии" меняли свою партийную принадлежность. Он не побоялся в период "уотергейтского" скандала, когда многие отворачивались от республиканцев, перейти в лагерь "великой старой партии" и привел за собой многих рядовых диксикратов. "Коннэлли, будучи сам мультимиллионером, по своей философии наиболее близок той части финансовой олигархии США, которая требует усиления власти федерального правительства с целью "наведения порядка" в стране, стабилизации экономической обстановки за счет более жесткой антирабочей политики, а также дальнейшего ограничения демократических свобод, завоеванных американским народом в длительной и тяжелой борьбе"⁸¹, — писал о его внутриполитической программе А. А. Кокошин. Взгляд Коннэлли на международные проблемы удачно охарактеризовал Г. Киссинджер: "Подобно многим техасским нуворишам он предпочитает фронтальную атаку свободному маневру… Он полагал, что государства в конечном счете уступают только давлению; он не верил в эффективность любых консультаций, которые не ведутся с позиций силового превосходства"⁸².

Стратегия Коннэлли была нацелена на то, чтобы собрать голоса делегатов в южных штатах и затем успешно выступить на заключительных праймериз в штатах Среднего Запада, где организаторы его кампании предсказывали полный успех. Но до последних праймериз дело так и не дошло. Ошибки, просчеты сопровождали кампанию Коннэлли с первых ее дней. Он вступил в борьбу еще в начале 1979 г., но начал активные "боевые действия" после захвата американских заложников в Иране. И начал неудачно. В период, когда Картер сумел поднять волну шовинизма, создать в стране псевдопатриотический синдром "сплочения вокруг флага" и повысить на время свой авторитет в стране, Коннэлли стал обвинять президента в том, что он позволил "аятолле Хомейни играть с Соединенными Штатами, как кот с мышкой"⁸³. Позже критика в адрес Картера в связи с иранскими событиями станет хорошим тоном в кампании, но в первые дни кризиса симпатии американцев оказались на стороне президента, а не его "безответственного критика". Затем техасец позволил себе нелестно отозваться об Израиле и призвать к нейтралитету США в арабо-израильском конфликте, чем моментально навлек на себя гнев сионистов. И наконец, в прессе систематически стал обсуждаться вопрос о причастности Коннэлли к "Уотергейту". В 1974 г. он предстал перед судом по обвинению в получении взяток от ассоциации молочного бизнеса взамен на обязательство убедить президента Никсона увеличить федеральные субсидии на цены на молочные продукты. Тогда после 11 дней разбирательств Коннэлли оправдали, но в 1980 г. средства массовой информации вселили в умы американцев немалую толику сомнения в правильности решения суда.

В результате Коннэлли оказалось не под силу состязаться с другим ультраконсерватором, кумиром американских правых — Рональдом Рейганом.

На протяжении всего 1979 г. опросы общественного мнения неизменно показывали, что бывший губернатор Калифорнии многократно превосходил по своей популярности любого из его республиканских соперников, и это вселяло в настроения многих партийных лидеров чувство обреченности, неизбежности конечного успеха Рейгана. Тот же опрос, который выявил расположение партийных функционеров к Бушу, зафиксировал, что большинство из них тем не менее были уверены в победе Рейгана (54 %) и лишь 23 % считали более вероятным кандидатом на пост президента Буша. Национальный комитет партии, который уже с осени 1979 г. начал создавать комитет по выработке будущей партийной платформы, также исходил, судя по всему, из уверенности, что на всеобщих выборах против демократов будет выступать именно Рейган. Председателем комитета был назначен ультраконсервативный южный сенатор Дж. Тауэр, который включил в его состав ревностных приверженцев ультраправого республиканизма и сторонников "новых правых". Платформу начали писать "под Рейгана" еще до того, как он официально выдвинул свою кандидатуру.

Рейган вступил в кампанию последним — 13 ноября 1979 г. "Он преследует стратегию "розового сада" — ведет себя как президент и стоит выше всех политических баталий"⁸⁴, — писал "Ньюсуик". Его штаб спокойно собирал денежные средства, планировал кампанию, вырабатывал программу, взвешивал, как лучше оттенить сильные стороны кандидата и замаскировать его слабости. А слабостей было немало. Во-первых, он являлся самым пожилым из всех претендентов, к моменту занятия президентского кресла ему должно было исполниться 69 лет. В таком возрасте еще никто в истории США не вступал в Белый дом. Во-вторых, за ним прочно закрепилась репутация экстремиста, способного на полный демонтаж государственных программ и безответственные поступки на международной арене, которые могли втянуть страну в войну. В-третьих, американцы не были уверены, что Рейган, проведший лишь два срока на посту губернатора, обладает достаточным опытом политического руководства в национальном масштабе.

Начало кампании Рейгана было стремительным, и оно должно было, по мысли его консультантов, сразу отмести все сомнения избирателей в отношении его способности осуществлять динамичное руководство страной. За первые пять дней Рейган выступил в девяти штатах, продемонстрировав энергию и напор, которым могли бы позавидовать и политики помоложе. Содержание его речей претерпело разительные перемены по сравнению с кампанией 1976 г. "И сам Рейган, и его сторонники отдают себе отчет в том, что даже в условиях определенного роста консервативных настроений в стране твердолобый консерватор голдуотеровского толка не имеет практических шансов добраться до Белого дома… — отмечал Н. Н. Глаголев. — Опытный демагог и умелый актер, Рейган старается воздерживаться от ультраконсервативной риторики"⁸⁵. Он не давал втянуть себя в детальное обсуждение своих позиций, ограничиваясь чаще всего общими рассуждениями, и наотрез отказывался встречаться с другими республиканскими кандидатами и вести с ними дебаты по телевидению. Общий настрой кампании Рейгана его штаб определил следующим образом: "Представить Рейгана, исходя из его деятельности в Калифорнии, как новатора в подходе к различным проблемам — от реформы вспомоществования до медицинского страхования. Рейган смягчит свой имидж борца против федерального правительства, не только подчеркивая свои заслуги в Калифорнии, но и путем выдвижения серии детальных предложений по проблемам энергетики и экономики"⁸⁶. В экономической сфере Рейган высказывался в пользу законопроекта Кемпа — Рота и сбалансированного бюджета, а также того, чтобы все вопросы, связанные с ассигнованиями, для пущей борьбы с "расточительством" решались в конгрессе не простым, а квалифицированным (2/3) большинством голосов. В его выступлениях по внешнеполитическим вопросам звучали темы "ястребов". Он, в частности, говорил: "Если ОСВ-2 будет одобрен и мы в то же время продвинемся в создании систем вооружений MX, бомбардировщиков В-1, ускорим программу "Трайдент", то это будет неплохо"⁸⁷. Из этой цитаты ясно, что хотя бы на бумаге он не солидаризовался с "суперястребами", полностью отрицавшими возможность каких-либо договоренностей с СССР. Много демагогии позволил себе Рейган по вопросам восстановления "моральных ценностей" Америки, которые якобы были попраны поколениями либералов, проповедовавших вседозволенность. "Рейганизм выступает против тех, кто бы легализовал марихуану, аборты и порнографию, терпел бы уклонение от регистрации для службы в армии как бы во имя индивидуальной свободы; кто отменил бы право на владение оружием, поддержал бы басинг, квоты для расовых меньшинств при найме как бы во имя рационализации и совершенствования общества"⁸⁸, — писал симпатизировавший Рейгану неоконсервативный журнал "Комментари". Эти темы "новых правых" Рейган активно брал на вооружение, отвлекая внимание народа от многих других острейших общественных проблем, высказываться по которым он явно не спешил из-за опасений проявить свое истинное лицо противника программ социальной помощи.

Мощнейшая финансовая база, уступавшая только казне Коннэлли, обновленная программа, которой был придан демагогический налет умеренности, энергичная кампания — все это позволило Рейгану с первых же ее дней завладеть вниманием общественности. Но в такой ситуации он вынужден был, хотел он того или нет, демонстрировать свою компетентность в государственных делах. И это давалось Рейгану с большим трудом. Уже в первой своей речи после официального вступления в кампанию в Нью-Йорке он проявил крайне слабую осведомленность в тех финансовых проблемах, с которыми сталкивался город. Сомнения в его способности управлять страной сохранились.

Наконец, самые правые силы в республиканской партии в 1980 г. представлял конгрессмен из Иллинойса Филип Крейн. Для характеристики его позиций в кампании применимо все то, что говорилось ранее о "новых правых" в целом. Этот бывший профессор истории сам отводил себе место на идеологической шкале в промежутке между консерваторами и либертаристами, своеобразными современными буржуазными анархистами, отрицавшими любые формы государственной деятельности. "Я действительно полагаю, что основным принципом должно стать максимальное увеличение свободы выбора (разумеется, в первую очередь для предпринимателей. — В. Н.) и сведение к минимуму государственного вмешательства. Мой идеал включает свободу рыночной экономики, ограниченное конституционное правительство и признание того, что назначение государства — это предотвращение злоупотреблений"⁸⁹. Однако в отличие от либертаристов он считал необходимым усилить правительственный контроль за поддержанием внутренней безопасности и нравственности и увеличить многократно военную мощь государства.

Крейн вступил в президентскую гонку самым первым, еще в августе 1978 г., воодушевленный примером рано начатой победоносной кампании Картера на предшествовавших выборах и успехами своего идеологического близнеца — Рейгана в 1976 г. Со старта кампании он старался создать "имидж нового Рональда Рейгана, только молодого"⁹⁰, логического преемника дела и идей лидера республиканских правых. Он сознательно признавал практически полную идентичность своих и Рейгана позиций, рассчитывая, что возраст калифорнийца не позволит ему вести успешную кампанию и тогда он (Крейн) получит на свою сторону голоса всех приверженцев Рейгана. Но последний вовсе не собирался складывать оружие, и Крейну в результате была уготована роль малозаметной тени и подражателя Рейгану.

Картина расстановки сил в республиканской партии накануне выборов будет неполной, если мы не назовем еще одного политика, который официально не объявлял своей кандидатуры, но имя его неизменно называлось во всех прогнозах и оценках исхода внутрипартийной борьбы. Это — Джеральд Форд. Сразу после ухода из Белого дома он заявил об удалении от активной политической жизни. Но его авторитет в партии к началу кампании 1980 г. был очень высок, выше, чем когда он занимал президентский пост. Опытный и проверенный правящим классом политик, последовательный консерватор без экстремистских замашек, он представлялся многим более приемлемой фигурой, чем любой из официальных кандидатов-республиканцев. По опросам общественного мнения, Форд имел больше других шансов победить любого потенциального кандидата демократической партии. Но Форд, явно не желавший вновь пускаться в изматывающий предвыборный марафон, отвергал все призывы республиканских лидеров включиться в кампанию. Он объявил, что вступит в борьбу, если у него "будут все шансы победить и это не потребует ведения самостоятельной кампании"⁹¹. Иными словами, если бы избиратели отвергли всех других кандидатов республиканцев, он согласился бы принять вызов демократов на всеобщих выборах.

Итак, Форд отказался участвовать в первичных выборах республиканской партии, и все официальные претенденты, втайне порадовавшись этому, занялись выяснением отношений между собой. Расстановка сил перед первыми кокусами и праймериз выглядела следующим образом. Рейгану отдавали предпочтение 37 % избирателей-республиканцев, Коннэлли — 15, Бейкеру — 13, Бушу, Доулу и Крейну — 3 и Андерсону — 1 %. Однако в США судьбы политиков меняются стремительно. Один, пусть даже на первый взгляд и малозначительный успех, может создать кандидату имидж "победителя", привлечь к нему внимание большой прессы и резко повысить шансы его на выборах, а за провалы расплачиваются мгновенным падением популярности.

На первом январском кокусе в Айове неожиданно для всех побеждает Буш, опередивший на 2 % Рейгана и на 15 % Бейкера. Стратегия Буша, направившего основную часть своих ресурсов и энергии на "стартовые" штаты, себя оправдала, его сразу стали рассматривать как ведущего претендента. В штате Нью-Гэмпшир, где вскоре должны были состояться первые праймериз, обычно задающие тон всей кампании, Буш обогнал Рейгана в популярности. "Неожиданное поражение, которое потерпел калифорниец от Буша в Айове, означает, что Рейган больше не может позволить себе роскоши оставаться выше партийных баталий"⁹², — заключили американские обозреватели. И Рейган действительно меняет свою тактику, согласившись вместе с другими кандидатами республиканской партии принять участие в телевизионных дебатах в Нью-Гэмпшире, на которых он набрал больший политический капитал, чем за всю предыдущую кампанию. И объяснялось это, конечно, не предпочтительностью программы Рейгана, а его действительно незаурядными способностями уверенно чувствовать себя в самых непредвиденных ситуациях и владеть вниманием аудитории. За свою долгую актерскую карьеру он сыграл немало ролей, но роль политика была самой удачной из них. Когда шесть республиканцев (Коннэлли не принял приглашения) предстали перед юпитерами местной телестудии, ее ведущий неожиданно заявил, что кандидатов слишком много для серьезного разговора и поэтому в дебатах примут участие только два — Буш и Рейган. Буш охотно согласился и сел за стол, и тогда Рейган громко крикнул ему: "А ну-ка встань, Джордж!" Буш покорно поднялся, и Рейган одержал таким образом первую психологическую победу. Обиженные аутсайдеры, которых лишили права появиться за одним столом с "серьезными" претендентами, активно протестовали, и ведущий телепрограммы, чтобы как-то замять скандал, не нашел ничего лучшего, как попросить выключить микрофон. И вновь Рейган оказался на высоте положения. "Не выключайте микрофон, я плачу за него, — спокойно сказал он под бурные овации собравшейся аудитории. — И я оплачу все эти дебаты из фонда своей кампании"⁹³. В итоге дебаты тем не менее прошли с участием только двух кандидатов, но Рейган дал понять всей стране, что он является "главным". Имидж сильного лидера и "справедливого арбитра", поборника партийного единства, созданный Рейганом, имел очень большое значение для его будущих успехов. "Важнее не быть, а казаться" — эту аксиому американской политики Рейган усвоил крепче и оборачивал в свою пользу чаще, чем, пожалуй, любой из современных политиков в США.

В Нью-Гэмпшире после дебатов перевес Буша растаял, и на первичных выборах он получил вдвое меньше голосов, чем Рейган. Итоги следующих праймериз в славящемся своими либеральными традициями Массачусетсе, а также в Вермонте, которые принесли победу соответственно Бушу и Рейгану, были расценены в США как триумф…Джона Андерсона. В обоих штатах он финишировал вторым, уступив победителям менее 1 %. Таким образом, число конкурентоспособных кандидатов сократилось до трех. В марте, понимая всю призрачность своих шансов, из кампании выходят Бейкер, Коннэлли и Доул, в середине апреля их примеру последовал Крейн.

Новая расстановка сил в республиканской партии (либерал Андерсон, консерватор Буш и ультраконсерватор Рейган) была на руку бывшему губернатору Калифорнии. Андерсон получал голоса той части электората, которая потенциально могла голосовать за Буша, но никак не за Рейгана. Кроме того, Бушу теперь приходилось отбивать атаки не только справа, но и со стороны либералов. А Рейган тем временем беспрепятственно собирал поддержку консервативных и ультраправых групп избирателей-республиканцев. В результате на девяти стартовых праймериз он получил столько же голосов, сколько Буш и Андерсон, вместе взятые. В марте — мае 1980 г., когда первичные выборы переместились в вотчину правых республиканцев — штаты Юга и Среднего Запада, перевес Рейгана еще больше увеличился, а дела Андерсона пошли под гору. В конце апреля иллинойсский конгрессмен заявляет о выходе из партийных праймериз и начале независимой кампании за пост президента. А через месяц Рейган остался в гордом одиночестве после того, как Буш, победивший к этому времени лишь в отдельных промышленных штатах (Коннектикут, Пенсильвания и Мичиган) и уступивший во всех остальных, снял свою кандидатуру.

Триумфально прошествовав через остальные праймериз, Рейган и его команда начали готовиться к партийному конвенту и выработке платформы. Местом для проведения съезда выбрали индустриальный город Детройт, что должно было продемонстрировать заинтересованность республиканцев в проблемах расово-этнических меньшинств и рабочих, составлявших большинство его населения. Однако комитет по составлению партийной платформы под руководством Дж. Тауэра, в котором, как и следовало ожидать, доминирующие позиции захватили "новые правые", вовсе не собирался акцентировать внимание на вопросах, волновавших американских трудящихся. Комитет предлагал сделать упор на проблемы абортов, молитв в школах и борьбы против расовой интеграции, совершенно игнорируя тот факт, что подобная программа не могла стать основой для успешного выступления партии на всеобщих выборах в ноябре. "Я постоянно обсуждал с людьми Рейгана возможность более сбалансированного подхода к составлению платформы, — сокрушался председатель НК У. Брок. — Мы потеряли контроль над ситуацией. Люди, назначенные в комитет, были идеологическими лидерами в своих штатах, с вполне определенными взглядами, и они не хотели признавать рамок разумной избирательной политики и партийного процесса"⁹⁴. Но даже Рейган своим авторитетом не мог заставить членов комитета поступиться их принципами, и в окончательном варианте платформы, как признавали сотрудники аппарата его избирательной кампании, было больше, чем им хотелось, идей "новых правых". Кроме того, программа, которую Рейган выносил на суд избирателей на всеобщих выборах, включала в себя в качестве основных традиционные для современных правых республиканцев пункты о значительном снижении налогов, сбалансировании бюджета, сокращении государственных регулирующих мероприятий, замораживании размеров федерального бюрократического аппарата, а также призывы к решительной борьбе с "советской агрессией" во всех уголках мира и резкому увеличению военных расходов. Новым было предложение о создании "предпринимательских зон", которое предусматривало снижение налогов для мелкого бизнеса в районах массовой безработицы и нищеты: именно усилия мелкого бизнеса, а не государственные социальные программы должны помочь безработным и бездомным.

Оценивая платформу Рейгана, либеральный журналист М. Грин подчеркивал: "Это старое вино в новых бутылках. Республиканцы, похоже, просто призывают к возвращению к старым временам, когда существовали низкие налоги, сбалансированный бюджет и регулирование было слабее. Другими словами, у них одна великая новая идея — будущее находится в прошлом"⁹⁵. Грин во многом был прав. Но он упускал из виду один важный аспект программы Рейгана, который выгодно отличал ее в глазах многих избирателей от идейных построений республиканских ультраконсерваторов прежних десятилетий. Традиционно консерваторы, проповедуя добродетели "среднего класса", призывали его к умерению потребностей, к известному самопожертвованию во имя сохранения "здоровой" экономической системы со сбалансированным федеральным бюджетом и низким уровнем цен. Хорошо известна фраза, произнесенная лидером республиканских правых в послевоенные годы Р. Тафтом по поводу путей сдерживания роста цен на продукты питания: "Мы должны меньше есть". Рейган решительно отвергал эту старую истину. "Рейган полагает, что частный сектор с помощью симпатизирующего ему правительства может сделать жертвы ненужными… Сократив налоги, мы тем не менее можем сбалансировать бюджет и увеличить военную мощь. Другими словами, Рейган представляет себя в качестве защитника "пятой американской свободы" — права потребления — и уверяет нас, что мы будем пользоваться этой свободой во время пребывания его на посту президента"⁹⁶, — писал республиканский журнал. Этот наносный, ничем не оправданный и на поверку лживый оптимизм рейгановской платформы импонировал "среднему классу", истосковавшемуся по временам "нормального" экономического развития. На удочку рейгановской демагогии попадала и значительная часть американских трудящихся. "В отличие от прошлых лет нынешняя программа республиканцев адресована не только к большому бизнесу и состоятельным слоям, — подчеркивал советский историк В. О. Печатнов, — но и к трудящимся, поскольку, как акцентируется в платформе, "убыстренный рост, возрастающие доходы и изобилие рабочих мест — это именно то, что безработные, непривилегированные слои и меньшинства добивались долгие годы"…Несмотря на демагогический характер подобной программы… названная модернизация традиционного консервативного облика партии принесла определенные плоды"⁹⁷.

Милитаристский акцент в рейгановской программе в обстановке нагнетания антисоветской истерии также не противоречил настроениям зараженных шовинизмом мелкобуржуазных слоев США. Многие "средние" американцы с большой нервозностью реагировали на происходившее на их глазах крушение идеалов "мира по-американски" и ошибочно полагали, что в новых условиях утраченное мировое господство США может быть обретено лишь на путях возрождения политики "с позиции силы" и достижения военного превосходства.

Однако не столько приверженность американских избирателей программным установкам Рейгана способствовала его будущему успеху, сколько очевидные провалы находившейся у власти администрации Картера и катастрофическое падение ее популярности.

Президенту, который к началу первичных выборов в демократической партии уступал в общественной поддержке Э. Кеннеди, лишь ценой огромных усилий удалось переломить ход борьбы и добиться выдвижения своей кандидатуры на переизбрание. Решающую роль в этом успехе Картера сыграли международные события. В атмосфере внешнеполитического кризиса, созданной усилиями прежде всего самой администрации (обострение американо-иранских отношений и фарисейское обыгрывание событий в Афганистане), Картер за счет взвинчивания националистических чувств сумел нанести поражение Кеннеди. Но по мере того как становилась очевидной несостоятельность внешнеполитических акций президента, который никак не мог решить проблему освобождения заложников в Иране, ввел безответственные экономические и политические санкции против СССР, по мере замедления темпов экономического роста в США позиции Картера ухудшались. В июле 1980 г. его деятельность на посту президента одобрил только 21 % избирателей. Меньшей поддержкой не пользовался ни один хозяин Белого дома за все время опросов общественного мнения в США.

Казалось, республиканцы могли уже не волноваться за исход выборов. Однако конъюнктура вновь стремительно изменилась. Сентябрьский опрос Си-би-эс принес неожиданные результаты: 38 % избирателей отдали предпочтение Картеру, 35 — Рейгану и 14 % — независимому кандидату Андерсону. Что же помогло Картеру вновь обрести конкурентоспособность? Ответ на этот вопрос дают маститые американские политологи Дж. Сандквист и Р. Скэммон: "Единственное, что спасло в этот момент Джимми Картера, это тот факт, что республиканцы избрали своим кандидатом человека, в отношении которого у публики были серьезнейшие опасения. Оглядываясь назад, сейчас кажется очевидным, что если бы великая старая партия остановила свой выбор на более традиционном кандидате — Джордже Буше или Горварде Бейкере, — то борьба бы уже прекратилась. Но Рональд Рейган был отягощен множеством недостатков… У него был имидж экстремиста; его корни и поддерживавшие его фанатики принадлежали к крайнему правому флангу республиканской партии"⁹⁸. В ходе осенней избирательной кампании Рейган сделал целый ряд опрометчивых заявлений, которые еще больше укрепили мнение американцев о нем, как о недостаточно дальновидном политике и неглубоком человеке. Он призвал к установлению официальных отношений с Тайванем, что могло привести к резкому обострению американо-китайских противоречий, назвал позорную агрессию во Вьетнаме "благородным делом", поставил под сомнение эволюционную теорию Дарвина. Свою лепту в поддержание имиджа Рейгана-экстремиста вносили и выступавшие на его стороне организации "новых правых". В попытках провалить либеральных кандидатов демократической партии на всех уровнях они не гнушались никаких приемов. "Группа, подобная нашей, может свободно лгать, а кандидаты, которых мы поддерживаем, останутся при этом чистыми"⁹⁹, — откровенничал лидер Национального консервативного комитета политических действий Т. Долан.

В сентябре штаб избирательной кампании Рейгана принимает решение изменить предвыборную тактику и перейти в контратаку на президента. "Мы постарались перенести фокус кампании с наших ошибок на то, что в конечном счете предопределило исход выборов, а именно: превратить выборы в референдум о деятельности президента Джимми Картера" ¹⁰°, — вспоминал один из руководителей рейгановской избирательной команды Р. Уиртлин. Успеху этой тактики способствовало резкое ухудшение осенью 1980 г. экономической ситуации в стране, когда проявились все признаки серьезного циклического кризиса, а уровень инфляции приблизился к 13 %. В создавшихся условиях администрация взяла курс на замораживание деловой активности, видя в этом главное средство борьбы с ростом цен. Но это лишь еще больше снизило деловую активность и подстегнуло рост безработицы. Президент, обещавший американцам сократить число безработных минимум до 4 млн, оставлял своему наследнику 8 млн человек за воротами предприятий. Волна увольнений захлестывала целые отрасли промышленности. В связи с резким повышением ставок по банковским кредитам сократилось жилищное строительство. Несостоятельность экономической политики Картера привела к тому, что на финише избирательной кампании, впервые за многие годы, республиканская партия начала восприниматься американцами как более способная справиться с инфляцией и спадом, как не уступающая демократам даже в решении задачи повышения занятости. "Несмотря на сравнительно большую роль внешнеполитических проблем в президентской кампании 1980 г., именно экономические проблемы оказались решающими мотивами поведения избирателей"101, — подчеркивал советский исследователь В. А. Линник.

Немаловажную роль в конечном успехе Рейгана сыграли телевизионные дебаты, состоявшиеся между кандидатами двух главных партий незадолго до выборов. Картер продемонстрировал, безусловно, большую компетентность и глубину, считали американские обозреватели. Но Рейган добился важной психологической победы в борьбе за избирателей. Он сумел подать себя вполне респектабельным политиком, отнюдь не склонным впадать в экстремистские крайности. "Рейган оказался человеком без инстинктов убийцы"¹⁰², — замечал по итогам дебатов популярный политический комментатор У. Сэфайр. Неуклонный дрейф Картера в ходе кампании вправо нивелировал существенные различия во взглядах обоих кандидатов на основные вопросы внутренней и внешней политики, и Рейган не выглядел намного правее президента. В итоге Рейган выиграл не только дебаты, но и кампанию имиджей. "Антипатия к Картеру в конце концов перевесила боязнь Рейгана" ¹⁰³.

Наконец, никак нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что на стороне Рейгана оказалось подавляющее число представителей правящего класса. Благодаря их усилиям, а также с помощью многочисленных организационных мероприятий самой республиканской партии в распоряжение Рейгана поступило несравнимо больше денежных средств, чем Картеру. Одно из главных финансовых преимуществ на выборах 1980 г. республиканская партия получила благодаря принятому за год до этого изменению в избирательном законодательстве, которое позволяло партийным организациям на местах и в штатах расходовать неограниченные суммы. В дополнение к 29 млн долл., которые полагались ему в соответствии с законом 1974 г., Рейган получил 9 млн в штатах, 4,6 млн долл. непосредственно в кампанию своего кандидата вложила республиканская партия (весьма скромная оценка, так как из остальных 64,5 млн, потраченных партией в 1980 г., немалая часть также перепала лагерю Рейгана), еще 12 млн долл. для его поддержки истратили разного рода комитеты политического действия. Общая сумма дополнительных частных взносов, израсходованная Рейганом, согласно официальным отчетам, составила почти 26 млн долл., а кандидатом демократов — лишь 5 млн. Среди тех, кто наиболее активно помогал Рейгану добывать наличные средства, выделялись владелец ценных бумаг из Теннесси Т. Уэлш, нефтепромышленник из Хьюстона Р. Макбастер, Дж. Дарт из компании "Дарт энд Крафт", автопромышленник из Лос-Анжелеса X. Таттл, пивной король Дж. Курс, владелец корпорации "Кеннон милз" и крупнейший акционер "Оксидентл петролиум" Дэвид Мердок и др. Как отмечала "Вашингтон пост", "республиканцы обошли демократов по всей стране по затраченным средствам, организации и проделанной работе" ¹⁰⁴.

Рейган победил на выборах в 44 штатах и получил 51 % голосов избирателей. За Картера проголосовал 41 % пришедших на избирательные участки, за Андерсона — 7 %. Республиканцы завоевали дополнительно 33 места в палате представителей, где большинство тем не менее удержали демократы (243 против 191), и 12 мест в сенате, впервые с 1954 г. создав там фракцию большинства. В Арканзасе, Северной Дакоте, Миссури и Вашингтоне республиканская партия отобрала у демократов губернаторские посты.

Столь внушительный успех "великой старой партии" был расценен ее лидерами и предводителями ультраправых организаций как начало новой эры в американской политике. Они доказывали, во-первых, что избиратели страны уже полностью перешли на позиции ультраконсервативной идеологии и дали Рейгану мандат на проведение ее принципов в жизнь. Реакционный журнал "Нэшнл ревью", объявивший, что с избранием Рейгана, его постоянного читателя, он становится "органом истэблишмента", утверждал: "Масштаб победы на президентских выборах и блестящие результаты на выборах в конгресс означают, что страна в 1980 г. осуществила антилиберальную революцию, которая долго готовилась" ¹⁰⁵. Во-вторых, республиканцы поспешили заявить о превращении наконец их партии в партию большинства, о партийно-политической перегруппировке, которая надолго закрепит преобладание "великой старой партии" на политической арене страны подобно тому, как это произошло в период "нового курса" Рузвельта, когда доминирующие позиции на несколько десятилетий перешли к демократам. "Выборы можно рассматривать как решающий момент партийной перегруппировки, — объявил У. Брок. — На выборах мы собрали элементы новой коалиции большинства" ¹⁰⁶.

Но оба этих вывода были явно поспешными и не отражали реального положения дел. Все объективные исследования общественного мнения подтверждали, что избиратели практически не руководствовались идеологическими мотивами, голосуя за Рейгана. Более 40 % избирателей, отдавших ему предпочтение, объяснили свой выбор… антипатией к экономической политике Картера. "Избиратели почувствовали, что настало время для перемен и что Рейган был достаточно сильным лидером для их осуществления… — подчеркивал политолог Д. Хиббс. — Нет никаких свидетельств того, что поддержка Рейгана отражала драматический подъем консервативных политических ориентаций избирателей" 1⁰⁷.

Рейгану действительно удалось получить значительное число голосов тех избирателей, которые традиционно составляют костяк электората демократов: 41 % голосов членов профсоюзов, 13 — черных американцев, 40 — лиц с наименьшим уровнем доходов, 46 % — католиков. Но они поддержали республиканцев лишь потому, что Картер повернулся спиной к их нуждам, и они отплатили ему той же монетой. И еще больше сторонников демократов осталось в день выборов дома. Многие либералы предпочли кандидатуру Андерсона, который выступил весьма удачно для кандидата, не зависимого от двухпартийной упряжки. Рекордно низкое число принявших участие в голосовании (52,3 %) было на руку Рейгану, поскольку, как известно, абсентеизмом заражены в основном непривилегированные слои населения, которые если и голосуют, то за либеральных демократов. Праздновавший крупную победу Рейган получил в результате поддержку лишь 26 % американцев избирательного возраста. "Существует мало подтверждений того, что отход от демократов был результатом привлекательности республиканской партии. Напротив, есть все основания верить в наличие сильных негативных чувств к кандидату демократов" ¹⁰⁸, — замечал даже авторитетный неоконсервативный политолог Н. Полсби. Рейган в 1980 г. явно не смог достичь того, что удалось Рузвельту в 30-е годы, соотношение избирателей, причислявших себя к демократам и республиканцам в 1980 г., оставалось в пользу демократов — 43:23. Разговоры о партийной перегруппировке, шедшие в республиканской партии в послевыборной эйфории, вскоре сменились куда более осторожными и трезвыми высказываниями. В начале 1981 г. Р. Ричардс, назначенный на пост председателя Национального комитета вместо Брока, заявил: "Мы по-прежнему остаемся партией меньшинства… Демократы все еще избирают больше местных должностных лиц" ^,09. Проблема создания "нового республиканского большинства" не снималась с повестки дня и при новом, республиканском президенте.