Ревизор: возвращение в СССР 16

Глава 20

г. Москва

Только я решил, что этот день закончился и можно, наконец, отдохнуть, как зазвенел телефон. Звонил Сатчан.

– Привет. Вернулся, наконец? – устало спросил он.

– Откуда? – удивился я.

– Да не знаю откуда. Просто со вчерашнего дня пытаюсь тебя застать, а у вас трубку никто не берёт. Думал, на дачу на выходные уехали. Я сейчас подъеду, разговор есть, – сказал он таким тоном, как будто кто-то умер, и положил трубку.

Через пятнадцать минут я уже гулял вдоль Проспекта Мира, теряясь в догадках, что такого у него могло случиться. Сатчан подъехал очень быстро.

– Плохие новости, – протянул он мне руку, как только я залез к нему в машину.

– Это я уже понял. Насколько плохие?

– Мы с типографии уходим. Вот, насколько плохие...

– Почему?

– Пришлось уступить в неравной схватке.

– Объясни, на вас кто-то наехал?

– Наехал, – горько усмехнулся Сатчан. – Слово-то какое подходящее. Да, наехали, не та группа, что в прошлый раз, а более серьезная, из горкома, и у них поддержка в ЦК. Нам нечего им противопоставить.

– Понятно. А как они о вас узнали?

– Как-то узнали. Может, со сбытом где-то засветились.

– Или кто-то из самой типографии вас сдал, – задумчиво проговорил я. – Ты можешь мне рассказать, как, вообще, это происходит? Не пришёл же к вам человек из ЦК КПСС со словами: поворовали, дайте другим.

– Нет, конечно, – усмехнулся он. – Сначала проверка госпожнадзора. Привязались к старой проводке, останавливают работу производства. Деньги инспектор сразу брать отказался. А потом нашему директору дают неделю: собирай свои манатки и проваливай на все четыре стороны, а то по статье уволим или, вообще, халатность пришьём и под суд пойдёшь.

– Проводка, помнится, там никудышная была ещё со времён старого директора. Вы что, так и не навели с ней порядок?

– Да как-то руки всё не доходили...

– Понятно. Кто ж вас сдал? – задумчиво проговорил я.

– Это мы, конечно, постараемся выяснить, но сейчас другое важнее. Нужно порядок в бухгалтерии навести, чтоб комар носу не подточил. Никаких следов нашей деятельности не осталось. Тебе надо съездить и на месте все проверить.

– Я не поеду туда, – резко ответил я. – Ты мне можешь гарантировать, что вас слил не действующий сотрудник типографии? Не можешь. И зачем мне там светиться? Привозите документы, я проверю. А самое первое, что я сделал бы, это уничтожил бы все клише с названиями книг из левых тиражей. Пока ваш директор ещё на месте, пусть выносит их и расплавляет в специальной машине, где они заготовки делают для другой машины, которая металлические строки отливает. И отлитые страницы левых тиражей пусть тоже обязательно все переплавит. А бухгалтерия что? Только увеличенный расход бумаги, и то если её через бухгалтерию проводили, могли же и не проводить. А клише и строки из книг – это вещдоки! От них в первую очередь избавиться надо.

– Хорошо, сделаем, – сразу посерьёзнел Сатчан.

– Меня почему очень беспокоит вопрос, кто вас слил? – посмотрел я на него. – В свете других объектов. Не дотянулись бы конкуренты и до них. Вот на меховой фабрике мы от нападок предыдущей группировки отбились. Но что новым конкурентам стоит тот же пожнадзор натравить? Считаю, что вы недорабатываете. Теми объектами, которые вы к рукам прибираете, заниматься очень серьёзно надо. Оборудование менять. Рабочим благоприятные условия труда и отдыха создавать, зарплаты повышать. Ты что думаешь, они не понимают, что у них под носом происходит? Они всё видят и всё понимают. А чтоб они молчали и за своё рабочее место держались, в них тоже надо вкладываться. Причём разница в условиях работы до вас и с вами должна быть как небо и земля. Чтобы они дорожили вашим присутствием у них на производстве и боялись, что вы уйдёте и опять станет всё по-старому. Понимаешь? В таком случае, они сами крота в своих рядах вычислят и тихонько линчуют. И камвольная фабрика меня тревожит…

– Ну, ты наговорил, – усмехнулся Сатчан. – А с камвольной фабрикой что может случиться? Мы туда только зашли. Еще ничего сделать не успели.

– Фонды на оборудование выбили?

– Ну, практически, – кивнул он.

– Ну, вот. Уже лакомый кусочек. Конкурентам этим заниматься не надо будет. Придут на всё готовое.

– И что ты предлагаешь?

– Затаиться, пока вы разбираетесь, каким образом типография от вас ушла. Пусть на Яузе спокойно делают ремонт, монтируют очистные, оборудование новое заказывают и получают на выделенные фонды. Не отсвечивайте там, до поры, до времени, не привлекайте к объекту внимание. Место хорошее, там одна территория чего стоит. Эту фабрику стоило бы сохранить за собой.

– Думаешь, они не только про типографию знают? – напрягся Сатчан.

– Все может быть. Опиши мне подробнее, как все случилось в типографии, что теперь ее оставить приходится.

– Ну, как?.. Когда директор с проверяющими не смог договориться, он позвонил нам. Мы сами попытались решить, обычно на этом этапе все разногласия исчерпываются, но не в этот раз. Мы не смогли ничего сделать. Подключилось начальство, задействовав свои связи, оно выяснило, кто против нас играет и приняло решение отдать типографию и не связываться.

– Получается, они заходили в типографию, уже зная, что будут сносить действующего директора?

– Получается, что так.

– Значит, дело первостепенной важности все же найти, кто против вас играет, сливая информацию. Ну а пока что… Привозите документы и отчётность с типографии, посмотрю, что там к чему. Только хвоста не приведи ни в коем случае, когда будешь бумаги забирать из бухгалтерии. Попроси кого-то за тобой ехать на машине в отдалении, чтобы убедились, что никто за твоей машиной не следит. И только когда созвонитесь, и он подтвердит, что за тобой никто не ехал, выезжай ко мне.

Сатчан уехал. А я призадумался. Естественно, услышанное мне не могло понравиться. Похоже, что группировка Сатчана зарвалась, принявшись слишком сильно активничать. Не по рангу для молодых, в советских реалиях, пацанов. Это в двадцать первом веке тридцатилетний пацан-миллиардер никого не удивит. А сейчас все же у руля седые и заслуженные аксакалы… И, похоже, кто-то серьёзный заинтересовался чрезмерными успехами настолько зеленых «менеджеров теневой экономики».

Единственное, что меня радовало, так это то, что комсомольская группировка, с которой я так тесно завязался, проявила благоразумие, и не пошла в рубку со слишком сильным противником. Это очень хорошо, что мании величия у них нет. Мне ли не знать, как аудитору, сколь многих губило ошибочное представление о собственной крутизне.

Ну и была также надежда, что львы на шакалов не охотятся. Присваивают их добычу и отгоняют от нее, но не убивают. Лишний шум и всякий беспредел опасен и для тех, и для других, могут охотники прибежать с крупным калибром…

Но все это, конечно, теория. Когда я сам жил в СССР, то, в силу возраста и неопытности, вообще понятия не имел, как подобные дела делаются. Надеюсь, именно так, как я думаю…

***

Лубянка. Кабинет полковника Воронина.

Полковник только пришёл на службу, успел повесить китель на спинку кресла и закинуть фуражку на пустующую напольную вешалку, как начал звонить телефон.

– Началось в колхозе утро… – проворчал он и снял трубку: – Воронин.

– Приветствую, Павел Евгеньевич. Это Дорохов, помощник Вавилова.

– Доброе утро, Николай Максимович, – напрягся Воронин. Не каждый день ему звонит помощник заместителя председателя КГБ СССР. Последний раз это было, когда, без объяснения причин, велели Ивлева любить и жаловать и ничего для него не жалеть.

– Нужно найти вашего вундеркинда Ивлева. Принято решение воспользоваться его предложением по закупке акций иностранных компаний. Подготовьте список.

– Когда это надо? – забеспокоился полковник, вспомнив, как Румянцев ему докладывал, что в планах Ивлева сплошные поездки всё лето.

– Как всегда, Павел Евгеньевич.

– Я понял: вчера, – вздохнул полковник и, попрощавшись с Дороховым, тут же набрал Румянцева.

***

Москва. Кабинет второго секретаря Московского городского комитета КПСС.

– Итак, что мы имеем? – продолжил совещание второй секретарь горкома Захаров, солидный, уверенный в себе мужчина за пятьдесят. – Со слов начальника Пролетарского райотдела МВД Мещерякова, работники комитета ВЛКСМ его района проявляют подозрительную заинтересованность в работе его ведомства, в частности пожнадзора. Вы выяснили, о чём речь?

– Да, типография у них там под проверку попала, серьёзные нарушения выявлены, – доложил член партийной комиссии Майоров, неброский мужичок, про таких говорят: «взгляду не за что зацепиться». – И давай сразу деньги инспектору пихать!

– Что за типография?

– Да не бог весть что. Не в этом дело, Виктор Павлович, они совсем там уже оборзели, – раздражённо высказался начальник финансово-хозяйственного отдела Ганин, немолодой, седой мужчина. – В открытую вписываются за свои объекты.

– Действительно, распустил Бортко своих комсомольцев, – поддержал Ганина Майоров. – Всех под монастырь подведут.

– Подождите, товарищи, – обратился к собравшимся второй секретарь. – Зачем его комсомольцам эта богом забытая типография?

– Директора сейчас сменим и разберёмся, – ответил ему Ганин.

– Вы так легко об этом говорите, Макар Иванович, – возразил ему Захаров.

– Комсомольцы у Бортко обнаглевшие, но не сумасшедшие, – усмехнулся Майоров, – чтобы с нами связываться. Там одного намёка директору хватило.

– Обнаглевшие, но не сумасшедшие, говоришь, Василь Семёныч? А вообще, мне, вот, интересно, какие у них ещё объекты есть? – задумчиво проговорил Захаров. – Они так ведут себя нагло и уверенно, что явно опыта уже где-то набрались.

– Узнаем, Виктор Павлович, – заверил его Майоров.

***

С утра в понедельник распланировал себе съездить в спецхран, чтобы успеть расписать до отъезда записки по новинкам для Межуева. Надо и очередную записку готовить, и увеличивать запасец на будущее. Но с утра пораньше позвонил капитан Румянцев и вызвал к себе на службу, озабоченно сказав, что, мол, не телефонный разговор.

Пришлось ехать на Лубянку и опять ждать его на входе. Настроение у него было задумчивое, хотя обычно он весело балагурил и подкалывал меня. А тут, практически молча, привёл к себе в кабинет.

– Что-то стряслось? – спросил я, прикрыв за собой дверь.

– А? Нет, всё нормально. Поручение к тебе очень важное. Вот, думаю, до отъезда успеешь?

– Что надо сделать?

Он сформулировал задачу. Я был доволен услышанным. Получается, всё-таки, поверили мне. Или в меня.

– А что со сроками? – спросил его.

– Ну, как обычно, чем раньше, тем лучше. Был бы ты одним из нас – вообще сказал бы, что вчера. Но ты же гражданский… Успеешь до отъезда?

– Постараюсь, – пообещал я и поднялся. – Поеду прямо сейчас в спецхран.

Он тут же поднялся и проводил меня до улицы. Забавно, что я и так в спецхран собирался, – подумал я, подходя к метро. – Это сегодня ещё и экономических газет западных надо набрать, с детальной информацией с бирж. Ну, где наша не пропадала. До тридцатого список акций, по-любому, нужно подготовить, дам его не только КГБ, но и Фирдаусу. А то я ему пока только с пяток дал возможных вариантов для покупки акций, но, хорошо покопавшись, нарою намного больше.

Просидел в библиотеке часов до четырёх. Потом уже и есть захотелось и глаза устали, и голова от постоянного перевода заболела.

Приехал домой, Галия сообщила, что Сатчан звонил. Тут же набрал ему на работу, но у того уже рабочий день закончился. Как же неудобно без мобильников. Гном за домом, дом за гномом.

Правда, не успел я толком передохнуть после обеда, как раздался требовательный стук в дверь. Тузик самозабвенно облаял дверь, а когда я подошёл к ней, сдал мне пост и с гордым видом удалился обратно к себе под стол на кухне. В надежде, что, либо при готовке, либо при еде про него вспомнят и кинут дополнительную пайку под стол. Забудешь тут про него, если он не стесняется напоминать. Этот холодный нос, неожиданно втыкающийся в ногу, уверен, не одного владельца симпатичного хвостатого до инфаркта довел…

– Когда ты уже звонок на дверь повесишь? – вломился ко мне Сатчан с двумя большими коробками. – Вот, документы. Куда их?

– Оставь тут, – пригласил я его на кухню.

– О, растём, растём! – увидел он вышедшую из спальни Галию.

Они обменялись дружескими приветствиями, Галия попутно накрыла нам стол к чаю и оставила нас.

– Ну, какие новости? – спросил я. – Нашли, кто вас слил?

– Пока что ничего конкретного…

– А улики уничтожили?

– Текст весь переплавили. А клише попортили, там металл другой, он не расплавился бы. Порубили на куски и на помойку отвезли.

– Тиражей левых, остатков нигде не завалялось на складе?

– Да нет, что ты! Первым делом этим занялись, когда стало ясно, что типографию оставляем.

– Ну, смотрите сами. Когда вам дела сдавать?

– В пятницу тридцатого. С первого июля в нашей типографии будет новое руководство.

– Хорошо, постараюсь перебрать здесь всё по максимуму.

– Спасибо. С нас причитается, – поднялся он и протянул мне руку.

– Разумеется, – рассмеялся я, мы попрощались, и он уехал.

Так, подведу итоги. Список акций у меня готов. Записки для Межуева мне надо сдать, крайний срок, в среду. А бухгалтерия до пятницы. Так что сначала записки.

Сел работать и провозился с записками до позднего вечера. Время поджимает, а мне ещё бухгалтерию типографии изучать. Завтра отвезу список акций Румянцеву и записки в Кремль. И сяду за Сатчановские коробки.

Вышел с собакой на улицу, только свернул за угол дома, как столкнулся с нашими соседями из Ромэна.

– О, добрый вечер! – воскликнула Ида. – Как хорошо, что мы вас встретили!

– Мы думали, думали, как вас отблагодарить, – полез во внутренний карман ветровки Яков, – и вот, – сунул он мне две контрамарки. – Они действительны весь июль. Обязательно сходите.

– Весь июль? – с откровенным сожалением переспросил я. – Как жаль. А у нас с женой билеты на тридцатое, везу её в Прибалтику на море. А сам буду туда-сюда мотаться между командировками.

– О, надо же, – растерялась Ида.

– А можно я художникам эти контрамарки отдам с первого этажа? – воскликнул я. – Елена Яковлевна мечтает нарисовать цыганку в народном костюме в танце.

– В самом деле? – удивлённо переглянулись артисты. – Хорошо, – сказала Ида. – А вам с супругой мы ещё подарим. Когда вы вернётесь?

– К началу сентября рожать, как раз и вернёмся. Так что, в театр, думаю, раньше нового года мы не попадём.

– Ничего, какие ваши годы! – похлопал меня по плечу Яков.

– А вы нас с художниками познакомите? – спросила Ида.

– Жену попрошу, она с ними дружит очень. Вот, – вернул я им контрамарки, – сами им и подарите.

– Заранее спасибо! – обрадовалась Ида.

– С нас контрамарки на новый сезон! – добавил Яков, мы попрощались и разошлись по своим делам.

С утра переписал начисто список акций и поехал на Лубянку. Румянцев удивился, когда тут же внизу у входа развернул мою записку на одном листе. С двадцатью компаниями, акции которых обязательно подорожают в ближайшие годы. Добыча нефти, транспортировка нефти, изготовление оборудования для нефти по всему миру. Производители танкеров, а особенно супертанкеров. Японские компании, изготавливающие легковые машины. Прекрасно помню, что они используют фактор резко подорожавшего топлива, чтобы предложить американцам и европейцам свои маленькие экономичные машинки вместо огромных американских и европейских монстров, пожирающих большое количество топлива.

– Это всё? – спросил он, я кивнул в ответ. А что он там ожидал увидеть? Список из сотен наименований?

– Хорошо. Молодец. Оперативно, – похлопал он меня по плечу и, повеселев, поспешил откланяться.

Мы даже подниматься к нему не стали. И хорошо. Пять минут, и я свободен. Поехал в Кремль. Оставил помощнице Пархоменко свои записки, замешкался чуть-чуть специально, вдруг Валерия Николаевна мне ещё какой волшебный талон забыла выдать? Но нет, пока что аттракцион невиданной щедрости закончился.

Поднялся на четвёртый этаж в комиссию по промышленности, оставил копии своих записок Воронцову. Матвей Фёдорович прямо обрадовался, увидев меня.

– Как хорошо, что ты пришёл, – неожиданно заявил он. – Пойдём, я тебя кое с кем познакомлю.

Он повёл меня по коридору в соседний кабинет, по-хозяйски открыл дверь и пригласил меня войти.

– Галина Афанасьевна, вот тот молодой человек, про которого я вам рассказывал.

– Павел, – стараясь скрыть своё недоумение, представился я, коротко наклонив голову вперёд в знак уважения к немолодой, но очень элегантной женщине. Стройная подтянутая фигура, красивые очки в тонкой металлической оправе, явно импортные.

– Очень приятно, – ответила она, с любопытством рассматривая меня.

– Я ухожу в отпуск с понедельника, – объяснил, наконец, Матвей Фёдорович. – Свои записки по новинкам науки и техники будешь приносить Галине Афанасьевне.

– Понял, – кивнул я. – И когда вы из отпуска выйдете?

– Тридцать первого июля на работу.

Достал ежедневник и записал себе всё подробно. Даже вышел посмотрел, что на двери её кабинета написано, чтоб не блуждать потом печально по этажу в поисках Галины Афанасьевны.

На этом наше знакомство пока что завершилось. Она мне мило улыбнулась на прощанье. Не знаю, как потом оно будет, а пока что у меня очень хорошее о ней впечатление сложилось. Видно, что вся в делах, а не просто вместо мебели сидит.

Заглянул в комитет по миру, раз уже приехал. Там Марк Анатольевич опять был один-одинёшенек. Обрадовался мне как родному, но новостей пока что у него не было. Посидели минут пять, обсудили наши дела. Он выразил надежду, что все же, ближе к концу лета, привлечение комсомольцев ему на подмогу удастся согласовать.

– Ну, подождём, – ободряюще сказал я ему и попрощался.

Вернувшись домой, увидел у нас в прихожей на зеркале записку, подсунутую под раму: «Понедельник и четверг поливать цветы у Николая с седьмого этажа».

– Что это? – улыбаясь, спросил я Галию. – Боишься забыть?

– Это я тебе написала, пока помню, – улыбнулась она в ответ. – Вот тебе и ключи. Давай пообедай и вместе сходим, я тебе всё там покажу.

– Ну, давай, – согласился я.

А куда деваться? Обещали присматривать за квартирой.

Когда через полчаса мы поднялись на лифте на седьмой этаж, и вышли, увидел у окна между этажами Лининого цыгана, он курил у открытого окна.

Галия с ним поздоровалась, как со старым знакомым, чем меня сильно удивила.

– Когда ты уже с ним успела на «ты» перейти? – удивлённо спросил я, когда мы захлопнули за собой дверь в квартире Николая.

– Ну, не на «вы» же к нему обращаться, – посмотрела она на меня с недоумением. – А вообще, он все время у дома на лавке сидит, уже привыкла к нему.

– А кстати, что это он в разгар рабочего дня дома? – заинтересовался я.

– Мне кажется, он не работает, – ответила мне жена. – Сначала думала, что, раз он артист, на вечерние спектакли в театр ходит, а днём дома. А потом заметила, что Данченко с восьмого этажа и день, и ночь в театре. А по выходным на свадьбах. Их никогда дома нет. Был бы он с ними, то точно также бы и бегал бы, как ошпаренный.

– Очень интересно… – проговорил я, удивившись.