Рибуф хаби

Проливая воробья

На красивую тебя,

В синем платье из шифона

Небо шло, как Персефона,

Всё, что ниже, не любя.

Загорелая, иная,

Морю ближе, чем Даная,

Протяжённее намаза

В лёгком воздухе Стамбула

Шла Юдифь, роняя мясо

Злого, ангельского гула,

И душа могла, как дуло,

В это место направляться.

Пели белое строенья,

В чае плавало варенье,

Рядом с небом и раздольем

Кто-то кажущийся шёл

Малышом и голышом.

Не Петров ли Анатолий?

Он! Конечно же! О, да!

Шляпа, горб и борода.

В роговых его очках

Будто бабочки в сачках,

Бьётся жёлтая руда —

Это солнечная, то ли,

Даже лунная, вода.

Анатолий, свет, Петров,

Ты убить меня готов?

«Нет», — идущий отвечает,

Небо ласточку качает

На сгустившихся бровях,

И мадам, с руками фавна

Утопает в воробьях,

К ней спустившимся. И явно

Проступает на губах

Вкус форели. Я рыбак.

Я раскидываю сети.

Мну мякину. Жду всю ночь.

Звякнет колокольчик — дети

Просыпаются. Не в мочь

Мне, Петров, астральный хохот

Проникающих пучин

В небо жирное по локоть.

Но молчи, Петров! Молчи!

Вот растений хоровод.

Небо сыпется из вод.

Поплавок упрямый скачет:

Идол смерти — не иначе.