Республиканцы: от Никсона к Рейгану

ВВЕДЕНИЕ

20 января 1985 г. начался второй срок президентства Р. Рейгана. Церемония произнесения инагурационной речи из-за морозной погоды была перенесена на следующий день в стены Капитолия. В лаконичном, формулирующем главные задачи американской правящей олигархии на вторую половину 80-х годов выступлении президента не случайно нашлось место для восхваления института буржуазных партий: "Наша двухпартийная система хорошо служит нам многие годы, но лучше всего — во времена великих вызовов, когда мы действовали вместе не как демократы и республиканцы, а как американцы, объединенные общей целью"1.

Президент Рейган не открывал Америки. Славословие в адрес двухпартийной системы давно уже стало неотъемлемым атрибутом "хорошего тона" для буржуазных политиков, деятелей из академических кругов Соединенных Штатов.

Для ее восхваления у монополистической элиты и ее лидеров есть все основания. На протяжении вот уже почти 200 лет две сменяющие друг друга в калейдоскопе выборов буржуазные партии цементируют устои политической монополии финансово-промышленной верхушки.

Роль партий заметно выросла в эпоху государственно-монополистического капитализма, усиления социально-экономической и политической нестабильности американского общества, которая вызвана созданием мировой системы социализма и превращением ее в решающую силу современности, усилением влияния международного коммунистического, рабочего и национально-освободительного движений, нарастанием кризисных процессов в самой системе империализма.

Партии все активнее используются для идейного влияния на общество с целью культивирования буржуазно-респектабельных ценностей и норм поведения: "Господствующий класс буржуазного общества имеет в своем распоряжении богатый арсенал средств идеологического воздействия, но основную роль в этом играют буржуазные политические партии"². Партии обладают незаменимой способностью обеспечивать "нужную" реакцию общественного мнения на деятельность государства, создавать общественно-политический климат, в котором осуществляется правительственная политика. Избегая постановки взрывоопасных для правящей олигархии проблем, растворяя их в наборе конъюнктурных лозунгов и рассуждений об "общенациональном благе", партии достаточно успешно добиваются известной деполитизации общественного сознания.

Партии эффективно отвлекают рядовых граждан от кардинальных вопросов социального неравенства, всемогущества и произвола монополистического капитала, агрессивности американского империализма, часто выдвигают на первый план микропроблемы, по которым достаточно безболезненно ломают микрокопья.

Партии США — главный инструмент, приспособленный для ведения избирательных кампаний и выборов, которые играют весьма специфическую роль в капиталистическом мире. Вот что писал по данному поводу В. И. Ленин: "Без выборов в наш век нельзя; без масс не обойтись, а массы в эпоху книгопечатания и парламентаризма нельзя вести за собой без широко разветвленной, систематически проведенной, прочно оборудованной системы лести, лжи, мошенничества, жонглерства модными и популярными словечками, обещания направо и налево любых реформ и любых благ рабочим, — лишь бы они отказались от революционной борьбы за свержение буржуазии"³. В США эта "прочно оборудованная система" зиждется на системе двухпартийной. Удерживая массы населения в своей орбите, соединяя во временные коалиции представителей различных социальных групп и прослоек, буржуазные партии выступают в качестве ведущего регулятора политического поведения избирателей. Именно поэтому Ленин подчеркивал, что система двух партий Соединенных Штатов является "…одним из самых могучих средств помешать возникновению самостоятельной рабочей, т. е. действительно социалистической партии"⁴. Двухпартийная система — одновременно и своеобразный амортизационный механизм, предохраняющий американскую государственную машину от резких встрясок, и клапан, который выпускает пары общественного недовольства. Дискредитация или даже очевидный провал политического курса правящей партии ведут чаще всего не к подрыву веры в систему как таковую, а лишь к перемене партийных декораций в вашингтонских коридорах власти.

Нельзя обойти вниманием и еще одну, чрезвычайно важную в глазах правящего класса США, функцию партий. Они пестуют, готовят, процеживают через себя те кадры, из которых рекрутируется персонал всех органов государственного управления страны — от местечкового шерифа до президента. Ни один человек не может занять административной должности, не пройдя школы одной из ведущих партий, которая обеспечит полное соответствие взглядов и поступков будущего политика интересам монополистической элиты. Столь общепринятые в Соединенных Штатах разглагольствования о "независимости", "непредвзятости" и "беспартийности" судов, бюрократического аппарата, дипломатического ведомства, органов местной власти, мягко говоря, не соответствуют истине. На деле даже добровольные пожарные команды часто являются клубами одной из партий. На выборные должности политик может пройти только по избирательным спискам демократов или республиканцев, а чтобы попасть в них, ему необходимо прошагать немало ступеней по лестнице партийной иерархии и доказать свою преданность правящему классу. Что же касается назначений на различные должности, то они проводятся в соответствии с системой патронажа, при которой президент, губернатор штата, конгрессмен, босс партийной машины проталкивают лиц, оказавших наиболее ценные услуги их партии на выборах и подтвердивших лояльность к ее целям.

В Соединенных Штатах не принято говорить о закулисной стороне деятельности партий. Авторитетные буржуазные политологи в тысячах работ с упоением описывают перипетии и детали избирательных баталий, с помощью компьютеров обрабатывают их результаты или итоги голосований в конгрессе и законодательных собраниях штатов, скрупулезно анализируют малейшие изменения в организационной структуре партии. Но, как точно заметил один американский автор, фактически невозможно найти исследование, где давалось бы разъяснение, казалось бы, простого вопроса: каким образом из тысяч потенциальных кандидатов выбор сужается до двух?⁵ Политологи предпочитают просто игнорировать эту проблему, дабы не обнажать неприглядность и цинизм американской политической системы. И в то же время они с исключительной чуткостью и беспокойством реагируют на все симптомы перебоев в функционировании двухпартийной системы.

С начала 70-х годов в работах представителей политической науки США отчетливо зазвучала тема упадка, кризиса партий. Казалось бы, что может угрожать демократам и республиканцам в условиях, когда им поклоняются власть и деньги придержащие, интеллектуальный истэблишмент, когда вся политическая система построена с таким расчетом, чтобы увековечить монополию двухпартийной системы? Как подмечал известный американский историк Р. Хофстедтер, "вся наша избирательная процедура, отсутствие пропорционального представительства, астрономическая стоимость политических кампаний, легальные трудности для занесения имен кандидатов в избирательные бюллетени во многих штатах, даже неофициальная роль главных партий как наблюдателей за выборами — все работает против подъема малых партий"⁶. Но тем не менее кризис двухпартийной системы, и в этом с американскими политологами можно согласиться, факт вполне реальный.

Глубинные причины ослабления партий следует искать в кризисе всей системы современного капитализма, в возрастании противоречия между направлением объективного хода исторического развития и тем, которое стремятся придать ему правящий класс США и его партии. "В условиях государственно-монополистического капитализма, соединяющего силу монополий и государства, конфликт между гигантски выросшими производительными силами и капиталистическими производственными отношениями становится все острее, — подчеркивается в новой редакции Программы Коммунистической партии Советского Союза. — Усиливается внутренняя неустойчивость экономики, что выражается в замедлении общих темпов ее роста, в переплетении и углублении циклических и структурных кризисов. Хронической болезнью стали массовая безработица, инфляция, колоссальных масштабов достигают бюджетные дефициты и государственные долги"⁷. Весь этот комплекс противоречий, с особой силой проявившихся именно в США, наглядно продемонстрировал несостоятельность политического курса и идейных установок главных американских партий, которые не сумели предложить реальную альтернативу явно не оправдавшим себя методам государственного регулирования экономических и социальных процессов.

В 60-х — начале 70-х годов резкий подъем демократических движений, бунты в негритянских гетто, волнения в университетских городках, массовые выступления против вьетнамской агрессии разрушили десятилетиями насаждавшиеся партиями концепции извечного "согласия", "бесконфликтности" в американском обществе. Этот острый общественно-политический кризис 70-х годов, апогеем которого стал "Уотергейт", выявил растущую неспособность партий в полной мере справляться с выполнением функции поддержания социальной стабильности в стране.

В вопиющее противоречие с реалиями современного мира и с интересами подавляющего большинства американской нации приходят агрессивные внешнеполитические установки США, идеи создания "Пакс Американа", в той или иной степени разделяемые республиканцами и демократами.

Поэтому не случайно, что в Соединенных Штатах все шире распространяется разочарование в институте партий. В 70—80-е годы опросы общественного мнения неизменно фиксировали, что при ответе на вопрос: "Какой из политических институтов страны пользуется у Вас наибольшим доверием?" партиям отдавали предпочтение не более 1 % граждан. Все чаще американцы выражали свое отношение к ним словами: "Партии не приносят ничего хорошего… они не предлагают выбора… партийным лидерам нельзя доверять". К началу 80-х годов до 36 % избирателей считали себя "независимыми", т. е. не отдававшими предпочтения ни демократам, ни республиканцам.

Отчуждение рядовых граждан от партийно-политической системы наглядно проявилось в абсентеизме, отказе миллионов из них голосовать на выборах. Если в 1960 г. в выборах президента, которые всегда привлекают к избирательным урнам наибольшее число американцев, приняло участие 62,8 % электората, то в 1980 г. — 52,3 %. Абсентеизм прямо вытекает из неудовлетворенности социальных низов своим положением в обществе и политикой партийного руководства, погрязшего в коррупции и не желающего откликаться на их нужды. Неверие в возможность повлиять на правительственную политику породило отказ от участия в выборах как от совершенно бессмысленного акта.

Читателю, несомненно, известно, что обе партии монополистической буржуазии США едины в своей классовой сущности. Республиканцы и демократы не уступают друг другу в стремлении увековечить устои буржуазного правопорядка и ценности капиталистического строя. Однако, имея общие задачи, каждая из них стремится сохранить свои лицо и место в двухпартийном механизме.

Исторически сложилось так, что демократы в течение последнего столетия выполняли задачи нейтрализации движений социального протеста и направления их в русло буржуазно-респектабельных институтов и норм. На этой почве в демократической партии выросла достаточно стабильная традиция реформистского маневрирования, отдельных уступок трудящимся и стремления к регулированию частнопредпринимательской деятельности. Под воздействием кризиса общественной системы США, вызванного "великой депрессией" 1929–1933 гг., демократы в годы "нового курса" Ф. Рузвельта пошли на форсированное развитие государственно-монополистических тенденций в стране, заложили основы либеральной практики с ее упором на увеличение роли государства как стимулятора общественного воспроизводства, на расширение круга буржуазных реформ, внесение элементов плановости в анархию рыночных отношений.

На долю же республиканцев выпала роль более прямых защитников непосредственных интересов промышленно-финансового капитала и открытых проповедников его настроений. С последней трети XIX в. партия, которая за заслуги времен гражданской войны 1861–1865 гг. (когда она под руководством А. Линкольна привела силы Севера к победе над плантаторским Югом) получила название "великая старая партия", превращается в оплот американского консерватизма, выдвигает идеи твердого индивидуализма: насаждает культ частного предпринимательства, внушает американцам уверенность в справедливости так называемой свободной конкуренции. Даже после того, как государственно-монополистические принципы были узаконены "новым курсом", республиканцы продолжали отдавать дань реакционно-индивидуалистическим традициям и ориентировались на настроения противников роста роли государства в жизни общества. Отстав в своем социальном просвещении, "великая старая партия" в течение 20-летней "эры демократов" Ф. Рузвельта и Г. Трумэна (1933–1953) вынуждена была довольствоваться ролью оппозиции, которую вряд ли можно назвать лояльной: республиканцы в штыки встречали либеральное реформаторство демократической партии. В поисках оптимального варианта развития американского общества они обращали свои взоры в прошлое, и усвоение ими этатистских концепций (о расширении роли государства в регулировании социально-экономических процессов) растянулось на длительное время. Ростки "нового республиканизма", стремившегося противопоставить либерализму демократов более консервативный вариант этатистских воззрений и методов, появляются в конце 30-х — в 40-е годы. Переход республиканцев на платформу признания государственно-монополистического капитализма относится уже к периоду президентства Д. Эйзенхауэра (1953–1961). Его правительство, ощутив на своих плечах весь груз ответственности за судьбы американского капитализма, очень быстро уяснило, что политика, которая до того на протяжении двух десятилетий клеймилась большинством республиканцев как "социалистическая", объективно была неизбежной, что общие интересы класса буржуазии стоят выше "незыблемых" принципов государственного невмешательства. Вынужденно принимая на вооружение отдельные методы демократических администраций, республиканцы сохраняли свое лицо, которое всегда было обращено в сторону монополистической олигархии.

Отличительной чертой "нового республиканизма" стало сочетание признания активной роли государства в решении общественных проблем со стремлением мобилизовать возможности рыночных механизмов. Поэтому республиканцы отдавали предпочтение тем формам государственного регулирования, которые способствовали бы развитию частного предпринимательства, а никак не его ограничению.

Другим краеугольным камнем их философии была и остается тенденция к переносу центра тяжести в принятии внутриполитических решений с федерального уровня (из Вашингтона) на уровень штатов и местных органов власти. Казалось бы, что плохого в провозглашаемом республиканцами тезисе о необходимости решать проблемы "на местах", там, где политики "ближе к народу" и "лучше знают" суть этих проблем и пути их преодоления?! На самом деле подобные рассуждения в условиях американской действительности — отравленный политический плод. Что значило предоставление полномочий на решение вопроса о гражданских правах негров расистским властям южных штатов? — Только увековечение бесчеловечной системы сегрегации цветного населения страны. К чему могла привести и действительно приводила передача программ помощи беднейшей части населения администрациям штатов? — Исключительно к сокращению этих программ, хотя бы потому, что штаты просто не обладают достаточной налоговой базой для их финансирования. Кроме того, в отдельных штатах политический микроклимат часто оказывается более консервативным, чем на федеральном уровне, и деньги, предназначенные для помощи малоимущим, уплывают, скажем, на дополнительные льготы бизнесу или строительство роскошных административных зданий. За трогательной заботой всех современных американских консерваторов о "правах штатов" всегда скрывается их откровенное нежелание использовать государственное вмешательство для исправления пороков капиталистической системы.

Из всего этого органически вытекает третья особенность республиканской идеологии — стремление максимально сузить сферу социальной ответственности правительства. Республиканская партия, давно фактически списав обездоленных американцев со счетов в своей избирательной стратегии и выражая взгляды наиболее реакционной части буржуазии, неизменно призывает нуждающихся "полагаться на собственные силы" в этом никогда не существовавшем "обществе равных возможностей" и принимает де-факто лишь те социальные программы (чаще всего проведенные под влиянием нарастания классовой борьбы и по инициативе демократов), отмена или сокращение которых могут оказаться политически самоубийственными для буржуазного строя. Не ограничиваясь уменьшением объема государственной помощи нуждающимся, республиканцы в большей степени, чем их партнеры по двухпартийной комбинации, склонны были прибегать к репрессивным действиям против участников движений протеста, обрушивать карающую десницу американского "правосудия" на прогрессивные силы, инакомыслящих, на всех заподозренных в недостаточной лояльности к социально-политическим институтам США. Не случайно разгул крайней реакции и шовинизма, получивший по имени сенатора-республиканца из Висконсина Джо Маккарти (ему принадлежала основная роль в кампании антикоммунистической истерии первой половины 50-х годов) название "маккартизм", "обычно ассоциируется с деятельностью республиканской партии, партии крупного бизнеса"⁸. Маккартизм использовался для удушения свобод рядовых американцев, подавления прогрессивных общественных течений и профсоюзов, радикальной интеллигенции, для борьбы с либеральными реформами.

И закономерно, что именно в республиканской партии видела и видит главного выразителя своих интересов крупная американская буржуазия. "Неизменный курс республиканской партии на уменьшение государственного контроля над сферой частного предпринимательства, сокращение социальной помощи бедным и увеличение налоговых льгот и других видов правительственного содействия бизнесу, тяготение партии к репрессивным методам в отношении антимонополистического движения, ее открыто антипрофсоюзная политика — все это вызывает симпатии большинства американских предпринимателей к республиканцам"⁹, — подчеркивает советский историк Н. А. Сахаров.

Признательность монополистического капитала снискала и внешнеполитическая деятельность партии, последовательно отстаивавшей планы американского мирового господства, сыгравшей ведущую роль в развязывании в послевоенные годы печально известной "холодной войны". Конечно, ни республиканской, ни демократической партии не принадлежит исключительное авторство на "холодную войну". Она возникла на двухпартийной основе, партии относительно синхронно пришли к признанию необходимости добиваться установления международного порядка, в котором Соединенным Штатам должна принадлежать ведущая роль. Оформление послевоенных внешнеполитических доктрин выпало на долю администрации демократа Г. Трумэна. Но и республиканская партия отнюдь не довольствовалась позицией стороннего наблюдателя.

Через своих представителей в конгрессе она выразила полное одобрение курсу Трумэна на достижение "антисоветского баланса сил" во всемирном масштабе. "Великая старая партия" поддержала "план Маршалла", который пристегнул западноевропейские страны к американской экономической колеснице, создание Североатлантического блока, доктрину Трумэна о военной помощи Греции и Турции, способствовавшую их втягиванию в НАТО. В годы администрации Эйзенхауэра республиканская партия поставила во главу угла концепции "балансирования на грани войны", "освобождения порабощенных народов", надолго отравившие всю международную обстановку. Государственному секретарю администрации Дж. Даллесу принадлежит авторство на доктрину "массированного возмездия", вознесшую "холодную войну" к ее зениту. Согласно этой доктрине любой конфликт в любом уголке земного шара, который вашингтонские стратеги сочли бы частью "коммунистического заговора", мог перерасти во всеобщую ядерную войну.

Все послевоенные десятилетия в подходе обеих партий к международным и военно-политическим вопросам доминировал консенсус, т. е. согласие на проведение единой внешнеполитической линии, нацеленной на противодействие росту влияния системы социализма и национально-освободительных движений. "Подавляющее большинство элементов военной политики США, особенно ядерной, — подчеркивает Р. Г. Богданов, — фактически носит двухпартийный характер. Она обеспечивается широким "консенсусом", единодушием различных группировок правящего класса. Тут находит отражение общая ориентация американской буржуазии на силовое решение проблем, склонность рассматривать мир через орудийный прицел, видеть в гонке вооружений средство нажима на противника, запугивания его. В свою очередь в преклонении перед силой проявляется торгашеская философия правящего класса США, привносящего в политику принципы разорения и сокрушения конкурента"¹⁰. Планы экономического истощения или военного сокрушения СССР и других стран социализма доминируют во внешнеполитической стратегии американской буржуазии. Столь же един правящий класс и его партии в отстаивании своих коренных интересов от посягательств конкурентов из других капиталистических стран.

Можно ли вообще в этих условиях говорить о различиях в подходе ведущих партий США к внешнеполитическим проблемам? Внимательный анализ идейных установок и практики партий позволяет положительно ответить на поставленный вопрос, хотя в области внешней политики они еще менее отчетливы, чем во внутренней.

Либерализм, в большей степени свойственный демократической партии, "предполагает более деятельное организующее отношение к социальным переменам в мире, стремление путем активного вмешательства и приспособления к этому процессу направить его в нужное для своих интересов русло"¹¹, — подчеркивает советский историк В. О. Печатнов. Как это ни парадоксально на первый взгляд, но в политике демократической, более либеральной, партии, военно-силовые методы получали наиболее законченное воплощение. Невозможно не обратить внимания на тот факт, что именно при правительствах демократов в послевоенные годы были совершены наиболее значительные рывки в наращивании военной мощи США.

Нынешняя администрация Р. Рейгана в известном смысле порвала с традиционной линией "великой старой партии", беспрецедентно наращивая все виды вооружений. Но не случайно, что в целом избиратели США склонны были отождествлять демократическую партию с "наступательным активизмом" во внешней политике, способным довести страну до войны, а республиканский конъюнктурный прагматизм воспринимался часто как стремление к сохранению статус-кво и к изоляционизму. Не случайно и то, что лидеры "великой старой партии" никогда не упускали случая нажить себе на этом политический капитал, превознося свою партию в качестве гаранта мира, спокойствия и безопасности. Логика республиканцев в этом вопросе исключительно проста: все крупнейшие военные действия, которые США вели в XX в., начинались при демократах — от первой мировой войны до корейской и вьетнамской агрессий. Конечно, подобная аргументация не выдерживает критики. Вот что пишет по этому поводу А. Н. Яковлев: "Надо отметить, что рассуждения о "миролюбии" республиканской партии являются одним из мифов буржуазной политологии. Достаточно вспомнить, как при президенте Т. Рузвельте, авторе печально известной доктрины "большой дубинки", было осуществлено вооруженное вмешательство во внутренние дела Колумбии, навязан Республике Панама кабальный договор о канале. Тогда же американские оккупационные войска беспощадно подавили национально-освободительное движение на Филиппинах. При президенте У. Тафте вооруженные силы США вторглись в Гондурас, начали интервенцию в Никарагуа. При президенте У. Гардинге войска стреляли уже внутри страны — по бастующим шахтерам Южного Иллинойса и Западной Вирджинии. При президенте К. Кулидже свыше пяти тысяч солдат вновь вели необъявленную войну в Никарагуа. При президенте Г. Гувере снова стреляли. Теперь уже в голодных ветеранов первой мировой войны"12. Да и Эйзенхауэр не отставал от них в попытках силой утверждать американское глобальное господство. В 1954 г. США добились свержения самого демократического в истории Гватемалы правительства Арбенса, в 1958 г. отправили морских пехотинцев в Ливан для спасения там антинародного режима. При Эйзенхауэре была подготовлена почва для последующей широкомасштабной интервенции в Индокитай. Как будет показано в книге, на совести последующих республиканских руководителей также кровь тысяч людей по всему земному шару.

60-е годы, предшествовавшие описываемым в книге "событиям", в истории США часто называют "бурным" или "критическим" десятилетием. Они были отмечены острыми социальными конфликтами, общей политической нестабильностью, подъемом массовых демократических движений, поставивших под вопрос многие из еще недавно казавшихся незыблемыми устоев американской системы. В этих условиях правительства демократов Дж. Кеннеди и Л. Джонсона вынуждены были пойти на значительное расширение либерального реформаторства в рамках программ "новых рубежей" и "великого общества". Была зафиксирована ответственность федеральных властей за разрешение некоторых проблем здравоохранения, образования, за оказание помощи бедствующим районам, реконструкцию городов, борьбу с бедностью.

Столь решительный шаг в развитии либеральной модели государственно-монополистического капитализма был с ужасом воспринят представителями консервативной части политического спектра США как начало "социалистического перерождения" страны. В ней, и в первую очередь на правом фланге республиканской партии и в тех социальных слоях, на которые он опирался (мелкая буржуазия, "молодые деньги" Запада и Юго-Запада и др.), стремительно возрождались индивидуалистические настроения. Они охватили и основную массу республиканских консерваторов, центристов. Отвергая мероприятия демократов, многие из которых носили более чем умеренный характер, все республиканцы, хотели они того или нет, лили воду на мельницу ультра, отметая даже часть из тех принципов, которыми сами руководствовались в 50-е годы. Руль партии был повернут в сторону реакционного индивидуализма, отрицания всей внутриполитической практики США со времен "нового курса", что предопределило выдвижение ею кандидатом на пост президента в 1964 г. лидера ультра Б. Голдуотера. В области внешней политики его призыв "не прекратить холодную войну, а выиграть ее" становится боевым лозунгом республиканцев. Голдуотер, программа которого была замешана на расизме, махровом антикоммунизме и предлагала по существу демонтаж возводимого демократами здания "государства всеобщего благосостояния", привлек в ряды партии целый сонм ультраправых организаций и групп, включая пресловутое профашистское Общество Джона Берча, но вызвал крайне негативную реакцию у большинства американцев. Сокрушительный провал Голдуотера на выборах, породивший даже широкую тревогу за жизнь партии, заставил республиканцев срочно залечивать раны с помощью внутрипартийных организационных реформ и идейной перестройки.

Однако лучшим лекарством для "великой старой партии" стали провалы администрации Л. Джонсона. Размеры правительственных программ помощи безнадежно отставали от масштаба требовавших решения социальных проблем, и нараставшая волна демократических движений повлекла за собой отход значительной части правящего класса от поддержки внутриполитического реформизма демократов. Одновременно они начали терять опору в средних слоях и части рабочего класса, несших на себе основное бремя налогов и убежденных средствами пропаганды, что рост налогов вызван в первую очередь увеличением числа получателей государственной социальной помощи. Вьетнамская агрессия уменьшила поддержку Джонсона либеральными силами, включая прогрессивные профсоюзы, молодежь.

После успеха на промежуточных выборах в конгресс в 1966 г. республиканцы вновь почувствовали себя на коне и смогли блокировать или урезать ассигнования на ряд важных начинаний "великого общества". Если в первые годы войны в Индокитае лидеры партии восторженно приветствовали все акты эскалации войны, то по мере нарастания "вьетнамского синдрома" (широкого общественного недовольства интервенционистским курсом Вашингтона) они начали спешно отмежевываться от Джонсона, пополняя ряды его критиков и справа и слева.

К президентским выборам 1968 г. "великая старая партия" имела перед собой достаточно уязвимую мишень — демократическую администрацию, глава которой еще весной того года отказался переизбираться на второй срок под грузом очевидных политических провалов. В этих условиях взоры партийного руководства обратились на политика, чья звезда уже долго светила на республиканском политическом небосклоне, — Ричарда Милхауза Никсона.

Настоящая книга является продолжением исследования современной истории республиканской партии, начатого в работе "От Эйзенхауэра к Никсону. Из истории республиканской партии США" (М., 1984), и подробно рассматривает события с прихода на пост президента Ричарда Никсона в 1968 г. до водворения в Белом доме Рональда Рейгана.

Автор выражает искреннюю благодарность за ценные замечания и пожелания, высказанные на разных стадиях подготовки этой работы, докторам исторических наук Ю. М. Мельникову, А. С. Маныкину, Е. Ф. Язькову, кандидатам исторических наук Г. Г. Бовту, И. В. Галкину, А. А. Кормильцу, В. О. Печатнову, Ю. Н. Рогулеву, В. И. Терехову.