Резец небесный

Глава тринадцатая Ответный визит

Иван Иванович нажал пальцем кнопку «PAUSE» на пульте дистанционного управления, и картинка на экране телевизора застыла.

– Чуть назад, – попросил Чёрный Пёс.

Иван Иванович кивнул, и человек на экране дёрнулся и сделал шаг назад.

– Стоп!

Чёрный Пёс посмотрел на лежащие перед ним фотографии, потом – на экран, потом – снова на фотографии. Он словно боялся ошибиться. Но ошибиться было невозможно.

– Это он. Да, этот лейтенант был у «Геркулеса».

– Как там его? – спросил Мурат; он курил длинную чёрную сигарету и тоже смотрел на экран. – Стуколин? Алексей Стуколин? Воинская часть 461-13"бис"? Я всё правильно запомнил?

Иван Иванович, который недавно на собственном опыте убедился в феноменальной способности Мурата запоминать мельчайшие детали, только утвердительно кивнул.

– Что ж, – подытожил Чёрный Пёс, глядя на Ивана Ивановича, – поздравляю. Ты хорошо справился с заданием – лучше, чем я ожидал. В своём отчёте для президента я обязательно отмечу твои исполнительность и профессионализм.

Иван Иванович вспомнил жирное лоснящееся лицо президента Федеративной Республики Народов Кавказа, его толстые губы и пустые глаза и подумал, что мнение этого политикана о «профессионализме» интересно менее всего. Иван Иванович предпочёл бы, чтобы президент вообще ничего не знал о существовании агента в Заполярье: это сильно упростило бы Ивану Ивановичу жизнь.

– Воинская часть 461-13"бис"? – переспросил Мурат. – Где это?

Иван Иванович разложил на столе довольно подробную карту Кольского полуострова. Все трое склонились над ней.

– Это вот здесь, – показал Иван Иванович. – Полуостров Рыбачий.

– Как туда добраться?

– По обычной грунтовке. Вот так и так. Если ехать от Мурманска, через шесть-семь часов будете на месте.

– Надо ехать! – заявил Мурат.

– Так, – Иван Иванович выпрямился. – Никто никуда не едет.

Мурат, прищурясь, посмотрел на резидента:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Никто никуда не поедет. Серьёзные дела так не делаются. Здесь необходима осторожность.

– Что я слышу? – Мурат выпятил губу. – «Осторожность»? Это сказал мужчина?

Ивану Ивановичу следовало обидеться и схватиться за ритуальный кинжал. Но, будучи человеком с европейским образованием и европейским же взглядом на жизнь, он не стал делать ни того, ни другого, а попытался воззвать к разуму:

– Соваться в воинскую часть – это самоубийство! Вы хоть понимаете, сколько там оружия и людей, которых специально учили, как с этим оружием обращаться?

Мурат презрительно рассмеялся.

– Ты говоришь о русских? Что они в сравнении с нами? Большинство из них не знает, где у автомата курок. Когда-то они умели воевать, но всё это в прошлом.

Высокопарное высказывание Мурата, нацеленное на то, чтобы показать присутствующему здесь Чёрному Псу, что и мы, мол, не лыком шиты, ещё больше разозлило Ивана Ивановича.

– В прошлом? – переспросил он с яростью. – И, может быть, в прошлом они захватили и выпотрошили два военных транспортных самолёта?

– Боевые истребители против беззащитного транспорта? Да, так русские воевать, конечно, умеют. А поглядел бы ты на них в честном бою…

Чёрный Пёс не без интереса следил за их перепалкой, но реплик пока не подавал. Иван Иванович вдруг сообразил, что существует отличная возможность поставить Мурата на положенное ему место.

– Хорошо, – сказал он. – Пусть нас рассудит тамада.[56]

Мурат на секунду замер, тупо глядя перед собой, а потом губы его растянулись в широкой улыбке. Он тоже понял, на что намекает Иван Иванович. Сколько бы они ни спорили, решение примет старший и по возрасту, и по положению – Чёрный Пёс.

Чёрный Пёс под их вопросительными взглядами поиграл тростью.

– Вы высказались? – спросил он. – Никто не хочет ничего добавить?

– Я считаю предложение Мурата авантюрой, – быстро заговорил Иван Иванович. – Силы, которыми мы здесь располагаем, слишком малы, чтобы всерьёз обсуждать подобную акцию. Нам нужно провести рекогносцировку, выяснить подробности об этой… воинской части номер 461-13"бис", о личном составе, о вооружении. Кроме того, в наше задание, если я его правильно понял, входило не столько установить принадлежность истребителей, атаковавших наши транспорты, сколько выявить всю схему подготовки перехвата. Мы пока ещё не выполнили эту часть задания, и предложенная Муратом акция может только нам повредить.

Иван Ивановичу казалось, что он привёл прямо-таки железные аргументы в свою пользу. Но Мурат, видимо, считал иначе: глядя на Чёрного Пса, он продолжал улыбаться. Так улыбаются взрослые и умудрённые опытом люди, когда в их присутствии выступает неоперившийся вьюноша, у которого, как известно, всё ещё впереди.

«Каков подонок! – подумал Иван Иванович о Мурате. – Едва ноги унёс из Москвы, но и теперь героя из себя корчит. И держит себя так, будто не я его нанял, а он меня».

– Присядьте оба, – распорядился Чёрный Пёс, когда очередное па неожиданного противостояния само собой завершилось. – Присядьте и послушайте историю, которую мне рассказывали, когда я был ещё совсем маленьким мальчиком и не знал штанов…

«Начинается, – Иван Иванович воздел очи горе. – И это моё руководство, Аллах вас всех побери!»

– …Давным-давно, – начал рассказ руководитель военной разведки, – жил на свете чёрный ногаец.[57] Был он велик и страшен. Седло его приросло к коню, сам он прирос к седлу, изо рта пламя бьёт, из-под копыт искры летят – так он ездил.

И вот как-то раз напал чёрный ногаец на один аул, сжег его, шашкой своей изрубил всех людей. В живых осталась лишь одна беременная женщина, которая собирала в тот день груши. Она родила мальчика и умерла. А к мальчику подошёл волк и хотел его съесть. Только волк кинулся на мальчика, тот просунул ему в пасть руку и сломал все клыки. Потом мальчик вспрыгнул на спину волка и схватил его за уши.

«Я твой всадник, а ты – мой конь!» – сказал мальчик.

«Я привезу тебя к моему хозяину», – сказал волк и пустился рысью.

Мальчик верхом на волке подъехал к шалашу, у которого сидел старик и поджаривал оленя.

«Волчий щенок, откуда ты везешь этого сучьего щенка?» – спросил старик у волка.

«Один чёрный ногаец разгромил село, изрубил людей, осталась лишь одна женщина в лесу. Она родила этого мальчика, а он сломал мне клыки, оседлал и приехал сюда верхом на мне», – рассказал волк.

Старик подивился его рассказу и стал воспитывать мальчика. Он поил его барсучьим молоком, кормил оленьим мясом и лесными орехами. Этот старик был вещим и мог принять облик любого зверя. Однажды он оборотился в медведя и стал бороться с мальчиком. Мальчик схватил медведя, притянул его к себе, сломал ему два ребра и с размаху ударил оземь.

«Ну, теперь у тебя достаточно сил, – сказал старик, – чтобы освободить свой край, на который нападает чёрный ногаец. Тебе нужно оружие, которое снесёт ему голову, и конь, который одолеет его коня. Вон там живет мой старший брат. Он выкует тебе шашку. Для него зарежешь этого белого оленя. А тебе я даю имя Берза Дог[58]».

Берза Дог взял белого оленя и отправился туда, куда указал старик. Он увидел пещеру, из которой курился дым, подошёл к ней и говорит:

«Пусть хозяину будет впрок мясо этого белого оленя!»

Выбежал из пещеры старший брат старика, железных дел мастер, с намерением драться. Увидел, что для него зарезали оленя, и драться не стал. Он был дороден, его борода и усы были опалены, на голове и плечах – чёрная сажа.

«Пусть будет твой приход добрым, если у тебя добрые намерения», – сказал он.

«У меня добрые намерения, а прислал меня твой младший брат».

И Берза Дог рассказал, что ему нужна шашка, которой он мог бы разрубить чёрного ногайца.

«Хорошо, – отвечал кузнец. – Только сдвинь-ка с места эту наковальню».

Он показал на большой камень, лежавший посреди кузни. Напряг Берза Дог все силы, но не смог сдвинуть наковальню с места. Она сидела глубоко в земле.

«Дай-ка я попробую», – сказал кузнец и без труда вырвал камень из земли, а затем вновь всадил его в землю.

«Будешь помогать мне в работе год», – сказал кузнец.

Целый год проработал Берза Дог у кузнеца и каждый день пытался вырвать наковальню из земли, чтобы проверить, сколько сил у него прибавилось. Через год он, как и кузнец, уже легко поднимал наковальню, а затем обратно её всаживал. И теперь он вместе с кузнецом начал делать шашку. Семь дней и семь ночей они готовили уголь, мяли сталь, словно тесто, руками. Семь дней и семь ночей ковали шашку, а потом стали бить ею по валунам и скалам. Шашка рассекала валуны и скалы, словно тыквы.

С шашкой Берза Дог вернулся к старику, который его воспитывал, а тот говорит:

«Теперь ты должен пойти к моему самому старшему брату. Приведешь от него сорок буйволиц», – и старик снова дал ему белого оленя.

Берза Дог приходит к самому старшему брату старика н говорит:

«Пусть хозяину будет впрок мясо этого белого оленя!»

Самый старший брат, пасший овец, выбежал навстречу Берза Догу. Увидел он прирезанного для него оленя и успокоился. После этого они стали говорить о делах. Пастух швырнул со своей ноги чувяк и попросил Берза Дога принести его. С трудом приволок Берза Дог тот чувяк.

«Ты должен проработать со мной ровно год», – сказал пастух.

Берза Дог ходил за овцами, коровами, буйволицами. Через год он взбегал на гору с одним быком на шее и двумя под мышками. Берза Дог вернулся к старику, который его воспитывал.

Старик прирезал сорок буйволиц и выделал сорок шкур.

«Теперь мы пойдем драться против чёрного ногайца, – сказал он. – Я превращусь в коня. Когда ты будешь драться с ногайцем, я буду драться с его конём. Чтобы удар копыта или укус коня мне не повредил, обернёшь меня этими буйволиными шкурами».

И старик превратился в доброго коня. Сорока буйволиными шкурами обернул его Берза Дог. Споря с ветром, поднимались они в поднебесье, приникали к земле, словно проливной дождь. Так прибыли они в аул, где жил когда-то Берза Дог.

Конь чёрного ногайца, как увидел Берза Дога, заржал. Чёрный ногаец проснулся и встал. Изо рта его ударило пламя, из ушей повалил дым. Вскочил он на своего коня и пустил его на Берза Дога.

Стали они драться. Дерутся и их кони. Огнем и мечом бился ногаец. Берза Дог уклонялся от ударов, а каждый его удар попадал в цель. Каждый укус коня ногайца срывал с коня Берза Дога по одной буйволиной шкуре. А каждый укус коня Берза Дога вырывал у коня ногайца по одной жиле. От грохота этой битвы птицы с небес попадали, звери к земле приникли. Шашкой искромсал Берза Дог ногайца и его коня. Бой, начатый утром, продолжался до вечера. Как только ногаец испустил дух, все покойники аула ожили. Трёх братьев – старика-воспитателя, кузнеца и пастуха – пригласили в аул и устроили большое веселье.

Так Берза Дог победил чёрного ногайца. Так победим и мы![59]

Мурат теперь не просто улыбался – он торжествовал. Иван Иванович проиграл этот спор. Аллюзии очевидны, сама сказка не подразумевает какого-либо двоякого толкования: шашки наголо и победа будет за нами!

«Да они же оба авантюристы, – вдруг с ужасом для себя понял Иван Иванович. – Что молодой, что старый. Им же не цели главное достичь с минимальными потерями – им же выпендриться надо, показать, что они круче всех! И президент ихний – „всенародно“ избранный на пожизненное правление – такой же! Ох, и доведут они нас до цугундера с такой-то политикой!»

– Хаким,[60] – с безмерной почтительностью обратился Мурат к Чёрному Псу, – я вас правильно понял? Вы разрешаете мне и моим людям напасть на эту воинскую часть?

– Я лишь пересказал историю о битве Берза Дога с ногайцем, – ответствовал Чёрный Пёс.

Однако Мурату требовалось нечто большее, чем пересказ старинной легенды. Он продолжал вопросительно смотреть на Чёрного Пса, пока тот не добавил к уже сказанному:

– Каждый волен понимать эту историю по-своему, но я понимаю её так. Мы слишком долго были народом пастухов и ремесленников. Ногайцы топтали нашу землю, жгли наши аулы, выселяли нас на голод и смерть, а мы продолжали пасти коров и выковывать безделушки. Пора положить этому конец. Ногайцы должны быть повержены у своих собственных домов. Пришло время мести Берза Дога.

Мурат вскочил:

– Я и мои люди готовы принять бой с ногайцами. Мы выезжаем сегодня же.

Иван Иванович устало прикрылся рукой.

«Идиоты, – думал он. – Какие всё же идиоты…»

День в воинской части 461-13"бис" начался, как и всегда, с утреннего построения и развода дежурных нарядов – в караул на «периметр», на кухню и хозработы. Лукашевич и Беленков заступили на охрану воздушных рубежей, засев с пачкой свежих газет в комнате под «вышкой».

Майор Громов обосновался в своём кабинете с видом на полосу и взялся наконец за написание годового отчёта, разбирая накопившиеся рапорты, представления к поощрениям и взысканиям. Дежурным по части в этот день был назначен капитан Никита Усачёв, а в домике контрольно-пропускного пункта расположились со всеми удобствами Женя Яровенко и рядовой второго года службы Митя Фатюхин. В общем, жизнь в воинской части 461-13"бис" протекала медленно и умиротворённо, и недавнее брожение, связанное с продолжительными невыплатами, вспоминалось как нечто нереальное, словно случившееся с кем-то другим, и даже смешное.

Митя и Женя играли в карты. Карты были старые, засаленные, изображённые на них картинки смутили бы и самого бывалого «жигало», но игра шла азартная, «на интерес», и на особенности колоды никто из участников не обращал внимания.

Женя побил туза, подсунутого Митей, козырной «шестёркой» и жизнерадостно захохотал:

– С тебя ещё полбанки, салага!

Митя, как мы помним, был рядовым второго года службы и на «салагу» обиделся. К тому же и проигрыш.

– Ты говори, да не заговаривайся, сержант, – предупредил он довольно агрессивно. – За базар и ответить можно.

– Можно, – легко согласился Яровенко. – Только стоит ли? Я раздаю.

Он собрал колоду и принялся её тасовать.

– Я тебе не салага, – продолжал заводиться Митя. – Я не сегодня-завтра дедом стану.

– У нас в части дедовщины нет! – заметил Женя. – Или ты считаешь иначе? – он вдруг бросил колоду и пристально посмотрел на Митю.

Митя осёкся. Он вспомнил, что Яровенко – детдомовец и шестой год в армии, что Громова он боготворит и всячески проводит политику майора на выдавление и строжайший запрет каких-либо «неуставных взаимоотношений». И проводит яростно, не считаясь ни с количеством назначенных внеочередных нарядов, ни с количеством выбитых зубов. Сам же по себе Женя был парень неплохой, вон недавно угощал настоящим виски на полную шару, и угощал всех, не выделяя ни «салаг», ни «черпаков», ни «дедов». Для него они (как и для майора Громова) были все равны – военнослужащие части 461-13"бис". Митя вспомнил всё это, подумал и притух.

– Дедовщины нет, – согласился он. – Но традицию соблюдать надо!

– Я тебе покажу традицию, – Яровенко показал Мите кулак и снова принялся тасовать карты.

Но раздать их он не успел. За воротами воинской части взвизгнули тормоза.

– Кто это там? – озадачился Яровенко; он посмотрел на окно, затем на радиостанцию. – Никто вроде не собирался…

Митя с готовностью взялся за отставленный к стене автомат.

– Погодь, – осадил Женя. – Успеешь ещё пострелять.

Он вышли из домика КПП: впереди – Яровенко, за ним – Фатюхин. Яровенко почти сразу остановился, перегородив проход, и Митя вежливо подтолкнул его в спину. Но сержант стоял твёрдо.

– Митя, – сказал он тихо-тихо, но Фатюхин услышал. – Митя, наза-а…

В ту же секунду Женю отбросило от двери, он повернулся при падении, и новая пуля ударила его в спину. Тёмная, почти чёрная кровь забрызгала пол. В дощатой стене контрольно-пропускного пункта появилось несколько отверстий. Вылетевшей щепкой Мите Фатюхину оцарапало лоб. Всё это происходило в тишине, нарушаемой только быстрыми тихими хлопками.

«С глушаками работают!» – сообразил Митя.

Он свалился на пол и в нескольких сантиметрах от своего лица увидел побелевшее лицо сержанта.

Две пули, выпущенные из автоматов с навёрнутыми на стволы глушителями, разорвали левое лёгкое Жени Яровенко, одна засела в животе, ещё одна – в миллиметре от позвоночного столба, но, несмотря на эти тяжелейшие раны, Женя был жив.

– Митя, – с трудом выговорил он, – это нападение, Митя, – кровь пузырилась у него губах. – Беги, Митя…

Рядовой второго года службы Фатюхин не заставил себя долго уговаривать. Когда пули и щепки перестали лететь, а частые хлопки затихли, он вскочил и споро рванул к окну с видом на «бочки» жилого городка. Митя с разгона выбил своим телом окно вместе со стеклом и рамой, упал на дорожку, вскочил и, петляя, как заяц, быстро побежал к городку. Он забыл и об оставленном на КПП автомате, и об истекающем кровью сослуживце, и не замечал даже, что его собственные штаны мокры от мочи.

Женя Яровенко остался один. Он знал, что люди в чёрных, натянутых на лицо лыжных шапках с прорезями для глаз и в камуфляже, которых он увидел у ворот части, придут сюда, к нему, чтобы закончить свою кровавую работу. Женя мог бы попытаться доползти до автомата, прислонённого к стене, и встретить противника очередью свинца, но он поступил иначе. Превозмогая боль и слабость, сержант Яровенко приподнялся на руках, встал на колени. После чего, на коленях же, двинулся к столу с телефоном. Глаза заливал пот, в голове шумело, любое движение отзывалось нестерпимой болью в простреленном теле. С каждым пройденным метром сил оставалось всё меньше, но Женя настойчиво продвигался вперёд до тех пор, пока его окровавленные пальцы не вцепились в край столешницы.

Ничего уже не видя перед собой, Яровенко нащупал нужный тумблер, перекинул его в положение «ВКЛ» и выплюнул в трубку:

– Старший, в ружьё!..

На всё это у него ушло не более пяти секунд. Это были последние секунды в жизни сержанта Яровенко, но их оказалось достаточно, чтобы исключить фактор внезапности, на который так рассчитывали люди в чёрных масках и камуфляже. Вбежавший в домик КПП Мурат понял, что опоздал.

– Герой, – сказал он, разглядывая стоящего на коленях Женю. – Настоящий герой.

Мурат высоко оценил мужество Яровенко. Что не помешало ему поднять пистолет и сделать два выстрела в упор: один – смертельный, другой – контрольный.

Последний звонок Жени принял дежурный по роте.

– Кто говорит?! – страшно закричал он в трубку. – Кто говорит?..

На том конце линии связи не ответили. Был лишь слышен слабый треск. Дежурный швырнул трубку и бросился в офицерскую.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться?

– Обращайтесь, товарищ рядовой, – разрешил Никита устало. – Что там у вас? Опять суп пересолили?

– Товарищ капитан, только что был странный звонок. Кажется, с КПП…

– Там сейчас кто?

– Сержант Яровенко и рядовой Фатюхин!

– Ну и что они там?

– Докладывают, будто бы… э-э-э… «в ружьё»…

Усачёв нахмурился:

– Ничего не понял. Товарищ рядовой, вы конкретнее не можете изъясняться?

– Звонили с контрольно-пропускного пункта. Кто звонил, не знаю. Передали вроде бы тревожный сигнал…

– Идиот! – загрохотал Усачёв, вскочив со стула. – Тревога – значит тревога!

– Есть! – До дежурного наконец дошла серьёзность ситуации; он выскочил из офицерской и заорал что было мочи: – Рота, в ружьё!

Усачёв схватился за аппарат внутренней связи:

– Товарищ майор, тревога.

– Что случилось?

– Кажется, нападение на КПП.

– Что значит «кажется»?

– Информация не проверена, но…

– Открывай оружейную комнату, Никита, – распорядился решительный Громов. – Весь личный состав снять с дежурств, на выдачу оружия посадишь дежурного по роте. Сам возьми ребят посмышлёнее и проверь, что творится у КПП. В заваруху не суйтесь – туда и обратно, понял?

– Понял, товарищ майор!

– Действуй.

Во всех помещениях воинской части 461-13"бис": в «бочках-диогенах» жилого городка, на «вышке», в ангарах, в ремонтных мастерских, в лаборатории гироскопов и в лаборатории кислородного оборудования, в капонирах – везде, где находились или могли находиться военнослужащие, зазвучали пронзительно и нервно сирены оповещения. В «дежурке» под КДП забили колокола громкого боя, и через динамик громкой связи ответственный за выпуск дежурной пары объявил:

– Готовность номер один! Готовность номер один!

Лукашевич отшвырнул газету и, обгоняя Беленкова, устремился к выходу. Через три минуты он уже сидел за штурвалом «МиГа», стоящего на дежурной стоянке. Включил рацию и запросил у КДП разрешение на запуск.

– Двести тридцать второму ждать, – ответили ему.

Капитан-инженер Никита Усачёв не мог до конца поверить в серьёзность доведённой до него информации. Он так привык к спокойно-размеренной жизни в части 461-13"бис", к личной безопасности, которую, без сомнения, предоставляет служба в удалённом от центров цивилизации воинском подразделении в мирное время, что даже мысль, будто здесь может случиться самая настоящая тревога с выдачей оружия личному составу, с занятием круговой обороны, со стрельбой и прочими «удовольствиями», представлялась ему абсурдной.

«Или дежурный по КПП чего-то напутал, – думал Усачёв, – и сейчас недоразумение разрешится, или это учебная тревога, спланированная Громовым».

Поверил Никита, только когда в офицерскую комнату ворвался Митя Фатюхин – мокрый и грязный, пахнущий мочой и с круглыми, как два блюдца, глазами.

– Там!.. Там!.. Там Женю убивают!.. – выкрикнул он с порога.

Усачёву сделалось нехорошо: прежде всего он был инженером, а уже потом – капитаном военно-воздушных сил.

– Кто убивает? – спросил он глупо.

Фатюхин опустился без сил на стул.

– Я не знаю, – сказал он сдавленно и вдруг разрыдался.

Целую минуту Усачёв пребывал в состоянии ступора. С того момента, как будущий капитан принял решение стать кадровым офицером, ему бесчисленное количество раз приходилось подниматься по тревоге или самому поднимать, но никогда за эти годы к нему в кабинет не врывался мокрый и плачущий боец со страшной новостью, что кого-то прямо сейчас по-настоящему, взаправду убивают.

В это время процедура выдачи оружия шла своим чередом. Вовремя озвученная команда раскрутила маховик, остановить который могла теперь только другая команда – отмены тревоги. Были сорваны печати с оружейной комнаты, дежурный по роте засел над раскрытой «Книгой выдачи оружия», заполняя её по мере появления всё новых военнослужащих, спешащих занять свои места согласно «тревожному» расписанию.

Усачёв крякнул, почесал в затылке. Нужно было действовать. И действовать по приказу. Командир велел провести разведку – значит, нужно проводить разведку.

– Сиди здесь, – сказал капитан Мите и вышел из офицерской.

Встав у «тумбочки» дежурного по роте, Усачёв осмотрелся.

– Смирнов, Рублёв, Прозоров, Бельтюков, ко мне! – распорядился он.

Четыре бойца, вооружённые автоматами и в бронежилетах, подошли к нему, доложились по всей форме.

– Ставлю боевую задачу, – объявил им Усачёв. – Контрольно-пропускной пункт нашей части подвергся нападению. Кто осуществил нападение, нам неизвестно, но кто бы он ни был, это враг, и его необходимо уничтожить. Сейчас мы отправляемся на разведку к КПП. Продвигаемся скрытно. Оружие держать наизготовку, но без приказа не стрелять. Если представится возможность, попробуем взять «языка». Задача понятна?

– Так точно…

– Пошли.

Легко сказать «продвигаемся скрытно», гораздо труднее это сделать – на ровном, как стол, и продуваемом всеми ветрами плато Рыбачьего полуострова. Случись подобное в средней полосе, естественным укрытием могли бы послужить деревья и другая-прочая растительность, а здесь ничего подобного нет – только олений мох ягель и мелкие гранитные валуны. Потому вместо скрытной разведки группа, возглавляемая Усачёвым, столкнулась с нападавшими лицом к лицу.

Едва покинув «бочку», капитан увидел два «джипа», которые двигались по грунтовке в направлении городка. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто сидит за рулём этих «джипов». Противник тоже заметил группу Усачёва. Передний «джип» притормозил.

– Ложись! – крикнул капитан.

Засвистели пули. Лёжа на холодной земле, капитан ждал звука выстрелов, но так и не дождался.

«Серьёзные ребята, – с отстранённым удивлением подумал Усачёв. – Диверсанты. „Вал“[61] на толкучке не купишь. Да что у нас, война началась, что ли?»

Кошмар обретал плоть и кровь. Всё должно быть совсем не так, всё должно быть совсем по-другому. Очередная пуля попала в валун в двух шагах от Усачёва, и капитана с ног до головы осыпало гранитной крошкой. Он выругался. «Джипы» тем временем приближались.

«Да они же у нас на ладони, – сообразил Усачёв. – Мы же их сделаем».

– Отряд! – крикнул он. – Слушай мою команду! По диверсантам – огонь!

Вот тут началась настоящая стрельба. От грохота выстрелов у капитана заложило уши. К сожалению, стрелковая подготовка рядовых воинской части 461-13"бис" была не самого высокого уровня: сказывалось ухудшение снабжения, экономили каждый патрон, а потому до сих пор большинство из этих ребят стреляли из автомата два-три раза в жизни – перед принятием присяги и на плановых, но редких учениях. Да и зачем им уметь стрелять? – рассуждало высокое начальство. – У них другие задачи. Этот – механик, этот – на тепловой машине сидит, этот – в бане кочегарит, этот – в лаборатории гироскопов на подхвате. Зачем им стрелять? Потому, когда четверо бойцов Усачёва высадили в приближающиеся «джипы» по полному рожку, в цель не попал ни один.

Тем не менее даже эта бесславная контратака возымела действие. Противник был не из пугливых, но когда по тебе стреляют очередями, а ты находишься на открытой местности, благоразумнее прекратить наступление и подумать об укрытии. «Джипы» остановились, дверцы распахнулись, и неизвестные в камуфляже и масках разбежались в стороны от машин и залегли.

– Вот блин! – ругнулся Усачёв. – Теперь их фиг выкуришь.

Он понимал, что противнику, кем бы он ни был, невыгодно долго отлёживаться в сторонке. Преимущество внезапности утеряно, и теперь дело решают считанные секунды. Ползком-ползком они наверняка попытаются взять малочисленный отряд в клещи и расстрелять его из нескольких точек. Капитан уже хотел дать команду на отступление, но отступать его бойцам не пришлось.

Позади натужно ухнул миномёт. Выпущенный снаряд с воем пролетел над головой Усачёва и взорвался в нескольких метрах от переднего «джипа». Гранитное крошево разлетелось широкой волной. Усачёв оглянулся. У «бочки-диогена» наблюдалась активная деятельность. Один миномёт (так называемый «ротный», калибр – 60 миллиметров, дальность стрельбы – 1200 метров) был уже установлен, второй разворачивали. Эти миномёты хранились в оружейной комнате воинской части 461-13"бис" с незапамятных времён; Усачёв считал их старым ненужным хламом, а они вишь как пригодились-то. Командовал доморощенными миномётчиками самолично майор Громов. Усачёв посмотрел на своих ребят. Те заметно повеселели. Со стороны городка доносились чёткие громкие команды – майор действовал.

Вторая мина легла гораздо ближе к «джипу», чем первая.

«Сейчас побегут», – подумал Усачёв и приказал своим бойцам:

– Мужики, смените магазины! По любому, кто из этих козлов попытается сбежать, открывайте огонь.

– Есть, – ответили «мужики» с энтузиазмом.

Третья выпущенная мина попала в «джип». Зрелище получилось впечатляющее. Мина пробила ветровое стекло, в салоне автомобиля ярко полыхнуло, и «джип» буквально развалился: вылетели стекла и двери, осколками раскурочило крышу, остов искалеченной машины охватило жаркое и жадное пламя.

Нервы у неизвестных в камуфляже сдали. Сначала одна, затем другая, затем третья фигуры отрывались от земли и, подставив спины, бежали прочь от городка, в сторону КПП – туда, откуда они пришли.

– Огонь! – скомандовал Усачёв и, вытащив табельный «макаров», сам принялся азартно палить в белый свет.

Один из бегущих споткнулся на ровном месте, зашатался и упал.

– Ага! – закричал капитан. – Не нравится, суки? Мы вам покажем…

Бегущие снова залегли, и в перестрелке наступила пауза.

Вдруг один из неизвестных приподнялся и замахал белой тряпицей. Сигнал, понятный и в Африке.

– Не стрелять, – распорядился Усачёв.

– Не стрелять, – распорядился Громов.

Человек с белой тряпицей встал и, продолжая помахивать ею, пошёл к городку.

«Отчаянный малый, – подумал о нём капитан. – Рискует. И осознанно рискует».

Парламентёр – а теперь этот человек с белой тряпкой получил статус парламентёра – приближался. Усачёв снова посмотрел на Громова. Тот сделал рукой жест, истолкованный капитаном как приказ пропустить парламентёра.

Парламёнтёр шёл в полной тишине, мелкие камешки вылетали из-под его высоких шнурованных ботинок. На фоне серого, пасмурного неба он в своём камуфляжном костюме и чёрной маске с узкими прорезями для глаз казался выходцем из иного мира, параллельной вселенной, где миллион лет идёт война всех со всеми, где нет никаких законов, кроме закона силы, а носитель униформы и чёрной маски – один из блюстителей его.

Парламентёр прошагал мимо бойцов Усачёва, и капитан проводил его долгим взглядом.

«Ну что, доигрались, козлы? – подумал Никита злорадно. – Пощады идём просить?»

Громов дожидался парламентёра, стоя у готового к стрельбе миномёта в полный рост – судя по всему, он не боялся провокации и внезапной пули. Он догадывался, что это за люди, почему они пришли сюда и зачем им понадобилось атаковать воинскую часть. Но всё равно не боялся. Наоборот, все сомнения, вызванные тем, что от крайней нужды приходится заниматься пиратством на воздушных линиях, после этого нападения улетучились. Точки над i наконец расставлены: война объявлена, враг наступает, необходимо дать ему достойный отпор. Громов был даже рад такому исходу и чувствовал уверенность в себе, в своих силах и в силах подчинённых ему людей.

Парламентёр остановился в трёх шагах и сунул белую тряпицу в один из многочисленных карманов, нашитых на камуфляжной куртке. Маску парламентёр не снял.

– Как тебя зовут, майор? – спросил он; голос его звучал глухо.

Громов изобразил непонимание:

– Мне кажется, первым должны представиться вы. И снимите маску. Невозможно разговаривать с человеком, если он изображает из себя Фантомаса. Мы не в детском саду.

Помедлив, парламентёр поднял руку и сдёрнул с головы вязаную шапку с проделанными в ней отверстиями для глаз. Его лицо Громову было, разумеется, незнакомо, однако он отметил и смуглость, и характерный разрез глаз, и острые скулы, и лёгкую небритость – типичное «лицо кавказской национальности».

– Меня зовут Мурат, – представился парламентёр; он испытующе смотрел на Громова своими чёрными яркими глазами.

– А меня – майор Громов, – в свою очередь назвался Константин. – Командир воинской части 461-13"бис", на которую вы только что совершили вооружённое нападение.

– Мы не собирались нападать на твою воинскую часть, майор, – сказал Мурат. – Это недоразумение. Мы хотели только поговорить с тобой.

Парламентёр упорно продолжал «тыкать», и Громову это очень не понравилось. Пора поставить наглеца на место!

– Недоразумение? – переспросил Константин. – Вы обстреляли КПП, прорвались на территорию, и это вы считаете недоразумением? Нам не о чем больше говорить! Убирайтесь к своим выродкам, и продолжим бой.

Оставаясь на месте, Мурат скосил глазами направо, потом – налево. Справа сидели миномётчики – четыре человека при деле; слева два бойца удерживали парламентёра на мушке своих автоматов.

«С виду он безоружен, – подумал Громов. – Но наверняка держит штык-нож за пазухой. Интересно, он действительно собирается взять меня в заложники?»

Диспозиция была невыгодна для Мурата, и он расслабил мускулы. И заговорил намного вежливее:

– Мы не собирались стрелять. Ваши солдаты открыли огонь первыми.

– Вот как? Это вы будете рассказывать на суде…

– Майор, мы в самом деле хотели только поговорить.

– О чём мне с вами разговаривать?

– Мы хотели предупредить вас. Чтобы вы прекратили заниматься тем, чем сейчас занимаетесь.

– Я не понимаю. Что вы имеете в виду? Кого вы представляете?

– Я представляю народ, который вы оскорбили…

Всё Громов отлично понимал. Федеративная Республика Народов Кавказа, вынашивающая планы военной экспансии. Два военно-транспортных самолёта. Внезапный срыв поставок натовского барахла в преддверии начала военных действий. Это более, чем оскорбление, это первый удар. Его нельзя оставить без ответа.

«Только как они узнали, что именно мы были исполнителями в операции „Испаньола“? – задумался Громов. – Видимо, несмотря на все предосторожности, Маканин допустил утечку. Когда с этими закончим, нужно будет сразу же связаться с ним».

– Вы говорите загадками, – продолжал гнуть свою линию Громов. – Какой именно народ я оскорбил? Вы, наверное, чеченец? Но поверьте, я никогда не участвовал в войне против независимой республики Ичкерия. Мне, конечно, как российскому гражданину и как русскому, не нравится то, что у вас происходило и происходит сейчас, но я не националист и прекрасно знаю, что о целом народе нельзя судить по деятельности отдельных его представителей.

«Хорошо сказал, – похвалил сам себя Громов. – И даже ни разу не сбился».

Мурат, впрочем, не оценил его красноречие. Он выслушал, не перебивая, нахмурился, потом мрачные складки на его лице разгладились.

– Так или иначе, – сказал Мурат, – мы предупредили вас, майор. Теперь мы хотим уйти.

– Уйти? – возмутился Громов. – После всего, что вы тут натворили? Мы не дадим вам уйти, Мурат. Наш долг – остановить вас. А поскольку сил у нас побольше, я предлагаю вам сдаться. Во избежание новых бессмысленных жертв. Если вы сдадитесь, сложите оружие, мы передадим вас властям. Дальнейшую вашу участь решит суд. В противном случае нам придётся вас уничтожить.

– Достойный ответ, – Мурат усмехнулся чему-то своему. – Но мы не собираемся уйти просто так, майор. Мы собираемся предложить сделку.

– Сделку? Я не заключаю сделок с врагом!

– Хорошая сделка, майор. Вы даёте нам уйти без потерь, мы возвращаем вам солдата – целым и невредимым.

– Солдата? – переспросил Громов, хотя и догадался уже, холодея, о ком идёт речь. – Какого солдата?

– Вашего солдата. Парня, которого мы захватили на КПП.

Женя. Женя Яровенко. Значит, он жив. Отличная новость, радостная новость. Единственно – на предложение Мурата теперь не ответишь отказом, это просто невозможно. Нужно соглашаться, потому что иначе Женю убьют. То, что у неприятеля хватит духу в случае чего расправиться с заложником, Громов не сомневался.

Решение далось майору легко.

– Я готов принять ваши условия, – заявил он. – Пленного в обмен на вашу свободу. Но мне нужны гарантии.

– ?..

– Я должен быть стопроцентно уверен, что вы выполните свои обязательства по уговору и наш солдат останется жив.

– Какие могут быть сомнения, майор? – Мурат легко выдержал пристальный взгляд Громова, глаз не отвёл. – Какие проблемы? Мы уходим и оставляем вашего парня на КПП. Разбирайтесь с ним сами…

– Вы не заберёте его с собой?

– Нет, майор, ваш солдат нам не нужен.

И снова Мурат не отвёл глаз.

– Доверие, майор, – добавил он к уже сказанному. – В таком деле главное – доверие. Вы – офицер, я – офицер. Вы победили в этом бою, и нам нужно уходить. Вы и я это понимаем. Поэтому мы должны доверять друг другу. А гарантии… Я ведь тоже, майор, не могу быть стопроцентно уверен, что вы не выстрелите мне в спину.

«Резонно, – подумал Громов. – Не может он быть в этом уверен. Так же как и я в том, что он сохранит Яровенко жизнь».

Ещё у майора мелькнула мысль, не повязать ли сейчас этого Мурата, а потом спокойненько обменять его на Женю – позиция удобная, отдать приказ, ребята справятся. Только вот отдать такой приказ Громов не мог физически: не в его это было духе – брать заложником парламентёра. Даже если на войне все средства хороши, это – самое последнее средство. Так далеко командир части 461-13"бис" зайти не мог.

– Ну что, майор, – подзуживал Мурат, – расходимся?

– Расходимся. Уводи своих людей. Но имей в виду: любое ваше движение в сторону от трассы я буду расценивать, как срыв договорённости и прикажу открыть огонь на поражение. Очень я вам не советую срывать договорённость.

– Всё будет в порядке, майор, – заверил Мурат. – Я не сумасшедший.

«Вот в этом не уверен», – подумал Громов, но кивнул.

Парламентёр и вожак этой одетой в камуфляж банды развернулся и зашагал назад, к своим людям. Уже на ходу он начал выкрикивать команды на незнакомом Громову языке.

– Без приказа никому не стрелять! – распорядился в свою очередь Громов. – Они уходят. И пусть уходят.

Он взял в руки полевой бинокль, поднёс его к глазам, чтобы наблюдать за перемещениями противника. Впрочем, пока всё шло гладко. Мурат выполнил своё обещание. Он собрал людей, велел им лезть в единственный уцелевший «джип», что они и проделали в угрюмом молчании. Туда же погрузили единственного раненого. Потом Мурат помахал рукой, показывая Громову, что всё готово, и забрался в «джип» сам. Перегруженный и просевший автомобиль медленно развернулся на дороге и поехал прочь от городка. На КПП он притормозил, из домика контрольно-пропускного пункта выскочил ещё один человек Мурата с закинутым за спину короткоствольным автоматом, после чего «джип» выехал за ворота.

Все вздохнули с немалым облегчением.

– Выдвигаемся к КПП, – отдал новое распоряжение Громов. – Оружие держать при себе на боевом взводе. Если противник ещё будет находиться в пределах видимости, приказываю открыть огонь.

Бойцы двинулись вслед за Громовым к контрольно-пропускному пункту. По ходу к ним присоединились ребята Усачёва. Капитан с виноватым видом доложил командиру, что провести разведку ему не удалось, он был вынужден принять бой. Громов его успокоил, высказавшись в том смысле, что иначе капитан поступить не мог, что он, капитан, действовал правильно, сообразуясь с обстановкой, и что его, капитана, нужно представлять к правительственной награде за проявленные мужество и профессионализм. Усачёв заметно повеселел.

Группа военнослужащих осторожно приблизилась к воротам. Дорога за воротами была пуста, хотя и просматривалась на два с лишним километра.

– Ушли, – сказал Усачёв. – Они ушли, товарищ майор.

– Вижу сам, – отозвался Громов. – Закрывайте ворота.

Рядовой Рублёв подсуетился, и вскоре на ворота была накинута цепь и два огромных замка, принесённые из каптёрки. Громов снял фуражку, вытер ладонью выступивший на лбу и висках пот и стал подниматься по крыльцу в домик КПП. Он ожидал там увидеть сержанта Женю Яровенко – связанного и с кляпом во рту, возможно, раненого. Но открыв скрипнувшую на петлях дверь, майор увидел совсем другое.

Громов пошатнулся и ухватился за косяк. Сзади уже напирал Усачёв:

– Что там, товарищ майор?

Майор Громов отступил на шаг и плотно прикрыл дверь. На лице его застыло странное выражение – смесь удивления и отчаяния, легко расшифровываемая любым, кто хоть немного знал майора.

– Там?.. – Громов ответил не сразу, а когда ответил, голос его звучал резко и зло: – Там – смерть! Они убили Женю!..

Сказав это, Громов ударил кулаком по стене контрольно-пропускного пункта с такой силой, что треснули доски. Усачёв отшатнулся. Громов поднял глаза и посмотрел на капитана. В глазах майора сконденсировалась тёмная и холодная, как полярная ночь, ненависть.

– Мы должны остановить их, – заявил Громов. – Они не должны уйти безнаказанными…