Резец небесный

Глава вторая Кризис

Почти все офицеры воинской части 461-13"бис" авиаполка «Заполярье», свободные от несения боевого дежурства или караульной службы, собрались у КПП. Помещение контрольно-пропускного пункта было тесным, поэтому внутрь никто заходить не стал. Собрались в группы, покуривая и поплёвывая, поглядывая то на дорогу, то на далёкое отсюда лётное поле, на котором разворачивался совершивший минуту назад посадку «МиГ» лейтенанта Беленкова.

– О! – высказался Лукашевич. – С’час прибежит…

– Кто прибежит? – без особого интереса, но так, для порядка, осведомился старший лейтенант Стуколин.

– Кто, кто? Беленков – вот кто, – ответил Лукашевич. – Тоже ведь не дурак…

На самом деле Лукашевич пребывал в том настроении, когда не только отдельные представители окружающего мира кажутся дураками, но и сам мир выглядит чьим-то идиотским изобретением, недоделанным и бессмысленным, как вырытая поперек дороги, забытая и заполненная грязной водой канава. Впрочем, в отличие от убеждённых мизантропов, Лукашевич не делал для себя исключения в рамках удручающей картины всемирной глупости. Скорее наоборот, именно в себе самом, в своём выборе, сделанном когда-то, он видел источник всех своих бед и сегодняшней беды тоже.

Мысли Лукашевича текли вяло, но постоянно возвращались к исходному вопросу: как? Каким образом его, Лукашевича, судьба сложилась так, что он стал не юристом или экономистом (да хотя бы и бухгалтером!), а лейтенантом этих проклятых ВВС, да ещё в воинской части, дислоцированной на краю света, у чёрта на куличках. Это ж каким идиотом надо было быть, чтобы взять и отказаться от заманчивых перспектив поступления в Ленинградский Государственный, где в приёмной комиссии сидел двоюродный дядька, ради… ради… Чего, спрашивается, ради?!

Лукашевичу хотелось напиться. В хлам.

Похожие чувства испытывали все, столпившиеся у контрольно-пропускного пункта. И у каждого из них были основания гневаться на судьбу и перебирать удручённо варианты своего неуклюжего прошлого и своего безрадостного будущего. На то были причины. Последний раз офицеры части 461-13"бис" получали зарплату девять месяцев назад. За этот срок, как известно, можно зачать, выносить и родить вполне нормального ребёнка, однако российскому правительству девяти месяцев оказалось недостаточно, чтобы разобраться наконец с зарплатами в бюджетной сфере. Более того, с какого-то момента начались перебои с поставками в часть продовольствия, обмундирования и запчастей к технике. Объяснялось это огромной задолженностью Министерства обороны другим отраслям, а правительство вместо того, чтобы провести взаимозачёт, занималось какими-то другими – очень неясными – делами.

«Ох, они доиграются! – с плохо скрываемой злостью поговаривали в части 461-13"бис". – С армией такие шутки не проходят!»

Говорившие так забывали, что есть армия, и есть армия. Что для правительства, которое несколько лет уже вело себя подобно не слишком умному и расточительному оккупанту в чужой стране, нет никакого дела до маленькой воинской части на забытом Богом полуострове, а есть ему дело только до тех немногих счастливцев, которым повезло устроиться при столице. Да и то только потому, что счастливцы эти постоянно напоминают о себе, проводя какие-то офицерские собрания под невнятными лозунгами, да устраивая манёвры на расстоянии прицельной дальности от Кремля. Попробуй здесь, за Полярным кругом, поманеврируй – без толку, одни расходы.

Невыплаты заработной платы и участившиеся перебои с поставками других видов довольствия не способствовали укреплению позиций и на личном фронте. Если раньше выйти замуж за офицера было почётно, то теперь это означало – выйти замуж за нищего. Постоянные и дичайшие скандалы в семьях офицеров стали приметой времени. В одной только части 461-13"бис" за последние полгода было зарегистрировано два развода. Сам командир части, майор Громов, был вынужден на неопределённый срок отправить свою жену и сына в Питер к родителям. А старший лейтенант Лукашевич вообще оставил надежду подыскать себе когда-нибудь достойную пару: «Если денег нет, какая ж тут любовь?»

В общем, не было у столпившихся на КПП офицеров повода для веселья. И всё шло к тому, что это безрадостное сборище закончится грандиозной пьянкой «по чёрному», где под «шпагу» или «шило» – сэкономленный на «рискованных»[5] посадках и протирке контактов спирт – эти офицеры будут нецензурно ругать правительство с президентом, обещать уволиться в запас, потому что так дальше нельзя, потому что терпение уже кончилось, потому что дураков нет за «спасибо» работать, потому что потому…

– Едет! – воскликнул капитан Никита Усачёв. – Едет, мужики!..

Все сразу зашевелились. Из домика КПП выскочил рядовой второго года службы Митя Фатюхин, рысцой подбежал к воротам. На последнем – прямом, как стрела – участке узкой грунтовки, ведущей к части 461-13"бис", действительно появился грузовик марки «ЗИЛ» с кузовом, поверх которого был натянут брезентовый тент. Номеров отсюда видно пока ещё не было, но народ и так не сомневался, кто на нём едет. В часть возвращался её командир – майор Громов, отбывший ещё утром в Печенгу[6] за продовольствием и, возможно, зарплатой. От того, с какими вестями он вернётся, зависело уже не просто умонастроение отдельных офицеров самого северного из подразделений ВВС, но и существование этого подразделения в целом.

– Едет, едет!

Грузовик приблизился к контрольно-пропускному пункту и остановился, не доезжая пары метров, хотя шлагбаум был поднят. Правая дверца кабины открылась, и на асфальт спрыгнул Константин Громов, майор и бессменный командир части 461-13"бис". Одет он был в выходную форму офицера ВВС, несколько помятую после дороги. Сделав водителю отмашку рукой, после чего грузовик тронулся, заезжая на территорию, Громов направился к офицерам.

– Что за митинг? – осведомился он недружелюбно. – Вам что, товарищи офицеры, заняться больше нечем?

Он мог сказать, что угодно. Например, «Сегодня отличная погода!». Или: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог…». Любая фраза, будь она хоть трижды нейтральной и ни к чему не обязывающей – сказанная тоном, подобным тому, с каким было произнесено: «Что за митинг?», расставляла последние точки над i.

У Лукашевича опустились плечи.

«Господи, – подумал старший лейтенант. – А ведь это действительно конец».

К Громову подошёл Стуколин.

– Что случилось, товарищ майор? – спросил он.

– Ничего, – ответил Громов, глядя куда-то поверх голов. – Ни-че-го! В том-то и дело.

– Да они охренели совсем! – ругнулся в сердцах Никита Усачёв.

– Телевизор надо смотреть, – словно бы невпопад обронил Громов, и Лукашевич, хорошо знавший своего командира ещё со школьных лет, когда они сидели за одной партой и ходили вместе в кино, понял, что тот воспроизводит чужие слова, цитирует. – Радио надо слушать. В стране кризис. За доллар двенадцать рублей дают. А вы со своими проблемами уже всех достали…

– Что-то я не пойму, товарищ майор, – сказал Стуколин, прищурясь и потирая кулак. – Кто это декларировал?

– Неважно, – майор всё ещё смотрел поверх голов. – Это как раз неважно.

– А что важно? – взбеленился капитан Усачёв.

Громов повернулся и внимательно посмотрел на него – глаза в глаза. Взгляд у командира части 461-13"бис" был тяжёлый. Усачёв, хоть и старше он был майора на четыре года и в чём-то умудрённее, тут же поумерил своё «священное» негодование и даже отступил на шажок.

– Никого не держу, – сказал Громов, чётко и звонко выговаривая каждое слово. – Думаю, и Свиридов никого удерживать не станет. Кому надоело – хоть сегодня рапорт подпишу.

Лукашевич, наблюдая за развитием маленького инцидента, подумал, что это, пожалуй, идея. Действительно, плюнуть на всё и написать рапорт. И пусть эти ВВС катятся к чёртовой бабушке или ещё куда подальше…

И тут – неожиданно для него самого – мысли Алексея приобрели совершенно противоположную направленность. Он вдруг подумал, что если отправится сейчас писать рапорт и собирать монатки, то никогда уже в жизни не сядет за штурвал боевого истребителя, никогда не поведёт его над облаками, в яркой и синей пустоте поднебесья – назло врагам и вопреки кризисам; с этого момента и навсегда он станет пассажиром и будет летать на престарелых и слабосильных «тушках»[7] гражданской авиации, а сверхсрочник Женя Яровенко будет рассказывать очередной анекдотец и не применёт вспомнить о старшем лейтенанте, который был когда-то о-го-го, а нынче попивает газировку в первом ряду второго салона – таких в Ейском училище называли «мешок с картошкой».

Плюнуть и поставить жирный крест на огромном куске собственной биографии вот так, сразу, оказалось для Лукашевича непросто. Как и для всех остальных офицеров части 461-13"бис". Видимо, только этим можно объяснить, что за все девять месяцев тяжелейшей ситуации на финансовом фронте ни один из них не подал рапорта на имя командира авиаполка «Заполярье» с просьбой о переводе в запас. Но теперь… Что будет теперь?

Выдержав многозначительную паузу, Громов распорядился:

– Всех незанятых на дежурстве офицеров прошу пройти в ленинскую комнату.

Ленинской (или красной) комнатой по стародавней привычке называли довольно тесное помещение в одной из «бочек-диогенов»[8] военного городка. В «ленинской» комнате находилась библиотека части, состоявшая в основном из трудов классиков марксизма-ленинизма и мемуаров военных лётчиков. Стоял там и телевизор – старенький латаный-перелатаный «Рекорд», принимавший только «первый» канал.

Через пятнадцать минут после возвращения Громова в ленинской комнате было не протолкнуться. Пришли все. Восьми стульев на эту ораву не хватило, и некоторые остались на ногах. Громов сел лицом к подчинённым и спросил:

– Ну что, ни у кого не появилось желания написать рапорт?

– Да хватит уже, Костя, – раздражённо сказал Стуколин. – Давай ближе к делу.

Громов холодно посмотрел на него, но по поводу неприкрытого нарушения субординации высказываться не стал: сообразил, видно, что все присутствующие и без того на взводе, а усугублять ситуацию не след.

– Хорошо, – согласился он. – Перейдём к делу… Как вы знаете, в нашей стране случился кризис. По этой причине денег в ближайшее время не предвидится. Но это ещё полбеды. Главное – какая-то сволочь в министерстве под шумок приказала приостановить поставки довольствия в отдалённые районы…

Стуколин присвистнул.

– Как приостановить? – не поверил Усачёв. – Совсем приостановить?

– До особого распоряжения.

Несмотря на то, что офицеры части 461-13"бис" были в массе своей людьми дисциплинированными, сдержаться никто не смог и заговорили все сразу:

– Они что, решили нас голодом уморить?!

– Нет, но это уже ни в какие ворота!

– Бляди – они бляди и есть!

– Как это они себе представляют? Голодающая армия?

– Говорил же, этих тварей раньше надо было вышибать. Довели страну, понимаешь!..

– Тихо, товарищи офицеры, тихо, – Громов встал и поднял руку. – Нам сейчас нужны конструктивные предложения. Такие у кого-нибудь имеются?

– Да что там «конструктивные»!.. – не мог остановиться импульсивный Никита Усачёв. – Давить сволочей!

– Спокойнее, товарищ капитан, – в очередной раз осадил его Громов. – Не забывайте, кто вы и где вы.

Усачёв несколько угомонился, хотя по его раскрасневшейся физиономии было видно, что своё особое (и, в общем, малооригинальное) мнение о происходящем в стране он готов отстаивать с пеной у рта в любой момент времени, представься ему, Усачёву, такая возможность.

– Итак, я повторяю свой вопрос, – сказал Громов. – Есть у кого-нибудь конструктивные предложения?

– Министр в курсе происходящего? – уточнил Стуколин.

– Этого я… кхм-м… точно не знаю. Но мне было сказано, что в курсе.

– А Свиридов?

– Он мне и сказал…

– Да-а, – протянул Усачёв со своего места. – Ситуёвина.

– Насколько у нас хватит продовольствия? – продолжал Стуколин беглый опрос командира. – Сколько суток мы можем жить на запасах?

– Это к коменданту, – Громов пошевелил пальцами в воздухе, и от стены отделилась сутуловатая фигура лейтенанта Подвицкого.

– Неделю протянем, – доложил Подвицкий без уверенности в голосе. – Должны протянуть.

– Плохо, – констатировал Стуколин. – Это очень плохо.

– Это я знаю без тебя! – резко сказал Громов. – Предложения будут?

Стуколин пожал плечами:

– Пока нет.

– Тогда сиди и думай.

– Может, министру письмецо наклепать? – высказался лейтенант Сергей Беленков, только что вернувшийся с задания.

– Ага, думаешь, ты один такой умный? – язвительно бросил Усачёв.

– Ничего я не думаю! – Беленков обиделся. – Но ведь что-то делать нужно!

– Спокойнее, товарищи офицеры, – снова одёрнул их Громов. – Запрос в Министерство отправлен. Но рассчитывать на скорый ответ не приходится.

Подходящее решение нашёл Алексей Лукашевич. Он всё ещё глубоко переживал этот странный и быстрый переход от желания немедленно уволиться в запас к пониманию того, что на «гражданке» ему делать совершенно нечего. Оставалось сложить одно с другим.

– А почему бы нам, – чуть помедлив, сказал Лукашевич, и все присутствующие сразу посмотрели на него, – почему бы нам не обратиться за помощью к гражданским властям?

Никита Усачёв громко фыркнул. Однако остальные его не поддержали.

– Это мысль, – кивнул Громов. – Но у них сейчас проблем и без нас хватает.

– Но когда их припирало, – напомнил Лукашевич, – мы ведь им не отказывали.

– Что ж, попытка – не пытка, – согласился Громов. – Попробуем. Кто поедет?

– Я поеду, – тут же заявил импульсивный Усачёв. – Не доверяю я гражданским…

– Поэтому не поедешь! – отрезал Громов. – Только обозлённого там ещё не хватало. Другие добровольцы есть?

В течение пятнадцатиминутного обмена мнениями выяснилось, что в роли «ходоков» готовы выступить почти все офицеры части. Ещё бы, ведь поездка в Мурманск – это поездка в Мурманск вне зависимости от того, чем там придётся заниматься. Хоть и денег нет, хоть и цены выросли непомерно – всё ж таки навестить местную столицу гораздо приятнее, чем ходить в наряды. Кончилось тем, что Громов сам выбрал тех, кого бы он хотел видеть рядом с собой во время беседы с мурманскими градоначальниками. Ими, естественно, оказались: Лукашевич, как предложивший идею, и Стуколин, известный своим педантизмом. Кроме того, эти двое считались близкими друзьями Громова, ещё со школьной скамьи, а давнее знакомство ко многому обязывает.

Обсудив подробности предстоящей поездки, офицеры разошлись. У них появилась надежда, и поэтому спирта в этот вечер было выпито меньше, чем рассчитывали. А тосты в основном поднимались за успех будущего дела. Как известно, за будущее не принято пить. Но что им ещё оставалось?..