(Огни)
Холод еще бродил по телу, пульс был меньше положенного, движения — заторможенные. Примерно также ощущаешь себя, занимаясь гимнастикой в воде. Пробовала однажды исключительно ради нового опыта, а скорее в очередной тщетной попытке отвлечься от переживаний.
Бесплотные старания ускориться завершались покалыванием стоп, молниеносно взмывавшим до темечка. Наполнив ванну, с наслаждением легла в горячую воду. Боже! Как же хорошо…
Тонус возвращался, энергия врывалась в истощенные отравой клетки. Воззрившись на лазурный потолок с веселым, оранжевым геометрическим узором, расслабилась, отпустив тяжелые думы. Даже толстые вьюны с громоздкими аляповатыми белыми цветами на стенах излучали уют, спокойствие.
Желудок нетерпеливо заурчал. Я ведь так и не позавтракала. О чем вообще думаю?! Тут убивают, используют как козырь в до сих пор непонятной игре, а я о еде… Все-таки насколько же здорово, когда силы вновь циркулируют в венах, энергия фонтанирует.
Мир сразу расцветает миллионами красок. Угловатые, плохо распознаваемые фигурки животных на полу представляются самобытным произведением искусства, спартанская обстановка дома кана — аскетично-изысканной. Вопиюще блестящая кафельная отделка уборной — глянцево-богатой.
Потянулась… Мотнула головой. Здорово… В животе повторно раздался неприлично громкий звук.
— Поешь, — в комнату без всякого стеснения зашла Индира. Настолько естественно, что первый порыв закрыться хотя бы руками, быстро отошел на второй план. Людоедка поставила на бортик ванной тарелку с пышным хлебом, разноцветными плодами, мясом. — Баранина, — уточнила поспешно. Вовремя… Меня уже едва не стошнило при мысли, что это за блюдо.
Индира юркнула за дверь, но спустя несколько минут вернулась со стаканом бледно-розовой жидкости.
— Настойка коры мееха, — сообщила бодро и испарилась.
Все-таки придется попробовать местное зелье, жажда напомнила о себе сухостью во рту и горле. На провиант накинулась так, что только за щеками хрустело. Ветчина, булка казались верхом кулинарного искусства, неведомые фрукты-овощи — божественными дарами флоры, жидкость цвета фламинго приятной, освежающей. Слегка терпкая, абсолютно не сладкая, она великолепно утоляла жажду.
Покончив с едой, вытерлась, накинула свободную тунику, штаны, подпоясалась черным кожаным поясом, висевшим у изголовья кровати. Крутанувшись возле зеркальной дверцы гардероба, грустно усмехнулась. Одежда висела на мне мешком, а ремень, почеркнувший талию, усиливал эффект «а-ля костюм с большого Ивана».
Села, обдумывая положение дел.
Что предпринять? Уйти пока Тарелл не хватился? Куда? К Алу? За полчаса общения кан рассказал мне больше, чем ледяной за сутки! Почему? В сложившихся обстоятельствах это удивительней всего. Как ни в чем ни бывало, не прося о молчании, людоед поведал свои и чужие тайны. А ведь до нападения гента мы парой слов не перемолвились.
Ни с того, ни с сего, пришло осознание — Тарелл действовал на каких-то инстинктах. Животному требуется лишь минута, чтобы полюбить человека, остаться равнодушным или возненавидеть. Сразу вспомнился мой пес… Громадный кавказец. Щенком, неповоротливым шариком на коротких лапах он по-хозяйски зашел в квартиру, поочередно обнюхал членов семьи и разлегся на моих ногах. Выбрал. Я могла чистить ему зубы, уши, мыть отвратительно пахнущим шампунем от блох. Зверь морщился, поджимал уши и хвост, но терпел. Терпел от любимого человека все. Доверял безоговорочно. Попробовал бы любой другой сделать резкое движение неподалеку!
Каны унаследовали многие повадки четвероногих. Возможно остальные оборотни тоже. Пока информация о людоедах приходила легче и быстрее, возможно потому, что я угодила в их мир, увязла в нем с головой!
Человеческие эмоции вливались в живоедов… слово то какое странное… вместе с инстинктами. За минуты. Увидел, обнюхал, прочувствовал. Забавно.
Могу ли доверять Тареллу? Похоже, да, раз уж его оборотневое чутье за меня. Опасен ли альфа? Разумеется! Должна ли переживать за себя? Черт его знает. По-турецки разместилась на кровати и медитировала.
— Что за..? — усмешка альфы канов вывела из оцепенения.
Людоед облокотился о косяк, ухмыляясь во весь рот в одной из поз.
— Медитирую… — промямлила я.
— Вижу, — Тарелл лениво согнул ногу в колене. — Пока останешься тут. Свяжусь с Алом и Беарном. Будь они неладны, проблему придется решать сообща.
Кивнула.
Черные волосы вождя канов промокли насквозь, будто он только что нырял. Босые ноги оставляли на полу влажные следы. На свободных холщевых брюках, типа моих, сменивших джинсы людоеда, проступали сырые пятна.
Обнаженный торс блестел от крохотных капелек. Он купался что ли?
— Пока можешь гулять по поселению, — Тарелл лениво потянулся, — Я всех предупредил. Если хоть кто тронет, даже мизинцем или зенки вылупит, куда не надо, скажешь, — глаза кана недобро сверкнули, поза отдыхающего хищника вмиг сменилась грацией охотника перед броском, — А я пока свяжусь с этими … недоносками…
Людоед развернулся и двинулся прочь. Дверь в комнату не только не закрыл, даже не запахнул. Оглянулся, пройдясь по мне тем самым взглядом. Жадным, осязаемым, исполненным животного восхищения и затерялся в коридорах, оставив на коже ощущение своего огня.
…
Сколько просидела на кровати не знаю. Не представляла — что делать, куда податься. Уйти от Тарелла больше не хотелось. Его последнее появление, как ни удивительно, стерло страхи, вселило уверенность.
В обществе этого мужчины эмоции зашкаливали, сносили крышу. Ужас сменяло изумление, шок вытесняло спокойствие, непонимание перерастало в инстинктивное доверие.
Будоражило ощущение животного удовольствия, исходившего от кана. Точно одно мое присутствие, близость доставляла ему ни с чем несравнимое наслаждение. Параллель не ахти, но должно быть именно так ощущает себя прирученный зверь рядом с дрессировщиком. Впрочем, разве я приручила Тарелла?
— Хочешь поглядеть на поселение? — Индира как обычно не церемонилась. Надо — вошла, не надо — ретировалась.
— Не знаю… — промямлила медленно.
— Тарелл решит проблемы, — небрежно заявила людоедка так, будто знала обо всем.
— Сможет ли? — пробубнила я под нос. — Он, кажется, собирался звать на помощь Ала и Беарна…
— Пф-ф-ф, — пренебрежительно фыркнула Индира, — Просто они замешаны, насколько я поняла. Тареллу не нужна помощь.
Людоедка говорила о вожде так… словно безоговорочно в него верила. Не ему верила, а в него. Как в бога. С таким не поспоришь. Заметив мое замешательство, Индира выпалила:
— Не понимаю! Как можно предпочесть роль подстилки ледяного, месту альфа-самки стаи!
О чем это она? Я что-то пропустила? Какая еще альфа-самка? Какой стаи? Кто чего предпочел? Пару минут собеседница сверлила меня внимательным взглядом темно-синих глаз, точь в точь, как у брата. На лице ее читалось то ли изумление, то ли непонимание. Наконец, Индира уточнила:
— Ты ведь невеста Ала?
Ну вот откуда она знает? Вчера ледяной придумал это, дабы отвязаться от полиции, а сегодня о наших псевдоотношениях наслышаны все сверхи? У них тут магический канал связи?
— Такое не утаишь…. — хмыкнула людоедка. — Мне сказал кан из другой стаи, а ему — знакомый, случайно услышавший разговор верберов. Те узнали от…
— Беарна, — догадалась я.
Собеседница кивнула и присела на постель, оставив между нами расстояние примерно в две ладони.
Да-а-а… Быстро же здесь распространяются слухи. Прямо сверх-телефон… От слова «сверхи»…
— Что значит альфа-самка? — так и подмывало уточнить.
— Кхм… ну это… главная женщина племени, — Индира посмотрела наверх, точно вещала о богине. — Она может отменить любое решение вожака… Ты же наверняка уже в курсе наказания Стеллы, раз общаешься с ее вербером?
Информация штурмовала мозг, лилась как из рога изобилия. Уложить все в голове удавалось с трудом, проанализировать не успевала.
Беарн, он медведь Стеллы. Ее возлюбленный, на встречу к которому неосторожная людоедка спешила во время ритуального праздника сородичей. Тарелл узнал… и… Случилось то, что случилось. Вспоминать — себе дороже.
Кивнула на вопрос Индиры, сосредоточенно уставившейся на меня.
— Так вот! Альфа-самка даже такую предательницу могла обелить. Лишь одним своим решением. Ее бы просто поимели мужчины стаи и отпустили.
Та-ак… Альфа-самка могла спасти жизнь Стелле. Хорошо. Поимели все мужчины стаи… Плохо. Но лучше чем так и потом еще мученическая смерть. Тогда почему же каны не выберут альфа-самку? По крайней мере, в интересах женщин племени немедленно бежать голосовать!
— И как становятся альфа-самками? — вопрос застал Индиру врасплох. Несколько минут она пялилась на меня с видом человека, внезапно оглушенного чем-то очень тяжелым.
— Альфа-самка! — повторила, будто это словосочетание должно значить для меня очень многое. — Самка вождя! Женщина Тарелла!
А-а-а-а! Вот она о чем! Да ты тупишь Огни. Тарелл — альфа, его женщина — альфа-самка! Все просто. Так! Минуточку! Когда я отказывалась от этого поста? Вернее, конечно, перспектива стать женщиной вождя людоедов не особенно прельщала, но не припомню, чтобы мне вообще такое предлагали! Индира наблюдала. Выждав некоторое время добавила:
— Тебе надо только отдаться ему.
— Все отдающиеся Тареллу женщины становятся альфа-самками? — удивилась я.
В очередной раз собеседница выглядела контуженной на всю голову.
— Э-э-э… Ты не чуешь его? — осторожно уточнила Индира.
Вот дала! Я что тебе кан? Медведь?!
— Я ведь не оборотень, — нерешительно промямлила я.
— Это понятно… А-а-а-а… — до людоедки, кажется, медленно доходило.
— Любая женщина племени чует Тарелла, когда ты рядом. Он тебя хочет. Не как самку для спаривания, — полагаю, Индира подбирала слова. Для особо одаренных, как я, не различающих особый аромат вождя, чуждых обычаям канов, — Ну как самку для женитьбы. Рядом с тобой он пахнет… любовью… и страстью конечно, — пока я силилась переварить услышанное, людоедку понесло. — Ты вообще уверена, что клыкастый женится? Если Тарелл объявит тебя альфа-самкой, это навсегда, понимаешь? А ледяной… поиграет и бросит. Потом заведет другую невесту. Клыкастые… они не умеют любить… У них за века невест этих перебывало, — Индира крутанула глазами, обводя комнату и замолчала.
Вот так так! Кто бы мог подумать, что услышу о неумении любить Альвиллем и умении — Тареллом. Эта машина для убийств, пыток, жестокостей способна на чувства?
— Ледяные мастерски опутывают красивыми словами, — добила людоедка. — Манерами околдовывают… А чутье не обманешь. Только самцы его не слышат. И разве не из-за тебя его ранили мроркским кинжалом? Только что обрабатывала раны…
В очередной раз кивнула.
— Он рискнул жизнью, понимаешь? — Индира начала разговаривать со мной как с маленькой, недалекой глупышкой. Не мудрено. Запаха любви Тарелла не воспринимаю, что такое альфа-самка… не подозреваю. Тут любую глупость заподозришь.
— Знаю, — согласилась в попытке прекратить излияния собеседницы. Вообще забавно, если подумать. Тарелл, могучий глава поселения, которого боятся и боготворят. Реально боготворят! Но запах любви скрыть не может! Интересно тут у канов! Жаль, у людей все сложнее! Так бы обнюхали мужчину и сразу в загс…
Ах, Огни-Огни! Нашла время шутить! Сидишь в доме главного людоеда в ожидании, когда три сверха решат твою судьбу, веселясь по поводу всяких глупостей. А цель, ради которой рискнула всем — жизнью, свободой, миром… не приблизилась даже на миллиметр.
— Сейчас не до того, — пробормотала вслух, пытаясь перевести беседу в другое русло.
— Если бы ты только одним словом, жестом согласилась быть альфа-самкой, никто бы тебя не тронул! Знаешь или нет наши обычаи, но за это ручаюсь жизнью, — Индира сделала странный жест. Напоминающий, как Тарзан бил себя в грудь, издавая клич.
— Слушай, а сколько вообще племен канов? — попыталась я вторично уйти от смущающего разговора.
— Ща! — людоедка нахмурилась, подсчитывая, — Только ночных или огненных тоже? — уточнила.
— Всех!
— Тридцать два сейчас, — после небольшой паузы выдала Индира, — В совете вождей Тарелл третий, — добавила, гордо вскинув голову. Мне цифра ни о чем не говорила.
— Огненные это…
— Рыжие большие кошки, — произнесла собеседница тоном, ясно говорящим: «Да тебя учить и учить».
Собственно, нисколько не стесняюсь невежества. Прочитать все из информационного поля невозможно. Сведения собраны там не пойми как, вразброс. Порой, настроившись на событие или личность, можно узнать больше, чем хочешь, мельчайшие подробности откопать. Например, какую запонку он потерял гуляя в парке… Или во сколько лет перестал верить в Деда Мороза. Однако часть данных закрыта. Где-то она есть, но пока найдешь, придется перекопать кучу ненужных фактов. На такое могут уйти и несколько дней, и год, и полжизни.
— Индира, тебе заняться нечем? — на пороге комнаты появился Тарелл. Никак не привыкну к его способности бесшумно двигаться.
Людоедка слегка наклонила голову в знак подчинения, как делала Стелла.
— Ты же велел показать гостье поселение, — виновато произнесла она.
— И?
Индира проскользнула мимо альфы, сохраняя позу повиновения.
Тарелл молчал, буравя меня тяжелым взглядом исподлобья. Мышцы бугрились под смуглой кожей, тяжелые смоляные волосы распушились, вздыбились.
Кан не двигался и ничего не говорил. Немая сцена тянулась несколько минут.
Взгляд людоеда изучающе бродил по телу, лицу, время от времени неожиданно стреляя в глаза. Выдержать его удавалось с трудом. Я опять не понимала Тарелла. Чего он хочет?
Кан то шумно выпускал из груди воздух, то замирал настолько тихо, что я внимала биению своего сердца. Оторопев, не решаясь пошевелиться, выжидала, нервно комкая холщевое покрывало.
— Ал и Беарн будут через час с небольшим, — густые брови Тарелла сошлись на переносице в мохнатую линию. — Решим, что делать. Всех касается.
— Что делать со мной? — голос предательски дрогнул. Ну, вот как я за считанные полтора дня умудрилась вляпаться в чужую переделку? Всего-то надо было найти Морроха, уговорить, вымолить помощь. Лишившись денег, документов, всего, необходимого для выживания, пришлось довольствоваться подачками сверхов. В итоге, их проблемы стали моими, а мои… Мои наверное уже никогда не решатся…
— Да не с тобой! — не успела глазом моргнуть, тон кана изменился. Стал мелодичным, как в лесу, но одновременно резким, гулким, — С гентами! Ты под защитой! Это не обсуждается! Не забивай голову пустяками.
Ничего себе пустяки! Я не ведала, с кем и где окажусь завтра, проведу ночь, в конце концов. Но главное, чего добиваются все эти сверхи? Зачем помог Ал? С какой стати Тарелл убеждает не волноваться?
Разрыдаться бы в голос — выпустить опасения, тревогу неукротимым потоком соленой росы. Неизвестность давила, сковывала, вытягивала энергию не хуже портала. Сейчас, цель рискованного путешествия, такая близкая, доступная, ускользала, как песок сквозь пальцы. На плечи навалилась тяжесть, безвыходность сковала, забрала недавно обретенные жизненные силы, энергию.
— Чего расстроилась? — кан двинулся навстречу. Стопы его бесшумно перекатывались на гладком бежевом полу.
Не взирая на внешность человека-горы, я давно просекла насколько Тарелл ловок и быстр. Кошка, что тут скажешь.
— Значит не чувствуешь как пахну? — без малейшего перехода сменил тему кан, — Я-то думал…
Еще шаг. Еще. Сейчас от людоеда совсем не исходила опасность. Зной оборотня привычно оседал на руках, на щеках… Везде. Хотя он оставался еще не особенно близко. Ощущения резко изменились. Переживания, боль, вонзившаяся в сердце миллионами игл отпустили также быстро, как накатили. Я вся превратилась в ожидание…
Кан замер. Скользнул взглядом по телу, будто проверяя реакцию на свои действия, в прыжок очутился рядом. Приземлился беззвучно, как и шел, нагло опровергая закон тяготения. Я замерла, чуть отшатнувшись. Кубики пресса людоеда замаячили буквально перед лицом. Тарелл задышал часто, отрывисто, глубоко. Помимо воли окутывая, пленяя, завораживая сладко припекающей дымкой. На какое-то время ненастья, ужас потери, безнадежность, сковавшие каждую мышцу холодом, пропали. Вселенная сузилась до меня и альфы, прогнавшего этих демонов прочь одним лишь своим присутствием, огнем, штурмующим студеное от переживаний тело.
— Проверим, — без предупреждения кан притянул мою голову к своему животу. — Чувствуешь?
Мой ступор усилился — аж мышцы свело. Опаляющая кожа людоеда едва касалась кончика носа. Кан почти не пах. Должно быть, потому, что из кошачьих. Но теперь аромат его достиг и моего ничтожно слабого нюха.
Терпкий, островатый, очень… приятный. Честно говоря, не люблю вдыхать мужской пот. Раньше буквально выворачивало наизнанку. Сейчас будто тестировала дорогой дезодорант из мачо-коллекции. Хотелось втянуть побольше, ноздри слегка щекотало, я совершенно разнежилась.
Тарелл отступил на шаг и… расшнуровал брюки. Он что намерен раздеться?
Приспустив мешковатые штаны, кан шагнул вплотную. Я отклонилась, но огромная ладонь притянула голову почти к оголенному мужскому лобку. Сопротивляться не выходило — рука Тарелла — мягкая, но непобедимая, не позволяла.
Закрыла глаза, потому что увидела слишком много. Во всяком случае, в страсти кана можно совсем не сомневаться. Людоед надавил на затылок, и я опять впечаталась носом в его пышущую огнем кожу.
Запах изменился — прорезалась сладковатая нота, сродни очень слабому цветочному аромату… Довольно тонкому. Тарелл шумно выдохнул еще и еще. Отпустив, ретировался, позволяя разглядеть себя целиком.
Черные глаза сверкают, подобно кускам полированного гематита. Налитое, окаменевшее тело само желание.
— Зверям проще, — ухмыляется людоед, — Запахи не обманывают. Не путают красивыми словами, не лгут.
— Я не разбираюсь, — говорю зачем-то.
— Думаешь? — Тарелл исчезает, а спустя несколько минут появляется в дверях, толкнув впереди себя другого кана.
Тот заметно меньше, но достаточно крепок.
— Посмотри на нее! — командует альфа.
Людоед тормозит в нескольких шагах от меня, пара вмиг почерневших зрачков обдают знакомым ощущением нескрываемого вожделения. Ноздри незнакомца вздрагивают, хищная улыбка кривит налившиеся кровью губы.
— Нравится? — оклик альфы заставляет вздрогнуть.
Парень молчит, сопит, старательно изучает пол.
Тарелл наклоняется, резко проводит рукой по его голому животу, близко к паху и сует мне под нос. Миллиметронщик! Все-таки не коснулся… Еще бы чуть… Но ладонь кана останавливается в самое время. Аромат чересчур кислый что ли, насыщенный, утрированный… Инстинктивно морщу нос, не выдержав, отворачиваюсь. Боже! До чего я дошла! Нюхаю мужиков — одного за другим.
Краем глаза вижу — Тарелл небрежным движением руки приказывает соплеменнику уйти. Тот повинуется, склонив голову и подставив вожаку шею.
— Теперь разбираешься? — спрашивает альфа стаи, угольные зрачки пригвождают к месту.
Пожимаю плечами. Что сказать? Тело ответило за меня.
Прыжок — и Тарелл снова рядом.
— Свой запах знаешь? — хватает за руку, вдыхает, прикрыв веки. Не всякие изысканные духи так смакуют. — Попробуй, — сует в нос. В каком-то оцепенении подчиняюсь. Аромат солоноватый, напоминающий запах молодых огурцов, разломанных садовником.
Грудь кана вздымается все чаще. Рывок за локоть, и я со всей дури врезаюсь в него. Боже! Какое блаженство! Жар охватывает, пропитывает. Руки, ноги в кои то веки не студеные. В экстазе прикрываю глаза.
Никакая ванна с объятием рядом людоеда не стояла! На считанные мгновения то, что он делает совершенно неважно, по сравнению с этим всеобъемлющим ощущением. Людям не понять! Аура полу-рептилии не позволяет нам иметь нормальную температуру. Мерзнем, коченеем, всегда, даже удушливым летом. Тарелл согрел, одной лишь близостью, мимолетным касанием. Тепло рванувшее в ладони достигает кончиков пальцев. Потрясающе!
Некоторое время почти не замечаю как людоед медленно водит языком по шее… Вылизывает подобно огромной кошке. Опускается ниже. Воздух изо рта Тарелла парит. Язык поразительно гладкий, нежный скользит по коже, словно прокаленный шелк. Руки вздрагивают, грудь ходит ходуном, спина выгибается дугой.
— Пахнешь… как роса… свобода… жизнь…
С трудом улавливаю шепот Тарелла.
Задурманенный восторгом мозг не способен осознать происходящее. Чересчур давно я не получала жизненно важной энергии. Мускулы поют, натягиваются, обновляются. Дорогущие маски, суперкремы, пиллинги, иные достижения косметологии не сравнятся с тем, что чувствует возрожденная кожа.
Не встретив сопротивления, Тарелл укладывает меня на постель, придавливая исполинским торсом. Его язык настойчиво прижимается к телу, скользит размеренно, попадая в каждую впадинку, огибая каждую родинку. В каком-то забытьи от неземного блаженства пропускаю момент, когда людоед рвет одежду прямо на мне. Треск поддавшейся ткани — и мягкий сгусток возобновляет путь.
Из горла Тарелла рвется урчание… Настоящее, кошачье, ласкающее слух, пробирающее до костей. Мурашки разом выступают пупырышками… Клетки вибрируют в такт утробному звуку.
Ур-р-р… ур-р-р… ур-р-р…
Я еще в омуте эйфории. Никогда прежде не прогревалась целиком. Запутавшись в эмоциях, впечатлениях, не успевая следить за приливом крови к пальцам, стопам, носу, смутно воспринимаю Тарелла.
Ур-р-р.
Кан уже где-то в районе моего живота. Информация приходит сама. Вылизывание — ритуал между людоедом и его самкой, возможной парой. Как кошки проходятся по себе языком, так поступают каны с собственной женщиной.
Ум слегка проясняется. Достаточно, чтобы осознавать силу возбуждения Тарелла. Смотреть не надо, упругая, твердая плоть все время задевает то ногу, то живот, то еще что-нибудь. В подобные мгновения волна крупной дрожи овладевает людоедом. Он сопит, урчит, пыхтит. На долю секунды останавливается, чуть запрокидывая голову, отстраняясь. Замирает и продолжает вылизывание. Ноги, руки, плечи, бедра… Непоследовательно, алчно, дергано. Судорожно глотает, льнет. Чувствую стремительную пульсацию возле пупка. Тягучая жидкость опрыскивает кожу. Людоед медленно выпускает воздух изо рта, нависает. Зрачки цвета ночи изучают, вдалбливаются в мозг.
— Твой запах… — хрипло рычит кан. — Сводит с ума, лишает воли, забирает самообладание.
Цепенею. Натужно соображаю — что же стряслось. Тарелл кажется тоже. Осторожно встает, подбирает с пола штаны. Когда снял? Дрожащими руками натягивает, с третьей попытки завязывает веревку на поясе.
— Я… Ты, — бормочет нерешительно. — Мы с то… — осекается на полуслове.
Каменеет в чуть ссутуленной, неестественной позе, хмурится, вмиг превратившись из растерянного, смущенного мужчины в потревоженного хищника. В чем дело? Вопрос замирает на устах, потому что кан разряжается чередой грязных ругательств и без объяснений покидает комнату. Полнейшее замешательство вынуждает дернуться следом, но жалобный визг колес возле дома и вопрос Ала:
— Где она? — расставляет все по местам.
Появляется неуместная мысль. Так вот почему Тарелл разозлился в автобусе! Думал, я учуяла запах и отреагировала на его эмоции негативно! Вопрос людоеда — отдавалась ли Алу, фактически означал: «Ты влюблена в Ала?»
Как все запутано! По мнению альфы канов мужчина может брать женщину просто так, в целях наказания, как Стеллу. Бедолагу насиловали многие соплеменники, в том числе и женатые! «Самку» же принуждают — по закону или силой, либо она сходится с партнером добровольно, по любви. Третьего не дано. Первобытное сознание оборотней не ведает полутонов, впрочем, как и пограничных решений.